- Что ты, что ты?! - испуганно взмахнула руками женщина и, обернувшись к иконе, трижды перекрестилась. - Неужто правду говоришь?!
- Вот жена не даст соврать! Мы когда ушли в тайгу, блуждали около месяца, все припасы проели, но местные жители подобрали нас, накормили. С месяц мы пожили у них, да уж больно непривычно они живут, и решили мы оставить их. Указали они нам, в какую сторону идти, провизии дали, и мы пошли. С неделю бродили по тайге, пока не наткнулись на странных людей. Это были староверцы из раскольничьего скита. Привели туда нас. В самой гуще тайги небольшая крепостца, обнесенная бревенчатым забором, ворота на запоре, сторож около них. Ушли от советской власти сразу после революции и все эти годы там жили, хозяйство вели да Богу молились. Никто их там не искал. Там-то мы и прожили столько лет. Мы даже не знали, что была война, и уже года два спустя проходили рядом геологи, они-то и рассказали: про войну, про нашу победу, что никого теперь не арестовывают, разрешают Богу молиться. Вот мы тогда и надумали с Раей выбираться из этого скита на большую землю. Все же мы не привыкшие жить в тайге…
- Яш, ты про Малашку сказывай, а не про тайгу,- осторожно попросила Алена Ивановна.
- Да, да, конечно… - поспешно отозвался Яков. – Старшим в этом ските был могутный мужик - отец Силантий, а духовной матерью их была блаженная Меланья, в миру Меланья Михайловна Кузнецова. С ее благословения нас приняли в скиту как родных, и жили мы там все эти годы. Чуть было ребеночка там не завели, да Бог по-своему рассудил - умер наш мальчик, до году не дожил…
- Так вот где наша Малаша нашла свое упокоение, - с грустью в голосе проговорила Алена Ивановна и перекрестилась.
Не сговариваясь, все сидящие за столом сотворили молитвы в память об ушедших, а также во здравие живущих. Потом еще долго продолжался их полуночный разговор. Уже спали Егор и Фаина, прилегла и гостья, оставив за столом Алену Ивановну, мужа Якова Яковлева и Никиту.
Глава 4
Непросто, трудно, но упорно выбиралась страна из войны. Зачищались от руин разрушенные города, ремонтировались и прокладывались новые дороги, восстанавливались фабрики и заводы, закладывались новые шахты. Кузбасс, ставший в годы войны главным угольным центром СССР, продолжал наращивать свой промышленный потенциал. Новые шахты требовали рабочих рук и, согласно Директиве народного комиссара ВД СССР и народного комиссара угольной промышленности СССР за 1946 год, спецконтингент из числа «власовцев», легионеров и других лиц, служивших в немецких войсках, переводился в проверочно-фильтрационные лагеря, а после фильтрации распределялся за действующими и строящимися предприятиями угольной промышленности согласно заявкам, поступившим от руководства учреждений МВД регионов.
В Кузбассе, как и в других угольных центрах страны, эти люди, истощенные, плохо залечившие свои раны, не подготовленные к специфике труда под землей, не выдерживали всех тягот шахтерского труда. В их среде была высокой смертность, а кладбище, где хоронили спецпереселенцев, работавших на шахте «Чертинская - 2/3», теперь уже растянулось вдоль дороги, ведущей из Белова в Черту, почти до самого базара. И там, где еще совсем недавно горняки устраивали свои пирушки, теперь неровными рядами высились безымянные могильные холмики. А на замену умершим на шахту периодически привозили на крытых автофургонах новые партии спецпереселенцев из других районов Кузбасса.
... Весной пятьдесят первого к двухэтажному зданию комендатуры неторопливо подкатили два грузовика с крытыми брезентом кузовами. Из кабин выскочили два милиционера с револьверами на боку. Один из них, старший по званию, громко скомандовал:
- Выгружайсь! На поверку становись!
Из машин стали выпрыгивать люди, они на ходу разминали руки, ноги, негромко переговаривались. Одеты они были в серую рабочую одежду, на плече у каждого висела небольшая холщёвая котомка.
- Поторопись! - продолжал командовать милиционер. - Равняйсь, смирно! - С кривой усмешкой осмотрел он неровный, колышущийся строй, бросил: - Ладно, гвардейцы тыловые, вольно!
Вынув из планшета пачку листов, он начал перекличку.
- Свинцов, Ляпин, Котов…
В ответ раздавались то игривое, то угрюмое – «я», «здесь», «тут».
Прервав перекличку, милиционер сердито заявил:
- «Не здеся» и «не тута», а «я»! Вроде военные все, а прямо как деревенские мужики! И вообще, веселиться будете, когда полезете в шахту, а тута все должно быть сурьезно! - После чего перекличка продолжилась.
За всем этим действом из окна второго этажа здания наблюдал пожилой мужчина. Майор Кравцов два года назад сменил место службы: оставив гурьевскую милицию, переехал в Белово, где возглавил спецкомендатуру в поселке Чертинский. Вскоре в дверь его кабинета постучали, и, чеканя шаг, вошел милиционер:
- Товарищ майор, лейтенант Слепцов доставил из лагеря № 142 НКВД СССР для военнопленных сорок восемь единиц спецконтингента согласно документа для выполнения ими особого задания. Все здоровы.
- Что здоровы - это хорошо. Оно, здоровье, им здесь очень понадобится, а что касается «особого задания», так уголек они будут ковырять из-под земли. Тебе знакомо это дело?
- Мне-то нет, товарищ майор, но этот уголь они уже несколько лет ковыряют, обученные уже...
- Это хорошо, а то ведь нам тут их учить некогда - план давать надо, и веселиться в шахте, как ты говорил, им будет некогда. Ладно, расслабься, лейтенант, давай документы да присядь на табуретку, не засти свет.
Бегло просмотрев документы, майор кликнул своего помощника из приемной.
- Значит так, Василий, примешь товар у лейтенанта, объяснишь, где столовая, накорми шоферов и конвой, заправь машины перед дорогой и проводи, а людишек распредели по баракам. Да пересчитай сначала - сорок восемь штук должно быть. А теперь ступайте с Богом, оба!
Утром следующего дня в комбинате шахты было особенно людно. Получив наряд на смену, шахтеры выходили из раскомандировочных комнат и толпились в коридоре, многие перед спуском в шахту лихорадочно выкуривали последнюю папироску. В это же время в коридор влилась целая колонна мужчин. Они шли не- торопливо, внимательно рассматривая как само помещение, так и толпящихся здесь шахтеров.
- Ба, ребята, да это, похоже, новеньких привезли, так-нет, мужики? - кто-то высказал вслух предположение.
- Да вот, прислали к вам на помощь из Новокузнецка, - отозвался из колонны новичков чей-то задорный голос, - а то, говорят, совсем работать здесь разучились.
- Это кто ж такое говорит? - удивился один из шахтеров, докуривающий папироску, - врут все, гады!
- Хватит балабонить! - резко прекратил болтовню помощник коменданта, который шел во главе колонны новых работников. – Слушай мою команду: вам сказано было, за каким участком вы закреплены. Названия участков написаны на двери, начальники и их заместители вас ждут. Вперед! Не забудьте, что опаздывать на работу нельзя, ночевать только в своем бараке, а один раз в неделю отмечаться в комендатуре! Всё!
Офицер пошел на выход, а новички, заглядывая на названия участков или расспрашивая стоящих рабочих, стали расходиться по месту своей приписки.
К участку внутришахтного транспорта, у дверей которого толпились рабочие после наряда, готовые спуститься в шахту, подошли двое мужчин среднего возраста.
- Мужики, здесь подземный транспорт находится? Начальство здесь? - это спросил смуглолицый мужчина лет пятидесяти, черная шевелюра которого была богато разбавлена сединой.
- Здесь, уважаемый, - отозвался бригадир слесарей Терешкин, - и Виктор Иваныч, наш начальник, как раз на месте. - Он отступил в сторону, открывая дорогу новичкам. Едва они вошли в кабинет, как смуглолицего за рукав остановили.
- Фред?!
Тот обернулся и тоже удивленно воскликнул:
- Марк?! Как ты здесь?
Но это время раздался голос начальника участка:
- Всё, ребята, пошли, пошли! Потом знакомиться будете, а новеньких прошу в кабинет.
Новая встреча Марка Ратке и Фреда Кузнецова состоялась уже на следующий день.
- Не ожидал тебя встретить здесь, Марк, - сказал Кузнецов.
- Надо сказать, Фред, я и сам не ожидал, что окажусь здесь, да, видно, на роду так написано.
Федор Кузнецов, которого Марк Ратке знал как Фреда, последние два года работал на новокузнецких шахтах машинистом подземного электровоза, а потому с радостью был принят руководством участка, но в конце собеседования начальник участка предупредил новичка:
- Работать, Федор Гордеевич, вам придется на аккумуляторном электровозе, поскольку наша шахта опасная по газу. Но электровоз пока находится в ремонте, а потому вам придется помочь нашим слесарям отремонтировать эту технику.
Встретившись уже около ремонтируемого комбайна и воспользовавшись передышкой в работе, Федор отозвал Марка в сторону:
- На пару слов…
Когда они отошли в сторону от рабочих, он спросил осторожно:
- Как будем строить отношения, герр майор?
- А как бы вы хотели, господин есаул?
- За мной должок, Марк, ты же тогда в лагере пули пожалел для меня и отправил в Италию…
- А ты жалеешь об этом?
- Не жалею, - отозвался Федор и протянул руку для рукопожатия, - а за то, что пулю тогда сэкономил – спасибо на всю оставшуюся жизнь!
- Правильно, в трудную минуту надо держаться старых знакомых, старых друзей. И хотя тогда мы не успели стать друзьями, сейчас это может случиться.
- Конечно, может, только называй меня лучше Федор. Я почти дома, и отзываться на Фреда как-то не с руки…
- Хорош, однако, у тебя сегодня дом, Федор Кузнецов - барак!
В этот время к ним подошел Егор. Брезентовая сумка с инструментом была у него на плече.
- Марк, бригадир меня и Лешку Коробкова отправляет наверх по делам, а ты остаёшься здесь.
- Понял. Кстати, познакомься, это мой сослуживец...
- Тоже за Гитлера воевал? - с некоторым вызовом спросил Егор.
- О-о! Какой суровый молодой человек! - с легкой усмешкой произнес Федор, а Егор, смутившись собственной бестактности, заговорил уже извиняющимся тоном:
- Ну, в общем, меня зовут… Георгий. - И протянул руку.
Чуть замешкавшись, Федор пожал руку и тоже представился:
- Фред. Но про Гитлера всуе лучше не будем вспоминать, не так ли, Георгий?
- Да, конечно, - согласился Егор и поспешил за Коробковым, который уже направлялся к коренному стволу.
* * *
Переговаривались Федор и Марк во время работы и пока добирались на-гора, а после мойки вместе отправились в столовую. Их бараки находились рядом, и они, присев на скамейку, продолжали говорить, и, казалось, конца не будет тому разговору. Федор все это время не без удивления наблюдал за своим бывшим напарником по службе: куда делась надменность, где его холодный взгляд? Но вскоре он уже без внутреннего напряжения разговаривал с Марком, даже пытался шутить. Как все-таки неволя меняет людей, подумал он, и слава Богу!
И опять Марк взял на себя роль опекуна над Федором и пообещал похлопотать перед старшим барака о переводе его в свой барак.
- У нас тут публика почище, поинтеллигентнее: офицеры, русские, немцы, венгры, а там мусульмане, поляки, бандеры. Ох, и поганый же оказался народишко эти хохлы, так и норовят кого-то обмануть!
Так случилось, что почти все время с утра и до отбоя они находились рядом: вместе на работу, вся их смена проходила около электровоза, а вечером возвращались опять же вместе в барак. В выходной день Марк ознакомил Федора с Чертинским поселком, заглянули они и на базар, где прикупили всякой зелени, уже появившейся на торговых прилавках: лука, редиски, укропа. Это хоть немного скрасило их скудный стол. Впрочем, когда электровоз был, наконец, отремонтирован и Федор опробовал его в работе, встречи их стали реже. Теперь Кузнецов гонял своего железного коня в сцепке с вагонетками, наполненными углем, по лабиринтам шахты, а Марк на пару с Егором тоже мерил подземные километры, но уже пешком. Теперь они встречались только по вечерам в бараке. Слово свое Марк сдержал, и уже через неделю Федор перебрался в их барак. Его нары находились рядом с нарами Марка.
Вскоре Федор заметил, что иногда его товарищ куда-то исчезал по вечерам и появлялся глубокой ночью или вовсе утром, когда надо было идти на смену. О причинах таких отлучек Федор не стал спрашивать, решив, что Марк сам скажет, когда придет время. И вскоре оно наступило.
В первых числах июня им выдалось возвращаться вместе с шахты. Тогда-то и спросил Марк Федора:
- Ты чем заниматься будешь в выходной день? Не поможешь мне сараюшку сколотить для… одной моей знакомой?
- Это той самой, у которой ты иногда скрываешься по вечерам?
- У той самой, - сознался Марк.
- Я уже понял, что некоторых наших ребят из бараков привечают бабы. Что ж, это, пожалуй, выход как для одних, так и для других, мужиков-то много полегло, одни бабы вокруг. А супротив природы не попрешь! Так же?
- И так и не так… - как-то туманно ответил Ратке. – Я ведь, Федор, здесь хочу остаться. Женщина прекрасная, добрая, красивая. Ребенок есть, так у меня и там был ребенок, и тоже не свой.
- И что же, ты к ней не вернешься?
- А некуда возвращаться, Федя. Еще в 45-м, в Австрии, сообщил мне один знакомец, который на побывку ездил в Мюнхен, что взяла развод моя благоверная Эльза, продала отцовский дом, забрала своего сына и уехала с каким-то раненым летчиком, даже адреса не оставила. Что же мне остается делать?
Они стояли невдалеке от своего барака и решили закончить разговор здесь, поскольку в бараке им просто могли не дать договорить.
- Может быть, ты прав, Марк. Мужик ты еще молодой, а жить надо. А я вот хочу вернуться домой… Там у меня Марта и сын Юлиан. Ему уже за двадцать, совсем большой. Хочу хоть на свадьбу успеть. Слышал разговоры, что скоро амнистию объявят, и тогда могут разрешить выехать на родину.
- Федор, а ведь у тебя родина здесь?
- Видишь, какие повороты случаются: ты, немец, здесь останешься, а я, русский, туда хочу.
- Я ведь тоже амнистию жду, тогда, говорят, и по закону жениться можно.
- И дай тебе Бог удачи в этом деле, а помочь я, конечно, тебе помогу, заодно и с невестой твоей познакомлюсь. Тогда, может быть, и на свадьбу пригласишь.
Просмеявшись, они направились в барак.
Заранее предупрежденная хозяйка накормила гостей вкусным обедом, после чего они отправились работать.
- Вот здесь стояла сараюшка, да сгнила уже вся, - вводил Марк в курс дела товарища. - Его я разобрал и сложил за домом, но надо мусор убрать - тележка нужна.
- Мусор убрать, конечно, надо, но ты же не будешь сарай на том же месте ставить? Вон, прилепил его к стене дома - и порядок! Все досок меньше понадобится, а на каркас пойдет твой тонкомер, что ты спрятал за домом. Думай, где тележку взять!
- Кажется, придумал, - радостно заявил Марк. - Когда крышу Егору чинил, то видел у них такую тележку, с ящиком, и досок у них полно.
- Далеко это?
- Да нет, вглубь по улице метров триста-четыреста… Идем?
... Вскоре они остановились у оградки, окружавшей небольшой дворик невысокой избенки. Оглядевшись по сторонам, Марк недовольно буркнул:
- Опять этот любопытный дед!..
- Ты что ворчишь? - удивился Федор.
- Только не оборачивайся: сосед у них, что в доме напротив, пока ремонтировали крышу - от окна не отходил, все что-то высматривал, и сейчас нас разглядывает.
- Любознательный дед, наверное. Войдем в дом или сюда хозяев вызовем?
Марк неожиданно звонко свистнул. В окне мелькнуло чье-то лицо.
- Егор! Выйди к нам!
- Никак гости, Егорша? - спросила Алена Ивановна, сидевшая у окна.
– Никак Марк пришел?
- Щас, баб, - вскоре он был уже в ограде и катил перед собой тележку.
- Никита! - крикнула Алена Ивановна в надежде, что сын, находившийся в своей каморке, услышит ее. Услышал и вскоре присоединился к матери.
- Вижу, Марк, Егор и еще какой-то мужик… Ну-ка, ну-ка… - Он опрометью бросился на улицу, а в следующее мгновение женщина увидела, как он схватился с незнакомым мужчиной прямо у калитки.
- Ах ты, Господи! - вскричала она и, схватив кочергу, кинулась на помощь сыну. Испуганные Фая и Витюшка притихли в дальнем углу горницы.
- Вы что это удумали народ смешить, а ну разойдитесь! – Мелкими шажками она стремительно приближалась к мужчинам, размахивая кочергой.
Никита обернулся к ней и со слезами на глазах воскликнул:
- Мама! Это же наш Федя!!!
Ноги женщины подкосились, и она упала бы наземь, но была подхвачена сыновьями. Осторожно ведя мать под руки, они вошли в дом. За ними - Егор и Марк...
...С подачи вездесущей женушки Кондратия Пивоварова уже на следующий день все в поселке знали, что «к Кузнецовым накануне приходили два мужика, с которыми Кузнецовы сначала задрались, а потом пошли в дом и устроили гулянку...».
Теперь Федор Кузнецов редкий день после работы не заходил к матери. Как ни трудно было в те годы с питанием, а заботливая Алена Ивановна всегда умудрялась чем- нибудь вкусненьким угостить правнука Витюшку и воскресшего из многолетнего небытия своего старшего сына. Впрочем, в бараке вечером Федору теперь даже не с кем было поговорить: Марк, получив разрешение у нового коменданта, перебрался на постой к своей Любе Селезневой, а с другими обитателями барака ни он, ни Марк не заводили близкого знакомства. Встретились они как-то с Марком в мойке, и тот, отчаянно намыливая голову, успел шепнуть добрую весть:
- Федор, комендант новый совсем неплохой мужик, хотя раньше в милиции работал. Он, говорят, спокойно смотрит на то, чтобы спецпереселенцы жили на квартирах. Главное, чтобы работали хорошо да не нарушали порядок. Месяц пройдет – иди к нему с заявлением, а вдруг разрешит?!
Такая перспектива обрадовала Федора, и после истечения его месячного пребывания на шахте он отправился к коменданту...
Грузный пожилой мужчина с чисто выбритой головой, во френче сидел в своем кабинете, изучая рапорта старших по баракам, и делал пометки в журнале. В приоткрытую дверь он видел, как в приемную вошел спецпереселенец в робе. На пороге кабинета его остановил визгливый голос секретарши Марии:
- К Антон Иванычу нельзя, он занят!
Мужчина что-то стал пояснять глухим голосом, но та упорно стояла на своем. Невольно Кравцов вспомнил свою «железную секретаршу» в Гурьевском ГРОВД: такая же была неприступная! Он крикнул:
- Маша, пропусти гражданина!
Мужчина вошел, прикрыл за собой дверь и остановился у порога, нервно шурша листком бумаги.
- Ну-с, что надо?
- Хочу передать заявление...
- Доложитесь по форме, коли пришли!
Мужчина вытянулся и доложил на удивление густым голосом:
- Федор Кузнецов, спецпоселенец из третьего отряда, работаю на участке подземного транспорта, машинист электровоза.
- Ясно, а что за заявление?
- Прошу разрешить переехать из барака на квартиру в поселок. Оплату проживания буду оплачивать из своей зарплаты. Замечаний по работе не имею.
- Вот как: коротко и ясно! Никак военный?
- Когда война идет, нормальные мужики идут воевать, а не под кроватью прячутся.
- Это так, - с усмешкой ответил комендант, - так почему ты здесь, у меня в комендатуре, а не на воле? Не за тех воевал никак, на русских мужиков руку поднял, хотя сам русский?
- Русский, да русских мужиков не убивал, оружия в руках не держал, но состоял на службе у врага и потому здесь, отбываю наказание. Претензий не имею.
- Ишь ты каков! Это хорошо, когда все без претензий! Ладно, давай заявление, да присядь на табурет, что рядом с тобой, набегался, поди,
за день-то?
- Есть маленько, гражданин майор, - сдержанно ответил мужчина, кладя на стол свое заявление, после чего присел на табурет.
- Так, - быстро пробежал глазами заявление комендант,- значит, присмотрел бабенку вдовую и просишься к ней на постой? А что - тепло, сытно и... все такое разное? - Он ехидно улыбался, глядя на посетителя.
- Никак нет, гражданин майор, - мать встретил тут, старая она, без помощи ей трудно...
- Вот даже как? - комендант убрал с лица улыбку, - а ну-ка о себе подробнее? Где служил, в каком звании?
- Я тут недалеко родился, в Урском, в Гурьевском районе. Во время Гражданской войны, а я тогда еще совсем молодой был, ушел с казаками на Восток, а там - в Европу. Женился, работал на заводе, а когда война началась, меня призвали в школу абвера, агитатором...
- Постой, а почему тебя с завода призвали?
- Так война же, а я был уже есаулом...
- Экий ты шустрый оказался – есаул?..
- Так получилось, гражданин майор.
- М-да, и что же есаул делал в абвере во время войны?
- С немецким офицером ездил по концлагерям и агитировал казаков вступать в РОА.
- Значит, искал предателей? Много нашел?
- Мало...
- Значит, плохо искал!
- Плохо, но главное, народ в лагерях оказался крепким, хотя шкурников и там хватало. А однажды я сам подставился и призвал пленных не воевать против русских, потому, что война уже проиграна, а родина вам не простит этого предательства...
- И ты живой остался?
- Так получилось, гражданин майор, но меня послали на фронт, а там нас взяли в плен и потом сюда отправили.
- М-да, коротко, но ясно. Знаешь, есаул, мне нравится, что ты не к бабе просишься под подол, а к матери. И еще то, что мы с тобой почти земляки - я ведь тоже из Гурьевского района... Постой, постой, а у тебя родственника там не было, тоже Федора, тоже Кузнецова?
- Был, дядя - Федор Кузнецов. Он за большевиков был, в тюрьме сидел, а больше я о нем ничего не знаю.
- Зато я знаю. Встречался я с твоим дядькой: был он командиром ЧОНа...
- А что это такое - ЧОН?
- А-а, ты же за кордоном жил, даже не знаешь, что такое ЧОН... Части особого назначения, банды он гонял со своим отрядом по Сибири, потом служил где-то на Востоке, полковником был...
- Что с ним?
- Убили твоего дядьку, свои же убили в тридцать седьмом. Тогда у генералов и маршалов головы летели почем зря! М-да, встречался я с ним - лихой боец! Арестовать хотели по навету одного подлеца, а он им не дался. Кучу оперов положил и сам застрелился.
- У того подлеца есть фамилия?
- Есть, конечно, возможно, не одна. Я его сам выгнал из милиции, но он где-то живет теперь под чужой фамилией. Двуликие люди порой умудряются прожить две жизни, а это плохо! Я так считаю! Кстати, он и брата этого полковника подвел под монастырь.
- Моего отца? Гордея Михайловича?
- Ну, кто он по отчеству, я не знаю, но слышал, что Гордеем кликали. Ты же Гордеич? - он глянул в заявление, но там была только фамилия и роспись.
- Гордеич я... - ответил посетитель.
- Ну, вот, по его приказу раскулачили твоего батю, но когда комиссия пришла к нему...
- ...Он их встретил с топором в руках и умер от разрыва сердца. Мама мне уже рассказала. Как фамилия этого подлеца?
- Мать-то, наверное, знает, спросил бы.
- Какой-то Кутько Богдан Иваныч...
- Ну, вот, ты и сам все знаешь, а я здесь не причем. Мерзкий мужик, прямо скажем. Что, искать будешь, мстить?
- Шутите, гражданин майор, искать в моем-то положении? Но если встречу – не промахнусь!
- Ух! Смотри ты, кузнецовская закваска вылазит! Ладно, есаул, подпишу я твое заявление, живи у матери, но на работу не опаздывать, не нарушать режим, а то ты прямо с маминого дома можешь попасть в карцер! Открепись у старшего барака, и пусть он снимет тебя со столового довольствия – у мамы теперь будешь столоваться!
- Спасибо, гражданин майор. – Он взял подписанное заявление и направился к выходу, но задержался у двери. – Разрешите вопрос, гражданин майор?
- Валяй, есаул!
- Вы, похоже, очень смелый человек! Так разговаривать со спецпоселенцем, да еще отпускаете его на квартиру?..
- Никак угрожаешь, Кузнецов?
- Никак нет, гражданин майор, просто я много слышал, что все энкэвэдэшники – сущие звери, а тут оказывается, что не все...
- Ну-ну, ты еще похвали меня, а я заплачу! Я тоже зверь... был когда-то... наверное, но сейчас я уже старый стал, устал бояться, да и вижу, с кем говорю. Может быть, меня ты и предал бы, но ведь за тобой мать?! Так?
- Так.
- Ежели что случится, то не только ты, но и вся твоя родня загремит под фанфары! Ты же не дурак? Нет, вижу, и еще потому я так с тобой говорил, что мой рапорт об отставке уже там, - он поднял палец вверх.- Может, ты еще и переехать к мамочке не успеешь, а майор Кравцов уже будет пенсионером. Ступай, есаул, и забудь, что слышал здесь!
* * *
Решив вопрос со старшим по бараку и забрав свой скромный скарб, Федор торопился в тот маленький домик, где его ждали родные люди. Наконец-то, думал он, за много лет судьба ему улыбнулась: он встретил мать, брата, племянника и даже внучатого племянника. Практически вся кузнецовская родова была вместе. Его появление в доме все встретили радостно, и только Фая, насупив губы, упорно молчала. Появление в тесной избушке еще одного взрослого и практически незнакомого ей мужчины ее не радовало. Егор, словно поняв настроение жены, пытался как-то скрасить ее настроение, шутил. Уже за столом, подняв тост за удачу, Федор озвучил мысль, которая весь вечер держала в плену Фаину.
- Тесновата избушка становится, стеснять молодых да старых мы не будем, сделаем так: стенку предбанника... прости, Никита, что я так неблагозвучно обозвал твои хоромы, но мы одну стенку разберем и увеличим ее на два-три метра. Мне этого хватит, даже еще разгородиться с тобой сможем деревянной перегородкой. В самые морозы, конечно, там будет холодновато, тогда придется спать в горнице на полу. А как иначе?
- А ежели стены сделать засыпными?- спросила Алена Ивановна. У нас отец Ермохи в Урском долго жил в такой избушке, пока дом из бревен не справили. И ничего - выжили.
- Пожалуй, это выход, - согласился Никита. - Новый дом нам сейчас не поднять, а жить-то надо. Делаем двойные стены и простенок засыпаем золой и опилками...
- А чтобы пыль не проходила сквозь щели - оклеить стены изнутри старыми газетами, - предложила зарозовевшаяся от выпитой настойки мать.
Больше недели мужчины колотили себе жилище, им помогал Егор, и даже Витюшка норовил быть чем-то полезным своим дедам. Едва сдерживая раздражение, Фаина однажды предложила Егору прогуляться в поселок, сходить в дом культуры «Горняк», пройтись по недавно заложенному скверу. Уже в дороге она принялась жаловаться Егору о том, как ее утомила эта жизнь в тесноте, этот вечный перестук молотков и топоров, мужчины, куда ни ткнись.
- Мы даже пообниматься толком не можем с тобой раз в неделю, то Витюшка не спит, то бабушка, а теперь еще зимой эти мужчины будут спать рядом. А отец-то нет-нет, да еще кричит по ночам...
- Но он же раненый!
- Ты хочешь, чтобы и я кричала от сумасшествия? Скоро будет! Устала я, Егор, так жить!
- Ну, что ты, Фаечка, по дому все бабушка делает, ты даже посуду редко моешь, за Витюшкой только она смотрит, мы же только по выходным гуляем с ним. Разве что когда стирку затеете, то и тебе достается...
- Но я еще и работаю, дорогой мой муж!
- Но ты же не в шахте вагонетки толкаешь, а знаешь, как бабы, что работают под землей, пашут?! Это тебе не рисуночки рисовать на бумаге...
- Ах вот как! - Она резко дернула плечиком и ускорила шаг. Егор побежал за ней вдогонку и уже другим тоном заговорил.
- Ну, Фаюша, ну, что делать-то? Ведь не выгонишь дядьку в барак после всех его мытарств, а отца больного куда?..
- Вот дружок твой, Юрка Рыжов, холостяк, а сумел получить хорошую комнату. Он же как-то тебе хотел помочь в этом?
Словно тень легла на лицо Егора. Ему вспомнилась нагловатая и самодовольная физиономия дружка, с которым они теперь встречались очень редко, и это вполне устраивало Егора. Еще и потому не хотел он лишних встреч с Рыжим, что всякий раз в разговоре тот вспоминал их «дядю», Петра Петровича, а это возвращало унизительные разговоры и тайные страхи, что его двойная жизнь может внезапно раскрыться. Больше года он не видел «дядю» - дальше бы так!
- Ну, ладно, Фая, я подумаю, как решить этот вопрос, в конце концов, пойду в шахтком и напишу заявление на комнату: семья, ребенок, скажу, что другого ждем, бабушка престарелая... В общем, придумаю, а сейчас мы погуляем по парку и сходим в кино.
- А какая сегодня картина? - Похоже, Фая пошла на примирение и больше о квартире разговор не заводила.
В доме культуре шел фильм «Повесть о настоящем человеке». Фая уже слышала о нем и только губки сморщила:
- Опять про войну! Не хочу я идти на него.
Уставший от капризов и претензий жены, Егор согласился:
- Идем гулять в парк, на качелях покачаемся, на каруселях, может, пиво продают...
- Это хорошо бы, - заулыбалась жена, - а то жарко. А если надумаем, то и в кино сходим на последний сеанс, людей-то немного и билеты есть...
За час, что они гуляли по скверу при доме культуры «Горняк», они обошли все аттракционы, которых оказалось не столь много, и уже на выходе заметили небольшую толпу, собравшуюся около бочки, где розовощекая продавщица, левой рукой налегая на насос, разливала пиво по банкам и кружкам.
Прохладное пиво вернуло молодым бодрости, и уже сама Фая предложила «посмотреть картину про войну».
- Привет, молодожены! - вдруг раздался у них за спиной громкий озорной голос. Они дружно обернулись: с сияющим лицом перед ними стоял Юрий Рыжов.
- Хм, шутник, - буркнул в ответ Егор,- у нас сыну уже семь лет, а ты все молодоженами дразнишь.
- Ладно, ладно, уж и пошутить нельзя! Сейчас я возьму себе кружечку, освежусь, а потом пойдем ко мне в гости...
- Мы хотели идти в кино... - пытался возразить Егор, но Фаина быстро согласилась:
- Идем, идем, и ты покажешь нам свою комнату?
- Конечно, и даже угощу стаканчиком вермута!
Щелкнув замком, Рыжов распахнул дверь настежь, приглашая войти:
- Для друзей мой шалаш всегда открыт!
- Посмотрим, посмотрим, какой у тебя шалаш! - осторожно переступая порог, проговорила Фая. Егор прошел молча и сразу закурил.
- А что ты ремонт не делаешь? - принялась наводить критику женщина. - Потолки все серые...
- Это потому, что я здесь курю, да и твой Егор тоже коптит мой потолок, - шутил хозяин, доставая из стенного шкафа бутылку вина, стаканы, сухари и несколько яблок.
- А занавески что не повесил? - продолжала чинить допрос Фая. - Заклеил окна газетами... Говорят, так во время войны делали, чтобы стекла не вылетали.
- Ну, хватит меня позорить, - попытался успокоить придирчивую гостью Рыжий. - Предлагаю выпить за то, чтобы и у вас побыстрее появилась такая же комната, и мы ходили бы друг к другу в гости!
А занавески появятся, как только я женюсь.
- Так что тянешь? - вставил свое слово в разговор Егор. - В сорок лет пеленки стирать будет сложно.
- Во-первых, этим у меня будет заниматься жена или теща или, как у вас, бабушка. А во-вторых, мне еще и тридцати нет, так что все еще впереди.
Отпив вина, Фая со стаканом в руке продолжила осмотр комнаты, оставив мужчин у стола.
- А где клуб «Горняк»? Видно из окна?
- Видно. Ты открой его и посмотри направо, только надо побольше высунуться, там дом его немного закрывает, но угол все же видно.
Пока женщина разбиралась с окном и пыталась разглядеть ДК, мужчины продолжали попивать вино и разговаривать.
- Ты слышал, что на ваш участок с «Пионерки» перевелся молодой механик, кажется, Сигарев его фамилия?
- Слышал, видел, как он ходил с документами и даже на участковом собрании уже выступал. А что ему там не работалось?
- Говорят, въедливый мужик, до всего докапывается, вот как твоя жена. Говорят, на «Пионерке» какую-то критику навел на собрании, что-то надо улучшить, усилить, а главный механик той шахты мужик обидчивый оказался, вот он и направил его сюда, мол, пусть здесь критикует. А тут еще скоро новая шахта вот-вот откроется, шахта «Чертинская-1», слыхал?
- Это давно все знают.
- Он еще только вышел на работу, а ему уже комнату выделили в том доме, что мешает мне «Горняк» рассматривать из окна. Точно такая же комната, как моя, но только на первом этаже. Он уже ремонт там делает.
- Ну, а мне до его комнаты? - усмехнулся Егор.
- Дурила, если его сдать «дяде», то комната останется свободной, а тут и твое заявление... Ты, кстати, подал его в шахтком?
- Вот жена не даст соврать! Мы когда ушли в тайгу, блуждали около месяца, все припасы проели, но местные жители подобрали нас, накормили. С месяц мы пожили у них, да уж больно непривычно они живут, и решили мы оставить их. Указали они нам, в какую сторону идти, провизии дали, и мы пошли. С неделю бродили по тайге, пока не наткнулись на странных людей. Это были староверцы из раскольничьего скита. Привели туда нас. В самой гуще тайги небольшая крепостца, обнесенная бревенчатым забором, ворота на запоре, сторож около них. Ушли от советской власти сразу после революции и все эти годы там жили, хозяйство вели да Богу молились. Никто их там не искал. Там-то мы и прожили столько лет. Мы даже не знали, что была война, и уже года два спустя проходили рядом геологи, они-то и рассказали: про войну, про нашу победу, что никого теперь не арестовывают, разрешают Богу молиться. Вот мы тогда и надумали с Раей выбираться из этого скита на большую землю. Все же мы не привыкшие жить в тайге…
- Яш, ты про Малашку сказывай, а не про тайгу,- осторожно попросила Алена Ивановна.
- Да, да, конечно… - поспешно отозвался Яков. – Старшим в этом ските был могутный мужик - отец Силантий, а духовной матерью их была блаженная Меланья, в миру Меланья Михайловна Кузнецова. С ее благословения нас приняли в скиту как родных, и жили мы там все эти годы. Чуть было ребеночка там не завели, да Бог по-своему рассудил - умер наш мальчик, до году не дожил…
- Так вот где наша Малаша нашла свое упокоение, - с грустью в голосе проговорила Алена Ивановна и перекрестилась.
Не сговариваясь, все сидящие за столом сотворили молитвы в память об ушедших, а также во здравие живущих. Потом еще долго продолжался их полуночный разговор. Уже спали Егор и Фаина, прилегла и гостья, оставив за столом Алену Ивановну, мужа Якова Яковлева и Никиту.
Глава 4
Непросто, трудно, но упорно выбиралась страна из войны. Зачищались от руин разрушенные города, ремонтировались и прокладывались новые дороги, восстанавливались фабрики и заводы, закладывались новые шахты. Кузбасс, ставший в годы войны главным угольным центром СССР, продолжал наращивать свой промышленный потенциал. Новые шахты требовали рабочих рук и, согласно Директиве народного комиссара ВД СССР и народного комиссара угольной промышленности СССР за 1946 год, спецконтингент из числа «власовцев», легионеров и других лиц, служивших в немецких войсках, переводился в проверочно-фильтрационные лагеря, а после фильтрации распределялся за действующими и строящимися предприятиями угольной промышленности согласно заявкам, поступившим от руководства учреждений МВД регионов.
В Кузбассе, как и в других угольных центрах страны, эти люди, истощенные, плохо залечившие свои раны, не подготовленные к специфике труда под землей, не выдерживали всех тягот шахтерского труда. В их среде была высокой смертность, а кладбище, где хоронили спецпереселенцев, работавших на шахте «Чертинская - 2/3», теперь уже растянулось вдоль дороги, ведущей из Белова в Черту, почти до самого базара. И там, где еще совсем недавно горняки устраивали свои пирушки, теперь неровными рядами высились безымянные могильные холмики. А на замену умершим на шахту периодически привозили на крытых автофургонах новые партии спецпереселенцев из других районов Кузбасса.
... Весной пятьдесят первого к двухэтажному зданию комендатуры неторопливо подкатили два грузовика с крытыми брезентом кузовами. Из кабин выскочили два милиционера с револьверами на боку. Один из них, старший по званию, громко скомандовал:
- Выгружайсь! На поверку становись!
Из машин стали выпрыгивать люди, они на ходу разминали руки, ноги, негромко переговаривались. Одеты они были в серую рабочую одежду, на плече у каждого висела небольшая холщёвая котомка.
- Поторопись! - продолжал командовать милиционер. - Равняйсь, смирно! - С кривой усмешкой осмотрел он неровный, колышущийся строй, бросил: - Ладно, гвардейцы тыловые, вольно!
Вынув из планшета пачку листов, он начал перекличку.
- Свинцов, Ляпин, Котов…
В ответ раздавались то игривое, то угрюмое – «я», «здесь», «тут».
Прервав перекличку, милиционер сердито заявил:
- «Не здеся» и «не тута», а «я»! Вроде военные все, а прямо как деревенские мужики! И вообще, веселиться будете, когда полезете в шахту, а тута все должно быть сурьезно! - После чего перекличка продолжилась.
За всем этим действом из окна второго этажа здания наблюдал пожилой мужчина. Майор Кравцов два года назад сменил место службы: оставив гурьевскую милицию, переехал в Белово, где возглавил спецкомендатуру в поселке Чертинский. Вскоре в дверь его кабинета постучали, и, чеканя шаг, вошел милиционер:
- Товарищ майор, лейтенант Слепцов доставил из лагеря № 142 НКВД СССР для военнопленных сорок восемь единиц спецконтингента согласно документа для выполнения ими особого задания. Все здоровы.
- Что здоровы - это хорошо. Оно, здоровье, им здесь очень понадобится, а что касается «особого задания», так уголек они будут ковырять из-под земли. Тебе знакомо это дело?
- Мне-то нет, товарищ майор, но этот уголь они уже несколько лет ковыряют, обученные уже...
- Это хорошо, а то ведь нам тут их учить некогда - план давать надо, и веселиться в шахте, как ты говорил, им будет некогда. Ладно, расслабься, лейтенант, давай документы да присядь на табуретку, не засти свет.
Бегло просмотрев документы, майор кликнул своего помощника из приемной.
- Значит так, Василий, примешь товар у лейтенанта, объяснишь, где столовая, накорми шоферов и конвой, заправь машины перед дорогой и проводи, а людишек распредели по баракам. Да пересчитай сначала - сорок восемь штук должно быть. А теперь ступайте с Богом, оба!
Утром следующего дня в комбинате шахты было особенно людно. Получив наряд на смену, шахтеры выходили из раскомандировочных комнат и толпились в коридоре, многие перед спуском в шахту лихорадочно выкуривали последнюю папироску. В это же время в коридор влилась целая колонна мужчин. Они шли не- торопливо, внимательно рассматривая как само помещение, так и толпящихся здесь шахтеров.
- Ба, ребята, да это, похоже, новеньких привезли, так-нет, мужики? - кто-то высказал вслух предположение.
- Да вот, прислали к вам на помощь из Новокузнецка, - отозвался из колонны новичков чей-то задорный голос, - а то, говорят, совсем работать здесь разучились.
- Это кто ж такое говорит? - удивился один из шахтеров, докуривающий папироску, - врут все, гады!
- Хватит балабонить! - резко прекратил болтовню помощник коменданта, который шел во главе колонны новых работников. – Слушай мою команду: вам сказано было, за каким участком вы закреплены. Названия участков написаны на двери, начальники и их заместители вас ждут. Вперед! Не забудьте, что опаздывать на работу нельзя, ночевать только в своем бараке, а один раз в неделю отмечаться в комендатуре! Всё!
Офицер пошел на выход, а новички, заглядывая на названия участков или расспрашивая стоящих рабочих, стали расходиться по месту своей приписки.
К участку внутришахтного транспорта, у дверей которого толпились рабочие после наряда, готовые спуститься в шахту, подошли двое мужчин среднего возраста.
- Мужики, здесь подземный транспорт находится? Начальство здесь? - это спросил смуглолицый мужчина лет пятидесяти, черная шевелюра которого была богато разбавлена сединой.
- Здесь, уважаемый, - отозвался бригадир слесарей Терешкин, - и Виктор Иваныч, наш начальник, как раз на месте. - Он отступил в сторону, открывая дорогу новичкам. Едва они вошли в кабинет, как смуглолицего за рукав остановили.
- Фред?!
Тот обернулся и тоже удивленно воскликнул:
- Марк?! Как ты здесь?
Но это время раздался голос начальника участка:
- Всё, ребята, пошли, пошли! Потом знакомиться будете, а новеньких прошу в кабинет.
Новая встреча Марка Ратке и Фреда Кузнецова состоялась уже на следующий день.
- Не ожидал тебя встретить здесь, Марк, - сказал Кузнецов.
- Надо сказать, Фред, я и сам не ожидал, что окажусь здесь, да, видно, на роду так написано.
Федор Кузнецов, которого Марк Ратке знал как Фреда, последние два года работал на новокузнецких шахтах машинистом подземного электровоза, а потому с радостью был принят руководством участка, но в конце собеседования начальник участка предупредил новичка:
- Работать, Федор Гордеевич, вам придется на аккумуляторном электровозе, поскольку наша шахта опасная по газу. Но электровоз пока находится в ремонте, а потому вам придется помочь нашим слесарям отремонтировать эту технику.
Встретившись уже около ремонтируемого комбайна и воспользовавшись передышкой в работе, Федор отозвал Марка в сторону:
- На пару слов…
Когда они отошли в сторону от рабочих, он спросил осторожно:
- Как будем строить отношения, герр майор?
- А как бы вы хотели, господин есаул?
- За мной должок, Марк, ты же тогда в лагере пули пожалел для меня и отправил в Италию…
- А ты жалеешь об этом?
- Не жалею, - отозвался Федор и протянул руку для рукопожатия, - а за то, что пулю тогда сэкономил – спасибо на всю оставшуюся жизнь!
- Правильно, в трудную минуту надо держаться старых знакомых, старых друзей. И хотя тогда мы не успели стать друзьями, сейчас это может случиться.
- Конечно, может, только называй меня лучше Федор. Я почти дома, и отзываться на Фреда как-то не с руки…
- Хорош, однако, у тебя сегодня дом, Федор Кузнецов - барак!
В этот время к ним подошел Егор. Брезентовая сумка с инструментом была у него на плече.
- Марк, бригадир меня и Лешку Коробкова отправляет наверх по делам, а ты остаёшься здесь.
- Понял. Кстати, познакомься, это мой сослуживец...
- Тоже за Гитлера воевал? - с некоторым вызовом спросил Егор.
- О-о! Какой суровый молодой человек! - с легкой усмешкой произнес Федор, а Егор, смутившись собственной бестактности, заговорил уже извиняющимся тоном:
- Ну, в общем, меня зовут… Георгий. - И протянул руку.
Чуть замешкавшись, Федор пожал руку и тоже представился:
- Фред. Но про Гитлера всуе лучше не будем вспоминать, не так ли, Георгий?
- Да, конечно, - согласился Егор и поспешил за Коробковым, который уже направлялся к коренному стволу.
* * *
Переговаривались Федор и Марк во время работы и пока добирались на-гора, а после мойки вместе отправились в столовую. Их бараки находились рядом, и они, присев на скамейку, продолжали говорить, и, казалось, конца не будет тому разговору. Федор все это время не без удивления наблюдал за своим бывшим напарником по службе: куда делась надменность, где его холодный взгляд? Но вскоре он уже без внутреннего напряжения разговаривал с Марком, даже пытался шутить. Как все-таки неволя меняет людей, подумал он, и слава Богу!
И опять Марк взял на себя роль опекуна над Федором и пообещал похлопотать перед старшим барака о переводе его в свой барак.
- У нас тут публика почище, поинтеллигентнее: офицеры, русские, немцы, венгры, а там мусульмане, поляки, бандеры. Ох, и поганый же оказался народишко эти хохлы, так и норовят кого-то обмануть!
Так случилось, что почти все время с утра и до отбоя они находились рядом: вместе на работу, вся их смена проходила около электровоза, а вечером возвращались опять же вместе в барак. В выходной день Марк ознакомил Федора с Чертинским поселком, заглянули они и на базар, где прикупили всякой зелени, уже появившейся на торговых прилавках: лука, редиски, укропа. Это хоть немного скрасило их скудный стол. Впрочем, когда электровоз был, наконец, отремонтирован и Федор опробовал его в работе, встречи их стали реже. Теперь Кузнецов гонял своего железного коня в сцепке с вагонетками, наполненными углем, по лабиринтам шахты, а Марк на пару с Егором тоже мерил подземные километры, но уже пешком. Теперь они встречались только по вечерам в бараке. Слово свое Марк сдержал, и уже через неделю Федор перебрался в их барак. Его нары находились рядом с нарами Марка.
Вскоре Федор заметил, что иногда его товарищ куда-то исчезал по вечерам и появлялся глубокой ночью или вовсе утром, когда надо было идти на смену. О причинах таких отлучек Федор не стал спрашивать, решив, что Марк сам скажет, когда придет время. И вскоре оно наступило.
В первых числах июня им выдалось возвращаться вместе с шахты. Тогда-то и спросил Марк Федора:
- Ты чем заниматься будешь в выходной день? Не поможешь мне сараюшку сколотить для… одной моей знакомой?
- Это той самой, у которой ты иногда скрываешься по вечерам?
- У той самой, - сознался Марк.
- Я уже понял, что некоторых наших ребят из бараков привечают бабы. Что ж, это, пожалуй, выход как для одних, так и для других, мужиков-то много полегло, одни бабы вокруг. А супротив природы не попрешь! Так же?
- И так и не так… - как-то туманно ответил Ратке. – Я ведь, Федор, здесь хочу остаться. Женщина прекрасная, добрая, красивая. Ребенок есть, так у меня и там был ребенок, и тоже не свой.
- И что же, ты к ней не вернешься?
- А некуда возвращаться, Федя. Еще в 45-м, в Австрии, сообщил мне один знакомец, который на побывку ездил в Мюнхен, что взяла развод моя благоверная Эльза, продала отцовский дом, забрала своего сына и уехала с каким-то раненым летчиком, даже адреса не оставила. Что же мне остается делать?
Они стояли невдалеке от своего барака и решили закончить разговор здесь, поскольку в бараке им просто могли не дать договорить.
- Может быть, ты прав, Марк. Мужик ты еще молодой, а жить надо. А я вот хочу вернуться домой… Там у меня Марта и сын Юлиан. Ему уже за двадцать, совсем большой. Хочу хоть на свадьбу успеть. Слышал разговоры, что скоро амнистию объявят, и тогда могут разрешить выехать на родину.
- Федор, а ведь у тебя родина здесь?
- Видишь, какие повороты случаются: ты, немец, здесь останешься, а я, русский, туда хочу.
- Я ведь тоже амнистию жду, тогда, говорят, и по закону жениться можно.
- И дай тебе Бог удачи в этом деле, а помочь я, конечно, тебе помогу, заодно и с невестой твоей познакомлюсь. Тогда, может быть, и на свадьбу пригласишь.
Просмеявшись, они направились в барак.
Заранее предупрежденная хозяйка накормила гостей вкусным обедом, после чего они отправились работать.
- Вот здесь стояла сараюшка, да сгнила уже вся, - вводил Марк в курс дела товарища. - Его я разобрал и сложил за домом, но надо мусор убрать - тележка нужна.
- Мусор убрать, конечно, надо, но ты же не будешь сарай на том же месте ставить? Вон, прилепил его к стене дома - и порядок! Все досок меньше понадобится, а на каркас пойдет твой тонкомер, что ты спрятал за домом. Думай, где тележку взять!
- Кажется, придумал, - радостно заявил Марк. - Когда крышу Егору чинил, то видел у них такую тележку, с ящиком, и досок у них полно.
- Далеко это?
- Да нет, вглубь по улице метров триста-четыреста… Идем?
... Вскоре они остановились у оградки, окружавшей небольшой дворик невысокой избенки. Оглядевшись по сторонам, Марк недовольно буркнул:
- Опять этот любопытный дед!..
- Ты что ворчишь? - удивился Федор.
- Только не оборачивайся: сосед у них, что в доме напротив, пока ремонтировали крышу - от окна не отходил, все что-то высматривал, и сейчас нас разглядывает.
- Любознательный дед, наверное. Войдем в дом или сюда хозяев вызовем?
Марк неожиданно звонко свистнул. В окне мелькнуло чье-то лицо.
- Егор! Выйди к нам!
- Никак гости, Егорша? - спросила Алена Ивановна, сидевшая у окна.
– Никак Марк пришел?
- Щас, баб, - вскоре он был уже в ограде и катил перед собой тележку.
- Никита! - крикнула Алена Ивановна в надежде, что сын, находившийся в своей каморке, услышит ее. Услышал и вскоре присоединился к матери.
- Вижу, Марк, Егор и еще какой-то мужик… Ну-ка, ну-ка… - Он опрометью бросился на улицу, а в следующее мгновение женщина увидела, как он схватился с незнакомым мужчиной прямо у калитки.
- Ах ты, Господи! - вскричала она и, схватив кочергу, кинулась на помощь сыну. Испуганные Фая и Витюшка притихли в дальнем углу горницы.
- Вы что это удумали народ смешить, а ну разойдитесь! – Мелкими шажками она стремительно приближалась к мужчинам, размахивая кочергой.
Никита обернулся к ней и со слезами на глазах воскликнул:
- Мама! Это же наш Федя!!!
Ноги женщины подкосились, и она упала бы наземь, но была подхвачена сыновьями. Осторожно ведя мать под руки, они вошли в дом. За ними - Егор и Марк...
...С подачи вездесущей женушки Кондратия Пивоварова уже на следующий день все в поселке знали, что «к Кузнецовым накануне приходили два мужика, с которыми Кузнецовы сначала задрались, а потом пошли в дом и устроили гулянку...».
Теперь Федор Кузнецов редкий день после работы не заходил к матери. Как ни трудно было в те годы с питанием, а заботливая Алена Ивановна всегда умудрялась чем- нибудь вкусненьким угостить правнука Витюшку и воскресшего из многолетнего небытия своего старшего сына. Впрочем, в бараке вечером Федору теперь даже не с кем было поговорить: Марк, получив разрешение у нового коменданта, перебрался на постой к своей Любе Селезневой, а с другими обитателями барака ни он, ни Марк не заводили близкого знакомства. Встретились они как-то с Марком в мойке, и тот, отчаянно намыливая голову, успел шепнуть добрую весть:
- Федор, комендант новый совсем неплохой мужик, хотя раньше в милиции работал. Он, говорят, спокойно смотрит на то, чтобы спецпереселенцы жили на квартирах. Главное, чтобы работали хорошо да не нарушали порядок. Месяц пройдет – иди к нему с заявлением, а вдруг разрешит?!
Такая перспектива обрадовала Федора, и после истечения его месячного пребывания на шахте он отправился к коменданту...
Грузный пожилой мужчина с чисто выбритой головой, во френче сидел в своем кабинете, изучая рапорта старших по баракам, и делал пометки в журнале. В приоткрытую дверь он видел, как в приемную вошел спецпереселенец в робе. На пороге кабинета его остановил визгливый голос секретарши Марии:
- К Антон Иванычу нельзя, он занят!
Мужчина что-то стал пояснять глухим голосом, но та упорно стояла на своем. Невольно Кравцов вспомнил свою «железную секретаршу» в Гурьевском ГРОВД: такая же была неприступная! Он крикнул:
- Маша, пропусти гражданина!
Мужчина вошел, прикрыл за собой дверь и остановился у порога, нервно шурша листком бумаги.
- Ну-с, что надо?
- Хочу передать заявление...
- Доложитесь по форме, коли пришли!
Мужчина вытянулся и доложил на удивление густым голосом:
- Федор Кузнецов, спецпоселенец из третьего отряда, работаю на участке подземного транспорта, машинист электровоза.
- Ясно, а что за заявление?
- Прошу разрешить переехать из барака на квартиру в поселок. Оплату проживания буду оплачивать из своей зарплаты. Замечаний по работе не имею.
- Вот как: коротко и ясно! Никак военный?
- Когда война идет, нормальные мужики идут воевать, а не под кроватью прячутся.
- Это так, - с усмешкой ответил комендант, - так почему ты здесь, у меня в комендатуре, а не на воле? Не за тех воевал никак, на русских мужиков руку поднял, хотя сам русский?
- Русский, да русских мужиков не убивал, оружия в руках не держал, но состоял на службе у врага и потому здесь, отбываю наказание. Претензий не имею.
- Ишь ты каков! Это хорошо, когда все без претензий! Ладно, давай заявление, да присядь на табурет, что рядом с тобой, набегался, поди,
за день-то?
- Есть маленько, гражданин майор, - сдержанно ответил мужчина, кладя на стол свое заявление, после чего присел на табурет.
- Так, - быстро пробежал глазами заявление комендант,- значит, присмотрел бабенку вдовую и просишься к ней на постой? А что - тепло, сытно и... все такое разное? - Он ехидно улыбался, глядя на посетителя.
- Никак нет, гражданин майор, - мать встретил тут, старая она, без помощи ей трудно...
- Вот даже как? - комендант убрал с лица улыбку, - а ну-ка о себе подробнее? Где служил, в каком звании?
- Я тут недалеко родился, в Урском, в Гурьевском районе. Во время Гражданской войны, а я тогда еще совсем молодой был, ушел с казаками на Восток, а там - в Европу. Женился, работал на заводе, а когда война началась, меня призвали в школу абвера, агитатором...
- Постой, а почему тебя с завода призвали?
- Так война же, а я был уже есаулом...
- Экий ты шустрый оказался – есаул?..
- Так получилось, гражданин майор.
- М-да, и что же есаул делал в абвере во время войны?
- С немецким офицером ездил по концлагерям и агитировал казаков вступать в РОА.
- Значит, искал предателей? Много нашел?
- Мало...
- Значит, плохо искал!
- Плохо, но главное, народ в лагерях оказался крепким, хотя шкурников и там хватало. А однажды я сам подставился и призвал пленных не воевать против русских, потому, что война уже проиграна, а родина вам не простит этого предательства...
- И ты живой остался?
- Так получилось, гражданин майор, но меня послали на фронт, а там нас взяли в плен и потом сюда отправили.
- М-да, коротко, но ясно. Знаешь, есаул, мне нравится, что ты не к бабе просишься под подол, а к матери. И еще то, что мы с тобой почти земляки - я ведь тоже из Гурьевского района... Постой, постой, а у тебя родственника там не было, тоже Федора, тоже Кузнецова?
- Был, дядя - Федор Кузнецов. Он за большевиков был, в тюрьме сидел, а больше я о нем ничего не знаю.
- Зато я знаю. Встречался я с твоим дядькой: был он командиром ЧОНа...
- А что это такое - ЧОН?
- А-а, ты же за кордоном жил, даже не знаешь, что такое ЧОН... Части особого назначения, банды он гонял со своим отрядом по Сибири, потом служил где-то на Востоке, полковником был...
- Что с ним?
- Убили твоего дядьку, свои же убили в тридцать седьмом. Тогда у генералов и маршалов головы летели почем зря! М-да, встречался я с ним - лихой боец! Арестовать хотели по навету одного подлеца, а он им не дался. Кучу оперов положил и сам застрелился.
- У того подлеца есть фамилия?
- Есть, конечно, возможно, не одна. Я его сам выгнал из милиции, но он где-то живет теперь под чужой фамилией. Двуликие люди порой умудряются прожить две жизни, а это плохо! Я так считаю! Кстати, он и брата этого полковника подвел под монастырь.
- Моего отца? Гордея Михайловича?
- Ну, кто он по отчеству, я не знаю, но слышал, что Гордеем кликали. Ты же Гордеич? - он глянул в заявление, но там была только фамилия и роспись.
- Гордеич я... - ответил посетитель.
- Ну, вот, по его приказу раскулачили твоего батю, но когда комиссия пришла к нему...
- ...Он их встретил с топором в руках и умер от разрыва сердца. Мама мне уже рассказала. Как фамилия этого подлеца?
- Мать-то, наверное, знает, спросил бы.
- Какой-то Кутько Богдан Иваныч...
- Ну, вот, ты и сам все знаешь, а я здесь не причем. Мерзкий мужик, прямо скажем. Что, искать будешь, мстить?
- Шутите, гражданин майор, искать в моем-то положении? Но если встречу – не промахнусь!
- Ух! Смотри ты, кузнецовская закваска вылазит! Ладно, есаул, подпишу я твое заявление, живи у матери, но на работу не опаздывать, не нарушать режим, а то ты прямо с маминого дома можешь попасть в карцер! Открепись у старшего барака, и пусть он снимет тебя со столового довольствия – у мамы теперь будешь столоваться!
- Спасибо, гражданин майор. – Он взял подписанное заявление и направился к выходу, но задержался у двери. – Разрешите вопрос, гражданин майор?
- Валяй, есаул!
- Вы, похоже, очень смелый человек! Так разговаривать со спецпоселенцем, да еще отпускаете его на квартиру?..
- Никак угрожаешь, Кузнецов?
- Никак нет, гражданин майор, просто я много слышал, что все энкэвэдэшники – сущие звери, а тут оказывается, что не все...
- Ну-ну, ты еще похвали меня, а я заплачу! Я тоже зверь... был когда-то... наверное, но сейчас я уже старый стал, устал бояться, да и вижу, с кем говорю. Может быть, меня ты и предал бы, но ведь за тобой мать?! Так?
- Так.
- Ежели что случится, то не только ты, но и вся твоя родня загремит под фанфары! Ты же не дурак? Нет, вижу, и еще потому я так с тобой говорил, что мой рапорт об отставке уже там, - он поднял палец вверх.- Может, ты еще и переехать к мамочке не успеешь, а майор Кравцов уже будет пенсионером. Ступай, есаул, и забудь, что слышал здесь!
* * *
Решив вопрос со старшим по бараку и забрав свой скромный скарб, Федор торопился в тот маленький домик, где его ждали родные люди. Наконец-то, думал он, за много лет судьба ему улыбнулась: он встретил мать, брата, племянника и даже внучатого племянника. Практически вся кузнецовская родова была вместе. Его появление в доме все встретили радостно, и только Фая, насупив губы, упорно молчала. Появление в тесной избушке еще одного взрослого и практически незнакомого ей мужчины ее не радовало. Егор, словно поняв настроение жены, пытался как-то скрасить ее настроение, шутил. Уже за столом, подняв тост за удачу, Федор озвучил мысль, которая весь вечер держала в плену Фаину.
- Тесновата избушка становится, стеснять молодых да старых мы не будем, сделаем так: стенку предбанника... прости, Никита, что я так неблагозвучно обозвал твои хоромы, но мы одну стенку разберем и увеличим ее на два-три метра. Мне этого хватит, даже еще разгородиться с тобой сможем деревянной перегородкой. В самые морозы, конечно, там будет холодновато, тогда придется спать в горнице на полу. А как иначе?
- А ежели стены сделать засыпными?- спросила Алена Ивановна. У нас отец Ермохи в Урском долго жил в такой избушке, пока дом из бревен не справили. И ничего - выжили.
- Пожалуй, это выход, - согласился Никита. - Новый дом нам сейчас не поднять, а жить-то надо. Делаем двойные стены и простенок засыпаем золой и опилками...
- А чтобы пыль не проходила сквозь щели - оклеить стены изнутри старыми газетами, - предложила зарозовевшаяся от выпитой настойки мать.
Больше недели мужчины колотили себе жилище, им помогал Егор, и даже Витюшка норовил быть чем-то полезным своим дедам. Едва сдерживая раздражение, Фаина однажды предложила Егору прогуляться в поселок, сходить в дом культуры «Горняк», пройтись по недавно заложенному скверу. Уже в дороге она принялась жаловаться Егору о том, как ее утомила эта жизнь в тесноте, этот вечный перестук молотков и топоров, мужчины, куда ни ткнись.
- Мы даже пообниматься толком не можем с тобой раз в неделю, то Витюшка не спит, то бабушка, а теперь еще зимой эти мужчины будут спать рядом. А отец-то нет-нет, да еще кричит по ночам...
- Но он же раненый!
- Ты хочешь, чтобы и я кричала от сумасшествия? Скоро будет! Устала я, Егор, так жить!
- Ну, что ты, Фаечка, по дому все бабушка делает, ты даже посуду редко моешь, за Витюшкой только она смотрит, мы же только по выходным гуляем с ним. Разве что когда стирку затеете, то и тебе достается...
- Но я еще и работаю, дорогой мой муж!
- Но ты же не в шахте вагонетки толкаешь, а знаешь, как бабы, что работают под землей, пашут?! Это тебе не рисуночки рисовать на бумаге...
- Ах вот как! - Она резко дернула плечиком и ускорила шаг. Егор побежал за ней вдогонку и уже другим тоном заговорил.
- Ну, Фаюша, ну, что делать-то? Ведь не выгонишь дядьку в барак после всех его мытарств, а отца больного куда?..
- Вот дружок твой, Юрка Рыжов, холостяк, а сумел получить хорошую комнату. Он же как-то тебе хотел помочь в этом?
Словно тень легла на лицо Егора. Ему вспомнилась нагловатая и самодовольная физиономия дружка, с которым они теперь встречались очень редко, и это вполне устраивало Егора. Еще и потому не хотел он лишних встреч с Рыжим, что всякий раз в разговоре тот вспоминал их «дядю», Петра Петровича, а это возвращало унизительные разговоры и тайные страхи, что его двойная жизнь может внезапно раскрыться. Больше года он не видел «дядю» - дальше бы так!
- Ну, ладно, Фая, я подумаю, как решить этот вопрос, в конце концов, пойду в шахтком и напишу заявление на комнату: семья, ребенок, скажу, что другого ждем, бабушка престарелая... В общем, придумаю, а сейчас мы погуляем по парку и сходим в кино.
- А какая сегодня картина? - Похоже, Фая пошла на примирение и больше о квартире разговор не заводила.
В доме культуре шел фильм «Повесть о настоящем человеке». Фая уже слышала о нем и только губки сморщила:
- Опять про войну! Не хочу я идти на него.
Уставший от капризов и претензий жены, Егор согласился:
- Идем гулять в парк, на качелях покачаемся, на каруселях, может, пиво продают...
- Это хорошо бы, - заулыбалась жена, - а то жарко. А если надумаем, то и в кино сходим на последний сеанс, людей-то немного и билеты есть...
За час, что они гуляли по скверу при доме культуры «Горняк», они обошли все аттракционы, которых оказалось не столь много, и уже на выходе заметили небольшую толпу, собравшуюся около бочки, где розовощекая продавщица, левой рукой налегая на насос, разливала пиво по банкам и кружкам.
Прохладное пиво вернуло молодым бодрости, и уже сама Фая предложила «посмотреть картину про войну».
- Привет, молодожены! - вдруг раздался у них за спиной громкий озорной голос. Они дружно обернулись: с сияющим лицом перед ними стоял Юрий Рыжов.
- Хм, шутник, - буркнул в ответ Егор,- у нас сыну уже семь лет, а ты все молодоженами дразнишь.
- Ладно, ладно, уж и пошутить нельзя! Сейчас я возьму себе кружечку, освежусь, а потом пойдем ко мне в гости...
- Мы хотели идти в кино... - пытался возразить Егор, но Фаина быстро согласилась:
- Идем, идем, и ты покажешь нам свою комнату?
- Конечно, и даже угощу стаканчиком вермута!
Щелкнув замком, Рыжов распахнул дверь настежь, приглашая войти:
- Для друзей мой шалаш всегда открыт!
- Посмотрим, посмотрим, какой у тебя шалаш! - осторожно переступая порог, проговорила Фая. Егор прошел молча и сразу закурил.
- А что ты ремонт не делаешь? - принялась наводить критику женщина. - Потолки все серые...
- Это потому, что я здесь курю, да и твой Егор тоже коптит мой потолок, - шутил хозяин, доставая из стенного шкафа бутылку вина, стаканы, сухари и несколько яблок.
- А занавески что не повесил? - продолжала чинить допрос Фая. - Заклеил окна газетами... Говорят, так во время войны делали, чтобы стекла не вылетали.
- Ну, хватит меня позорить, - попытался успокоить придирчивую гостью Рыжий. - Предлагаю выпить за то, чтобы и у вас побыстрее появилась такая же комната, и мы ходили бы друг к другу в гости!
А занавески появятся, как только я женюсь.
- Так что тянешь? - вставил свое слово в разговор Егор. - В сорок лет пеленки стирать будет сложно.
- Во-первых, этим у меня будет заниматься жена или теща или, как у вас, бабушка. А во-вторых, мне еще и тридцати нет, так что все еще впереди.
Отпив вина, Фая со стаканом в руке продолжила осмотр комнаты, оставив мужчин у стола.
- А где клуб «Горняк»? Видно из окна?
- Видно. Ты открой его и посмотри направо, только надо побольше высунуться, там дом его немного закрывает, но угол все же видно.
Пока женщина разбиралась с окном и пыталась разглядеть ДК, мужчины продолжали попивать вино и разговаривать.
- Ты слышал, что на ваш участок с «Пионерки» перевелся молодой механик, кажется, Сигарев его фамилия?
- Слышал, видел, как он ходил с документами и даже на участковом собрании уже выступал. А что ему там не работалось?
- Говорят, въедливый мужик, до всего докапывается, вот как твоя жена. Говорят, на «Пионерке» какую-то критику навел на собрании, что-то надо улучшить, усилить, а главный механик той шахты мужик обидчивый оказался, вот он и направил его сюда, мол, пусть здесь критикует. А тут еще скоро новая шахта вот-вот откроется, шахта «Чертинская-1», слыхал?
- Это давно все знают.
- Он еще только вышел на работу, а ему уже комнату выделили в том доме, что мешает мне «Горняк» рассматривать из окна. Точно такая же комната, как моя, но только на первом этаже. Он уже ремонт там делает.
- Ну, а мне до его комнаты? - усмехнулся Егор.
- Дурила, если его сдать «дяде», то комната останется свободной, а тут и твое заявление... Ты, кстати, подал его в шахтком?