Людмила Чидилян. Лида в поисках любви. Роман (начало) ч. 2
- Вы к сумасшедшим как относитесь? Боитесь?
- А что, Вам плохо?! - спросил он с тревогой и без иронии.
- Ну, не настолько, чтобы лечиться, хотя, наверное, в пограничное отделение прилегла бы.
- Не делайте этого! В нашей стране никак нельзя этого делать! - Сережа сказал это с горячностью человека, имевшего подобный опыт. И, как бы отвечая на мои мысли, продолжил:
- Сам я не лежал, но знаю от других. Вас как зовут?
- Лидия.
- Мы знакомы?
- Наполовину. Вы меня не знаете.
Я не стала напоминать ему о нашей встрече, хотя раньше не собиралась это скрывать.
- Что Вы хотели от меня, Лидия? Или хотите?
- Я хочу, чтобы Фриде больше не подносили платок.
- Какой Фриде? Какой платок? Вы, правда, больны? - и я с ужасом поняла, что он еще не читал второй части "Мастера", из которой была цитата.
- Нет! Нет! Это из книги, вернее из журнала "Москва" 1 номер за 1967.
- Не читал. Но догадываюсь, что Вы имеете в виду.
Я уже предвкушала, как сейчас мы перейдем к обсуждению романа, но, вероятно, его кто-то позвал, и я услышала:
- Сейчас больше говорить не могу. До свидания.
- Я позвоню Вам?
- Да.
- Завтра?
- Позвоните.
На следующий день я позвонить не смогла. У нас на курсе сменили педагогов по режиссуре и актерскому мастерству, и в группе произошел раскол, назревавший уже давно. С первого семестра, даже еще с абитуриентства, студенты разделились на "обожателей" руководителей курса: Заслуженного работника Культуры, известного провинциального режиссера Пал Палыча и бывший актрисы с прокуренно-баритональным сопрано Дианы Львовны и "остальных". Я и Марина относились к числу "остальных", находившихся в меньшинстве. Класс обожателей составляли почти все юноши, многие из которых только что отслужили в армии, пребывание в ВУЗе рассматривали как отдых после битвы и поэтому все предлагаемые Пал Палычем и Дианой Львовной приемы обучения режиссуре (типа пятичасового чтение вслух книги "Моя жизнь в искусстве", публичного обсуждения личных качеств неугодных студентов) принимались ими под козырек.
У нас с Мариной подобное занятия вызывали недоумение, за что мы весь первый курс мыли сцену вместо игры на ней. Если бы не отличные оценки по общеобразовательным предметам, я вообще была бы отчислена. На втором курсе руководители как-то охладели к своим питомцам, да и программа по специальности предполагала большую самостоятельность студентов, и отношения между "обожателями" и "остальными" постепенно стали переходить в творческие, тем более, что курс был актерски сильным. Каждый при поступлении выдержал конкурс пятнадцать человек на место, и многие ребята были по-настоящему талантливы.
Но вот уволили Пал Палыча и Диану Львовну, и противоречия возобновились уже в острой форме. Юноши написали письмо в деканат с просьбой вернуть педагогов на свои места и требовали, чтобы каждый студент группы поставил свою подпись. Сама идея письма, на мой взгляд, была наивна и к положительному результату привести не могла, а поскольку я не только не испытывала чувства сожаления, но и рада была любым новым открывавшимся возможностям, то, естественно, ничего не подписала. До позднего вечера в нашей забитой обломками прошлогодних декораций аудитории выяснялись отношения с переходом на личности, особенно, как всегда, досталось Марине, и, как всегда, я ее защищала. Ни уговоры, ни угрозы бойкота не заставили нас изменить решение.
От непонимания и ерничания однокурсников в горле возник ком и мешал дышать всю дорогу от института до дома. И только радость от вчерашнего общения с Сережей, возможность еще раз говорить с ним утешали меня и не давали разреветься в автобусе.
Когда в следующий раз я набрала номер, долго шли гудки, я уже собиралась положить трубку, как раздался голос слегка запыхавшегося Сережи:
- Але! Але!
- Это я Вам звоню опять.
- Я - это кто? - мне показалось, что он узнал меня, но спросил специально, чтобы подчеркнуть, что для него мой звонок является рядовым.
- Лида.
- Лида-Фрида, - он неожиданно хихикнул, - перезвоните мне, я только зашел и не успел еще раздеться.
"Ни здрасьте тебе, ни пожалуйста", - подумала я, но, конечно, через некоторое время снова набрала его номер. В этот раз мы общались недолго, (по моим ощущениям минут пятнадцать), но, оказалось, прошло два часа. Сейчас сама бы хотела узнать, о чем был разговор, но подробностей почти не помню. Зато незабываемо состояние эйфории от его низкого, иногда приглушенного тембра, от которого замирало мое сердце, интонаций, игриво-веселых, вопросительных, неожиданно проникновенных и мягких. Конечно, сначала инициатива в разговоре исходила от меня. Я комментировала известную мне информацию о нем, разумеется, не называя источник, печалилась по поводу несовершенства мира, чуть насмешничала, наверное, чуть кокетничала, задавала вопросы, но, к своему удивлению, так и не успела спросить про "Мастера". Он пока не догадывался или делал вид, что не догадывается, кто я, нас вполне устраивал тот минимум знаний друг о друге, которым мы владели на данный момент.
Ах, как чудесно с этого дня изменилась жизнь! Произошло невероятное - мой вымышленный герой материализовался, и достаточно было набрать номер, как начиналась такая реальность, что захватывало дух. Обычно кто-то из нас, чаще это была я, звонил вечером, часов в восемь, и мы говорили до поздней ночи или даже до утра. Тема была любая. Принцип киргизского акына "что вижу, то пою" нам вполне подходил. Не было деления на главное и второстепенное, потому что все было главным и все не имело значения. Но все же у каждого определилось приоритетное направление в разговоре. Я вставляла поэтические цитаты, а Сережа был мастер постановки парадоксальных вопросов и составления интеллектуальных лабиринтов, в которые мы оба с удовольствием входили и вместе искали выход. О подробностях наших биографий говорили мало. Я узнала только, что он старше меня на два года, учится на четвертом курсе физического факультета, брал академический отпуск, (причину не назвал), живет с родителями, есть старший брат, у которого уже своя семья. Информации было не так много, если учесть, что наше телефонное общение длилось уже почти два месяца.
За это время я всерьез увлеклась режиссурой. Новые педагоги по специализации работали с нами по методу Петра Ершова, предполагающему системность и четкую логику в освоении драматургического материала. Я сразу оценила все преимущества Ершовского подхода, фанатично применяла его на занятиях, вечерами пыталась объяснить Сереже разницу между "пристройкой" и "оценкой" - слагаемых элементов системы, и хвалилась успехами. Сережа уже, конечно, догадался, где он увидел меня в первый раз, но мы это не обсуждали. Он не задавал вопросов о моих родственниках и друзьях, но внимательно слушал институтские новости, интересовался деталями, пытался вспомнить, что он знает о старшей дочери Вассы Железновой, чей образ я должна играть в курсовом спектакле. Проблем, связанных с его специальностью, мы не поднимали. В школе у меня по физике была "слабая" четверка, в чем я честно призналась, и Сережа щадил меня, хотя иногда, в моменты особого игривого настроения, неожиданно просил объяснить ему что-нибудь из области точных наук, например, чем вес тела отличается от массы.
Я понимала, что телефонное мое счастье не могло длиться вечно, но ничего менять не собиралась. Хотела ли я его видеть? Не то слово! Но впервые я засомневалась: могут ли мои личные качества, мой пыл и энергия закрыть ему глаза на внешнее несовершенство. А если к этому прибавить отсутствие приличного гардероба, то становилось понятным, почему я боялась личной встречи. Но она, конечно, состоялась. Во время нашего очередного диалога Сережа неожиданно сказал:
- Я так серьезно стал относиться к учебе, что, боюсь, скоро лицо потеряю. Пора немного расслабиться. По-моему, мы это заслужили?
- Правда Ваша, господин.
- Я серьезно. Что ты делаешь завтра в десять? - я замерла.
- Надеюсь, буду разговаривать с тобой.
- Я имею в виду утро. Ты могла бы завтра прогулять?
- Прогулять, загулять – звучит интригующе.
- Я приглашаю тебя к себе в гости.
Ничего неприличного в этом предложении не было. Юноши и девушки из нашей компании часто приходили друг к другу домой: пили чай, слушали музыку, иногда целовались, возможно, было и продолжение, но не в случае со мной. Чего ждал от этой встречи Сережа, я не знала.
- Ты придешь?
- Да.
Он назвал свой адрес, который мне и так уже был известен из телефонной книги, и я засобиралась.
Глава третья
Когда моему папе предложили организовать хор народной песни в Доме Культуры Кемеровского химкомбината и семья переехала из Белова в областной центр, мне было девять лет. Ему, как и обещали, дали трехкомнатную квартиру в Центральном районе, в только что сданном пятиэтажном панельном доме. После беловских кирпичных хором, с высокими потолками, широкими коридорами, нам с Сашей (братом) новые стены казались не совсем настоящими, как будто мы вместе со взрослыми участвуем в новой игре, где все чуть-чуть понарошку. Зато к игре этой прилагались долгожданные аттракционы: газовая плита, горячая вода, ванная, которые скоро примирили нас с усеченностью личного пространства. Постепенно я привыкла к своей комнатке, радовалась ей и виду, открывавшемуся из окна: цирк и панельные многоэтажки на холме.
Город Кемерово не блещет архитектурными шедеврами. Однотипные, в основном, серо-прямоугольные строения отличаются друг от друга расположением и этажностью. Крыши домов низкие, видимое их отсутствие производит тревожащее впечатление незавершенности, вызывает жалость к этим зданиям-созданиям, убогим и безголовым.
Но, конечно, я люблю этот город, особенно старую центральную его часть с тополями, рябинами, липами вдоль дорог, с островками сирени в яблоне-черемуховых скверах, с бульварной улицей Весенней, украшенной клумбами неописуемой красоты, с уникальной гранитной набережной вдоль Томи и с домами сталинской архитектуры, облицованными розовым туфом.
Я и Сережа жили на одной улице недалеко друг от друга, он в старой части города, я в новостройках. С десятилетнего возраста я регулярно, как и многие жители города, со страхом приходила в его дом, в котором на первом этаже находилась стоматологическая клиника для взрослых и детей.
В этот раз зубы были в порядке, но страх оставался, хотя и имел другую природу. Обычные мои приемы его преодоления, как то: обсудить с подружками проблему, представить, что все уже позади - в этот раз сработать не могли. Я никому не сказала, что пойду к Сереже домой, и не могла предугадать, чем кончится наша встреча.
Утром, когда родители ушли на работу, я сделала легкий макияж, на что ушло около получаса, надела подходящее, оно же единственное, сшитое в ателье платье синего цвета с воротником-стойкой и встречными складками, накинула пальтецо, прихватила вязанную мохеровую шапочку и помчалась по известному маршруту с пылающими щеками и горящими глазами, вызывая своим решительным видом тревогу у встречных прохожих.
Сережа открыл дверь сразу же после моего звонка. Я зашла и прикрыла глаза рукой, сделав вид, что ослеплена сиянием его красоты. Он оценил, смутился, рассмеялся, помог мне раздеться, и мы пошли по длинному коридору, минуя спальню родителей и гостиную, в его комнату. Я встала у двери и осматривалась, пока Сережа отлучился на кухню. Большой письменный стол с двумя тумбами, деревянные книжные стеллажи, кресло-качалка, (раньше я его видела только в кино или нарисованным), диван с клетчатым пледом - ничего лишнего, все на своих местах и все импортное. В моей комнате набор был почти тот же, но совсем в другом исполнении: стол, полки и металлический кронштейн, на котором они крепились, делал папа с другом, диван перетягивал дядя Коля. У меня, как и у Сережи, было уютно, но вид его жилища к тому же напоминал фотографию образцового интерьера из заграничного журнала. Пока я из окна рассматривала проезжую часть, появился хозяин комнаты, с подносом в руках, на котором стояла тарелка с нарезанными яблоками, сыром, бокалы и бутылка вина, что говорило о подготовке к встрече.
Мне показалось, что Сережа был напряжен (конечно, не так, как я) и улыбкой пытался это скрыть.
- Ты ведь любишь сухое? - спросил он, открывая бутылку. - "Рислинг" тебя устроит?
"Да я бы сейчас и уксус выпила", - подумала я, но вслух сказала:
- Приличные девушки по утрам вообще не пьют, - помолчала и добавила, - и в гости к молодым людям не захаживают.
- От чего, наверное, им очень тоскливо?
- Не могу знать. Мое пребывание здесь лишает возможности говорить за них.
Он долго не мог открыть бутылку, чем выдал свое волнение, наконец справился, разлил вино, мы подняли бокалы.
- За воссоединение голоса с телом! Я рад, что ты пришла!
- Я рада, что ты рад!
Он усадил меня в кресло, сам сел на диван и молчал. Покачиваясь, я нарушила образовавшуюся паузу отрывком из Ахматовского стиха:
- "Я пришла к поэту в гости.
Ровно полдень. Воскресенье.
Тихо в комнате просторной,
А за окнами мороз.
И малиновое солнце
Над лохматым сизым дымом,
Как хозяин молчаливый,
Ясно смотрит на меня.
У него глаза такие,
Что запомнить каждый должен,
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть".
Сережа молчал. Я поднялась и стала рассматривать книги на полках: большинство из них, судя по названиям, были связаны с техникой, математикой и физикой. Много словарей и справочников, кое-что было на английском, из художественной литературы - популярная классика, которая обычно покупалась на талоны от сдачи макулатуры или по знакомству.
Сережа откинулся на спинку дивана, смотрел на меня и по-прежнему ничего не говорил. Вынести это было тяжело.
- Пытка молчанием как прием развлечения гостей?
- Мне приятно с тобой молчать. Молчать и слушать, - он опять налил нам вина.
- Почитай что-нибудь еще! - но раздался телефонный звонок, и Сережа пошел в коридор брать трубку.
Когда он вернулся, настрой его уже был другим. Оказалось, что звонили сокурсники, будь они неладны, и вечером ему придется заменить одного из них на университетских соревнованиях по баскетболу.
У Сережи я еще оставалась часа два, мы ответили на вопросы нескольких шутливых тестов на самопознание, сравнивали результаты, уличали друг друга в неискренности, смеялись, но тот проникновенный, доверительно-трогательный мотив начала нашей встречи не возвращался.
Когда я уходила, Сережа помог надеть пальто, протянул шапку, и наши руки встретились. Во всех женских романах вы прочтете, как героиню колотило от любого соприкосновения с любимым. Я исключением не стала. А что уж говорить о моем состоянии, когда он наклонился и на прощание слегка поцеловал меня в щеку?
Домой я возвращалась уже другим человеком. Мир мой поделился на две части: в одной, где был Сережа, предполагалась жизнь, а другая часть стала лишней. Теперь по ночам я с трудом засыпала, днем забывала поесть, когда ела, вкуса не ощущала (в результате, правда, похудела, в каждом минусе есть свой плюс), после института никуда не ходила - сидела у телефона. Состояние это было новым для меня и вызывало некоторую тревогу. Особенно раздражало угрожавшее захватить все волевое пространство необоримое чувство неуверенности в себе, появлявшееся в общении с Сережей. В институте, наоборот, я лидировала на занятиях по режиссуре, удивляя педагогов неожиданными подходами к прочтению образов, но дома, стоило позвонить Сереже, как во мне будто срабатывал переключатель с нормального человека на зачарованную дуру.
Но, слава Богу, изменения, происходящие со мной, Сережа пока не замечал. Мы по-прежнему общались по телефону, о новой встрече оба молчали и жили одним днем.
Наступала долгожданная предновогодняя пора. Уже с начала декабря я мысленно посылала приветы елкам, мерзнущим на балконах и терпеливо ждущим своего часа. К Новому году горожане готовились ох как заранее! Стояли в очередях за мандаринами и апельсинами, мели по сусекам своих знакомств в общепите, старались всеми правдами и неправдами проторить дорожку или хотя бы узкую тропинку к заднему крыльцу гастрономов и заполучить-таки заветную баночку печени трески, зеленого горошка, соленую красную рыбу, палочку сервелата, коробку конфет "Ассорти" и, конечно, бутылку-две "Советского Шампанского".
В нашей семье добычей дефицитов успешно занимался папа. Он же готовил к новогоднему столу свое фирменное блюдо - цыплят табака, мама и Саша делали салаты, а я пекла "Наполеон". Раньше, когда родители были моложе, они отмечали все праздники большой компанией во Дворце Культуры. Но со временем пыл поубавился, и уже лет семь они с радостью встречали Новый год дома. Сначала за столом мы сидели вчетвером, но после двенадцати приходили друзья, подруги, соседи, друзья соседей. Я, папа и мама, по просьбе гостей, пели на три голоса, постепенно слушатели присоединялись к исполнителям, и трио превращалось в хор. Мама играла на гитаре, песни переходили в частушки, частушки - в танцы, танцы - в пляски. Часам к трем особо разгоряченная часть компании шла кататься на горках, а остальные, в основном молодежь, оставались дома смотреть долгожданную, манящую прелестями заграничной жизни передачу "Мелодии зарубежной эстрады".
Эта радостная новогодняя кутерьма была любима нами, вспоминалась весь год и поднимала настроение. Поэтому, когда Сережа в очередном нашем телефонном разговоре спросил меня: "Где ты обычно встречаешь Новый год?" - я автоматически ответила: "Дома с родителями". Последовала пауза.
- А ты, наверное, на крайнем Севере? В компании со Снежинками?
Он засмеялся
- Что за намеки! Хотя, если из Москвы на Новый год приедет мой друг, снежинки и правда слетятся.
О друге я ничего не знала, Сережа раньше о нем не говорил, но подсознательно я сразу же воспротивилась его приезду и мысленно просила: "Не приезжай, не приезжай, пожалуйста!"
Когда до Нового года оставалось три дня, друг, которого звали Алексей, все-таки приехал. Я об этом узнала одной из первых, потому что Сережа позвонил мне и пригласил встречать с ними праздник. От неожиданной радости до меня не сразу дошел смысл последующего вопроса, я переспросила:
- Есть ли у меня подруга? Есть, конечно.
- Может ли она прийти с тобой?
К ответу я не была готова.
- Ты подумай и перезвони мне!
Кандидатура Веры исключалась сразу: во-первых, влюблена, во-вторых, взаимно. У Иры вообще дело шло к свадьбе. Оставалась Марина. Марина... Более противоречивого человека в моем окружении не было. Она единственная из всего потока написала на "отлично" вступительное сочинение и единственная из группы, зная фактический материал, не могла выстроить его в логичный ответ на семинарах по истории. Марина быстро и точно давала психологический портрет собеседника, но отношения с людьми строила без учета своих наблюдений, боялась конфликтов и постоянно была в их центре. Она рисовала, шила и вышивала, обладала природным художественным вкусом, давала мне советы в подборе элементов гардероба, но сама часто одевалась небрежно. Высокая, статная, с формами, приближающимся к пышным, Марина выбрала для себя стиль дамы эпохи декаданса и, когда накладывала косметику, становилась невероятно соблазнительной, шикарной, притягивала внимание многих мужчин. Но без косметики выглядела почти дурнушкой. Жила она в центре, в трехкомнатной квартире, в состоянии непрекращающейся холодной войны с мамой. Дружеские наши отношения еще только начинались складываться, но я ей рассказала о приглашении Сережи и предложила составить компанию.
Марина согласилась с радостной поспешностью. Более того, через час позвонила и сообщила новость:
- Алексей никакой не москвич, они с Сережей твоим одноклассники! Вся школа за ними бегала! Один белый, другой черный - два веселых гуся! - пропела она в конце.
- Откуда ты знаешь?
- От Лильки, она с ними в параллельном классе училась, а с Алексеем - в музыкалке, – у Марины действительно было много знакомых, причем в самых неожиданных сферах, неудивительно, что к ней слетались новости, о которых из газет не узнаешь. - Да ты его сама видела, помнишь, он с нашими эстрадниками на концерте играл?
- Это тот красавчик?
- Ну, конечно! Вспомнила?
И у меня мелькнул образ высокого стройного брюнета, с вьющимися длинными волосами, с отрешенным видом играющего на гитаре. Такого запомнишь сразу. "Надо же! И друг ему под стать", - подумала я о Сереже.
- Ну, в чем пойдем? – Марина взяла инициативу. - Времени в обрез.
Мы увлеченно стали решать эту проблему, но для меня более актуальным был вопрос о том, как отпроситься у родителей с нашего семейного праздника.
Сначала я сказала брату, и он тут же приуныл. Мы с Сашей уже давно пережили период детского соперничества за родительское внимание, я с радостью допустила его в круг своих друзей, и он, хотя был нас младше на два года, органично вписался в компанию, а своим остроумием делал некоторые наши встречи неповторимыми. Летом, по настоянию папы, Саша собирался поступать в военное училище и возлагал надежды на этот Новогодний праздник, последний в его школьной жизни.
- Счастливая, сестра! Ну, ничего, на следующий год я тоже уйду на всю ночь! А ты у папы уже отпросилась?
- Сегодня вечером попробую.
В нашей семье все решения принимала мама, а папа или утверждал их, или нет, его слово было последним. С детства в устной форме он внушал мне правила поведения приличной девушки: "После одиннадцати придешь – ноги оторву"; "Будешь горбиться – привяжу кол к спине!"; "Если с пацанами сама знаешь что - оторву голову!" Эта словесная агрессия ничуть меня не пугала. Я любила его, знала, что он мною гордится, никогда никому не даст в обиду и, по большому счету, всегда будет на моей стороне. Высокий, крепкого телосложения, голубоглазый, с седеющими кудрями, папа был сильным и никого не боялся, авторитетов не признавал, но прислушивался к маминым советам. Несмотря на его строгости, именно он организовал мою поездку к морю после первого курса. Он доверял мне, и я старалась его не подводить: вечерами после одиннадцати почти всегда была дома, отпрашивалась, когда уходила ночевать к подругам, в отношениях с мальчиками хотя и подходила к запретной черте недопустимо близко, но не переступала ни разу.
- Я и Марина собираемся на Новый год в гости,- сказала я родителям.
- Куда? Кто там будет?
- Вы их не знаете.
- А вы их знаете? - спросил папа.
- Одного она знает точно, уже два месяца по телефону переговариваются, - ответила за меня мама и продолжила. - Иван, пусть идут. Она же уже на третьем курсе!
- Ты собираешься быть там до самого утра?
- Как получится.
- Давай пораньше приходи.
Когда Марина зашла за мной, я ахнула, увидев какая она: в вязанной из тончайшей шерсти кофточке с ажурными вставками, в коротком сарафане из мелкого вельвета (все связала и сшила сама), в легкой дубленой курточке, в высоченных сапогах (у кого успела взять?!), с изысканным макияжем, с загадочным взглядом.
Я тоже уже была готова. Марина окинула критическим взглядом одолженную у Веры юбку, узкую, синюю, чуть удлиненную, сшитую из форменного сукна (Верин папа был полковник); желтую, из натурального крепдешина блузку; низку бус из искусственных кораллов и одобрительно сказала: "Достойно и по-взрослому. Идем!"
Я надела свое старое, но еще не совсем потерявшее вид пальто с серым каракулем, мамины выходные сапоги на высоком каблуке, на голову набросила шарф, и мы выпорхнули из подъезда.
Ночь была туманно-морозная. Спасаясь от холода, до места встречи мы почти летели. Сережа и Алексей, тоже замерзшие, уже ждали нас на углу Дома Политпросвета. Коротко поприветствовали друг друга, и наша компания, под звяканье бутылок в сумках мальчиков, двинула быстрым шагом в сторону главпочтамта. Не дойдя нескольких домов, мы свернули во двор и наконец оказались в теплом подъезде.
Для наступающей новогодней ночи здесь было необычно тихо. На третьем этаже Алексей открыл ключом дверь, включил свет, и мы очутились в прихожей.
- Ну и что нам за логово досталось? Давайте осматриваться, - сказал Сережа, и я поняла, что он здесь тоже в первый раз.
Квартира состояла из двух смежных комнат, в маленькой стояла только двуспальная кровать, в другой, побольше - диван, телевизор и квадратный стол. Было неуютно. Убогость обстановки стала еще очевидней, когда юноши сняли дубленки и явили себя во всей своей красе, стройности, стильности, как будто материализовались с обложки заграничного журнала.
Я предложила свою помощь в организации праздничного стола из принесенных мальчиками продуктов, и мы с Мариной очутились на кухне.
- Обалдеть, Лидка, какие мужики! Полгорода на нашем месте хотели бы очутиться! Ой, смотри, Мурфатлар! А вот и твое кисленькое, - она достала бутылку Ркацетели, - А шампанского сколько! - действительно, спиртного было значительно больше, чем закусок.
- Они что, споить нас решили?- продолжала Марина. – Не тут-то было, мы бдим! Лида, ты что молчаливая такая? Что-то не так?
- Не знаю. Неуютно как-то, Алексей - подарок еще тот! Слова лишнего не скажет.
- Это он от мороза! Вот сейчас выпьет, отогреется, и мы его разговорим! Давай, режь сыр скорее, а то старый год проводить не успеем!
Я немного успокоилась, но все равно чувствовала новую, чуть фальшивую ноту, вносимую в наши отношения с Сережей то ли присутствием Алексея, то ли всей этой суетой, то ли и тем, и другим.
Когда мы сели за стол, настроение действительно изменилось. Выпили за знакомство, за лучшее, что пришло к нам в старом году (здесь мы с Сережей одновременно посмотрели друг на друга, он улыбнулся и взгляда не отвел), но общего разговора все-таки не получалось. Алексей как бы снисходил до общения с нами, девушками, выражался короткими, содержавшими в основном ироничный подтекст, фразами, на вопросы отвечал общими словами и откровенно разглядывал Марину. Та попыталась спародировать Веру Холодную, что обычно у нее хорошо получалось, но юноши наши сходства не уловили, вероятно, потому что не имели представления об оригинале. Марина приумолкла. Напряженная атмосфера возвращалась Я встала и прибавила звук у телевизора, чтобы хоть чем-то заполнить образовавшуюся паузу. Один Сережа чувствовал себя комфортно, улыбался, с аппетитом ел бутерброды и иногда перебрасывался с Алексеем замечаниями, смысл которых был понятен только им. Его довольный вид благотворно подействовал на меня, и к двенадцати часам я почти расслабилась. Под бой курантов мы все соединили бокалы, выпили шампанское и, загадав желания, шагнули в новый, тысяча девятьсот семьдесят шестой, год.
Теперь аппетит пришел к Алексею, и он быстро доел оставшиеся закуски. Я собрала освободившиеся тарелки, понесла их на кухню и стала мыть. Вскоре подошел Сережа, закрыл кран и развернул меня к себе. Мы молча смотрели друг на друга, мне очень хотелось прикоснуться к его лицу, но с рук еще капала вода. Зато у Сережи они были сухие, он пальцами дотронулся до моего подбородка, приподнял его, наклонился, несколько раз чуть коснулся губами моих губ, а потом полностью закрыл их поцелуем.
Это был первый поцелуй в моей жизни, потому что предыдущий опыт по этой части относился скорее к артикуляционной гимнастике для двоих. Возможность сделать подобное сравнение появилась у меня значительно позже, тогда же я полностью была поглощена таинством, которое совершал Сережа. Он целовал мои глаза, щеки и опять губы. Кажется, я даже издала легкий стон. Сережа сделал паузу, обнял меня, крепко прижал к себе, потом взял за руку, повел за собой в маленькую комнату и посадил к себе на колени. Я наконец могла коснуться пальцами его волос, лба, щек, шеи. Сережа закрыл глаза, а я стала целовать веки, брови, губы. Он осторожно снял бусы, расстегнул верхние пуговицы на своей рубашке и вместе со мной откинулся на кровать.
И вдруг мне показалось, что раздался плач. Я прислушалась. Действительно, за дверью происходило что-то странное, звук падающего стула, громкие быстрые шаги и брань Алексея. Я попыталась встать, Сережа удерживал меня:
- Погоди, они сами сейчас разберутся! Лёшка не злодей!
Но тут дверь открылась, на пороге стоял Алексей:
- Если ты, как мы и собирались, идешь в ресторан, то сейчас самое время.
Я мигом выскочила из комнаты и нашла Марину. Она стояла испуганная, с чуть размазанной тушью и стертой губной помадой, уже в курточке и сапогах.
- Что случилось? Куда ты?!
- Я хочу домой!
- Что произошло? Он тебя обидел?
- Нет. Я просто хочу домой!
- Что случилось?
- Хочу домой!
- Тогда мы идем вместе.
- Ты тоже уже домой хочешь?! - спросил Сережа, встав в дверной проем.
Я нерешительно молчала, понимая, что Марина без причины не стала бы портить мне праздник, но и Сережа не давал повода внезапно уходить от него. Тут в коридор вышел Алексей, и Марина испуганно отшатнулась.
- Придурочная, - сказал он и стал надевать сапоги.
"Вот и кончилось мое счастье", - подумала я и пошла в спальню забрать бусы. Сережа вошел следом.
- Произошла трагедия? Кто-то умер?
- Я не могу здесь оставаться, я не хочу.
- А мы и не останемся! Слушай, сегодня ведь Новый год! Ты сама говорила, "как встретишь, так и проведешь".
- Да уж!
- Да-да! Это просто недоразумение, все выяснится. А сейчас мы пойдем в ресторан, там давно уже нас ждут.
- Это вас ждут, а не меня.
- Вот как раз и познакомишься со всеми! Пойдем! Ну же! - и он, как ребенку, взъерошил мне волосы, потом прижал к себе, и я встала на тропу предательства.
Мы расстались с Мариной на ближайшем к ее дому перекрестке, а сами двинулись в сторону горсада, к ресторану "Современник". То ли мороз ослаб, то ли стыд меня жег, но холод почти не ощущался.
В ресторане дым стоял коромыслом в прямом и переносном смысле. Народ уже мигрировал от столика к столику и постепенно переходил к стадии братания. Но только не Сережины друзья. Их компания сидела отдельно, и по ассортименту алкогольных напитков, и по разнообразию заграничных разносолов было ясно, что гуляют здесь люди с нешуточными связями. А уж вещи, которые были надеты на представительницах женского пола, просто кричали о приобщенности их хозяек к высшей касте дефицитоимущих. Нас встретили чуть ли ни криками "ура", но потом я осознала, что это относилось только к моим спутникам. Особенно горячо приветствовали Алексея. Ему задавали вопросы о столичных новостях, о результатах прослушивания, интересовались делами общих знакомых. Как рыба, нырнувшая из пресной воды в родное море, так Алексей ожил, очутившись в обществе сотоварищей. Оказалось, он умел искренне смеяться, говорить комплименты, но все равно делал это с налетом горделивого самолюбования. С Сережей они выступали слаженным остроумным дуэтом, в котором Алексей отвечал за эмоциональную форму подачи, а Сережа - за содержание шуток. Зрители, особенно девушки, были в восторге. Я в этот раз отсиживалась в непривычной для себя роли молчаливого наблюдателя. Женский состав компании не намного, но превосходил мужской. Мне показалось, что многие участники застолья старше Сережи, ни с кем из них я раньше знакома не была, хотя некоторых видела на скамейках перед драмтеатром, где обычно по вечерам собиралась "золотая" молодежь центра. Особенно бросалась в глаза длинноногая брюнетка итальянского типа с пышными кудрями - Марго. Она не суетилась, не кокетничала, выражалась прямолинейно, иногда грубовато, и, судя по влиянию на окружающих, была одним из лидеров компании. Со мной Марго не заговаривала, как, впрочем, и остальные "киски", но зато удостоила Сережу поцелуя в щеку и шепота на ушко. Напротив сидела семейная пара - Таня и Эдик, одетые в почти одинаковые джинсовые костюмы: Таня много пила, а Эдик нет, потому что уже не мог, и тратил последние силы на похотливый обзор всего, что движется. В компании никто не танцевал и, уж конечно, не пел. Покуривая, они издалека наблюдали за пляшущими гостями, "плебсом", и, исполненные собственного превосходства, насмешливо переглядывались.
Сережа, уже немного охмелевший, по возможности старался сидеть рядом со мной, держал за руку, когда умолкала музыка, пытался рассказать, кто есть кто, но его постоянно отвлекали вопросами, намеками, комментариями и предложением выпить в разных частях застолья. Ко мне никто не обращался, только вдалеке сидел мужчина, лет тридцати, спокойный, плотного телосложения, который временами наблюдал за мной, улыбался и периодически приветствовал, поднимая бокал с вином. В моем состоянии я была рада и такой поддержке.
В четыре часа, встретив Новый год по московскому времени, гости ресторана стали расходиться. За нашим столом все, кроме уехавших на такси Эдика с Таней, оставались на своих местах.