- Вроде красиво, - отвечает бабушка, заглядывая в Мишкину писанину. - Мне глянется. Дак, я же, сынок, неграмотная.
Мишку она частенько называет сынком и любит его больше, чем Костю.
- Чё же тогда мне опять Анастасия тройку поставила? - жалуется он ей. - Стараюсь, стараюсь, а получаю одни трояки...
- А ты не торопись, - советует бабушка, - торопыга... Я ещё и хлеб вытащить не успела, а ты уже все вроки вывчил. Када и успеваешь токо...
- Баба, так тут ведь совсем немного. Почитаем потом баскую книжку, - просит он. - Ну, где про это: “Мычит корова: му-му-му, что она хочет, не пойму...”
- Вот управлюсь с хлебом - полистаем, - отговаривается бабушка.
- Тогда спой песню.
- Каку ещё?
- Ну, эту... “Отец сыну не поверил, что на свете есть любовь”...
- Ты врок-то сделал?
- Сейчас, последняя строчка осталась, - говорит Мишка, - я мигом!
В избу входит мать Мишки Елизавета, внося с морозца стойкий запах фермы: застоявшихся коров, парного молока, кисловатого силоса и коровьего навоза. Она снимает валенки; фуфайку, платок вешает на вешалку и румяная проходит к столу, к Мишке.
- Ну, как дела, ученик?
- Опять тройку поставила, - вздыхая, жалуется он.
- А ты старайся, - как и бабушка, говорит мать.
- Ага, старайся... Папка опять будет ругаться, что балбесом вырасту, неучем - быкам хвосты крутить только и сумею...
- А Костя ещё не встал? - спрашивает Елизавета. - Мам, я пойду прилягу маленько. Упласталася на ферме. Опять силос одними мёрзлыми комками привезли, кое-как разодрала. Все руки ноют...
- 4 -
Мишка дописывает свои загогулины, промакивает промакашкой лиловые чернила, размазав толстые жирные линии.
- Опять всё испортил, - огорчается он, - опять тройку получу.
Он смотрит в окошко молоканки, что напротив, через огородчик. Как всегда, там мелькает белая голова деда Вацлава.
- Баб, - говорит он, - а чё это дед Вацлав голову сметаной намазыват?
- Кто это тебе сказал такое? - отвечает она вопросом на вопрос.
- А почему она тада у него белая?
- Вот вырастешь...
- Как папка, - перебивает её внук.
- Как папка, ещё и старше. И у тебя голова побелеет.
- Сама, что ли?
- Сама, сама.
- А почему это деда все Вацлавом Густавовичем зовут? И не выговорить сразу...
- Поляк он, потому и имя такое у него.
- А поляки, они кто?
- Тоже люди. Навроде нас. Только другой нации. У тебя папка - кто? - спрашивает бабушка, ловко орудуя деревянной лопатой, и сама же отвечает, - молдаван! А у дружка твово Серёжки - болгар. И Жоржик тоже болгар. А Яшкин отец - еврей.
- Как Нольдик Останинский?
- Как Нольдик, - соглашается она. - Ирма Павловна Мельзупс - латышка. А мы, Ивановы - русские.
- А мы разве Ивановы?
- Ивановы - это я и твоя мать. А ты, выходит - молдаван, как твой отец. И фамилия у тебя молдаванская. А у деда Вацлава - польская, стал быть...
- Баб, а как это в таком маленьком нашем Краснояре разные нации оказались? - донимает бабушку Мишка.
- Ссыльные мы все, из разных краёв.
- А за что же вас ссылали?
- Разные причины были, - вздыхает она. - Осподи... Жили, должно, лучше других, потому и выслали... А которые - так против советской власти шли...
- Баб, а чё, разве плохо хорошо жить-то? Анастасии вон ты из белой муки хлеб пекёшь, а нам - из серой... Я бы каждый день лепёшки одни ел. Баб, ну спеклась моя лепёшка?
- Потерпи ещё маленько.
- А почему деда Вацлава беляком называют? Потому что голова белая?
- Далась тебе эта голова... Малой ещё всё знать.
- Нет, ты скажи, - канючит он.
- Служил, сказывают, молодым у белополяков. Он же - поляк. Из панов... Вот и сослали его за то в Сибирь.
- И папку нашего тоже выслали за то, что он у беляков служил?
- Чё мелешь-то? Папка твой када родился-то? И ерманска и гражданска давно кончились уже... Вот дедушка твой, отец его, стал быть, Тодор военным служил. А бабушка Ляна - учительницей...
- Наша баба Ляна учительницей?- изумляется Мишка, - как Анастасия Фоминична, что ли? А чё же тогда она белый хлеб не ест?
- Дак теперя-то она кто? Сосланная. И не работат нигде. Кто же ей белу муку выделит? Это она раньше вчилкой работала, грамотная была. Это я неграмотна, а Лянуца вчилкой была, - повторилась бабушка Тася.
- Ну и чё, они богатые были, что ли? За это их сослали?
- Твой дед Тодор сперва против немцев воевал...
- Против фашистов?
- Каких фашистов? Ещё в перву ерманскую было.
- До революции?
- Так Лянуца сказывала. Потом, стал быть, гражданска война. Он и у красных был командиром...
- Командиром?! - восхищенно перебивает Мишка.
- А как же! Он же ахвицер, царский ещё. А потом у белых, вроде как у Деникина, недолго. А уж потом, када домой к себе, в Бессарабию, вернулся - там румыны уже были... Он и у румынов служил.
- Против русских, что ли, воевал?
- Типун тебе на язык! - сердится бабушка Тася. - Ой, малой ты ещё, внучок, подрасти сперва. Ничё-то ты не поймёшь пока... Да ты ба лучше у другой баушки сам всё и расспросил, раз тебе так интересно.
- Вот поедем с папкой в гости, в Кулики, на машине - тада обязательно спрошу бабушку Ляну.
- Вот-вот, она тебе и расскажет тада - почему их выслали сюда с твоим папкой да дядей Колей, а отца ихнего - отдельно...
- А где сейчас дедушка Тодор?
- Осподи, привязался, как репей. Где-где? Нешто я знаю? И баушка Ляна-то не знат... Косточки давно исгнили его, и могилки, поди, не сыскать...
- Баб, а ты же русская?
- Русская, - не улавливая подвоха, отвечает баба Тася.
- Тада почто тебя сослали сюда?
- Я ж тебе уже говорила, раскулачили нас.
- А ты ещё говорила, что дед Андрей у красных служил.
- И што такого? Ну, служил. После-то вернулся, сватался за меня, а мамынька никак за его меня не хотела отдавать. А я убежала с им в другу деревню. Там и обженилися. Хорошо мы с им жили, ладно, не ругалися, как твои мамка с папкой. Коров, лошадей, скотину всяку держали. Пшеницу, овёс сеяли. Маслобойка своя была. На себя робили, потому и жили... Работников в сезон нанимали - када сеять там, жать, молотить надо было... А потом, это - колхозы пошли. В колхозы загонять стали всех. Андрей-то мой не хотел сперва в колхоз. Туда же одна голытьба деревенская шла, лодыри да пьяницы голимые. А у нас же всё своё было. Работали сами пуще батраков... Вот всё и отобрали, а самих нас - сюда сослали, на голу кочку. В трицатом годе, в самую зиму, самые холода. Глызы лошадиные на дороге от холодов стреляли, подпрыгивали. Нас сослали-то не одних, два брата Андрея мово сродных - девери, стал быть, с семьями, да ещё наши деревенские, семей пять, кабыть, да незнакомых скоко... из-за болота все. Вдоль Чузика-речки, в самой тайге селились. Ну, где конюшня теперя. Тада там гора была красивая. А мы с Малокрасноярского райвона - потому и деревню назвали Краснояром. В бараках попервости жили в холодных. Попростывали все, голодные. Ребятишек перемёрло в ту зиму...
Притих Мишка, слушает бабушку - поинтересней, чем по радио постановку какую.
- Ты же видал, у прясла, возле бани хмель растёт?- продолжает бабушка.
- Возле городьбы Кузынихи?- уточняет Мишка.
- Ну да... Там и моих два сыночка похоронены...
- А пошто не на могилках?
- Дак там, где теперя могилки - тада тайга непроходимая была. Всё же вручную раскорчёвывали, всё на себе. Полей-то, пашен не было никаких. А жить как без хлебушка? Тебе вот серый наш не глянется. А я как вспомню, как голодовали... Думаю, вот вить, раньше-то корочки несъеденные в ведро помойное бросали, скотине кормили, а тута - вытащила ту корочку из ведра да и съела ба... А уж в сорок первом-то годе, перед войной, стали всяких молдаван, болгар, поляков, белорусов высылать, с Украины, Прибалтики... Там уже люди все грамотные были, не то, что мы... Хоть и не на голу кочку, как нас, привезли, а тоже не шибко сладко имя пришлося. Баба Ляна-то твоя с ребятишками перву зиму у нас в байне жила. И голодали тоже. Не так, правда, как мы-то в саму перву зиму, дак и им досталося. Конь у нас был в колхозе, Силач. Пропал. В пропащу яму его сбросили... Чё ты думашь - отец твой с дядькой ели ево, доставали с ямы, варили пропастину и ели... Весной все огороды у нас поперерыли - картошку мёрзлую выкапывали, драники пекли... А тебе хлебушек пшенишный не глянется. Избав боже тако вам пережить... Теперь чё, теперь жить можно. Войны ба токо не было... На-ка лепёшку, макай в сметану. Да Отику - другую... Пусть поспит пока. Сёдня кажному по лепёшке вышло.
Она подала Мишке горячую румяную лепёшку, пахнущую так, что у него непроизвольно потекли слюнки.
-5 -
Второклассник Мишка Штырбу сидит в классе и решает контрольную по арифметике за вторую четверть.
Скоро Новый год, ёлка и зимние каникулы! На ёлку они постановку разыгрывать будут. В масках и костюмах. И подарки получат с конфетами и пряниками. Говорили даже, что и по яблоку в них положат. Кульки-то из старых газет они на трудах уже загодя склеили, лежат-дожидаются подарков в шкафу учительницы. От всего этого радостно у Мишки на душе. А на каникулах можно будет и жуланов половить возле амбаров, на санках покататься с Шаманской горы, на лыжах с новыми бамбуковыми палочками, что подарил ему геолог, стоявший у них на квартире. Ни у кого из деревенских ещё нет таких палочек! Или нор наделать в сугробах, ползать по ним, попрыгать с крыш в глубоченный снег. В прятки поиграть. Да мало ли чем заняться можно на каникулах...
Шесть примеров Мишка решил сходу. Никак не решалась задачка.
- Катька, проверь у меня примеры, - шепотом просит он четвероклассницу, соседку по парте.
Очкарик Катька привычным движением поправила свои очки, заглянула через левое плечо в тетрадку Мишки.
- Правильно, - шепчет она. - Чего сидишь?
- Задачка не решается.
- Штырбу! - доносится строгий оклик учительницы Анастасии Фоминичны. - Сам думай! Ещё раз услышу - снижу оценку!
Мишка снова уставился на чёрную доску, где красивыми белыми буквами учительницы была написана задача. В своей тетрадке он коряво вывел слово Задача. И опять споткнулся. “Как же её решать-то?”
Лампа, что стояла на их парте, чадила, источая запах керосина, от которого побаливала голова. Такие же лампы были и на других партах, и на столе учительницы. Желто-оранжевое пламя с нагоревшего фитиля через тонкое пузатое стекло падало на тетрадку, плясало живыми зайчиками и оставляло резкие тени от руки, ручки, чернильницы, соседки.
Спереди и справа от их первой парты, напротив входной двери, ширилась круглая голландская печь, куда ставили “в угол” провинившихся учеников. Знакомо это место было и Мишке, ох, знакомо. А больше всего - братьям Кубецким, особенно Лёке. Холодной зимою там и погреться было не грех, пусть и “в углу”, стоя на ногах - прижаться спиной к тёплым её бокам, пока учительница не видит.
Позади печки, у стены, стоял старый коричневый учительский шкаф. В него складывали тетрадки, классный журнал, учебники, школьные принадлежности для уроков, разные инструменты вроде ножниц, иголок, ниток, ножовки, рубанка, лобзика и ещё много чего интересного. А с сентября туда стали запирать и мешочек с сахаром. Шкаф закрывался на висячий замочек.
Тот сахар доставал дежурный после второго урока на большой перемене и сыпал по ложке каждому школьнику в жестяные кружки. Чай пили в подсобке, греясь от холода. А всю прошлую четверть им ещё и картошку варили - уборщица тётка Анисья Кубецкая. Свою картошку, со школьного огорода. Вку-у-ус-но! Особенно, если приносили в бидончике из колхозной молоканки, что напротив школы, густую белую сметану или желтый комочек масла...
Теперь окна их Большого класса начинали голубеть сквозь причудливые морозные узоры. Мишка задержал свой взгляд на окнах, будто хотел отыскать там решение задачки, макнул пёрышко в чернильницу и опять задумался над решением.
- На перемене все выходим в коридор! - вдруг строго произнесла Анастасия Фоминична. - Будет совместная линейка!
До конца урока оставалось ещё минут десять. Анастасия Фоминична - полная вальяжная женщина лет шестидесяти, в строгом чёрном костюме и белой кофточке с рюшечками на груди, сидела на стуле за учительским столом и вела урок истории с четвероклассниками. Её густые серебрящиеся волосы были заплетены в тугие косы и уложены сзади в круги.
Мишке Штырбу всегда нравились уроки четвероклассников, особенно чтения, естествознания и истории. Во время самостоятельной работы второклашек, которую он делал всегда быстро, Мишка сидел и жадно ловил украдкой всё, о чём рассказывала учительница и что отвечали старшие школьники.
В их классе, у Анастасии Фоминичны, было шестнадцать человек. Много! Девять второклашек и семь четвероклассников. Они и сидели в два ряда парт. Ряд у окошек - с мелюзгой, ряд у стены - с четвероклассниками. Непоседливого разговорчивого Мишку отсадили от “невесты” Вали к четверокласснице Катьке-очкарику.
Вдоль окон, друг за дружкой, сидели сразу трое Кубецких: Фока, Еня и Лёка. Собрались все вместе в одном классе - во втором. У всех поверх курточек пришиты белые воротнички. Слева, на груди у Ени и Фоки алеют звёздочки - опознавательный знак октябрят. Звёздочки, как и у остальных второклашек, были вырезаны из плотного картона и обшиты красным ситцем. Ситцевыми были и галстуки у четвероклассников. Только у Лёки не было ничего ни на груди, ни на шее. Из октябрятского возраста он уже давно вышел, а в пионеры его не принимали - учился хуже некуда.
Лёка, на голову выше Фоки, четвёртый год никак не может одолеть программу за второй класс. Так ему и надо, драчуну губастому! Тупее его был разве что гуцул Колька Гиеш - хлеба-не-ешь - выше молоканки! Так того уже давным-давно выперли из школы... Нет, первую четверть в этом году Лешек всё же проучился в третьем, а со второй опять вернули: не тянули знания Лёки на третий класс.
Средний, Еня, тормознулся во втором из-за болезни. Год пропустил.
Зато Фока был отличником! И читал и писал - получше даже самого Мишки. Ушастый, стриженый наголо, юркий, как бурундучишка! И скорый на всякую пакость!
Это с Еней можно было и пооткровенничать, поделиться своим секретом. И на рыбалку Мишка уже не раз ходил с ним вместе. Сперва на озёрко, что под горою, сразу за школой, потом - на Круглое или на Чузик, когда вода спадёт. А прошлым летом - так и вовсе аж на Афонькином запоре - красноперых полосатых окуней навострились дёргать. Это тебе не гольяны, не пескари с ершами! Поклёвки - закачаешься! Сразу - и на потоп! И выводишь когда, так сопротивляется - о-го-го! Могут и леску порвать или крючок запросто обломить. Серёжка, ровесник Лёки и дружок Мишки, так и вовсе - такого лаптя выворотил! Никогда ещё Мишка и не видывал таких здоровяков! А потом они втроём договорились, что никому про это место не проболтаются. И Еня сдержал слово. Сколько Лёка с Фокой не выпытывали - не признался, где таких горбылей наловили. Еня простоват и доверчив. Если не задирать его, конечно. Он и матери своей больше других помогает в школе убираться после уроков.
В заеданиях и драках подстать Лёке Фока. Только похитрее ещё да поехиднее. Вечно какую-нибудь подлянку норовит сделать. Как-то весной возле фермы носились Фока с Мишкою. Фока палкой так ударил по свежей коровьей буро-зелёной лепёшке - всё лицо Мишке дерьмом залепил, да ещё и рубаху со штанами. А сам, гад, скрылся домой через огороды. Ох, и набуцкал бы Мишка тогда этому Фоке...
За шишками пошли как-то раз в конце августа, через Чузик переправляться надо было на плотике. Плотик-то, как паром, по натянутому поперёк реки тросику ходил, руками сами его и тянули. Где-то посреди Чузика Фока тросик тот оттянул, как тетиву, и отпустил в сторону Мишки. Мишку с плотика будто волной смыло, едва под плотик течением не затянуло, а Фока - опять дёру, уже на той стороне. Выбрался Мишка, мокрый весь. Фока оправдывается, крутится возле них, к себе не подпускает, как собачонка нашкодившая. Дескать, ненарочно, само так получилось. Ладно. Пока Мишка на свою кедёрку лазил и шишки сбивал, Фока внизу собрать их все успел, и опять - ноги в руки. На том же плотике один переплыл, да там и бросил. Пришлось снова в осеннюю воду лезть, за плотиком плыть. Мыша один раз дохлого подсунул Мишке в карман. И в лапту, когда в разных командах оказывались, норовит всё мячиком побольнее жогнуть. Гад - одним словом! Вытаращит лупатые бесстыжие глаза, смеётся, обзывается. Это он, Фока, Мишкину кличку Кнопка в Кнобзю переиначил, обиднее чтобы было...
Фока, как и Мишка, уже сидит и слушает четвероклассников. Видать, успел контрольную выполнить. Уже и ручку свою положил в желобок парты. Даже пёрышко почистил цветастой тряпичной перочисткой с пуговицей посредине. Рот приоткрыл, уши оттопырил локаторами. Коротко стриженая голова как большой гладкий резиновый мячик.
Еня крутится, будто на шило сел. То Фоку шпыняет сзади ручкой, то к Лёке обернётся. Похоже, и у него не всё в порядке с задачкой. А может, и с примерами. Да толку-то!? Фока списать не даст, пусть и не просит Еня: будет знать, как гонять босиком по снегу до самого дома от школы... А Лёка - тот и сам ничего не решит, не смотри, что четвёртый год уже эти примеры с задачками решает. Красного кола с жирной подставкой опять не миновать Лёке за контрольную. Наверно, Лёку скоро со школы насовсем выгонят. Будет он тогда, как говорит Мишкин папка, быкам хвосты крутить...
А четвероклассники уже про восстание декабристов проходят. Жуть - интересно! Рядом с черной доской, на гвоздик белёной стенки Анастасия Фоминична повесила картину с двумя реечками - снизу и сверху. А на картине той - много-много народу! И всё военные. На лошадях и пешие. С ружьями и саблями. В красивых разноцветных мундирах. А на фуражках - высокие мохнатые султаны, навроде коричневых махалок рогоза. «Восстание на Сенатской площади» - называется.
Про тайные общества рассказывают, про богатых дворян-офицеров, что против царя объединились. А у Мишки-то, оказывается, дедушка Тодор тоже офицером был - бабушка Ляна рассказывала: царским штабс-капитаном и румынским подполковником. Только Мишка его никогда не видел...
Фамилии декабристов называет Анастасия Фоминична: Трубецкой, Пестель, Якушкин, Муравьёв, Рылеев... У Мишки на фамилии с именами память хорошая. А ещё на даты. Он уже многое знает: и когда Куликовская битва была, и когда Россия с Украиной соединились, и когда Ермак Сибирь покорял, и когда Пётр Первый правил. Теперь вот и про декабристов будет знать. Он и Катьке который раз подсказывает, если та забудет. Ужас, как интересно всё! Скорее бы до четвёртого класса дорасти. А тут - задачка какая-то...
- Катька, подскажи, - опять шепчет Мишка соседке украдкой. Боится, что Анастасия снова заметит - какая-то сердитая она сегодня и с четвероклассниками как-то не так себя ведёт, будто всё время думает о чем-то другом. Может, из-за внука, Пашки, который один дома остался.
Катька тихонечко, на промокашке, пишет решение из двух действий, подсовывает незаметно Мишке. Ура! И как это он сам не догадался? Ведь всё так просто, оказывается!
Мишка быстро переписывает решение задачки, кладёт между тетрадных листков промокашку, закрывает тетрадку как раз, когда раздаётся звонок.
- Всем сдать тетради, - говорит Анастасия Фоминична. - И на линейку, в коридор! - повторяет она.
- 6 -
На линейку высыпали разнокалиберным горохом из обоих классов. Учительницы в учительскую подались, прижимая к груди журналы со стопками тетрадей. Гомонливая ребятня стала выстраиваться в две шеренги по коридору - от дверей учительской до дверей подсобки. Толкались, тискали друг дружку, хихикали. Первачки с второклассникам - в первой шеренге, старшие - во второй.
Белоголовые Кубецкие - и тут кучкой, с краю, возле дверей подсобки. Не то, что рыжики дядьки Стаха - рассыпались по всей линейке, словно подосиновики в лесочке. Лёка сзади, Еня с Фокой спереди. Стоят, переглядываются, шепчутся о чем-то своём. Какую-нибудь пакость, небось, опять замышляют.
- Зачем линейка-то? - недоуменно переговариваются ребятишки.
- Зачем-зачем? Про успеваемость поди, про каникулы говорить будут, - поясняет кто-то из старших.
- Подарки новогодние раздавать будут...
- Какие подарки? Кульки ещё пустые лежат в шкафу Анастасии, - отговаривается Катька.
- Подарки на ёлке раздадут, - поддерживает её Лиза Гридина
Вышли обе учительницы. Явно озабоченные, серьёзные. Встали перед строем. Анастасия Фоминична заговорила:
- Ребята, сегодня у нас в школе ЧП.
Зашушукались было, да приумолкли школьники.
- Чё такое чепэ? - поинтересовался шепотом Мишка у соседа по строю, рослого кучерявого паренька Тольки Кичигина.
Тот лишь плечами пожал - не знаю, мол.
- Сегодня у нас в школе чрезвычайное происшествие, - пояснила учительница. - Кто-то залез в шкаф...
- Кто? Какой шкаф? - загудела ребятня.
- В тот самый шкаф, что стоит в нашем Большом классе. Открыли замок, без ключа... - она выдержала паузу, обводя взором учеников. - В общем, пропали сахар и пилки для лобзика...
- Сахар? Пилки?- заудивлялась линейка.
- Чё, чай теперь пить не будем? - донеслось от первачков.
- Не с чем! - с сарказмом произнесла Анастасия Фоминична. - Скажите спасибо тому, кто взял...
- Давайте будем называть это своим именем, - поддержала коллегу Нина Степановна, - воровством!
- Я сразу обратила внимание ещё утром на то, что открыт замок, - поясняла Анастасия Фоминична. - Подумала сначала, что, может быть, я сама забыла вчера его на ключ закрыть... Утром замок висел на петельках, только дужкой вниз. А после первого урока, на перемене, перед контрольной, пошла за мелками. Заметила, что нет на месте мешочка с сахаром... Кто вчера у нас дежурил?
- Лиза Гридина, - нестройно ответили голоса линейки.
- Я сахар убирала в шкаф, - оправдывалась четвероклассница Лиза Гридина. - Завязала мешочек и положила его на место.
- Я сама видела, как Лиза убирала, - подтвердила Катька-очкарик.
- И я, и я видел! - послышались ещё голоса ребят.
- Стало быть, вчера после чая мешочек положили на место? - констатировала Анастасия Фоминична. - Хорошо... Кроме сахара украли ещё и пилки для лобзика, из коробки. Кому они могли понадобиться? Давайте разберёмся. Начнём с того: у кого дома есть лобзик?
- У Кубецких, - донеслось. - Еня выпиливал шкатулку на труде, а доделывал дома...
- Правильно, - согласилась учительница. - Я ему ещё давала домой две мелких пилочки.
- У Кубецких, у Кубецких... - забухтел Еня. - Чуть что, сразу Кубецкие...
- У Мишки Штырбу - вон тоже дома лобзик есть, - подал голос Фока.
- Значит, дома лобзик есть у Кубецких и у Миши Штырбу? У кого ещё? - вела дознание учительница вроде участкового милиционера Ламинова, когда тот приезжал в Краснояр разбираться по поводу воровства огурцов с грядок.
- У Серёжки Димитрова, Мишкиного дружка, - опять выдал Фока.
- Серёжка же в Пудине учится, в интернате, - заступился Мишка.
- Димитров, значит, отпадает, - согласилась Нина Степановна. - У кого ещё есть?
Зароптала линейка:
- У кого? У кого? Ни у кого больше нету!
Упоминания о лобзике с пилками вызвали у Мишки целый ворох приятного...
... Лобзик! Забава ребячья в зимнюю пору, когда морозяка на улице за сорок градусов - носа на двор не высунешь или заболеешь ненароком. Выпросишь у продавщицы в магазине поломанную желтоватую фанерную крышку от ящика с папиросами, пахнущую табаком и свежей древесиной - сокровище целое!
У Серёжки Димитрова и картинки красивые есть, альбом целый: шкатулки, полочки-подставки, рамки для фотокарточек... Дело за переводкой-копиркой, синей или черной. Тогда надо положить копирку сначала на фанеру пачкающей стороной вниз, на неё - переводку-картинку. Кнопками придавить всё это к фанере, чтобы не сдвигалась. И всё! Теперь картинку следует обвести простым карандашом. Красиво получается, загляденье просто! Это когда уже на желтой фанере всё отпечатается. Самому Мишке так ни в жизнь не нарисовать! Даже маме. Разве что Жоржик глухой и сумеет...
Потом нужны пилки. Помимо лобзика, конечно. Вот тут-то и вся загвоздка! Уж больно быстро пилки ломаются. Хруп - и пополам, а то и вовсе на три части... Вставишь пилочку в лобзик, зажмёшь снизу винтом. Второй кончик пилки в другой зажим направишь, надавишь ручкой от груди лучок лобзика в край стола, и зажимай другой кончик пилки. Чтобы потуже было, можно ещё и щипцами затянуть. Вот и всё - пили, не хочу! И быстро-быстро - по контуру, по линии переводной: вверх-вниз, вверх-вниз - легонько ходит правая рука. Похрустывает-повизгивает под пилкой фанера. Оставляет после себя мелкие опилочки пилка, бугорками запорашивает линию. Сдувать надо опилочки время от времени, чтобы видно было, где пилить надо. А ещё - так приятно пахнет пиленой фанерой, ни с чем не спутать и не сравнить! Лучше всякого одеколона или мамкиных духов! И пилка раскаляется, подставь к ней руку – обожжёт, как головёшка. Только ломаются тогда пилки часто...
Торопыга Мишка не одну пилку изведёт, пока по контуру деталь всю обпилит. Тут крупные пилочки в ход идут. А узоры изнутри - лучше мелкими выпиливать. И каждый узорчик сперва шилом проткнуть надо, потом продеть сквозь дырочку верхний конец пилки, зажать его. И пилить, аккуратно вращая фанерку левой рукой...
Беда с пилочками. Быстро ломаются. Мишка свои уже давно все поизвёл. Вот приедет Серёжка из Пудина на каникулы, может, купит там пилок в раймаге или скобяном магазине, тогда и Мишке с пяток подарит...
- Получается, что пилки к лобзику нужны только Кубецким и Мише? - прерывает Анастасия Фоминична Мишкины грёзы.
- Миха, ты, что ли, пилки украл? – шпыняют Мишку, усмехаясь, соседи по линейке Сидор с Толькой Кичигиным.
- Да вы чё?! - недоумевает Мишка. - Разве не понятно – Кубеки это! Они и полы в школе моют после уроков... Лёка, небось, его работа...
- Миша, - обращается к нему учительница, - выйди сюда!
Недоуменный Мишка выходит на два шага вперед, шаркая по полу подшитыми чёрными валенками, разворачивается. Ба! Все школьники на него смотрят! Такого ещё никогда с ним не бывало. Нет, смотрели, конечно, когда Мишка на Октябрьскую на сцене постановку разыгрывал с ребятами. По басне Крылова - прогуливался он с “лорнетом” из медной проволоки, слова говорил... Так то - со “сцены”, как бы нарочно, а тут - всерьёз. “Неужели они все думают, что это я пилки из шкафа украл? А как бы я замок-то открыл? У меня никогда и ключа-то не бывало, разве что, когда Анастасия сама попросит...”
- Миша, ответь всем: ты брал пилки из шкафа?
- Да вы чё? Не брал я никаких пилок!
- Значит, не брал?
- Не брал, - уверенно повторяет он.
Перед глазами Мишки вдруг отчетливо предстала та картина, что висит в их классе на задней стене, где толстопузые кулаки допрашивают пойманного Павлика Морозова. А Павлик стоит перед ними гордо, с пионерским галстуком на груди. И не Павлик Морозов перед кулаками вовсе - Мишка Штырбу!
- Точно не брал? Честное октябрятское?
- Честное октябрятское, - клянётся Мишка.
- Та-а-ак! Интересно, - говорит Анастасия Фоминична. - Ну, что ж, раз не брал - становись на место.
Мишка героем возвращается на своё место, его одобрительно похлопывают по плечу и спине Сидор с Толькой.
- Кубецкие, теперь вы выходите сюда, все трое! - приказывает старшая учительница.
Вышла троица, развернулась лицами к линейке. Еня посредине, смотрит прямо, глаза свои в сторону не отводит. Лёка в пол уставился, шлёпает губами, как варениками. Бородавка на ухе рубином наливается. Фока зыркает глазенками, ухмыляется.
- Та-а-к, - произносит Анастасия Фоминична, - вы вчера в школе убирали?
- Мы каждый день помогаем мамке полы мыть, - отвечает за всех Еня.
- Значит, и вчера вы здесь были после уроков?
- Ну, были...
- Все втроём?
- Сперва втроём, - отвечает Еня, глядя на младшего брата, - опосля мы с Фокой подрались... Он не хотел мыть в Большом классе - его очередь была...
- Дальше что было?
- Он домой побежал, я за ним, чтобы вернуть назад.
- А в учительской кто был?
- Никого не было. Нина Степановна куда-то уходила. Закрыта была учительская.
- Выходит, в школе один Лешек оставался, пока вы дрались и домой бегали?
- Один Лёка, - промямлил Еня.
- Ну, а потом-то вы вернулись?
- Фока вернулся один... Я чё - за него должен был мыть?
- Значит, Фока, ты мыл полы в Большом классе?
- А кто же ещё?
- И замок на месте висел?
- Где ж ему быть? - нагло ответил Фока.
- Тогда что же получается? Сахар с пилками сами из шкафа испарились? - иронизирует Анастасия Фоминична.
Захихикала линейка:
- Ножки выросли у мешочка... Домовой украл... Тараканы съели...
Обдав школьников клубами холода, в коридор ввалилась тётка Анисья - в фуфайке, в повязанном по-старушечьи тёплом платке, белых валенках. Прошлась позади четвероклассников, кивнула учительницам, усмотрела перед строем свою троицу, остановилась возле двери в подсобку. Прислушалась: в чём дело, по какому поводу построение. Её цепкий ум и материнское сердце разом почуяли неладное: сынки набедокурили, больше некому. “Ну, паразиты, доберусь до вас дома! И Вацлаву передам обо всём. Пусть принимает меры. А меры у того крутые - ремень и розги. Правда, сдавать стал Вацлав. И выдрать-то как следует силушки уже нету”.
Разбирательство стало приобретать затяжной характер. Школьники перетаптывались с ноги на ногу, как застоявшиеся в стойлах лошадёнки. Старшие зароптали:
- Пора заканчивать... Сколько можно на ногах стоять? Всё и так ясно - Кубеки стырили... Больше некому!
Играющим тренером тётка Анисья попросила:
- Настасья Фоминична, дайте-ка мне самой поговорить с робятёшками своимя...
Учительницы переглянулись между собой, посоветовались.
- Та-ак! Всем по классам разойтись, на уроки. И пусть каждый хорошенько подумает ещё надо всем этим... После урока - первоклассники домой пойдут, а остальные - снова на линейку!
- Как на линейку? Опять на линейку? Зачем на линейку? - завозмущались ученики.
- Мы ведь ещё не выяснили: кто же всё-таки открыл шкаф и совершил кражу. Пусть при всех признается...
Рассыпался строй по классам. Братьев тётка Анисья в подсобку увела, дверь за собою закрыла на крючок изнутри. Уж какие она там наставления давала - слышно не было. Только вернулись Кубецкие в класс минут через десять. Все трое поникшие, покрасневшие. Лишь Лёка, проходя мимо Мишки, шлёпнул его по затылку:
- У-у, Кнобзя!
- Они, они это украли, - с уверенностью поделился с Катькой Мишка.
- Кто же ещё? Больше некому! Зачем только опять линейку собирать? - поддержала его соседка. - Ведь ты бы не полез в шкаф?!
- Скажешь тоже... Мне бы папка за эти пилки такое устроил...
И потянулось время урока... Медленно, нудно. Все только и думали: сколько ещё стоять придётся после уроков? Кубеки так быстро не признаются...
Звонок всё же прозвенел. Получив задания на дом, ребятня без портфелей вновь вышла в коридор. И опять - в две шеренги, только без первачков. Как в прерванном кино, когда вдруг на улице заглохнет движок, а потом снова заработает. Взрослые за это время и накуриться вволю успеют. Иногда и не по одной выкурят...
И снова Кубецкие перед строем, а тётка Анисья сбоку, возле дверей подсобки.
- Ну, кто же всё-таки совершил проступок? Надумали? Набрались храбрости признаться?! Сумели провиниться - умейте и ответ держать достойно, - заговорила Анастасия Фоминична.
- Ну, я, - глянув на мать и уставившись в пол, пролепетал Фока.
- Повтори громче, чтобы всем было слышно! - приказала учительница.
- Ну, я, - снова отозвался Фока, не поднимая глаза.
- Один или кто с тобой ещё был?
- Не один...
- С кем же? С братьями?
- Нет... С Молдаваном...
- С кем, с кем?
- Ну, с Мишкой Штырбу.
- С Мишей Штырбу?! - переглянулись учительницы.
Вот те на! Уж не ослышался ли Мишка?! С ним?! Что за чепуху несёт этот Фока? Да его ведь и в школе-то после уроков не было! Чушь какая-то!
Не менее Мишки были поражены услышанным и все остальные ученики. Вот это да! Ну и Мишка! А ещё заверял всех, что не брал... Вот и верьте ему после всего этого?! Вот так примерный ученичок!
Мишку она частенько называет сынком и любит его больше, чем Костю.
- Чё же тогда мне опять Анастасия тройку поставила? - жалуется он ей. - Стараюсь, стараюсь, а получаю одни трояки...
- А ты не торопись, - советует бабушка, - торопыга... Я ещё и хлеб вытащить не успела, а ты уже все вроки вывчил. Када и успеваешь токо...
- Баба, так тут ведь совсем немного. Почитаем потом баскую книжку, - просит он. - Ну, где про это: “Мычит корова: му-му-му, что она хочет, не пойму...”
- Вот управлюсь с хлебом - полистаем, - отговаривается бабушка.
- Тогда спой песню.
- Каку ещё?
- Ну, эту... “Отец сыну не поверил, что на свете есть любовь”...
- Ты врок-то сделал?
- Сейчас, последняя строчка осталась, - говорит Мишка, - я мигом!
В избу входит мать Мишки Елизавета, внося с морозца стойкий запах фермы: застоявшихся коров, парного молока, кисловатого силоса и коровьего навоза. Она снимает валенки; фуфайку, платок вешает на вешалку и румяная проходит к столу, к Мишке.
- Ну, как дела, ученик?
- Опять тройку поставила, - вздыхая, жалуется он.
- А ты старайся, - как и бабушка, говорит мать.
- Ага, старайся... Папка опять будет ругаться, что балбесом вырасту, неучем - быкам хвосты крутить только и сумею...
- А Костя ещё не встал? - спрашивает Елизавета. - Мам, я пойду прилягу маленько. Упласталася на ферме. Опять силос одними мёрзлыми комками привезли, кое-как разодрала. Все руки ноют...
- 4 -
Мишка дописывает свои загогулины, промакивает промакашкой лиловые чернила, размазав толстые жирные линии.
- Опять всё испортил, - огорчается он, - опять тройку получу.
Он смотрит в окошко молоканки, что напротив, через огородчик. Как всегда, там мелькает белая голова деда Вацлава.
- Баб, - говорит он, - а чё это дед Вацлав голову сметаной намазыват?
- Кто это тебе сказал такое? - отвечает она вопросом на вопрос.
- А почему она тада у него белая?
- Вот вырастешь...
- Как папка, - перебивает её внук.
- Как папка, ещё и старше. И у тебя голова побелеет.
- Сама, что ли?
- Сама, сама.
- А почему это деда все Вацлавом Густавовичем зовут? И не выговорить сразу...
- Поляк он, потому и имя такое у него.
- А поляки, они кто?
- Тоже люди. Навроде нас. Только другой нации. У тебя папка - кто? - спрашивает бабушка, ловко орудуя деревянной лопатой, и сама же отвечает, - молдаван! А у дружка твово Серёжки - болгар. И Жоржик тоже болгар. А Яшкин отец - еврей.
- Как Нольдик Останинский?
- Как Нольдик, - соглашается она. - Ирма Павловна Мельзупс - латышка. А мы, Ивановы - русские.
- А мы разве Ивановы?
- Ивановы - это я и твоя мать. А ты, выходит - молдаван, как твой отец. И фамилия у тебя молдаванская. А у деда Вацлава - польская, стал быть...
- Баб, а как это в таком маленьком нашем Краснояре разные нации оказались? - донимает бабушку Мишка.
- Ссыльные мы все, из разных краёв.
- А за что же вас ссылали?
- Разные причины были, - вздыхает она. - Осподи... Жили, должно, лучше других, потому и выслали... А которые - так против советской власти шли...
- Баб, а чё, разве плохо хорошо жить-то? Анастасии вон ты из белой муки хлеб пекёшь, а нам - из серой... Я бы каждый день лепёшки одни ел. Баб, ну спеклась моя лепёшка?
- Потерпи ещё маленько.
- А почему деда Вацлава беляком называют? Потому что голова белая?
- Далась тебе эта голова... Малой ещё всё знать.
- Нет, ты скажи, - канючит он.
- Служил, сказывают, молодым у белополяков. Он же - поляк. Из панов... Вот и сослали его за то в Сибирь.
- И папку нашего тоже выслали за то, что он у беляков служил?
- Чё мелешь-то? Папка твой када родился-то? И ерманска и гражданска давно кончились уже... Вот дедушка твой, отец его, стал быть, Тодор военным служил. А бабушка Ляна - учительницей...
- Наша баба Ляна учительницей?- изумляется Мишка, - как Анастасия Фоминична, что ли? А чё же тогда она белый хлеб не ест?
- Дак теперя-то она кто? Сосланная. И не работат нигде. Кто же ей белу муку выделит? Это она раньше вчилкой работала, грамотная была. Это я неграмотна, а Лянуца вчилкой была, - повторилась бабушка Тася.
- Ну и чё, они богатые были, что ли? За это их сослали?
- Твой дед Тодор сперва против немцев воевал...
- Против фашистов?
- Каких фашистов? Ещё в перву ерманскую было.
- До революции?
- Так Лянуца сказывала. Потом, стал быть, гражданска война. Он и у красных был командиром...
- Командиром?! - восхищенно перебивает Мишка.
- А как же! Он же ахвицер, царский ещё. А потом у белых, вроде как у Деникина, недолго. А уж потом, када домой к себе, в Бессарабию, вернулся - там румыны уже были... Он и у румынов служил.
- Против русских, что ли, воевал?
- Типун тебе на язык! - сердится бабушка Тася. - Ой, малой ты ещё, внучок, подрасти сперва. Ничё-то ты не поймёшь пока... Да ты ба лучше у другой баушки сам всё и расспросил, раз тебе так интересно.
- Вот поедем с папкой в гости, в Кулики, на машине - тада обязательно спрошу бабушку Ляну.
- Вот-вот, она тебе и расскажет тада - почему их выслали сюда с твоим папкой да дядей Колей, а отца ихнего - отдельно...
- А где сейчас дедушка Тодор?
- Осподи, привязался, как репей. Где-где? Нешто я знаю? И баушка Ляна-то не знат... Косточки давно исгнили его, и могилки, поди, не сыскать...
- Баб, а ты же русская?
- Русская, - не улавливая подвоха, отвечает баба Тася.
- Тада почто тебя сослали сюда?
- Я ж тебе уже говорила, раскулачили нас.
- А ты ещё говорила, что дед Андрей у красных служил.
- И што такого? Ну, служил. После-то вернулся, сватался за меня, а мамынька никак за его меня не хотела отдавать. А я убежала с им в другу деревню. Там и обженилися. Хорошо мы с им жили, ладно, не ругалися, как твои мамка с папкой. Коров, лошадей, скотину всяку держали. Пшеницу, овёс сеяли. Маслобойка своя была. На себя робили, потому и жили... Работников в сезон нанимали - када сеять там, жать, молотить надо было... А потом, это - колхозы пошли. В колхозы загонять стали всех. Андрей-то мой не хотел сперва в колхоз. Туда же одна голытьба деревенская шла, лодыри да пьяницы голимые. А у нас же всё своё было. Работали сами пуще батраков... Вот всё и отобрали, а самих нас - сюда сослали, на голу кочку. В трицатом годе, в самую зиму, самые холода. Глызы лошадиные на дороге от холодов стреляли, подпрыгивали. Нас сослали-то не одних, два брата Андрея мово сродных - девери, стал быть, с семьями, да ещё наши деревенские, семей пять, кабыть, да незнакомых скоко... из-за болота все. Вдоль Чузика-речки, в самой тайге селились. Ну, где конюшня теперя. Тада там гора была красивая. А мы с Малокрасноярского райвона - потому и деревню назвали Краснояром. В бараках попервости жили в холодных. Попростывали все, голодные. Ребятишек перемёрло в ту зиму...
Притих Мишка, слушает бабушку - поинтересней, чем по радио постановку какую.
- Ты же видал, у прясла, возле бани хмель растёт?- продолжает бабушка.
- Возле городьбы Кузынихи?- уточняет Мишка.
- Ну да... Там и моих два сыночка похоронены...
- А пошто не на могилках?
- Дак там, где теперя могилки - тада тайга непроходимая была. Всё же вручную раскорчёвывали, всё на себе. Полей-то, пашен не было никаких. А жить как без хлебушка? Тебе вот серый наш не глянется. А я как вспомню, как голодовали... Думаю, вот вить, раньше-то корочки несъеденные в ведро помойное бросали, скотине кормили, а тута - вытащила ту корочку из ведра да и съела ба... А уж в сорок первом-то годе, перед войной, стали всяких молдаван, болгар, поляков, белорусов высылать, с Украины, Прибалтики... Там уже люди все грамотные были, не то, что мы... Хоть и не на голу кочку, как нас, привезли, а тоже не шибко сладко имя пришлося. Баба Ляна-то твоя с ребятишками перву зиму у нас в байне жила. И голодали тоже. Не так, правда, как мы-то в саму перву зиму, дак и им досталося. Конь у нас был в колхозе, Силач. Пропал. В пропащу яму его сбросили... Чё ты думашь - отец твой с дядькой ели ево, доставали с ямы, варили пропастину и ели... Весной все огороды у нас поперерыли - картошку мёрзлую выкапывали, драники пекли... А тебе хлебушек пшенишный не глянется. Избав боже тако вам пережить... Теперь чё, теперь жить можно. Войны ба токо не было... На-ка лепёшку, макай в сметану. Да Отику - другую... Пусть поспит пока. Сёдня кажному по лепёшке вышло.
Она подала Мишке горячую румяную лепёшку, пахнущую так, что у него непроизвольно потекли слюнки.
-5 -
Второклассник Мишка Штырбу сидит в классе и решает контрольную по арифметике за вторую четверть.
Скоро Новый год, ёлка и зимние каникулы! На ёлку они постановку разыгрывать будут. В масках и костюмах. И подарки получат с конфетами и пряниками. Говорили даже, что и по яблоку в них положат. Кульки-то из старых газет они на трудах уже загодя склеили, лежат-дожидаются подарков в шкафу учительницы. От всего этого радостно у Мишки на душе. А на каникулах можно будет и жуланов половить возле амбаров, на санках покататься с Шаманской горы, на лыжах с новыми бамбуковыми палочками, что подарил ему геолог, стоявший у них на квартире. Ни у кого из деревенских ещё нет таких палочек! Или нор наделать в сугробах, ползать по ним, попрыгать с крыш в глубоченный снег. В прятки поиграть. Да мало ли чем заняться можно на каникулах...
Шесть примеров Мишка решил сходу. Никак не решалась задачка.
- Катька, проверь у меня примеры, - шепотом просит он четвероклассницу, соседку по парте.
Очкарик Катька привычным движением поправила свои очки, заглянула через левое плечо в тетрадку Мишки.
- Правильно, - шепчет она. - Чего сидишь?
- Задачка не решается.
- Штырбу! - доносится строгий оклик учительницы Анастасии Фоминичны. - Сам думай! Ещё раз услышу - снижу оценку!
Мишка снова уставился на чёрную доску, где красивыми белыми буквами учительницы была написана задача. В своей тетрадке он коряво вывел слово Задача. И опять споткнулся. “Как же её решать-то?”
Лампа, что стояла на их парте, чадила, источая запах керосина, от которого побаливала голова. Такие же лампы были и на других партах, и на столе учительницы. Желто-оранжевое пламя с нагоревшего фитиля через тонкое пузатое стекло падало на тетрадку, плясало живыми зайчиками и оставляло резкие тени от руки, ручки, чернильницы, соседки.
Спереди и справа от их первой парты, напротив входной двери, ширилась круглая голландская печь, куда ставили “в угол” провинившихся учеников. Знакомо это место было и Мишке, ох, знакомо. А больше всего - братьям Кубецким, особенно Лёке. Холодной зимою там и погреться было не грех, пусть и “в углу”, стоя на ногах - прижаться спиной к тёплым её бокам, пока учительница не видит.
Позади печки, у стены, стоял старый коричневый учительский шкаф. В него складывали тетрадки, классный журнал, учебники, школьные принадлежности для уроков, разные инструменты вроде ножниц, иголок, ниток, ножовки, рубанка, лобзика и ещё много чего интересного. А с сентября туда стали запирать и мешочек с сахаром. Шкаф закрывался на висячий замочек.
Тот сахар доставал дежурный после второго урока на большой перемене и сыпал по ложке каждому школьнику в жестяные кружки. Чай пили в подсобке, греясь от холода. А всю прошлую четверть им ещё и картошку варили - уборщица тётка Анисья Кубецкая. Свою картошку, со школьного огорода. Вку-у-ус-но! Особенно, если приносили в бидончике из колхозной молоканки, что напротив школы, густую белую сметану или желтый комочек масла...
Теперь окна их Большого класса начинали голубеть сквозь причудливые морозные узоры. Мишка задержал свой взгляд на окнах, будто хотел отыскать там решение задачки, макнул пёрышко в чернильницу и опять задумался над решением.
- На перемене все выходим в коридор! - вдруг строго произнесла Анастасия Фоминична. - Будет совместная линейка!
До конца урока оставалось ещё минут десять. Анастасия Фоминична - полная вальяжная женщина лет шестидесяти, в строгом чёрном костюме и белой кофточке с рюшечками на груди, сидела на стуле за учительским столом и вела урок истории с четвероклассниками. Её густые серебрящиеся волосы были заплетены в тугие косы и уложены сзади в круги.
Мишке Штырбу всегда нравились уроки четвероклассников, особенно чтения, естествознания и истории. Во время самостоятельной работы второклашек, которую он делал всегда быстро, Мишка сидел и жадно ловил украдкой всё, о чём рассказывала учительница и что отвечали старшие школьники.
В их классе, у Анастасии Фоминичны, было шестнадцать человек. Много! Девять второклашек и семь четвероклассников. Они и сидели в два ряда парт. Ряд у окошек - с мелюзгой, ряд у стены - с четвероклассниками. Непоседливого разговорчивого Мишку отсадили от “невесты” Вали к четверокласснице Катьке-очкарику.
Вдоль окон, друг за дружкой, сидели сразу трое Кубецких: Фока, Еня и Лёка. Собрались все вместе в одном классе - во втором. У всех поверх курточек пришиты белые воротнички. Слева, на груди у Ени и Фоки алеют звёздочки - опознавательный знак октябрят. Звёздочки, как и у остальных второклашек, были вырезаны из плотного картона и обшиты красным ситцем. Ситцевыми были и галстуки у четвероклассников. Только у Лёки не было ничего ни на груди, ни на шее. Из октябрятского возраста он уже давно вышел, а в пионеры его не принимали - учился хуже некуда.
Лёка, на голову выше Фоки, четвёртый год никак не может одолеть программу за второй класс. Так ему и надо, драчуну губастому! Тупее его был разве что гуцул Колька Гиеш - хлеба-не-ешь - выше молоканки! Так того уже давным-давно выперли из школы... Нет, первую четверть в этом году Лешек всё же проучился в третьем, а со второй опять вернули: не тянули знания Лёки на третий класс.
Средний, Еня, тормознулся во втором из-за болезни. Год пропустил.
Зато Фока был отличником! И читал и писал - получше даже самого Мишки. Ушастый, стриженый наголо, юркий, как бурундучишка! И скорый на всякую пакость!
Это с Еней можно было и пооткровенничать, поделиться своим секретом. И на рыбалку Мишка уже не раз ходил с ним вместе. Сперва на озёрко, что под горою, сразу за школой, потом - на Круглое или на Чузик, когда вода спадёт. А прошлым летом - так и вовсе аж на Афонькином запоре - красноперых полосатых окуней навострились дёргать. Это тебе не гольяны, не пескари с ершами! Поклёвки - закачаешься! Сразу - и на потоп! И выводишь когда, так сопротивляется - о-го-го! Могут и леску порвать или крючок запросто обломить. Серёжка, ровесник Лёки и дружок Мишки, так и вовсе - такого лаптя выворотил! Никогда ещё Мишка и не видывал таких здоровяков! А потом они втроём договорились, что никому про это место не проболтаются. И Еня сдержал слово. Сколько Лёка с Фокой не выпытывали - не признался, где таких горбылей наловили. Еня простоват и доверчив. Если не задирать его, конечно. Он и матери своей больше других помогает в школе убираться после уроков.
В заеданиях и драках подстать Лёке Фока. Только похитрее ещё да поехиднее. Вечно какую-нибудь подлянку норовит сделать. Как-то весной возле фермы носились Фока с Мишкою. Фока палкой так ударил по свежей коровьей буро-зелёной лепёшке - всё лицо Мишке дерьмом залепил, да ещё и рубаху со штанами. А сам, гад, скрылся домой через огороды. Ох, и набуцкал бы Мишка тогда этому Фоке...
За шишками пошли как-то раз в конце августа, через Чузик переправляться надо было на плотике. Плотик-то, как паром, по натянутому поперёк реки тросику ходил, руками сами его и тянули. Где-то посреди Чузика Фока тросик тот оттянул, как тетиву, и отпустил в сторону Мишки. Мишку с плотика будто волной смыло, едва под плотик течением не затянуло, а Фока - опять дёру, уже на той стороне. Выбрался Мишка, мокрый весь. Фока оправдывается, крутится возле них, к себе не подпускает, как собачонка нашкодившая. Дескать, ненарочно, само так получилось. Ладно. Пока Мишка на свою кедёрку лазил и шишки сбивал, Фока внизу собрать их все успел, и опять - ноги в руки. На том же плотике один переплыл, да там и бросил. Пришлось снова в осеннюю воду лезть, за плотиком плыть. Мыша один раз дохлого подсунул Мишке в карман. И в лапту, когда в разных командах оказывались, норовит всё мячиком побольнее жогнуть. Гад - одним словом! Вытаращит лупатые бесстыжие глаза, смеётся, обзывается. Это он, Фока, Мишкину кличку Кнопка в Кнобзю переиначил, обиднее чтобы было...
Фока, как и Мишка, уже сидит и слушает четвероклассников. Видать, успел контрольную выполнить. Уже и ручку свою положил в желобок парты. Даже пёрышко почистил цветастой тряпичной перочисткой с пуговицей посредине. Рот приоткрыл, уши оттопырил локаторами. Коротко стриженая голова как большой гладкий резиновый мячик.
Еня крутится, будто на шило сел. То Фоку шпыняет сзади ручкой, то к Лёке обернётся. Похоже, и у него не всё в порядке с задачкой. А может, и с примерами. Да толку-то!? Фока списать не даст, пусть и не просит Еня: будет знать, как гонять босиком по снегу до самого дома от школы... А Лёка - тот и сам ничего не решит, не смотри, что четвёртый год уже эти примеры с задачками решает. Красного кола с жирной подставкой опять не миновать Лёке за контрольную. Наверно, Лёку скоро со школы насовсем выгонят. Будет он тогда, как говорит Мишкин папка, быкам хвосты крутить...
А четвероклассники уже про восстание декабристов проходят. Жуть - интересно! Рядом с черной доской, на гвоздик белёной стенки Анастасия Фоминична повесила картину с двумя реечками - снизу и сверху. А на картине той - много-много народу! И всё военные. На лошадях и пешие. С ружьями и саблями. В красивых разноцветных мундирах. А на фуражках - высокие мохнатые султаны, навроде коричневых махалок рогоза. «Восстание на Сенатской площади» - называется.
Про тайные общества рассказывают, про богатых дворян-офицеров, что против царя объединились. А у Мишки-то, оказывается, дедушка Тодор тоже офицером был - бабушка Ляна рассказывала: царским штабс-капитаном и румынским подполковником. Только Мишка его никогда не видел...
Фамилии декабристов называет Анастасия Фоминична: Трубецкой, Пестель, Якушкин, Муравьёв, Рылеев... У Мишки на фамилии с именами память хорошая. А ещё на даты. Он уже многое знает: и когда Куликовская битва была, и когда Россия с Украиной соединились, и когда Ермак Сибирь покорял, и когда Пётр Первый правил. Теперь вот и про декабристов будет знать. Он и Катьке который раз подсказывает, если та забудет. Ужас, как интересно всё! Скорее бы до четвёртого класса дорасти. А тут - задачка какая-то...
- Катька, подскажи, - опять шепчет Мишка соседке украдкой. Боится, что Анастасия снова заметит - какая-то сердитая она сегодня и с четвероклассниками как-то не так себя ведёт, будто всё время думает о чем-то другом. Может, из-за внука, Пашки, который один дома остался.
Катька тихонечко, на промокашке, пишет решение из двух действий, подсовывает незаметно Мишке. Ура! И как это он сам не догадался? Ведь всё так просто, оказывается!
Мишка быстро переписывает решение задачки, кладёт между тетрадных листков промокашку, закрывает тетрадку как раз, когда раздаётся звонок.
- Всем сдать тетради, - говорит Анастасия Фоминична. - И на линейку, в коридор! - повторяет она.
- 6 -
На линейку высыпали разнокалиберным горохом из обоих классов. Учительницы в учительскую подались, прижимая к груди журналы со стопками тетрадей. Гомонливая ребятня стала выстраиваться в две шеренги по коридору - от дверей учительской до дверей подсобки. Толкались, тискали друг дружку, хихикали. Первачки с второклассникам - в первой шеренге, старшие - во второй.
Белоголовые Кубецкие - и тут кучкой, с краю, возле дверей подсобки. Не то, что рыжики дядьки Стаха - рассыпались по всей линейке, словно подосиновики в лесочке. Лёка сзади, Еня с Фокой спереди. Стоят, переглядываются, шепчутся о чем-то своём. Какую-нибудь пакость, небось, опять замышляют.
- Зачем линейка-то? - недоуменно переговариваются ребятишки.
- Зачем-зачем? Про успеваемость поди, про каникулы говорить будут, - поясняет кто-то из старших.
- Подарки новогодние раздавать будут...
- Какие подарки? Кульки ещё пустые лежат в шкафу Анастасии, - отговаривается Катька.
- Подарки на ёлке раздадут, - поддерживает её Лиза Гридина
Вышли обе учительницы. Явно озабоченные, серьёзные. Встали перед строем. Анастасия Фоминична заговорила:
- Ребята, сегодня у нас в школе ЧП.
Зашушукались было, да приумолкли школьники.
- Чё такое чепэ? - поинтересовался шепотом Мишка у соседа по строю, рослого кучерявого паренька Тольки Кичигина.
Тот лишь плечами пожал - не знаю, мол.
- Сегодня у нас в школе чрезвычайное происшествие, - пояснила учительница. - Кто-то залез в шкаф...
- Кто? Какой шкаф? - загудела ребятня.
- В тот самый шкаф, что стоит в нашем Большом классе. Открыли замок, без ключа... - она выдержала паузу, обводя взором учеников. - В общем, пропали сахар и пилки для лобзика...
- Сахар? Пилки?- заудивлялась линейка.
- Чё, чай теперь пить не будем? - донеслось от первачков.
- Не с чем! - с сарказмом произнесла Анастасия Фоминична. - Скажите спасибо тому, кто взял...
- Давайте будем называть это своим именем, - поддержала коллегу Нина Степановна, - воровством!
- Я сразу обратила внимание ещё утром на то, что открыт замок, - поясняла Анастасия Фоминична. - Подумала сначала, что, может быть, я сама забыла вчера его на ключ закрыть... Утром замок висел на петельках, только дужкой вниз. А после первого урока, на перемене, перед контрольной, пошла за мелками. Заметила, что нет на месте мешочка с сахаром... Кто вчера у нас дежурил?
- Лиза Гридина, - нестройно ответили голоса линейки.
- Я сахар убирала в шкаф, - оправдывалась четвероклассница Лиза Гридина. - Завязала мешочек и положила его на место.
- Я сама видела, как Лиза убирала, - подтвердила Катька-очкарик.
- И я, и я видел! - послышались ещё голоса ребят.
- Стало быть, вчера после чая мешочек положили на место? - констатировала Анастасия Фоминична. - Хорошо... Кроме сахара украли ещё и пилки для лобзика, из коробки. Кому они могли понадобиться? Давайте разберёмся. Начнём с того: у кого дома есть лобзик?
- У Кубецких, - донеслось. - Еня выпиливал шкатулку на труде, а доделывал дома...
- Правильно, - согласилась учительница. - Я ему ещё давала домой две мелких пилочки.
- У Кубецких, у Кубецких... - забухтел Еня. - Чуть что, сразу Кубецкие...
- У Мишки Штырбу - вон тоже дома лобзик есть, - подал голос Фока.
- Значит, дома лобзик есть у Кубецких и у Миши Штырбу? У кого ещё? - вела дознание учительница вроде участкового милиционера Ламинова, когда тот приезжал в Краснояр разбираться по поводу воровства огурцов с грядок.
- У Серёжки Димитрова, Мишкиного дружка, - опять выдал Фока.
- Серёжка же в Пудине учится, в интернате, - заступился Мишка.
- Димитров, значит, отпадает, - согласилась Нина Степановна. - У кого ещё есть?
Зароптала линейка:
- У кого? У кого? Ни у кого больше нету!
Упоминания о лобзике с пилками вызвали у Мишки целый ворох приятного...
... Лобзик! Забава ребячья в зимнюю пору, когда морозяка на улице за сорок градусов - носа на двор не высунешь или заболеешь ненароком. Выпросишь у продавщицы в магазине поломанную желтоватую фанерную крышку от ящика с папиросами, пахнущую табаком и свежей древесиной - сокровище целое!
У Серёжки Димитрова и картинки красивые есть, альбом целый: шкатулки, полочки-подставки, рамки для фотокарточек... Дело за переводкой-копиркой, синей или черной. Тогда надо положить копирку сначала на фанеру пачкающей стороной вниз, на неё - переводку-картинку. Кнопками придавить всё это к фанере, чтобы не сдвигалась. И всё! Теперь картинку следует обвести простым карандашом. Красиво получается, загляденье просто! Это когда уже на желтой фанере всё отпечатается. Самому Мишке так ни в жизнь не нарисовать! Даже маме. Разве что Жоржик глухой и сумеет...
Потом нужны пилки. Помимо лобзика, конечно. Вот тут-то и вся загвоздка! Уж больно быстро пилки ломаются. Хруп - и пополам, а то и вовсе на три части... Вставишь пилочку в лобзик, зажмёшь снизу винтом. Второй кончик пилки в другой зажим направишь, надавишь ручкой от груди лучок лобзика в край стола, и зажимай другой кончик пилки. Чтобы потуже было, можно ещё и щипцами затянуть. Вот и всё - пили, не хочу! И быстро-быстро - по контуру, по линии переводной: вверх-вниз, вверх-вниз - легонько ходит правая рука. Похрустывает-повизгивает под пилкой фанера. Оставляет после себя мелкие опилочки пилка, бугорками запорашивает линию. Сдувать надо опилочки время от времени, чтобы видно было, где пилить надо. А ещё - так приятно пахнет пиленой фанерой, ни с чем не спутать и не сравнить! Лучше всякого одеколона или мамкиных духов! И пилка раскаляется, подставь к ней руку – обожжёт, как головёшка. Только ломаются тогда пилки часто...
Торопыга Мишка не одну пилку изведёт, пока по контуру деталь всю обпилит. Тут крупные пилочки в ход идут. А узоры изнутри - лучше мелкими выпиливать. И каждый узорчик сперва шилом проткнуть надо, потом продеть сквозь дырочку верхний конец пилки, зажать его. И пилить, аккуратно вращая фанерку левой рукой...
Беда с пилочками. Быстро ломаются. Мишка свои уже давно все поизвёл. Вот приедет Серёжка из Пудина на каникулы, может, купит там пилок в раймаге или скобяном магазине, тогда и Мишке с пяток подарит...
- Получается, что пилки к лобзику нужны только Кубецким и Мише? - прерывает Анастасия Фоминична Мишкины грёзы.
- Миха, ты, что ли, пилки украл? – шпыняют Мишку, усмехаясь, соседи по линейке Сидор с Толькой Кичигиным.
- Да вы чё?! - недоумевает Мишка. - Разве не понятно – Кубеки это! Они и полы в школе моют после уроков... Лёка, небось, его работа...
- Миша, - обращается к нему учительница, - выйди сюда!
Недоуменный Мишка выходит на два шага вперед, шаркая по полу подшитыми чёрными валенками, разворачивается. Ба! Все школьники на него смотрят! Такого ещё никогда с ним не бывало. Нет, смотрели, конечно, когда Мишка на Октябрьскую на сцене постановку разыгрывал с ребятами. По басне Крылова - прогуливался он с “лорнетом” из медной проволоки, слова говорил... Так то - со “сцены”, как бы нарочно, а тут - всерьёз. “Неужели они все думают, что это я пилки из шкафа украл? А как бы я замок-то открыл? У меня никогда и ключа-то не бывало, разве что, когда Анастасия сама попросит...”
- Миша, ответь всем: ты брал пилки из шкафа?
- Да вы чё? Не брал я никаких пилок!
- Значит, не брал?
- Не брал, - уверенно повторяет он.
Перед глазами Мишки вдруг отчетливо предстала та картина, что висит в их классе на задней стене, где толстопузые кулаки допрашивают пойманного Павлика Морозова. А Павлик стоит перед ними гордо, с пионерским галстуком на груди. И не Павлик Морозов перед кулаками вовсе - Мишка Штырбу!
- Точно не брал? Честное октябрятское?
- Честное октябрятское, - клянётся Мишка.
- Та-а-ак! Интересно, - говорит Анастасия Фоминична. - Ну, что ж, раз не брал - становись на место.
Мишка героем возвращается на своё место, его одобрительно похлопывают по плечу и спине Сидор с Толькой.
- Кубецкие, теперь вы выходите сюда, все трое! - приказывает старшая учительница.
Вышла троица, развернулась лицами к линейке. Еня посредине, смотрит прямо, глаза свои в сторону не отводит. Лёка в пол уставился, шлёпает губами, как варениками. Бородавка на ухе рубином наливается. Фока зыркает глазенками, ухмыляется.
- Та-а-к, - произносит Анастасия Фоминична, - вы вчера в школе убирали?
- Мы каждый день помогаем мамке полы мыть, - отвечает за всех Еня.
- Значит, и вчера вы здесь были после уроков?
- Ну, были...
- Все втроём?
- Сперва втроём, - отвечает Еня, глядя на младшего брата, - опосля мы с Фокой подрались... Он не хотел мыть в Большом классе - его очередь была...
- Дальше что было?
- Он домой побежал, я за ним, чтобы вернуть назад.
- А в учительской кто был?
- Никого не было. Нина Степановна куда-то уходила. Закрыта была учительская.
- Выходит, в школе один Лешек оставался, пока вы дрались и домой бегали?
- Один Лёка, - промямлил Еня.
- Ну, а потом-то вы вернулись?
- Фока вернулся один... Я чё - за него должен был мыть?
- Значит, Фока, ты мыл полы в Большом классе?
- А кто же ещё?
- И замок на месте висел?
- Где ж ему быть? - нагло ответил Фока.
- Тогда что же получается? Сахар с пилками сами из шкафа испарились? - иронизирует Анастасия Фоминична.
Захихикала линейка:
- Ножки выросли у мешочка... Домовой украл... Тараканы съели...
Обдав школьников клубами холода, в коридор ввалилась тётка Анисья - в фуфайке, в повязанном по-старушечьи тёплом платке, белых валенках. Прошлась позади четвероклассников, кивнула учительницам, усмотрела перед строем свою троицу, остановилась возле двери в подсобку. Прислушалась: в чём дело, по какому поводу построение. Её цепкий ум и материнское сердце разом почуяли неладное: сынки набедокурили, больше некому. “Ну, паразиты, доберусь до вас дома! И Вацлаву передам обо всём. Пусть принимает меры. А меры у того крутые - ремень и розги. Правда, сдавать стал Вацлав. И выдрать-то как следует силушки уже нету”.
Разбирательство стало приобретать затяжной характер. Школьники перетаптывались с ноги на ногу, как застоявшиеся в стойлах лошадёнки. Старшие зароптали:
- Пора заканчивать... Сколько можно на ногах стоять? Всё и так ясно - Кубеки стырили... Больше некому!
Играющим тренером тётка Анисья попросила:
- Настасья Фоминична, дайте-ка мне самой поговорить с робятёшками своимя...
Учительницы переглянулись между собой, посоветовались.
- Та-ак! Всем по классам разойтись, на уроки. И пусть каждый хорошенько подумает ещё надо всем этим... После урока - первоклассники домой пойдут, а остальные - снова на линейку!
- Как на линейку? Опять на линейку? Зачем на линейку? - завозмущались ученики.
- Мы ведь ещё не выяснили: кто же всё-таки открыл шкаф и совершил кражу. Пусть при всех признается...
Рассыпался строй по классам. Братьев тётка Анисья в подсобку увела, дверь за собою закрыла на крючок изнутри. Уж какие она там наставления давала - слышно не было. Только вернулись Кубецкие в класс минут через десять. Все трое поникшие, покрасневшие. Лишь Лёка, проходя мимо Мишки, шлёпнул его по затылку:
- У-у, Кнобзя!
- Они, они это украли, - с уверенностью поделился с Катькой Мишка.
- Кто же ещё? Больше некому! Зачем только опять линейку собирать? - поддержала его соседка. - Ведь ты бы не полез в шкаф?!
- Скажешь тоже... Мне бы папка за эти пилки такое устроил...
И потянулось время урока... Медленно, нудно. Все только и думали: сколько ещё стоять придётся после уроков? Кубеки так быстро не признаются...
Звонок всё же прозвенел. Получив задания на дом, ребятня без портфелей вновь вышла в коридор. И опять - в две шеренги, только без первачков. Как в прерванном кино, когда вдруг на улице заглохнет движок, а потом снова заработает. Взрослые за это время и накуриться вволю успеют. Иногда и не по одной выкурят...
И снова Кубецкие перед строем, а тётка Анисья сбоку, возле дверей подсобки.
- Ну, кто же всё-таки совершил проступок? Надумали? Набрались храбрости признаться?! Сумели провиниться - умейте и ответ держать достойно, - заговорила Анастасия Фоминична.
- Ну, я, - глянув на мать и уставившись в пол, пролепетал Фока.
- Повтори громче, чтобы всем было слышно! - приказала учительница.
- Ну, я, - снова отозвался Фока, не поднимая глаза.
- Один или кто с тобой ещё был?
- Не один...
- С кем же? С братьями?
- Нет... С Молдаваном...
- С кем, с кем?
- Ну, с Мишкой Штырбу.
- С Мишей Штырбу?! - переглянулись учительницы.
Вот те на! Уж не ослышался ли Мишка?! С ним?! Что за чепуху несёт этот Фока? Да его ведь и в школе-то после уроков не было! Чушь какая-то!
Не менее Мишки были поражены услышанным и все остальные ученики. Вот это да! Ну и Мишка! А ещё заверял всех, что не брал... Вот и верьте ему после всего этого?! Вот так примерный ученичок!