5.
Он шел по берегу реки и вполголоса пел. Ему не мешали ни кочки, ни мочажины, ни густые заросли ивняка, через которые он прорывался напропалую, выставляя перед собой свободную руку, чтобы убирать с пути пружинистые, хлесткие ветки. Настроение было приподнятое и игривое. Казалось, попадись на пути медведь, он и его свалит одной рукой, как сшибает ударом ладони прошлогодние сухие дудки медвежьей пучки.
Мозг Сергея одновременно делал тройную работу: отмечал под ногами все, что касалось геологии, считал пары шагов, чтобы вести километраж маршрута, и думал о Тоне.
Его почему-то радовала мысль о том, что она живет в его палатке и будет встречать после маршрута. Рада будет или нет – это другой вопрос, но ведь встретит, как встречает казачка своего мужа после похода – с радостной улыбкой, вкусно заваренным чаем с печенюшками, которые привезла из поселка, веселым, суетливым девичьим щебетом, бегая вокруг него и рассказывая о событиях прошедших дней.
А он снимет рюкзак, устало сядет под кедр, разуется, подставляя упревшие ступни ног прохладному ветерку, попросит воды, долго и с наслаждением станет пить и только тогда скажет: «Привет! А теперь снова рассказывай, как здесь да что».
И она начнет свой рассказ и обязательно коснется того, как ей трудно жилось и работалось без него, а теперь, когда он вернулся, все будет хорошо. Возможно, еще и расплачется.
«Все будет хорошо, все будет хорошо!» – мысленно произнес Сергей, продолжая свои фантазии, и тут же остановился: мозг досчитал до определенного количества пар шагов, равного двумстам пятидесяти метрам, а это означало, что пора садиться и записывать наблюдения на пройденном отрезке пути. А затем идти дальше. И так – каждые двести пятьдесят метров.
Через четыре километра Сергей оставил долину Саянзаса, свернул направо и стал подниматься по узкому каньону небольшого притока, в котором почти не было воды. К полуденному солнцу он вышел на водораздел, сросшийся в виде горного отрога со склоном гольца Зеленого. Здесь все было завалено крупным курумником, поросшим древними мхами. Над каменным дунитовым полем гулял вольный ветер. Почти под каждым валуном, в тени, лежал стожок сена, заготовленного и натасканного сюда пищухами. Их громкие посвисты оглашали окрестности, а в небе кружил коршун, высматривая зазевавшихся зверьков.
Прыгая с камня на камень, Сергей перевалил на другую сторону отрога и вышел в верховья другого безымянного ручья уже из системы другой реки – Баянзаса и там, где закончились курумовые свалы, решил сделать короткий обеденный привал. Сидя у костерка, разогревая банку тушенки, он снова думал о Тоне. Зачем? Неужели так запала в душу? Ко времени ли? Или как в песне: «Любовь нечаянно нагрянет...»
За день он прошел около пятнадцати километров. Как и ожидалось, маршрут был пустым. Зато почти не оставалось сомнений, что слабая радиоактивная аномалия, которую они раскапывали в лагере, на северо-запад не тянется. Похоже, она локальная, почти точечная и бесперспективная. Значит, после его пустого маршрута придется сниматься и переезжать в устье Черной Усы, к Евдокимову. Там, похоже, есть перспективы.
Перед сумерками, помня прошлую грозовую ночь, он остановился под кедром и нарубил много пихтовых лапок, из которых устроил небольшой навес. Перед входом разжег костер. После ужина, попивая чай, попытался сложить в уме геологическую ситуацию вокруг гольца Зеленого. Она получалась не в пользу радиоактивных руд. Ну что ж, отрицательный результат тоже результат, и его надо принять. Но прежде предстоит замкнуть маршрут, чтобы не оставалось вопросов. Хотя, если честно, они всегда остаются. Да и как им не быть, если большая часть территории завалена непробиваемыми для глаза и радиометра курумами. Что там, под ними? Упор придется делать на сравнение участка, который они раскапывали, с геологической обстановкой северо-западного и северного склонов Зеленого, отталкиваясь от строения самого гольца.
А ночь была удивительной. Постарел месяц, и его тонкого золотистого серпа почти не было видно на темном небе. Зато ярко сверкали звезды. Их было так много и они просматривались на такую космическую глубину, что их густая алмазная и, казалось, шевелящаяся россыпь поражала воображение.
Вспомнились строчки любимого поэта Игоря Шкляревского:
В такую ночь уже нельзя
всю душу выболтать растеньям.
надежды, женщины, друзья –
все подвергается сомненьям.
Он один. И душу может выболтать только самому себе. А что в его молодой, еще не созревшей душе? Пока только любовь к маме, деду с бабкой и геологической работе. Еще есть шевелящийся интерес к Богу. Но Бог ему неведом; даже бабушка, которая тихонько молилась иконе с Богородицей, висящей за занавеской на кухне, ничего не рассказывала о Боге. А мать вообще не знала Его, хотя говорила, что чувствует, но не думает о Нем, потому что нельзя, ведь когда-то была комсомолкой. Сам Сергей иногда чувствует Бога, особенно когда решает геологические задачки. К геологии Бог точно приложил руку, устроив земной шар логически, системно. природный хаос не смог бы этого сделать, вот только понять бы ход Его мысли. Но дано ли это людям, которые в большинстве своем только чувствуют его, но до конца не верят, противятся вере, боясь устоявшихся догм?
Вот бы сейчас ему, геологу Сергею Рыжикову, постичь логику Бога. Сколько бы открытий он совершил! Какая бы Книга знаний легла перед ним!
Он вспомнил двоюродного деда, который преподавал в институте науку о полезных ископаемых. Дед свято верил в системность металлогенических провинций и мечтал понять эту системность, развить ее до отдельной прикладной науки. Но она почти не давалась, постоянно заводила его в тупики. А ведь дед разгадывал именно логику Бога! И наверное, знал об этом, не мог не знать со своим проницательным умом. Потому и ушел в науку, а не остался полевым геологом. «Захотелось широты охвата, а не знания отдельного региона», – признавался он. Но беда деда состояла в том, что он все равно оставался атеистом, пусть и формальным. Он намеренно глушил в себе Бога, потому что в кармане лежал партийный билет. В этом они с мамой были похожи. Однажды на рыбалке, когда Сергей гостил у деда, тот у костра откровенно рассказывал об этом. Тогда была такая же звездная ночь. А дед уже был на пенсии, от дел отошел, и системность в распределении в земной коре полезных ископаемых им так и не была до конца раскрыта.
А что, может быть, подхватить дедово дело? Хотя для этого он еще не дорос. Да и любимой тайгой, полевой геологией не насытился. Это еще одна любовь в его душе – таежная романтика.
А найдется ли место в его душе женщине? Скорее всего, найдется, ведь это тоже логика Бога: создать на земле мужчину и женщину. «Влюбляйтесь и размножайтесь» – так вроде? Хотя точных слов Сергей не ведал, но знал, что иначе не бывает. Значит, придет к этому и он. Кто будет эта женщина? Может быть, Тоня? Не зря же она неожиданно появилась в его жизни. Опять логика Бога?
О чем только не передумаешь в одиночестве у таежного костра под шепот звезд! Вот и до Бога мысли добрались. И ведь не впервые, если честно. «В такую ночь уже нельзя всю душу выболтать растеньям...» Все, хватит, надо поспать, завтра весь день на ногах.
6.
Сергей проснулся еще до солнца. После подогретой на огне банки «Завтрака туриста» и нескольких глотков эрзац-кофе из цикория почувствовал себя бодрым и готовым к работе. Как раз и день разгорался солнечным и ярким.
К обеду он достиг верховьев реки Баянзас, а это почти северная точка его маршрута. Река здесь только начиналась и была лишь тоненьким ручейком с узенькой полоской галечника. Сергей ткнул в него шиной радиометра и с удивлением увидел, как стрелка качнулась и резко поплыла вверх, остановившись на тридцати микрорентгенах. И это после семи, от силы десяти на всем протяжении его пути!
Он перебрал гальку, но ничего необычного не увидел: сплошные дуниты, габбро и переходные типы. Но радиометр уверенно показывал тридцать микрорентген. Сергей отошел от ручья – десять. Подошел – тридцать. Прошел по ручью вверх, затем вниз – тоже ничего. И только в одной точке – тридцать. Опять локальная концентрация? Чего? Или это выход радона?
Отложив в сторону ружье и рюкзак, он стал расчищать геологическим молотком русло ручья. Ямку тут же залила вода, и он стал отводить ее, прорывая канавку. Углубившись сантиметров на пятнадцать, замерил снова. Тридцать! Здесь галечник слежался плотно, ковырять его молотком стало тяжело. Кайло бы в руки! «Я б в Москве с кайлом уран нашел при такой повышенной зарплате!» – пришли на ум строчки из песни Высоцкого. Но где оно, кайло? Придется размусоливать любимый молоток.
Весь остаток дня Сергей провозился с этой закопушкой. Молоток выдержал, а вот руки устали до онемения и получили несколько глубоких ссадин. Зато стало понятно, на чем прыгнула стрелка радиометра – на захороненных под аллювием ручья свалах слабо обохренного кварца. Здесь скорее будут признаки золота или меди, но никак не урана.
Подробно описав все это в полевом дневнике, Сергей стал присматривать место для ночлега. Пройдя сотню метров вверх по ручью, увидел небольшую скалку, торчащую среди деревьев. Она оказалась останцом узенькой кварцевой жилы со слабой сульфидной минерализацией. И тоже показала тридцать микрорентген. Сергей окончательно успокоился, убедившись, что наткнулся на пустышку.
Но день был потерян. Хотя кто знает, действительно ли он потерян. Сидя у костра на пихтовых лапках, Сергей размышлял о случайностях и закономерностях жизни. Ночь снова была звездной, думалось хорошо, но постепенно философские мысли отступили и сердце заполнила лирика. Он стал вспоминать своих девушек. Сколько их уже было? Если иметь в виду попытки серьезных отношений, то не менее трех. Но ни с одной так ничего и не получилось. Почему? Он не увидел в них родственных душ? Но думал ли он об их душах, пытался ли разобраться в них? Скорее, наитием понял, что они не его девушки. Или, наоборот, это они отринули его самого, угадав в нем неисправимого мечтателя, философа, лирика, бродягу и романтика? Зачем такой мужчина практичной женщине? Станет ли он опорой в жизни, надежным отцом детей или так и будет витать в своих мечтах?
Какая женщина нужна бродяге? Не такому бродяге, который гуляет по свету просто так, ради бездельного любопытства, не описывая свои похождения даже в дневниках, а такому, как он, Сергей, бродяге по специфике работы. Ведь он действительно бродяга, возле себя его не удержать, его манит поле. Сколько их, таких профессиональных бродяг? Приходит весна, и в камералках геологов, геофизиков, геодезистов, биологов начинаются разговоры о поле. Они бередят души и вскоре выливаются в неудержимое стремление скорее уйти, уехать, улететь на волю – в тайгу, тундру, пустыню, степь, в горы. В поле! И они улетают, уезжают, уходят! И чувствуют себя самыми счастливыми людьми на свете.
Утром он проснулся с мыслью, что сегодня надо обязательно вернуться в лагерь: закончился июль, и горняки будут ждать, когда он составит наряды и подсчитает их заработок. Покоя ему не дадут, пока наряды не будут готовы и отправлены в экспедицию.
Сергей бодро поднимался по ручью, когда услышал вертолет. Зачем он здесь, на северном склоне Зеленого? Уж не за ним ли?
Вертолет с шумом вылетел из-за горы, и Сергей понял, что тот следует его маршрутом, нагоняет. Значит, ищут его. Он вышел на поляну под курумником и начал махать рукой. Его увидели, вертолет пошел на круг, но сел вдалеке, подыскав для приземления ровную, открытую площадку. Двигатель пилоты не глушили, ждали Сергея.
Из открытых дверей выглядывала улыбающаяся Тоня и призывно махала руками:
– Залезайте!
– Зачем?
– Да залезайте же! Здесь расскажу!
– У меня маршрут не закончен!
– И не надо! Грузитесь в вертолет.
Пилоты не отвлекались от машины, командир даже не глянул на геолога, крепко держа ручку управления, и поднял машину сразу же, как только бортмеханик захлопнул за Сергеем дверь.
– Евдокимов приказал вернуть вас из маршрута сегодня! – стараясь перекричать шум двигателей и наклонившись над ухом Сергея, сообщила Тоня. – Завтра он перевезет нас к себе, надо подготовиться к эвакуации.
– А как же работа здесь?
– Говорит, что следующим летом продолжим. А у него там открылись серьезные перспективы, надо всей партией навалиться, чтобы успеть отработать участок до снегов. Прямо сейчас забирает горняков, они уже собираются. Вторым рейсом вертолет увезет взрывчатку.
Новость Сергея не огорчила. В этом маршруте он твердо уверился в бесперспективности участка гольца Зеленого на радиоактивные элементы. И следующего лета не понадобится, уранщикам делать здесь больше нечего.
Пока вертолет летал за Сергеем, горняки успели снять палатку, собрали шанцевый инструмент и личные вещи, сложили все это на краю вертолетной площадки и сами сидели в сторонке, ожидая команды на посадку.
– Давай, мужики, с богом! – крикнул Трофимыч, как только лопасти вертолета замерли.
Сам он оставался, чтобы вторым рейсом вылететь со взрывчаткой. А за Сергеем и Тоней борт придет завтра.
Гул улетевшей машины затих, и Сергей снял с себя наконец ружье и рюкзак. Стало легко. И пусто на душе и в голове. Так бывает, когда закончишь большое дело, а другого еще нет.
– Ну что ж, чему быть, того не миновать! – бодрым голосом сказал он, будто соглашаясь наконец с предложенными обстоятельствами. – Значит, Саянзас мы закрыли, – глядя на стоящую рядом Тоню, добавил он. – Теперь да здравствует Черная Уса! Вот уж где разгуляются молодецкие плечики!
7.
Сергей помогал Трофимычу таскать на вертолетную площадку ящики со взрывчаткой, когда из палатки вышла Тоня, экипированная по-походному и с молотком в руке.
– Куда ты, матушка, собралась? – шутливо спросил он девушку.
– А ты думаешь, почему я не улетела с рабочими? У меня не все шурфы задокументированы, несколько зависло. Я сказала об этом по рации Евдокимову, он одобрил, разрешил остаться до завтра.
– Понятно. Хотя я бы и сам мог...
– Еще чего! Сейчас это моя работа, мне и надо ее доделать.
И она ушла по натоптанной горняками тропинке на горный профиль. А у Сергея в душе затеплился радостный огонек: молодец девчонка, не бросилась улетать сломя голову, думает о деле!
Взрывчатку пересчитали на два раза – для верности. После этого Сергей подписал Трофимычу акт ревизии склада взрывчатых веществ, а затем отнес в свою палатку ящик с детонаторами: вместе с аммонитом их перевозить нельзя, он увезет их завтра сам. Горный мастер забирал и остатки продуктов, отложив для геологов несколько банок тушенки и сгущенного молока.
– Не оголодаете?
– Надеюсь, не успеем.
– Возьми еще мешочек с лапшой, сегодня по-быстрому сваришь, чтобы не возиться.
– Давай, а то одна тушенка поднадоела.
Вскоре пришел вертолет и Трофимыч со своим опасным грузом улетел. В наступившей тишине Сергею взгрустнулось. Он обошел опустевший лагерь, сел на краешек голых нар, оставшихся от горняков на месте их бывшего жилища, посидел на чурке возле остывшего кострища. Всегда жаль покидать обжитое, понравившееся место. А здесь ему действительно нравилось. Он постоянно любовался этой летней тайгой, этим тихим, прогретым солнцем гольцом Зеленым. Конечно, и на Черной Усе будут свои прелести, но там нет такой распахнутости таежных далей, когда смотришь на них с высоты гольца почти в полторы тысячи метров.
Пока Тоня отсутствовала, Сергей сварил лапшу с тушенкой, с аппетитом поел, вышел на вечернюю связь, коротко рассказав Евдокимову о результатах своего маршрута и узнав, что его горняки благополучно долетели и уже разместились в новом лагере. Евдокимов радовался пополнению и назавтра ждал Сергея с Тоней.
– За вами вертолет будет после обеда, – сообщил он в конце связи. – Осмотри там все внимательно, ничего не оставь. Хотя и сам все знаешь, не впервой перебазируешься.
Начальник партии доверял своим геологам и, насколько знал Сергей, был не просто доволен их работой и профессионализмом, но и гордился ими. Как-то геолог Витя Лабышев рассказывал Сергею, что стал свидетелем разговора Игоря Евдокимова с местным охотником-промысловиком, пришедшим к ним попросить курева.
– Классные у вас ребята-геологи, – похвалил охотник. – Всё умеют. И переправу наладят, и на лодке сплавятся, и дров напилят, и палатку мигом поставят...
– Вы еще не все о них знаете, – сказал довольный начальник партии. – Они и любой камень с ходу назовут, и маршрут точно проложат, и горную выработку грамотно опишут, и выйдут без лишних отклонений в заданную точку. И главное, могут работать без выходных и проходных хоть месяц, хоть два, лишь бы работа была нужной и радовала результатами.
Действительно, вся их геологическая партия состояла из энтузиастов. Каждый горел на работе – хоть в камералке, хоть в поле. И каждый знал все тонкости работы. Почему и обрадовался Сергей поступку Тони, когда она осталась на участке, чтобы закончить дело. Значит, геологи ее примут. Рабочие – тоже, они особенно барышень-лентяек не любят.
Тоня вернулась перед заходом солнца. В тени деревьев стало холодать. Сергей распалил костер, подогрел свое варево. Переодевшись, девушка вышла к огню. Стала рассказывать о шурфах, но Сергей перебил, предложив ей сначала поесть. Ела она с остановками, продолжая свой рассказ, добавив в конце, что радиометрия в шурфах спокойная, без всплесков, да и породы однообразные до скуки.
– Ты бы ела, не отвлекалась, лапша быстро остывает, – посоветовал Сергей, слушая девушку.
Речь ее была правильной, красивой, выдающей человека городского и образованного.
– Ты где росла? – спросил он.
– А что?
– Ничего. Красиво говоришь. Городская?
– Да. Из Новосибирска. Правда, с окраины.
– Значит, в общаге не жила, когда в универе училась?
– С родителями жила.
– А как ты относишься к тому, что мы сегодня снова в одной палатке ночевать будем?
Тоня смешливо хмыкнула, посмотрела ему в глаза:
– Я так понимаю, что это больше тебя смущает, чем меня.
– Нет, просто из деликатности спрашиваю.
– А ты меньше деликатничай. Я же понимаю нашу ситуацию. Ты в своем спальнике будешь, я в своем.
– Ладно, сменим разговор, – неожиданно смутился Сергей. – Скажи лучше, как тебе эти два дня работалось.
– Нормально работалось.
Тоня поставила на чурку опустевшую миску, облизала ложку, спросила, будет ли чай, и продолжила:
– Горный мастер Степан Трофимыч действительно хороший человек, так обо мне заботился. Несколько шурфов получились глубокими, и он помогал мне спускаться в них и выбираться. А рабочий Петя Балук выносил в лагерь отбитые мною в шурфах пробы. Сколько я ни противилась – ничего не помогло, как за принцессой ухаживали.
Сергей смотрел на девушку и улыбался. Она не понимала, почему он улыбается, смущалась. Может быть, сказать ей, что мужики не видели женщин больше двух месяцев, с мая, как прилетели сюда из поселка? Ее появление взбудоражило их грубые бродяжьи сердца, вот они и бросились наперегонки ухаживать за ней, угодничать, помогать. И все это не столько ради того, чтобы она обратила на них внимание, выделила, а просто чтобы побыть рядом, пообщаться, поглазеть на молодую женщину вблизи. Соскучились бродяги.
Ведь и он соскучился. Потому и думает о ней, любуется ею. Ему нравится ее чистая, загорелая кожа лица, ее тонкие пальцы рук, сжимающие сейчас кружку с чаем, ее стройные ноги, плотно обтянутые спортивными брюками. Конечно, он понимал, что это неизбежная вспышка чувств и его жизнь теперь, когда появилась Тоня, временно поменяла смысл, обогатилась ее присутствием. И ему тоже хотелось нравиться ей, ухаживать за ней. Он даже загодя, пока девушка была на шурфах, подровнял свою молодую бороду, постриг ногти, надел чистую энцефалитку.
Уже стемнело, когда на них жадно накинулась мошка.
– Ой, сколько ее налетело! – жалобно вскрикнула Тоня, расчесывая щеки и голову. – Побегу-ка я в палатку.
Сергею уходить не хотелось, но мошка донимала. А тут и зарницы заиграли далеко на западе. Широким фронтом надвигалась гроза, но это, наоборот, успокаивало, ведь грозовые тучи быстро пролетают. Наверняка к утру небо успокоится, и планы на вылет не нарушатся.
Он еще немного посидел у костра, глядя в огонь. Но зуд от укусов мошек становился нестерпимым, а мазаться перед сном не хотелось, и он тоже ушел в палатку.
8.
Среди ночи громыхнуло, застучал по палатке дождь. Ох уж этот голец Зеленый, ни одна гроза мимо него не проскочит.
Сергей проснулся, вслушался в раскаты грома. Тоня тоже зашевелилась в своем спальнике.
Он молчал, и она молчала. Конечно, ей тревожно: вдруг вертолет за ними не прилетит? А Сергея это почему-то не волновало: не прилетит сегодня – прилетит завтра. Посидят здесь, подождут.
– Остается надеяться, что к обеду дождь выльется, – вполголоса произнесла Тоня.
– Все может быть, – отозвался Сергей. – Но с Зеленым шутки плохи, я же рассказывал тебе про самолет. Возможно, он в магнитную аномалию влетел, там рудное тело хромитов с магнетитом, но, может быть, и гроза была...
– То есть о нем ничего не известно?
– Кому надо, наверно, знают, но лично я ничего не слышал.
– Жалко, что теперь мы к нему не сможем сходить, – вздохнула девушка. – Я люблю загадочное.
Сергей не стал отвечать, затих, вознамерившись поспать еще. Но куда там! Загрохотало так, будто над палаткой кто-то детонаторы подрывал – скорострельно, один за другим, а то и по нескольку штук разом, и от этого невольно голова втягивалась в плечи. Свет молний насквозь прошивал материю палатки, высвечивая самые дальние углы, и тогда Сергей мог видеть Тоню, лежащую в спальнике, и сполохи в ее испуганных глазах. Гроза и громкая дробь ливня о палатку заглушили все звуки, разговаривать было бессмысленно, но и уснуть невозможно, поэтому Сергей перевернулся на спину и стал сочинять в уме отчет об участке: все равно Евдокимов заставит.
В это время Тоня коротко вскрикнула.
– Чего?
– Капнуло на лицо!
– Наверное, тронула рукой палатку. Отодвинься!
Через минуту:
– И здесь капает. Еще больше!
Сергей вылез из спальника, зажег лампу, подошел к девушке. Действительно, как раз над ней потолок палатки протек в нескольких местах.
– Что делать? – уныло спросила она.
– Переезжать ко мне на пол, там пока сухо.
– Тогда отвернись.
– Да ладно тебе, не до этого сейчас. Наоборот, помогу спальник расправить. Ты в чем?
– В чем надо!
– Значит, не голая. Известно, как вы, женщины, зажиматься умеете – ничего не разглядишь. Вставай, я не смотрю!
Сергей отвернулся. Тоня вылезла из мешка, присела на корточках рядом. Он взял ее мешок, аккуратно расстелил на полу, на досках рядом с собой. От спальника, нагретого ее телом, шел легкий аромат духов, на миг вскруживший Сергею голову. Но он не поддался искушению. Задул лампу, Тоня в темноте улеглась рядом и, перебирая ногами внутри спальника, расправила складки вкладыша и затихла. Сдерживая биение сердца, он тоже улегся и через двойную толщу мешков почувствовал ее тело и все же не разрешил себе расслабиться, сразу затаился, как, впрочем, и она.
Так и лежали они молча, слушая грозу и хлесткие удары о палатку дождевой воды с ветром. Первой не выдержала Тоня, попросила его рассказать о себе.
– Да чего там рассказывать, – попытался отговориться Сергей, но она настояла:
– Я же о тебе ничегошеньки не знаю, только имя. Возможно, ты и не Сергей вовсе, а простой врунишка.
Шутит, значит, восприняла его по-свойски и он стал ей интересен. Что же рассказать-то?
– Мама меня родила...
– Что ты говоришь? – рассмеявшись, перебила его Тоня. – Вот так новость! Небось мама и вырастила, и воспитала, и образование дала!
– Представь себе, что так и было! – ему тоже стало смешно. – Видишь, все у меня банально, даже не интересно!
– А геологом почему стал?
– И в этом тоже мама виновата!
– Ах ты, маменькин сынок! А я-то думаю, чего он девушек избегает, деликатничает? Оказывается, ему мама не разрешает!
Она смеялась, ворочаясь внутри мешка, и он слышал, ощущал ее, и ему вспоминалось, что так с ним уже было с другой, и даже совсем тесно было, ноги к ногам, руки к рукам, но он не решился тогда перейти какую-то незримую грань, преодолеть внутреннюю установку, зажался, не будучи до конца уверенным в своей любви, а потом жалел об этом, но ничего нельзя было вернуть. И Тоня угадала, сказав про его излишнюю деликатность по отношению к женщинам. Другие парни порой такого порасскажут о своих приключениях с девушками, что диву даешься (если не врут, конечно), а ему и рассказать нечего.
Чтобы уж совсем не выглядеть в глазах Тони слабаком, рохлей (ведь он в действительности таким не был, перед женщинами не робел, а, помня маму и ее опыт с отцом, щадил их, относился уважительно), Сергей, сделав голос нарочито басистым, шутливо выкрикнул, повернувшись к девушке:
– Смотри мне, женщина! Договоришься! Полетят клочки по закоулочкам!
– Ой-ей-ей! – уже не смеялась, а громко хохотала Тоня. – Зверь в человеке проснулся! А ведь каким тихоньким был! Что же с ним случилось?
– Девушка ему понравилась – вот что случилось, – продолжая смеяться, признался Сергей. – Хорошенькая такая, Тоней зовут.
– Точно, Тоней? Ничего не путаешь?
– Клянусь!
Она неожиданно перестала смеяться. Отвернулась от него.
Серьезно произнесла:
– Ну тебя. Знакомы-то всего ничего, когда бы я тебе успела понравиться? Просто никакой другой девушки рядом нет.
Он понял, что в этом месте от него ждут комплимента, подтверждения его слов. И он стал сочинять комплимент, но ничего умного и красивого в голову не приходило. «Голова мякиной набита» – так говорила мама, когда сидела с ним над домашней работой, а он тупил, не справляясь с задачкой.
– Наше тесное житье-бытье ускоряет процесс, – вскоре нашелся Сергей, понимая, что долгую паузу держать нельзя. – К тому же ты видная, симпатичная девушка. – Он помолчал, затем добавил: – Но мой интерес ни к чему тебя не обязывает. Мало ли кому мы нравимся. Или не нравимся.
Тоня ничего не ответила, лежала тихо, но через некоторое время, когда Сергей уже подумал, что она уснула, вдруг стала рассказывать о своей камчатской преддипломной практике, о том, что там в их партии за ней начал ухаживать парень, тоже геолог, по имени Олег. Когда ее перевели в другой отряд, Олег бегал к ней на свидания за десять километров. Поэтому она и хотела распределиться после университета на Камчатку, к Олегу, но не получилось.
– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил Сергей, выслушав девушку.
– После поля попробую перевестись туда.
– А если он сюда?
– Нет, Камчатку Олег не бросит.
– Неужели так любишь его?
Тоня не ответила. Затем вздохнула и тихо произнесла:
– Спи...
Оказывается, парень у нее есть. Но разве это меняет хоть что-то в его отношении к ней? Не меняет. Но ее откровенность понравилась Сергею, он понял, что Тоня – открытая, доверчивая и честная девушка. Пусть остается только его коллегой, но друзьями они станут точно. Да уже ими стали. Этого пока достаточно.
Тем временем гроза уходила в сторону, гром удалялся, вспышки молний потускнели. Но дождь не унимался. На полу в палатке скапливалась вода, журчала под досками. Других звуков не было: мокрая тайга сжалась, притаилась, спрятав в кронах птиц и зверей.
Вскоре Тоня тихонько засопела. Счастливая, спит. Его разбередила, а сама спит. Все женщины такие невозмутимые?
Уже несколько лет Сергей в партии, за это время повидал и студенток-практиканток, и молодых специалисток, и не раз пробовал ухаживать за ними, как и другие ребята. Но мимолетная влюбленность проходила, как только девушки уезжали или переводились в другие партии, исчезали из виду. Полевая любовь бестолковая, горячая, но временная: вспыхнула и погасла. Очень редко разгорается по-настоящему. Хорошо, что Тоня сразу поставила барьер, ни у нее, ни у него не будет излишней сердечной маяты и непонятных, зыбких надежд. Они оба переживут это маленькое приключение, которое свело их в одной палатке. И забудут. Вот Тоня уже спит, хоть бы хны ей...
– Сергей, а дождь-то идет, хотя грозы нет, – разбудил его голос девушки.
В палатке было по-утреннему сумеречно, по крыше лениво постукивали капли дождя. Тоня лежала рядом, в спальнике.
Да, похоже, гроза ушла, но после себя оставила ленивый, обложной дождь. А это может быть надолго.
– О чем думаешь? – спросила Тоня.
– Повезло нам.
– В чем?
– Пожить еще вдвоем.
– Да ну тебя! У вас, парней, одно на уме.
– Это я уже слышал, и не раз.
– Вот и помолчи. И отвернись, я встаю!
Разговор по рации с Евдокимовым подтвердил опасения: грозовой фронт прицепом подтащил циклон, и тот, как водится, застрял над Кузнецким Алатау. Полеты отменили.
– А еды-то у нас мало, неосмотрительно я поступил, отправив все с Трофимычем, – сердился Сергей на себя, роясь в ящике с продуктами. – Три банки тушенки, два «Завтрака туриста», две сгущенки и пачка чая. Даже сахара нет. Вчерашнюю лапшу сейчас доедим, а дальше начнем экономить.
– Сегодня-завтра продержимся. Все равно без работы энергию тратить некуда, – ответила Тоня. – Я почему-то уверена, что дождь скоро прекратится и завтра начнут летать.
После завтрака Сергей надел плащ, обулся в сапоги и ушел в ближний лес, чтобы нарезать берестяных полос для устройства навеса над палаткой.
Над сырой тайгой висел туман. Травы склонились к земле. Всюду была вода – и под ногами, и над головой. Старый брезентовый плащ скоро намок и своим весом давил на плечи, а мокрые полы путались в ногах, мешая ходьбе.
Сергей ободрал несколько старых берез, принес ленты бересты к палатке, вырубил колья и устроил навес. Теперь дождь не будет пробивать ткань палатки и Тоня сможет вернуться на свое место на нарах.
Сергей сел за составление нарядов на оплату горнякам, а Тоня, чтобы не отвлекать его, тихо читала книгу. Это был роман геолога Олега Куваева «Территория». Несколько лет назад, когда роман вышел в свет, о нем много говорили, особенно среди геологов, позже Сергею удалось купить книгу, и он брал ее в поле, перечитывал те или иные места. Тоня тоже ее читала еще в университете, но, обнаружив книгу во вьючном ящике у Сергея, не удержалась и решила прочитать еще раз.
Так они провели день, занятые каждый своим делом. Дождь не унимался. Вечерний разговор по рации с Евдокимовым не принес утешения: циклон пришел устойчивый, присел надолго.
Перед сном, потушив фонарь, они лежали в спальных мешках и говорили о романе «Территория». Но не о геологических буднях, описанных в книге, а о житейской философии.
– К сожалению, наша страна принадлежит накопителям материальных благ, – горячился Сергей. – Прав Куваев, обыватель душит человечество.
– Но ведь люди работают, чтобы зарабатывать, без этого нельзя, – возражала Тоня.
– Зарабатывать, чтобы жить, но не копить до бесконечности. И потом, обывателю ничего в этой жизни не интересно, кроме его серых будней, а это еще хуже. Представь себе страну из одних серых обывателей.
– Конечно, ты бы их всех согнал в свой отряд на шурфы, пусть вечерами поют песни у костра и мечтают о звездах.
– А ты пошла бы замуж за обывателя? А за стяжателя?
– Ты же сам говоришь, пересказывая Куваева, что они захватили землю. так за кого же тогда бедным девушкам выходить замуж? Выбора нет, а редкие романтики сидят по палаткам в тайге, их адреса неизвестны.
Услышав эти слова, Сергей заулыбался и пожалел, что в темноте Тоня не видит его улыбки.
– Знаешь, ты меня обрадовала, – признался он. – После слов о романтиках я убедился, что ты своя, наша!
– Чья это – ваша? – не поняла она.
– Женщина для бродяги, для романтика.
– Терпеть не могу бродяг!
– Ты ж понимаешь, каких бродяг я имею в виду...
Он шел по берегу реки и вполголоса пел. Ему не мешали ни кочки, ни мочажины, ни густые заросли ивняка, через которые он прорывался напропалую, выставляя перед собой свободную руку, чтобы убирать с пути пружинистые, хлесткие ветки. Настроение было приподнятое и игривое. Казалось, попадись на пути медведь, он и его свалит одной рукой, как сшибает ударом ладони прошлогодние сухие дудки медвежьей пучки.
Мозг Сергея одновременно делал тройную работу: отмечал под ногами все, что касалось геологии, считал пары шагов, чтобы вести километраж маршрута, и думал о Тоне.
Его почему-то радовала мысль о том, что она живет в его палатке и будет встречать после маршрута. Рада будет или нет – это другой вопрос, но ведь встретит, как встречает казачка своего мужа после похода – с радостной улыбкой, вкусно заваренным чаем с печенюшками, которые привезла из поселка, веселым, суетливым девичьим щебетом, бегая вокруг него и рассказывая о событиях прошедших дней.
А он снимет рюкзак, устало сядет под кедр, разуется, подставляя упревшие ступни ног прохладному ветерку, попросит воды, долго и с наслаждением станет пить и только тогда скажет: «Привет! А теперь снова рассказывай, как здесь да что».
И она начнет свой рассказ и обязательно коснется того, как ей трудно жилось и работалось без него, а теперь, когда он вернулся, все будет хорошо. Возможно, еще и расплачется.
«Все будет хорошо, все будет хорошо!» – мысленно произнес Сергей, продолжая свои фантазии, и тут же остановился: мозг досчитал до определенного количества пар шагов, равного двумстам пятидесяти метрам, а это означало, что пора садиться и записывать наблюдения на пройденном отрезке пути. А затем идти дальше. И так – каждые двести пятьдесят метров.
Через четыре километра Сергей оставил долину Саянзаса, свернул направо и стал подниматься по узкому каньону небольшого притока, в котором почти не было воды. К полуденному солнцу он вышел на водораздел, сросшийся в виде горного отрога со склоном гольца Зеленого. Здесь все было завалено крупным курумником, поросшим древними мхами. Над каменным дунитовым полем гулял вольный ветер. Почти под каждым валуном, в тени, лежал стожок сена, заготовленного и натасканного сюда пищухами. Их громкие посвисты оглашали окрестности, а в небе кружил коршун, высматривая зазевавшихся зверьков.
Прыгая с камня на камень, Сергей перевалил на другую сторону отрога и вышел в верховья другого безымянного ручья уже из системы другой реки – Баянзаса и там, где закончились курумовые свалы, решил сделать короткий обеденный привал. Сидя у костерка, разогревая банку тушенки, он снова думал о Тоне. Зачем? Неужели так запала в душу? Ко времени ли? Или как в песне: «Любовь нечаянно нагрянет...»
За день он прошел около пятнадцати километров. Как и ожидалось, маршрут был пустым. Зато почти не оставалось сомнений, что слабая радиоактивная аномалия, которую они раскапывали в лагере, на северо-запад не тянется. Похоже, она локальная, почти точечная и бесперспективная. Значит, после его пустого маршрута придется сниматься и переезжать в устье Черной Усы, к Евдокимову. Там, похоже, есть перспективы.
Перед сумерками, помня прошлую грозовую ночь, он остановился под кедром и нарубил много пихтовых лапок, из которых устроил небольшой навес. Перед входом разжег костер. После ужина, попивая чай, попытался сложить в уме геологическую ситуацию вокруг гольца Зеленого. Она получалась не в пользу радиоактивных руд. Ну что ж, отрицательный результат тоже результат, и его надо принять. Но прежде предстоит замкнуть маршрут, чтобы не оставалось вопросов. Хотя, если честно, они всегда остаются. Да и как им не быть, если большая часть территории завалена непробиваемыми для глаза и радиометра курумами. Что там, под ними? Упор придется делать на сравнение участка, который они раскапывали, с геологической обстановкой северо-западного и северного склонов Зеленого, отталкиваясь от строения самого гольца.
А ночь была удивительной. Постарел месяц, и его тонкого золотистого серпа почти не было видно на темном небе. Зато ярко сверкали звезды. Их было так много и они просматривались на такую космическую глубину, что их густая алмазная и, казалось, шевелящаяся россыпь поражала воображение.
Вспомнились строчки любимого поэта Игоря Шкляревского:
В такую ночь уже нельзя
всю душу выболтать растеньям.
надежды, женщины, друзья –
все подвергается сомненьям.
Он один. И душу может выболтать только самому себе. А что в его молодой, еще не созревшей душе? Пока только любовь к маме, деду с бабкой и геологической работе. Еще есть шевелящийся интерес к Богу. Но Бог ему неведом; даже бабушка, которая тихонько молилась иконе с Богородицей, висящей за занавеской на кухне, ничего не рассказывала о Боге. А мать вообще не знала Его, хотя говорила, что чувствует, но не думает о Нем, потому что нельзя, ведь когда-то была комсомолкой. Сам Сергей иногда чувствует Бога, особенно когда решает геологические задачки. К геологии Бог точно приложил руку, устроив земной шар логически, системно. природный хаос не смог бы этого сделать, вот только понять бы ход Его мысли. Но дано ли это людям, которые в большинстве своем только чувствуют его, но до конца не верят, противятся вере, боясь устоявшихся догм?
Вот бы сейчас ему, геологу Сергею Рыжикову, постичь логику Бога. Сколько бы открытий он совершил! Какая бы Книга знаний легла перед ним!
Он вспомнил двоюродного деда, который преподавал в институте науку о полезных ископаемых. Дед свято верил в системность металлогенических провинций и мечтал понять эту системность, развить ее до отдельной прикладной науки. Но она почти не давалась, постоянно заводила его в тупики. А ведь дед разгадывал именно логику Бога! И наверное, знал об этом, не мог не знать со своим проницательным умом. Потому и ушел в науку, а не остался полевым геологом. «Захотелось широты охвата, а не знания отдельного региона», – признавался он. Но беда деда состояла в том, что он все равно оставался атеистом, пусть и формальным. Он намеренно глушил в себе Бога, потому что в кармане лежал партийный билет. В этом они с мамой были похожи. Однажды на рыбалке, когда Сергей гостил у деда, тот у костра откровенно рассказывал об этом. Тогда была такая же звездная ночь. А дед уже был на пенсии, от дел отошел, и системность в распределении в земной коре полезных ископаемых им так и не была до конца раскрыта.
А что, может быть, подхватить дедово дело? Хотя для этого он еще не дорос. Да и любимой тайгой, полевой геологией не насытился. Это еще одна любовь в его душе – таежная романтика.
А найдется ли место в его душе женщине? Скорее всего, найдется, ведь это тоже логика Бога: создать на земле мужчину и женщину. «Влюбляйтесь и размножайтесь» – так вроде? Хотя точных слов Сергей не ведал, но знал, что иначе не бывает. Значит, придет к этому и он. Кто будет эта женщина? Может быть, Тоня? Не зря же она неожиданно появилась в его жизни. Опять логика Бога?
О чем только не передумаешь в одиночестве у таежного костра под шепот звезд! Вот и до Бога мысли добрались. И ведь не впервые, если честно. «В такую ночь уже нельзя всю душу выболтать растеньям...» Все, хватит, надо поспать, завтра весь день на ногах.
6.
Сергей проснулся еще до солнца. После подогретой на огне банки «Завтрака туриста» и нескольких глотков эрзац-кофе из цикория почувствовал себя бодрым и готовым к работе. Как раз и день разгорался солнечным и ярким.
К обеду он достиг верховьев реки Баянзас, а это почти северная точка его маршрута. Река здесь только начиналась и была лишь тоненьким ручейком с узенькой полоской галечника. Сергей ткнул в него шиной радиометра и с удивлением увидел, как стрелка качнулась и резко поплыла вверх, остановившись на тридцати микрорентгенах. И это после семи, от силы десяти на всем протяжении его пути!
Он перебрал гальку, но ничего необычного не увидел: сплошные дуниты, габбро и переходные типы. Но радиометр уверенно показывал тридцать микрорентген. Сергей отошел от ручья – десять. Подошел – тридцать. Прошел по ручью вверх, затем вниз – тоже ничего. И только в одной точке – тридцать. Опять локальная концентрация? Чего? Или это выход радона?
Отложив в сторону ружье и рюкзак, он стал расчищать геологическим молотком русло ручья. Ямку тут же залила вода, и он стал отводить ее, прорывая канавку. Углубившись сантиметров на пятнадцать, замерил снова. Тридцать! Здесь галечник слежался плотно, ковырять его молотком стало тяжело. Кайло бы в руки! «Я б в Москве с кайлом уран нашел при такой повышенной зарплате!» – пришли на ум строчки из песни Высоцкого. Но где оно, кайло? Придется размусоливать любимый молоток.
Весь остаток дня Сергей провозился с этой закопушкой. Молоток выдержал, а вот руки устали до онемения и получили несколько глубоких ссадин. Зато стало понятно, на чем прыгнула стрелка радиометра – на захороненных под аллювием ручья свалах слабо обохренного кварца. Здесь скорее будут признаки золота или меди, но никак не урана.
Подробно описав все это в полевом дневнике, Сергей стал присматривать место для ночлега. Пройдя сотню метров вверх по ручью, увидел небольшую скалку, торчащую среди деревьев. Она оказалась останцом узенькой кварцевой жилы со слабой сульфидной минерализацией. И тоже показала тридцать микрорентген. Сергей окончательно успокоился, убедившись, что наткнулся на пустышку.
Но день был потерян. Хотя кто знает, действительно ли он потерян. Сидя у костра на пихтовых лапках, Сергей размышлял о случайностях и закономерностях жизни. Ночь снова была звездной, думалось хорошо, но постепенно философские мысли отступили и сердце заполнила лирика. Он стал вспоминать своих девушек. Сколько их уже было? Если иметь в виду попытки серьезных отношений, то не менее трех. Но ни с одной так ничего и не получилось. Почему? Он не увидел в них родственных душ? Но думал ли он об их душах, пытался ли разобраться в них? Скорее, наитием понял, что они не его девушки. Или, наоборот, это они отринули его самого, угадав в нем неисправимого мечтателя, философа, лирика, бродягу и романтика? Зачем такой мужчина практичной женщине? Станет ли он опорой в жизни, надежным отцом детей или так и будет витать в своих мечтах?
Какая женщина нужна бродяге? Не такому бродяге, который гуляет по свету просто так, ради бездельного любопытства, не описывая свои похождения даже в дневниках, а такому, как он, Сергей, бродяге по специфике работы. Ведь он действительно бродяга, возле себя его не удержать, его манит поле. Сколько их, таких профессиональных бродяг? Приходит весна, и в камералках геологов, геофизиков, геодезистов, биологов начинаются разговоры о поле. Они бередят души и вскоре выливаются в неудержимое стремление скорее уйти, уехать, улететь на волю – в тайгу, тундру, пустыню, степь, в горы. В поле! И они улетают, уезжают, уходят! И чувствуют себя самыми счастливыми людьми на свете.
Утром он проснулся с мыслью, что сегодня надо обязательно вернуться в лагерь: закончился июль, и горняки будут ждать, когда он составит наряды и подсчитает их заработок. Покоя ему не дадут, пока наряды не будут готовы и отправлены в экспедицию.
Сергей бодро поднимался по ручью, когда услышал вертолет. Зачем он здесь, на северном склоне Зеленого? Уж не за ним ли?
Вертолет с шумом вылетел из-за горы, и Сергей понял, что тот следует его маршрутом, нагоняет. Значит, ищут его. Он вышел на поляну под курумником и начал махать рукой. Его увидели, вертолет пошел на круг, но сел вдалеке, подыскав для приземления ровную, открытую площадку. Двигатель пилоты не глушили, ждали Сергея.
Из открытых дверей выглядывала улыбающаяся Тоня и призывно махала руками:
– Залезайте!
– Зачем?
– Да залезайте же! Здесь расскажу!
– У меня маршрут не закончен!
– И не надо! Грузитесь в вертолет.
Пилоты не отвлекались от машины, командир даже не глянул на геолога, крепко держа ручку управления, и поднял машину сразу же, как только бортмеханик захлопнул за Сергеем дверь.
– Евдокимов приказал вернуть вас из маршрута сегодня! – стараясь перекричать шум двигателей и наклонившись над ухом Сергея, сообщила Тоня. – Завтра он перевезет нас к себе, надо подготовиться к эвакуации.
– А как же работа здесь?
– Говорит, что следующим летом продолжим. А у него там открылись серьезные перспективы, надо всей партией навалиться, чтобы успеть отработать участок до снегов. Прямо сейчас забирает горняков, они уже собираются. Вторым рейсом вертолет увезет взрывчатку.
Новость Сергея не огорчила. В этом маршруте он твердо уверился в бесперспективности участка гольца Зеленого на радиоактивные элементы. И следующего лета не понадобится, уранщикам делать здесь больше нечего.
Пока вертолет летал за Сергеем, горняки успели снять палатку, собрали шанцевый инструмент и личные вещи, сложили все это на краю вертолетной площадки и сами сидели в сторонке, ожидая команды на посадку.
– Давай, мужики, с богом! – крикнул Трофимыч, как только лопасти вертолета замерли.
Сам он оставался, чтобы вторым рейсом вылететь со взрывчаткой. А за Сергеем и Тоней борт придет завтра.
Гул улетевшей машины затих, и Сергей снял с себя наконец ружье и рюкзак. Стало легко. И пусто на душе и в голове. Так бывает, когда закончишь большое дело, а другого еще нет.
– Ну что ж, чему быть, того не миновать! – бодрым голосом сказал он, будто соглашаясь наконец с предложенными обстоятельствами. – Значит, Саянзас мы закрыли, – глядя на стоящую рядом Тоню, добавил он. – Теперь да здравствует Черная Уса! Вот уж где разгуляются молодецкие плечики!
7.
Сергей помогал Трофимычу таскать на вертолетную площадку ящики со взрывчаткой, когда из палатки вышла Тоня, экипированная по-походному и с молотком в руке.
– Куда ты, матушка, собралась? – шутливо спросил он девушку.
– А ты думаешь, почему я не улетела с рабочими? У меня не все шурфы задокументированы, несколько зависло. Я сказала об этом по рации Евдокимову, он одобрил, разрешил остаться до завтра.
– Понятно. Хотя я бы и сам мог...
– Еще чего! Сейчас это моя работа, мне и надо ее доделать.
И она ушла по натоптанной горняками тропинке на горный профиль. А у Сергея в душе затеплился радостный огонек: молодец девчонка, не бросилась улетать сломя голову, думает о деле!
Взрывчатку пересчитали на два раза – для верности. После этого Сергей подписал Трофимычу акт ревизии склада взрывчатых веществ, а затем отнес в свою палатку ящик с детонаторами: вместе с аммонитом их перевозить нельзя, он увезет их завтра сам. Горный мастер забирал и остатки продуктов, отложив для геологов несколько банок тушенки и сгущенного молока.
– Не оголодаете?
– Надеюсь, не успеем.
– Возьми еще мешочек с лапшой, сегодня по-быстрому сваришь, чтобы не возиться.
– Давай, а то одна тушенка поднадоела.
Вскоре пришел вертолет и Трофимыч со своим опасным грузом улетел. В наступившей тишине Сергею взгрустнулось. Он обошел опустевший лагерь, сел на краешек голых нар, оставшихся от горняков на месте их бывшего жилища, посидел на чурке возле остывшего кострища. Всегда жаль покидать обжитое, понравившееся место. А здесь ему действительно нравилось. Он постоянно любовался этой летней тайгой, этим тихим, прогретым солнцем гольцом Зеленым. Конечно, и на Черной Усе будут свои прелести, но там нет такой распахнутости таежных далей, когда смотришь на них с высоты гольца почти в полторы тысячи метров.
Пока Тоня отсутствовала, Сергей сварил лапшу с тушенкой, с аппетитом поел, вышел на вечернюю связь, коротко рассказав Евдокимову о результатах своего маршрута и узнав, что его горняки благополучно долетели и уже разместились в новом лагере. Евдокимов радовался пополнению и назавтра ждал Сергея с Тоней.
– За вами вертолет будет после обеда, – сообщил он в конце связи. – Осмотри там все внимательно, ничего не оставь. Хотя и сам все знаешь, не впервой перебазируешься.
Начальник партии доверял своим геологам и, насколько знал Сергей, был не просто доволен их работой и профессионализмом, но и гордился ими. Как-то геолог Витя Лабышев рассказывал Сергею, что стал свидетелем разговора Игоря Евдокимова с местным охотником-промысловиком, пришедшим к ним попросить курева.
– Классные у вас ребята-геологи, – похвалил охотник. – Всё умеют. И переправу наладят, и на лодке сплавятся, и дров напилят, и палатку мигом поставят...
– Вы еще не все о них знаете, – сказал довольный начальник партии. – Они и любой камень с ходу назовут, и маршрут точно проложат, и горную выработку грамотно опишут, и выйдут без лишних отклонений в заданную точку. И главное, могут работать без выходных и проходных хоть месяц, хоть два, лишь бы работа была нужной и радовала результатами.
Действительно, вся их геологическая партия состояла из энтузиастов. Каждый горел на работе – хоть в камералке, хоть в поле. И каждый знал все тонкости работы. Почему и обрадовался Сергей поступку Тони, когда она осталась на участке, чтобы закончить дело. Значит, геологи ее примут. Рабочие – тоже, они особенно барышень-лентяек не любят.
Тоня вернулась перед заходом солнца. В тени деревьев стало холодать. Сергей распалил костер, подогрел свое варево. Переодевшись, девушка вышла к огню. Стала рассказывать о шурфах, но Сергей перебил, предложив ей сначала поесть. Ела она с остановками, продолжая свой рассказ, добавив в конце, что радиометрия в шурфах спокойная, без всплесков, да и породы однообразные до скуки.
– Ты бы ела, не отвлекалась, лапша быстро остывает, – посоветовал Сергей, слушая девушку.
Речь ее была правильной, красивой, выдающей человека городского и образованного.
– Ты где росла? – спросил он.
– А что?
– Ничего. Красиво говоришь. Городская?
– Да. Из Новосибирска. Правда, с окраины.
– Значит, в общаге не жила, когда в универе училась?
– С родителями жила.
– А как ты относишься к тому, что мы сегодня снова в одной палатке ночевать будем?
Тоня смешливо хмыкнула, посмотрела ему в глаза:
– Я так понимаю, что это больше тебя смущает, чем меня.
– Нет, просто из деликатности спрашиваю.
– А ты меньше деликатничай. Я же понимаю нашу ситуацию. Ты в своем спальнике будешь, я в своем.
– Ладно, сменим разговор, – неожиданно смутился Сергей. – Скажи лучше, как тебе эти два дня работалось.
– Нормально работалось.
Тоня поставила на чурку опустевшую миску, облизала ложку, спросила, будет ли чай, и продолжила:
– Горный мастер Степан Трофимыч действительно хороший человек, так обо мне заботился. Несколько шурфов получились глубокими, и он помогал мне спускаться в них и выбираться. А рабочий Петя Балук выносил в лагерь отбитые мною в шурфах пробы. Сколько я ни противилась – ничего не помогло, как за принцессой ухаживали.
Сергей смотрел на девушку и улыбался. Она не понимала, почему он улыбается, смущалась. Может быть, сказать ей, что мужики не видели женщин больше двух месяцев, с мая, как прилетели сюда из поселка? Ее появление взбудоражило их грубые бродяжьи сердца, вот они и бросились наперегонки ухаживать за ней, угодничать, помогать. И все это не столько ради того, чтобы она обратила на них внимание, выделила, а просто чтобы побыть рядом, пообщаться, поглазеть на молодую женщину вблизи. Соскучились бродяги.
Ведь и он соскучился. Потому и думает о ней, любуется ею. Ему нравится ее чистая, загорелая кожа лица, ее тонкие пальцы рук, сжимающие сейчас кружку с чаем, ее стройные ноги, плотно обтянутые спортивными брюками. Конечно, он понимал, что это неизбежная вспышка чувств и его жизнь теперь, когда появилась Тоня, временно поменяла смысл, обогатилась ее присутствием. И ему тоже хотелось нравиться ей, ухаживать за ней. Он даже загодя, пока девушка была на шурфах, подровнял свою молодую бороду, постриг ногти, надел чистую энцефалитку.
Уже стемнело, когда на них жадно накинулась мошка.
– Ой, сколько ее налетело! – жалобно вскрикнула Тоня, расчесывая щеки и голову. – Побегу-ка я в палатку.
Сергею уходить не хотелось, но мошка донимала. А тут и зарницы заиграли далеко на западе. Широким фронтом надвигалась гроза, но это, наоборот, успокаивало, ведь грозовые тучи быстро пролетают. Наверняка к утру небо успокоится, и планы на вылет не нарушатся.
Он еще немного посидел у костра, глядя в огонь. Но зуд от укусов мошек становился нестерпимым, а мазаться перед сном не хотелось, и он тоже ушел в палатку.
8.
Среди ночи громыхнуло, застучал по палатке дождь. Ох уж этот голец Зеленый, ни одна гроза мимо него не проскочит.
Сергей проснулся, вслушался в раскаты грома. Тоня тоже зашевелилась в своем спальнике.
Он молчал, и она молчала. Конечно, ей тревожно: вдруг вертолет за ними не прилетит? А Сергея это почему-то не волновало: не прилетит сегодня – прилетит завтра. Посидят здесь, подождут.
– Остается надеяться, что к обеду дождь выльется, – вполголоса произнесла Тоня.
– Все может быть, – отозвался Сергей. – Но с Зеленым шутки плохи, я же рассказывал тебе про самолет. Возможно, он в магнитную аномалию влетел, там рудное тело хромитов с магнетитом, но, может быть, и гроза была...
– То есть о нем ничего не известно?
– Кому надо, наверно, знают, но лично я ничего не слышал.
– Жалко, что теперь мы к нему не сможем сходить, – вздохнула девушка. – Я люблю загадочное.
Сергей не стал отвечать, затих, вознамерившись поспать еще. Но куда там! Загрохотало так, будто над палаткой кто-то детонаторы подрывал – скорострельно, один за другим, а то и по нескольку штук разом, и от этого невольно голова втягивалась в плечи. Свет молний насквозь прошивал материю палатки, высвечивая самые дальние углы, и тогда Сергей мог видеть Тоню, лежащую в спальнике, и сполохи в ее испуганных глазах. Гроза и громкая дробь ливня о палатку заглушили все звуки, разговаривать было бессмысленно, но и уснуть невозможно, поэтому Сергей перевернулся на спину и стал сочинять в уме отчет об участке: все равно Евдокимов заставит.
В это время Тоня коротко вскрикнула.
– Чего?
– Капнуло на лицо!
– Наверное, тронула рукой палатку. Отодвинься!
Через минуту:
– И здесь капает. Еще больше!
Сергей вылез из спальника, зажег лампу, подошел к девушке. Действительно, как раз над ней потолок палатки протек в нескольких местах.
– Что делать? – уныло спросила она.
– Переезжать ко мне на пол, там пока сухо.
– Тогда отвернись.
– Да ладно тебе, не до этого сейчас. Наоборот, помогу спальник расправить. Ты в чем?
– В чем надо!
– Значит, не голая. Известно, как вы, женщины, зажиматься умеете – ничего не разглядишь. Вставай, я не смотрю!
Сергей отвернулся. Тоня вылезла из мешка, присела на корточках рядом. Он взял ее мешок, аккуратно расстелил на полу, на досках рядом с собой. От спальника, нагретого ее телом, шел легкий аромат духов, на миг вскруживший Сергею голову. Но он не поддался искушению. Задул лампу, Тоня в темноте улеглась рядом и, перебирая ногами внутри спальника, расправила складки вкладыша и затихла. Сдерживая биение сердца, он тоже улегся и через двойную толщу мешков почувствовал ее тело и все же не разрешил себе расслабиться, сразу затаился, как, впрочем, и она.
Так и лежали они молча, слушая грозу и хлесткие удары о палатку дождевой воды с ветром. Первой не выдержала Тоня, попросила его рассказать о себе.
– Да чего там рассказывать, – попытался отговориться Сергей, но она настояла:
– Я же о тебе ничегошеньки не знаю, только имя. Возможно, ты и не Сергей вовсе, а простой врунишка.
Шутит, значит, восприняла его по-свойски и он стал ей интересен. Что же рассказать-то?
– Мама меня родила...
– Что ты говоришь? – рассмеявшись, перебила его Тоня. – Вот так новость! Небось мама и вырастила, и воспитала, и образование дала!
– Представь себе, что так и было! – ему тоже стало смешно. – Видишь, все у меня банально, даже не интересно!
– А геологом почему стал?
– И в этом тоже мама виновата!
– Ах ты, маменькин сынок! А я-то думаю, чего он девушек избегает, деликатничает? Оказывается, ему мама не разрешает!
Она смеялась, ворочаясь внутри мешка, и он слышал, ощущал ее, и ему вспоминалось, что так с ним уже было с другой, и даже совсем тесно было, ноги к ногам, руки к рукам, но он не решился тогда перейти какую-то незримую грань, преодолеть внутреннюю установку, зажался, не будучи до конца уверенным в своей любви, а потом жалел об этом, но ничего нельзя было вернуть. И Тоня угадала, сказав про его излишнюю деликатность по отношению к женщинам. Другие парни порой такого порасскажут о своих приключениях с девушками, что диву даешься (если не врут, конечно), а ему и рассказать нечего.
Чтобы уж совсем не выглядеть в глазах Тони слабаком, рохлей (ведь он в действительности таким не был, перед женщинами не робел, а, помня маму и ее опыт с отцом, щадил их, относился уважительно), Сергей, сделав голос нарочито басистым, шутливо выкрикнул, повернувшись к девушке:
– Смотри мне, женщина! Договоришься! Полетят клочки по закоулочкам!
– Ой-ей-ей! – уже не смеялась, а громко хохотала Тоня. – Зверь в человеке проснулся! А ведь каким тихоньким был! Что же с ним случилось?
– Девушка ему понравилась – вот что случилось, – продолжая смеяться, признался Сергей. – Хорошенькая такая, Тоней зовут.
– Точно, Тоней? Ничего не путаешь?
– Клянусь!
Она неожиданно перестала смеяться. Отвернулась от него.
Серьезно произнесла:
– Ну тебя. Знакомы-то всего ничего, когда бы я тебе успела понравиться? Просто никакой другой девушки рядом нет.
Он понял, что в этом месте от него ждут комплимента, подтверждения его слов. И он стал сочинять комплимент, но ничего умного и красивого в голову не приходило. «Голова мякиной набита» – так говорила мама, когда сидела с ним над домашней работой, а он тупил, не справляясь с задачкой.
– Наше тесное житье-бытье ускоряет процесс, – вскоре нашелся Сергей, понимая, что долгую паузу держать нельзя. – К тому же ты видная, симпатичная девушка. – Он помолчал, затем добавил: – Но мой интерес ни к чему тебя не обязывает. Мало ли кому мы нравимся. Или не нравимся.
Тоня ничего не ответила, лежала тихо, но через некоторое время, когда Сергей уже подумал, что она уснула, вдруг стала рассказывать о своей камчатской преддипломной практике, о том, что там в их партии за ней начал ухаживать парень, тоже геолог, по имени Олег. Когда ее перевели в другой отряд, Олег бегал к ней на свидания за десять километров. Поэтому она и хотела распределиться после университета на Камчатку, к Олегу, но не получилось.
– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил Сергей, выслушав девушку.
– После поля попробую перевестись туда.
– А если он сюда?
– Нет, Камчатку Олег не бросит.
– Неужели так любишь его?
Тоня не ответила. Затем вздохнула и тихо произнесла:
– Спи...
Оказывается, парень у нее есть. Но разве это меняет хоть что-то в его отношении к ней? Не меняет. Но ее откровенность понравилась Сергею, он понял, что Тоня – открытая, доверчивая и честная девушка. Пусть остается только его коллегой, но друзьями они станут точно. Да уже ими стали. Этого пока достаточно.
Тем временем гроза уходила в сторону, гром удалялся, вспышки молний потускнели. Но дождь не унимался. На полу в палатке скапливалась вода, журчала под досками. Других звуков не было: мокрая тайга сжалась, притаилась, спрятав в кронах птиц и зверей.
Вскоре Тоня тихонько засопела. Счастливая, спит. Его разбередила, а сама спит. Все женщины такие невозмутимые?
Уже несколько лет Сергей в партии, за это время повидал и студенток-практиканток, и молодых специалисток, и не раз пробовал ухаживать за ними, как и другие ребята. Но мимолетная влюбленность проходила, как только девушки уезжали или переводились в другие партии, исчезали из виду. Полевая любовь бестолковая, горячая, но временная: вспыхнула и погасла. Очень редко разгорается по-настоящему. Хорошо, что Тоня сразу поставила барьер, ни у нее, ни у него не будет излишней сердечной маяты и непонятных, зыбких надежд. Они оба переживут это маленькое приключение, которое свело их в одной палатке. И забудут. Вот Тоня уже спит, хоть бы хны ей...
– Сергей, а дождь-то идет, хотя грозы нет, – разбудил его голос девушки.
В палатке было по-утреннему сумеречно, по крыше лениво постукивали капли дождя. Тоня лежала рядом, в спальнике.
Да, похоже, гроза ушла, но после себя оставила ленивый, обложной дождь. А это может быть надолго.
– О чем думаешь? – спросила Тоня.
– Повезло нам.
– В чем?
– Пожить еще вдвоем.
– Да ну тебя! У вас, парней, одно на уме.
– Это я уже слышал, и не раз.
– Вот и помолчи. И отвернись, я встаю!
Разговор по рации с Евдокимовым подтвердил опасения: грозовой фронт прицепом подтащил циклон, и тот, как водится, застрял над Кузнецким Алатау. Полеты отменили.
– А еды-то у нас мало, неосмотрительно я поступил, отправив все с Трофимычем, – сердился Сергей на себя, роясь в ящике с продуктами. – Три банки тушенки, два «Завтрака туриста», две сгущенки и пачка чая. Даже сахара нет. Вчерашнюю лапшу сейчас доедим, а дальше начнем экономить.
– Сегодня-завтра продержимся. Все равно без работы энергию тратить некуда, – ответила Тоня. – Я почему-то уверена, что дождь скоро прекратится и завтра начнут летать.
После завтрака Сергей надел плащ, обулся в сапоги и ушел в ближний лес, чтобы нарезать берестяных полос для устройства навеса над палаткой.
Над сырой тайгой висел туман. Травы склонились к земле. Всюду была вода – и под ногами, и над головой. Старый брезентовый плащ скоро намок и своим весом давил на плечи, а мокрые полы путались в ногах, мешая ходьбе.
Сергей ободрал несколько старых берез, принес ленты бересты к палатке, вырубил колья и устроил навес. Теперь дождь не будет пробивать ткань палатки и Тоня сможет вернуться на свое место на нарах.
Сергей сел за составление нарядов на оплату горнякам, а Тоня, чтобы не отвлекать его, тихо читала книгу. Это был роман геолога Олега Куваева «Территория». Несколько лет назад, когда роман вышел в свет, о нем много говорили, особенно среди геологов, позже Сергею удалось купить книгу, и он брал ее в поле, перечитывал те или иные места. Тоня тоже ее читала еще в университете, но, обнаружив книгу во вьючном ящике у Сергея, не удержалась и решила прочитать еще раз.
Так они провели день, занятые каждый своим делом. Дождь не унимался. Вечерний разговор по рации с Евдокимовым не принес утешения: циклон пришел устойчивый, присел надолго.
Перед сном, потушив фонарь, они лежали в спальных мешках и говорили о романе «Территория». Но не о геологических буднях, описанных в книге, а о житейской философии.
– К сожалению, наша страна принадлежит накопителям материальных благ, – горячился Сергей. – Прав Куваев, обыватель душит человечество.
– Но ведь люди работают, чтобы зарабатывать, без этого нельзя, – возражала Тоня.
– Зарабатывать, чтобы жить, но не копить до бесконечности. И потом, обывателю ничего в этой жизни не интересно, кроме его серых будней, а это еще хуже. Представь себе страну из одних серых обывателей.
– Конечно, ты бы их всех согнал в свой отряд на шурфы, пусть вечерами поют песни у костра и мечтают о звездах.
– А ты пошла бы замуж за обывателя? А за стяжателя?
– Ты же сам говоришь, пересказывая Куваева, что они захватили землю. так за кого же тогда бедным девушкам выходить замуж? Выбора нет, а редкие романтики сидят по палаткам в тайге, их адреса неизвестны.
Услышав эти слова, Сергей заулыбался и пожалел, что в темноте Тоня не видит его улыбки.
– Знаешь, ты меня обрадовала, – признался он. – После слов о романтиках я убедился, что ты своя, наша!
– Чья это – ваша? – не поняла она.
– Женщина для бродяги, для романтика.
– Терпеть не могу бродяг!
– Ты ж понимаешь, каких бродяг я имею в виду...
