* * *
Андрей открыл глаза. Он находился в больнице под капельницей. В глазах двоилось, даже дышать было сложно. Последнее, что он помнил, это оглушающие удары ногами по всему телу.
Подошла медсестра:
– Проснулся? Тебя сильно избили, пришлось срочно делать операцию, тех подонков поймали, им грозит тюрьма. Когда ты окончательно отойдешь от наркоза, придет следователь, расскажи ему все, как было. Сейчас вставать тебе нельзя, возле кровати лежит утка, пользуйся ею.
Медсестра ушла. В душе Андрея воцарилось уныние. Оно усиливалось из-за боли и обиды...
На следующее утро пришел следователь. Андрей начал рассказ с самого первого вымогательства. Следователь спросил:
– Были ли свидетели?
Андрей смутился. Ему не хотелось втягивать в это дело Лену.
– Это важно?
– Да.
– Лена. Захарова Лена, моя одноклассница. Она видела, как меня начали бить, закричала, и они убежали.
– А дальше?
– Она помогла мне с разбитым носом и предложила обратиться в милицию.
– А ты?
– Не стал.
– Да, бывают случаи, когда женщины благоразумнее мужчин. Продолжай.
И Андрей рассказал все. После ухода следователя ему хотелось отдохнуть, собраться с мыслями, но пришли родители. Увидев избитого сына, мать, не сдержавшись, выбежала из палаты. Андрей остался наедине с отцом. Тот спросил о самочувствии, пожелал скорейшего выздоровления. Вошла мать. Она пыталась улыбаться. Но разговор не клеился. Время посещения закончилось, родители ушли. На душе Андрея было отвратно, и телесная боль усиливала это чувство.
Принесли обед. Андрей хотел отказаться. Ему напомнили о необходимости поесть, чтобы поправиться. Он послушался. А потом провалился в тяжелый безотрадный сон. Вечером пришел тренер по борьбе, похвалил Андрея за мужество, призвал крепиться, сильно не расстраиваться. Напоследок сказал, что Андрей – настоящий мужик. Это немного его ободрило. Но в целом состояние оставалось тяжелым. Кроме того, Андрей испытывал чувство вины перед Леной – за то, что впутал ее в эту историю.
Наутро опять пришли родители. Мать была уже спокойней. Отец рассказывал о своих конструкторских планах. После их ухода снова обед, сончас... А вечером пришла Лена. Андрей и удивился, и обрадовался, и смутился: его лицо распухло от синяков, а нос покрывал гипс. Лена пыталась шутить, сказала, что он похож на рыцаря. Андрей добавил: «Упавшего с коня». Оба рассмеялись.
– Лена, извини, я частично рассказал следователю о той встрече: когда парни начали меня бить, а ты спасла своим криком.
– Да, я узнала, что ты здесь благодаря ему.
– Извини.
– Что ты! Я все подтвердила. На них заводят дела. Могут посадить. Андрей, мне очень жаль тебя, надеюсь, ты скоро поправишься!
– Вряд ли.
– Не переживай. Все будет хорошо, вот увидишь!
Лена ушла. А у него на душе стало немного легче.
На следующий день пришла мама, принесла «Войну и мир» – одно из произведений, которое задали читать на лето. Андрей погрузился в чтение. У главных героев были похожие проблемы: поиск смысла жизни, любовь, война, боль, незаслуженные страдания... И Андрей пытался найти в книге ответы на вопросы, мучившие и героев, и его самого, и, наверное, многих других людей. Виражи судьбы. Вызовы, ответы. Так в чем же смысл?
Вечером опять пришла Лена. Удивилась, что он читает Толстого, похвалила.
– Тебя не ревнует Денис ко мне? – спросил Андрей.
– Нет, – смутившись, ответила девушка.
А на следующий день она пришла с Денисом. Какое-то время между парнями существовало некоторое напряжение, но потом оно исчезло. Все расслабились. Поболтали. И расстались в хорошем настроении. После чего опять было чтение, чтение, попытка ответить на главный вопрос: «Зачем я?»
Ребята навещали его каждый вечер, иногда Денис приводил с собой друзей, других одноклассников. Они приносили фрукты, печенье, сок и, как могли, поддерживали.
Андрей тем временем дошел до эпилога «Войны и мира». И испытал разочарование: если почти всю книгу он прочел на одном дыхании, то концовку – с огромным трудом. Ни первая, ни вторая части эпилога не дали ему четких ответов, скорее, наоборот, опровергли все, к чему он пришел. Следующий роман – «Что делать?» – дался Андрею проще. Показалось забавным, что мечты Чернышевского частично стали реальностью, даже в школьной столовой вилки и ложки – алюминиевые. Вера Павловна, которая переходила от друга к другу и видела необычные сны, вызывала у Андрея уважение как женщина, поступавшая честно по отношению к своим чувствам, а образ Рахметова вообще покорил. «Надо заниматься йогой, а не борьбой. Впрочем, с моим нынешним здоровьем мне, возможно, и этого делать не стоит», – подумал Андрей. Но ошибся: молодость брала свое, так что, несмотря на все раны и переломы, он медленно, но верно шел на поправку. И мог уже самостоятельно ходить по больнице, правда, пока не быстрым шагом.
Андрей успел прочитать почти все заданное на лето по литературе. Ему очень хотелось учиться. Наступил сентябрь, знаменитое первое число. И в этот солнечный день проведать его пришел весь класс. Андрей никак этого не ожидал и был растроган. Ему подарили много цветов, и больничная палата стала благоухать. Потом каждый вечер к нему обязательно приходил кто-нибудь и приносил учебники, говорил, что задано на дом. Андрей разбирался с новыми темами и старался не отставать от класса.
И вот наступил долгожданный день, когда его выписали. Выйдя из больницы, он сразу окунулся в осень, в ее красно-золотые и багряные краски. Весь Кировский преобразился, у берез в роще был праздничный вид. Андрей дышал полной грудью. Он решил заново начать жить. Без боли и унижений. В школе он узнал, что избивших его судили и отправили за решетку. Теперь бояться точно было нечего.
* * *
На полгода Андрей был освобожден от физкультуры. Во время этого урока он приходил в библиотеку и читал исторические источники. История стала его любимым предметом. Тем более что вела ее новая учительница, к которой Андрей испытывал неизведанное прежде неодолимое влечение.
Ее звали Виктория Викторовна. Молодая, жгучая брюнетка с тонкими чертами лица. Кудрявая, с выразительными карими глазами, обрамленными густыми ресницами. С очень веселым нравом.
Познакомились они необычно. Андрей в первый раз после больницы пришел на урок, зашел в класс на перемене и сразу встретился с ней взглядом.
– Ага, новенький! – произнесла она с улыбкой.
– Нет, это не новенький, – сообщил кто-то из класса.
– Старенький! – развил мысль другой.
– Старенький! Старенький прогульщик? – лукаво спросила она.
– Нет, я лежал в больнице.
– А, ты тот самый Рикин? Хорошо, тогда просто старенький.
С тех пор она называла его именно так – «старенький». Андрей этим гордился, потому что и сам считал себя познавшим жизнь больше сверстников.
Большое чувство захватило его и понесло, закружило, как в вихре вальса. Когда Виктория Викторовна смеялась, она обнажала свои белоснежные зубы и была особенно желанна. Прикосновения ее подобно электрическим разрядам пронизывали все тело Андрея. Ее образ мучил юношу ночью, являясь к нему во сне. Андрей изнемогал от страсти. Ему очень хотелось признаться Виктории Викторовне в любви. Но он не мог. Помимо того, что она была учительницей, у нее еще был муж. Его звали Анатолий Вениаминович. Представитель номенклатуры. За ней после уроков приезжала «Волга»... Анатолий Вениаминович был грузный, убеленный сединами, а она звонкая, яркая, молодая, безумно красивая и обаятельная.
Андрей считал, что Анатолий Вениаминович не пара Виктории Викторовне, и сам надеялся ей понравиться. Впрочем, все эти чувства он испытывал только в стенах школы. Когда Андрей из нее выходил, начиналась душевная борьба: совесть мучила юношу, говорила, что нельзя мечтать о замужней женщине, однако в ответ восставали неистовые желания, и Андрей шел домой как потерянный. Порой он давал себе обещание, что не будет позволять чувствам так над собой властвовать, но вновь видел Викторию Викторовну – и вновь предавался страстным мечтаниям. Однажды во время контрольной, когда она наклонилась к нему, чтобы ответить на вопрос, он не выдержал и прижался щекой к ее щеке. Учительница отпрянула и отошла.
В этот вечер Андрей не находил себе места. Промозглый октябрь уже сорвал с деревьев все золотые листья, и они, растоптанные, валялись на асфальте. Район стал совсем холодным и мокрым, суровым и неуютным. Было прохладно, но внутри у юноши все горело, куртка была распахнута... Он подставлял лицо жесткому ветру, пытаясь остудить горячую голову, но безуспешно. Он вкусил запретного плода, он сам прикоснулся к ней – чужой жене! Но все же больше не совесть, а вожделение мучило его: хотелось еще и еще, все время прокручивать в голове это воспоминание. Юноша наслаждался им, и одного этого воспоминания уже не хватало... «Она все поняла, наверняка, – думал он. – Это было слишком очевидно. Она права. Я не должен давать волю чувствам: у нее муж. Конечно, это не жизнь, я просто не могу жить без нее. Не могу. Но надо жить ради матери. Но как я могу жить, если жить без нее не могу? Как я могу выжить?»
Он увидел рядом старое голое дерево. Казалось, его уродливые ветви стягивают душу, и она сжимается, не может расправиться, как легкое, пораженное раком. О, как ему хотелось начать все заново, очиститься, избавиться от этого всепожирающего огня в груди! Но как? Возможно ли это вообще?
Назавтра Андрей не пошел в школу, а направился в укромное место на берегу реки. Выпал первый снег. Унылый белесый берег не вселял надежду в сердце, но вид его как-то успокаивал, соответствуя замершему, созерцательному состоянию Андрея. Хотелось остаться здесь навсегда, сколотить жилище – отдаленное от всех, и жить одному на берегу реки, не видеть никого, даже ее. Ее... Почему же не получается ее забыть? «Она далеко. Она не любит меня. Я ей не нужен. А мне ничего не нужно, кроме нее. Жизнь невозможна. Зачем ее продолжать? Зачем томиться? Зачем зря надеяться?» Становилось холодно. Двигаться по-прежнему не хотелось. «Замерзнуть бы!» Близилось время конца уроков, нужно было возвращаться домой, чтобы мама не волновалась. Собрав остаток воли и сил в кулак, он поднялся и поплелся домой. Путь показался необычайно долгим...
На следующее утро Андрей все-таки пошел в школу. И на уроке истории был удивительно спокоен. А Виктория Викторовна проявляла обычную любезность и даже попросила его остаться после уроков: именно Андрея она выбрала для участия в предметной олимпиаде. И все началось (вернее, продолжилось) с новой силой. Они оставались одни в классе, и юноше было очень сложно усмирить дыхание, он с трудом заставлял себя опускать глаза, чтобы не смотреть на учительницу с обожанием... «Она моя богиня! – думал он. – Повелительница моего сердца, покорившая его раз и навсегда!»
И к ее урокам, и к олимпиаде Андрей готовился с рвением: зубрил даты, вникал в причинно-следственную связь исторических событий, дома пересказывал заданные параграфы, в библиотеке читал дополнительную литературу. Порой он успевал подготовиться только к уроку Виктории Викторовны, из-за чего стал хуже учиться по другим предметам. Но зато в истории ему не было равных. Эта наука стала нитью, которая могла связать их сердца. Осознавая это, юноша цеплялся за такую возможность всеми силами.
Однажды к нему подошла Лена.
– Андрей, мы с Денисом видим, что с тобой что-то происходит. Можно поговорить?
– Да, давай после уроков, по дороге домой, я даже могу вас с Денисом сопроводить.
После уроков Лена сама подошла к Андрею.
– А где Денис?
– Мы решили, что лучше мне с тобой поговорить наедине.
– А он не ревнует?
– Нет, он тоже за тебя беспокоиться.
– Надо же. Кто-то за меня еще переживает. Впрочем, это все сентиментальности...
– Андрей, что с тобой происходит?
– Что-то происходит? С чего ты взяла?
– Ты как будто потерянный. Ни с кем не общаешься, не готовишься к занятиям. Кроме истории.
– Ну и что? Полоса в жизни у меня такая. Может, я решил историком стать, к тому же к олимпиаде готовлюсь!
– Да, олимпиада – это хорошо. Но это не значит, что надо забрасывать другие предметы. Андрей, мы ведь с тобой друзья?
– Да.
– Мне кажется, ты влюбился в нашу историчку!
– Я?! Не надо путать любовь к предмету и любовь к учителю.
– Андрей, ты мой друг, я ведь вижу!
– Ты что, ревнуешь?
– Нет, я беспокоюсь о тебе. Я не скажу Денису.
Андрей вздохнул.
– И что с того, предположим, я влюблен. Я любил тебя. Было больно, ничего не вышло. Теперь я люблю ее. Или все бабы хотят, чтобы их постоянно любили, восхищались беззаветно, не требуя ничего взамен? Ведь это сказки про рыцарей-трубадуров. А ты знаешь, что они месяцами не мылись? А странствующие вообще мочились, не покидая седло...
– Андрей, я не жажду твоей любви. Я переживаю за тебя. Ты сам не свой.
– Лучше бы раньше переживала, когда я за тобой бегал!
– Но ты ведь говорил...
Ее губы задрожали, на глаза навернулись слезы, и она убежала.
На душе у Андрея сделалось совсем скверно, хотелось провалиться сквозь землю. Или, по меньшей мере, обратить время вспять и не произносить столь грубых слов. Он твердо решил на следующий день извиниться перед девушкой.
Наутро Лена поздоровалась с ним первая и была благожелательна. Андрей, ожидавший другой реакции, был удивлен. Он попросил девушку оставить на него время после уроков. Лена согласилась, и разговор наедине состоялся.
– Лена, извини меня за вчерашнее, я был резок с тобой.
– Ничего, я понимаю, тебе тяжело. Андрей, на вчерашнее я хотела бы ответить, что когда ты «за мной бегал», то представлялся мне искренним, участливым другом, готовым всегда поддержать, не требующим взаимной любви. И только потом сказал, что это не так.
– Да, верно. Ты абсолютно права. Просто мне по-человечески обидно, что тогда ты мне не уделяла такого внимания, как сейчас, когда оно мне не так нужно.
– Извини. Хорошее не замечается, а плохое бросается в глаза сразу. Мне кажется, в душе твоей творится что-то страшное. Это выражается и в поведении. Андрей, ведь все твои чувства ко мне прошли, и мы теперь можем быть обыкновенными друзьями. Я чувствую неладное и хочу помочь. Мне кажется, так должен поступать настоящий друг. Будь уверен, наш разговор останется только между нами.
– Хорошо, Лена, ты права, я безумно влюблен в Викторию Викторовну.
– Но она ведь замужем!
– Я знаю. Несмотря на это.
– Андрей, я так поняла, что ты разочаровался в альтруистичной «рыцарской» любви. Чего же ты хочешь получить от этого чувства?
– Как и все: взаимность.
– Но она же принадлежит другому!
– Она не вещь, чтобы принадлежать кому-то. Она для меня даже не человек, она – богиня. Я готов ради нее на все. К тому же вспомни Веру Павловну Чернышевского: сначала она была с одним, а потом перешла к другому – другу прежнего возлюбленного. Это писал столп нашей литературы, вдохновивший сама знаешь кого! Он описал истинно коммунистическое общество, где не будет ни мужей, ни жен, все будет общее, и если я буду любить, то буду и любим!
– Неужели ты веришь в коммунизм?!
– Да, Лена, свято верю и искренне надеюсь. Слышишь гул этих заводов? Он вдохновляет и вселяет надежду, что вся Земля будет в коммунизме, а все мы станем счастливы!
– Андрей, опомнись, этого никогда не произойдет. На Земле всегда останутся страдания. А коммунизм их может только увеличить!
– Нет, Лена, ты не понимаешь, ты просто не доросла до осознания того, что несет с собой коммунизм. Он несет страдания лишь тем, кто выступает против него. Бедные, они не понимают, с чем борются!
– Андрей, это ты не понимаешь, что коммунизм сеет зло, причиняет страдание и тем, кто с ним борется, и тем, кто находится в его авангарде. Вспомни сталинские репрессии!
– Это всего лишь издержки времени, к тому же, Лена, ты прекрасно знаешь: когда лес рубят, щепки летят.
– Андрей, ведь ты сам рассказывал нам с Денисом в больнице, что, прочитав «Войну и мир», ты осознал всю ценность человеческой жизни и выступаешь против войны.
– Знаешь, есть поговорка: «Хочешь мира, готовься к войне». Наша великая держава следует ей, наши заводы производят порох и взрывчатку, чтобы империалистический Запад знал, что воевать с нами не надо. Мы будем развиваться очень быстро. Большинство жителей капиталистических стран увидит это, совершит революцию, к власти придет коммунистическая партия, и наступит благоденственное общество всеобщего равенства и всеобщей любви.
– Любовь – это жертва.
– Мы пожертвуем им часть наших земель.
– Андрей, опомнись!
– Да, Лена, это все будет.
– И в коммунистическом обществе ты видишь себя вместе с Викторией Викторовной? А как же Анатолий Вениаминович? Он, по меньшей мере, будет страдать, поскольку потеряет ее. Значит, в коммунистическом обществе все-таки будет место страданию?
Андрей был огорошен. Мир в идеалистически светлых красках внезапно стал меркнуть и рушиться. В него снова приходило страдание. Роковое страдание, которого он уже хлебнул. Андрей молчал. Он не знал, что ответить.
– Андрей, пожалуйста, не забывай, что она замужем, не забывай о ее муже!
Андрей молчал. Говорить вообще ничего не хотелось.
– Я подумаю. Впрочем, Лена, мы уже дошли до твоего подъезда, а нам на дом задано очень многое.
– Андрей, пожалуйста, подумай над моими словами.
– Хорошо, Лена.
Они попрощались. Дома Андрей сразу лег в постель. Голова раскалывалась, но он продолжал размышлять «Нет, коммунизм возможен. Просто при коммунизме не будет семей, никто никому ничего не будет обещать, и, значит, не будет страданий» – на этой успокаивающей мысли он уснул.
Ему снились красные гудящие заводы, производящие порох, подобные плавящим сталь мартенам или огнедышащим вулканам. Черное беспросветное небо. Лязг цепей механизмов и склизкая грязь под ногами. «Стойте!» – закричал кто-то. Но все продолжали работать, производить порох. Вдруг раздался пронзительный женский крик: красивую молодую девушку засасывало в жуткий механизм, напоминающий мясорубку. Сначала в него попали ее черные косы, затем вся она, трепеща и сопротивляясь, начала погружаться в ужасное жерло. Никто не пытался ее спасти, потому что необходимо было продолжать делать порох, и рабочие были заняты этим. Вот уже мелькнули ступни девушки – всю ее поглотил механизм. «Лапшу сегодня кровавую, отравленную подадут на обед империалистам», – послышался холодный голос. Завод продолжал гудеть и изрыгать зловонное пламя, а люди, как механизмы, производили и производили порох. «Помните, люди, о девушке, голова которой повисла на косах!» – под этим лозунгом рабочие должны были трудиться весь день. И над всем этим горела красная лампа в виде пятиконечной звезды.
Андрей в ужасе проснулся. Сквозь ночную тишину настойчиво пробивались шумы с заводов Кировского района. Эти звуки проникали в каждое открытое окно, просачивались сквозь стекла и двери, наполняли собой все опустевшие улицы. Им вторили заводы с противоположного берега. Река, разделявшая их, в ужасе мчалась вдаль. Между Сциллой и Харибдой. «Что за бред? Надо прийти в себя, я не маленький мальчик, чтобы верить снам». Но угнетающее впечатление оставалось. Оно гнездилось где-то на дне сердца и порождало железистый или даже кровавый запах во рту и очередной приступ уныния. Как хотелось утра, чтобы забыть этот ужас, как хотелось осознать увиденное простым сном! Но губы сами произносили: «Помните, люди, о девушке, голова которой повисла на косах!», будто пытаясь разгадать загадку этого сна.
Наутро Андрей постарался стряхнуть с себя наваждение, решил никому не рассказывать о своих странных и страшных видениях. Он по-прежнему надеялся, что коммунизм возможен и будет спасением ему, Рикину Андрею Валерьевичу, желающему быть с Викторией Викторовной, а также всему пока еще страждущему человечеству.
В школу он пришел немного взбудораженный. Все было как обычно: одноклассники в форме, звонки, стенгазеты, расписание. Первый урок – геометрия. Вела классная руководительница. Геометрию Андрей уважал, считая ее прикладной философией. В класс заглянула заместитель директора и попросила учительницу выйти. Ученики продолжали решать задачи. Классная вернулась:
– Извините, я не могу больше вести урок.
– Что случилось?
– Виктория Викторовна погибла.
Андрея словно насквозь пронзило.
– Как погибла?
Ответа он не услышал. Учительница ушла в заднюю часть класса, и слышно было, как она плачет.
«Погибла, погибла, погибла... – носилось в голове у Андрея. – Погибла, а не умерла. Но это невероятно! Нежная, горячо любимая Виктория Викторовна! Я не верю, не верю. Это какая-то страшная ошибка!»
Урок, по сути, был окончен. Андрей вырвался в коридор. Добежал до учительской, распахнул дверь и дрожащим голосом обратился к собравшимся там учителям: «Я Рикин Андрей, ученик 9 «Б» класса. У нас должна быть история. Не подскажите, где Виктория Викторовна?» Все молчали. Через некоторое время заместитель директора ответила, что истории сегодня не будет.
– Но почему? – не унимался Андрей.
– Виктория Викторовна погибла.
– Как погибла?
– Похороны завтра. Вы можете прийти попрощаться...
Андрей понял, что больше здесь ничего не узнает, вернулся в класс и подошел к немного успокоившейся учительнице, до сих пор сидящей за последней партой:
– Скажите, как это произошло?
Классная вздохнула:
– Ты уверен, что тебе это нужно знать?
– Да, естественно. Виктория Викторовна готовила меня к олимпиаде, я тесно с ней взаимодействовал.
– Хорошо, Андрей, я расскажу. Все равно это станет известно в скором времени. Викторию Викторовну убили.
– Кто?!
– Муж.
– Как?!
– Он был ревнив и любил выпить. Во время очередного приступа схватил нож... Она успела закричать. Соседи вызвали милицию, которая, приехав, нашла уже мертвое тело...
Ноги у Андрея сделались ватными. Он сел за парту. Не мог ни плакать, ни говорить, ни осознать. Это казалось продолжением ночного кошмара. «Какой ужас! Бедная Виктория Викторовна! Ее теперь нет. Был человек, и нет человека. Была богиня, и нет богини!»
Андрей уронил голову на руки. Было ощущение, что Виктория Викторовна умерла вместо него: она была всеобщей любимицей, весь мир лежал у ее ног. А у него, наоборот, мало что получалось гладко и без усилий. Зачем муж убил ее, а не его, Андрея, который действительно был повинен в жгучей страсти к замужней женщине? А вдруг разъяренный мужчина ревновал именно к нему, к ученику, которого она готовила к олимпиаде? А вдруг она действительно к нему что-то испытывала? И об этом узнал этот негодяй! Вот тебе и власть, ведущая нас к прекрасному светлому будущему!
– Андрей, Андрей! – к нему подсела Лена. – Мне очень жаль, Андрей.
– Мне тоже, – проговорил он, абсолютно не понимая, как можно продолжать жить дальше.
– Андрей, давай мы с Денисом тебя проводим до дома. А то всех из школы отпустили.
– Да, истории не будет. А я готовился, – как-то механически сказал Андрей. Мысли его судорожно носились в голове. Он никак не мог прийти в себя.
Подошел Денис и встал возле.
– Пойдемте, ребята. Впрочем, зачем вам меня провожать? На меня давно никто не нападал, что, впрочем, жаль...
– Мы тебе не помешаем.
– Идти далеко – на Инициативную.
– Ничего, мы прогуляемся.
Заводы гудели. Этот шум, казалось, покрывал все пространство. Люди вокруг жили и работали. И им не было дела до смерти богини его сердца...
Ветерок доносил удушающе сладкий запах (будто находишься возле кондитерского комбината). Но через несколько минут запах этот переходил в едкую вонь кошачьей мочи, отчего начинала болеть голова, становилось дурно.
– А, опять газ выпустили.
– Это из-за ветерка, Денис.
– Лена, у тебя болит голова? У меня – да.
– Да, Денис. А у тебя, Андрей?
Тот молчал.
– Андрей, а у тебя?
– Что у меня?
– Болит голова?
– Не знаю.
– То есть как «не знаю»? Она болит или не болит. Ой, Лена, как больно ты наступила мне на ногу!
Андрею казалось, что целую вечность они идут до его дома. Но как теперь в нем находиться, как оставаться живым, узнав о такой смерти?
– Спасибо, ребята, вот мы и дошли.
– Андрей, нам с Денисом ты очень дорог, ты настоящий друг. Если хочешь, мы побудем с тобой.
– Нет, не надо, спасибо. Давайте, еще увидимся.
– До завтра, Андрей.
– Ребята, завтра похороны, можно проститься. Вы пойдете?
– А ты?
– Непременно.
– Мы тоже.
– Что ж, до завтра!
– До завтра.
Еле волоча ноги, Андрей поднялся на второй этаж, стянул ботинки... Как хорошо было бы сейчас забыться сном, желательно навсегда! Но нет, нужно дожить до завтра, до похорон. Он обязательно на них придет и принесет две живые розы.
* * *
На следующий день друзья встретились, чтобы пойти на прощание с погибшей учительницей вместе. Андрей к тому времени уже купил две алые розы. Ребята стояли на перекрестке, ожидая зеленого света, как вдруг Андрей с цветами бросился через дорогу чуть не под машину. Лена закричала: «Андрей, Андрей!» – и устремилась за ним, но Денис успел ее остановить. Андрей бессмысленно принялся пинать бордюр и всхлипывать:
– Да я б его! Да я б!
И разрыдался, закрыв лицо руками.
– Андрюша! – приобняла его Лена.
Сзади подошел Денис. Андрей опомнился: как он мог позволить себе такое при людях, тем более при девушке?!
– Все нормально, – процедил он сквозь зубы.
Они встретили многих одноклассников и других знакомых из школы. Все стояли понурые.
– Да, Виктория Викторовна была хорошей учительницей! – сказал Денис.
– Светлая ей память! – добавила Лена.
Андрей молчал. Руки его дрожали. Все происходило, как во сне.
В центре зала возле гроба находились люди, много людей – видимо, родственники и друзья. Многие клали цветы. Сделал это и Андрей. Тогда он увидел Викторию Викторовну близко. Она лежала с закрытыми глазами, вся с ног до головы укутанная в какую-то белую ткань, из которой выглядывало будто выточенное из камня бледное лицо. Как она была красива! Но красотой холодной, мертвой. Эта женщина больше никогда не будет заразительно смеяться, ободрять, шутить. Она застыла. И скоро, скоро... Дальше мысли обрывались. Была и перестала быть. Не стало.
Положив цветы, Андрей забился в угол, где продолжал пристально вглядываться в застывшую навеки. Вдруг к гробу подошла женщина – видимо, мать. Зарыдала, упала на грудь покойной. Убитую горем подняли, начали утешать. О, как Андрей сочувствовал ей!
Время расставания закончилось. Оставались только родственники, друзья и учителя, ученикам сказали выйти.
Солнце светило ярко. Бежали, переливаясь, ручьи. Казалось, в воздухе разлита только радость и надежда на будущее. Но какая надежда могла быть в сердце Андрея? Ведь он больше не увидит ее никогда. «Никогда» – слово, похожее на приговор. Безжалостное, неумолимое слово. Никогда... Как могло такое случиться? Оставалось жить только одним. Но это стремление далеко отстояло от всего светлого. Из-за этой единственной цели следовало умереть для мира, чтобы потом... воплотить задуманное. Любой ценой, невзирая ни на что, не боясь ничего. «Он должен понести наказание. Я отомщу. Чего бы это мне ни стоило».
После пика отчаянья подступило болото уныния. По утрам лучи солнца врывались в комнату, напоминая о том, что пришла весна. Обычно она приносила радость и вдохновение, но теперь – наоборот, увеличивала боль в груди. Хотелось задернуть шторы и не видеть света, окружить себя темнотой, оставаться в одиночестве, никого к себе не подпуская, потому что рана в груди кровоточила, и ощущение уязвимости было постоянным.
Абсолютно не хотелось учиться – теперь даже по истории. Да и жить-то, собственно, не хотелось. Просто забыться, уснуть вечным сном, подобно ей. Или же с корнем вырвать все из груди и начать жизнь сначала. Впрочем, последнее казалось невероятным. «Я люблю Вас. Я ненавижу его. О, как я хочу за Вас отомстить! Надо жить, чтобы отомстить. И чтобы следовать Вашим наставлениям – строить светлое будущее, бороться за него. И для того, и для другого нужно жить, несмотря на то, что случилось, – ради Вас, Виктория Викторовна!»
С такими мыслями, превозмогая душевную боль, Андрей вставал, умывался, заставлял себя поесть и садился за уроки. Все валилось из рук, мысли постоянно переключались на больное, и вообще ничего не хотелось. Но надо было, обязательно надо было учиться. Приходилось каждый раз возвращать мысли к заданному и удерживать их на этом. Минуты тянулись медленно, и казалось, так будет всегда.
Андрей так до конца и не поверил, что Виктории Викторовны больше нет. На улицах района среди мелькающих лиц он все время пытался отыскать ее взглядом. Иногда казалось, что вот она, радостная и улыбающаяся, идет навстречу, разговаривая с кем-то. Сердце начинало колотиться, вырываясь из груди, пока вдруг ум не напоминал, что она умерла, а прохожая лишь похожа на ту, которой больше нет. Больше нет. Как нет?! Этого не может быть! Мать не для того рожала в муках, воспитывала дочь, чтобы ее потом убил этот ревнивый негодяй, пьяница. Андрей в отчаянии сжимал кулаки, а губы его произносили: «Ненавижу».
Сначала в районе говорили, что Анатолия Вениаминовича посадили в КПЗ, потом – в тюрьму, но теперь вообще ходили слухи, что его отправили на принудительное лечение от алкоголизма, скоро замнут дело, и он выйдет на свободу. Андрей пытался не верить в это. Он по-прежнему надеялся на то, что в будущем коммунизм преобразует общество и сделает его справедливым, а также счастливым. В это явно не вписывались подобные слухи. «Ради убитой Виктории Викторовны, которая так ярко рассказывала о коммунизме, надо верить в светлое будущее! И необходимо бороться за него, в частности, изживать такие раковые клетки, как этот чиновник – убийца собственной жены, прекрасной женщины».
Андрей открыл глаза. Он находился в больнице под капельницей. В глазах двоилось, даже дышать было сложно. Последнее, что он помнил, это оглушающие удары ногами по всему телу.
Подошла медсестра:
– Проснулся? Тебя сильно избили, пришлось срочно делать операцию, тех подонков поймали, им грозит тюрьма. Когда ты окончательно отойдешь от наркоза, придет следователь, расскажи ему все, как было. Сейчас вставать тебе нельзя, возле кровати лежит утка, пользуйся ею.
Медсестра ушла. В душе Андрея воцарилось уныние. Оно усиливалось из-за боли и обиды...
На следующее утро пришел следователь. Андрей начал рассказ с самого первого вымогательства. Следователь спросил:
– Были ли свидетели?
Андрей смутился. Ему не хотелось втягивать в это дело Лену.
– Это важно?
– Да.
– Лена. Захарова Лена, моя одноклассница. Она видела, как меня начали бить, закричала, и они убежали.
– А дальше?
– Она помогла мне с разбитым носом и предложила обратиться в милицию.
– А ты?
– Не стал.
– Да, бывают случаи, когда женщины благоразумнее мужчин. Продолжай.
И Андрей рассказал все. После ухода следователя ему хотелось отдохнуть, собраться с мыслями, но пришли родители. Увидев избитого сына, мать, не сдержавшись, выбежала из палаты. Андрей остался наедине с отцом. Тот спросил о самочувствии, пожелал скорейшего выздоровления. Вошла мать. Она пыталась улыбаться. Но разговор не клеился. Время посещения закончилось, родители ушли. На душе Андрея было отвратно, и телесная боль усиливала это чувство.
Принесли обед. Андрей хотел отказаться. Ему напомнили о необходимости поесть, чтобы поправиться. Он послушался. А потом провалился в тяжелый безотрадный сон. Вечером пришел тренер по борьбе, похвалил Андрея за мужество, призвал крепиться, сильно не расстраиваться. Напоследок сказал, что Андрей – настоящий мужик. Это немного его ободрило. Но в целом состояние оставалось тяжелым. Кроме того, Андрей испытывал чувство вины перед Леной – за то, что впутал ее в эту историю.
Наутро опять пришли родители. Мать была уже спокойней. Отец рассказывал о своих конструкторских планах. После их ухода снова обед, сончас... А вечером пришла Лена. Андрей и удивился, и обрадовался, и смутился: его лицо распухло от синяков, а нос покрывал гипс. Лена пыталась шутить, сказала, что он похож на рыцаря. Андрей добавил: «Упавшего с коня». Оба рассмеялись.
– Лена, извини, я частично рассказал следователю о той встрече: когда парни начали меня бить, а ты спасла своим криком.
– Да, я узнала, что ты здесь благодаря ему.
– Извини.
– Что ты! Я все подтвердила. На них заводят дела. Могут посадить. Андрей, мне очень жаль тебя, надеюсь, ты скоро поправишься!
– Вряд ли.
– Не переживай. Все будет хорошо, вот увидишь!
Лена ушла. А у него на душе стало немного легче.
На следующий день пришла мама, принесла «Войну и мир» – одно из произведений, которое задали читать на лето. Андрей погрузился в чтение. У главных героев были похожие проблемы: поиск смысла жизни, любовь, война, боль, незаслуженные страдания... И Андрей пытался найти в книге ответы на вопросы, мучившие и героев, и его самого, и, наверное, многих других людей. Виражи судьбы. Вызовы, ответы. Так в чем же смысл?
Вечером опять пришла Лена. Удивилась, что он читает Толстого, похвалила.
– Тебя не ревнует Денис ко мне? – спросил Андрей.
– Нет, – смутившись, ответила девушка.
А на следующий день она пришла с Денисом. Какое-то время между парнями существовало некоторое напряжение, но потом оно исчезло. Все расслабились. Поболтали. И расстались в хорошем настроении. После чего опять было чтение, чтение, попытка ответить на главный вопрос: «Зачем я?»
Ребята навещали его каждый вечер, иногда Денис приводил с собой друзей, других одноклассников. Они приносили фрукты, печенье, сок и, как могли, поддерживали.
Андрей тем временем дошел до эпилога «Войны и мира». И испытал разочарование: если почти всю книгу он прочел на одном дыхании, то концовку – с огромным трудом. Ни первая, ни вторая части эпилога не дали ему четких ответов, скорее, наоборот, опровергли все, к чему он пришел. Следующий роман – «Что делать?» – дался Андрею проще. Показалось забавным, что мечты Чернышевского частично стали реальностью, даже в школьной столовой вилки и ложки – алюминиевые. Вера Павловна, которая переходила от друга к другу и видела необычные сны, вызывала у Андрея уважение как женщина, поступавшая честно по отношению к своим чувствам, а образ Рахметова вообще покорил. «Надо заниматься йогой, а не борьбой. Впрочем, с моим нынешним здоровьем мне, возможно, и этого делать не стоит», – подумал Андрей. Но ошибся: молодость брала свое, так что, несмотря на все раны и переломы, он медленно, но верно шел на поправку. И мог уже самостоятельно ходить по больнице, правда, пока не быстрым шагом.
Андрей успел прочитать почти все заданное на лето по литературе. Ему очень хотелось учиться. Наступил сентябрь, знаменитое первое число. И в этот солнечный день проведать его пришел весь класс. Андрей никак этого не ожидал и был растроган. Ему подарили много цветов, и больничная палата стала благоухать. Потом каждый вечер к нему обязательно приходил кто-нибудь и приносил учебники, говорил, что задано на дом. Андрей разбирался с новыми темами и старался не отставать от класса.
И вот наступил долгожданный день, когда его выписали. Выйдя из больницы, он сразу окунулся в осень, в ее красно-золотые и багряные краски. Весь Кировский преобразился, у берез в роще был праздничный вид. Андрей дышал полной грудью. Он решил заново начать жить. Без боли и унижений. В школе он узнал, что избивших его судили и отправили за решетку. Теперь бояться точно было нечего.
* * *
На полгода Андрей был освобожден от физкультуры. Во время этого урока он приходил в библиотеку и читал исторические источники. История стала его любимым предметом. Тем более что вела ее новая учительница, к которой Андрей испытывал неизведанное прежде неодолимое влечение.
Ее звали Виктория Викторовна. Молодая, жгучая брюнетка с тонкими чертами лица. Кудрявая, с выразительными карими глазами, обрамленными густыми ресницами. С очень веселым нравом.
Познакомились они необычно. Андрей в первый раз после больницы пришел на урок, зашел в класс на перемене и сразу встретился с ней взглядом.
– Ага, новенький! – произнесла она с улыбкой.
– Нет, это не новенький, – сообщил кто-то из класса.
– Старенький! – развил мысль другой.
– Старенький! Старенький прогульщик? – лукаво спросила она.
– Нет, я лежал в больнице.
– А, ты тот самый Рикин? Хорошо, тогда просто старенький.
С тех пор она называла его именно так – «старенький». Андрей этим гордился, потому что и сам считал себя познавшим жизнь больше сверстников.
Большое чувство захватило его и понесло, закружило, как в вихре вальса. Когда Виктория Викторовна смеялась, она обнажала свои белоснежные зубы и была особенно желанна. Прикосновения ее подобно электрическим разрядам пронизывали все тело Андрея. Ее образ мучил юношу ночью, являясь к нему во сне. Андрей изнемогал от страсти. Ему очень хотелось признаться Виктории Викторовне в любви. Но он не мог. Помимо того, что она была учительницей, у нее еще был муж. Его звали Анатолий Вениаминович. Представитель номенклатуры. За ней после уроков приезжала «Волга»... Анатолий Вениаминович был грузный, убеленный сединами, а она звонкая, яркая, молодая, безумно красивая и обаятельная.
Андрей считал, что Анатолий Вениаминович не пара Виктории Викторовне, и сам надеялся ей понравиться. Впрочем, все эти чувства он испытывал только в стенах школы. Когда Андрей из нее выходил, начиналась душевная борьба: совесть мучила юношу, говорила, что нельзя мечтать о замужней женщине, однако в ответ восставали неистовые желания, и Андрей шел домой как потерянный. Порой он давал себе обещание, что не будет позволять чувствам так над собой властвовать, но вновь видел Викторию Викторовну – и вновь предавался страстным мечтаниям. Однажды во время контрольной, когда она наклонилась к нему, чтобы ответить на вопрос, он не выдержал и прижался щекой к ее щеке. Учительница отпрянула и отошла.
В этот вечер Андрей не находил себе места. Промозглый октябрь уже сорвал с деревьев все золотые листья, и они, растоптанные, валялись на асфальте. Район стал совсем холодным и мокрым, суровым и неуютным. Было прохладно, но внутри у юноши все горело, куртка была распахнута... Он подставлял лицо жесткому ветру, пытаясь остудить горячую голову, но безуспешно. Он вкусил запретного плода, он сам прикоснулся к ней – чужой жене! Но все же больше не совесть, а вожделение мучило его: хотелось еще и еще, все время прокручивать в голове это воспоминание. Юноша наслаждался им, и одного этого воспоминания уже не хватало... «Она все поняла, наверняка, – думал он. – Это было слишком очевидно. Она права. Я не должен давать волю чувствам: у нее муж. Конечно, это не жизнь, я просто не могу жить без нее. Не могу. Но надо жить ради матери. Но как я могу жить, если жить без нее не могу? Как я могу выжить?»
Он увидел рядом старое голое дерево. Казалось, его уродливые ветви стягивают душу, и она сжимается, не может расправиться, как легкое, пораженное раком. О, как ему хотелось начать все заново, очиститься, избавиться от этого всепожирающего огня в груди! Но как? Возможно ли это вообще?
Назавтра Андрей не пошел в школу, а направился в укромное место на берегу реки. Выпал первый снег. Унылый белесый берег не вселял надежду в сердце, но вид его как-то успокаивал, соответствуя замершему, созерцательному состоянию Андрея. Хотелось остаться здесь навсегда, сколотить жилище – отдаленное от всех, и жить одному на берегу реки, не видеть никого, даже ее. Ее... Почему же не получается ее забыть? «Она далеко. Она не любит меня. Я ей не нужен. А мне ничего не нужно, кроме нее. Жизнь невозможна. Зачем ее продолжать? Зачем томиться? Зачем зря надеяться?» Становилось холодно. Двигаться по-прежнему не хотелось. «Замерзнуть бы!» Близилось время конца уроков, нужно было возвращаться домой, чтобы мама не волновалась. Собрав остаток воли и сил в кулак, он поднялся и поплелся домой. Путь показался необычайно долгим...
На следующее утро Андрей все-таки пошел в школу. И на уроке истории был удивительно спокоен. А Виктория Викторовна проявляла обычную любезность и даже попросила его остаться после уроков: именно Андрея она выбрала для участия в предметной олимпиаде. И все началось (вернее, продолжилось) с новой силой. Они оставались одни в классе, и юноше было очень сложно усмирить дыхание, он с трудом заставлял себя опускать глаза, чтобы не смотреть на учительницу с обожанием... «Она моя богиня! – думал он. – Повелительница моего сердца, покорившая его раз и навсегда!»
И к ее урокам, и к олимпиаде Андрей готовился с рвением: зубрил даты, вникал в причинно-следственную связь исторических событий, дома пересказывал заданные параграфы, в библиотеке читал дополнительную литературу. Порой он успевал подготовиться только к уроку Виктории Викторовны, из-за чего стал хуже учиться по другим предметам. Но зато в истории ему не было равных. Эта наука стала нитью, которая могла связать их сердца. Осознавая это, юноша цеплялся за такую возможность всеми силами.
Однажды к нему подошла Лена.
– Андрей, мы с Денисом видим, что с тобой что-то происходит. Можно поговорить?
– Да, давай после уроков, по дороге домой, я даже могу вас с Денисом сопроводить.
После уроков Лена сама подошла к Андрею.
– А где Денис?
– Мы решили, что лучше мне с тобой поговорить наедине.
– А он не ревнует?
– Нет, он тоже за тебя беспокоиться.
– Надо же. Кто-то за меня еще переживает. Впрочем, это все сентиментальности...
– Андрей, что с тобой происходит?
– Что-то происходит? С чего ты взяла?
– Ты как будто потерянный. Ни с кем не общаешься, не готовишься к занятиям. Кроме истории.
– Ну и что? Полоса в жизни у меня такая. Может, я решил историком стать, к тому же к олимпиаде готовлюсь!
– Да, олимпиада – это хорошо. Но это не значит, что надо забрасывать другие предметы. Андрей, мы ведь с тобой друзья?
– Да.
– Мне кажется, ты влюбился в нашу историчку!
– Я?! Не надо путать любовь к предмету и любовь к учителю.
– Андрей, ты мой друг, я ведь вижу!
– Ты что, ревнуешь?
– Нет, я беспокоюсь о тебе. Я не скажу Денису.
Андрей вздохнул.
– И что с того, предположим, я влюблен. Я любил тебя. Было больно, ничего не вышло. Теперь я люблю ее. Или все бабы хотят, чтобы их постоянно любили, восхищались беззаветно, не требуя ничего взамен? Ведь это сказки про рыцарей-трубадуров. А ты знаешь, что они месяцами не мылись? А странствующие вообще мочились, не покидая седло...
– Андрей, я не жажду твоей любви. Я переживаю за тебя. Ты сам не свой.
– Лучше бы раньше переживала, когда я за тобой бегал!
– Но ты ведь говорил...
Ее губы задрожали, на глаза навернулись слезы, и она убежала.
На душе у Андрея сделалось совсем скверно, хотелось провалиться сквозь землю. Или, по меньшей мере, обратить время вспять и не произносить столь грубых слов. Он твердо решил на следующий день извиниться перед девушкой.
Наутро Лена поздоровалась с ним первая и была благожелательна. Андрей, ожидавший другой реакции, был удивлен. Он попросил девушку оставить на него время после уроков. Лена согласилась, и разговор наедине состоялся.
– Лена, извини меня за вчерашнее, я был резок с тобой.
– Ничего, я понимаю, тебе тяжело. Андрей, на вчерашнее я хотела бы ответить, что когда ты «за мной бегал», то представлялся мне искренним, участливым другом, готовым всегда поддержать, не требующим взаимной любви. И только потом сказал, что это не так.
– Да, верно. Ты абсолютно права. Просто мне по-человечески обидно, что тогда ты мне не уделяла такого внимания, как сейчас, когда оно мне не так нужно.
– Извини. Хорошее не замечается, а плохое бросается в глаза сразу. Мне кажется, в душе твоей творится что-то страшное. Это выражается и в поведении. Андрей, ведь все твои чувства ко мне прошли, и мы теперь можем быть обыкновенными друзьями. Я чувствую неладное и хочу помочь. Мне кажется, так должен поступать настоящий друг. Будь уверен, наш разговор останется только между нами.
– Хорошо, Лена, ты права, я безумно влюблен в Викторию Викторовну.
– Но она ведь замужем!
– Я знаю. Несмотря на это.
– Андрей, я так поняла, что ты разочаровался в альтруистичной «рыцарской» любви. Чего же ты хочешь получить от этого чувства?
– Как и все: взаимность.
– Но она же принадлежит другому!
– Она не вещь, чтобы принадлежать кому-то. Она для меня даже не человек, она – богиня. Я готов ради нее на все. К тому же вспомни Веру Павловну Чернышевского: сначала она была с одним, а потом перешла к другому – другу прежнего возлюбленного. Это писал столп нашей литературы, вдохновивший сама знаешь кого! Он описал истинно коммунистическое общество, где не будет ни мужей, ни жен, все будет общее, и если я буду любить, то буду и любим!
– Неужели ты веришь в коммунизм?!
– Да, Лена, свято верю и искренне надеюсь. Слышишь гул этих заводов? Он вдохновляет и вселяет надежду, что вся Земля будет в коммунизме, а все мы станем счастливы!
– Андрей, опомнись, этого никогда не произойдет. На Земле всегда останутся страдания. А коммунизм их может только увеличить!
– Нет, Лена, ты не понимаешь, ты просто не доросла до осознания того, что несет с собой коммунизм. Он несет страдания лишь тем, кто выступает против него. Бедные, они не понимают, с чем борются!
– Андрей, это ты не понимаешь, что коммунизм сеет зло, причиняет страдание и тем, кто с ним борется, и тем, кто находится в его авангарде. Вспомни сталинские репрессии!
– Это всего лишь издержки времени, к тому же, Лена, ты прекрасно знаешь: когда лес рубят, щепки летят.
– Андрей, ведь ты сам рассказывал нам с Денисом в больнице, что, прочитав «Войну и мир», ты осознал всю ценность человеческой жизни и выступаешь против войны.
– Знаешь, есть поговорка: «Хочешь мира, готовься к войне». Наша великая держава следует ей, наши заводы производят порох и взрывчатку, чтобы империалистический Запад знал, что воевать с нами не надо. Мы будем развиваться очень быстро. Большинство жителей капиталистических стран увидит это, совершит революцию, к власти придет коммунистическая партия, и наступит благоденственное общество всеобщего равенства и всеобщей любви.
– Любовь – это жертва.
– Мы пожертвуем им часть наших земель.
– Андрей, опомнись!
– Да, Лена, это все будет.
– И в коммунистическом обществе ты видишь себя вместе с Викторией Викторовной? А как же Анатолий Вениаминович? Он, по меньшей мере, будет страдать, поскольку потеряет ее. Значит, в коммунистическом обществе все-таки будет место страданию?
Андрей был огорошен. Мир в идеалистически светлых красках внезапно стал меркнуть и рушиться. В него снова приходило страдание. Роковое страдание, которого он уже хлебнул. Андрей молчал. Он не знал, что ответить.
– Андрей, пожалуйста, не забывай, что она замужем, не забывай о ее муже!
Андрей молчал. Говорить вообще ничего не хотелось.
– Я подумаю. Впрочем, Лена, мы уже дошли до твоего подъезда, а нам на дом задано очень многое.
– Андрей, пожалуйста, подумай над моими словами.
– Хорошо, Лена.
Они попрощались. Дома Андрей сразу лег в постель. Голова раскалывалась, но он продолжал размышлять «Нет, коммунизм возможен. Просто при коммунизме не будет семей, никто никому ничего не будет обещать, и, значит, не будет страданий» – на этой успокаивающей мысли он уснул.
Ему снились красные гудящие заводы, производящие порох, подобные плавящим сталь мартенам или огнедышащим вулканам. Черное беспросветное небо. Лязг цепей механизмов и склизкая грязь под ногами. «Стойте!» – закричал кто-то. Но все продолжали работать, производить порох. Вдруг раздался пронзительный женский крик: красивую молодую девушку засасывало в жуткий механизм, напоминающий мясорубку. Сначала в него попали ее черные косы, затем вся она, трепеща и сопротивляясь, начала погружаться в ужасное жерло. Никто не пытался ее спасти, потому что необходимо было продолжать делать порох, и рабочие были заняты этим. Вот уже мелькнули ступни девушки – всю ее поглотил механизм. «Лапшу сегодня кровавую, отравленную подадут на обед империалистам», – послышался холодный голос. Завод продолжал гудеть и изрыгать зловонное пламя, а люди, как механизмы, производили и производили порох. «Помните, люди, о девушке, голова которой повисла на косах!» – под этим лозунгом рабочие должны были трудиться весь день. И над всем этим горела красная лампа в виде пятиконечной звезды.
Андрей в ужасе проснулся. Сквозь ночную тишину настойчиво пробивались шумы с заводов Кировского района. Эти звуки проникали в каждое открытое окно, просачивались сквозь стекла и двери, наполняли собой все опустевшие улицы. Им вторили заводы с противоположного берега. Река, разделявшая их, в ужасе мчалась вдаль. Между Сциллой и Харибдой. «Что за бред? Надо прийти в себя, я не маленький мальчик, чтобы верить снам». Но угнетающее впечатление оставалось. Оно гнездилось где-то на дне сердца и порождало железистый или даже кровавый запах во рту и очередной приступ уныния. Как хотелось утра, чтобы забыть этот ужас, как хотелось осознать увиденное простым сном! Но губы сами произносили: «Помните, люди, о девушке, голова которой повисла на косах!», будто пытаясь разгадать загадку этого сна.
Наутро Андрей постарался стряхнуть с себя наваждение, решил никому не рассказывать о своих странных и страшных видениях. Он по-прежнему надеялся, что коммунизм возможен и будет спасением ему, Рикину Андрею Валерьевичу, желающему быть с Викторией Викторовной, а также всему пока еще страждущему человечеству.
В школу он пришел немного взбудораженный. Все было как обычно: одноклассники в форме, звонки, стенгазеты, расписание. Первый урок – геометрия. Вела классная руководительница. Геометрию Андрей уважал, считая ее прикладной философией. В класс заглянула заместитель директора и попросила учительницу выйти. Ученики продолжали решать задачи. Классная вернулась:
– Извините, я не могу больше вести урок.
– Что случилось?
– Виктория Викторовна погибла.
Андрея словно насквозь пронзило.
– Как погибла?
Ответа он не услышал. Учительница ушла в заднюю часть класса, и слышно было, как она плачет.
«Погибла, погибла, погибла... – носилось в голове у Андрея. – Погибла, а не умерла. Но это невероятно! Нежная, горячо любимая Виктория Викторовна! Я не верю, не верю. Это какая-то страшная ошибка!»
Урок, по сути, был окончен. Андрей вырвался в коридор. Добежал до учительской, распахнул дверь и дрожащим голосом обратился к собравшимся там учителям: «Я Рикин Андрей, ученик 9 «Б» класса. У нас должна быть история. Не подскажите, где Виктория Викторовна?» Все молчали. Через некоторое время заместитель директора ответила, что истории сегодня не будет.
– Но почему? – не унимался Андрей.
– Виктория Викторовна погибла.
– Как погибла?
– Похороны завтра. Вы можете прийти попрощаться...
Андрей понял, что больше здесь ничего не узнает, вернулся в класс и подошел к немного успокоившейся учительнице, до сих пор сидящей за последней партой:
– Скажите, как это произошло?
Классная вздохнула:
– Ты уверен, что тебе это нужно знать?
– Да, естественно. Виктория Викторовна готовила меня к олимпиаде, я тесно с ней взаимодействовал.
– Хорошо, Андрей, я расскажу. Все равно это станет известно в скором времени. Викторию Викторовну убили.
– Кто?!
– Муж.
– Как?!
– Он был ревнив и любил выпить. Во время очередного приступа схватил нож... Она успела закричать. Соседи вызвали милицию, которая, приехав, нашла уже мертвое тело...
Ноги у Андрея сделались ватными. Он сел за парту. Не мог ни плакать, ни говорить, ни осознать. Это казалось продолжением ночного кошмара. «Какой ужас! Бедная Виктория Викторовна! Ее теперь нет. Был человек, и нет человека. Была богиня, и нет богини!»
Андрей уронил голову на руки. Было ощущение, что Виктория Викторовна умерла вместо него: она была всеобщей любимицей, весь мир лежал у ее ног. А у него, наоборот, мало что получалось гладко и без усилий. Зачем муж убил ее, а не его, Андрея, который действительно был повинен в жгучей страсти к замужней женщине? А вдруг разъяренный мужчина ревновал именно к нему, к ученику, которого она готовила к олимпиаде? А вдруг она действительно к нему что-то испытывала? И об этом узнал этот негодяй! Вот тебе и власть, ведущая нас к прекрасному светлому будущему!
– Андрей, Андрей! – к нему подсела Лена. – Мне очень жаль, Андрей.
– Мне тоже, – проговорил он, абсолютно не понимая, как можно продолжать жить дальше.
– Андрей, давай мы с Денисом тебя проводим до дома. А то всех из школы отпустили.
– Да, истории не будет. А я готовился, – как-то механически сказал Андрей. Мысли его судорожно носились в голове. Он никак не мог прийти в себя.
Подошел Денис и встал возле.
– Пойдемте, ребята. Впрочем, зачем вам меня провожать? На меня давно никто не нападал, что, впрочем, жаль...
– Мы тебе не помешаем.
– Идти далеко – на Инициативную.
– Ничего, мы прогуляемся.
Заводы гудели. Этот шум, казалось, покрывал все пространство. Люди вокруг жили и работали. И им не было дела до смерти богини его сердца...
Ветерок доносил удушающе сладкий запах (будто находишься возле кондитерского комбината). Но через несколько минут запах этот переходил в едкую вонь кошачьей мочи, отчего начинала болеть голова, становилось дурно.
– А, опять газ выпустили.
– Это из-за ветерка, Денис.
– Лена, у тебя болит голова? У меня – да.
– Да, Денис. А у тебя, Андрей?
Тот молчал.
– Андрей, а у тебя?
– Что у меня?
– Болит голова?
– Не знаю.
– То есть как «не знаю»? Она болит или не болит. Ой, Лена, как больно ты наступила мне на ногу!
Андрею казалось, что целую вечность они идут до его дома. Но как теперь в нем находиться, как оставаться живым, узнав о такой смерти?
– Спасибо, ребята, вот мы и дошли.
– Андрей, нам с Денисом ты очень дорог, ты настоящий друг. Если хочешь, мы побудем с тобой.
– Нет, не надо, спасибо. Давайте, еще увидимся.
– До завтра, Андрей.
– Ребята, завтра похороны, можно проститься. Вы пойдете?
– А ты?
– Непременно.
– Мы тоже.
– Что ж, до завтра!
– До завтра.
Еле волоча ноги, Андрей поднялся на второй этаж, стянул ботинки... Как хорошо было бы сейчас забыться сном, желательно навсегда! Но нет, нужно дожить до завтра, до похорон. Он обязательно на них придет и принесет две живые розы.
* * *
На следующий день друзья встретились, чтобы пойти на прощание с погибшей учительницей вместе. Андрей к тому времени уже купил две алые розы. Ребята стояли на перекрестке, ожидая зеленого света, как вдруг Андрей с цветами бросился через дорогу чуть не под машину. Лена закричала: «Андрей, Андрей!» – и устремилась за ним, но Денис успел ее остановить. Андрей бессмысленно принялся пинать бордюр и всхлипывать:
– Да я б его! Да я б!
И разрыдался, закрыв лицо руками.
– Андрюша! – приобняла его Лена.
Сзади подошел Денис. Андрей опомнился: как он мог позволить себе такое при людях, тем более при девушке?!
– Все нормально, – процедил он сквозь зубы.
Они встретили многих одноклассников и других знакомых из школы. Все стояли понурые.
– Да, Виктория Викторовна была хорошей учительницей! – сказал Денис.
– Светлая ей память! – добавила Лена.
Андрей молчал. Руки его дрожали. Все происходило, как во сне.
В центре зала возле гроба находились люди, много людей – видимо, родственники и друзья. Многие клали цветы. Сделал это и Андрей. Тогда он увидел Викторию Викторовну близко. Она лежала с закрытыми глазами, вся с ног до головы укутанная в какую-то белую ткань, из которой выглядывало будто выточенное из камня бледное лицо. Как она была красива! Но красотой холодной, мертвой. Эта женщина больше никогда не будет заразительно смеяться, ободрять, шутить. Она застыла. И скоро, скоро... Дальше мысли обрывались. Была и перестала быть. Не стало.
Положив цветы, Андрей забился в угол, где продолжал пристально вглядываться в застывшую навеки. Вдруг к гробу подошла женщина – видимо, мать. Зарыдала, упала на грудь покойной. Убитую горем подняли, начали утешать. О, как Андрей сочувствовал ей!
Время расставания закончилось. Оставались только родственники, друзья и учителя, ученикам сказали выйти.
Солнце светило ярко. Бежали, переливаясь, ручьи. Казалось, в воздухе разлита только радость и надежда на будущее. Но какая надежда могла быть в сердце Андрея? Ведь он больше не увидит ее никогда. «Никогда» – слово, похожее на приговор. Безжалостное, неумолимое слово. Никогда... Как могло такое случиться? Оставалось жить только одним. Но это стремление далеко отстояло от всего светлого. Из-за этой единственной цели следовало умереть для мира, чтобы потом... воплотить задуманное. Любой ценой, невзирая ни на что, не боясь ничего. «Он должен понести наказание. Я отомщу. Чего бы это мне ни стоило».
После пика отчаянья подступило болото уныния. По утрам лучи солнца врывались в комнату, напоминая о том, что пришла весна. Обычно она приносила радость и вдохновение, но теперь – наоборот, увеличивала боль в груди. Хотелось задернуть шторы и не видеть света, окружить себя темнотой, оставаться в одиночестве, никого к себе не подпуская, потому что рана в груди кровоточила, и ощущение уязвимости было постоянным.
Абсолютно не хотелось учиться – теперь даже по истории. Да и жить-то, собственно, не хотелось. Просто забыться, уснуть вечным сном, подобно ей. Или же с корнем вырвать все из груди и начать жизнь сначала. Впрочем, последнее казалось невероятным. «Я люблю Вас. Я ненавижу его. О, как я хочу за Вас отомстить! Надо жить, чтобы отомстить. И чтобы следовать Вашим наставлениям – строить светлое будущее, бороться за него. И для того, и для другого нужно жить, несмотря на то, что случилось, – ради Вас, Виктория Викторовна!»
С такими мыслями, превозмогая душевную боль, Андрей вставал, умывался, заставлял себя поесть и садился за уроки. Все валилось из рук, мысли постоянно переключались на больное, и вообще ничего не хотелось. Но надо было, обязательно надо было учиться. Приходилось каждый раз возвращать мысли к заданному и удерживать их на этом. Минуты тянулись медленно, и казалось, так будет всегда.
Андрей так до конца и не поверил, что Виктории Викторовны больше нет. На улицах района среди мелькающих лиц он все время пытался отыскать ее взглядом. Иногда казалось, что вот она, радостная и улыбающаяся, идет навстречу, разговаривая с кем-то. Сердце начинало колотиться, вырываясь из груди, пока вдруг ум не напоминал, что она умерла, а прохожая лишь похожа на ту, которой больше нет. Больше нет. Как нет?! Этого не может быть! Мать не для того рожала в муках, воспитывала дочь, чтобы ее потом убил этот ревнивый негодяй, пьяница. Андрей в отчаянии сжимал кулаки, а губы его произносили: «Ненавижу».
Сначала в районе говорили, что Анатолия Вениаминовича посадили в КПЗ, потом – в тюрьму, но теперь вообще ходили слухи, что его отправили на принудительное лечение от алкоголизма, скоро замнут дело, и он выйдет на свободу. Андрей пытался не верить в это. Он по-прежнему надеялся на то, что в будущем коммунизм преобразует общество и сделает его справедливым, а также счастливым. В это явно не вписывались подобные слухи. «Ради убитой Виктории Викторовны, которая так ярко рассказывала о коммунизме, надо верить в светлое будущее! И необходимо бороться за него, в частности, изживать такие раковые клетки, как этот чиновник – убийца собственной жены, прекрасной женщины».
