Юлия Лавряшина. Серебряный ключ. Роман. Журнальный вариант (окончание) ч. 8

- Двадцать первое декабря, - негромко произнесла Тамара Семёновна, заперев дверь кабинета. – Сегодня особенный день!

- Конец света, - подтвердила я.

Все вокруг только об этом и говорили, а некоторые сегодня даже в школу не пришли. Мне эти разговоры о календаре племени майя казались полным бредом, и меня удивило, что директор устроила поминки по этому поводу.

Но ей удалось поразить меня ещё больше:

- Вот ещё! Это день моего второго рождения.

- День посвящения? – догадалась я.

Кивнув, она улыбнулась, но будто и не мне – куда-то в пространство, где маленькая Томка до сих пор стояла в кругу друзей, впитывая их магическую силу. И тут что-то показалось мне неправильным: и в этой картинке, и в самой дате…

- Но вы же вытащили кого-то из наших из реки, - вспомнилось мне. – Не в декабре же это было!

- В сентябре, - согласилась она, ничуть не смутившись.

Разрезала тортик и положила мне соблазнительный кусок. На вкус он оказался ещё лучше, чем на вид.

- И что ж вас так долго не принимали?

Она чуть не пролила чай от удивления. И оно было неподдельным – я сразу же проверила, хоть торт и отвлекал меня.

- Долго? Всего три месяца! Или теперь проверку проходят быстрее? Да я, к тому же, заболела пневмонией после того вынужденного купания и почти месяц провалялась в больнице.

Всё-таки темп жизни действительно стал другим… Меня-то приняли в «Кобру» буквально через пару дней после нашего знакомства с Ромкой, а в восьмидесятых присматривались, принюхивались. Может, они были такими подозрительными от того, что мало умели? Способности ведь тоже развиваются с годами.

- Как вы справились, когда всё… Ну, закончилось? – спросила я о том, что грозно маячило в будущем каждого из нас.

Тамара Семёновна опять посмотрела сквозь меня. В чашке, которую она держала на весу, заколыхалось янтарное озерцо, точно отголоски невидимой бури нарушили его покой.

- Непросто. Вот ты, Настя, хорошо пишешь, я знаю. Представь, если б ты вдруг поняла, что письменно не можешь связать и двух слов. Не в состоянии выразить свои фантазии… Да и самих фантазий больше нет! Ты – пуста. И не понимаешь, ради чего живёшь в этом мире.

«Слава Богу, у Жеки есть и другой талант», - почему-то в первую очередь я подумала именно о нём, хотя мы не успели стать настоящими друзьями.

- Мне нравилось щёлкать всё вокруг, - отозвалась я. – А потом пришлось продать фотоаппарат, и на этом всё кончилось. Но я начала записывать то, что раньше сочиняла вслух.

Несколько раз мелко кивнув, директор подтвердила:

- Я тоже справилась, как видишь. Нашла родственное дело. Ведь сейчас я тоже пытаюсь спасать детей, только уже другими методами. Но тогда мне казалось, что я зависла в вакууме… И мне никогда не вернуться в мир обычных людей. Но и с нашими я больше общаться не могла. Меня спас Питер…

- Город? – не поверила я.

Она так счастливо улыбнулась, что подтверждения и не требовалось. Неужели бывают на свете такие города, которые могут заменить друзей? Хотя… Выбора-то у неё не было. Она просто спаслась, цепляясь за набережные Невы, и ограду Летнего сада, и бесчисленные колонны, уводящие взгляд к небу. Мы семьёй ездили в Питер уже года три назад, ещё до развода родителей. Но до сих пор помнится, как у меня бежали слёзы, когда я просто стояла посреди Исаакиевского собора, задрав вверх голову. Ничего прекраснее я в жизни не видела и даже не представляла, что меня может так потрясти что-то, созданное человеческими руками. Безо всякого волшебства.

- Понимаю, - прошептала я, ощутив в груди отзвук того восторга.

- Я знала, что ты поймёшь. Если тебе будет так же плохо, уезжай в Петербург, он вытянет тебя.

- Но там же всё время дожди…

- Когда идёт дождь, никто не увидит твоих слёз. В этом городе можно выплакать своё горе до самого дна. И станет легче. Кстати, пасмурных дней там не намного больше, чем в Москве! Ты знала, что в нашей столице очень мало солнца? Может, и в этом причина всех российских бед?

Мне тоже всегда казалось, что счастливой можно себя чувствовать только в солнечные дни. Когда небо становилось тяжёлым и серым, оно начинало давить на макушку, и от этого мысли еле ползали, а настроение скисало… Сегодня солнце только изредка прикрывалось плоскими облачками, похожими на блестящие полоски слюды. И это сулило хороший день!





****

Теперь Ваня почти не выходил на балкон, ведь кто-нибудь из друзей обязательно вывозил его на прогулку. Чаще всё-таки Настя с Ромом, который понимал ответственность и не рвал поводок, хотя энергии в нём было хоть отбавляй. Но пёс спокойно шёл рядом с его креслом на колёсах до речки Искитимки, где Настя спускала его с поводка, и Ром начинал нарезать круги по снегу, шалея от восторга. Они тоже не стояли на месте, чтобы не замёрзнуть.

- Мама говорит, они в детстве валенки носили, так можно было гулять, сколько хочешь – ноги не мёрзли, - рассказывала Настя. – А теперь не модно в валенках ходить, вот и трясёмся, как цуцики! А дизайнерские – дорогие слишком.

Ванины ноги не мёрзли, но он всё отдал бы, чтобы так же подпрыгивать от холода и жаловаться, что болят кончики пальцев. Ему хотелось бы полазить по танкам, специально для детей установленным на берегу Искитимки в парке Жукова, но приходилось довольствоваться только разглядыванием. У него была уже целая компания друзей-волшебников, но никто не мог помочь ему.

Но Ваня даже не заговаривал об этом. Какой смысл ныть и упрекать тех, кто ни в чём не виноват? Чтобы им надоело слушать, и они перестали к нему приходить? Вот уж страшнее этого он ничего и представить не мог! Сейчас Ваня чувствовал себя вовлечённым во все их дела, хоть магической силой никто с ним и не делился.

Зато её получила Лена Бондюгина, и это впервые произошло на его глазах. Ваня замер в уголке комнаты, чтобы не помешать ребятам провести обряд. Никто не рассказал заранее, как это будет, и он едва не завопил от восторга, увидев, как в их ладони, сложенные лодочкой, прямо из груди каждого перетёк маленький святящийся шарик. У Вани бешено заколотилось сердце, ведь он впервые видел их волшебную силу так реально. До сих пор они только говорили о ней и о том, что удалось сделать и кому помочь, но это происходило не у него на глазах. Разве что Настя шастала к нему и возвращалась домой прямо через стену, но к этому Ваня давно привык…

Ваня сидел так, что лицом к нему стояла Оля Логова, и невозможно было отвести глаз от всего её облика, внезапно наполнившегося сиянием. Синие глаза её светились, а волны волос парили в воздухе. Она не улыбалась, была серьёзна, но от неё ощутимо исходили флюиды счастья, и Ваня догадался, что делиться волшебной силой с другом – это так же здорово, как и получать её самому!

И такой красивой была Оля в эти минуты, что ему невольно подумалось: «Хорошо, что Лёшка скоро уедет…» Но Ваня тут же ужаснулся этой предательской мысли, ведь Лёша помогал ему, как никто другой.

«Какая же я – сволочь! – покаянно обругал он себя. – Знали бы они, больше и разговаривать со мной не захотели бы».

И он поклялся себе, что Оля никогда не узнает, как у него останавливается сердце, когда она только входит в комнату... Или когда на дисплее телефона высвечивается её короткое, ласковое имя… Никогда. Ведь ему никогда не стать здоровым человеком. Зачем Оле взваливать на себя такой груз? Пусть она лучше ничего не знает…

Ваня не подозревал, что Оля думала о нём больше, чем ему казалось. Правда, совсем не так, как он хотел. Выросшая в дружной семье, она никак не могла примириться с заброшенностью этого мальчика. Увидеть его маму не составило бы труда, но разве слова незнакомой девчонки могли вразумить взрослую женщину? На это не стоило и рассчитывать…

«В старости они все кусают локти! Плачут, каются. Говорят, что теперь никогда не сделали бы своих детей несчастными. Только уже поздно… Вот если б она сейчас увидела свою старость – без Ваньки – вдруг испугалась бы? А если нет? Ну, тогда уже ничего не поможет», – размышляла Оля, со злости кусая губы.

Лёшка учил её премудростям волшебства, и многое у неё уже получалось. Но пока он не показывал ей, как создать иллюзию, а Оле именно это и хотелось сделать для Елизаветы Николаевны – так звали Ванину маму. И она стала тренироваться самостоятельно: нужно было в деталях нарисовать в воображении то, что человек должен был увидеть, а потом, включив свою силу, оживить картинку. И проделать это не раз и не два: в сознании должна закрепиться такая модель будущего, которая могла изменить настоящее.

Тренироваться Оля решила на старшем брате. Пугать Сашу она не собиралась, и всё же ему тоже стоило кое-что внушить: он не выпускал из рук камеру, и в его фильмах мир всегда представал чуточку иным, вызывающим изумление. Но Саша не решился учиться на оператора, выбрал экономический факультет, хоть весь прошлый год и заговаривал о поступлении во ВГИК. Оле казалось: он предал свою мечту. Хоть у неё самой и был математический склад ума, и цифры не пугали её, а увлекали своими замысловатыми играми, девочке не удавалось представить брата до конца жизни занимающимся вычислениями.

«Он же будет самым несчастным человеком, если не начнёт работать в кино!» - решила она и отчётливо представила Сашу седым и унылым стариком в бухгалтерских нарукавниках, которые никто и сейчас-то уже не носил, но Оле они казались олицетворением скучнейшей жизни. Сгорбившись, постаревший брат сидел перед компьютером и подслеповато щурился на экран, зевал и почёсывался, поглядывая на часы. За окном кружился снег, но Саша не замечал его.

В этот момент реальный Саша сидел с учебником за столом, и вдруг, вздрогнув, опустил книгу. Глаза у него сузились, точно он пытался что-то получше рассмотреть, потом расширились, как от страха. И Оля обмерла от восторга: «Увидел?! Неужели получилось?»

- Саш, ты что? – её голос дрогнул от волнения, но брат не обратил на это внимания.

- Знаешь, - отозвался он не сразу, - иногда я думаю: а вдруг мы ошиблись?

- Кто это – мы? – удивилась Оля.

- Ну, мы с родителями… Вдруг из меня выйдет паршивый экономист? А я ещё и терпеть не могу математику…

У неё радостно завибрировало всё внутри, точно брат уже протянул руку к двери, к которой раньше боялся и приблизиться.

- У тебя 96 баллов по ЕГЭ! – напомнила Оля на всякий случай.

Он приподнял брови:

- И что? Если я знаю, что такое водка, это ещё не значит, что я люблю её!

Это её развеселило:

- Ну, ты сравнил!

- Сравнение не особо, - согласился Саша.

- Так ты об этом сейчас подумал? – продолжала допытываться она. – Мне показалось – увидел что-то страшное.

- Себя. Впустую прожившего целую жизнь, - подтвердил он, медленно процеживая слова. – Прямо как наяву…

Оля едва не завопила в голос: «Получилось! Он увидел!» Но вместо этого, вонзив ноготки в ладони, осторожно заметила:

- Ты же только на первом курсе. Можно всё поменять! У тебя пока ни жены, ни детей, никто не пострадает.

- А родители? – с тоской отозвался он.

- Ой, только не говори, что наши родители не желают нам добра! Они у нас классные.

Ей уже не терпелось заняться Ваниной мамой, но Оля помнила, что запасы волшебной энергии не бесконечны и вряд ли дважды удастся создать полноценную иллюзию в один день. К тому же, нельзя было ослаблять натяжение, возникшее между ней и братом. На помощь как всегда пришёл Лёшка.

- Орешкин рассказывал, что ты читал ему стихи про белую лошадь. Почему?

- Там очень живая картинка нарисована, - пробормотал Саша.

Но ответ её не устроил:

- Ты же не только поэтому их читал! Это тебе картинка нужна. А Лёшке – зачем?

Он вздохнул:

- От тебя не отвяжешься… Белая лошадь – это не животное, понимаешь? Это признак уникальности человека, его талант, может… Есть люди, рядом с которыми, если присмотреться, ходит такая лошадь. Лёшка тоже из таких, хоть я и не понял пока, в чём его талант.

«Лучше тебе и не знать», - подумала Оля.

- И обыватели гонят их обоих, человека и лошадь, потому что они им непонятны. Чужды. Эти стихи посвящены французскому поэту Артюру Рембо. Он был гением.

- И его гоняли? – Оля с удивлением ощутила, как у неё от жалости спазмом сжало горло. С чего бы? Она знать не знала такого поэта!

- Не то слово! В конце концов он бросил писать стихи и стал… Как все.

- И был несчастным до конца жизни, - прошептала она.

Саша уставился на неё с удивлением:

- Откуда ты знаешь? Рембо не проходят в школе.

- А разве может быть по-другому, если ты убил свою белую лошадь?

Приложив ко рту стиснутый кулак, он долго молчал, глядя на сестру, потом вдруг выдохнул так резко, точно собирался прыгнуть в воду.

- Ты права. Устами младенца…

Можно было обидеться на последние слова, но Оля не позволила себе этого. Пусть брат считает её маленькой, пусть думает, что сам пришёл к мысли спасти свою жизнь, лишь бы он был счастлив! Ещё не поздно. Пока человек жив – ничего не поздно исправить.





****

Я просто глазам своим не поверила, когда встретила в подъезде Ванькину маму, тащившую наверх ёлку. Не особенно большую, но пушистую, и, главное, пахла она, как настоящее чудо.

- Здравствуй, - сказала Елизавета Николаевна первой. – Как тебе? Думаешь, ему понравится?

Ей хотелось порадовать сына – это было что-то новенькое! И я, конечно же, решила раздуть этот слабенький огонёк.

- Ой, ну конечно! – воскликнула я. – Такая суперская ёлочка! Вам помочь?

Как ни странно, она не отказалась, и мы вместе поднялись к ним. В коридоре нас встретил Гоша, уже вымахавший в здорового кота. Интересно, сколько им с Масей лет сейчас в переводе на человеческий? Наверняка уже старше нас стали… Гоша принялся настороженно обнюхивать колючие ветки, и хвост его при этом торчал вверх ровнее, чем ствол дерева.

- Мама? – донёсся недоверчивый Ванькин возглас.

Ему, видно, тоже не верилось, что его мать могла вернуться средь бела дня, тем более, в будни. Это нас уже отпустили на каникулы, и мы с Аней второй день спали до полудня. И просыпались в пустой квартире, если не считать Маси, которая дрыхла с нами вместе. Но это нас нисколько не огорчало, потому что мама наконец нашла работу, да ещё какую: Тамара Семёновна приняла её на должность руководителя школьного театра! Именно об этом я и хотела просить её ещё в тот раз, когда Чернов потащил меня в кабинет директора, но тогда выяснилось, что Тамара Семёновна была членом «Волнореза», и это выбило из моей головы все остальные мысли. Даже о маме забыла, как ни стыдно это признать…

Но когда мы с ней ели торт в честь дня её второго рождения, я всё же завела этот разговор, и Тамара Семёновна даже обрадовалась. Оказывается, она давно искала человека, знающего театральное искусство, любящего детей и при этом непьющего. Не удавалось. Три в одном не совмещалось никак…

Но моя мама подходила на эту роль идеально! За неделю она успела подготовить такой новогодний праздник, какого, по словам директора, стены нашей гимназии ещё не видели. Любопытно, видят ли что-нибудь стены? А если видят, всё ли запоминают? Вдруг из них можно извлечь информацию о каком-нибудь семидесятом годе, ведь тогда школа вовсю уже стояла! Или лучше восемьдесят пятом, когда здесь учился папа… Было бы интересно узнать, каким он был в моём возрасте! Впрочем, мама считала, что наш папа ничуть не меняется с годами. По-моему, это совсем не плохо!

А вот Ванькина мама явно изменилась, только я никак не могла угадать, почему же это произошло. Когда мы втащили ёлку в комнату, она попросила меня подержать деревце, а сама присела перед Ванькой и снизу заглянула ему в глаза:

- Тебе нравится?

Я отвела глаза, чтобы не смущать их обоих, но боковым зрением заметила, как он погладил маму по щеке и что-то прошептал в ответ. А потом они обнялись, а я чуть не слилась с ёлкой, лишь бы только не мешать им, ведь в такие моменты люди должны оставаться наедине, неважно – кем они друг другу приходятся. Если б кот подержал дерево, я вообще вытекла бы в коридор, а оттуда на лестницу. Но Гоша только смотрел на меня жёлтыми глазами и нахально ухмылялся. Иногда кошки кажутся совершенно бесполезными существами! Правда, и мой доберман вряд ли справился бы с такой задачей... Да ещё и сгрыз бы махом половину ствола!

Минуты шли, а мать с сыном всё шептались о чём-то, и я решила отползти вместе с ёлкой к стене, чтобы прислонить её и удрать. Ей это не особо повредило бы, а им помогло. Я заставила её замереть в устойчивом положении и на цыпочках выбралась в коридор. У меня было ощущение, будто я вторглась в чужое волшебство.

И я убедилась, что интуиция меня не подвела. Выскочив из подъезда, я чуть не столкнулась с Олей, которую никак не ожидала тут увидеть. В первый момент я страшно обрадовалась, решив, что она приехала ко мне, но вид у неё оказался слишком растерянный.

- Это ты, да?! – вырвалось у меня. – Ты её заставила?

Олин взгляд виновато ускользнул:

- Я не заставляла! Она сама одумалась. Я просто показала ей кое-что…

- Ну, ты даёшь! – восхитилась я. – Почему мне не пришло в голову взяться за его мамашу? Ты – просто молодец! Жалко, ты не видела, какое у Ваньки было лицо… Он так счастлив сейчас!

Такие улыбки, как у Оли, обычно называют голливудскими, но, по мне, так у неё в тысячу раз лучше, ведь в ней нет ничего на показ. Если уж наша Оля улыбается, так от души! А сейчас она просто светилась от радости – ей же удалось по-настоящему помочь хорошему человеку.

Но мы с ней сразу обговорили то, что надо будет закрепить достигнутое: некоторые не усваивают урок с первого раза. Вон сколько мы с бандой Рыжего возились, пока Лёшка не додумался сфотографировать «потомка Чингисхана» и подсунуть снимок всем таксистам. У нас заняло это пару дней, зато последнего из банды теперь водители близко не подпускали!

Оля сходила со мной в магазин, куда я направлялась, когда встретила Елизавету Николаевну, и помогла выбрать сухой лук и крепкую морковку среди вялой. В этом она разбиралась, куда лучше, чем я. Но мама боялась, что я вырасту слишком оторванной от жизни среди своих фантазий, и загружала меня бытовыми делами. Знала бы она, как глубоко я порой погружаюсь в эту самую реальную жизнь…

Проводив меня до арки, Оля побежала на встречу с Лёшкой, который ждал её на площади Советов, чтобы посмотреть причудливые ледяные скульптуры. Потом они собирались пойти в кинотеатр «Космос». Спрашивать, какой фильм им хочется посмотреть, я не стала, чтобы Оля не подумала, будто напрашиваюсь пойти с ними.

На прощание она сунула мне листок:

- Прочитай, когда будешь одна.

Я прочла ещё в подъезде. Если честно, не всё я там поняла… Некоторые слова и вовсе оказались незнакомыми, но мама всегда говорила, что стихи главное чувствовать. А эти, нерифмованные, вливались прямо в сердце, которое замирало от первых строк. Они рассказывали про весёлого парня, похожего на Ромку, и про белую лошадь, похожую на мечту… Только это было совсем не про нас, ведь заканчивалось всё грустными словами:

Мы с тобой в чудеса не верим,

Оттого их у нас не бывает...

Свернув листок, я достала телефон и на последние деньги позвонила Ромке.

- Сегодня случилось чудо – проснулась любовь.

Я объявила это безо всякого вступления, и неудивительно, что его голос напрягся:

- Любовь?!

А я не сразу догадалась: он решил, будто это меня угораздило влюбиться в кого-то. И потому ответила опять же двусмысленно:

- Мечта сбылась под Новый год! Здорово, правда?

- Просто отлично, - процедил Ромка сквозь зубы. – Я и не знал про такую мечту…

- Ну, ты даёшь! Найди хоть одного ребёнка, который не мечтал бы, чтоб мама его любила!

После паузы донеслось неуверенное:

- Мама?

И тут до меня дошло, что именно Ромка подумал. Но я удержалась от смеха, ведь сама была виновата в том, как он запутался.

- Ванькина мама, - пояснила я. – Сегодня она принесла ему ёлочку. Наверняка и подарки под неё положит.

Он с облегчением воскликнул:

- Отличная работа!

- Синеглазого ангела любви с Радуги, - ответила я уклончиво.

Вдаваться в подробности по телефону было опасно. Хотя я склонялась к мысли, что все эти прослушки спецслужб – всего лишь наша собственная паранойя. С чего им придёт в голову мысль прослушивать разговоры какой-то девчонки из Кемерова? Но даже если таинственный агент завис сейчас на нашей линии, пусть поломает голову, о каком ангеле любви идёт речь. А Ромка наверняка догадался, ведь Оля и ему рассказала, почему их Рудничный район называют Радугой.

Наш разговор оборвался потому, что у меня, как обычно некстати, кончились деньги. А значит, предстояла неприятная беседа с мамой, которая вообще отказывалась понимать, о чём мы готовы болтать с Ромкой часами. Я стояла на площадке подъезда и смотрела из окна во двор, где кусты нарядились в снежные колпачки. Такие маленькие, что они вполне подошли бы моему Элиоту… Я любила своего придуманного человечка, ведь он был со мной уже не один год и часто мирил с сестрой, а недавно помог больным детям.

Точно уже не вспомнить, но, кажется, он появился в то время, когда я пошла в первый класс и оказалась там единственной «домашней» девочкой. В садик я ходила с ребятами старше меня на год – в группе, подходящей мне по возрасту, не оказалось мест. А в школу родители не рискнули отдавать меня в шесть лет, чтобы я не начала болеть от всяких перегрузок. И на год отправили к бабушке в Кемерово, вот почему эта квартира была для меня такой родной.

Летом мама забрала меня и отдала в новосибирскую школу… Там мне было до того одиноко и страшно, что появился Элиот. Откуда я взяла это имя? Наверное, услышала по телевизору, или мама что-нибудь рассказывала при мне про писателя Джоджа Элиота, который был вовсе даже не мужчиной, как я узнала позднее, а женщиной по имени Мэри Энн Эванс. Мужской псевдоним понадобился ей, чтобы романы, которые она писала, воспринимали всерьёз.

Мне повезло больше: Паппас никогда не делал разницы между написанным мной или Леной и рассказами остальных студийцев только на том основании, что мы с ней – девочки. Он всех оценивал только с точки зрения увлекательности и качества текста. И всё же я понимала, каково пришлось Мэри Энн Эванс… Но мой Элиот был стопроцентным мальчиком – наверное, я не дослушала то, что говорила когда-то мама.

А, может, всё началось не так… Разве вообще можно вспомнить, как пришла идея? Ведь она тут же уносит за собой, и сам момент появления теряется среди спиралей, которые закручивает её полёт. Как мне придумалась сказка про Атенаис? И все остальные? Не вспомнить… А вот встреча с живым человеком никогда не забудется. Вот в чём разница между настоящей и придуманной реальностью.





****

Никогда ещё у него не было такого новогоднего праздника! Как Насте удалось уговорить свою маму пригласить незнакомых соседей к ним в гости, Ваня даже спрашивать не стал. Даже если она и применила волшебство, пусть… Ведь Новый год не отделим от волшебства!

А ещё в гости к Ильиным пришёл Лёша Орешкин со своей мамой, Екатериной Сергеевной. Почти под самый Новый год они похоронили бабушку и теперь готовились к возвращению в Королёв. Поэтому Лёшке откровенно было не до веселья, хотя сёстры в нарядах миньонов из мультика старались развлечь гостей изо всех сил. И говорили похожими голосами! Да и Настин папа, который всегда ужасно нравился Ване, был в ударе: нарядился Снегурочкой и дурачился так, что развеселил даже Орешкиных. А смуглолицая Настина мама явилась Лешим, изо лба которого торчал изогнутый сук, а с плеч свисали листочки.

- Для тебя тоже есть костюм, - объявила Настя, когда Ваня только появился на пороге их квартиры. – За мной!

И она увезла его в свою комнату, где царил кавардак театральной костюмерной: кругом валялись какие-то кофточки, шляпки, маски – видно, сёстры не сразу определились с образами. Ваня очутился здесь впервые и вертел головой во все стороны. По стенам были развешаны Анины рисунки, выполненные на больших листах. Некоторые он узнал: на них был изображён Элиот, про которого Настя написала совсем недавно, хотя, по её словам, сочиняла эту историю целую жизнь.

- Вот! – она с ликующим видом взмахнула плащом тореадора и нахлобучила на Ваню шляпу.

Его окатило жаркой волной:

- Издеваешься?! Какой из меня…

Но договорить ему Настя не позволила:

- Вот именно! Знаешь, сколько тореадоров страдает в схватке с быками? Сами виноваты, если честно! Нечего лезть к животному. Он-то им ничего не сделал…

- И ты хочешь, чтоб я нарядился убийцей? – набычился Ваня.

Неожиданно легко согласившись, Настя вытащила из-под кипы вещей чёрную маску:

- Тогда будешь Зорро. А кресло – это твой конь.

- Да это прошлый век! – возмутился мальчик.

- Во-от! Как раз родителей порадуешь, пусть детство вспомнят. Будет им такой новогодний подарок.

Он обиженно пробубнил:

- Ага, сама так миньоном нарядилась…

Но в душе Ваня даже обрадовался возможности доставить радость маме, ведь до сих пор ему не представилось случая отблагодарить её за настоящую ёлку, от запаха которой замирало сердце, когда он просыпался ночами. А главное за то, что все вечера она теперь проводила дома, и они играли в лото, и в слова, и вместе смотрели фильмы. Всё изменилось так внезапно, что походило на чудо… Относиться к которому нужно очень бережно.

- Ты мой герой! – воскликнула мама, увидев его в костюме Зорро. – Я обожала этот фильм. Фотографии Алена Делона из библиотечных журналов тайком вырезала.

- Ай-яй-яй! – хором пропели миньоны голосками, которые их отец назвал «гадскими».

- Я не похож на Делона, - вздохнул Ваня и снял маску.

Присев, мама быстро коснулась ладонью его щеки:

- Зато ты похож на меня. Это для меня больше значит.

Воспользовавшись моментом, Лёшка отвёл Настю в сторону. Вид у него был озабоченный.

- Стрёмно, что вы остаётесь без мальчишек. Сначала я даже обрадовался… Ну, ты понимаешь.

- Из-за Оли, - кивнула она.

- Но бывают же ситуации, когда девчонкам одним не справиться. Без обид!

Настя с недоверием оглянулась:

- Ты Ваньку предлагаешь? Но…

- Нет! Ну, ты что? С ним мы уже всё решили. Надо найти кого-то… поспортивнее.

- У нас же не секция боевых искусств, - пробормотала она обиженно.

В себе Настя тоже не находила особой спортивности. Оля – конечно, это не обсуждается. Как говорил Юрий Васильевич: «У нас все наездницы – тонкие и звонкие!» Только Насте так и не пришлось даже сесть на молодую лошадь. А теперь уже и не хотелось. Но когда есть волшебная сила…

- Физическая тоже не помешает, - закончил Лёшка её мысль.

Отчасти она согласилась с ним, и сильный мальчишка действительно мог им пригодиться – не всегда же можно действовать волшебством.

- Может, кто из «Буцефала» подойдёт? – предложила Настя.

Но Лёшка отверг это:

- Я присматривался, нет там никого. То есть ребята классные, конечно! – опомнился он. – Только нам не подходят. Одним уже пятнадцать – какой смысл принимать? Другие… Ну, в общем, Оля всех там знает, как облупленных.

…Стоя за углом прохода в их с сестрой комнату, Аня, кусая губы, прислушивалась к тому, о чём шёл разговор. Она давно догадалась, что Настя состоит в каком-то тайном обществе вроде масонской ложи, о которой им рассказывали на истории, но не могла понять, чем они там занимаются. Лёшка с Настей говорили намёками, разгадать которые ей было не под силу. Может, это всё была просто игра…

Правда, друзья сестры казались слишком взрослыми для детских игр. Да и Настя всё реже играла в последнее время, а раньше любила устраивать с куклами съёмки фильма или ток-шоу. У неё здорово получалось имитировать разные голоса. Сама-то Аня давно распрощалась с игрушками, но любила слушать, как играет сестра, тихонько рисуя в уголке. У них даже лет в шесть не получалось устраивать общие игры.

«С чего бы ей сейчас приглашать меня? – Аня пыталась рассуждать по-взрослому здраво, но обида на сестру сбивала с толку. – У неё всегда были свои друзья, у меня – свои».

На самом деле у Ани друзей практически не было, потому что другие люди казались ей неинтересными, малозначительными в сравнении с нею самой. А значит, смысла тратить на них времени не было никакого! И в старом классе, и в новом ребята улавливали её тайное к ним отношение, потому никто и не рвался подружиться с этой смуглолицей тоненькой девочкой, похожей на языческого идола, вырезанного из тёмного дерева.

Время от времени одиночество начинало глодать её изнутри, и тогда Аня бросалась к сестре, точно зная, что не оттолкнёт. А любой другой может… И сейчас ей тоже нестерпимо хотелось прошмыгнуть к Насте, вцепиться в руку, упросить взять в свою команду, чтобы быть вместе. Но необъяснимый внутренний страх мешал сделать даже шаг. Не потому, что рядом с Настей сейчас был Лёша… Можно было дождаться, пока он уйдёт. Нет, она побаивалось самой Насти. Мерещилось, будто на этот раз оттолкнуть может и она. Ведь новая тайна значила для Насти больше, чем их взрывные отношения с сестрой.

Услышав шуршание Ваниных колёс, Аня отпрыгнула в сторону, но было поздно – он заметил.

- Подслушиваешь? – его бледное лицо мгновенно превратилось в хищную мордочку какого-то зверька.

- Вот ещё! Просто… стесняюсь пройти в туалет.

- Ну да! Пройти стесняешься, а сказать об этом не стесняешься!

- Тебя, что ли? – удивилась Аня и снисходительно фыркнула. – Не смеши!

Ваня сразу весь пошёл пятнами, даже шея:

- Ну, да… Это же всего лишь я. Не человек же!

На его голос уже выскочила Настя:

- Ванька! Ты что такое несёшь?!

На сестру она бросила взгляд, полный бешенства:

- Что ты ему сказала?

- Ничего! – огрызнулась Аня, незаметно отступая к гостиной, где были взрослые. – Ничего такого, чего он сам не знает!

Лёшка туманно заметил:

- Видишь? А ты говоришь…

Его намёк так и хлестнул Аню: старшая сестра вовсе не забыла про неё! И даже уговаривала Лёшку принять её в их тайное общество. А она опять всё испортила. Как тогда с Ромкой... Как десятки раз до этого.

Попятившись, Аня выскочила в переднюю, а оттуда в подъезд, где сорвала с головы огромный глаз миньона и в ярости растоптала. Ей ничего больше не нужно было от сестры! Ничего.