* * *
Наконец-то долгожданное утро. Принесли завтрак.
– Ну, давайте будем потихоньку вставать, – говорит подошедшая нянечка, поправляет провода и трубки, а потом помогает мне сесть на кровати.
Сижу и чувствую, что это удается с трудом, нянечка не отходит и придерживает меня за плечо. Снимаю маску и дрожащей рукой беру ложку, начинаю помаленьку клевать пищу. Вроде справился...
– Попробуйте встать на ноги, – предлагает нянечка. – Держитесь за тумбочку, а я быстренько перестелю постель.
Держусь и чувствую, что мои дрожащие ноги сейчас подогнутся и я грохнусь на пол. Но вот постель застелена, с помощью нянечки сажусь на кровать и только сейчас замечаю, что вместо мышц на руках болтаются какие-то мешки из бледной кожи, а живота вообще нет. «Вот, оказывается, какое эффективное средство для похудения», – с иронией думаю я. (Как выяснилось позже, за время болезни мое бренное тело покинули четырнадцать килограммов веса.)
Все это время я нахожусь без маски аппарата ИВЛ. смотрю на монитор: показатель сатурации высокий, 94–95.
«Как хорошо и свободно дышится, – радостно думаю я. – Не буду надевать маску». Однако замечаю, что цифры постепенно начинают приближаться к 90. Подходит сестра, надевает мне маску и аккуратно укладывает на кровать.
– Не спешите, – просит она. – Сейчас придет доктор и поменяет вам ее, будете дышать кислородом самостоятельно.
Примерно часам к десяти появился Сергей Владимирович, с ним медсестра с пластмассовой маской в руке.
– Как дела? – спросил доктор. – Вижу, что лучше. Мне доложили, что позавтракал самостоятельно и уже вставал на ноги. Хорошо. Сейчас поменяем маску и будем дышать самостоятельно. Давай, Валя, – сказал он сестре.
Новая маска прилегала к лицу не так плотно и, как мне показалось, даже ласково. Присоединена она была к тому же шлангу, только кислород в легкие я втягивал собственным дыханием, без давления. Несмотря на общую слабость, я вроде как вновь ожил.
Показания мониторов были благоприятные, сатурация в районе 96–98, и уже через сутки и эту маску заменили двумя прозрачными трубочками, которые подавали кислород непосредственно в нос. Еще через день я свободно дышал самостоятельно. И на седьмые сутки моего пребывания в реанимации за мной прислали «карету» (то есть каталку) из терапевтического отделения, куда я и был госпитализирован вначале.
Поблагодарив всех, кто в это время находился в палате реанимации, я покинул ее на вышеуказанном механизме, управляемом двумя закутанными в «противочумные» костюмы медсестрами.
* * *
В двухместной палате № 3 инфекционного терапевтического отделения теперь у меня был уже другой сосед. А знакомиться в данном отделении можно и без слов. Над каждой кроватью крупными буквами выведена информация: «Ф.И.О., заболевание COVID-19, возбудитель неизвестен. Дата поступления такая-то».
На свое место я был водружен с помощью тех же медсестер. В общем, и тут было все как всегда: в случае возникновения особо сложных обстоятельств основная тяжесть ложится на женские плечи.
Облегченно вздохнув и немного полежав, я решил посетить туалет. Надоели эти реанимационные судна и утки! Но попытка быстро встать с постели ни к чему не привела, все мои усилия были тщетны. И лишь с помощью соседа удалось подняться на трясущиеся ноги и, опираясь о стенку, с большим трудом достичь желанного места.
– Вы дверь на задвижку не закрывайте, – опасливо смерил меня взглядом сосед. – А то я потом вас оттуда вытащить не смогу.
Словом, как оказалось, до полного излечения было еще далеко. Так же менялись капельницы, так же горстями поглощались таблетки, пока не наступил момент, когда мой внутренний голос твердо заявил: «Все, хватит, пора на волю. Если этого не произойдет, попадешь уже в третью больницу – психушку».
А тут еще заяц опять приснился. Стоит он на задних лапах, оскалил зубы и рычит:
– Ну что, думаешь, вывернулся? Напрасно! Одевайся, я за тобой пришел!
Проснулся я среди ночи весь в поту, сердце колотится где-то в горле...
«Опять этот заяц, – мечется в мозгу тревога. – Отвяжется он от меня когда-нибудь или так и будет преследовать всю жизнь?»
Тут, уважаемый читатель, я думаю, настало время обратиться к самому началу этой больничной истории, чтобы пояснить, откуда вообще взялся злополучный заяц, изводящий меня теперь в бреду и во сне.
* * *
Осенью, ближе к зиме, собравшись в дорогу на своем автомобиле и пристегивая ремень безопасности, я почувствовал в районе живота, в том месте, где прижимался ремень, довольно сильную тупую боль. Позже это повторялось еще несколько раз, боль то появлялась, то пропадала.
Обратился к сыну (как я уже говорил, он возглавляет хирургию областного онкодиспансера). Меня обследовали, и в предполагаемом месте определились новообразования. Естественно, их нужно было удалять. Сын направил меня к заведующей отделением, которая и занимается такими операциями.
Елена Викторовна оказалась симпатичной молодой женщиной, но при этом и решительной, хорошо знающей свое дело. Уже через неделю я лежал на операционном столе и почти все новообразования, а их оказалось несколько, были благополучно удалены. Проводимые манипуляции я наблюдал на мониторе, поскольку общего наркоза не было, и очень удивлялся, как такая хрупкая женщина так ловко управляется с довольно тяжелым аппаратом.
– Ну вот и все, уважаемый Николай Алексеевич, – наконец сказала она мне. – Все, что могла, я удалила. Но осталась одна довольно большая бляшка, и она расположена глубоко, нужно делать длительную операцию под общим наркозом. Такую операцию лучше выполнить в Санкт-Петербурге, Николай Николаевич договорится.
– Спасибо большое и на этом, – поблагодарил я и в этот же день благополучно отправился домой.
А Николай Николаевич договорился с той же Еленой Викторовной, убедив ее в том, что она нисколько не хуже петербургских врачей и сама сделает операцию.
Накануне ее проведения, пройдя тщательное обследование кровеносных сосудов, я был отпущен домой – помыться и заодно принять напутственное слово жены. От города до моего дома тридцать километров. Еду сам за рулем, поглощен думами о предстоящей операции. Дорога ровная, но покрыта тонкой коркой льда. И вдруг из кювета выскакивает здоровенный, худой, облезлый (сбрасывает летнюю шерсть) заяц и несется прямо мне навстречу! Мог бы спокойно перебежать дорогу или подождать, пока я проеду, но нет – летит точно в середину решетки радиатора, словно в лобовую атаку нацелился. Если мне затормозить – улечу в кювет, а в этом месте кюветы глубокие – разобьюсь насмерть. Так что резко тормозить не стал. И почувствовал сильный удар, услышал грохот снизу. Потом в зеркале заднего обзора увидел, как из-под машины вылетает помятый заяц и, высоко поднимая кривые ноги, переваливаясь с боку на бок, неуклюже загребает снова в кювет, где и пропадает из виду. Останавливаюсь, осматриваю машину. Решетка, так называемая «губа», вдребезги. Пытаюсь обнаружить зайца и не нахожу его.
«Вот те раз, – заметалась в голове тревожная мысль, – прямо знамение какое-то. Завтра оперироваться, а тут на тебе. Бог его знает, чем это может кончиться. Может, зайчик, рискуя собой, хочет отвести от меня беду? Может, и правда, пока не поздно, лучше поехать в Питер?»
Но менять принятое решение, наверное, поздно; сегодня я уже познакомился с анестезиологом, который обеспечит мне безмятежный сон во время операции. Им оказалась серьезная белокурая женщина лет примерно 30–35, Наталья Валерьевна. Поговорили.
– Вам приходилось когда-нибудь находиться под воздействием наркоза? – спросила она.
– Конечно, и не раз.
– Ну и какие испытывали чувства?
– Никаких, – признался я. – Света в конце тоннеля мне увидеть ни разу не пришлось, душа над операционным столом не летала. Правда, был один случай, когда неумелый анестезиолог заставил меня несколько раз просыпаться во время операции. – и я назвал фамилию. (Этот случай описан мной в рассказе «Каталка».)
Оказалось, Наталья Валерьевна хорошо знает этого субъекта.
– Постараюсь такого не допустить, – пообещала она. – Многое зависит от вашего организма. Операция длительная, примерно четыре часа.
«Ничего себе», – слегка вздрогнул я душой. А вслух сказал:
– На организм вроде пока еще можно положиться.
– Ну вот и хорошо, – улыбнулась Наталья Валерьевна. – Тогда до завтра. Мы идем в операционную первыми, в девять часов утра.
Потом пришла Елена Викторовна, подтвердила, что процесс будет длительным, и вдруг призналась:
– Подобные операции мне приходилось делать нечасто, но успешно. Правда, такой сложности, как у вас, буду делать впервые. Не волнуйтесь, все будет хорошо!
И, улыбнувшись, она уверенно посмотрела на меня своими карими глазами, заглянула прямо в душу. И я как-то сразу поверил ей, поверил, что все, действительно, будет хорошо. Единственное, что смущало меня в ту минуту, это беспокойство за саму Елену Викторовну. Глядя на доктора, я подумал: «Как такое хрупкое создание четыре часа будет непрерывно работать у операционного стола?»
...И вдруг – вываливает на дорогу этот заяц!
* * *
Заяц не покидал мои мысли всю ночь. Утром в четыре часа за мной приехал сын Николай, и мы двинулись навстречу моей судьбе.
– Вот здесь я вчера сбил зайца, – показал я сыну место происшествия и поделился своими суеверными опасениями насчет этого случая.
– Успокойся, – улыбнулся сын, – выбрось из головы такие мысли. Все будет хорошо.
В семь ноль-ноль я был уже в палате. А в девять ноль-ноль за мной прибыла каталка, управляемая двумя медсестрами. Попетляв по лабиринтам коридоров и проехавшись в лифте, я оказался в «предбаннике» операционной, где меня переложили на другую каталку и подкатили уже к операционному столу. На котором я тут же был распят, руки привязали, в одну из них впилась игла капельницы, другую обняла манжета тонометра. До этого момента я все никак не мог успокоиться, сердце тревожно колотилось, злополучный заяц все время стоял перед моим взором. «Что-то должно случиться», – сверлила мозг тревожная мысль.
Обстановка операционной как-то отвлекла меня от грустных дум. Я огляделся. Потолок в помещении был высоким. Сзади у моей головы стоял анестезиолог Наталья Валерьевна, сбоку – пожилая медсестра. С другой стороны стола хирург Елена Викторовна и ассистент Наталья Николаевна устанавливали монитор и аппаратуру, предназначенную для проведения операции.
«Бабье царство! – подумал я. – Вся надежда на их умение и твердость рук».
– Как вы себя чувствуете? – спросила Наталья Валерьевна.
– Нормально, – излишне бодрым голосом ответил я. – Когда же начнем? Что-то подготовка за...
Договорить я не успел, провалившись в темную пустоту. И опять никаких видений, никаких тоннелей или взлетов над операционным столом. Провалился – и все.
...Где-то далеко кто-то меня зовет по имени-отчеству:
– Просыпайтесь, пора, уже все, операция закончена.
Открываю глаза. Комната другая, потолок покрашен иначе, за руку меня держит Наталья Валерьевна. И, чуть повысив голос, требует:
– Не спать, не спать!
– Где я? – пытаюсь понять.
– В реанимации, – отвечает анестезиолог. – Просыпайтесь и поедем в палату.
– Так быстро прошла операция?! – удивляюсь я.
– Да, быстро, всего шесть часов длилась, – улыбается Наталья.
«Надо же, а кажется, как один миг. Невероятно! – опять приходится удивиться мне. – А главное, я ничего болезненного не ощущаю».
– Ну, как вы себя чувствуете? – спрашивает анестезиолог.
– Нормально.
– Забирайте! – приказывает она кому-то.
Появляются те же медсестры, что доставляли меня в операционную, и мы возвращаемся назад в палату. И только тут, спустя полчаса, я начинаю ощущать послеоперационную боль и последствия применения наркоза. Но терпеть все это можно.
Пришли мои доктора, надавали массу указаний медсестре. И, убедившись, что состояние мое соответствует норме, удалились, предварительно передав меня в руки хирурга, который теперь будет наблюдать за моим выздоровлением.
Нужно сказать, что Елена Викторовна оказалась классным специалистом. Операция прошла успешно. Я это почувствовал буквально на следующий день, так как к обеду мне уже разрешили вставать и свободно передвигаться по палате. Кроме того, я отделался единственной инъекцией антибиотика, большего не потребовалось. Правда, в течение трех дней пришлось питаться только витаминно-минеральной смесью, одна бутылочка в пятьсот граммов на день, но такое испытание переносилось без особых страданий.
На пятый день сын Николай доставил меня домой – во вполне нормальном состоянии.
«Вот тебе и знамение, – подумал я. – Ничего не произошло, все это предрассудки».
И ошибся!
* * *
Все худшее началось уже назавтра. Несмотря на то что я пять дней почти ничего не ел, аппетита не было совсем. Даже возникло отвращение к пище, пропало обоняние и чувство вкуса. К вечеру поднялась температура – и сразу тридцать восемь и девять. Трудно было ходить, ныли суставы. Появился сухой нудный кашель, в легких ощущалась какая-то странная пустота – они как бы не до конца заполнялись воздухом, и дышать стало трудней.
Противогриппозные таблетки и парацетамол, нашедшиеся в домашней аптечке, помогли совсем немного. В том, что это не послеоперационные последствия, я был уверен. На второй день все повторилось. Кроме того, признаки заболевания появились и у моей жены.
– Это коронавирус, – уверенно сказала она.
Это заболевание свирепствовало уже несколько месяцев, симптомы его не раз объявлялись в средствах массовой информации, и определить их было несложно.
Позвонили в местную сельскую амбулаторию:
– Мы заболели, подозреваем, что это коронавирус!
Ответ нас поразил:
– У нас все медикаменты вывезли, ничего нет...
Позвонил приятелю, владеющему сетью частных аптек. И через два часа у нас были почти все препараты, применяемые при этом заболевании. Недостающие таблетки привезла дочь Оксана, работающая в областной больнице. Она уже два срока отслужила в красной зоне, выполняя свой медицинский долг.
Поскольку мы с женой имеем ветеринарное образование, шприцем пользоваться умеем. Начали друг друга лечить. И поначалу улучшение вроде почувствовали оба. Но затем ситуация изменилась. Состояние жены, хоть и неважное, все же стабилизировалось. Мое же с каждым днем ухудшалось. На восьмой день болезни я уже еле держался на ногах, был бледен, как стена. На следующее утро приехал сын Николай и отвез меня в инфекционное отделение областной больницы.
Жена моя, оставшись без помощника, сама два раза в день делала себе инъекции и принимала нужные таблетки. И на двадцатый день избавилась от инфекции, то есть выздоровела.
* * *
В больнице мой диагноз был подтвержден: COVID-19. Компьютерная томография выявила двустороннюю полисегментарную пневмонию, поражено оказалось 28 % легочной ткани, обнаружилось и множество других осложнений. При лечении применялось огромное количество препаратов, однако особого улучшения состояния здоровья не наступало.
А к вечеру третьего дня пребывания в инфекционном отделении я вдруг почувствовал слабость и сильный озноб. Измерили температуру – 38,7. Дали пилюлю – не помогло. Сделали инъекцию какого-то препарата – вроде стало лучше.
Пришел терапевт, лечащий врач, с хорошей вестью о том, что больницей получен новый препарат, при применении которого быстро наступает выздоровление.
– Сейчас у вас еще раз возьмут кровь на исследование, и утром введем этот препарат, – сообщил доктор. – Вы делайте ингаляцию, а я пришлю медсестру для забора крови.
Но судьба распорядилась иначе.
Только я попытался натянуть на нос маску ингалятора, как стена передо мной поплыла в сторону. От неожиданности я попытался вскочить на ноги, но они подкосились, я начал задыхаться и оседать на пол. Хорошо, что доктор еще не успел уйти, она подхватила меня и опустила на кровать. Смутно помню, что в палату стремительно въехала каталка, сбоку на ней лежал баллон с кислородом и маска. И затем...
Заяц! Заяц-чудовище!..
И серое матовое стекло, а на его ребре маленькая дрожащая капля...
И голос, мой голос:
– Ну вот и все, сейчас тебя не будет! Ты больше не будешь ничего знать и чувствовать, как будто тебя никогда и не было...
И я твердо в это поверил и понял, что сейчас умру. Но, видимо, тот, кто управляет этим громадным, четко отрегулированным миром, в последний момент изменил свои намерения и оставил меня, пылинку, по ту сторону стекла, где существовала жизнь. Зачем?..
Сейчас я точно знаю, что мой уход из жизни (а его не миновать никому) состоится именно так. Капля моей души упадет в пропасть за матовое стекло, и я больше ничего не буду чувствовать, будто меня никогда и не было.
– А как же рай или ад на «том свете»? – спросят сейчас многие и обругают меня, как негодяя, отнявшего у них надежду на райскую жизнь.
Я думаю, что провидение, которое управляет миром, выделило каждому из нас определенный отрезок времени на этой прекрасной планете. А вместе с ним и право каждому делать свою жизнь райской либо адской, причем некоторым придется испытать и то и другое здесь, на Земле. И, проживая отведенный этот отрезок, нужно всегда помнить об этом! Я в это верю...
* * *
Но вернемся опять на грешную землю. Как выяснилось позже, в палате у меня стремительно развился приступ гипоксии, и поражение легочной ткани достигло 75 %. Отбыв семь дней в реанимации, я потом еще десять дней в терапевтическом отделении горстями поглощал таблетки и сплошным потоком – препараты через капельницы. Но вот наступил момент, когда мой организм категорически отказался от приема медикаментов. Начала кружиться голова, тряслись руки, нарастала душевная тревога. Однако молодой врач-терапевт решил честно, до конца исполнить свой долг. И, несмотря на то что взятые на анализ мазки показали отрицательный результат по коронавирусу, она попыталась продлить мое лечение еще на семь дней.
Внушив себе, что дальнейшее пребывание в этом отделении, несомненно, приведет к переводу в психиатрическую больницу, я восстал:
– Больше не приму ни одной таблетки и отказываюсь от всех видов капельниц!
Я действительно настроен был решительно, чувствуя, что теперь мое выздоровление и реабилитация больше зависят от свежего воздуха моего села и от внимания близких.
Пришлось обратиться за помощью к сыну, и, видимо, Николай Николаевич действительно пользовался здесь большим уважением. Переговорив с лечащим доктором по телефону, он убедил ее в том, что лучшим лекарством для меня сейчас является свежий таежный воздух и родные стены. И Александра Яковлевна дала согласие на выписку – под ответственность моего сына. И это было правильное решение.
Перед тем как покинуть стены инфекционного отделения областной больницы, я попросил принести книгу отзывов больных об оказанном им лечении. Наверное, я мог бы написать в ней отдельно про каждого врача, про каждую медсестру и нянечку. Но их было много и все они выполняли свои обязанности, как говорится, не за страх, а за совесть. Да и нужно ли было разделять на отдельные части этот дружный коллектив по спасению жизней человеческих? И я написал общую для всех благодарность:
«УВАЖАЕМЫЕ ВРАЧИ, МЕДИЦИНСКИЕ СЕСТРЫ, ОБСЛУЖИВАЮЩИЙ ПЕРСОНАЛ! С ОГРОМНОЙ БЛАГОДАРНОСТЬЮ, СТОЯ НА КОЛЕНЯХ, Я ЦЕЛУЮ ВАШИ РУКИ!!!»
Перед самым моим уходом в палату зашло несколько человек в белых халатах. Это врачи решили дать мне напутствие на дорожку. И сказанные ими слова лечебным бальзамом омыли мою измученную болезнью душу:
– Уважаемый Николай Алексеевич, мы приложили все усилия, чтобы спасти вам жизнь. И душою вместе с нами находился ваш сын Николай Николаевич, он постоянно был на связи, и мы убедились в том, как он вас любит. Мы, проработавшие с ним рука об руку восемнадцать лет, уважаем его и любим тоже. Знаем, скольких людей он спас, работая вместе с нами, и не сомневаемся, что и там, где он сейчас служит, делает все для спасения жизней страждущих.
Что я мог сказать в ответ, вытерев набежавшие на ресницы слезы? Конечно, огромное спасибо.
Уходя, я низко поклонился людям в белых халатах, находящимся в это время на посту № 1. И первым, главным он являлся не только здесь, в данном месте, но и во всей России, во всем мире!
* * *
Выйдя на крыльцо больницы и вдохнув свежего морозного воздуха, я понял, что сейчас упаду. Но сын Николай вовремя подхватил меня и усадил в свою машину. Странное состояние: едем домой, душа должна ликовать, однако она молчит, голова тяжелая, руки и ноги слабы. Да, последствия перенесенной страшной болезни еще долго будут напоминать о себе...
– Как ты узнал, что я в реанимации? – спрашиваю сына.
– Как узнал? Во-первых, я и так держал постоянно связь с заведующей отделением. Пока ты был в терапии, она докладывала, что все в норме. А когда ты попал в реанимацию, позвонила Оксана и сказала, что, судя по анализам крови, состояние твоего здоровья критическое. (Оксана, дочь моя, занимается в этой больнице анализами крови.) Конечно, я тут же позвонил в реанимацию. Узнав, что тобой занимается Сергей Владимирович, немного успокоился: я с ним работал, он реаниматолог от бога. Считай, что нам повезло.
– Да, – подтвердил я. – Наверное, если бы не он, душа моя свалилась бы по ту сторону стекла.
– Какого стекла? – удивился сын.
И я рассказал ему о том, как почти побывал за гранью жизни. И саркастической улыбки на его лице не увидел, он мне поверил.
– А ты знаешь, откуда Сергей Владимирович родом? – вдруг спросил сын.
– Нет, откуда же мне знать?
– Он твой земляк, из вашего района, яшкинский, по фамилии Востриков.
– Надо же! Оказывается, судьба преподнесла мне подарок в виде умелого врача-земляка Вострикова Сергея Владимировича, – сказал я.
А про себя подумал: «Желаю всем избежать того, что произошло со мной и теми людьми, которые попали под пресс этой ужасной пандемии. Многие убедили себя в том, что с ними этого никогда не случится. Зря! Я тоже так думал...»
24.12.2020 г. – 14.01.2021 г.
Кемерово – Колмогорово
Наконец-то долгожданное утро. Принесли завтрак.
– Ну, давайте будем потихоньку вставать, – говорит подошедшая нянечка, поправляет провода и трубки, а потом помогает мне сесть на кровати.
Сижу и чувствую, что это удается с трудом, нянечка не отходит и придерживает меня за плечо. Снимаю маску и дрожащей рукой беру ложку, начинаю помаленьку клевать пищу. Вроде справился...
– Попробуйте встать на ноги, – предлагает нянечка. – Держитесь за тумбочку, а я быстренько перестелю постель.
Держусь и чувствую, что мои дрожащие ноги сейчас подогнутся и я грохнусь на пол. Но вот постель застелена, с помощью нянечки сажусь на кровать и только сейчас замечаю, что вместо мышц на руках болтаются какие-то мешки из бледной кожи, а живота вообще нет. «Вот, оказывается, какое эффективное средство для похудения», – с иронией думаю я. (Как выяснилось позже, за время болезни мое бренное тело покинули четырнадцать килограммов веса.)
Все это время я нахожусь без маски аппарата ИВЛ. смотрю на монитор: показатель сатурации высокий, 94–95.
«Как хорошо и свободно дышится, – радостно думаю я. – Не буду надевать маску». Однако замечаю, что цифры постепенно начинают приближаться к 90. Подходит сестра, надевает мне маску и аккуратно укладывает на кровать.
– Не спешите, – просит она. – Сейчас придет доктор и поменяет вам ее, будете дышать кислородом самостоятельно.
Примерно часам к десяти появился Сергей Владимирович, с ним медсестра с пластмассовой маской в руке.
– Как дела? – спросил доктор. – Вижу, что лучше. Мне доложили, что позавтракал самостоятельно и уже вставал на ноги. Хорошо. Сейчас поменяем маску и будем дышать самостоятельно. Давай, Валя, – сказал он сестре.
Новая маска прилегала к лицу не так плотно и, как мне показалось, даже ласково. Присоединена она была к тому же шлангу, только кислород в легкие я втягивал собственным дыханием, без давления. Несмотря на общую слабость, я вроде как вновь ожил.
Показания мониторов были благоприятные, сатурация в районе 96–98, и уже через сутки и эту маску заменили двумя прозрачными трубочками, которые подавали кислород непосредственно в нос. Еще через день я свободно дышал самостоятельно. И на седьмые сутки моего пребывания в реанимации за мной прислали «карету» (то есть каталку) из терапевтического отделения, куда я и был госпитализирован вначале.
Поблагодарив всех, кто в это время находился в палате реанимации, я покинул ее на вышеуказанном механизме, управляемом двумя закутанными в «противочумные» костюмы медсестрами.
* * *
В двухместной палате № 3 инфекционного терапевтического отделения теперь у меня был уже другой сосед. А знакомиться в данном отделении можно и без слов. Над каждой кроватью крупными буквами выведена информация: «Ф.И.О., заболевание COVID-19, возбудитель неизвестен. Дата поступления такая-то».
На свое место я был водружен с помощью тех же медсестер. В общем, и тут было все как всегда: в случае возникновения особо сложных обстоятельств основная тяжесть ложится на женские плечи.
Облегченно вздохнув и немного полежав, я решил посетить туалет. Надоели эти реанимационные судна и утки! Но попытка быстро встать с постели ни к чему не привела, все мои усилия были тщетны. И лишь с помощью соседа удалось подняться на трясущиеся ноги и, опираясь о стенку, с большим трудом достичь желанного места.
– Вы дверь на задвижку не закрывайте, – опасливо смерил меня взглядом сосед. – А то я потом вас оттуда вытащить не смогу.
Словом, как оказалось, до полного излечения было еще далеко. Так же менялись капельницы, так же горстями поглощались таблетки, пока не наступил момент, когда мой внутренний голос твердо заявил: «Все, хватит, пора на волю. Если этого не произойдет, попадешь уже в третью больницу – психушку».
А тут еще заяц опять приснился. Стоит он на задних лапах, оскалил зубы и рычит:
– Ну что, думаешь, вывернулся? Напрасно! Одевайся, я за тобой пришел!
Проснулся я среди ночи весь в поту, сердце колотится где-то в горле...
«Опять этот заяц, – мечется в мозгу тревога. – Отвяжется он от меня когда-нибудь или так и будет преследовать всю жизнь?»
Тут, уважаемый читатель, я думаю, настало время обратиться к самому началу этой больничной истории, чтобы пояснить, откуда вообще взялся злополучный заяц, изводящий меня теперь в бреду и во сне.
* * *
Осенью, ближе к зиме, собравшись в дорогу на своем автомобиле и пристегивая ремень безопасности, я почувствовал в районе живота, в том месте, где прижимался ремень, довольно сильную тупую боль. Позже это повторялось еще несколько раз, боль то появлялась, то пропадала.
Обратился к сыну (как я уже говорил, он возглавляет хирургию областного онкодиспансера). Меня обследовали, и в предполагаемом месте определились новообразования. Естественно, их нужно было удалять. Сын направил меня к заведующей отделением, которая и занимается такими операциями.
Елена Викторовна оказалась симпатичной молодой женщиной, но при этом и решительной, хорошо знающей свое дело. Уже через неделю я лежал на операционном столе и почти все новообразования, а их оказалось несколько, были благополучно удалены. Проводимые манипуляции я наблюдал на мониторе, поскольку общего наркоза не было, и очень удивлялся, как такая хрупкая женщина так ловко управляется с довольно тяжелым аппаратом.
– Ну вот и все, уважаемый Николай Алексеевич, – наконец сказала она мне. – Все, что могла, я удалила. Но осталась одна довольно большая бляшка, и она расположена глубоко, нужно делать длительную операцию под общим наркозом. Такую операцию лучше выполнить в Санкт-Петербурге, Николай Николаевич договорится.
– Спасибо большое и на этом, – поблагодарил я и в этот же день благополучно отправился домой.
А Николай Николаевич договорился с той же Еленой Викторовной, убедив ее в том, что она нисколько не хуже петербургских врачей и сама сделает операцию.
Накануне ее проведения, пройдя тщательное обследование кровеносных сосудов, я был отпущен домой – помыться и заодно принять напутственное слово жены. От города до моего дома тридцать километров. Еду сам за рулем, поглощен думами о предстоящей операции. Дорога ровная, но покрыта тонкой коркой льда. И вдруг из кювета выскакивает здоровенный, худой, облезлый (сбрасывает летнюю шерсть) заяц и несется прямо мне навстречу! Мог бы спокойно перебежать дорогу или подождать, пока я проеду, но нет – летит точно в середину решетки радиатора, словно в лобовую атаку нацелился. Если мне затормозить – улечу в кювет, а в этом месте кюветы глубокие – разобьюсь насмерть. Так что резко тормозить не стал. И почувствовал сильный удар, услышал грохот снизу. Потом в зеркале заднего обзора увидел, как из-под машины вылетает помятый заяц и, высоко поднимая кривые ноги, переваливаясь с боку на бок, неуклюже загребает снова в кювет, где и пропадает из виду. Останавливаюсь, осматриваю машину. Решетка, так называемая «губа», вдребезги. Пытаюсь обнаружить зайца и не нахожу его.
«Вот те раз, – заметалась в голове тревожная мысль, – прямо знамение какое-то. Завтра оперироваться, а тут на тебе. Бог его знает, чем это может кончиться. Может, зайчик, рискуя собой, хочет отвести от меня беду? Может, и правда, пока не поздно, лучше поехать в Питер?»
Но менять принятое решение, наверное, поздно; сегодня я уже познакомился с анестезиологом, который обеспечит мне безмятежный сон во время операции. Им оказалась серьезная белокурая женщина лет примерно 30–35, Наталья Валерьевна. Поговорили.
– Вам приходилось когда-нибудь находиться под воздействием наркоза? – спросила она.
– Конечно, и не раз.
– Ну и какие испытывали чувства?
– Никаких, – признался я. – Света в конце тоннеля мне увидеть ни разу не пришлось, душа над операционным столом не летала. Правда, был один случай, когда неумелый анестезиолог заставил меня несколько раз просыпаться во время операции. – и я назвал фамилию. (Этот случай описан мной в рассказе «Каталка».)
Оказалось, Наталья Валерьевна хорошо знает этого субъекта.
– Постараюсь такого не допустить, – пообещала она. – Многое зависит от вашего организма. Операция длительная, примерно четыре часа.
«Ничего себе», – слегка вздрогнул я душой. А вслух сказал:
– На организм вроде пока еще можно положиться.
– Ну вот и хорошо, – улыбнулась Наталья Валерьевна. – Тогда до завтра. Мы идем в операционную первыми, в девять часов утра.
Потом пришла Елена Викторовна, подтвердила, что процесс будет длительным, и вдруг призналась:
– Подобные операции мне приходилось делать нечасто, но успешно. Правда, такой сложности, как у вас, буду делать впервые. Не волнуйтесь, все будет хорошо!
И, улыбнувшись, она уверенно посмотрела на меня своими карими глазами, заглянула прямо в душу. И я как-то сразу поверил ей, поверил, что все, действительно, будет хорошо. Единственное, что смущало меня в ту минуту, это беспокойство за саму Елену Викторовну. Глядя на доктора, я подумал: «Как такое хрупкое создание четыре часа будет непрерывно работать у операционного стола?»
...И вдруг – вываливает на дорогу этот заяц!
* * *
Заяц не покидал мои мысли всю ночь. Утром в четыре часа за мной приехал сын Николай, и мы двинулись навстречу моей судьбе.
– Вот здесь я вчера сбил зайца, – показал я сыну место происшествия и поделился своими суеверными опасениями насчет этого случая.
– Успокойся, – улыбнулся сын, – выбрось из головы такие мысли. Все будет хорошо.
В семь ноль-ноль я был уже в палате. А в девять ноль-ноль за мной прибыла каталка, управляемая двумя медсестрами. Попетляв по лабиринтам коридоров и проехавшись в лифте, я оказался в «предбаннике» операционной, где меня переложили на другую каталку и подкатили уже к операционному столу. На котором я тут же был распят, руки привязали, в одну из них впилась игла капельницы, другую обняла манжета тонометра. До этого момента я все никак не мог успокоиться, сердце тревожно колотилось, злополучный заяц все время стоял перед моим взором. «Что-то должно случиться», – сверлила мозг тревожная мысль.
Обстановка операционной как-то отвлекла меня от грустных дум. Я огляделся. Потолок в помещении был высоким. Сзади у моей головы стоял анестезиолог Наталья Валерьевна, сбоку – пожилая медсестра. С другой стороны стола хирург Елена Викторовна и ассистент Наталья Николаевна устанавливали монитор и аппаратуру, предназначенную для проведения операции.
«Бабье царство! – подумал я. – Вся надежда на их умение и твердость рук».
– Как вы себя чувствуете? – спросила Наталья Валерьевна.
– Нормально, – излишне бодрым голосом ответил я. – Когда же начнем? Что-то подготовка за...
Договорить я не успел, провалившись в темную пустоту. И опять никаких видений, никаких тоннелей или взлетов над операционным столом. Провалился – и все.
...Где-то далеко кто-то меня зовет по имени-отчеству:
– Просыпайтесь, пора, уже все, операция закончена.
Открываю глаза. Комната другая, потолок покрашен иначе, за руку меня держит Наталья Валерьевна. И, чуть повысив голос, требует:
– Не спать, не спать!
– Где я? – пытаюсь понять.
– В реанимации, – отвечает анестезиолог. – Просыпайтесь и поедем в палату.
– Так быстро прошла операция?! – удивляюсь я.
– Да, быстро, всего шесть часов длилась, – улыбается Наталья.
«Надо же, а кажется, как один миг. Невероятно! – опять приходится удивиться мне. – А главное, я ничего болезненного не ощущаю».
– Ну, как вы себя чувствуете? – спрашивает анестезиолог.
– Нормально.
– Забирайте! – приказывает она кому-то.
Появляются те же медсестры, что доставляли меня в операционную, и мы возвращаемся назад в палату. И только тут, спустя полчаса, я начинаю ощущать послеоперационную боль и последствия применения наркоза. Но терпеть все это можно.
Пришли мои доктора, надавали массу указаний медсестре. И, убедившись, что состояние мое соответствует норме, удалились, предварительно передав меня в руки хирурга, который теперь будет наблюдать за моим выздоровлением.
Нужно сказать, что Елена Викторовна оказалась классным специалистом. Операция прошла успешно. Я это почувствовал буквально на следующий день, так как к обеду мне уже разрешили вставать и свободно передвигаться по палате. Кроме того, я отделался единственной инъекцией антибиотика, большего не потребовалось. Правда, в течение трех дней пришлось питаться только витаминно-минеральной смесью, одна бутылочка в пятьсот граммов на день, но такое испытание переносилось без особых страданий.
На пятый день сын Николай доставил меня домой – во вполне нормальном состоянии.
«Вот тебе и знамение, – подумал я. – Ничего не произошло, все это предрассудки».
И ошибся!
* * *
Все худшее началось уже назавтра. Несмотря на то что я пять дней почти ничего не ел, аппетита не было совсем. Даже возникло отвращение к пище, пропало обоняние и чувство вкуса. К вечеру поднялась температура – и сразу тридцать восемь и девять. Трудно было ходить, ныли суставы. Появился сухой нудный кашель, в легких ощущалась какая-то странная пустота – они как бы не до конца заполнялись воздухом, и дышать стало трудней.
Противогриппозные таблетки и парацетамол, нашедшиеся в домашней аптечке, помогли совсем немного. В том, что это не послеоперационные последствия, я был уверен. На второй день все повторилось. Кроме того, признаки заболевания появились и у моей жены.
– Это коронавирус, – уверенно сказала она.
Это заболевание свирепствовало уже несколько месяцев, симптомы его не раз объявлялись в средствах массовой информации, и определить их было несложно.
Позвонили в местную сельскую амбулаторию:
– Мы заболели, подозреваем, что это коронавирус!
Ответ нас поразил:
– У нас все медикаменты вывезли, ничего нет...
Позвонил приятелю, владеющему сетью частных аптек. И через два часа у нас были почти все препараты, применяемые при этом заболевании. Недостающие таблетки привезла дочь Оксана, работающая в областной больнице. Она уже два срока отслужила в красной зоне, выполняя свой медицинский долг.
Поскольку мы с женой имеем ветеринарное образование, шприцем пользоваться умеем. Начали друг друга лечить. И поначалу улучшение вроде почувствовали оба. Но затем ситуация изменилась. Состояние жены, хоть и неважное, все же стабилизировалось. Мое же с каждым днем ухудшалось. На восьмой день болезни я уже еле держался на ногах, был бледен, как стена. На следующее утро приехал сын Николай и отвез меня в инфекционное отделение областной больницы.
Жена моя, оставшись без помощника, сама два раза в день делала себе инъекции и принимала нужные таблетки. И на двадцатый день избавилась от инфекции, то есть выздоровела.
* * *
В больнице мой диагноз был подтвержден: COVID-19. Компьютерная томография выявила двустороннюю полисегментарную пневмонию, поражено оказалось 28 % легочной ткани, обнаружилось и множество других осложнений. При лечении применялось огромное количество препаратов, однако особого улучшения состояния здоровья не наступало.
А к вечеру третьего дня пребывания в инфекционном отделении я вдруг почувствовал слабость и сильный озноб. Измерили температуру – 38,7. Дали пилюлю – не помогло. Сделали инъекцию какого-то препарата – вроде стало лучше.
Пришел терапевт, лечащий врач, с хорошей вестью о том, что больницей получен новый препарат, при применении которого быстро наступает выздоровление.
– Сейчас у вас еще раз возьмут кровь на исследование, и утром введем этот препарат, – сообщил доктор. – Вы делайте ингаляцию, а я пришлю медсестру для забора крови.
Но судьба распорядилась иначе.
Только я попытался натянуть на нос маску ингалятора, как стена передо мной поплыла в сторону. От неожиданности я попытался вскочить на ноги, но они подкосились, я начал задыхаться и оседать на пол. Хорошо, что доктор еще не успел уйти, она подхватила меня и опустила на кровать. Смутно помню, что в палату стремительно въехала каталка, сбоку на ней лежал баллон с кислородом и маска. И затем...
Заяц! Заяц-чудовище!..
И серое матовое стекло, а на его ребре маленькая дрожащая капля...
И голос, мой голос:
– Ну вот и все, сейчас тебя не будет! Ты больше не будешь ничего знать и чувствовать, как будто тебя никогда и не было...
И я твердо в это поверил и понял, что сейчас умру. Но, видимо, тот, кто управляет этим громадным, четко отрегулированным миром, в последний момент изменил свои намерения и оставил меня, пылинку, по ту сторону стекла, где существовала жизнь. Зачем?..
Сейчас я точно знаю, что мой уход из жизни (а его не миновать никому) состоится именно так. Капля моей души упадет в пропасть за матовое стекло, и я больше ничего не буду чувствовать, будто меня никогда и не было.
– А как же рай или ад на «том свете»? – спросят сейчас многие и обругают меня, как негодяя, отнявшего у них надежду на райскую жизнь.
Я думаю, что провидение, которое управляет миром, выделило каждому из нас определенный отрезок времени на этой прекрасной планете. А вместе с ним и право каждому делать свою жизнь райской либо адской, причем некоторым придется испытать и то и другое здесь, на Земле. И, проживая отведенный этот отрезок, нужно всегда помнить об этом! Я в это верю...
* * *
Но вернемся опять на грешную землю. Как выяснилось позже, в палате у меня стремительно развился приступ гипоксии, и поражение легочной ткани достигло 75 %. Отбыв семь дней в реанимации, я потом еще десять дней в терапевтическом отделении горстями поглощал таблетки и сплошным потоком – препараты через капельницы. Но вот наступил момент, когда мой организм категорически отказался от приема медикаментов. Начала кружиться голова, тряслись руки, нарастала душевная тревога. Однако молодой врач-терапевт решил честно, до конца исполнить свой долг. И, несмотря на то что взятые на анализ мазки показали отрицательный результат по коронавирусу, она попыталась продлить мое лечение еще на семь дней.
Внушив себе, что дальнейшее пребывание в этом отделении, несомненно, приведет к переводу в психиатрическую больницу, я восстал:
– Больше не приму ни одной таблетки и отказываюсь от всех видов капельниц!
Я действительно настроен был решительно, чувствуя, что теперь мое выздоровление и реабилитация больше зависят от свежего воздуха моего села и от внимания близких.
Пришлось обратиться за помощью к сыну, и, видимо, Николай Николаевич действительно пользовался здесь большим уважением. Переговорив с лечащим доктором по телефону, он убедил ее в том, что лучшим лекарством для меня сейчас является свежий таежный воздух и родные стены. И Александра Яковлевна дала согласие на выписку – под ответственность моего сына. И это было правильное решение.
Перед тем как покинуть стены инфекционного отделения областной больницы, я попросил принести книгу отзывов больных об оказанном им лечении. Наверное, я мог бы написать в ней отдельно про каждого врача, про каждую медсестру и нянечку. Но их было много и все они выполняли свои обязанности, как говорится, не за страх, а за совесть. Да и нужно ли было разделять на отдельные части этот дружный коллектив по спасению жизней человеческих? И я написал общую для всех благодарность:
«УВАЖАЕМЫЕ ВРАЧИ, МЕДИЦИНСКИЕ СЕСТРЫ, ОБСЛУЖИВАЮЩИЙ ПЕРСОНАЛ! С ОГРОМНОЙ БЛАГОДАРНОСТЬЮ, СТОЯ НА КОЛЕНЯХ, Я ЦЕЛУЮ ВАШИ РУКИ!!!»
Перед самым моим уходом в палату зашло несколько человек в белых халатах. Это врачи решили дать мне напутствие на дорожку. И сказанные ими слова лечебным бальзамом омыли мою измученную болезнью душу:
– Уважаемый Николай Алексеевич, мы приложили все усилия, чтобы спасти вам жизнь. И душою вместе с нами находился ваш сын Николай Николаевич, он постоянно был на связи, и мы убедились в том, как он вас любит. Мы, проработавшие с ним рука об руку восемнадцать лет, уважаем его и любим тоже. Знаем, скольких людей он спас, работая вместе с нами, и не сомневаемся, что и там, где он сейчас служит, делает все для спасения жизней страждущих.
Что я мог сказать в ответ, вытерев набежавшие на ресницы слезы? Конечно, огромное спасибо.
Уходя, я низко поклонился людям в белых халатах, находящимся в это время на посту № 1. И первым, главным он являлся не только здесь, в данном месте, но и во всей России, во всем мире!
* * *
Выйдя на крыльцо больницы и вдохнув свежего морозного воздуха, я понял, что сейчас упаду. Но сын Николай вовремя подхватил меня и усадил в свою машину. Странное состояние: едем домой, душа должна ликовать, однако она молчит, голова тяжелая, руки и ноги слабы. Да, последствия перенесенной страшной болезни еще долго будут напоминать о себе...
– Как ты узнал, что я в реанимации? – спрашиваю сына.
– Как узнал? Во-первых, я и так держал постоянно связь с заведующей отделением. Пока ты был в терапии, она докладывала, что все в норме. А когда ты попал в реанимацию, позвонила Оксана и сказала, что, судя по анализам крови, состояние твоего здоровья критическое. (Оксана, дочь моя, занимается в этой больнице анализами крови.) Конечно, я тут же позвонил в реанимацию. Узнав, что тобой занимается Сергей Владимирович, немного успокоился: я с ним работал, он реаниматолог от бога. Считай, что нам повезло.
– Да, – подтвердил я. – Наверное, если бы не он, душа моя свалилась бы по ту сторону стекла.
– Какого стекла? – удивился сын.
И я рассказал ему о том, как почти побывал за гранью жизни. И саркастической улыбки на его лице не увидел, он мне поверил.
– А ты знаешь, откуда Сергей Владимирович родом? – вдруг спросил сын.
– Нет, откуда же мне знать?
– Он твой земляк, из вашего района, яшкинский, по фамилии Востриков.
– Надо же! Оказывается, судьба преподнесла мне подарок в виде умелого врача-земляка Вострикова Сергея Владимировича, – сказал я.
А про себя подумал: «Желаю всем избежать того, что произошло со мной и теми людьми, которые попали под пресс этой ужасной пандемии. Многие убедили себя в том, что с ними этого никогда не случится. Зря! Я тоже так думал...»
24.12.2020 г. – 14.01.2021 г.
Кемерово – Колмогорово
Назад |
