Короткие истории из жизни Светочки Ромашкиной (повесть) ч. 5
История девятнадцатая,
«…до шестнадцати…»
Откуда на поселке взялся этот Федя, и когда он появился, никто не знал. Летом он всегда ходил в синем халате грузчика, а зимой – в фуфайке. Штаны надевались тоже по сезону: холщовые или ватные. На ногах у Феди и в жару, и в холод неизменно были кирзовые сапоги.
Низкий лоб, кустистые насупленные брови, нос с широкой переносицей, красные губы с выпяченной нижней губой – все это обрамляли черные вьющиеся волосы и черная борода. Это лицо можно было бы сравнить с мраморным лицом Сократа на фотографии из учебника по древней истории. (Знаменитый философ тоже, между прочим, не отличался красотой и утонченностью черт). Но Федино лицо, как шутил один известный сатирик, «не было обезображено дуновением интеллекта». Тяжелый взгляд делало бессмысленным еще и регулярное употребление спиртсодержащих жидкостей.
Жил Федя в подвале бывшего Светкиного дома. Он притащил туда с помойки никелированную кровать и матрас. Умственно отсталый мужчина, по сути, был бомжем. Но считалось, что в Советской стране нет людей без определенного места жительства. Потому не было и такого слова.
Было слово «тунеядец». Однако, к Феде, оно не подходило. Он работал. Разгружал ящики с фруктами и фляги с молоком. И за работу в продуктовом магазине мужчине выдавали еду, одежду и водку.
Покладистого грузчика найти не так-то просто! Это вам любой директор магазина подтвердит. А Федя был покладистым. Потому отсутствие интеллекта у этого молодца никого не напрягало. И то, что его скудный словарный запас состоял в основном из матов, тоже не раздражало. Грузчик магазина № 12 «матом не ругался, он на нем разговаривал», как шутил тот же известный сатирик.
У Светки грязный косматый бомж вызывал то же чувство, что при чтении рассказа Горького «Дед Архип и Ленька». Смешанное чувство отвращения с острой жалостью. Она думала, что Федя же не виноват в том, что родился умственно отсталым, и что, наверное, у него должны быть родители, с которыми он раньше жил. А может, они умерли, и дом у дурачка Феди отняли какие-нибудь жулики?.. Как бы там ни было, но мысли, возникавшие каждый раз при встрече с этим несчастным, девочка прогоняла и вслух никогда не высказывала.
Однажды в июле Светка, проходя мимо соседнего дома, увидела компанию девчонок с их двора, сбившуюся у входа в подвал, где обитал Федя. Они периодически с визгом разбегались, а потом опять собирались на
прежнем месте.
– Чего вы тут? – с любопытством спросила Ромашкина.
– Сейчас увидишь! – пообещала Катька Гвоздикова и позвала:
– Эй, Федя! Эй, ты!
В полутьме подвала показался пьяный бомж и устремил бессмысленный взгляд на Катьку. Светке стало не по себе. А та продолжала возбужденно кричать:
– Покажи! Эй, ты, покажи!
Федя распахнул халат, и опустил глаза ниже расстегнутых пуговиц. Светка проследила за его взглядом. Зрелище было непередаваемо мерзким. Любой советский режиссер по-советски откровенного фильма с подписью внизу афиши «… до шестнадцати лет запрещается» содрогнулся бы от одной мысли, что его фильм может содержать подобную картинку.
Девчонки с визгом и дурацким хохотом моментально бросились врассыпную. У Светки, отбежавшей вместе с другими, к горлу подкатила тошнота.
– Ты что, больная? – испуганно спросила она у Катьки. – Он же думает, что ты к нему пришла!
– Пусть думает, если он – дурак! – беспечно ответила подружка.
– А если он тебя поймает?
– Не поймает! Он – пьяный! Мы уже не первый день так играем!
Секса в нашей стране не было. По официальной версии. Девчонки же, догадывавшиеся о наличии полов в нашем обществе, изучали, видимо, таким экстремальным способом строение мужского тела.
Светка была поражена опасной легкомысленностью девочек. Но не нашла слов, чтобы убедить их, что так нельзя. Она в задумчивости пошла домой. Рассказать взрослым о странных развлечениях несмышленых приятельниц ей было стыдно.
…В субботу вечером Ромашкины, мама с дочкой, вернувшиеся из общественной бани, пили на кухне чай со свежим клубничным вареньем и слушали по радио «Встречу с песней». Папа с Павликом ушли порыбачить.
Теплый июльский вечер мягко вливался в открытое окно. Легко колыхались тюлевые занавески. Виктор Татарский завораживающе печальным голосом рассказывал историю утраченной любви немолодого мужчины. В тот момент, когда ведущий предлагал автору письма послушать романс «Только раз бывает в жизни встреча», в квартиру позвонили. Мама открыла дверь. Занавески встрепенулись и, как пойманные птицы, стали биться в оконные стекла.
– Ты представляешь, Валентина, что эти паразитки вытворяют?! – услышала Света встревоженный голос тети Раи Малининой.
И она рассказала маме о забавах малолетних любительниц острых ощущений.
– Я Наташке сколько раз говорила: осторожней! Ведь шьем и шьем этих глупых девчонок! – с отчаянием в голосе говорила тетя Рая.
Она работала врачом в гинекологическом отделении.
– Света, и ты тоже?.. – начала было вошедшая на кухню с круглыми глазами мама.
– Ничего такого я не знаю, – внимательно рассматривая стену, ответила дочь.
Она встала из-за стола и пошла в свою комнату. Слушать по радио романтические истории и пить чай после тети Раиного рассказа было нелепо. Светка легла лицом вниз на свою кровать. Тошнота комом стояла в горле.
– И Ленка моя с ними! Валя, и Ленка! Я, как представлю, что это животное могло с ней сделать!.. – плакала от стыда и страха на кухне мать двоих девочек. – Ведь ему-то ничего за это не будет! У него «не все дома»!
– Попей водички, Рая, – успокаивала ее подруга. – Пускать на самотек это, разумеется, нельзя! Нужно что-то предпринять!
Усилиями врача-гинеколога Малининой при поддержке врача Ромашкиной был создан общественный резонанс. Под заявлением в милицию и письмом в Поселковый Совет товарищу Медведеву подписались почти все жители двух пятиэтажных домов. Федя не подозревал, какие тучи сгущаются над его убогой головой, и спокойно продолжал вести свой растительно-животный образ жизни.
Народный глас власть предержащими был услышан. И в один из душных июльских дней к месту, где жил возмутитель общественного спокойствия, подъехала милицейская машина с решетками на окнах. Пьяный обитатель подвала, которого тащили под руки стражи порядка, что-то нечленораздельно пытался объяснить.
– Федя, ты в речке хоть иногда купаешься? – отворачиваясь от него, беззлобно поинтересовался молодой голубоглазый милиционер.
Тот, мыча что-то, закивал головой.
– Теперь его и напоят, и накормят, и в баньке попарят! – засмеялся второй пожилой пузатый «страж».
Мужчину втолкнули в «обезьянник» и повезли на новое место жительства. Разгружать продукты и заниматься другой трудотерапией в стенах какого-то дома психохроников.
На дверь подвала слесарь дядя Вася повесил большой «амбарный» замок.
Аттракцион «…до шестнадцати…» был закрыт.
История двадцатая,
«Я не хочу, чтоб меня убивали!»
В середине сентября умерла баба Тася Малинина. Старый человек, что особенного? Но для Наташки с Ленкой это было неожиданно. Как если бы разверзлись небеса. Только недавно, хлопоча, бабушка бегала по дому и, смешно ругаясь, звала внучек со двора: «Обедать идитя! Идитя, паразитки, караси стынут!». А теперь лежит в постели со строгим вытянутым лицом, как у святых на ее иконках. И кому теперь нужны эти дореволюционные иконки, куда их девать? Вместе с желтыми каплями от катаракты и «сердечными» таблетками, которые выписала Марьиванна.
– Надо сходить, со старухой попрощаться! – сказала баба Маруся внукам. Она приехала погостить к дочери. – Товарка моя была, а вам соседка.
– Я не хочу на похороны, – отказался Паша. – Я покойников боюсь!
– Кого ты боишься, Павлик? Бабушку Малинину? Она же добрая была: горошком тебя угощала и яблочками, – ласково уговаривала бабушка.
– Так, она же – мертвая! – шепотом поведал мальчик.
– Ну, душа от нее отлетела, а тело-то осталось! Ты и меня не придешь хоронить, когда я умру? Испугаешься, а? Чтоб покойника не бояться, Павлик, надо за туфли его подержаться!
– А ты тоже умрешь, баба? – встревожился внук.
– Умру, я – ведь старенькая!
– А когда?
Баба Маруся засмеялась:
– Все в руках Божьих, детка! Сколько Бог даст, столько проживу!
– Не умирай, не надо! – заплакал Пашка.
Светке тоже было не до смеха. Они с братом прижались к бабушке, защищая родного человека от проделок коварной тетки с косой.
– Не умру, – согласилась бабушка, целуя внуков, и пошла к Малининым прощаться с товаркой.
Вернулась она, умиротворенная, с иконками в руках, расставила их рядом со своей и встала на колени. Помолившись, баба Маруся рассказала, что помогла неверующим детям бабы Таси понять, как нужно подготовиться к похоронам их матери.
– Раечка в церкву поехала, – с удовлетворением сказала бабушка и, помолчав, продолжила: – Дожжика три дня не было. Сейчас хорошо могилку копать: земля мягкая и не мокрая. Мокрая к лопате сильно липнет.
Светку удивило, что она думает о таких вещах.
Похороны были на следующий день, в воскресенье. В деревянном гробу, стоящем на табуретках посреди зала Малининской квартиры, лежала чужая старуха в лакированных туфлях. Деревянная, как ее ложе. Светка оглянулась на толпящихся возле гроба. Вдруг среди них затесалась живая баба Тася? Но баба Маруся подвела внуков к незнакомой женщине, лежащей у Малининых, и сказала шепотом:
– Туфли у бабы Таси потрогайте, чтоб не бояться!
Мальчик с опаской потрогал лакированную поверхность обуви покойницы. А Светка не захотела. Они с Иркой Долговой, тоже пришедшей к Малининым, пошли искать Наташку.
Девочка сидела на кухне, поставив локти на стол и закрыв лицо руками. Светка с Иркой молча встали рядом. Что говорят и делают в таких случаях, они не знали. Наташка, почувствовав на себе их скорбные взгляды, отняла ладони от лица. Девчонки, переполняемые жалостью к подруге, продолжали безмолвствовать.
– Чего смотрите? – вдруг неприязненно спросила Наташка.
– Ничего, – растерялись те.
Малинина опять погрузилась в свое горе. А подруги, почувствовав себя неуместными, вышли на улицу.
– Туфли какие-то бабушке надели… Как на танцы, – задумчиво произнесла Светка. – Я у нее таких не видела.
– А ты думала: ее в лаптях хоронить будут? – усмехнулась Ирка.
Пошел дождь.
– Могилу плохо копать будет. Мокрая земля к лопате липнет, –расстроилась Ромашкина.
Одноклассница удивленно на нее посмотрела.
Гроб вынесли на улицу. Вокруг него опять образовалась толпа из скорбящих родственников и знакомых, включая Ромашкиных. Из-под шелкового платка, надетого на бабу Тасю, выбилась прядь седых волос и шевелилась под порывами ветра, как нечто живое. Светке почему-то вспомнилась мертвая голова мифической медузы Горгоны, на которой шевелились змеи. Девочка гнала эту мысль, но не могла от нее избавиться. Капли дождя на лице покойницы соединялись и стекали по щекам тонкими струйками. Было впечатление, что баба Тася оплакивает себя, мертвую. Подъехала грузовая машина. В нее поставили деревянный ящик с бабушкой и накрыли его крышкой. Взвизгнул трубой похоронный оркестр, ударили литавры. У всех перехватило дыхание от неожиданности и неприятных ощущений. Пашке стало плохо, как будто ему дали под дых. Он зажал уши. Родители с бабушкой, раскрыв зонты, пошли за машиной в похоронной процессии.
Дети остались дома. Гулять из-за непогоды было нельзя. Светка включила телевизор. Транслировали концерт, посвященный какому-то профессиональному празднику. Торопунька со Штепселем обличали отдельные недостатки отдельных советских граждан. Девочки стали смеяться. Павлик не смеялся. Он о чем-то думал.
– Свет, а все на кладбище пошли… – медленно произнес он.
– Ну, как это «хоронить»? Что с ней сделают? – не унимался мальчик.
– Гроб крышкой заколотят да в землю закопают, – с раздражением ответила за подругу Ирка. – Совсем глупый, что ли?
– Да он знает, просто еще не хоронили никого из соседей, вот и спрашивает! – заступилась Светка.
– Свет, она так и будет теперь лежать под землей? – со страхом спросил братишка.
– Ну да! – пожала плечом девочка.
Павлик опять глубоко задумался, потом принес с кухни подросшего Степку. Мальчик положил кота себе на колени и обнял за шею. Пашкин друг недовольно мяукнул и стал вырываться.
– Пусти, пока он тебя не исцарапал! – велела Светка.
Любитель котов отпустил Степку и прижался к сестре.
Ночью Павлику снилось, что его несут хоронить. Мальчик был жив, и все это знали. Баба Тася уговаривала потенциального покойника ничего не бояться.
– Меня же закопают, – не соглашаясь, кричал ребенок. – Мне будет темно и душно! А в земле живут червяки, они будут по мне ползать!
– Нет, Павлик, не бойся, ты ничего не почувствуешь! – объясняла мама.
– Я чувствую, чувствую! Мне холодно и страшно! – рыдал мальчик.
Родственники и знакомые смотрели ласково, но непреклонно.
Проснулся Пашка в слезах. Одеяло упало на пол. Мальчик побежал к бабе Марусе и забрался к ней в постель. Он прижимался всем своим маленьким худеньким тельцем к большому бабушкиному телу, засовывая свои холодные ножки в бабушкины.
– Бабушка, а бабу Тасю в землю закопали? – в свою очередь спросил мальчик.
– Закопали, детка, – ответила баба Маруся.
Павлик заплакал.
– Что ты плачешь, Пашенька?
– Ей же там темно и страшно!
– Нет, внучек, не страшно, – объяснила бабушка. – Тело ее в земле, а душа на облачке. Она смотрит на нас сверху и расстраивается, что ты плачешь.
Мальчик вытер слезы.
– На облачке? – веря и не веря, спросил он.
– Конечно, Павлик! Баба Тася верующая была, в церкву ходила и не грешила. А таких людей боженька к себе на небо забирает.
– Баба, а если я умру, меня боженька заберет к себе? Я в церкву не хожу, – забеспокоился Пашка.
– Это ничего, Пашенька, я за тебя молюсь! Да ты еще и нагрешить-то не успел. Спи, детка! – успокаивала бабушка. – А завтра я тебя полечу от испуга.
– Больно? – опять заволновался внук.
– Нет, Павлик, не больно! Пошепчу молитву – и все пройдет! – ответила баба Маруся.
…Светка с удивлением наблюдала за действиями бабушки. Она что-то бормотала над внуком, срезав прядку его волос и выливая растопленный воск в воду.
– Подрастай, Светочка! – поторопила девочку баба Маруся. – Я тебя тоже лечить научу!
– Опять ты мне глупости предлагаешь, баба! – рассердилась внучка. – Лечить в мединституте учат! – заявила она и вышла из спальни.
Бабушка в ответ сердиться не стала. Она каждый день все шептала и шептала молитвы над Павликом. Тот стал спокойнее и ночью не просыпался. Светка упрямо говорила, что брату помогли таблетки валерианы три раза в день.
Через две недели Ромашкины проводили бабу Марусю на поезд. Павлик опять стал посещать сад. Нужно было учиться вливаться в детский коллектив. В следующем году он должен был влиться в один из первых классов.
В конце октября в клубе демонстрировали фильм «Аты-баты, шли солдаты…». Ромашкины решили сходить в кино втроем. Для повышения сплоченности семьи. Павлик, почувствовав себя отвергнутым, не соглашался оставаться у Малининых. Пришлось взять его с собой.
В темноте кинозала на экране очень правдоподобно шла мирная и военная жизнь. Ромашкины проживали ее вместе с героями фильма. Картина близилась к кульминации. Шатающиеся от кровопотери и усталости бойцы гибли один за другим под немецкими танками. На их окровавленных, но одухотворенных лицах читалась решимость выполнить долг до конца. Кульминационный момент должен был вызывать (и вызывал) у зрителей восхищение героизмом советских солдат и ненависть к фашистским захватчикам. У маленького же Павлика эта массовая кровавая гибель вызывала невыносимую жалость к бойцам и ужас безысходности. Возвращались с сеанса молча. Под впечатлением. Вдруг Пашка спросил:
– Папа, это армию показывали?
– Ну, сынок, – призадумался папа. – В общем, да. Наша советская армия сражалась с фашистами.
– Так, вы говорили, что я в армии буду служить! – с осуждением выкрикнул мальчик. – Я не хочу, чтоб меня убивали!
– Павлик, – уговаривала мама. – Но сейчас же нет войны! В армии просто проходят службу.
– А зачем? Зачем проходят службу? – не верил сын.
– Ну, офицеры проводят физическую и боевую подготовку солдат: учат с
оружием обращаться… – пытался объяснить папа.
– Зачем с оружием?
– Ну, если на нашу страну нападут, солдаты должны защищать Родину!
– Не хочу защищать, меня убьют! – не соглашался Пашка.
– Сынок, ты же – мужчина! – увещевал папа.
– Не хочу быть мужчиной! – плакал малыш. – Хочу быть девочкой!
Пашка опять стал плохо спать ночами, каждую ночь он прибегал в постель к родителям. Валериана не помогала. Единственный на всю область детский психолог попенял маме:
– Недальновидно было с вашей стороны, мамочка, брать с собой впечатлительного мальчика на такой фильм! Надо оберегать его от картин такого рода!
Она посоветовала позаниматься с Павликом по какой-то умной книжке и попить успокаивающее по рекомендации детского невропатолога. Мама занималась, поила, оберегала… Павлик поправлялся. Он перестал прибегать к родителям в постель, только ночник просил не выключать.
Но в маминой голове возникали мучительные вопросы без ответов: «А от жизни, разве я могу уберечь моего мальчика?! От ее жестокости? Ведь я врала, что нет войны. Есть Афганистан. Там убивают! Кому-то в чужой стране задолжали русские пацаны? Вдруг там убьют моего сына?!»
«Не пущу!» – решила мать после долгих душевных самоистязаний.
Озвучила свои мысли женщина только мужу. Глава семейства недовольно проворчал что-то, вроде:
– Под юбку засунь себе сыночка!
Но мама твердо решила, что Павлик в армии служить не будет.
История двадцать первая,
Роман
Роман. Так его звали. Ромка Карташов. Ярко-синие глаза, вишневые губы и румянец во всю щеку на смуглом лице. Он был невысокого роста, но «ладно скроен, крепко сшит». Ромка учился в 10 «Б» и играл в школьном ВИА. Светка влюбилась в него в конце марта. Когда же еще влюбляться, как не весной, когда голова кружится от воздуха, остро пахнущего талым снегом, птицы щебечут, как оголтелые, и все чувства высвобождаются из кокона зимней спячки, расправляя смятые крылышки, как новорожденная бабочка-крапивница? Девочка усматривала добрый знак в имени своего кумира. Он – Рома, и она – «Рома».
Но напрасно Ромашкина искала тайные указания на взаимность. Влюбляться в мальчиков из школьного ВИА считалось хорошим тоном. И уж если не все, то, наверняка, половина девчонок школы, начиная с 5 классов, была влюблена в этих парней. Еще бы! Как было не влюбиться, когда на дискотеках мальчики из ИХ школы неокрепшими голосами начинали петь «Венера, ты меня очаровала»! Каждая девочка сразу же представляла себя Венерой в объятьях «звезды» школьной эстрады. Фанатки «Школьных дворов» были готовы визжать, рвать на себе волосы и терять сознание на дискотеках, как их западные ровесницы на концертах «Биттлз». Но их останавливала гордость советских девушек.
Ромке, Олегу и Сашке, впрочем, не нужны были эти издержки демократичного поведения поклонниц британского квартета. Нашим парням достаточно было видеть горящие девичьи глаза под челками ниже бровей, чтобы понять, насколько они популярны.
Олег Красильников, осознав свою власть над противоположным полом, думал даже, что теперь ему и учиться необязательно. Зачем? Ведь стоит ему обаятельно улыбнуться какой-нибудь важной тетке, и высокооплачиваемая необременительная работа у него в кармане! Какая? Олег еще не придумал. Учителя, правда, постоянно опровергали теорию Красильникова. Они упорно не хотели прощать парню невыученных теорем и ненаписанных сочинений. Но «учителя» – вообще, особая категория людей, думающая только о педагогических принципах. А эмоции и чувства мешают воспитательному процессу. Эти мысли каждый раз возникали в голове Олега после очередной «двойки» или «тройки».
Исключением в педагогическом коллективе была завуч по внеклассной работе. Стройная голубоглазая Лариса Васильевна таяла от белозубой улыбки Олега. Обнаружив пробел в его знаниях по английскому языку после побед ВИА в городских смотрах и конкурсах, молодая женщина ворковала:
– Придется, Красильников, позаниматься с тобой инди-ви-дуа-ально!
И всегда держала слово. Английский язык парень знал на твердую «четыре».
А после дополнительного занятия они с учительницей слушали любимые рок-группы Олега и вместе переводили тексты. Вернее, переводила Лариса Васильевна, а ученик поражался ее способностям. Напрягаться в стремлении достичь таких же результатов Красильников не собирался. Просто восхищался Ларисой.
Ромка не был столь романтично-наивным, как его товарищ. А, может, больше прислушивался к родителям. И хотя увлечение музыкой и девушками отнимало у него немало времени, юноша старался учиться. По крайней мере, не хуже, чем на «четверку» по основным предметам.
Отличница Ромашкина теперь тоже училась на «четыре». Чувства ее, конечно, были неразделенными. Но Светке казалось, что она живет в каком-то сне. Когда девочка видела объект своей нежной страсти, бабочка в ее груди ликующе взмахивала пестрыми крыльями. Пределом желаний было просто попасть в поле зрения Романа. Один только взгляд невозможно синих глаз – и можно провести весь вечер, упиваясь нектаром сладких мечтаний.
Наташка, которой Светка через месяц душевных смятений по секрету поведала о своей любви, предложила подкинуть Ромке письмо с признанием.
– Ты – дура? – испугалась влюбленная девочка. – А вдруг он смеяться будет?!
– А ты не подписывайся! – нелогично посоветовала подруга.
– Тогда писать зачем? – удивилась Ромашкина.
– Ну, пусть Карта сам догадается! А вдруг он тебя тоже любит?
– А если не любит?!
– Скажешь: «Ничего я не писала!» И все! А через два месяца у них выпускной, вы, может, и не увидитесь потом. Никаких последствий!
Посомневавшись, Ромашкина согласилась с Наташкиными доводами. Светкина бабочка трепетала, когда она писала: «Дорогой Ромочка! Я тебя очень-очень люблю!» Дальше шла книжная чушь. Причудливое сплетение любовных признаний разных литературных героинь. Заканчивалось сочинение пушкинскими стихами «Что в имени тебе моем?». В качестве оправдания анонимности. Девочка зачем-то изменяла почерк, записывая свое романтическое послание. Ознакомившись с письмом, Наташка сказала восхищенно:
– Здорово! Прочитает – точно влюбится! Я ему завтра записку подложу на большой перемене. Пацаны в это время в актовый зал репетнуть убегают!
На следующий день на большой перемене подруги с сильно бьющимися сердцами направились к кабинету математики, чтобы осуществить задуманное. Почти весь 10 «Б» покинул душный кабинет. Кто «морил червячка» в столовой, кто дышал свежестью весеннего дня на школьном крыльце, а кто тайком дышал сигаретным дымом за углом школы. В кабинете оставались две Ленки: Васильева и Кольцова. Наташка со Светкой, посовещавшись, разделились. Малинина спряталась за дверью, а Ромашкина, волнуясь, позвала старшеклассниц:
– Девочки! Можно вас на минутку! По срочному делу!
Те с неохотой подошли к Светке:
– Ну, чего? Говори быстрей! Мы к контрольной готовимся!
– Понимаете, вы учитесь последний год. Мы проводим опрос десятиклассников для школьной стенгазеты. Может, к окну отойдем? Скажите, жалеете ли вы о том, что приходится расставаться со школой?
Лица Леночек погрустнели. Стоя в коридоре у окна, они подбирали слова, выражающие их чувства по отношению к педагогам и одноклассникам. Светка видела, как Наташка прошмыгнула в класс и сунула ее письмо под Ромкин дневник. Ромашкиной было стыдно обманывать девчонок. Она мысленно поклялась стенгазету выпустить.
– Спасибо! Извините, что помешала! – смущенно сказала девочка и побежала за подружкой.
Через пять шагов сердце ее замерло. Светка увидела неразлучную троицу, возвращающуюся в свой класс. Ромашкина с пылающими щеками бросилась к лестничному пролету…
Последним контрольную по алгебре сдал Олег. Он обаятельно улыбался, заглядывая зелеными глазами в черные глаза хорошенькой Наталье Ивановне.
– И не пытайся меня очаровать, Красильников! – едва сдерживая улыбку, кокетливо повела узким плечиком математичка. – Что заработал, то и получишь!
– Ну, Натали!.. – сладко прошептал юноша, прижимая к груди руку молодой учительницы.
Ромка хмыкнул.
– Ивановна, – прозаично закончил Олег, почувствовав холод во взгляде обольщаемой женщины.
– Свободен, Красильников! – строго сказала Наталья Ивановна и вышла из кабинета с пачкой контрольных работ 10 «Б».
Ребята стали собирать школьные принадлежности. У Романа из-под дневника выпал свернутый вчетверо листок.
– Ого! Опять записка от девчонки? И почему они тебе все время пишут? Я тоже красивый! И в отличие от некоторых ростом вышел, – высказался Красильников.
– Может, я не такой наглый? – предположил Ромка. – Сашка еще больше ростом вышел, а не завидует друзьям!
Сашка Лапин смущенно провел пятерней по светлым кудрявым волосам и улыбнулся. На румяных щеках появились ямочки. У здоровяка Лапина была кличка «Муромец» из-за сходства с былинным героем.
– Чего завидовать? У меня Светка есть! – добродушно произнес он.
– Ах, я – наглый?! Ну-ка, почитаем! – Олег развернул послание, вырванное из Ромкиных рук. – Клево! Такого тебе еще точно никто не писал! Классно кто-то прибалдел!
– Чего ржешь, как жеребец деревенский?! – разозлился Карташов, читая письмо. – Надо подумать, кто написал! Узнаю – большую обижелку устрою!
– Чего думать! Это Генка Кузнецов из 9 «А»! – включился в разговор Сашка. – Ты у него Ленку отбил? Он тебе отомстить обещал…
– Кузнецов до такого не додумается! Он же тупой! – не поверил Роман. – Ему бы кулаками помахать!
– Я ему помашу! – угрожающе пообещал Муромец и сжал свой кулак. Лапин вполне мог называться «ударником», имея такой кулак. Даже не входя в состав ВИА.
– Да точно Кузнец! – подтвердил Олег. – Сам он такое вряд ли бы состряпал – сестру попросил! Кстати, одноклассница ее возле нашего кабинета крутилась, а нас увидела, понеслась, как угорелая! С Алкой вместе сочинили по Генкиной просьбе, а потом эта белобрысая подкинула! Точно!
– Ну, парни, молчок пока! Генку не трогать! – скомандовал Ромка. – С мелкотой я сам разберусь. Красный, ты мне ее покажи.
На следующий день Карташов с Красильниковым на перемене нашли 6 «А» в кабинете географии.
– Ой, девочки, «Школьные дворы»! На кого это они смотрят? – шушукались шестиклассницы.
– Ну, уж точно не на тебя! – фыркнула Орешкина в адрес не отличавшейся красотой Надьки Кацубы. Ольга, глядя на парней, поправила черные локоны и выставила стройную ножку в лакированной туфельке.
Светка была уверена, что Ромка с Олегом смотрят на нее. Может, Роман привел друга, чтобы ему показать свою возлюбленную? Девчонка вперила взгляд в учебник географии, не узнавая даже буквы в тексте.
После уроков Ромашкина задержалась по просьбе классного руководителя Семена Григорьевича, чтобы ознакомиться с успеваемостью класса. Ромка ждал ее возле школьного крыльца. Бабочка-крапивница отчаянно забилась в Светкиной груди, когда девчонка увидела предмет своих воздыханий сквозь стеклянную дверь. Ромашкина замерла и отдышалась. «Да, может, он Олега с Сашкой ждет», – пришла в голову успокоительная мысль.
Но когда Светка вышла на крыльцо, Роман направился прямо к ней. «Бежать! Куда?!» – заметалась в голове паническая мысль. «Скажу, что ничего не писала!» – вспомнила Ромашкина и шагнула навстречу судьбе.
– Ты – Света Ромашкина? – строго поинтересовался Карташов.
– Да, – сказала девочка, понимая, что ответных признаний в любви не последует.
– Алка Кузнецова – твоя подружка? – продолжил допрос Ромка.
– Нет! – удивилась Светка.
– Как «нет»? – возбужденно спрашивал парень. – А это кто написал? С Алкой вместе сочиняли? А Генка помогал?
Он тряс Светкиным письмом перед ее лицом.
– Почему Алка? Какой Генка? – испуганно моргала, ничего не понимая, Ромашкина.
– Сейчас поймешь! – разозлился Карташов. Он схватил девчонку за шиворот.
И Светка поняла, что сейчас Роман поколотит ее, и она возненавидит его на всю оставшуюся жизнь. Девочке стало невыносимо жалко своей любви с прекрасными хрупкими крылышками. «И зачем я только эту дуру Наташку послушалась? Любила бы его себе потихоньку», – думала несчастная Ромашкина, обливаясь потоками слез.
Обескураженный парень отпустил Светку.
– Ты что? – спрашивал он, заглядывая ей в глаза. – Я же тебе ничего не сделал! Ну, прости! Ты испугалась?
Девочка затрясла головой.
– Ты что, правда, влюбилась?! – осенило Ромку.
Светка перестала плакать и молча стояла, глядя себе под ноги. Лицо влюбленной распухло от слез.
– Ну, дела! Пойдем-ка, умоемся! – Юноша обнял ее за плечи и повел в школьный туалет.
– Что стряслось-то? – переполошилась техничка тетя Маша, заметив парочку в дверях.
– Вот Ромка – молодец! – похвалила тетя Маша. – Заботливый муж кому-то достанется!
Тот, чувствуя себя виноватым, фальшиво улыбнулся.
– Давай до дома тебя провожу! – предложил Светкин любимый, когда она умылась холодной водой.
Девочка без лишних слов пошла рядом.
– Ты, наверно, много читаешь? – с любопытством глядя на маленькую Светку, спросил Роман.
Та кивнула, не поднимая головы.
– И сочинения хорошо пишешь?
– «Пять-пять»! – гордо ответила бывшая отличница.
– Здорово! – похвалил Карташов. – Свет, а ты не знала, что у меня девчонка есть?
Ромашкина опять обреченно опустила взгляд.
– Лену Васильеву знаешь из нашего класса? Ну, она волосы всегда в косу заплетает, – напомнил Ромка.
Светка вспомнила фигуристую Ленку, мягкие черты ее лица, задумчивость серых глаз во время «опроса» и еще ниже опустила голову.
– Да ты не переживай! Я никому не расскажу про твою записку, – успокоил девочку юноша и пальцем поднял ее нос кверху. – Пока!
Светка верила, что теперь будет любить Ромку вечно. Потому что он не только красивый и талантливый, но и благородный. Как Д Артаньян. Она проводила любимого восхищенным взглядом и поднялась к себе домой.
Что говорил Карташов друзьям, неизвестно, но негативных последствий для Светки не было. Напротив, с этого дня Роман со своей девушкой стали здороваться с шестиклассницей Ромашкиной. Сочувственно, как с тяжелобольной.
Первая ученица 6 «А» осталась первой. За год у нее по всем предметам вышли «пятерки».
В конце июня был выпускной у десятых классов. Поздно вечером Светка с Наташкой, пользуясь тем, что родители отмечают дяди Петино повышение по службе, сбежали взглянуть одним глазком на предмет Светкиного обожания. В темном коридоре у открытой двери актового зала торчала Алка Кузнецова. В качестве тайного агента. Девчонки затаились рядом. Гремела музыка. Пьяный Ромка в белой рубашке по-модному ритмично раздвигал и сдвигал стопы, невпопад взмахивая левой рукой. Справа под руку его держала смеющаяся Лариса Васильевна.
– На кого ты все смотришь? – заинтересовалась Алка.
– На Карту? – догадалась она, перехватив Светкин взгляд. – Да, красавчик! Ленку Васильеву отбил у нашего Генки, знаешь?
Светка кивнула.
– В летное собирается поступать. Поступит! Он – упорный!
Ромашкина представила своего «красавчика» в форме летчика и вообще чуть не умерла от любви.
А впереди было лето и вся жизнь без ежедневных Ромкиных «Здрасьте», без его синих немного печальных взглядов и песен под гитару на дискотеках.