– Ой! – бугорок внезапно зашевелился.
– Кто здесь? – Андрей смахнул снег с бугорка и увидел фигуру скрючившегося в неглубокой ямке человека.
– Й-й-й-я здесь, – едва шевеля посиневшими от холода губами, прошептал тот. – Х-х-холодно очень.
– Знамо дело, холодно, – хмыкнул Андрей, присев на корточки и вглядываясь в лицо лежавшего перед ним молодого солдатика. – Ты чего такой мелкий окопчик-то вырыл? Дубаря решил дать?
– З-земля твердая, не поддается.
– Городской, наверное?
– Д-да.
– Оно и видно, хоть бы еловых веток на подстилку наломал, теплее было бы, – неодобрительно покачал головой Андрей. – Вставай, пойдем со мной в землянку, обогреешься. А то до утра не дотянешь. Морозец-то хороший стоит. За тридцать, не меньше. Пальцы на ногах и руках чувствуешь? Уже нет? Так ты шевели пальчиками-то, шевели.
Отдернув плащ-палатку, прикрывающую вход в землянку, он подтолкнул солдатика внутрь: «Давай заходи».
– Встречайте, мужики, гостя. Пропустите к огоньку, пусть обогреется. Петька, чаю налей кружку. Твоего возраста парень, расспроси, может, встречались где?
– На, держи. – Петька протянул парню кружку со спиртом. – Хлебни, согрейся. Каких краев будешь?
Наступление Волховского фронта было назначено на шесть часов утра седьмого января сорок второго года, о чем были извещены все войсковые соединения. Штабу стрелковой дивизии было приказано выставить усиленную роту для наблюдения за противником, выслать разведку, установить систему огня, возвести инженерные заграждения на случай контратаки. Штаб дивизии разослал приказы командирам полков, штабы полков отдали соответствующие приказы командирам батальонов, а уж комбаты лично поставили боевые задачи перед ротными.
Однако к назначенному часу запланированного наступления не произошло, так как не все войсковые части успели прибыть на позиции и развернуться в боевой порядок. Соответствующее боевое распоряжение поступило за два часа до наступления. Бойцы, сидевшие с самого утра в окопах на тридцатиградусном морозе в ожидании красной ракеты, означавшей начало атаки, вернулись на исходные позиции. Но костры было запрещено разводить, чтобы не выдать расположение частей.
В тот же день Виктора Степановича срочно вызвали в штаб полка. В блиндаже, вокруг стола с лежавшей на нем картой собрались кроме командира полка и начальника штаба все командиры батальонов, командир разведроты.
– Проходи, Виктор Степанович, – пригласил его командир полка. – Твой ротный сказывал, что ты человек бывалый, в тайге выросший. Смотри, какое дело. Перед нашими позициями река Волхов. Приказ к наступлению может быть отдан в любой момент. Командование армии обещало танками помочь. Но разведка донесла, что лед на реке недостаточно толстый: пехота пройдет, а вот танки точно под лед провалятся. А без танков наступление одной пехоты захлебнется, к бабке-гадалке не ходи. Что выходит? Гитлеровцы на высоком берегу засели, укрепились до невозможности, в землю капитально зарылись, дзотов понастроили. У них на каждой огневой точке пулеметы да минометы, вся территория насквозь простреливается. Можно было бы попробовать их оттуда артиллерией выбить, да вот только снаряды еще не подвезли и прицелы не на всех орудиях стоят. В общем, без танков нам туго придется. Что думаешь по поводу организации танковой переправы? Лед выдержит танки?
– Посмотреть надо, – уклонился Виктор Степанович от прямого ответа. – Разрешите, товарищ командир полка, со своими ребятами в разведку сходить, в сумерках. Далеко не пойдем, вдоль реки походим, может, что на ум и придет.
– Разведку разрешаю, – согласно кивнул комполка. – Бери своих хлопцев, проверьте там все, изучите. Огня только не разводите, а то противник нервный стал, на каждый огонек пулеметной очередью отвечает или миной. Лыжи возьмите, маскхалаты. Товарищ капитан, обеспечьте группу всем необходимым. После разведки сразу ко мне. Выполняйте.
В январе день короткий, темнеет быстро. Группа солдат в белых маскхалатах скользит на лыжах по скрипучему снегу. Впереди река Волхов. Лыжники один за другим осторожно выезжают на лед. Он выдерживает вес нескольких человек, но это совсем не значит, что выдержит и тяжесть танка или сотен бойцов, когда они одновременно пойдут в атаку. А если противник начнет артиллерийский или минометный обстрел, снаряды да мины покромсают лед на куски. И все наши бойцы пойдут на дно...
– Морозец хороший стоит. – Петька поежился. – К завтрашнему утру еще на пару сантиметров намерзнет.
– Все равно недостаточно будет, – покачал головой Андрей. – Здесь надо, чтобы сразу сантиметров на десять, а лучше на все пятнадцать намерзло. Тогда лед, может быть, и выдержит.
– Неделю надо ждать, а то и больше, чтобы лед такой толщины намерз, – хмыкнул Сашка.
– Помните, мы пару лет назад на нашей речке зимник укрепляли, чтобы машины из города в поселок могли пройти, хворост подкладывали, а потом водой заливали? Продержался зимник до самой весны. А ведь речка Белая в том месте по ширине ничуть не меньше Волхова будет. Может, и здесь так же сделать? – предложил Андрей.
– Это должно сработать, – согласился с ним Виктор Степанович.
– Сейчас веток нарубим, хворост насобираем. – Петька махнул рукой в сторону ближайшей рощицы. – Накидаем сколько надо, снегом присыплем, водой зальем. К утру все колом схватится, вот и будет дорога не хуже настоящей.
– Так мало нас, – возразил Сашка. – Взвод всего.
– Ошибаешься, – ответил Виктор Степанович. – Нас целый полк. Каждый по веточке принесет – вот тебе и дорога ледовая.
– Весь полк снять не могу, – отрицательно покачал головой комполка, когда Виктор Степанович доложил о результатах разведки. – Бойцы перед боем отдохнуть должны. А вот саперную роту берите. И действуйте. Чтобы к завтрашнему утру переправа для танков была готова.
12
Ранним утром по позициям противника отработала полковая артиллерия, но как-то хило отработала, больше разозлила: выпустила пару десятков снарядов и смолкла. В атаку пошел стрелковый батальон. Бойцы в серых шинелях на белом снегу были хорошо видны вражеским пулеметчикам, засевшим на высотках в укрепленных дзотах. Следом за пехотой поползли танки, дошли до середины реки и остановились, боясь уйти под лед, выстрелили всего по нескольку раз. Но и этого оказалось достаточно, чтобы противник не на шутку всполошился и ответил ураганным огнем из пулеметов и минометов. Трассирующие пулеметные очереди прочерчивали длинные прямые линии на снегу. Белое полотнище реки сразу покрылось телами погибших советских солдат. Остававшиеся в живых бойцы распластались на льду и головы не могли поднять под перекрестным огнем пулеметов.
– В атаку, за Родину! – комбат вскочил первым, вскинул вверх руку с пистолетом и побежал вперед, стараясь увлечь за собой бойцов, но поймал пулю широкой грудью и рухнул как подкошенный.
– За Родину, вперед! – взмахнул рукой политрук, поднимая бойцов в атаку, но в это время заухали вражеские минометы.
Мины врезались в лед и взрывались, раскалывая его. Черные пятна открытой воды с плавающими кусками льда внезапно возникали перед атакующими и преграждали им путь.
Федька, бежавший вперед вместе со всеми, вдруг почувствовал сильный удар в живот, как будто кто-то пнул его со всего маху ногой. И от этого удара он упал на спину, отброшенный назад, и на какое-то время потерял сознание. Пришел в себя, вроде жив. Пальцами на руках подвигал, кажись, все на месте, пальцами на ногах пошевелил – шевелятся. А по животу тепло разливается, да только не в радость это тепло. Липкое оно какое-то, и чем больше тепла выливается на живот, тем меньше сил остается в теле. Руку сунул за пазуху – мокрой рука стала. Поднес ладонь к лицу и разглядел, что ладонь черная – от крови. Почувствовал пронизывающий холод ледяной воды, огляделся вокруг, а льда-то и нет. Минами весь лед раскололо. Лежит он на льдинке небольшой, вода вокруг него чернеет. А минометный обстрел продолжается. Мины вокруг взрываются. Да к ним добавилось еще уханье снарядов: в дело вступила вражеская артиллерия. Столбы воды вместе с искромсанными человеческими телами взлетали на десяток метров в высоту и обрушивались ледяным дождем вниз, на головы остававшихся в живых бойцов из наступающего батальона. Сводящий с ума пронзительный визг летящего снаряда заканчивался громким уханьем, просвистевшая пуля звонко вонзалась в твердый лед и с глухим звуком – в мягкое человеческое тело, и вслед за этим одна из движущихся черных фигур со сдавленным стоном оседала на лед и замирала навеки.
Подброшенная взрывом снаряда льдина, на которой лежал Федька, переломилась, и он оказался в воде. Намокшая шинель сразу потянула его на дно. Отчаянно барахтаясь, он сумел доплыть до ледяной кромки и попытался вылезти на лед, но тот предательски трескался и ломался под его тяжестью. Однако после нескольких неудачных попыток Федьке все-таки удалось выбраться из воды на лед, и он, перевернувшись на спину, перевел дух. Над ним возвышалось высокое звездное небо, уже начинающее сереть, так что рассвет уже близко. И как только рассветет...
«Как только рассветет, – подумал Федька, – полетят вражеские самолеты. Тогда вообще хана будет. Надо успеть до рассвета добраться до своих».
– Эй, солдатик, ты как? – услышал он шепот.
– Да вроде нормально, – ответил Федька. – Держусь пока.
– Сейчас посмотрю, что с тобой.
Федька почувствовал, как чьи-то теплые руки ощупывают его.
– Потерпи, милый, потерпи, перевяжу – легче станет. – подползшая к нему медсестра накладывала повязку на рану.
– Что там, сестренка? – спросил Федька.
– Осколком тебя зацепило. Ничего, жить будешь, – успокоила она его и потащила волоком к берегу. – Сейчас мы с тобой до медсанбата доберемся, у нас военврач хороший, он тебя быстро заштопает, в больничке полежишь, подлечишься.
Но тут опять заухали взрывы, пули засвистели еще сильнее, чем раньше. Медсестричка вдруг ойкнула и замерла без движения. Федька перевалился со спины на бок и увидел лежавшую в метре от него совсем еще юную девчонку. Упираясь ногами в снег, он подполз к ней, перевернул на спину.
– Ты что, сестренка, погоди умирать-то, – оглядел он ее бегло. – Похоже, руку тебе прострелили. Ничего, ты девка молодая, сильная, сдюжишь.
Он достал из ее сумки бинт и перевязал как мог. Потом, превозмогая боль, встал на ноги, скинул с себя обледеневшую шинель, взвалил раненую девушку себе на спину и пошел с ней к лесу, до которого было уже рукой подать.
– Иди, Федька, иди, – подбадривал он себя. – Ты теперь не только свою жизнь спасаешь, но и ее тоже.
Иногда его ноги подкашивались, и он опускался сначала на колени, а потом валился лицом в снег. Но, полежав немного и собравшись с силами, снова вставал и шел вперед, к маячившему перед помутившимся взором лесу. Когда он упал в последний раз и ему уже не хватило сил встать, он пополз вперед на локтях, отталкиваясь от земли ногами. Думал он в этот момент не о себе, а о молодой девчоночке, почти вытащившей его с поля боя, но словившей пулю, и вот теперь от него зависит, выживет она или нет. Поэтому обязательно надо доползти, иначе будет несправедливо, если он, здоровенный мужик, выживет, а она, пигалица, совсем еще ребенок, вдруг возьмет да и погибнет.
Он дополз до кромки леса, до того места, где стоял заградотряд – несколько бойцов в маскхалатах с автоматами наперевес. Бросив подозрительный взгляд на Федьку в окровавленной гимнастерке и на медсестру, они показали ему, в какую сторону идти дальше, сказав, что медсанбат совсем рядом, до него всего мет-ров пятьсот.
А вскоре встретились ему и санитары-
носильщики, два здоровенных мужика.
– Смотри, какая удивительная картина, – сказал один другому. – Раненый боец санинструктора на себе прет.
– Да это никак Валентина из второго отделения. А ну кончай языком молоть. Возьми ее на руки, а я парня поддержу.
– Ребята, спасибо, – пробормотал Федька. – Я бы и сам...
– Тише, боец, не трать силы на разговоры.
Врач, вышедший им навстречу из большой брезентовой палатки, подошел сначала к Федьке, оглядел его, удовлетворительно хмыкнул, а потом склонился над Валентиной.
– Скажите, доктор, с ней все нормально? – спросил Федька заплетающимся языком, чувствуя, что сознание уже совсем мутнеет.
Врач не ответил ему. Он приказал санитарам:
– Сейчас подвода должна пойти в полковой госпиталь. Пусть девчонку с собой заберут.
– А с этим что?
– Срочно готовьте к операции.
В полевом госпитале из Федьки извлекли осколок, небольшой такой, размером с мизинец, да еще полметра кишок отрезали, которые осколок тот повредил.
– Повезло тебе, братец, – сказал оперировавший его военврач. – Шинель тебя спасла. Осколок пока до твоего пуза сквозь нее пробивался, силу свою убойную потерял, но и то навредил изрядно. А если бы не шинель... В общем, выздоравливай, боец.
Много наших бойцов не вернулось из того боя. На волховском льду остались сотни безжизненных тел. Враг подтянул дополнительные силы и сумел отбить атаку советских войск. Но настоящее наступление началось ранним утром следующего дня в том месте, где был построен деревянно-ледяной мост: по нему прошли танки и прорвали оборону противника.
Провалялся Федька в госпитале пару недель. Со дня на день должны были прийти машины, чтобы увезти из фронтовой полосы всех тяжелораненых, которых набиралось почти полтысячи человек, сначала к железнодорожной станции, а уж оттуда поездами в тыловые госпитали, чтобы подлечить и снова вернуть в действующую армию.
– Хочу, братцы, проведать свою спасительницу, – сообщил Федька лежавшим с ним в одной палате бойцам. – Запала мне в душу эта дивчина. Сама маленькая, а силищи в ней о-го-го сколько. Вытащила меня, здоровяка, из-под огня. Вокруг все грохочет, полный трамтарарам, а она тянет и тянет меня за шкирку к лесу.
– А ты хоть знаешь, где ее искать-то?
– Помню смутно, что вроде бы ее тоже сюда направили. Может, в соседней палате лежит. У доктора узнаю.
– Так идти-то надо с подарком. Девушки цветы любят.
– А где их сейчас взять-то? Зима на дворе. Разве что веник подарить, чтобы валенки от снега отряхивать.
– Я думаю, что можно и без букета обойтись, а вот сахарку пару кусков – это самое правильное будет. Ну-ка, кто поближе, пошукай у меня в вещмешке, там сахар комковой в бумажку завернут. Выбери пару кусков, тех, что покрупнее.
– Сахар – это хорошо, а от меня для медсестрички шоколадку возьми, трофейную. Я ведь тоже сюда не на своих ногах пришел. Мы перед боем в разведку ходили, да на обратном пути на фрицев напоролись, наверное, около полувзвода их было. Я у одного из них шоколадку-то и позаимствовал. А на обратном пути случайную пулю словил.
– Спасибо, братцы. – Федька был немного смущен. – Ну, так я пойду. Надо успеть к вечернему обходу вернуться.
– Прикроем тебя от доктора, если задержишься, – пообещали ему.
Федька вышел из палаты во двор и пошел в сторону операционной, находившейся в соседнем бараке. Дверь в комнату, где обычно отдыхали медработники во время редкого затишья, была приоткрыта.
– Разрешите войти? – заглянул в комнату Федька.
– Входи. – У окна с открытой форточкой стоял военврач в белом халате и курил.
– Мне бы, – замялся Федька, – медсестричку одну встретить. Ее тоже сюда привезли, только чуток раньше, чем меня. Ее в руку ранило, когда она меня с передовой тащила.
– Зачем она тебе? – каким-то тусклым голосом поинтересовался военврач.
– Как это зачем? – не понял Федька. – Она же мне жизнь спасла, да и не только мне. Мы ей подарки собрали от всей нашей палаты, здесь вот сахарок, шоколадка. – Он протянул доктору кулек со сладостями.
– Так это ты ее принес? – доктор повернулся к Федьке и посмотрел на него долгим внимательным взглядом, словно пытался запомнить.
– Выходит, я, – ответил Федька. – Так подскажете, где мне ее найти?
– Пойдем, провожу, – согласился военврач и, подойдя к вешалке, снял с гвоздя шинель. – Здесь недалеко.
Они вышли во двор и по натоптанной тропинке пошли в сторону леса, где среди редких деревьев виднелись занесенные снегом невысокие холмики земли. В них были вбиты метровые столбики с приколоченными дощечками, на которых были написаны фамилии.
– Вот, пришли.
– Как же так? Как же так? – оторопело повторял Федька. – Она, такая маленькая, меня, такого большого, с поля боя вынесла...
– Ты ее уже мертвую принес, – вздохнул доктор.
– Как же так? Ее же в руку ранило. Я же видел. Я же ее перевязал.
– Да, в руку, – согласился доктор. – А еще одна пуля прямо в сердце попала. – Доктор вздохнул тяжело и протянул Федьке руку: – Спасибо тебе, солдат.
– За что? – не понял Федька.
– За то, что донес ее до нас. Похоронили мы ее по-человечески. Дочка это моя.
На следующее утро пришли долгожданные машины, чтобы увезти раненых в тыловой госпиталь. Но Федьки среди них не было.
Он к тому времени уже подходил к расположению своей части и на строгий окрик часового: «Стой, кто идет?» – ответил:
– Кто-кто, дед Пихто. Из медсанбата я, роту свою ищу.
– Нет здесь твоей роты, – огорошил его часовой. – Ушла рота вместе с полком далеко вперед.
13
Отвоевав у противника несколько населенных пунктов, дивизия закрепилась на новом рубеже. Враг оказывал упорное сопротивление, сковывая продвижение советских войск. Немецкие автоматчики, скрывавшиеся за деревьями, появлялись внезапно и открывали ураганный огонь. Стрелковому батальону было поручено отыскать в лесу и уничтожить все группы автоматчиков, пулеметные гнезда и минометные расчеты, овладеть высотой среди заболоченного редколесья и занять населенный пункт, от которого к тому моменту почти ничего не осталось, кроме торчащих в небо печных труб сгоревших домов местных жителей, давно ушедших от вой-ны в леса.
С этого места предстояло ударить в связке с другими батальонами по крупному населенному пункту, занятому врагом, взять его в клещи, уничтожить обороняющегося противника, и тогда будет открыта прямая дорога к Любани. А это значит, блокада Ленинграда будет прорвана. Надо только закрепиться на этом участке.
Перед самым наступлением бойцы стрелкового батальона озадаченно смотрели на кромку леса и чесали затылки.
– Товарищ майор, а как наступать-то? Снегу почти по пояс.
– Не сачкуйте раньше времени. К нам взвод саперов прикомандировали. Вон они под теми елками всем бойцам снегоступы мастерят. Дуйте к ним, получайте приспособы и марш на позицию, ждите сигнала.
– Ну что, Степаныч, скольких бойцов переобули? – поинтересовался комбат у Афанасьева.
– Да уж больше сотни.
– Мало, мало. Всех надо снарядить. Без этих лаптей мы далеко не уйдем. В снегу увязнем. В общем, оснащай бойцов, а я через полчаса первую роту в атаку подниму.
– Может, чуток подождать? – предложил Виктор Степанович. – Мои ребята быстро работают. Через час-полтора всех обуем. Да, еще бы остальным солдатам команду дать, чтобы еловых веток наломали, так быстрее будет.
– Дам такую команду, – пообещал комбат. – А вот со временем напряг. Не могу приказ командира полка нарушить. Ни на минуту нельзя наступление отложить. – он взглянул на часы. – Связной, ко мне! Доложи в штаб, что первая рота через полчаса пойдет в атаку. Командиры рот, слушай приказ. Бойцам растянуться цепью. Все пулеметы должны быть установлены на салазки. У кого еще не поставлены – быстро к саперам, у них дощечки возьмете и сами примотаете. Прочесывайте лес, как свои волосы, у кого они еще есть. На рожон только не лезьте. Используйте деревья в качестве прикрытия. Все понятно? Сверим часы.
Как только солдаты первой роты вышли на просеку, по ним из леса ударили автоматные очереди.
– Ложись! – ротный рухнул в снег.
– Ну и долго нам так лежать? – выругался политрук. – Надо поднимать бойцов в атаку!
– Погоди, не суетись, – остановил его ротный и крикнул: – Пулеметчики, где вы там? А ну, причешите фрицев на уровне пояса. Огонь!
Несколько пулеметов со стороны наступающих затараторили одновременно – только срезанные пулями ветки полетели с деревьев на противоположной стороне просеки.
– Вот теперь можно и атаковать! – крикнул ротный политруку. – Бойцы, вперед короткими перебежками! Да пулеметы подтягивайте, мать вашу! Недотепы! Как только бойцы упадут в снег, сразу открывайте огонь!
После каждого такого рывка вперед кто-то из наступающих уже не поднимался в новую атаку, оставаясь лежать на окровавленном снегу, но расстояние до кромки леса, где засел враг, неминуемо сокращалось.
– Гранатами их глуши, гранатами! – крикнул ротный, встал в полный рост, размахнулся и кинул лимонку в сторону леса.
Да только вот сам увернуться от вражеской пули не успел...
– Мужики, ротного убило! – раздался крик.
Ротного уважали: крепкий был мужик, справедливый, не лаял на солдат почем зря, как некоторые горе-командиры, но мог и в ухо дать, если было за что. Остервенело застрочили пулеметы. Рота поднялась в едином порыве и ринулась на врага. В снегоступах бежать было не очень удобно, бойцы проваливались в снег по колено, но хоть не по пояс. Вот и спасительные деревья, за которыми можно укрыться от вражеской пули. Противник продолжает лупить из автоматов, но итог боя уже очевиден. Не выдержав такого мощного напора, враг отступает.
К концу дня батальону удалось уничтожить до роты вражеских автоматчиков, прятавшихся в лесном массиве, выйти к шоссейной дороге и закрепиться на этом рубеже. Приближались сумерки, продолжать наступление большого резона не было. Из штаба полка поступил приказ батальону занять оборону. Сзади находился редкий лес, впереди – открытая местность, на которой организовать оборону не так-то просто.
«Это ж надо окопы по всему периметру рыть, землянки какие-никакие ставить, дзоты сооружать, – мысленно сокрушался комбат, обходя позиции. – А земля-то как камень, наверняка промерзла почти на метр». Однако вслух дал команду ротным: «Вгрызайтесь в землю. Ройте окопы».
– А что нам остается делать? Долбить так долбить.
Бойцы на скорую руку сооружали землянки в воронках от снарядов и бомб, рыли себе неглубокие окопчики в мерзлой земле, которые могли защитить их от вражеской пули, но не от мороза.
Взвод Виктора Степановича обустроил землянку в большой воронке от авиабомбы: выровняли края, из соседней рощицы притащили несколько срубленных стволов молодых деревьев и уложили их сверху крест-накрест, потом накрыли плащ-палатками и забросали снегом.
– Ездовые, ко мне, – позвал Виктор Степанович.
– Че, дядь Вить? – сразу откликнулся Ванька, молодой парень, до призыва в армию живший по соседству, а немного погодя подошел и Серега, мужик уже в возрасте, за сороковник переваливший.
Он достал из кармана пачку, ловко выбил из нее одну папироску, протянул Виктору Степановичу, чтобы тот взял первым, и только после этого спросил:
– Звал, Степаныч?
– Звал, мужики, звал, – кивнул Виктор Степанович. – Лошадей надо подальше в лес увести, в укрытие, чтобы шальная пуля случайно не попала в них. Мы без лошадей как без рук, сами понимаете. Да и накормить надо, они сегодня пайку свою с лихвой отработали.
– Дядь Вить, не беспокойся, сховаем лошадок так, что ни одна живая душа не найдет.
Подошел комбат, поглядел на выстроенное жилище, похвалил:
– Молодцы, мужики, ничего не скажешь. А у меня дело к тебе, Степаныч. Помоги госпиталь развернуть, раненых много.
– Так точно, сделаем, – кивнул Виктор Степанович и спросил: – А как насчет минных заграждений?
– Сегодня посты выставим, достаточно будет. Противника мы знатно потрепали, не скоро опомнится. Так что спите спокойно. А завтра с утра разведку пошлем, выяснят, что да как.
– Хорошо, коли так, – согласился Виктор Степанович.
Он спустился в землянку, где ребята уже успели развести костерок и растапливали снег в котелке, чтобы заварить чай.
– Хлопцы, разговор есть, – обратился бригадир к бойцам. – Мы с вами крайние. Справа от нас свои части стоят, а вот слева никого нет, только поле ровное, до соседней дивизии топать и топать. Если фрицы на танках попрут, так подавят всех, пикнуть не успеем. Андрей, Сашка, возьмите несколько противотанковых мин и поставьте их в километре отсюда, на дороге. Спокойнее на душе будет. А остальные мужики – давайте поможем госпиталю развернуться.
В роще неподалеку от штаба батальона поставили несколько брезентовых палаток, соорудили в них топчаны из стволов березок и елок, набросали сверху лапника, положили матрасы. На них санитары сразу стали укладывать тяжелораненых, многие из которых были без сознания. В каждой палатке в проходе между топчанами установили железную печку-буржуйку и топили ее жарко, чтобы прооперированные бойцы не замерзли. Операционную сделали в отдельной брезентовой палатке, подвесив над операционным столом несколько керосиновых ламп. Военврач работал как автомат, делая одну операцию за другой. С легкими пулевыми ранениями все просто: пулю вынули, перевязали – и ступай долечиваться в соседнюю палатку для выздоравливающих. Но вот принесли бойца с осколочным ранением в живот – здесь дело куда серьезней. А следом притащили на плащ-палатке совсем еще молоденького лейтенанта с перебитой ногой.
– Доктор, помогите! – и глядят солдаты на него как на бога.
Тут же на носилках приносят еще одного раненого. Военврач склоняется над ним и быстро отдает команду:
– Маша, Оля, этого готовьте к операции, а за ним лейтенанта давайте.
– Почему так? – недоумевают бойцы. – Мы же первые пришли! Это же командир наш.
– Поможем вашему командиру, непременно поможем, – механически кивает военврач и поясняет: – У него кровь остановлена, осталось рану обработать, шину наложить, это несложно, не умрет. А у этого бойца кусок свинца в сантиметре от сердца. Не вытащим – однозначно на тот свет отправится.
– Да мы понимаем, – смиренно соглашаются бойцы. – Но ведь все-таки командир наш. Вы уж, доктор, постарайтесь.
День зимой короткий. Сумерки уже сгущаются над полем боя. Поземка усиливается, по всему видно, что к ночи разыграется нешуточная метель. И это хорошо. В такую погоду вражеские самолеты с черными крестами на крыльях не будут сбрасывать свой смертоносный груз на окопавшихся на открытой местности советских солдат. Так что пусть ветер воет, пусть метель метет. Снежные хлопья не пули свинцовые, их можно пережить, хоть и холодно лежать в мелком окопчике, укрывшись сверху плащ-палаткой. Но все же есть солдатский бог на свете, есть, потому что почти уже в полной темноте, сгибаясь под тяжестью двух больших бидонов-термосов, пробирается к бойцам по глубокому снегу повар. И несет он в одном бидоне компот, а в другом – суп, да такой густой, что ложка в нем стоит, и даже не до конца остывший. А еще полагается бойцу, согласно норме, пайка хлеба, которую повар достает из заплечного сидора. И все, что ли? Нет, не все. Перед приемом пищи заветные фронтовые – подставляй кружку.
– Лей, не жадничай!
– Ты же здесь не один. Тебе больше налью, а кому-то вообще ничего не достанется.
Уставшие бойцы, измотанные боем, полузамерзшие, спят беспробудным сном. На самом дальнем посту Андрей с Сашкой вырыли небольшую пещерку в сугробе и наблюдают оттуда за окрестностями. Да только что можно разглядеть в такую темень? И еще вьюга разыгралась. Ветер то стихнет, то взвоет диким зверем, взметнет к небесам снежную крупу, стеганет по лицу колючими снежными иглами и снова становится ласковым, как домашний котенок.
Вдруг как громыхнет что-то вдалеке, и столб огня в небо взметнулся. Виктор Степанович услышал сквозь сон этот приглушенный взрыв, но его сознание не хотело просыпаться и внутренний голос ласково шептал, уговаривал: «Спи дальше, это же не твоя смена». Больше взрывов не было слышно, должно быть, померещилось. Ветер снаружи с диким шуршанием продолжал гнать снежную крупу. Можно было бы снова провалиться в сон, но Виктор Степанович уже не спит. Он высовывает голову из землянки и видит примерно в километре горящий немецкий танк, подорвавшийся на поставленной ими мине. И еще несколько танков, перестраивающихся из колонны в цепь.
Вскоре из дальнего наблюдательного пункта по танкам ударила пулеметная очередь.
«Кто у меня там? – вспоминает Виктор Степанович. – Андрей с Сашкой, молодцы ребята, не подвели».
– Братцы, подъем! – кричит он. – Танки!
– Вот гады, поспать не дадут! – ругаются проснувшиеся бойцы.
Несколько грохочущих бронированных чудовищ приближаются к позициям батальона. Они изрыгают пламя из длинных стволов, и через мгновение мощные взрывы сотрясают землю, взметая в небо комья мерзлой земли.
– Бойцы! Тревога! К бою! – кричит командир батальона. – Эх, надо было мин больше ставить, – сокрушается он. – Понадеялись на авось, теперь вот расхлебывай. Да кто же знал, что они ночью в атаку пойдут, после проигранного боя? Видать, подмога к ним подоспела. Так вот сразу и ринулись в драку.
Разбуженные бойцы занимают оборону. Вражеские танки уже совсем близко. Навстречу им ползут добровольцы со связками гранат в руке. Но много ли можно проползти под шквальным огнем пулеметов? Пули пронзают человеческие тела насквозь, горячая кровь хлещет из ран, а вместе с кровью уходит из человека жизнь. Но вот один из героев все же сумел остаться в живых, дождался момента, когда железная махина приблизилась на расстояние броска, вскочил и, размахнувшись, швырнул связку гранат прямо под гусеницы. Огненный столб жаркого пламени взметнулся вверх, и танк завертелся на месте, будто собака, ужаленная в хвост пчелой.
Часть вражеских танков прорвалась к роще, где находился штаб батальона и госпиталь. Там слышны разрывы снарядов, трескотня автоматов, хлопанье винтовочных выстрелов. Противник давил танковой мощью, утюжил промерзлую землю многотонной тяжестью, не оставляя людям никаких шансов. Передовой батальон из последних сил сдерживал врага, но было совершенно понятно, что долго ему не выстоять. Взрывы от снарядов грохотали один за другим. Бойцы, оправившись от первого шока, прятались за деревьями и оттуда вели прицельный огонь одиночными выстрелами, стремясь отсечь пехоту противника, идущую вслед за танками.
К утру бой стал стихать. Атака противника была отбита. Как только чуть-чуть рассвело, прибежал связной из штаба с приказом командира полка держать оборону, чего бы это ни сто-ило.
Прямо на лесной поляне, под ненадежным прикрытием хилых деревьев, посеченных осколками снарядов и пулями, комбат собрал командиров рот. Он был в шинели, наброшенной на плечи, забинтованная правая рука висела на перевязи.
– Первая рота, доложи о потерях. – он взглянул усталыми воспаленными глазами на командира роты, невысокого парня с заросшим трехдневной щетиной лицом.
– Тридцать процентов, товарищ комбат.
– Трудно вам пришлось, трудно, – вздохнул комбат. – Первыми приняли бой. Большие потери, большие. Если мы будем по тридцать процентов боевого состава каждый бой терять, нас надолго не хватит.
– Товарищ командир батальона, разрешите доложить, – проговорил ротный. – Тридцать процентов – это не потери. Это нас столько осталось. Бой был жаркий. Три танка подбили.
– М-м-м, понимаю, – кивнул комбат. – Жаль парней, жаль, можно сказать, спасли нас всех... Вторая рота, доложите о потерях.
– Да почитай полроты полегло, товарищ командир батальона.
– А где ротный-то?
– Так погиб ротный, товарищ командир, я вместо него.
– Хорошо, оставайся ротным. Подготовь списки убитых и раненых.
– Так точно, сделаю.
– Третья рота, что у вас?
– Нам тоже несладко пришлось, хоть мы и не первые под огонь противника попали. Процентов сорок полегло. Списки убитых и раненых подготовим.
– В общей сумме полбатальона нас осталось, – подытожил комбат. – Слушай приказ. Стоим на тех же рубежах, что и стояли. Роем окопы в полный рост. Саперы, – он поискал глазами Виктора Степановича, – мины установите по всему периметру. Немцы нас в покое не оставят. Они еще попрутся. Надо быть готовыми их встретить. Разведка, – он повернулся к командиру разведвзвода, – снаряди три группы по пять человек, пусть пойдут в разных направлениях. От нас до ближайшего населенного пункта восемь километров. Пусть обследуют территорию на глубину пять-шесть километров. Хорошо бы взять языка. Для нас сейчас главное – выяснить, где противник, какими силами он располагает, с какой стороны и когда ждать атаки.
– Товарищ командир батальона, – подбежал связист. – Приказ собраться через три часа в штабе полка с докладом о положении батальона.
– Понял, свободен, – махнул рукой комбат и поглядел на командира разведвзвода. – Слышал? Высылай разведку немедленно. Остальным укреплять позиции. Враг дал нам передышку. Воспользуемся ею.
– Кто здесь? – Андрей смахнул снег с бугорка и увидел фигуру скрючившегося в неглубокой ямке человека.
– Й-й-й-я здесь, – едва шевеля посиневшими от холода губами, прошептал тот. – Х-х-холодно очень.
– Знамо дело, холодно, – хмыкнул Андрей, присев на корточки и вглядываясь в лицо лежавшего перед ним молодого солдатика. – Ты чего такой мелкий окопчик-то вырыл? Дубаря решил дать?
– З-земля твердая, не поддается.
– Городской, наверное?
– Д-да.
– Оно и видно, хоть бы еловых веток на подстилку наломал, теплее было бы, – неодобрительно покачал головой Андрей. – Вставай, пойдем со мной в землянку, обогреешься. А то до утра не дотянешь. Морозец-то хороший стоит. За тридцать, не меньше. Пальцы на ногах и руках чувствуешь? Уже нет? Так ты шевели пальчиками-то, шевели.
Отдернув плащ-палатку, прикрывающую вход в землянку, он подтолкнул солдатика внутрь: «Давай заходи».
– Встречайте, мужики, гостя. Пропустите к огоньку, пусть обогреется. Петька, чаю налей кружку. Твоего возраста парень, расспроси, может, встречались где?
– На, держи. – Петька протянул парню кружку со спиртом. – Хлебни, согрейся. Каких краев будешь?
Наступление Волховского фронта было назначено на шесть часов утра седьмого января сорок второго года, о чем были извещены все войсковые соединения. Штабу стрелковой дивизии было приказано выставить усиленную роту для наблюдения за противником, выслать разведку, установить систему огня, возвести инженерные заграждения на случай контратаки. Штаб дивизии разослал приказы командирам полков, штабы полков отдали соответствующие приказы командирам батальонов, а уж комбаты лично поставили боевые задачи перед ротными.
Однако к назначенному часу запланированного наступления не произошло, так как не все войсковые части успели прибыть на позиции и развернуться в боевой порядок. Соответствующее боевое распоряжение поступило за два часа до наступления. Бойцы, сидевшие с самого утра в окопах на тридцатиградусном морозе в ожидании красной ракеты, означавшей начало атаки, вернулись на исходные позиции. Но костры было запрещено разводить, чтобы не выдать расположение частей.
В тот же день Виктора Степановича срочно вызвали в штаб полка. В блиндаже, вокруг стола с лежавшей на нем картой собрались кроме командира полка и начальника штаба все командиры батальонов, командир разведроты.
– Проходи, Виктор Степанович, – пригласил его командир полка. – Твой ротный сказывал, что ты человек бывалый, в тайге выросший. Смотри, какое дело. Перед нашими позициями река Волхов. Приказ к наступлению может быть отдан в любой момент. Командование армии обещало танками помочь. Но разведка донесла, что лед на реке недостаточно толстый: пехота пройдет, а вот танки точно под лед провалятся. А без танков наступление одной пехоты захлебнется, к бабке-гадалке не ходи. Что выходит? Гитлеровцы на высоком берегу засели, укрепились до невозможности, в землю капитально зарылись, дзотов понастроили. У них на каждой огневой точке пулеметы да минометы, вся территория насквозь простреливается. Можно было бы попробовать их оттуда артиллерией выбить, да вот только снаряды еще не подвезли и прицелы не на всех орудиях стоят. В общем, без танков нам туго придется. Что думаешь по поводу организации танковой переправы? Лед выдержит танки?
– Посмотреть надо, – уклонился Виктор Степанович от прямого ответа. – Разрешите, товарищ командир полка, со своими ребятами в разведку сходить, в сумерках. Далеко не пойдем, вдоль реки походим, может, что на ум и придет.
– Разведку разрешаю, – согласно кивнул комполка. – Бери своих хлопцев, проверьте там все, изучите. Огня только не разводите, а то противник нервный стал, на каждый огонек пулеметной очередью отвечает или миной. Лыжи возьмите, маскхалаты. Товарищ капитан, обеспечьте группу всем необходимым. После разведки сразу ко мне. Выполняйте.
В январе день короткий, темнеет быстро. Группа солдат в белых маскхалатах скользит на лыжах по скрипучему снегу. Впереди река Волхов. Лыжники один за другим осторожно выезжают на лед. Он выдерживает вес нескольких человек, но это совсем не значит, что выдержит и тяжесть танка или сотен бойцов, когда они одновременно пойдут в атаку. А если противник начнет артиллерийский или минометный обстрел, снаряды да мины покромсают лед на куски. И все наши бойцы пойдут на дно...
– Морозец хороший стоит. – Петька поежился. – К завтрашнему утру еще на пару сантиметров намерзнет.
– Все равно недостаточно будет, – покачал головой Андрей. – Здесь надо, чтобы сразу сантиметров на десять, а лучше на все пятнадцать намерзло. Тогда лед, может быть, и выдержит.
– Неделю надо ждать, а то и больше, чтобы лед такой толщины намерз, – хмыкнул Сашка.
– Помните, мы пару лет назад на нашей речке зимник укрепляли, чтобы машины из города в поселок могли пройти, хворост подкладывали, а потом водой заливали? Продержался зимник до самой весны. А ведь речка Белая в том месте по ширине ничуть не меньше Волхова будет. Может, и здесь так же сделать? – предложил Андрей.
– Это должно сработать, – согласился с ним Виктор Степанович.
– Сейчас веток нарубим, хворост насобираем. – Петька махнул рукой в сторону ближайшей рощицы. – Накидаем сколько надо, снегом присыплем, водой зальем. К утру все колом схватится, вот и будет дорога не хуже настоящей.
– Так мало нас, – возразил Сашка. – Взвод всего.
– Ошибаешься, – ответил Виктор Степанович. – Нас целый полк. Каждый по веточке принесет – вот тебе и дорога ледовая.
– Весь полк снять не могу, – отрицательно покачал головой комполка, когда Виктор Степанович доложил о результатах разведки. – Бойцы перед боем отдохнуть должны. А вот саперную роту берите. И действуйте. Чтобы к завтрашнему утру переправа для танков была готова.
12
Ранним утром по позициям противника отработала полковая артиллерия, но как-то хило отработала, больше разозлила: выпустила пару десятков снарядов и смолкла. В атаку пошел стрелковый батальон. Бойцы в серых шинелях на белом снегу были хорошо видны вражеским пулеметчикам, засевшим на высотках в укрепленных дзотах. Следом за пехотой поползли танки, дошли до середины реки и остановились, боясь уйти под лед, выстрелили всего по нескольку раз. Но и этого оказалось достаточно, чтобы противник не на шутку всполошился и ответил ураганным огнем из пулеметов и минометов. Трассирующие пулеметные очереди прочерчивали длинные прямые линии на снегу. Белое полотнище реки сразу покрылось телами погибших советских солдат. Остававшиеся в живых бойцы распластались на льду и головы не могли поднять под перекрестным огнем пулеметов.
– В атаку, за Родину! – комбат вскочил первым, вскинул вверх руку с пистолетом и побежал вперед, стараясь увлечь за собой бойцов, но поймал пулю широкой грудью и рухнул как подкошенный.
– За Родину, вперед! – взмахнул рукой политрук, поднимая бойцов в атаку, но в это время заухали вражеские минометы.
Мины врезались в лед и взрывались, раскалывая его. Черные пятна открытой воды с плавающими кусками льда внезапно возникали перед атакующими и преграждали им путь.
Федька, бежавший вперед вместе со всеми, вдруг почувствовал сильный удар в живот, как будто кто-то пнул его со всего маху ногой. И от этого удара он упал на спину, отброшенный назад, и на какое-то время потерял сознание. Пришел в себя, вроде жив. Пальцами на руках подвигал, кажись, все на месте, пальцами на ногах пошевелил – шевелятся. А по животу тепло разливается, да только не в радость это тепло. Липкое оно какое-то, и чем больше тепла выливается на живот, тем меньше сил остается в теле. Руку сунул за пазуху – мокрой рука стала. Поднес ладонь к лицу и разглядел, что ладонь черная – от крови. Почувствовал пронизывающий холод ледяной воды, огляделся вокруг, а льда-то и нет. Минами весь лед раскололо. Лежит он на льдинке небольшой, вода вокруг него чернеет. А минометный обстрел продолжается. Мины вокруг взрываются. Да к ним добавилось еще уханье снарядов: в дело вступила вражеская артиллерия. Столбы воды вместе с искромсанными человеческими телами взлетали на десяток метров в высоту и обрушивались ледяным дождем вниз, на головы остававшихся в живых бойцов из наступающего батальона. Сводящий с ума пронзительный визг летящего снаряда заканчивался громким уханьем, просвистевшая пуля звонко вонзалась в твердый лед и с глухим звуком – в мягкое человеческое тело, и вслед за этим одна из движущихся черных фигур со сдавленным стоном оседала на лед и замирала навеки.
Подброшенная взрывом снаряда льдина, на которой лежал Федька, переломилась, и он оказался в воде. Намокшая шинель сразу потянула его на дно. Отчаянно барахтаясь, он сумел доплыть до ледяной кромки и попытался вылезти на лед, но тот предательски трескался и ломался под его тяжестью. Однако после нескольких неудачных попыток Федьке все-таки удалось выбраться из воды на лед, и он, перевернувшись на спину, перевел дух. Над ним возвышалось высокое звездное небо, уже начинающее сереть, так что рассвет уже близко. И как только рассветет...
«Как только рассветет, – подумал Федька, – полетят вражеские самолеты. Тогда вообще хана будет. Надо успеть до рассвета добраться до своих».
– Эй, солдатик, ты как? – услышал он шепот.
– Да вроде нормально, – ответил Федька. – Держусь пока.
– Сейчас посмотрю, что с тобой.
Федька почувствовал, как чьи-то теплые руки ощупывают его.
– Потерпи, милый, потерпи, перевяжу – легче станет. – подползшая к нему медсестра накладывала повязку на рану.
– Что там, сестренка? – спросил Федька.
– Осколком тебя зацепило. Ничего, жить будешь, – успокоила она его и потащила волоком к берегу. – Сейчас мы с тобой до медсанбата доберемся, у нас военврач хороший, он тебя быстро заштопает, в больничке полежишь, подлечишься.
Но тут опять заухали взрывы, пули засвистели еще сильнее, чем раньше. Медсестричка вдруг ойкнула и замерла без движения. Федька перевалился со спины на бок и увидел лежавшую в метре от него совсем еще юную девчонку. Упираясь ногами в снег, он подполз к ней, перевернул на спину.
– Ты что, сестренка, погоди умирать-то, – оглядел он ее бегло. – Похоже, руку тебе прострелили. Ничего, ты девка молодая, сильная, сдюжишь.
Он достал из ее сумки бинт и перевязал как мог. Потом, превозмогая боль, встал на ноги, скинул с себя обледеневшую шинель, взвалил раненую девушку себе на спину и пошел с ней к лесу, до которого было уже рукой подать.
– Иди, Федька, иди, – подбадривал он себя. – Ты теперь не только свою жизнь спасаешь, но и ее тоже.
Иногда его ноги подкашивались, и он опускался сначала на колени, а потом валился лицом в снег. Но, полежав немного и собравшись с силами, снова вставал и шел вперед, к маячившему перед помутившимся взором лесу. Когда он упал в последний раз и ему уже не хватило сил встать, он пополз вперед на локтях, отталкиваясь от земли ногами. Думал он в этот момент не о себе, а о молодой девчоночке, почти вытащившей его с поля боя, но словившей пулю, и вот теперь от него зависит, выживет она или нет. Поэтому обязательно надо доползти, иначе будет несправедливо, если он, здоровенный мужик, выживет, а она, пигалица, совсем еще ребенок, вдруг возьмет да и погибнет.
Он дополз до кромки леса, до того места, где стоял заградотряд – несколько бойцов в маскхалатах с автоматами наперевес. Бросив подозрительный взгляд на Федьку в окровавленной гимнастерке и на медсестру, они показали ему, в какую сторону идти дальше, сказав, что медсанбат совсем рядом, до него всего мет-ров пятьсот.
А вскоре встретились ему и санитары-
носильщики, два здоровенных мужика.
– Смотри, какая удивительная картина, – сказал один другому. – Раненый боец санинструктора на себе прет.
– Да это никак Валентина из второго отделения. А ну кончай языком молоть. Возьми ее на руки, а я парня поддержу.
– Ребята, спасибо, – пробормотал Федька. – Я бы и сам...
– Тише, боец, не трать силы на разговоры.
Врач, вышедший им навстречу из большой брезентовой палатки, подошел сначала к Федьке, оглядел его, удовлетворительно хмыкнул, а потом склонился над Валентиной.
– Скажите, доктор, с ней все нормально? – спросил Федька заплетающимся языком, чувствуя, что сознание уже совсем мутнеет.
Врач не ответил ему. Он приказал санитарам:
– Сейчас подвода должна пойти в полковой госпиталь. Пусть девчонку с собой заберут.
– А с этим что?
– Срочно готовьте к операции.
В полевом госпитале из Федьки извлекли осколок, небольшой такой, размером с мизинец, да еще полметра кишок отрезали, которые осколок тот повредил.
– Повезло тебе, братец, – сказал оперировавший его военврач. – Шинель тебя спасла. Осколок пока до твоего пуза сквозь нее пробивался, силу свою убойную потерял, но и то навредил изрядно. А если бы не шинель... В общем, выздоравливай, боец.
Много наших бойцов не вернулось из того боя. На волховском льду остались сотни безжизненных тел. Враг подтянул дополнительные силы и сумел отбить атаку советских войск. Но настоящее наступление началось ранним утром следующего дня в том месте, где был построен деревянно-ледяной мост: по нему прошли танки и прорвали оборону противника.
Провалялся Федька в госпитале пару недель. Со дня на день должны были прийти машины, чтобы увезти из фронтовой полосы всех тяжелораненых, которых набиралось почти полтысячи человек, сначала к железнодорожной станции, а уж оттуда поездами в тыловые госпитали, чтобы подлечить и снова вернуть в действующую армию.
– Хочу, братцы, проведать свою спасительницу, – сообщил Федька лежавшим с ним в одной палате бойцам. – Запала мне в душу эта дивчина. Сама маленькая, а силищи в ней о-го-го сколько. Вытащила меня, здоровяка, из-под огня. Вокруг все грохочет, полный трамтарарам, а она тянет и тянет меня за шкирку к лесу.
– А ты хоть знаешь, где ее искать-то?
– Помню смутно, что вроде бы ее тоже сюда направили. Может, в соседней палате лежит. У доктора узнаю.
– Так идти-то надо с подарком. Девушки цветы любят.
– А где их сейчас взять-то? Зима на дворе. Разве что веник подарить, чтобы валенки от снега отряхивать.
– Я думаю, что можно и без букета обойтись, а вот сахарку пару кусков – это самое правильное будет. Ну-ка, кто поближе, пошукай у меня в вещмешке, там сахар комковой в бумажку завернут. Выбери пару кусков, тех, что покрупнее.
– Сахар – это хорошо, а от меня для медсестрички шоколадку возьми, трофейную. Я ведь тоже сюда не на своих ногах пришел. Мы перед боем в разведку ходили, да на обратном пути на фрицев напоролись, наверное, около полувзвода их было. Я у одного из них шоколадку-то и позаимствовал. А на обратном пути случайную пулю словил.
– Спасибо, братцы. – Федька был немного смущен. – Ну, так я пойду. Надо успеть к вечернему обходу вернуться.
– Прикроем тебя от доктора, если задержишься, – пообещали ему.
Федька вышел из палаты во двор и пошел в сторону операционной, находившейся в соседнем бараке. Дверь в комнату, где обычно отдыхали медработники во время редкого затишья, была приоткрыта.
– Разрешите войти? – заглянул в комнату Федька.
– Входи. – У окна с открытой форточкой стоял военврач в белом халате и курил.
– Мне бы, – замялся Федька, – медсестричку одну встретить. Ее тоже сюда привезли, только чуток раньше, чем меня. Ее в руку ранило, когда она меня с передовой тащила.
– Зачем она тебе? – каким-то тусклым голосом поинтересовался военврач.
– Как это зачем? – не понял Федька. – Она же мне жизнь спасла, да и не только мне. Мы ей подарки собрали от всей нашей палаты, здесь вот сахарок, шоколадка. – Он протянул доктору кулек со сладостями.
– Так это ты ее принес? – доктор повернулся к Федьке и посмотрел на него долгим внимательным взглядом, словно пытался запомнить.
– Выходит, я, – ответил Федька. – Так подскажете, где мне ее найти?
– Пойдем, провожу, – согласился военврач и, подойдя к вешалке, снял с гвоздя шинель. – Здесь недалеко.
Они вышли во двор и по натоптанной тропинке пошли в сторону леса, где среди редких деревьев виднелись занесенные снегом невысокие холмики земли. В них были вбиты метровые столбики с приколоченными дощечками, на которых были написаны фамилии.
– Вот, пришли.
– Как же так? Как же так? – оторопело повторял Федька. – Она, такая маленькая, меня, такого большого, с поля боя вынесла...
– Ты ее уже мертвую принес, – вздохнул доктор.
– Как же так? Ее же в руку ранило. Я же видел. Я же ее перевязал.
– Да, в руку, – согласился доктор. – А еще одна пуля прямо в сердце попала. – Доктор вздохнул тяжело и протянул Федьке руку: – Спасибо тебе, солдат.
– За что? – не понял Федька.
– За то, что донес ее до нас. Похоронили мы ее по-человечески. Дочка это моя.
На следующее утро пришли долгожданные машины, чтобы увезти раненых в тыловой госпиталь. Но Федьки среди них не было.
Он к тому времени уже подходил к расположению своей части и на строгий окрик часового: «Стой, кто идет?» – ответил:
– Кто-кто, дед Пихто. Из медсанбата я, роту свою ищу.
– Нет здесь твоей роты, – огорошил его часовой. – Ушла рота вместе с полком далеко вперед.
13
Отвоевав у противника несколько населенных пунктов, дивизия закрепилась на новом рубеже. Враг оказывал упорное сопротивление, сковывая продвижение советских войск. Немецкие автоматчики, скрывавшиеся за деревьями, появлялись внезапно и открывали ураганный огонь. Стрелковому батальону было поручено отыскать в лесу и уничтожить все группы автоматчиков, пулеметные гнезда и минометные расчеты, овладеть высотой среди заболоченного редколесья и занять населенный пункт, от которого к тому моменту почти ничего не осталось, кроме торчащих в небо печных труб сгоревших домов местных жителей, давно ушедших от вой-ны в леса.
С этого места предстояло ударить в связке с другими батальонами по крупному населенному пункту, занятому врагом, взять его в клещи, уничтожить обороняющегося противника, и тогда будет открыта прямая дорога к Любани. А это значит, блокада Ленинграда будет прорвана. Надо только закрепиться на этом участке.
Перед самым наступлением бойцы стрелкового батальона озадаченно смотрели на кромку леса и чесали затылки.
– Товарищ майор, а как наступать-то? Снегу почти по пояс.
– Не сачкуйте раньше времени. К нам взвод саперов прикомандировали. Вон они под теми елками всем бойцам снегоступы мастерят. Дуйте к ним, получайте приспособы и марш на позицию, ждите сигнала.
– Ну что, Степаныч, скольких бойцов переобули? – поинтересовался комбат у Афанасьева.
– Да уж больше сотни.
– Мало, мало. Всех надо снарядить. Без этих лаптей мы далеко не уйдем. В снегу увязнем. В общем, оснащай бойцов, а я через полчаса первую роту в атаку подниму.
– Может, чуток подождать? – предложил Виктор Степанович. – Мои ребята быстро работают. Через час-полтора всех обуем. Да, еще бы остальным солдатам команду дать, чтобы еловых веток наломали, так быстрее будет.
– Дам такую команду, – пообещал комбат. – А вот со временем напряг. Не могу приказ командира полка нарушить. Ни на минуту нельзя наступление отложить. – он взглянул на часы. – Связной, ко мне! Доложи в штаб, что первая рота через полчаса пойдет в атаку. Командиры рот, слушай приказ. Бойцам растянуться цепью. Все пулеметы должны быть установлены на салазки. У кого еще не поставлены – быстро к саперам, у них дощечки возьмете и сами примотаете. Прочесывайте лес, как свои волосы, у кого они еще есть. На рожон только не лезьте. Используйте деревья в качестве прикрытия. Все понятно? Сверим часы.
Как только солдаты первой роты вышли на просеку, по ним из леса ударили автоматные очереди.
– Ложись! – ротный рухнул в снег.
– Ну и долго нам так лежать? – выругался политрук. – Надо поднимать бойцов в атаку!
– Погоди, не суетись, – остановил его ротный и крикнул: – Пулеметчики, где вы там? А ну, причешите фрицев на уровне пояса. Огонь!
Несколько пулеметов со стороны наступающих затараторили одновременно – только срезанные пулями ветки полетели с деревьев на противоположной стороне просеки.
– Вот теперь можно и атаковать! – крикнул ротный политруку. – Бойцы, вперед короткими перебежками! Да пулеметы подтягивайте, мать вашу! Недотепы! Как только бойцы упадут в снег, сразу открывайте огонь!
После каждого такого рывка вперед кто-то из наступающих уже не поднимался в новую атаку, оставаясь лежать на окровавленном снегу, но расстояние до кромки леса, где засел враг, неминуемо сокращалось.
– Гранатами их глуши, гранатами! – крикнул ротный, встал в полный рост, размахнулся и кинул лимонку в сторону леса.
Да только вот сам увернуться от вражеской пули не успел...
– Мужики, ротного убило! – раздался крик.
Ротного уважали: крепкий был мужик, справедливый, не лаял на солдат почем зря, как некоторые горе-командиры, но мог и в ухо дать, если было за что. Остервенело застрочили пулеметы. Рота поднялась в едином порыве и ринулась на врага. В снегоступах бежать было не очень удобно, бойцы проваливались в снег по колено, но хоть не по пояс. Вот и спасительные деревья, за которыми можно укрыться от вражеской пули. Противник продолжает лупить из автоматов, но итог боя уже очевиден. Не выдержав такого мощного напора, враг отступает.
К концу дня батальону удалось уничтожить до роты вражеских автоматчиков, прятавшихся в лесном массиве, выйти к шоссейной дороге и закрепиться на этом рубеже. Приближались сумерки, продолжать наступление большого резона не было. Из штаба полка поступил приказ батальону занять оборону. Сзади находился редкий лес, впереди – открытая местность, на которой организовать оборону не так-то просто.
«Это ж надо окопы по всему периметру рыть, землянки какие-никакие ставить, дзоты сооружать, – мысленно сокрушался комбат, обходя позиции. – А земля-то как камень, наверняка промерзла почти на метр». Однако вслух дал команду ротным: «Вгрызайтесь в землю. Ройте окопы».
– А что нам остается делать? Долбить так долбить.
Бойцы на скорую руку сооружали землянки в воронках от снарядов и бомб, рыли себе неглубокие окопчики в мерзлой земле, которые могли защитить их от вражеской пули, но не от мороза.
Взвод Виктора Степановича обустроил землянку в большой воронке от авиабомбы: выровняли края, из соседней рощицы притащили несколько срубленных стволов молодых деревьев и уложили их сверху крест-накрест, потом накрыли плащ-палатками и забросали снегом.
– Ездовые, ко мне, – позвал Виктор Степанович.
– Че, дядь Вить? – сразу откликнулся Ванька, молодой парень, до призыва в армию живший по соседству, а немного погодя подошел и Серега, мужик уже в возрасте, за сороковник переваливший.
Он достал из кармана пачку, ловко выбил из нее одну папироску, протянул Виктору Степановичу, чтобы тот взял первым, и только после этого спросил:
– Звал, Степаныч?
– Звал, мужики, звал, – кивнул Виктор Степанович. – Лошадей надо подальше в лес увести, в укрытие, чтобы шальная пуля случайно не попала в них. Мы без лошадей как без рук, сами понимаете. Да и накормить надо, они сегодня пайку свою с лихвой отработали.
– Дядь Вить, не беспокойся, сховаем лошадок так, что ни одна живая душа не найдет.
Подошел комбат, поглядел на выстроенное жилище, похвалил:
– Молодцы, мужики, ничего не скажешь. А у меня дело к тебе, Степаныч. Помоги госпиталь развернуть, раненых много.
– Так точно, сделаем, – кивнул Виктор Степанович и спросил: – А как насчет минных заграждений?
– Сегодня посты выставим, достаточно будет. Противника мы знатно потрепали, не скоро опомнится. Так что спите спокойно. А завтра с утра разведку пошлем, выяснят, что да как.
– Хорошо, коли так, – согласился Виктор Степанович.
Он спустился в землянку, где ребята уже успели развести костерок и растапливали снег в котелке, чтобы заварить чай.
– Хлопцы, разговор есть, – обратился бригадир к бойцам. – Мы с вами крайние. Справа от нас свои части стоят, а вот слева никого нет, только поле ровное, до соседней дивизии топать и топать. Если фрицы на танках попрут, так подавят всех, пикнуть не успеем. Андрей, Сашка, возьмите несколько противотанковых мин и поставьте их в километре отсюда, на дороге. Спокойнее на душе будет. А остальные мужики – давайте поможем госпиталю развернуться.
В роще неподалеку от штаба батальона поставили несколько брезентовых палаток, соорудили в них топчаны из стволов березок и елок, набросали сверху лапника, положили матрасы. На них санитары сразу стали укладывать тяжелораненых, многие из которых были без сознания. В каждой палатке в проходе между топчанами установили железную печку-буржуйку и топили ее жарко, чтобы прооперированные бойцы не замерзли. Операционную сделали в отдельной брезентовой палатке, подвесив над операционным столом несколько керосиновых ламп. Военврач работал как автомат, делая одну операцию за другой. С легкими пулевыми ранениями все просто: пулю вынули, перевязали – и ступай долечиваться в соседнюю палатку для выздоравливающих. Но вот принесли бойца с осколочным ранением в живот – здесь дело куда серьезней. А следом притащили на плащ-палатке совсем еще молоденького лейтенанта с перебитой ногой.
– Доктор, помогите! – и глядят солдаты на него как на бога.
Тут же на носилках приносят еще одного раненого. Военврач склоняется над ним и быстро отдает команду:
– Маша, Оля, этого готовьте к операции, а за ним лейтенанта давайте.
– Почему так? – недоумевают бойцы. – Мы же первые пришли! Это же командир наш.
– Поможем вашему командиру, непременно поможем, – механически кивает военврач и поясняет: – У него кровь остановлена, осталось рану обработать, шину наложить, это несложно, не умрет. А у этого бойца кусок свинца в сантиметре от сердца. Не вытащим – однозначно на тот свет отправится.
– Да мы понимаем, – смиренно соглашаются бойцы. – Но ведь все-таки командир наш. Вы уж, доктор, постарайтесь.
День зимой короткий. Сумерки уже сгущаются над полем боя. Поземка усиливается, по всему видно, что к ночи разыграется нешуточная метель. И это хорошо. В такую погоду вражеские самолеты с черными крестами на крыльях не будут сбрасывать свой смертоносный груз на окопавшихся на открытой местности советских солдат. Так что пусть ветер воет, пусть метель метет. Снежные хлопья не пули свинцовые, их можно пережить, хоть и холодно лежать в мелком окопчике, укрывшись сверху плащ-палаткой. Но все же есть солдатский бог на свете, есть, потому что почти уже в полной темноте, сгибаясь под тяжестью двух больших бидонов-термосов, пробирается к бойцам по глубокому снегу повар. И несет он в одном бидоне компот, а в другом – суп, да такой густой, что ложка в нем стоит, и даже не до конца остывший. А еще полагается бойцу, согласно норме, пайка хлеба, которую повар достает из заплечного сидора. И все, что ли? Нет, не все. Перед приемом пищи заветные фронтовые – подставляй кружку.
– Лей, не жадничай!
– Ты же здесь не один. Тебе больше налью, а кому-то вообще ничего не достанется.
Уставшие бойцы, измотанные боем, полузамерзшие, спят беспробудным сном. На самом дальнем посту Андрей с Сашкой вырыли небольшую пещерку в сугробе и наблюдают оттуда за окрестностями. Да только что можно разглядеть в такую темень? И еще вьюга разыгралась. Ветер то стихнет, то взвоет диким зверем, взметнет к небесам снежную крупу, стеганет по лицу колючими снежными иглами и снова становится ласковым, как домашний котенок.
Вдруг как громыхнет что-то вдалеке, и столб огня в небо взметнулся. Виктор Степанович услышал сквозь сон этот приглушенный взрыв, но его сознание не хотело просыпаться и внутренний голос ласково шептал, уговаривал: «Спи дальше, это же не твоя смена». Больше взрывов не было слышно, должно быть, померещилось. Ветер снаружи с диким шуршанием продолжал гнать снежную крупу. Можно было бы снова провалиться в сон, но Виктор Степанович уже не спит. Он высовывает голову из землянки и видит примерно в километре горящий немецкий танк, подорвавшийся на поставленной ими мине. И еще несколько танков, перестраивающихся из колонны в цепь.
Вскоре из дальнего наблюдательного пункта по танкам ударила пулеметная очередь.
«Кто у меня там? – вспоминает Виктор Степанович. – Андрей с Сашкой, молодцы ребята, не подвели».
– Братцы, подъем! – кричит он. – Танки!
– Вот гады, поспать не дадут! – ругаются проснувшиеся бойцы.
Несколько грохочущих бронированных чудовищ приближаются к позициям батальона. Они изрыгают пламя из длинных стволов, и через мгновение мощные взрывы сотрясают землю, взметая в небо комья мерзлой земли.
– Бойцы! Тревога! К бою! – кричит командир батальона. – Эх, надо было мин больше ставить, – сокрушается он. – Понадеялись на авось, теперь вот расхлебывай. Да кто же знал, что они ночью в атаку пойдут, после проигранного боя? Видать, подмога к ним подоспела. Так вот сразу и ринулись в драку.
Разбуженные бойцы занимают оборону. Вражеские танки уже совсем близко. Навстречу им ползут добровольцы со связками гранат в руке. Но много ли можно проползти под шквальным огнем пулеметов? Пули пронзают человеческие тела насквозь, горячая кровь хлещет из ран, а вместе с кровью уходит из человека жизнь. Но вот один из героев все же сумел остаться в живых, дождался момента, когда железная махина приблизилась на расстояние броска, вскочил и, размахнувшись, швырнул связку гранат прямо под гусеницы. Огненный столб жаркого пламени взметнулся вверх, и танк завертелся на месте, будто собака, ужаленная в хвост пчелой.
Часть вражеских танков прорвалась к роще, где находился штаб батальона и госпиталь. Там слышны разрывы снарядов, трескотня автоматов, хлопанье винтовочных выстрелов. Противник давил танковой мощью, утюжил промерзлую землю многотонной тяжестью, не оставляя людям никаких шансов. Передовой батальон из последних сил сдерживал врага, но было совершенно понятно, что долго ему не выстоять. Взрывы от снарядов грохотали один за другим. Бойцы, оправившись от первого шока, прятались за деревьями и оттуда вели прицельный огонь одиночными выстрелами, стремясь отсечь пехоту противника, идущую вслед за танками.
К утру бой стал стихать. Атака противника была отбита. Как только чуть-чуть рассвело, прибежал связной из штаба с приказом командира полка держать оборону, чего бы это ни сто-ило.
Прямо на лесной поляне, под ненадежным прикрытием хилых деревьев, посеченных осколками снарядов и пулями, комбат собрал командиров рот. Он был в шинели, наброшенной на плечи, забинтованная правая рука висела на перевязи.
– Первая рота, доложи о потерях. – он взглянул усталыми воспаленными глазами на командира роты, невысокого парня с заросшим трехдневной щетиной лицом.
– Тридцать процентов, товарищ комбат.
– Трудно вам пришлось, трудно, – вздохнул комбат. – Первыми приняли бой. Большие потери, большие. Если мы будем по тридцать процентов боевого состава каждый бой терять, нас надолго не хватит.
– Товарищ командир батальона, разрешите доложить, – проговорил ротный. – Тридцать процентов – это не потери. Это нас столько осталось. Бой был жаркий. Три танка подбили.
– М-м-м, понимаю, – кивнул комбат. – Жаль парней, жаль, можно сказать, спасли нас всех... Вторая рота, доложите о потерях.
– Да почитай полроты полегло, товарищ командир батальона.
– А где ротный-то?
– Так погиб ротный, товарищ командир, я вместо него.
– Хорошо, оставайся ротным. Подготовь списки убитых и раненых.
– Так точно, сделаю.
– Третья рота, что у вас?
– Нам тоже несладко пришлось, хоть мы и не первые под огонь противника попали. Процентов сорок полегло. Списки убитых и раненых подготовим.
– В общей сумме полбатальона нас осталось, – подытожил комбат. – Слушай приказ. Стоим на тех же рубежах, что и стояли. Роем окопы в полный рост. Саперы, – он поискал глазами Виктора Степановича, – мины установите по всему периметру. Немцы нас в покое не оставят. Они еще попрутся. Надо быть готовыми их встретить. Разведка, – он повернулся к командиру разведвзвода, – снаряди три группы по пять человек, пусть пойдут в разных направлениях. От нас до ближайшего населенного пункта восемь километров. Пусть обследуют территорию на глубину пять-шесть километров. Хорошо бы взять языка. Для нас сейчас главное – выяснить, где противник, какими силами он располагает, с какой стороны и когда ждать атаки.
– Товарищ командир батальона, – подбежал связист. – Приказ собраться через три часа в штабе полка с докладом о положении батальона.
– Понял, свободен, – махнул рукой комбат и поглядел на командира разведвзвода. – Слышал? Высылай разведку немедленно. Остальным укреплять позиции. Враг дал нам передышку. Воспользуемся ею.
