В Харлово жизнь текла сама собой: В ограде куры бегали гурьбой, В сарае поросята подрастали, Коровы непременно шли домой, Как только тени в сумерки сплетались.
Там темнота казалась мне живой, Клубился дымом пёс сторожевой, Гремя то цепью, то железной чашкой, Лениво слушая пустой собачий вой И отвечая нехотя, с натяжкой.
Лилось в ведро парное молоко, Топилась баня, в небе далеко Алмазной сыпью звёзды проступали... Вмещался мир в игольное ушко, И были нам неведомы печали.
***
Ничего мне не оставляй, Ни харловской клубники, ни Краснощёковских дней в тени, Ни Камышенки, ни Ини, Даже заводи Чарыша – Не хочу теперь ни шиша – Даже хлёсткий собачий лай Забирай.
Над Вострухою зреет ночь, Звёзды кучей малой горят – Электрический виноград, Так гирлянды клубком хранят – Мне теперь туда нет пути, Только гуще траве расти, Невозможно чужое прочь Превозмочь.
Не уймётся сердечный бой, Я однажды вернусь, клянусь, В эту чертополошью грусть, С головой в неё окунусь. Боже правый, помилуй нас, И калитку в урочный час Там на кладбище под горой Приоткрой.
***
Смотрю в колодец – чёрную дыру, Что стало с домом, с баней, по утру С бельём развешанным, в надежде на жару? Осталось ли хоть что-то от сарая? Вернись со мной в тот невозможный год, Где жив ещё наш чёрно-белый кот, Где мы ещё не знаем, что нас ждёт, Смородину неспешно собирая.
***
Цикорий, мальвы, одуванчики – Июль так щедр на цветы... А где-то умирают мальчики Необычайной красоты. Не у прудов сидят нарциссами, Вздыхая не о той любви, А под дубами, кипарисами В своей и не своей крови... Мне очень-очень верить хочется, Что, несмотря на гарь и дым, Где перестрелок шум разносится, И вой сирен неутомим, Взамен предсмертной околесицы, Кошмаров про войну и плен Им снятся ласковые сверстницы В летучих юбках до колен. Не смерть в медсестринском халатике, а жизнь, да кто там разберёт? Глядят невинные солдатики В цикориевый небосвод.
***
Как будто в больничной палате Открытой оставили дверь, И доктор в крахмальном халате Прекрасно нам виден теперь: С больным говорит между делом И в карточку пишет слова, Чтоб смерть его не разглядела, Чтоб жизнь разглядела сперва. И две эти странные гостьи Стоят у врача за спиной, И белый халат словно мостик От этой вселенной до той.
***
Ложится снег, кругом бело, Невинно, что венчаться впору. Садится ночь на помело И облетает мирный город.
Студенты в свете фонарей, Как будто зарядившись током, Изображают бунтарей И наизусть читают Блока. И снег скрипит, не зная зла, Сжимаясь, съёживаясь, тая, И вот не так уж и бела Утоптанная мостовая.
Конечно, нужно о другом – О важном, сумрачном, далеком, Но снег кругом, и ночь кругом, И так неловко перед Блоком.
***
Господи милостивый, ответь, Ради чего я должна смотреть – Мальчики младше меня на треть Вместо любви изучают смерть.
Сложно ученье, но лёгок бой – Падаешь навзничь, а над тобой Ласточки прямо к передовой Носят ведёрки с живой водой.
Пулю схлопочешь, а боли нет, Только струится небесный свет, И под твои двадцать с лишним лет – Белой чертой самолётный след.
Так не бывает, я знаю, но Как бы мне воду суметь в вино... Можно желанье? Всего одно: Пусть это будет не жизнь – кино.
Пусть расцветает весенний сад, Мальчики едут домой назад, Чтоб про орехи и виноград Нам рассказать. Не про этот ад.
***
Мёртвые птицы летают хвостом вперёд, С жадностью кормят, а не едят червей. Если такая птица откроет рот – Не сомневайся, смерть у твоих дверей. Чтобы от мёртвой птицы не знать беды, Просто найди её спящею на земле, Выкопай ямку, капни святой воды, Брось ей ранеток и позабудь о зле. Если же птица ночью придёт во сне, Будет просить, мол, выкопай, обогрей, Как же мне людям рассказывать о весне? Не поддавайся, глупый, проснись скорей.
***
Что это в воздухе после грозы? В мокрой листве тополиной, Потяжелевшей от влаги в разы, Отзвуки песни старинной:
Будто над зыбкой, губу закусив, В хрупком безмолвии комнат Мама мурлычет знакомый мотив, Слов не пытаясь припомнить.
Страх потревожить дитя до поры В тихом мычании тает. Камушком катится солнце с горы И в сосняке пропадает.
После грозы воздух пьётся легко, Сердце в повадке звериной Рвётся на звук далеко-далеко, Будто ушедшее зримо.
***
На отколовшейся льдине кровати В царстве Морфея дрейфуешь безмолвно, Хочется бури, спокойно некстати, Где они, сильные синие волны?
Где они, сонмы подводных чудовищ, Алчущих крови искателей славы Или затерянных в море сокровищ? Нет ничего – только море и скалы.
Так вот и крутишься, будто в болезни, Мысли тасуя под пологом ночи, Сон так мучителен и бесполезен, Но просыпаться не хочешь.
***
Вот город мой – под толстым слоем снега Он крепко спит, ему не снятся сны. Зима приходит в срок и непременно с неба, Выбеливая до голубизны Окрестные поля, дворы, проспекты, крыши, Карнизы, козырьки (продолжи этот ряд), Цветами изо льда она на окна дышит – Да будет сад!
А это я – дворами на троллейбус: Искрится снег, дома стеной к стене. Есенинское «успокойся и не требуй» Сливовой косточкой пророщено во мне. Прозрачная луна ещё скользит по краю, Топчу чужих следов затейливый пунктир И про себя как мантру повторяю: «Да будет мир!»
***
Синебровый момот, синебровый момот – Можжевельником имя его отдаёт. В Мексиканских лесах беззаботно живёт, Носит яркие перья волшебный момот. Не слыхал о войне и какой сейчас год, Так беспечен, так чист длиннохвостый момот. Говорят, кто узрит этой птицы полёт, никогда, никогда, никогда не умрёт. Над моею страной вороньё третий год Вьёт чернильные гнёзда и яйца несёт. Существует ли он – синебровый момот – Мне покоя которую ночь не даёт.