NOBLESSE OBLIGE (вместо предисловия) Вот и решил посвятить свободные минуты карантина (самые первые мои заметки появились на свет в разгар ковида в Кузбассе) воспоминаниям о тридцатилетней работе в театре и почти полувеке – около культуры. Хотел бы собрать, как в мозаике, осколки впечатлений от встреч с яркими людьми, оставшиеся в памяти. Буду писать только то, что услышал от них сам, при нашем общении, а не со слов других. И о событиях, в которых участвовал сам. Смешные или грустные воспоминания – ну, как получится. Авось будет интересно. Назову-ка я их – впечатлизмы. Уверен, что не сам придумал это слово. Где-то слышал или читал. Но это – мои впечатлизмы. И это правда! Важное грядущее событие провоцирует меня на написание серии впечатлизмов о событиях и людях, с которыми я дружил, работал, переживал и нелегкие, и радостные моменты в жизни. Второго марта 2024 года исполняется 80 лет со дня создания Театра музыкальной комедии – Театра оперетты Кузбасса – Музыкального театра Кузбасса им. народного артиста РСФСР А. К. Боброва. Театр родился в Новосибирске в марте 1944 года. Я часто думаю о том времени. Страна (большая страна – СССР) напрягает все силы в самой страшной войне в истории человечества. Враг еще на нашей территории, а комитет по делам искусств при Совете Народных Комиссаров СССР буквально за считанные дни откликается на просьбу Новосибирского облисполкома решением об открытии театра музыкальной комедии. Господи, какая безграничная вера в победу, в завтрашний день страны вела этих людей, какая уверенность в необходимости даже в тяжелейшее время думать о дальнейшем развитии культуры! В сорок пятом году театр отправляется на гастроли в Кемеровскую область, и руководство только что, по сути, созданной области просит отдать его Кузбассу, где не было музыкального театра. Теперь в двух словах. Два года театр работает в ДК им. Артема в Прокопьевске. Переезжает в Кемерово. Два года – в ДК Кировского района. А затем переезжает на левый берег Томи, в центр города, и располагается в клубе коксохимзавода. Произошло это в конце 1948 года. Тогда же и я объявился на этом свете. Родился я, по семейной легенде, тридцатого декабря. Но бабушка, помня, что в армию призывают по году рождения, а не по фактическому возрасту, записала датой моего рождения первое января 1949-го. Возможно, это действительно легенда. Зато мне она дала право всерьез утверждать, что я родился в ночь с тридцатого декабря на первое января. Это раз. Театр разместился в клубе между двумя домами по ул. Ермака – вторым и пятым. И вот как раз в пятом доме поселилась наша семья. И окна выходили на здание клуба! Это два. И через какое-то недолгое время у нас появились новые соседи по двухкомнатной коммуналке: главный дирижер и примадонна театра музкомедии! Три. Мама в мои детские годы работала по совместительству юристом в театре. Четыре. Теперь пусть кинет в меня чем-нибудь тяжелым тот, кто не увидит в этих вроде бы разрозненных фактах предзнаменования: с этим театром и его людьми так или иначе я буду связан всю оставшуюся жизнь, этак лет семьдесят! ШКОЛА АДМИНИСТРАТОРА, или СПАСТИ РЕКЛАМУ Работаю замдиректора облдрамы. Тюмень – первый город за пределами области, где я организовывал гастроли театра. Впечатлений и событий масса. Первый сюжет. Вечер, часов одиннадцать. Послезавтра в десять утра приезжает коллектив. В гостинице собираюсь спать. Телефонный звонок. Звонит один знаменитый в те годы художник по рекламе, огромному количеству театров «устраивавший» рекламную продукцию, проще говоря – афиши, в лучших типографиях страны. Мы тоже у него заказали рекламу. Дорого, но зато по тем временам афиши шикарные: на самой дефицитной бумаге, качество печати отменное. И вот звонит он явно под чебурахом, слышна музыка, гулянка в разгаре. Орет, перекрывая гам. Заказ готов, отправил с проводниками поезда номер... вагон... проводника зовут так-то. Все! Ну, думаю, поезд завтра к вечеру. С утра узнаю. Лег – не спится. Лучше узнать сегодня. Звоню в справочную. Объясняю. Пауза. У нас, говорят, такого поезда нет. Звоню в Москву. Пьянка на пике. Хозяин сильно навеселе, но пытается выяснить. Перезванивает. Орет: все точно. Звоню на вокзал, умоляю. Женщина вникает. Обещает перезвонить. Выясняется: поезд идет до Свердловска и поворачивает на Казахстан. В Свердловске будет в восемь утра, стоит двадцать минут. Звоню в аэропорт. Самолет завтра только в десять утра. Девочки, ору, спасайте! Говорят: в четыре утра грузовой самолет. На поле проведем (трудно поверить, но к театрам так относились), а с экипажем договаривайся сам. Такси. Аэропорт. Мужики все понимают. Самолет «Як-40». Дверь сзади снизу, она же трап. Полный самолет больших ящиков. Впритык. Встаю. Сзади трап врезается в спину, ящики при взлете чуть сдвигаются, лечу стоя в позе цыпленка табака. Через сорок минут прилетаю. Такси. Вокзал. Приходит поезд. Проводники счастливы. Говорят: влетела пьяная компания, загрузили купе доверху, крикнули – встретят! А мы до Тюмени-то не едем... Хотели после Свердловска потихоньку выбрасывать. Грузчики, три такси доверху, драмтеатр. Мы тут после Тюмени должны быть на гастролях. Прошу складировать. Мчусь в аэропорт на последний самолет. Сумасшедшая гроза. Рейс отменяют. На железнодорожный вокзал. Единственный вариант – поезд Москва – Улан-Батор. В вагоне один пассажир – я! Восемь утра. В окне – вокзал Тюмени. Проводница-монголка проспала, колотил в дверь ее купе со страшной силой. Слава богу, проснулась, открыла дверь. Спрыгиваю уже на ходу. В гостиницу. Переодеваюсь. И на вокзал – встречать родной коллектив... ЕВСТИГНЕЕВ Второй тюменский сюжет. У нас в театре драмы шел спектакль «Нина», перенесенный со сцены МХАТа. В Москве роль отца главной героини играл великий актер Евгений Александрович Евстигнеев. МХАТ был на гастролях в Свердловске, а мы – в Тюмени. Лету всего ничего. И наш директор Владимир Давыдович Литвинов договорился с Евстигнеевым, что в свободные дни тот будет прилетать в Тюмень и играть в наших спектаклях, которые параллельно шли в одном тюменском ДК. Меня приставили сопровождать замечательного артиста (ура!). Основная схема его приездов была одинакова. Встречал его утром в аэропорту, привозил в гостиницу, шли в буфет завтракать. Е. А. заказывал к завтраку сто пятьдесят грамм коньяку. Неизменно: «Володя, сто пятьдесят коньячку?» – «Евгений Александрович, я на работе!» – «Не настаиваю». Он шел в номер, отдыхал, я вел его на обед. Повторялся диалог о коньяке. Я вез его к спектаклю в ДК. Утром провожал в аэропорт. Две замечательные картинки. Встречаю Е. А. в аэропорту, идем через зал к выходу. Нарисовывается дедок, похожий на Щукаря. К Евстигнееву: «Слушай, мужик, а я тебя откуда-то знаю. Ну скажи, откуда?» Я: «Товарищ, мы торопимся, не мешайте!» Дед отмахивается от меня как от мухи. И снова: «Мужик, ты кто?» И вдруг аж подпрыгивает: «Мужик, ты же в кино выступаешь! Ну, точно! Ну, правда?» Евстигнеев обходит его, что-то неразборчиво бормоча. Добираемся до машины. Дед не отстает: «Мужик, ну дай хоть закурить! А можно две? Мужик, ты не думай. Я почему две прошу? Одну сейчас выкурю. А вторую положу вот сюда, за ухо. А когда у нас в клубе будут кино с тобой показывать, я сигарету вытащу и скажу: дак вот же этот мужик мне эту сигарету дал!» Картина вторая. Перед спектаклем актер Николай Куц, который играл эту роль у нас в театре, заходит в гримерку и видит, как директор наливает Евстигнееву в рюмку коньяк. Куц: «Ну ничего себе, Владимир Давыдович! Я вхожу в театр с позавчерашнего, а вы на третьем этаже уже учуяли. А тут?!» Литвинов смотрит ему в глаза и проникновенно говорит: «Знаешь, Коля, если бы у меня все артисты были как Евстигнеев, я бы только и делал, что ходил по гримеркам и наливал артистам коньяк!» БОБРОВ Этот рассказ – о реальном солдате Победы, замечательном человеке, поистине народном артисте, имя которого с гордостью и любовью носит наш театр. Александра Константиновича Боброва я знал с детства, когда моя мама работала юристом в театре музкомедии, арендовавшем клуб коксохимзавода (сейчас там молодежка) и называвшемся так в соответствии с тогдашними постулатами. Именно Бобров впоследствии сыграл решающую роль в переименовании театра, доказывая в высоких кабинетах, что в слове «оперетта» нет ничего буржуазного. Иногда мне, мальчишке, удавалось найти (невероятная удача в те времена) свободное местечко в зале, и я ждал, когда начнется чудо. Постановщики, зная о фантастической любви кемеровчан к Александру Константиновичу, часто просили артиста первую фразу начинать еще из-за кулис. Когда начинал звучать голос Боброва, зал пронизывало электрическим разрядом. Выход артиста на аплодисменты был обеспечен. Точно так появлялась из-за кулис со звуком «и-и-и-и» любимая партнерша Александра Константиновича, замечательная актриса, заслуженная артистка Узбекской ССР Нина Львовна Коносевич. Такое обожание публики передавалось мне, и это чувство сохранилось на всю жизнь. Скромность по отношению к своей особе: «Володя, ну зачем ты меня включаешь в список на премию? Ну и что, что ветеран? У меня пенсия военная, хорошая. Нам с Аней хватает. А товарищи наши живут трудно. (Шли девяностые.) Добавь им». Без всякой рисовки. Доброжелательность, поддержка молодых и... совсем юных талантов. В спектакле «Все начинается с любви» («Старые дома») мой сын играл десятилетнего мальчишку. Константиныч (так любовно звали народного артиста) привел моего к себе в гримерку, посадил за свой столик. Опекал на всех спектаклях. (Не из подхалимажа. До моего директорства было еще с десяток лет.) В профессии – Бог! Готовились к его 80-летию. Желая его поберечь, постановщик концерта Илья Ляхов просит: «Саша, тут у тебя танчик на шестнадцать тактов. Но ты пару тактов сделай – и все. Просто обозначь». Бобров: «Илюша, или я танцую так, как поставлено (тридцать – сорок лет назад?), или я не выйду вообще!» Как-то спросил у него, кого он считает лучшими в нашем жанре. Бобров твердо ответил: «Татьяна Шмыга! У нее кругом шестнадцать!» Спрашиваю: как это? Объясняет: «Возможно, Татьяна Ивановна не лучшая в мире певица, возможно, не лучшая актриса, может, кто-то танцует лучше. Но когда все собрать вместе, ей равных нет! Ни одного изъяна! Кругом шестнадцать!» К 100-летию Александра Константиновича ему было присвоено звание «Герой Кузбасса» посмертно. На регистрации участников церемонии награждения дама на мое сообщение, что вместо Боброва распишется Анна Васильевна (вдова актера, замечательная солистка балета нашего театра), с неожиданной злостью сказала: «Ну что за люди? Губернатор награждает, а он не мог сам прийти. Все норовят кого-то за себя прислать!» С тех пор прошло пять лет, и больше двадцати – без Боброва. А у меня в сердце заноза. Ну почему он не пришел сам?.. ОПЕРАЦИЯ «ОТПУСКНЫЕ» (почти детективная история) Дело было в 1993 году. Наш театр в крайний (и, надеюсь, не в последний) раз был на полноценных, полномасштабных, как в старые добрые времена, гастролях в Крыму. Советская гастрольная система рухнула, обрекая театры, особенно периферийные, на невыездной характер работы, потери финансовые, но главное, на творческий застой, отсутствие ощущения нового зрителя и многое другое. Чудо с выездом в Крым произошло благодаря связям и блестящей организационной работе моего старшего друга, наставника, выдающегося советского концертного и филармонического деятеля, бывшего много лет директором новокузнецкого отделения Кузбасской филармонии Романа Ильича Атласова. А главный финансовый вопрос решился благодаря друзьям-бизнесменам во главе с моей однокашницей и партнершей по студенческому театру миниатюр пединститута Ниной Дьяконовой, беззаветно любившей театр. Ребята оплатили проезд коллектива, провоз декораций, проезд и проживание в летнем лагере около тридцати детей работников театра! Триумфальные гастроли по маршруту Евпатория – Ялта – Симферополь заканчивались в конце июля. И вдруг гром среди ясного неба! В ночь на 26 июля – денежная реформа в России. Старые деньги перестают ходить! Новые в украинских банках не выдают. А коллектив уходит в отпуск. А отпускные?! Люди с семьями едут в гости, к родителям, на курорты и т. д. Билеты-то куплены. А жить на что?! Ка-та-стро-фа! Срочно разрабатывается план операции. Главная цель – доставка в Симферополь из Кемерова новых наличных. Огромные деньги! Практически зарплата коллектива (140 человек) за два месяца. Срок – трое суток. Звоню мужу заслуженной артистки РФ Нины Черноусовой Жене Дрейцеру: «Выручай! Завтра бухгалтерия получит отпускные в новых купюрах. Послезавтра утром вылетай в Москву. Я стыковочным рейсом прилетаю. Передаешь мне деньги, и я тут же улетаю в Симферополь». Вроде все просто. Но как провезти эти деньги через две границы и две таможни? Украина-то уже другое государство! Нужно то ли распоряжение, то ли справка Центробанка. Как это оформить, какие нужны документы, сколько это будет готовиться? А люди через три дня уезжают! Объявилась еще одна закавыка. Мужики из симферопольского театра по дружбе шепнули, мол, свои-то вас могут понять и пропустить. А вот украинские – ни за что! Хорошо, если запросят куш. А может, постараются замытарить дело и умыкнут все. И никому ничего не докажешь. Вот поэтому мы с Анатолием Родионовичем Папенфутом, нашим завпостом, преданным театру человеком и основателем театральной династии, разработали тайную часть операции. Прилетаю в Москву. Несусь встречать кемеровский рейс. Женя передает мне старый, большой полиэтиленовый пакет с аккуратно уложенными пачками денег. Господи, пронеси! Бегу на посадку. Сержант долго смотрит на монитор и молча пальцем манит меня. Усаживает рядом и охрипшим голосом шепчет: «Это что?» Пачки как на ладони. Как можно спокойнее говорю: «Деньги». Протягиваю театральный бланк, на котором заранее отпечатал приказ: мне, директору, на основании разрешения Центробанка (!) доверяется получить и доставить в театр отпускные средства для выплаты коллективу, сумма прописью, печать. Добавляю: «Сто сорок человек, в том числе дети». Сержант долго думает и говорит: «Идешь на таможню, если там проскочишь, твое счастье. Если нет, я тебя не видел». Таможню прохожу легко. Офицер даже не посмотрел на пакет! Симферополь. Весь расчет строился на том, что, как всегда (а я, готовя гастроли, летал в том году в Симферополь несколько раз), пассажиры выходили из самолета и шли пешком к зданию мимо служебных решетчатых ворот аэропорта. Вот и сейчас идем тем же маршрутом. Облокотившись на решетку ворот, со скучающим видом стоит Толя Папенфут, позади наш театральный старый грузовичок. Отрываюсь от толпы, то ли сую, то ли кидаю пакет Толе. Одними губами ору шепотом: уезжай! Толя прыгает за баранку и был таков! Догоняю остальных пассажиров. На содержимое барсетки: паспорт, билеты и старые купюры – никто не обратил внимания. P. S. Еще две недели отдыхали с семьей и друзьями в Ялте. На местном рынке все это время можно было выменять новые российские рубли. Понятно, по сумасшедшему курсу. ОСКОЛКИ В этом разделе я попытаюсь вспомнить различные короткие встречи, брошенные фразы, шутки, неожиданные оценки и все, что не тянет на отдельные рассказы, но может быть интересно читателю. Срезал Праздник работников культуры. По указанию свыше почетные граждане области должны были надеть соответствующие ленты. В антракте встречаю большого поэта и наследственного архитектора Сергея Донбая. Показывает на мою ленту и поднимает большой палец. Через какое-то время сталкиваемся на Советском проспекте нос к носу. Сергей нарочито отворачивается. Я говорю: «Донбай, ты чего, здороваться не будешь?» Поворачивается, на лице искреннее удивление: «Володя, ты? А я тебя без ленты и не узнал!» Вместо ордена Тяжелые перестроечные годы. Коллектив полгода не получает нормально зарплату. Особенно страдала молодежь некемеровчане, кому не могли помочь родители. В оркестре и в балете начались голодные обмороки. И если в оркестре такой обморок грозил только самому музыканту (что тоже ужасно), то в балете, когда партнерша над головой, реальный риск получить травму вплоть до смертельной. Напросился к тогдашнему губернатору Кислюку. Михаил Борисович выслушал меня, подумал и сказал: «Я не могу дать тебе денег на зарплату. Тогда у кабинета выстроятся километровые очереди. А я дам тебе денег на капремонт. А ты выдашь людям зарплату. А я должен буду тебя уволить за незаконное использование бюджетных средств. Но я объявлю тебе строгий выговор. Согласен?» Так все и было. Горжусь тем выговором, как орденом. Пошутил Первые дни работы в горкоме партии. Совещание у секретаря горкома Галины Ивановны Мальцевой секретарей райкомов по идеологии и работников отдела пропаганды и агитации. Процентов восемьдесят – женщины. Присутствую на таком сборе впервые. Докладывает дама и вдруг употребляет фразу, которая в те времена, видимо, была общепринятой в руководящих кругах и означала буквально «проработать данный вопрос персонально с каждым». А дама сказала: «Я пропустила всех директоров района через себя». От неожиданности я брякнул: «И не забеременели?» На орехи, конечно, досталось, но был прощен. О богатстве Гостили у знакомой где-то в тогдашнем конце города. Выходим на автобусную остановку. За два часа неожиданно сильно похолодало. Жена начинает мерзнуть, а автобуса не видно. И тут я вспоминаю: нам же сегодня добавили зарплату, то ли двадцать, то ли пятнадцать рублей! Тормозим такси и минут через пятнадцать выходим у дома, спокойно отдав водителю целых два рубля! Нина останавливается у подъезда и с чувством произносит жизнеутверждающую фразу: «Как хорошо быть богатыми!» Было-то что? Лечу с гастролей из Горького (Нижнего Новгорода) через Свердловск (Екатеринбург) и Новосибирск. Самолет часа в два-три ночи садится в Свердловске. Опаздываем, и пассажиров решили не прогонять в здание аэровокзала. Все спят, а я никак заснуть не могу. Тем более что рядом в проходе присаживаются на корточки два свердловских технаря. Вскрывают в полу какой-то лючок. Подсвечивают. Тихонько переговариваются. «Ну что, будем менять?» – «Да зачем? До Новосибирска хватит!» – «А если нет? Может, поменяем на всякий случай?» – «Ты чего? И так они опаздывают. Ничего, долетят. Ресурса хватит». – «А если нет? Ну смотри, если что...» Захлопывают лючок, поднимаются и уходят. Взлетаем. Все спокойно спят. А у меня в висках неотступно бьется мысль: хватит или не хватит?! Хватит или не хватит?! Благополучно приземляемся в Новосибирске. Видать, хватило. А было-то что? СЕМЬЯ И ТЕАТР (особый впечатлизм) Мое вращение практически всю жизнь вокруг культуры, около или внутри театров не могло не отразиться на моей семье. Сначала сын Саша лет в десять-одиннадцать совершенно неожиданно для нас и себя, по инициативе Илюши Ляхова, режиссера нашего театра, очень неплохо сыграл роль мальчика Стасика в оперетте Фельцмана «Старые дома». Популярность обрушилась на ребенка. Бобров уступил ему свой гримерный столик и всячески поддерживал. Сам сопостановщик спектакля, народный артист Советского Союза, главный режиссер лучшего театра музыкальной комедии страны – свердловского – Владимир Акимович Курочкин написал на программке к спектаклю: «Саша, подрастешь – приезжай поступать в наш театральный институт!» Гордый папа (в это время отринутый от культуры) сопровождал мальчишку на гастроли в Новосибирск. Игравшие с ним звезды свердловского театра были в восторге, наши – тоже. Папу Стасика играл Боря Рудаков, а маму – Нина Ярова. Личные интересы Саши лежали в другой сфере, но и многие годы спустя, уже живя в Москве, он спрашивал про Ярову: ну как там моя вторая мама? Его сестра Женя начала карабкаться на сцену театра оперетты лет в семь-восемь. Все началось с гастролей в Кемерове Молдавского театра оперы и балета. Почему маленькая девочка выбрала себе в кумиры народную артистку Советского Союза, всемирно известную оперную диву Марию Биешу, не знаю. Но на всех спектаклях, где была занята Мария Лукьяновна, с началом аплодисментов эта малышка с большими бантами топала на сцену, зорко следя, чтобы кто-нибудь не опередил ее при вручении огромного, почти как она сама, букета. Этим делом она занималась до шестнадцати лет, организуя детей театра. И только в шестнадцать заявила, что «уходит из цветоносок на пенсию». Зато еще после шестого класса потребовала работу в мастерских театра и пол-лета корпела, обматывая проволоку бинтами – для фижм к стильным платьям в спектакле «Фаворит». Была горда, получая в кассе театра первую зарплату (заранее переданную папой кассиру). В институте театр по-прежнему оставался главной ее целью, и на защите диплома известный театральный специалист и педагог Галина Александровна Жерновая сказала, что это была первая студентка, которой ничего не надо было объяснять о театре, закулисье и актерской профессии. У Жени одна запись в трудовой книжке, и какой дом у нее главный, никто не знает. Ох, и кемеровские внуки туда же! Внучка и внук, выношенные в этих стенах, тоже рвутся в эту сферу. Вика осознанно идет к театральной специальности, окончила музыкальный колледж и учится в филиале РГИСИ. Илья пробует себя в актерском амплуа в креативной школе. Радоваться нам с женой или печалиться, не знаем. Корить себя или ругать? А если это судьба? Ведь Саша выбрал профессию по себе в сфере общественных коммуникаций. Правда, его стихи неоднократно входили в ежегодный сборник «Лучшие поэты России». Звучат его стихи и в одном из наших спектаклей. Благодарен жене. Выдержать сумасшедший график работы директора театра! Ни одного упрека, только поддержка. Трудно поверить, но Нина никогда не вмешивалась в мои дела. Если, конечно, я не просил совета сам. Хотя переживать за эти годы пришлось не раз, и было отчего... СЪЕЗДУ КПСС – ДОСТОЙНУЮ ВСТРЕЧУ! Работаю в горкоме КПСС. Открывается очередной съезд партии. Во всех организациях идут открытые партийные собрания: ура! даешь! выполним и перевыполним! Театр оперетты Кузбасса. Все дежурные речи и лозунги произнесены. Пора сворачиваться, но руководство из президиума интересуется, не хочет ли выступить кто-то из народа. Неожиданно слово берет артистка балета Татьяна Кругликова, человек ответственный и прямой. Татьяна: «Товарищи! Все трудовые коллективы нашей великой Родины приходят к съезду нашей родной коммунистической партии с трудовыми подарками! А как наш театр подошел к съезду партии?» Кто-то из зала подбадривает: «Скажи, Таня!» Таня: «И скажу! А наш театр подошел к съезду партии без трусов и колготок!» Немая сцена. В тишине на весь зал раздается старческий тенорок известного в прошлом актера, а ныне ветерана в районе своего 95-летия Григория Александровича Лирова. (Помню, как он, выступая перед молодежью, вводил слушателей в ступор, говоря: «Вот когда я в Гражданскую войну, будучи уже немолодым актером...») Так вот, Лиров: «Без чего театр пришел к съезду?» Рядом сидящий бывший одно время главным балетмейстером театра, а теперь пенсионер Юрий Ильич Букатин, зная о глухоте старика, кричит ему в ухо на весь зал: «Без трусов и колготок!» Лиров удивляется: «Как, совсем?» Букатин сокрушенно: «Совсем!» За этим обменом мнениями замешательство в президиуме проходит. Директор кается, что недоглядел и балету вовремя не купили полагающиеся по закону трусы и колготки. И клянется, что уж до закрытия съезда всем все приобретут! Народ покидает зал, облегченно вздыхая и веря в светлое будущее... ЛЕОНОВ Какой необычайный восторг испытал я, двенадцатилетний пацан, в историческом апреле 1961 года! Какой всеобщий карнавал обуял весь народ, какая была гордость за страну и чувство превосходства над проклятыми империалистами. Ага, съели?! Мы первые! Мы лучшие! И вот – Леонов! Наш, кузбасский – в космосе! Совершает что-то сродни подвигу Гагарина – первый выход в открытый космос! Как сегодня помню первый приезд Алексея Архиповича в Кемерово. Я был в группе одноклассников в районе главпочтамта. Люди стояли вдоль улиц, чтобы только увидеть голубую машину с космонавтом. Уже после отъезда Леонова ходила такая байка. В Кемерове не оказалось открытой машины для торжественной встречи и проезда по городу. Тогда наши умельцы срезали крышу и стойки с голубой «Волги» и сделали кабриолет. Я не большой специалист, но машина правда была похожа на двадцать первую «Волгу». Назавтра я в числе трех человек от школы получил приглашение на встречу Алексея Архиповича с комсомольским активом города в драмтеатре. Сказать, что это было незабываемо, значит ничего не сказать. Тогда, в девятом классе, я бы не сформулировал, что было главным в Леонове. Сейчас бы сказал – удивительное человеческое обаяние. Он появился, улыбнулся и сразу всех нас покорил. А кое-что, о чем говорил космонавт, приоткрывая тайны подготовки его и товарищей к полету в космос, все слушали открыв рот, и это запало в память на всю жизнь. Потом, в течение многих лет, я видел великого земляка на комсомольских и партийных конференциях. Но близко, естественно, не общался. Статус был не тот. И вот очередной День шахтера, когда нашему аэропорту было присвоено имя Алексея Леонова. Перед началом торжественного собрания в предбаннике возле гостевой – группа руководителей области (стою среди них как хозяин здания). Алексей Архипович с удовольствием и как-то особенно вкусно рассказывает: «Прилетаем сегодня в Кемерово. А я-то в бизнес-классе! Выскакиваю первым, спускаюсь и встаю возле трапа. Народ начинает спускаться, и я каждому: “Здравствуйте, приветствую вас на родной земле!” Встречающие зовут: “Алексей Архипович, пойдемте, пожалуйста!” А я говорю: “Нет, я же человек-аэропорт! Моя обязанность – встречать каждого прилетевшего!”» Так уж получилось, что я близко виделся с Алексеем Архиповичем в его последний приезд. Символично, что это случилось на ступенях областной драмы. После мероприятия Леонова провожала начальник департамента культуры Лариса Теодоровна Зауэрвайн, она подозвала и представила меня. Я пробормотал, что счастлив увидеться. Не удержался и сказал, что был на встрече с ним в этом здании в далеком 1965-м. Несколько дежурных фраз – и расстались. Если бы знать, что это встреча последняя. Если бы знать... ПИСАРЕВСКИЙ Семья Писаревских, еще точнее сказать – балетная пара, была приглашена в театр тогдашним главным балетмейстером Галиной Черепановой, работавшей с ребятами в алтайском театре. Главная цель приглашения – укрепление балетной труппы, которая в то время была у нас разнородной и по возрасту, и по образованию, и по физическому состоянию. Каких-либо достижений ждать от этого состава не приходилось, но репертуар поддерживался во вполне приличном состоянии. Правда, женский состав имел в основном профессионально подготовленных балерин. Закончившую карьеру заслуженную артистку РФ Людмилу Глазкову заменила Лариса Ибряева, державшая уровень в классических опереттах. Пару Писаревских, уже опытных артистов, сразу выдвинули в лидеры коллектива отличавшие их творческий потенциал, энергия и азарт. А организаторские и балетмейстерские способности Юрия Николаевича были настолько очевидны, что стало ясно, кто в доме хозяин. Мне кажется, что в такой ситуации смена руководства цехом прошла естественно, без скандалов, подстав и других известных гадостей. Ни разу Юра не сказал ни одного плохого слова, не пытался как-то намеками ухудшить мое отношение к его предшественнице. Писаревский сначала стал руководителем цеха, а затем – главным балетмейстером театра. И нес эту ношу с достоинством и, на мой взгляд, абсолютно успешно. До последнего дня, когда трагическая случайность прервала жизнь этого талантливого человека. Пять лет назад. Важнейшей особенностью главного балетмейстера была надежность. Я мог положиться на него во всем. Не помню случая, когда бы он подвел даже в каких-то мелочах. Он был для меня соратником в самом главном значении этого слова. А в театре наступала эпоха Дубровицкого, театр перешел в новое качество – стал музыкальным. И нам всем, всей команде театра, надо было доказывать свое право называться именно так – Музыкальный театр Кузбасса. Единственный способ доказать зрителю, что театр меняется, – это новый репертуар и, главное, новое качество спектаклей. Писаревский не только сразу поддержал идею создания музыкального театра, но и стал одной из ключевых фигур в реализации смелых творческих планов. Первым спектаклем театра в новом качестве стала «Летучая мышь» в постановке Вадима Дубровицкого. О, это была громкая премьера! Но вот предложение того же Вадима поставить полноценный балет на музыку Уэббера «Иисус Христос – суперзвезда» поначалу вогнало всех в ступор. И коллектив, и руководителей театра, не говоря уже о балетной труппе. Постановщик этого спектакля – замечательный балетмейстер и великолепный танцовщик, заслуженный артист Украины Олег Николаев. Он рассчитывал, что Иисуса станцует Писаревский. Но быстро понял, что среди артистов балета нет исполнителя партии Иуды: не менее сложный персонаж, не менее сложная партия. И тогда было решено, что партию Иисуса будет танцевать сам постановщик, а партию Иуды – Юрий Писаревский. Это было настоящим испытанием, объединившим всех и каждого: молодых и не очень, квалифицированных и не совсем, собиравшихся на пенсию и делавших первые шаги. Это был общий порыв, общий азарт, общее желание добиться наивысшего результата. Это была командная работа. Не могу не вспомнить блистательную работу нашего ветерана Виктора Кондакова, отдавшего все силы в своей партии. Но, безусловно, лидерами в этой работе были Писаревские – Юрий и Наталья, танцевавшая партию Марии. Партия же Иуды стала целым событием не только в данном спектакле, но и, я уверен, в истории театра. Трагедия Иуды, сыгранная Писаревским, по силе воздействия ничуть не уступала (не сочтите за святотатство, я только о конкретном спектакле) судьбе главного героя. Успех был оглушительным. На всех спектаклях публика, как говорится, висела на люстрах. Увы, «Иисус Христос» прошел всего шесть раз. Николаеву нужно было возвращаться к своему коллективу, а замены ему не было. Но! Это были первые в моей директорской судьбе все аншлаги. Спектакль положил начало моей коллекции «Зрительские рецензии одной фразой». Ну и, несомненно, это был триумф Юрия Писаревского, ставшего на долгие годы творческим лидером не только балета, но и всего коллектива театра. Он был полон планов, новых предложений, замечательных задумок. Не сбылось. Обидно до слез. ВОЛКОВ Этот эпизод хотел бы посвятить родному городу. Понятно будет почему. Свидетелей события уже нет с нами. Поэтому, кто меня знает, поверит на слово. А кому покажется вымыслом, пусть сочтет за байку из истории Кемерова. Я работал тогда инструктором в Кемеровском горкоме КПСС. Разгар перестройки, скорее всего – лето 1986-го. Вечер. Собираюсь домой. На лестнице сталкиваюсь с несущимся навстречу, очень возбужденным Владимиром Ивановичем Овденко, первым секретарем горкома. «Володя, хорошо, что не ушел. Быстро за мной». Заходим в кабинет. «Слушай, – продолжает, – я только что от Ермакова (первый секретарь обкома). Три часа обсуждали с членами бюро (тогда верховная власть в области) и решили поставить на Красной Горке памятник Михайле Волкову. Это же символично. Прямо на Горелой горе! К восьми утра надо набросать статус нового памятника. Жду утром!» Я распечатал аналоги – и домой. Попозже сел писать и... как молнией! Погодите! Овденко и Ермаков недавно в Кемерове... Набросал для проформы несколько пунктов. Утром пришел на работу пораньше, на лестнице жду В. И. Летит. «Ну, сделал?!» Я говорю: «Нет, Владимир Иванович. Тут такое дело...» Овденко: «Ермаков меня убьет». Входим в кабинет. Я: «Подумал, что два памятника Волкову будет многовато. Рабочие комитеты поднимут вой: куда народные деньги идут?..» Овденко сереет на глазах: «Как два, откуда два?!» – «Так, – говорю, – на площади Волкова, перед политехом, замечательный памятник». Пауза. Владимир Иванович, с сердцем: «Суки!» Пауза. Невольно делится: «Ну, мы с Николаем Спиридоновичем люди пришлые. А там же, другие-то, кемеровчане! Что же они молчали? Поддакивали! Что же я теперь Первому скажу?» Хватает трубку, машет рукой, отпуская меня. Уходя из кабинета, слышу: «Николай Спиридонович, я тут подумал, а надо ли нам два памятника?..» Возможно, мелкая горкомовская сошка спасла тогда место под скульптуру «Память шахтерам Кузбасса» Эрнста Неизвестного...