Ирина Прищепова. Исток Ангары – ворота Байкала ч.2

И вот наконец открылся бурный Байкал с пароходной пристанью, называемой Лиственичной. Пристань эта, имевшая несколько зданий, находилась в то время недалеко от истока, за поворотом. Двух­этажная гостиница, где остановились писатель и другие путешественники, прилепилась к горе. Она была построена лет двадцать назад, но успела обветшать: местами были выбиты окна, переломаны ставни, они «повиснув на ржавых петлях, скрипели и выли на разные тона, аккомпанируя шуму волн Байкала». Внутри было не лучше. Стулья переломаны, кресла без ручек, столы с тремя ножками, диваны с обивкой, висящей клочьями. В стенах были щели, через которые в гостиницу врывался резкий осенний ветер. Немытый пол состоял из кривых и дырявых досок, углубляющихся под ногами, «как фортепьянные клавиши».
Никто не заботился о проезжающих, так как гостиница была одна и деваться людям было некуда. И руководил ей отставной солдат. Он принёс нечищеный самовар. На пуговице жилета висел у него поднос. А чашку и чайник с изломанным носом он принёс в дырявых карманах.
На берегу пристани, кроме гостиницы, находились ещё три-четыре домика для служащих и флигель для управляющего пароходством. Наружность флигеля составляла контраст с другими ветхими постройками.
Солдат пожаловался на зимнюю тоску. Никого нет. Всё вокруг заваливает снегом. И работники лежат, как медведи в берлоге. Иногда воют волки, и людям от тоски хочется волком выть.
Автор говорит, что переправа через Байкал тогда была зачастую утомительной и небезопасной. Пароходы часто ломались. Портились машины, горели палубы. И виноваты были не байкальские шторма, а неумение управлять судами. Владельцы пароходов часто сменяли друг друга, а с ними приходили и новые служащие, само собой, без опыта вождения судов по бурному морю.
Утром Дмитрий Стахеев отправился посмотреть на Шаман-камень. Вот как рассказывает писатель о возвышающемся над Ангарой камне-скале:
«...По верованию бурят, на нём обитают онгоны – небесные духи, с которыми имеют непосредственные сношения шаманы, особого рода предсказатели-духовидцы. Каждый бурят убеждён в этом, и, проезжая по берегу реки мимо Шаманского камня, он набожно нашёптывает свои молитвы и по временам пугливо исподлобья поглядывает на страшный для него камень. Во время бури кругом камня клокочут и пенятся волны реки, разбиваясь в мелкие брызги и рассыпаясь высоко в воздухе.
Священное значение Шаманского камня в быту бурят до того велико, что они нередко приезжают из-за 300 – 400 вёрст к этому таинственному месту, чтоб заставить своего собрата, в чём-либо обвиняемого, торжественно произнесть на этом месте своё отрицание от преступления. Перебравшись по реке в лодках к Шаманскому камню, буряты заставляют обвиняемого войти на самый верх камня и на нём присягнуть в присутствии невидимых духов в справедливости своих показаний. Шум волн, разбивающихся о камень, высота над водою, фантастичность самого места и полное убеждение в присутствии на камне невидимых духов, – всё это разом действует на нервную систему присягающего, и виновный большею частью не может скрыть своего преступления: он со страхом и трепетом сознаётся во всех грехах, вольных и невольных. Случалось, что после такого испытания испытуемого снимали с камня без чувств и привозили на берег в глубоком обмороке. По возвращении сознания бурят ещё долго дрожит от страха и не может попасть зубом на зуб, – так его напугают страшные онгоны».
А вот как Стахеев сказал об Ангаре: «Вообще Ангара оригинальна и не похожа на другие реки. Вода её светла до того, что на дне в тихую погоду можно пересчитать хоть каждый камешек, и холодна даже в самую сильную жару до того, что в ней с трудом можно пробыть несколько минут; разливается она не весной, во время половодья, как другие реки, а осенью, когда реки замерзают. Начинает она замерзать снизу и, замерзая, поднимает вверх со дна камешки, маленьких рыбок, червей, пиявиц, amphipodes, бедное поселение своего подводного царства; в это время, в конце декабря, по набережным улицам Иркутска нет проезду; Ангара выступает из берегов и, разлившись по улицам, наворотив на себя лёд большими глыбами (торосья), замерзает. Через день или два замёрзший лёд опадает ниже и ниже, и Ангара, успокоившись, крепко сковывается сибирскими морозами».
Замечательно, что у нас есть книга Дмитрия Стахеева «За Байкалом и на Амуре». Путевые картины и события, изображённые в ней, погружают читателя в далёкий для нас XIX век и вызывают живой интерес. И чем дальше мы отдаляемся от них во времени, тем интересней читать книгу.
В конце XIX века из Иркутска до Лиственичного и далее, на другой берег Байкала, добраться было всё ещё сложно. В июне 1890 года проездом на остров Сахалин побывал в наших местах Антон Павлович Чехов. На одной из трёх станций, существовавших тогда на дороге, не оказалось лошадей, и писателю пришлось там ночевать. Лишь к полудню следующего дня приехал он на Байкал. И всё же путь от Иркутска до Байкала произвёл на писателя хорошее впечатление, и он сказал об этом в письме к своим родным: «Ехали мы к Байкалу по берегу Ангары, которая берет начало из Байкала и впадает в Енисей. Зрите карту. Берега живописные. Горы и горы, на горах всплошную леса. Погода была чудная, тихая, солнечная, теплая; я ехал и чувствовал почему-то, что я необыкновенно здоров; мне было так хорошо, что и описать нельзя. Это, вероятно, после сиденья в Иркутске и оттого, что берег Ангары на Швейцарию похож. Что-то новое и оригинальное. Ехали по берегу, доехали до устья и повернули влево; тут уже берег Байкала, который в Сибири называют морем. Зеркало. Другого берега, конечно, не видно: 90 верст. Берега высокие, крутые, каменистые, лесистые; направо и налево видны мысы, которые вдаются в море, вроде Аю-Дага или феодосийского Тохтабеля. Похоже на Крым. Станция Лиственичная расположена у самой воды и поразительно похожа на Ялту; будь дома белые, совсем была бы Ялта. Только на горах нет построек, так как горы слишком отвесны и строиться на них нельзя...»
В Лиственичном Чехову пришлось задержаться: не было парохода. Он и попутчики кое-как разместились в сарайчике, который находился совсем близко от воды. Спать приходилось в брюках и в жилетке на полушубке, брошенном на пол, а подушкой служило свёрнутое пальто. Тараканов и клопов было много. А вот есть, можно сказать, было нечего. Антон Павлович сетовал, что в Лиственичном из съестного практически нечего было купить. «Население питается одной только черемшой», – написал он.
Да, май и июнь у нас – пора черемши, а это лесное растение очень популярно у сибиряков, ведь черемша – кладезь витаминов и микроэлементов.
Поездка через Байкал произвела на писателя очень приятное впечатление. И покормили на пароходе очень хорошо, и с погодой повезло: «Погода была тихая, солнечная. Вода на Байкале бирюзовая, прозрачнее, чем в Чёрном море. Говорят, что на глубоких местах дно за версту видно; да и сам я видел такие глубины со скалами и горами, утонувшими в бирюзе, что мороз драл по коже. Прогулка по Байкалу вышла чудная, во веки веков не забуду».
Затем Антон Павлович шёл по живописнейшему берегу и жалел, что с ним нет художника Левитана.
А своему другу писателю Николаю Александровичу Лейкину Чехов так написал о Байкале: «Байкал удивителен, и недаром сибиряки величают его не озером, а морем. Вода прозрачна необыкновенно, так что видно сквозь нее, как сквозь воздух; цвет у нее нежно-бирюзовый, приятный для глаза. Берега гористые, покрытые лесами; кругом дичь непроглядная, беспросветная».
Поэту Николаю Алексеевичу Плещееву сказал: «Вообще говоря, от Байкала начинается сибирская поэзия, до Байкала же была проза».
Через год после приезда Чехова на Байкал, в 1891 году, через озеро и исток Ангары держал путь в Иркутск наследник престола, будущий император Николай II.
Путешествие по Евразии на фрегате «Память Азова» в пятьдесят одну тысячу километров было проделано неспроста. У будущего императора и тех, кто с ним отправился в длительную поездку, была поистине великая цель: Россия должна стать мировой силой, сочетающей Запад с Востоком. Николай II был убеждён, что распространение русского влияния на Восток необходимо. «Россия должна прирастать Азией», – говорил он. Об этом же думал и его отец Александр III,подписавший 29 марта 1891 года указ о строительстве Великого Сибирского пути. А 31 мая его сын, наследник престола, заложил первый камень в основание будущей дороги.
Не все современники понимали важность будущего Транссиба, и учёный Дмитрий Иванович Менделеев сказал замечательные слова по поводу строительства пути, который свяжет Европу и Азию: «Только неразумное резонёрство спрашивало: к чему эта дорога? А все вдумчивые люди видели в ней великое и чисто русское дело – путь к океану – Тихому и Великому, к равновесию центробежной нашей силы с центростремительной, к будущей истории, которая неизбежно станет свершаться на берегах и водах Великого океана».
Сын Дмитрия Ивановича,инженер, изобретатель, Василий Дмитриевич Менделеев, тоже принимал участие в двухгодичном путешествии и сделал его фотографическую летопись.
Два года заняло путешествие по Индии, Сингапуру, Китаю, Японии, Дальнему Востоку... Князь Эспер Эсперович Ухтомский, сопровождавший Николая II, описал увиденное в дороге в трёхтомнике «Путешествие на Восток наследника цесаревича». Иллюстрации к книге сделал замечательный художник-баталист и путешественник Николай Николаевич Каразин, хотя он и не принимал участие в поездке.
22 июня 1891 года наследник и его небольшая свита, состоящая из молодых и здоровых людей, способных перенести нелёгкое путешествие, пересекли Байкал и направились по Ангаре к Иркутску. Жаль, но этот момент в книге не отражён. Зато есть две иллюстрации Каразина, на которых изображены байкальские места, по-видимому, сделанные с фотографий Менделеева.На одной из них «Под флагом наследника цесаревича у прорыва Ангары» изображены суда, идущие вблизи Шаман-камня.
Есть ещё один рисунок Каразина, сделанный несколькими годами позже с наброска Гасабова. На нём – исток Ангары, гряда камней, выступающих из воды от одного берега до другого, крутые горы на левом берегу, два судна, одно из которых тянут лошади против течения в сторону Байкала, на правом берегу – лодка, тракт, два встречных экипажа, запряжённые лошадьми, один экипаж лошади еле тянут в гору.
Среди спутников Николая II был другой художник – Николай Николаевич Гриценко. Он сделал в дороге около трёхсот рисунков. Этот замечательный художник – маринист, пейзажист, график – был и путешественником. Он состоял в Русском географическом обществе, по заданию которого бывал в Сибири. Сохранились пейзажи Гриценко с изображением Байкала, сделанные в 1899 году. На одном из них изображены синева Байкала и горы Хамар-Дабан на противоположном берегу. На рисунке шуточная надпись: «До чего ты дошёл, Николаич». Да, дошёл он до очень далёкой, по тем временам, байкальской земли, до которой добраться тогда было ох как непросто. На другом рисунке пейзаж Лиственичного, сделанный с горы, у которой находилась таможенная застава. А на третьем – старая пристань Лиственичного и корабли, стоящие в ней. К рисунку сделаны несколько надписей: «Где наше не пропадало», «Посвящается лейтенанту А. С. Боткину», «Группа судов российского торгового флота на Байкале», «Что сделали? Ледокол сделали! И ещё один ледокол будем делать!».
Пейзажи на картине летние. А летом 1899 года на Байкале произошло великое событие: 17 июня на воду был спущен паром «Байкал», второй по мощности в мире ледокол. Сохранилась картина Гриценко «Накануне спуска», на ней стоящий на стапелях, увешанный праздничными флагами ледокол дожидается спуска в озеро-море, в честь которого он назван. И становится понятной последняя запись. «Ледокол сделали!» – это о ледоколе «Байкал». «И ещё один ледокол будем делать!» – это о ледоколе «Ангара», который будет спущен на воду уже в следующем 1900 году.
Картину байкальской пристани Гриценко посвящает Александру Сергеевичу Боткину, исследователю Байкала и Арктики, который в то время как раз и изучал сибирское море и тоже, как и все вокруг, радовался предстоящему спуску ледокола «Байкал».
Александр Боткин – исследователь, изобретатель, гидрограф и врач – родился в семье выдающегося врача Сергея Петровича Боткина. Он окончил Императорскую Военно-медицинскую академию и надолго связал свою жизнь с военно-морским флотом. В 1897–1899 годах он был помощником начальника Гидрографической экспедиции озера Байкал Фёдора Кирилловича Дриженко. Экспедиция прежде всего была связана со строительством Транссиба и готовящейся паромной переправы через озеро. Пока Транссиб будет разделён Байкалом, нужно обеспечить и летнюю, и зимнюю переправы. И Александр Боткин исследовал байкальский лёд: замерзание и таяние, образование трещин и ледяных гряд, подвижки льда. Открытия, которые он сделал, были очень важны для ледокольной переправы и стали большим вкладом в осуществление «Большой Азиатской программы».
В Сибирь Александр Сергеевич приехал вместе с женой – Марией Павловной, дочерью Павла Михайловича Третьякова, предпринимателя, мецената, коллекционера, основателя Третьяковской галереи. У неё был твёрдый характер, она с детства отличалась выносливостью, и это ей пригодилось в Сибири. Она была рядом с мужем и во время исследований, и на строительстве Транссибирской магистрали. Три месяца жили Боткины в холодное время в небольшом доме в Лиственичном на берегу озера среди льдов и снегов...
А теперь возвращусь к художнику Николаю Гриценко. Почему картина пристани в Лиственичном художника Гриценко посвящена Боткину? Были ли они знакомы? – Не только были, но и приходились родственниками. Гриценко был женат на сестре Марии Боткиной – Любови.
Шесть картин Николая Гриценко находятся в Третьяковке. И совсем не потому, что его тесть Третьяков. Они появились там после смерти и Третьякова, и Гриценко. Появились по ходатайству Ильи Ефимовича Репина.
Радостно, что на Байкале были такие интересные, замечательные, сильные духом люди, что они его изучали, любовались им, писали картины.
В связи со строительством Транссибирской магистрали невозможно не сказать о министре путей сообщения Михаиле Ивановиче Хилкове, много сделавшем для наших мест и неоднократно бывавшем на нашем истоке. Этот человек княжеского рода, потомок Рюриковичей, прошёл большую рабочую школу. Под именем Джона Мэджилла работал Михаил Хилков кочегаром на паровозостроительном заводе в Филадельфии. Потом он работал там машинистом, затем начальником службы подвижного состава Трансатлантической железной дороги. Но Хилков вдруг бросает работу, уезжает в Англию и устраивается слесарем на паровозостроительный завод в Ливерпуле. В России он начинает карьеру с должности машиниста. Изучив рабочие специальности, набирается опыта в строительстве железных дорог: возглавляет Закаспийскую железную дорогу, проложенную через пустыню. И прежде чем стать министром путей сообщения, строит в России ещё несколько железных дорог.
Будучи министром, Михаил Иванович развернул на Транссибе грандиозные работы. Он неоднократно выезжает в Сибирь, чтобы на месте решать сложные проблемы строительства и выполнить полномочия по обеспечению скорейшего ввода в эксплуатацию железной дороги, возложенные на него Николаем II.
Он курирует строительство и нашей Кругобайкальской железной дороги. Ведь она оказалась сложнейшим и очень дорогостоящим участком Транссибирской магистрали. В 1904 году в мае–июне Хилков приехал на Кругобайкалку, где завершались работы по сооружению последнего участка дороги. Жил Хилков в Лиственичном и каждый день, пересекая исток Ангары, приезжал на станцию Байкал. Осмотр строительных работ производил он, добираясь до участков на винтовом пароходе «Второй». Он смотрел, как ведутся работы, думал, как обустроить магистраль, как улучшить условия жизни строителей. Сохранились фотографии пребывания министра на Кругобайкалке, и в том числе – в порту Байкал.
Самых трудных, самых смелых решений потребовала Русско-японская война. Зимой 1904 года количество перевозок увеличилось в несколько раз. Поток грузов надо было переправлять на восточный берег, а ледоколы не могли пробить очень толстый байкальский лёд. И тогда прямо через лёд были проложены рельсы. Их начали укладывать в конце января. Своенравный Байкал подвижками льда осложнял ход работ. Вскоре после начала укладки рельсов прибыл Хилков. И первые вагоны были перевезены с помощью лошадей на другой берег под его руководством. И началось непрерывное движение вагонов, за сутки их перевозилось до двухсот и порой даже больше. Чтобы перевести паровоз, с него снимали котёл и перевозили отдельно. Но люди выстояли, фронт обеспечили. Выдержал все нелёгкие испытания и Михаил Иванович Хилков, а ему тогда было 70 лет.
13 сентября (26 сентября по новому стилю) 1904 года Михаил Иванович Хилков недалеко от станции Маритуй у тоннеля №18 вбил последний костыль, состыковав Великий Сибирский путь, соединив две огромных части России: азиатскую и европейскую!
Хилков не воспевал Байкал, до того ли ему было! Но он вместе с нашими мастерами и героическими простыми тружениками оставил нам Транссиб и его «золотую пряжку» – Кругобайкалку, которая открыла Байкал для многих. Теперь, чтобы добраться до сибирского моря, не нужно было тратить месяцы на дорогу. Путь стал намного легче, приятнее, ушли в прошлое испытания холодом, болезнями, голодом.
Одним из первых, кто добрался поездом до наших мест и оставил о них воспоминания, был ихтиолог из Петербурга Иннокентий Дмитриевич Кузнецов, который в 1903 году приехал для участия в экспедиции. Вот как он рассказал о дороге из Иркутска к Байкалу и о встрече с озером:
«Дорога (62 версты) идёт всё время по самому берегу Ангары, местами в глубоких выемках, а то под обрывами прибрежных возвышенностей. Боже, как интересно! Из окон вагона любуешься с одной стороны на быстрые, прозрачные, как хрусталь, воды реки, бегущей по дну, где видно в более мелких местах каждый камешек, каждую травку, местами даже рыбку, скользящую, как стрела; с другой стороны – то гора, то долина или «падь», по-сибирски, то откос, по которому местами ползут, как чёрно-бурые ленты, прослойки каменного угля...
Ещё причудливее идут ряды слоёв различных горных пород в обрывах – признак того, что мы приближаемся к Байкалу. Вдруг за поворотом пахнуло как бы холодом, а кругом всё тот же летний день, всё то же яркое солнце. Холод также признак близости озера. Дело в том, что в Байкале, мощном, обширном водоёме ... всегда плещутся прохладные воды, и холодом веет от этого моря, даже когда оно совершенно спокойно, как от какого-нибудь ледника. Наконец, сверкнула серебристая полоска озера, ещё немного – и мощная его ширь впервые развернулась перед моими глазами. «Здравствуй, Байкал!» – невольно приветствовал я старого знакомого далёкого детства. Я почувствовал какое-то влечение к этому Святому морю...»
На винтовом пароходе «Яков» и на лодках с тунгусами проплыл Кузнецов по озеру от юга и до севера. Приходилось много ходить пешком, ночевать на берегу, пережидая шторма. Приходилось предпринимать меры предосторожности, чтобы не угодить в лапы диких зверей. Кузнецов знакомился с местными жителями, подружился с сопровождающими его тунгусами и с сожалением прощался с этими «милыми спутниками».
И вот учёный возвращается на нашу станцию Байкал. Ему жаль расставаться с озером: «Прежде чем окончательно расстаться с ним, я поднялся на гору, взглянул оттуда на чудное озеро, на широкую панораму обрамляющих его гор и, с невольной грустью в душе, как бы прощаясь с чем-то близким или родным, сел в вагон, который доставил меня в Иркутск».
В «Историческом вестнике» за 1912 год был опубликован очень интересный материал, на котором я не могу не остановиться. Сделал его путешественник А. Я. Таранец. Очень сожалею, но пока не нашла о нём никаких сведений. Из его работы следует, что на Байкале он бывал не однажды и что он прекрасный наблюдатель, обладающий даром писателя.
Летним погожим июльским днём отправляется Таранец на пароходе «Сибиряк» из Иркутска к Байкалу. Свой путь он описывает подробно. Наблюдать за дорогой путешественнику приятно: дует свежий ветерок, ярко светит нежаркое солнце, пахнет то свежескошенным сеном, то рыбой, то ароматом полевых цветов. «Сибиряк» ползёт с трудом. Ему приходится бороться с сильным течением и лавировать, проходя мимо множества островов с живописными рощами и лугами. На некоторых островах пасётся скот. И лошади, и коровы, завидев пароход, убегают подальше от «пыхтящего чудовища, нарушившего безмолвие островка». Крестьяне из прибрежных деревень ловят рыбу сетями, дети ищут грибы или ягоды. Идёт пора сенокоса, и в местах косьбы толпы народу, разбиты палатки, звучит гармоника. Встречаются охотники, они салютуют из ружей пароходу. Вот осталась позади деревенька, раскинувшаяся на островках.Вот два велосипедиста состязаются в скорости с пароходом. Почти у самого борта проходит лодка под парусом. Ангара то течёт вольно, то распадается на протоки у островов, то, сжатая горами, «бурлит, клокочет, точно злится на скалы, не дающие ей развернуться...»
По левому берегу вьётся по извивам реки железная дорога. Временами по ней бегут поезда. Идёт работа по расчистке полотна для второго пути.
Наконец, миновали Шаман-камень и вышли в Байкал. После посещения ЛиственичногоТаранец с лихим рыбаком на лодке, несмотря на волну, пересекает исток, чтобы побывать в порту Байкал. Он подробно описывает то, что увидел в моём родном посёлке в то далёкое время:
«Если подняться у станции Байкал по тропе, ведущей к деревне Баранчик, на горы, то всё озеро видно, как на ладони. Вправо красивый залив, в водах которого отражаются лесистые вершины прибрежных гор. По самому берегу вьётся лентою Кругобайкальская железная дорога, то пропадая в тоннелях, то снова показываясь у самой воды, как будто ползёт по скату горы по узенькой, едва доступной тропинке... Вода совершенно тихая. Не шелохнёт... Вот от берега отделилась лодочка и быстро стала удаляться, оставляя на воде дорожку, расширяющуюся у берега и постепенно суживающуюся возле лодки, едва заметной с горы. Влево отчётливо видны станционные пути, маневрирующие поезда, целый ряд товарных вагонов; у берега несколько барж, ждущих разгрузки; у мола, где устроена пристань, стоит ледокол «Ангара», недалеко доки... всё это красиво отражается в зеркальной воде... Подымаюсь выше... Над небольшим обрывом стоит скамейка... Здесь местные жители и дачники, проводящие лето в деревне Баранчик, просиживают целыми днями, любуясь величественным Байкалом, особенно красивым в лунные ночи, полные таинственности и необъяснимой прелести... Смотрел бы и не оторвался... Редко бывает Байкал спокоен, и даже в спокойные минуты чувствуется, что богатырь уснул, отдыхает, но стоит налететь ветру, как сон станет прерывистым, неровным, пока от волнения не проснётся великан, не встанет во весь рост, и вода закипит, заклокочет, бросится на берег, ища выхода, вздымая целые валы, образуя бездны, с каждой минутой свирепея, точно ища дерзкого, осмелившегося нарушить покой... И горе тем, кого буря застанет в открытом море...
В июне и июле Байкал бывает почти спокоен... В это затишье со дна всплывает на поверхность воды масса водорослей... Байкал «цветёт»...И сейчас он совершенно спокоен. Только высоко на горах чувствуется лёгкое дуновение ветерка, прохладного, освежающего. Из раскинувшейся по склонам гор и в лощине деревни Баранчик пахнет жильём... Деревня небольшая... Видны огороды... Попадаются красивые домики и веранды. Это уже приспособление специально для дачников... Мимо деревни проходит тропа среди кустарника и срубленных деревьев и ведёт ещё выше – к маяку. Отсюда открывается роскошный вид на Байкал. Вдали, на том берегу, тянется цепь гор, на которых местами, несмотря на расстояние около сорока вёрст, отчётливо вырисовываются ниже вершины белые ленты снега, не успевшего растаять за лето благодаря громадной высоте. Почти напротив станции Байкал, в одной из падей, раскинулась станция Танхой с таможенной заставой. Сюда ежедневно совершает рейсы ледокол «Байкал»...»
Воздух в тот день был прозрачен настолько, что легко было видно, как с восточного берега, со станции Танхой, отошёл ледокол. Сначала он был небольшой точкой, над которой виднелась длинная полоска дыма. По мере приближения он принимал всё более ясные, живые очертания, пока не показался во всей своей мощи и красе и не огласил пространство могучим, продолжительным гудком... Очень хочется перенестись хоть на несколько мгновений в то время и увидеть своими глазами паром-ледокол, идущий в родную гавань.
Сейчас туристы, прибывающие в порт Байкал, стараются попасть на белый камень, который находится недалеко от маяка в сторону истока. С него, выдвинувшегося над обрывом, открываются изумительные картины. Побывал на камне и А. Таранец. Он говорит, что с камня, как на ладони, видна вся станция и пристань. Люди с высоты кажутся мухами, ползающими по перрону. На большое расстояние видны светло-зелёные прозрачные воды Ангары. В них отражаются прибрежные скалы. Река с шумом вздымает пенистые волны и быстро уносит их вдаль. Стремительная Ангара долго борется даже с самыми жестокими морозами и замерзает только к концу декабря.
И ещё одну цитату из очерка А. Таранца хочется дать. В ней чудесная картина лунной ночи, увиденная автором в 1904 году: «А как хорош Байкал в лунную ночь, когда уже начинаются заморозки! Вечереет... Полный штиль... Поразительное сочетание красок: вода совершенно чёрная, кругом снежные горы, вдали на небе ярко-красная заря от скрывшегося солнца, вверху над нами бледно-зелёная луна, оставляющая на воде светлую дорожку... Ледокол «Ангара» быстро мчится вперёд, рассекая могучей грудью водную гладь... Волнение, произведённое пароходом, не может ещё улечься; оно ширится, захватывая всё больше и больше пространство, и вот достигло лунной дорожки, разбило лёгкий налёт льда, отдельные льдинки в хаотическом беспорядке то поднимаются, то опускаются, на них играет луна, и получается впечатление множества электрических лампочек, разбросанных по волнам... Феерическая картина, которой долго не забудешь...»
В 1913 году побывал в наших краях норвежский полярный исследователь, учёный, политический и общественный деятель, основатель новой науки физической океанографии, лауреат Нобелевской премии мира Фритьоф Ведель-Ярлсберг Нансен. Он отправился в путешествие по приглашению генерального консула Норвегии по Сибири, международного коммерсанта, писателя Ионаса Лида на пароходе «Коррект» по трассе Северного морского пути. В Сибири производилось много нужных Европе товаров, но доставлять их по железной дороге было дорого, а морским путём и по рекам было значительно дешевле. Лид задумал открыть торговый путь из Западной Европы через Карское море, а далее по рекам.
Добравшись до устья Енисея, приняв груз, «Коррект» возвращался в Норвегию. А Нансен в Дудинке пересел на русское экспедиционное судно «Омуль» и доплыл до Енисейска, потом добрался до Красноярска. От Красноярска поехал по Транссибирской магистрали до Байкала и далее на Восток до Владивостока. По итогам этой большой поездки Нансен написал книгу «В страну будущего», где говорил о том, что нашу Сибирь ждёт большое будущее. После путешествия Нансен интересовался жизнью России, проблемы нашей страны волновали его.
Фритьоф Нансен побывал в порту Байкал, познакомился с его историей, с историей строительства Кругобайкалки. Вот как он рассказал об этом: «Близ первой остановки у станции Байкал находилась гавань, где стоял большой ледокол-паром «Байкал», перевозивший раньше через озеро поезда к продолжению рельсового пути; ледокол может пробивать лёд до 1.2 метра толщиной и является одним из величайших ледоколов в мире... Толстого зимнего льда он, однако, не в силах пробить. Для ремонта этого ледокола и других судов, плавающих по Байкалу, был построен большой плавучий док, который мы тоже видели в гавани. Переправа через озеро чрезвычайно тормозила перевозку на восток войск и провианта во время японской войны, хотя зимой рельсовый путь прокладывался прямо по льду. Прежний министр путей сообщения князь Хилков сам руководил работами. Железнодорожные вагоны перевозились поштучно лошадьми, а локомотивы разбирались и перевозились по частям, так как были слишком тяжелы для перевозки по льду».
Нансен проехал по Кругобайкальской железной дороге. Его восхитила грандиозная работа строительства дороги: «С тех пор успели проложить рельсовый путь, огибающий озеро с юга; работы были сопряжены с колоссальными трудностями: приходилось пробивать путь в отвесных скалах. От станции Байкал на западном берегу до станции Мысовой на восточном – расстояние в 200 вёрст приблизительно. На протяжении первого перегона до станции Култук в юго-западном углу озера берег особенно крут: из 73 вёрст пути 6 вёрст приходится на туннели... Затраты на эту линию были сделаны огромные. Каждая верста обошлась около 244130 рублей. Но дорога была одноколейная, а война показала необходимость двухколейной, и вот понадобилась перестройка пути, которая скоро будет окончена».
Он ехал на поезде, любовался могучим озером в рамке скал и восхищался поистине героическим трудом строителей дороги: «Здесь мы воочию убедились, с какими трудностями сопряжена перешивка одноколейного пути на двухколейный. Приходится расширять все туннели и самое полотно дороги, ставить новые устои из железобетона, строить вторые мосты рядом с первыми, а в местах слишком крутых поворотов приходится пробивать и новые туннели».
Но люди преодолели все трудности, прошли через непреодолимые преграды, и строительство Кругобайкальской железной дороги было завершено. Кругобайкалке обязан своим появлением мой посёлок-порт Байкал (раньше его называли станцией Байкал) Стала расти и соседняя Листвянка, на верфи которой собирали ледоколы «Байкал» и «Ангара». Люди обживали землю, строили дороги, ледоколы, дома, отправлялись в рейс на судах, которых становилось всё больше, растили детей. И любовались озером-морем, возле которого им выпало счастье жить...
В 1902-м году в Лиственичном в семье управляющего судоверфи родилась поэтесса Елена Викторовна Жилкина. В посёлке у истока прошло её детство, здесь она полюбила на всю жизнь байкальскую природу. Затем семья переехала в Иркутск, который она тоже полюбила всем сердцем.
И всё же в своих стихах она называет лучшим из мест свой байкальский край, где «леса стоят у отчего порога» и каменистая дорога весной уводит в заросли цветущего багульника, а летом – в разноцветье трав.

Ошеломит, закружит, уведёт
в мерцающие тайны листопада,
у ног лисицей рыжей проползёт,
прогонит туч оранжевое стадо.
Деревьям размотает жёлтый шарф,
плеснёт на горы чем-то ярко-красным...
Меня не отпускают ни на шаг
байкальской осени немыслимые краски.
Всё гуще синева, всё жёстче ветер в море,
и дальний берег дальше с каждым днём,
но всё равно над деревянным молом
горит маяк спасительным огнём...

И весь этот байкальский незамутнённый мир у истока Ангары, которому Елена Викторовна многим обязана, зовёт она истоком своей жизни. Здесь живут не воспоминания, а гораздо большее: её детство, её отчий кров. И не дано ей разомкнуть кольцо памяти. «Здесь на закате розовые скалы хранят, как люди, для меня тепло», – говорит Елена.
А тепло родных мест было ей очень нужно. Нелёгкие испытания выпали на долгую, 95-летнюю жизнь Елены Викторовны. И часто спасали её теп­лые воспоминания о своей малой родине и поэзия, любовь к родному слову.