– Все равно не люблю. Редкая женщина их любит. Они эгоисты, лишь бы шляться. А вот романтики – это да. Если настоящие, то они всегда чистые. К ним женщины тянутся. Девчонки – нет, они еще не понимают, а вот женщины – да.
– А ты к кому себя относишь?
– Да уж не к девчонкам, хотя и не замужем еще. На Камчатке много хороших парней, это настоящие люди. Олег тоже романтик с большой буквы. Кстати, хорошие стихи пишет. А ты с какой целью допытываешься? К кому бы я тебя отнесла? Конечно, к романтикам, я же вижу.
– О небо! Какое счастье! – дурашливо воскликнул Сергей. – А хочешь, я тебе напою песню, которую любят романтики?
– «Люди идут по свету»?
– Нет, совсем другую, даже не геологическую. Она проста, как наша жизнь. И даже хулиганская. Но в ее поверхностной грубости много бесшабашного, лихого и щемящего. А это многим нравится.
– Спой. Интересно.
Сергей на миг задумался, вспоминая слова. Затем вполголоса запел:
Он капитан, и родина его – Марсель.
Он обожает споры, шум и драки.
Он курит трубку, пьет крепчайший эль
И любит девушку из Нагасаки!
К удивлению, Тоня подхватила песню, и они продолжили в два голоса:
У ней такая маленькая грудь,
А губы, губы алые, как маки.
Уходит капитан в далекий путь
И любит девушку из Нагасаки!
– А ты хорошо поёшь, – похвалила Тоня, когда они закончили песню, буквально выкрикивая по слогам последние строчки: «Он вспоминает карие глаза и бредит девушкой из Нагасаки».
– Для тебя стараюсь.
– Понятно, других зрителей все равно нет.
Сергея кольнула легкая обида.
– Ты рассказала мне про своего далекого Олега только для того, чтобы указать мне место? Не выйдет! Я поступлю, как считаю нужным.
– Ну вот, ты рассердился. – голос Тони виновато задрожал. – Почему, ведь так хорошо мы пели? И разговаривали. А ревновать нет причины.
– Я не рассердился и не ревную, просто не привык лежать на лопатках, – решительно заговорил Сергей. – Тайга приучила к действию. Я как раз подумал о неожиданных поворотах судьбы. И твоей, кстати, тоже, ведь никто не знает, что с нами случится дальше.
– Расскажи, пожалуйста. Уж не хочешь ли ты заочно вызвать Олега на дуэль?
– Зачем? Да еще заочно. Сдался мне твой Олег, хотя знаю, что я ничуть не хуже...
– Ого!
– Олег сейчас только фантом в твоих мыслях. А я живой. И рядом.
– Ну, ты даешь!
– Даю! Но! Нравишься ты мне или нет – это мое личное дело. И с Олегом я сражаться не собираюсь. Все равно не рыцари решают, а женщины. Они могут и не бросить победителю желанного платочка.
– Но ты уже сражаешься, хотя странно, я повода не давала.
– Тебе кажется, что я сражаюсь. Просто в тему легло, вот я и разошелся.
Сказав это, Сергей лег навзничь и облегченно вздохнул, как будто освободился наконец от чего-то тяжелого и ненужного. Его фантазии насчет Тони стали таять. Действительно, пусть она остается только его коллегой, напарницей по работе. Оно ведь так и есть, а то, что он себе навыдумывал в последние дни, – это уже его фантомы. Они у каждого есть, без них не бывает.
9.
Утром дождь прекратился, но из тумана, молоком залившего тайгу, сыпало моросью. Сонный голос экспедиционного радиста обескуражил новостью: вчера вертолеты вообще ушли из поселка на свою авиабазу, получив долгосрочный прогноз на непогоду. Теперь с неделю, не меньше, полетов не будет.
А у них с Тоней продуктов – на два дня. Все-таки опрометчиво он поступил, когда отправил весь запас с Трофимычем на Черную Усу. Но кто мог подумать, что они попадут в такую робинзонаду?
Решение пришло быстро: надо идти на пасеку, что в среднем течении реки Саянзас, ниже известного Саянзасского порога. Пасечники – люди тайги, они поделятся продуктами или дадут в долг, это дело обычное. Идти километров двадцать пять. В оба конца за два дня он управится. Но Тоня едва не расплакалась, когда он ей об этом сказал.
– Я одна здесь не останусь, я боюсь.
Тогда решили идти вместе. На вечерней связи он рассказал Евдокимову о своем плане.
Тот начал возражать:
– Во-первых, девушку потащишь по сырой тайге в такую даль, замучаешь. Во-вторых, если урезать норму, то можете потянуть несколько дней и на своих банках, к тому же то ли найдется на пасеке запас продуктов, то ли нет. И в-третьих, как поступишь с карандашами?
Карандаши – это детонаторы, так принято их называть в открытом эфире.
– Найду как поступить, – ответил Сергей.
Не скажешь же по рации, что надежно спрячет.
Евдокимов понял его – и про поход на пасеку, и про детонаторы. К тому же знал характер Сергея: если уж задумал что – сделает все равно, не свернешь. В результате договорились, что они с Тоней все соберут, подготовят к погрузке и оставят в палатке. Если непогода успокоится до того, как они вернутся и выйдут на связь, то пусть вертолет ищет их на реке, там пойма открытая, пилоты увидят.
На этот раз перед сном они старательно избегали разговоров об отношениях, говорили о таежниках – пасечниках и кержаках. Тоня почти ничего о них не знала, ей было интересно послушать рассказы Сергея из его опыта общения с ними. Те и другие живут обособленно, вдали от людей. Но если первые ищут для пчел чистые луга с душистыми таежными травами, уходя подальше от грязи цивилизации, то кержаки прячут в таежной глуши свою старую веру, уходят от мирских соблазнов.
Как-то в его детстве они с дедом ходили в таежную кержацкую деревню покупать бычка. Продавцом был старик с большой рыжей бородой и конопатым лицом. Ударили по рукам, старик вывел из стайки бычка, и они с дедом повели его домой на прииск. Идти километров пятнадцать. Пришли, бычка определили в загон, поужинали и сели смотреть телевизор. Вдруг стук в дверь. Оказалось, пришел продавец – тот самый старый конопатый кержак. «Что-то не так?» – спросил дед. Ответ кержака удивил. Ему, оказывается, понадобилось узнать, как там устроена на новом месте его скотинка. При этом он косился на телевизор, а перед уходом спросил, как получается, что картинки в этой штуковине живые. Дед как мог рассказал. А потом они всей семьей веселились, удивляясь тому, что в кержацких деревнях до сих пор нет телевизоров. Многие из них и поныне живут без телефонов и телевизоров.
– Расскажи еще что-нибудь, – попросила Тоня. – Теперь про пасечников.
– Это тоже было в детстве, в Горной Шории, – начал вспоминать Сергей. – Мы с дедом пошли на рыбалку, и заодно надо было заглянуть на таежную пасеку, где дед заранее договорился прикупить меду. Пришли. На пасеке жила семья – муж с женой и взрослый сын. Тоже, кстати, староверы-кержаки. Дед ушел с ними к ульям смотреть пчел, ему это было интересно, а мне, мальчишке, налили полную миску свежего меда, дали ломоть теплого, из печи, хлеба и стеклянную банку молока. Никогда не забуду, как я сидел на улице под навесом и уплетал мед с хлебом и молоком. Вкусней ничего не ел.
– Возможно, и нас угостят, – мечтательно произнесла Тоня. – Что-то мне меду захотелось. Прямо с пасеки, натурального, теплого. М-м-м...
Сергей только рассмеялся в ответ:
– Сладкоежка, как все девчонки!
Ушли они рано утром, когда рассвет только-только стал проникать в тайгу. Моросил дождь. Тоня была в резиновых сапогах до колен и куртке с накинутым на голову капюшоном. Сергей надел на свитер старый плащ и развернул болотные сапоги.
Шли ходко. За плечами висели тощие рюкзаки. Правда, Сергей положил в свой запас еды, радиометр, молоток и полевую сумку, обвязался патронташем, забросил на спину двустволку.
Тоня старалась не отставать. На ходу Сергей учил ее считать пары шагов.
– На каждую левую ногу – раз! – и до ста девяноста. У меня это примерно двести пятьдесят метров – как раз масштаб наших поисков. У тебя шаг меньше, позже вымеряем его, а пока насчитывай мои сто девяносто...
Девушка старательно считала, но всякий раз сбивалась, как только Сергей начинал с ней разговаривать. Наконец ей это надоело, и она бросила счет.
Сергей добродушно смеялся, подтрунивал:
– Конечно, идти бездумно проще. Птички-синички поют, цветочки радуют.
– Как будто ты сразу этому научился, – оправдывалась Тоня. – В конце концов, мы не в маршруте.
– Привычка сильнее меня, – ответил Сергей. – Даже в городе я непроизвольно шаги считаю. Смеюсь над собой, но мозг сам это делает. Я ведь четвертый год в маршрутных геологах, вот и привык.
Тем временем река Саянзас вышла из полосы курумов, успокоилась и, приняв в себя несколько небольших притоков, раздвинула берега, направляясь в сторону горы Одинокой. Здесь дождя стало меньше, но туман висел низко, касаясь верхушек деревьев. Высокие мокрые травы и кустарники обрушивали на путников каскады воды.
– У меня коленки насквозь мокрые, – вскоре пожаловалась Тоня. – Ноги, кажется, тоже. Может, обсушимся?
– Давай, – согласился Сергей.
Под старыми разлапистыми пихтами он набрал сухих веток и мусора, под высоким кедром разжег костерок, подбросил в него мокрых сучьев, которые, подсохнув, весело затрещали, дав хороший, жаркий огонь.
Тоня с удовольствием сняла сапоги и носки, повесила на колья над костром для просушки.
– Ноги холодные? – спросил Сергей.
– Холоднющие! – призналась девушка. – Сапоги короткие, вода попала.
Сергей залез в свой рюкзак, вытащил пакет с запасными портянками. Подал Тоне:
– Обмотай ноги. И садись ближе к костру. Да не на землю, на рюкзак садись! Простыть недолго.
Они съели по банке тушенки и, прислонившись спинами к кедру, тесно уселись пить чай. Сергей ощутил, что девушку потряхивает.
– Да ты, геологинюшка, точно простынешь, – всерьез испугался он. – Тебя ж колотит.
– Что-то никак не проходит, – уныло согласилась Тоня.
Сергей распахнул плащ:
– Иди ко мне, прижимайся, я тебя согрею.
– Ой, да ладно...
– Я вот дам – ладно! Теснее ко мне, не съем!
Он обнял ее рукой, плотно прижал к себе, другой рукой запахнул на ней полу плаща. Тоню буквально тряс озноб.
– Ничего, ничего, – успокаивал он ее. – Сейчас согреешься. Потом еще попьем горячего чаю и пойдем дальше. Только четверть пути мы прошли, но возвращаться смысла нет.
– Не будем возвращаться, на пасеку хочу, к меду, – твердо и даже по-девичьи капризно заявила Тоня.
«А ведь нам еще и броды через Саянзас предстоят, ниже он сильнее разольется», – подумал Сергей. Но промолчал.
Так они сидели, тесно прижавшись друг к другу, пока тело девушки не перестало трястись от озноба. Она согрелась.
Сергей отдал ей свой свитер, растер сухими, нагретыми над огнем руками ступни ее ног, помог обуться.
– Ну вот, так-то лучше!
Примерно через пару часов они вышли к старой стоянке геологов. Здесь когда-то искали золотые россыпи. От стоянки вниз вдоль реки шла накатанная вездеходами дорога. Вскоре она нырнула в реку и вышла на другой стороне. Сергей осмотрелся, можно ли обойтись без брода, продолжая идти своим берегом, но все же решил, что лучше держаться дороги: по ней они дойдут быстрее и ноги останутся сухими.
– Хочешь не хочешь, а придется раздеваться до пояса, – объявил он девушке.
Она с готовностью сбросила с плеч рюкзак, сняла куртку и стала разуваться. «Молодец, – мысленно похвалил Сергей, – полевая практика на Камчатке ее чему-то научила. Остальную школу пройдем здесь».
Помедлив, Тоня сняла и брюки. Свои и ее вещи Сергей связал в тугой узел, вместе с рюкзаком и ружьем поднял над головой и, скомандовав девушке, чтобы шла рядом, крепко держась за подол его рубашки, ступил в воду. Та обожгла холодом. Вот тебе и начало августа! А ведь какая жара стояла в минувшие дни. Медленно и осторожно, нащупывая дно голыми ногами и обходя буруны над большими камнями, они приближались к середине реки. Здесь скорость потока увеличилась, но глубина оказалась небольшой – немного выше колен, поэтому вскоре они вышли на берег. Все это время Тоня сосредоточенно молчала, внимательно вглядываясь в воду.
Оказавшись на каменистом берегу, облегченно выдохнула и поочередно стала прыгать то на одной, то на другой ноге, удивленно приговаривая:
– Надо же, влажная земля холоднее, чем вода в реке.
Сергей достал из рюкзака свои запасные байковые портянки, одну подал Тоне:
– Ничего другого нет! Насухо вытирай ноги и быстро одевайся и обувайся!
Вскоре они продолжили путь. Но шли недолго, впереди опять встретился брод.
– Снова раздеваться? – спросила расстроенная девушка. – Так и будем прыгать вслед за дорогой через реку? Может быть, пойти строго берегом?
Сергей остановился, раздумывая. И все же решил переходить.
– Пасека на той стороне, я видел с вертолета, хорошо помню, поэтому еще раз перебредем, а дальше уже пойдем берегом, – успокоил он Тоню.
Они разделись и снова вошли в воду. Здесь течение оказалось мощнее и больших валунов больше. Об один из них девушка споткнулась и, не удержав равновесия, сначала села в воду, а затем завалилась на спину.
– Хватайся крепче за меня! Хватайся!
Сергей не мог высвободить руки, занятые вещами и ружьем, поэтому стоял и ждал, когда Тоня, еще раз неуклюже окунувшись с головой, поднялась сначала на колени, затем на ноги и, уцепившись за его рубашку, отплевываясь, смогла наконец двинуться дальше.
Когда выбрались на мокрый травянистый берег, Сергей, подгоняя перед собой Тоню, побежал к лесу, под деревья. Свитер на ней промок насквозь, как и футболка.
– Все с себя снимай и быстро растирайся теми же портянками, – отвернувшись, скомандовал Сергей. – Затем накинешь мой плащ, закроешься, а дальше придумаем!
А что тут придумаешь? Пришлось отдать ей свою рубашку, а самому остаться только в холодном грубом плаще на голом теле. Благо, что брюки и у него, и у Тони остались сухими, как и обувь.
Зато костер он распалил жаркий. Они сидели под пихтой, грелись, сушили свитер и портянки, и Тоня, уже не стесняясь, одетая в его рубашку и свою сухую куртку, прижималась к Сергею.
– Видишь, теперь я грею тебя – это моя благодарность, – пыталась шутить она.
– Спасибо, геологинюшка! Ты щедро одаряешь теплом и счастьем!
– Жалеешь небось, что взял меня с собой?
– Не думай об этом. Если бы оставил, сейчас переживал бы, а это еще хуже.
Часа два на просушку одежды они потеряли, поэтому ускорили шаг. Сергей не шел, а буквально ломился впереди, сминая ногами и сильным, упругим телом высокие летние травы и обходя мокрые куртины кустарников и одиночные скалки. Тоня почти бежала сзади. Реку они уже не переходили, а когда старая дорога оказывалась на их берегу, с удовольствием выходили на нее, еще более ускоряя шаг.
И все же до наступления темноты к пасеке не успели.
– Уже должна быть где-то здесь, – озабоченно повторял Сергей, озираясь и пытаясь в отблесках заката найти приметы жилья.
И тут послышался далекий лай собаки.
– Есть! – захлопала в ладоши Тоня. – Пришли!
Она сразу оживилась. Сергей тоже взбодрился, и, не разбирая в темноте дороги, они пошли на голос собаки.
10.
– Кто там? Сашка, ты?
Пасечник стоял в проеме двери, держа над головой лампу-незадувайку.
– Геологов к вам занесло, двое нас! – крикнул из темноты Сергей.
– Точно, геологи?
– Точно. На горе Зеленой стоим.
– Слышал про таких. Ну, тогда заходите.
Дом оказался большим, в несколько комнат. Гости разделись и скинули рюкзаки в сенях, прошли на кухню. Хозяин, высокий и крепкий русобородый старик в телогрейке-безрукавке и линялых шароварах, поставил табуретки, пригласил сесть. Затем представился Макаром Ивановичем и поинтересовался, зачем они к нему.
– Именно к вам, Макар Иванович. Меня Сергеем зовут, я начальник отряда, а это Антонина, геолог. Нужда у нас с продуктами.
– О как! Да где ж я на целый отряд найду?
– Нас только двое, сейчас объясню.
И Сергей коротко изложил пасечнику суть дела.
– Тогда не вопрос, – ответил старик. – Чего-нибудь соберем. Вечерять будете?
– Не откажемся.
– А я сына Сашку жду, они с матерью домой в Салтымаково на своей машине еще третьего дня умотали. должны вернуться, да, видно, теперь уж завтра. Дочка, ты-то побойчей меня, давай-ка помогай!
Тоня с готовностью подхватилась, стала помогать накрывать на стол. Тут были и красные, мясистые помидоры («свои, с бабкой выращиваем», – пояснял Макар Иванович на ходу), и жаренные в яйце пескари («в Саянзасе только пескаря сейчас и поймаешь, хариуса почти не стало»), и пучок зеленого лука с большими белыми головками, круглый домашний хлеб и, к большой радости Тони, миска с золотистым медом.
Вдобавок ко всему старик сходил в сени и вернулся с трехлитровой банкой, глянув на которую Сергей понял, что это медовуха.
– Золото, наверно, ищете? – спросил Макар Иванович, когда сели за стол. – Тут всё по золоту геологи работали. Много лет ходили, ездили.
– Куда ж стране без него? – ответил Сергей уклончиво. – Валюта.
– А я всю жизнь уголек добывал. – старик поставил три граненых стакана, вопросительно посмотрел сначала на Тоню, затем на Сергея. Пояснил: – Медовушка, но не очень крепкая, недавно ставил.
– Я выпью, – ответила девушка. – Интересно попробовать.
Сергей тоже согласно кивнул.
– На Полысаевской шахте в Ленинске смолоду, после техникума, и до пенсии отмантулил, – продолжал рассказывать о себе пасечник. – И на проходке работал, и в лаве. А отец – здесь, на пасеке, всю жизнь. На пенсии я к нему и перебрался. И женка довольна. Просторно! И чисто. А теперь и сын с нами, внуки с невесткой приезжают.
– Ой, какая прелесть! – восхитилась Тоня, выпив полстакана медовухи. – Такой я ее и представляла!
– Ты допей, дочка, допей, коль нравится. Я еще налью. И с собой дам, вон у меня – два лагушка. Вы, геологи, народ трудовой, таежный, порой не жалеете себя ради дела, поэтому уважаю, всегда вашему брату рад.
Приятно такое о себе слышать. При этом осознание важности своей работы особенно остро ощущается: люди-то видят, понимают, что не зря геологи землю топчут.
– Отец рассказывал, в сороковые, пятидесятые годы геологам особенно трудно было, – продолжал пасечник. – Продуктишками плохо снабжали, самим приходилось в тайге добывать. Как раз и геодезисты тогда Сибирь-матушку обмеряли, на каждую горушку поднимались, маяки ставили и тоже обходились подножным кормом.
– А вы не слышали про самолет, который разбился на гольце Зеленом? – поинтересовался Сергей.
– Что-то слышал, – стал вспоминать Макар Иванович. – Давно это случилось, я мальцом был. Говорят, побились они. А потом все оттуда вывезли и засекретили.
– Даже так?
– А кто точно знает? Тайга далекая.
– Не ходили туда?
– Нет. Да и места этого никто не знает. Опять же, проку-то никакого, если все вывезли.
– Мед можно попробовать? – встряла в разговор Тоня, показывая на миску.
– Господи, вам же поставил, – спохватился старик, – ешьте. Как раз свежий. Прямо хлебом макай – и в рот. В кружке водичка родниковая, вкусная, запивай. Хочешь, чаю сделаю.
Девушка отломила ломоть домашнего хлеба – мягкого, с особым ароматом пропеченного в русской печи ржаного теста, осторожно макнула в миску с медом, покрутила, любуясь, как густая золотистая масса обволакивает хлеб, ложась на него кольцами, понесла ко рту, подставляя снизу ладонь свободной руки. Откусила, стала смачно жевать, пробуя для начала на вкус. Излишки меда выступили на губах, она облизала их языком и заулыбалась, глядя радостными глазами на Сергея. Тот ответным веселым взглядом подбадривал: давай-давай, налегай!
– Мм! Не ела еще такого! – наконец призналась Тоня и снова потянулась к миске.
– Не перебери только, чтоб потом плохо не было, – поостерег ее Макар Иванович. – Мне-то не жалко, не подумай, но это мед – слипнется комком в желудке, будешь мучиться. Он долго всасывается. Побольше воды прихлебывай.
А вот медовушку мужчины допили. Сергей почувствовал, как жар разлился по телу, стало клонить ко сну.
Вскоре Тоня, с видимым сожалением отодвинув от себя миску с остатками меда, встала, сполоснула под умывальником липкие руки, тщательно вымыла губы и подбородок и взялась убирать со стола. Из-за позднего времени тут же засобирались ложиться спать. Макар Иванович решил положить их в отдельной комнате, где обычно спят внуки, но Тоня возразила, сказав, что они с Сергеем чужие, вместе им нельзя.
– А я-то, старый, подумал, что вы пара, – оправдывался пасечник. – Тогда девушка ляжет к внукам, а парень на кровать сына с невесткой. Годится?
– Да я могу и на полу, зачем чужую кровать занимать? – стал отказываться Сергей.
Старик отмахнулся:
– Ложись на мягком. Небось в палатке на деревяшке спишь.
Среди ночи Тоня раскашлялась. Сергей с тревогой прислушивался, ждал, не уймется ли кашель, но он только усиливался.
Заскрипели половицы в комнате пасечника. Вскоре старик пришел к Сергею с зажженной лампой.
– Не спишь, геолог? – В голосе его была тревога. – Мокрые шли, вот и простыла девка. Как назад теперь пойдете? И дождь еще не прекратился.
Макар Иванович подошел к двери Тони, осторожно спросил:
– Дочка, ты чего там? Плохо тебе?
– Грудь заложило, – послышался слабый голос Тони. – Кажется, и температура поднялась.
– Значит, лечить тебя надо. Потерпи, я сейчас.
Старик оставил лампу у Сергея, ушел на кухню, там зажег другую, загремел посудой. Вскоре вернулся, постучался к Тоне:
– Возьми градусник, дочка, померь-ка. А я принесу нашу с бабкой растирку, натру тебе грудь и спину. Она согреет. И грудного отвара попьешь из трав и на медку.
Пока старик готовил на кухне обещанное зелье, Сергей оделся и прошел к Тоне.
– Вот, все-таки простудилась, – виновато прошептала она.
– Не переживай, – стал успокаивать он девушку. – Назад не пойдем, останемся здесь, я с пасечником поговорю. Дождь еще идет, никто за нами не полетит. А там и ты поднимешься.
Старик с его доводами согласился. Глянул на градусник, поднеся его к лампе:
– Так и есть, тридцать семь и две, самая нехорошая температура. Никуда я вас не пущу, мои приедут – места хватит. А то и не поедут они по дождю, дорога-то здесь еще та. От Салтымакова до Медвежки идет гравийка, а сюда – грязь да лужи, не рискнет сын.
Старик попросил Сергея выйти, затем мазью, пахнущей медом и травами, натер девушке грудь, спину и ноги, напоил травяным отваром, настоянным на прополисе, укутал шубой и наказал обязательно поспать.
Кашель перестал бить Тоню, и она вскоре уснула. Легли досыпать и мужчины. Сергей казнил себя: не уберег девушку, как бы воспаления не случилось. Ведь тогда придется везти ее не на Черную Усу, а в больницу.
11.
Только на третий день прекратился дождь. Жена и сын Макара Ивановича так и не приехали, и он выхаживал Тоню. К концу второго дня она встала, молодой организм выдержал, осложнений не произошло. Старик к вечеру натопил баню, ее отправили первой, она напарилась и вернулась в дом здоровой и счастливой.
Сергей, несмотря на непрерывно моросящий дождь, в этот день обошел маршрутом окрестности пасеки, удовлетворил свое геологическое любопытство. Заодно набрал в тайге для Тони свежей малины.
После бани девушка выглядела бодрой, шутила. А он в который раз извинялся, оправдывался. Теперь и сам понял, что плохо подготовился к походу на пасеку, о спутнице совсем не думал. Все годы, проведенные им в поле, он привык полагаться только на себя, сверял любую ситуацию со своими возможностями и силами, в маршрутах не щадил рабочих, ходивших с ним, а это зачастую были или старшие школьники на летних каникулах, или студенты младших курсов. «Эгоист», – ругал он себя и восхищался Макаром Ивановичем, который отложил все дела, как только понадобилась его помощь, и всецело посвятил себя им, случайным гостям.
Однако Тоня не воспринимала всерьез оправданий Сергея, смеялась, возражала ему, повторяя, что, наоборот, он все делал, чтобы уберечь ее, а потом заботился о ней вместе с пасечником.
– Что ты, Сергей, – отмахивалась она от его извинений, – мне не в чем тебя упрекнуть. Это я, слабая и незакаленная, оказалась неготовой даже к такому испытанию, как дождь и броды через речку. Это ты меня прости.
– Славная ты девчонка! – не удержался Сергей. – Передай своему Олегу, что ему повезло.
Тоня вскинула на него удивленные глаза:
– При чем здесь Олег? Ты не подумал, что я могла тогда в запальчивости и приукрасить про Олега, навыдумывать?
– Ну женщины!.. – только и мог на это ответить Сергей, хотя что-то радостное екнуло в сердце.
К обеду третьего дня небо стало быстро очищаться от туч, заголубело, заискрилось ярким солнцем. Возросла надежда на вертолет. И точно, вскоре послышался далекий рокот мотора.
– Небось за вами, – предположил пасечник.
– Наверняка наш, собираться будем, – ответил Сергей, выискивая взглядом рюкзаки – свой и Тонин. – Наугад летит, помахать придется.
Как только вертолет приблизился к пасеке, снижаясь на ходу, Сергей с Макаром Ивановичем вышли на открытую дорогу и стали размахивать руками, показывая на пустырь недалеко от дома. Машина пошла на круг.
– Ну вот, Макар Иванович, пора расставаться! – Сергей протянул старику руку с широко раскрытой ладонью. – Спасибо за приют, кормежку и за Тоню! Ввек не забудем!
– Ладно, ладно, дело человеческое, – скромно отговорился пасечник. – Кроме меня, здесь и обратиться-то вам не к кому было. Чем богат...
Подошла Тоня. Попросила у старика разрешения обнять его.
– Обними, дочка, – с готовностью раскинул руки Макар Иванович. – Да теперь береги себя. Я собрал вам медку, бражки, мази, отвару. Долечивайся, не хворай больше.
Вертолет приземлился, заглушил двигатель. Как только прекратилось вращение лопастей и открылась дверь, из машины вслед за бортмехаником вышли геолог Сергей Полухин и... двоюродный дед Сергея, профессор Николай Васильевич Рыжиков.
– Вот так сюрприз, дед мой в гости нагрянул! – обрадованно выкрикнул Сергей, кидаясь навстречу своему ученому старику.
Тот, как и Полухин, был одет в геологический полевой костюм; седую голову, обрамленную белой бородкой и украшенную очками, венчала старая коричневая беретка с малюсеньким легкомысленным помпончиком на макушке – «а ля франсе», как называл ее дед.
Полухин, поздоровавшись, стал рассказывать:
– Так и думал, что вы здесь, поэтому начал искать отсюда. Все нормально?
– Нормально, Сергей. Достань, пожалуйста, банок десять тушенки – наш долг пасечнику, надо отдать.
– Хорошо.
Полухин вернулся в вертолет, а Сергея стал тискать радостный дед:
– Совсем мужиком стал, таежным бродягой! Бородой зарос.
Тоня с удивлением смотрела на них: не знала, что у Сергея не только мама, но и дед – геолог.
– Тебе, дедуля, чего дома не сидится? – удивлялся внук.
– Не сижу я дома, Сережа, на работу вышел, – весело отвечал Николай Васильевич. – Вернулся на кафедру, люди попросили. Взял тему, близкую к вашей. Вот и объезжаю регион, с начальством всех уровней согласовано. И как же мне было к внуку не заехать?
Тем временем Макар Иванович, не менее радостный, чем встретившиеся друг с другом коллеги-геологи, стал приглашать всех на чай со свежим медом. Первыми согласились обрадованные редкому угощению пилоты, остальным пришлось следовать за ними.
– Когда еще у нас здесь вертолет сядет? – приговаривал пасечник, увлекая гостей под навес возле дома. – Жалко, внуков нет, они бы сейчас бегом в кабину, за рычаги! Радости было бы!
Чай пили долго, смаковали мед. Пилоты не спешили.
– Сегодня у нас только к вам рейс, – пояснил командир. – Думали, на реке геологов искать придется, времени запланировали больше. Так что не торопитесь.
Они и не торопились. Сергей разговаривал с дедом, Тоня – с Полухиным, пилоты слушали Макара Ивановича, который после чая начал наливать желающим медовуху.
Наконец пошли к вертолету. Каждый по очереди обнял гостеприимного пасечника. Он потом долго махал с земли удаляющейся винтокрылой машине.
Приземлились возле пустующего лагеря на склоне гольца Зеленого. Геологи быстро сняли палатку, свернули ее, сдернули антенну, перенесли вещи и рацию в вертолет. Сергей сбегал к тайнику, принес ящик с детонаторами. Мысленно попрощался с обжитым местом. Все!
На устье Черной Усы вертолет встречали только начальник партии Игорь Евдокимов и повариха Аверьяновна, остальные еще с утра разошлись по работам.
Лагерь геологи разбили на низкой правобережной террасе, как раз на стрелке между Усой и Черной Усой, за широкой галечниковой отмелью. Под жарким августовским солнцем среди старых пихт белели выцветшие палатки и кухонный навес над дымящимся костром.
– Целый город, – удовлетворенно произнес профессор.
Он только что познакомился с Евдокимовым, который заранее знал о командировке Николая Васильевича, был рад прилету опытного ученого-геолога и теперь деловито отдавал команды своим:
– Антонина, ты идешь жить в палатку студентки, там для тебя все готово, Аверьяновна покажет. Полухин ставит себе палатку сам, Сергей тоже сам ставит и берет к себе профессора. Вечером, перед ужином, собираемся в камеральной палатке на планерку. Так что до вечера!
Тоня в растерянности стояла среди своих вещей, которых было немало, ведь она все пожитки забрала с собой, когда вылетала из поселка на Саянзас. Поэтому выглядывала обещанную повариху Аверьяновну, надеясь, что та поможет донести непосильный груз. Но повариха не спешила подходить к новенькой, обговаривая какие-то свои дела с начальником партии. Выручил Сергей.
– Ну что, геологинюшка, разводимся-расходимся? – начал он с шутки, подойдя к девушке. – Давай вещи, пойдем заселяться.
И деду:
– Иди выбирай место для палатки. Какое присмотришь, там и поставим.
А тут и Аверьяновна подошла, беззубо заулыбалась:
– С прилетом, Сергей! Небось наголодались у себя без моего варева? Пошли, отведу вас в палатку к студентке Людмилке. Санька мой вторые нары там уже сколотил.
Она давно работала в партии, куда однажды привел ее муж Саня Власов – такой же беззубый, как и она, хваткий и энергичный горнорабочий, которого все ценили не только за добродушие и работоспособность, но и за постоянную помощь на кухне жене: он и картошку по утрам чистил, и воду приносил, и костер разводил, и вовремя подсказывал начальству, когда необходимо заготавливать дрова. Вот и нары в женской палатке соорудил, не счел за труд. В поселке у них был домик, Саня зимой работал в котельной при бане, Аверьяновна помогала ему ворочать уголь, а летний сезон они обязательно проводили в партии Евдокимова.
За лето Аверьяновна отъедалась, становясь дородной сорокалетней женщиной, никогда и никуда не спешащей, приветливой и заботливой, и партийный народ забывал, какой изнуренной зимним временем, замордованной поселковой жизнью она прилетала на участок в мае, безбожно материлась и сердито кричала по утрам, ударяя молотком в звонкий кусок рельса:
– Господа и госпожи, завтрак готов, идите жрать!
К осени и следа не оставалось от весенней сердитости Аверьяновны. Теперь по утрам она не кричала, а только методично била в рельс, пока не приходил к длинному общему столу под навесом первый посетитель. И если это был один из ее любимцев, то она обязательно подкладывала ему в тарелку самые лакомые кусочки, приговаривая: «Кто первым встал, тому бог подал». Мужики потешались над простотой поварихи, шутливо поправляя: «Аверьяновна, не бог, а богиня подает. Ты же у нас богиня. И не еду подает, а тапочки. Небось своему Власову уже давно все подала». – «Привези себе бабу – узнаешь, чего она по утрам подает», – отшучивалась в ответ Аверьяновна.
Вот и сейчас, нисколько не смущаясь присутствием Тони, спросила у Сергея:
– Твоя девка? Хорошенькая!
Тоня смешливо фыркнула, на что Аверьяновна тут же отреагировала:
– Значит, будешь! Ему-то пора, а то все таскается...
И понимай как хочешь, где он таскается – по тайге или по девкам.
Палатка студентки-геолога Людмилы стояла недалеко от кухни. Хозяйка была на работе. Тоня вошла первой, огляделась. У входа металлическая печка со стопкой поленьев перед ней, напротив самодельный столик, застеленный клеенкой, и три чурки перед ним вместо табуреток, далее по обеим сторонам палатки невысокие спальные нары из распиленных пополам бревен. Место студентки аккуратно застелено серым пледом поверх спального мешка, нары Тони белеют свежим деревом.
– Вот и мой дом, – весело произнесла Тоня, с облегчением бросая на нары свернутый спальник.
Сергей пристроил рядом ее рюкзак и сумку. Присели на пустые нары.
– Попозже приходи к нам, посмотришь, как мы с дедом обживемся, – пригласил он девушку.
Она согласно кивнула. Затем, неотрывно глядя Сергею в глаза, взяла его ладонь в свои ладошки.
– Спасибо тебе, Сережа. Здесь, в коллективе, я новенькая, но благодаря тебе совсем не чувствую этого. через знакомство с тобой как-то незаметно, естественным образом стала своей в партии. Продолжим дружбу, не бросишь меня?
Он осторожно высвободил руку из ее ладоней и крепко сжал их.
– А ты к кому себя относишь?
– Да уж не к девчонкам, хотя и не замужем еще. На Камчатке много хороших парней, это настоящие люди. Олег тоже романтик с большой буквы. Кстати, хорошие стихи пишет. А ты с какой целью допытываешься? К кому бы я тебя отнесла? Конечно, к романтикам, я же вижу.
– О небо! Какое счастье! – дурашливо воскликнул Сергей. – А хочешь, я тебе напою песню, которую любят романтики?
– «Люди идут по свету»?
– Нет, совсем другую, даже не геологическую. Она проста, как наша жизнь. И даже хулиганская. Но в ее поверхностной грубости много бесшабашного, лихого и щемящего. А это многим нравится.
– Спой. Интересно.
Сергей на миг задумался, вспоминая слова. Затем вполголоса запел:
Он капитан, и родина его – Марсель.
Он обожает споры, шум и драки.
Он курит трубку, пьет крепчайший эль
И любит девушку из Нагасаки!
К удивлению, Тоня подхватила песню, и они продолжили в два голоса:
У ней такая маленькая грудь,
А губы, губы алые, как маки.
Уходит капитан в далекий путь
И любит девушку из Нагасаки!
– А ты хорошо поёшь, – похвалила Тоня, когда они закончили песню, буквально выкрикивая по слогам последние строчки: «Он вспоминает карие глаза и бредит девушкой из Нагасаки».
– Для тебя стараюсь.
– Понятно, других зрителей все равно нет.
Сергея кольнула легкая обида.
– Ты рассказала мне про своего далекого Олега только для того, чтобы указать мне место? Не выйдет! Я поступлю, как считаю нужным.
– Ну вот, ты рассердился. – голос Тони виновато задрожал. – Почему, ведь так хорошо мы пели? И разговаривали. А ревновать нет причины.
– Я не рассердился и не ревную, просто не привык лежать на лопатках, – решительно заговорил Сергей. – Тайга приучила к действию. Я как раз подумал о неожиданных поворотах судьбы. И твоей, кстати, тоже, ведь никто не знает, что с нами случится дальше.
– Расскажи, пожалуйста. Уж не хочешь ли ты заочно вызвать Олега на дуэль?
– Зачем? Да еще заочно. Сдался мне твой Олег, хотя знаю, что я ничуть не хуже...
– Ого!
– Олег сейчас только фантом в твоих мыслях. А я живой. И рядом.
– Ну, ты даешь!
– Даю! Но! Нравишься ты мне или нет – это мое личное дело. И с Олегом я сражаться не собираюсь. Все равно не рыцари решают, а женщины. Они могут и не бросить победителю желанного платочка.
– Но ты уже сражаешься, хотя странно, я повода не давала.
– Тебе кажется, что я сражаюсь. Просто в тему легло, вот я и разошелся.
Сказав это, Сергей лег навзничь и облегченно вздохнул, как будто освободился наконец от чего-то тяжелого и ненужного. Его фантазии насчет Тони стали таять. Действительно, пусть она остается только его коллегой, напарницей по работе. Оно ведь так и есть, а то, что он себе навыдумывал в последние дни, – это уже его фантомы. Они у каждого есть, без них не бывает.
9.
Утром дождь прекратился, но из тумана, молоком залившего тайгу, сыпало моросью. Сонный голос экспедиционного радиста обескуражил новостью: вчера вертолеты вообще ушли из поселка на свою авиабазу, получив долгосрочный прогноз на непогоду. Теперь с неделю, не меньше, полетов не будет.
А у них с Тоней продуктов – на два дня. Все-таки опрометчиво он поступил, когда отправил весь запас с Трофимычем на Черную Усу. Но кто мог подумать, что они попадут в такую робинзонаду?
Решение пришло быстро: надо идти на пасеку, что в среднем течении реки Саянзас, ниже известного Саянзасского порога. Пасечники – люди тайги, они поделятся продуктами или дадут в долг, это дело обычное. Идти километров двадцать пять. В оба конца за два дня он управится. Но Тоня едва не расплакалась, когда он ей об этом сказал.
– Я одна здесь не останусь, я боюсь.
Тогда решили идти вместе. На вечерней связи он рассказал Евдокимову о своем плане.
Тот начал возражать:
– Во-первых, девушку потащишь по сырой тайге в такую даль, замучаешь. Во-вторых, если урезать норму, то можете потянуть несколько дней и на своих банках, к тому же то ли найдется на пасеке запас продуктов, то ли нет. И в-третьих, как поступишь с карандашами?
Карандаши – это детонаторы, так принято их называть в открытом эфире.
– Найду как поступить, – ответил Сергей.
Не скажешь же по рации, что надежно спрячет.
Евдокимов понял его – и про поход на пасеку, и про детонаторы. К тому же знал характер Сергея: если уж задумал что – сделает все равно, не свернешь. В результате договорились, что они с Тоней все соберут, подготовят к погрузке и оставят в палатке. Если непогода успокоится до того, как они вернутся и выйдут на связь, то пусть вертолет ищет их на реке, там пойма открытая, пилоты увидят.
На этот раз перед сном они старательно избегали разговоров об отношениях, говорили о таежниках – пасечниках и кержаках. Тоня почти ничего о них не знала, ей было интересно послушать рассказы Сергея из его опыта общения с ними. Те и другие живут обособленно, вдали от людей. Но если первые ищут для пчел чистые луга с душистыми таежными травами, уходя подальше от грязи цивилизации, то кержаки прячут в таежной глуши свою старую веру, уходят от мирских соблазнов.
Как-то в его детстве они с дедом ходили в таежную кержацкую деревню покупать бычка. Продавцом был старик с большой рыжей бородой и конопатым лицом. Ударили по рукам, старик вывел из стайки бычка, и они с дедом повели его домой на прииск. Идти километров пятнадцать. Пришли, бычка определили в загон, поужинали и сели смотреть телевизор. Вдруг стук в дверь. Оказалось, пришел продавец – тот самый старый конопатый кержак. «Что-то не так?» – спросил дед. Ответ кержака удивил. Ему, оказывается, понадобилось узнать, как там устроена на новом месте его скотинка. При этом он косился на телевизор, а перед уходом спросил, как получается, что картинки в этой штуковине живые. Дед как мог рассказал. А потом они всей семьей веселились, удивляясь тому, что в кержацких деревнях до сих пор нет телевизоров. Многие из них и поныне живут без телефонов и телевизоров.
– Расскажи еще что-нибудь, – попросила Тоня. – Теперь про пасечников.
– Это тоже было в детстве, в Горной Шории, – начал вспоминать Сергей. – Мы с дедом пошли на рыбалку, и заодно надо было заглянуть на таежную пасеку, где дед заранее договорился прикупить меду. Пришли. На пасеке жила семья – муж с женой и взрослый сын. Тоже, кстати, староверы-кержаки. Дед ушел с ними к ульям смотреть пчел, ему это было интересно, а мне, мальчишке, налили полную миску свежего меда, дали ломоть теплого, из печи, хлеба и стеклянную банку молока. Никогда не забуду, как я сидел на улице под навесом и уплетал мед с хлебом и молоком. Вкусней ничего не ел.
– Возможно, и нас угостят, – мечтательно произнесла Тоня. – Что-то мне меду захотелось. Прямо с пасеки, натурального, теплого. М-м-м...
Сергей только рассмеялся в ответ:
– Сладкоежка, как все девчонки!
Ушли они рано утром, когда рассвет только-только стал проникать в тайгу. Моросил дождь. Тоня была в резиновых сапогах до колен и куртке с накинутым на голову капюшоном. Сергей надел на свитер старый плащ и развернул болотные сапоги.
Шли ходко. За плечами висели тощие рюкзаки. Правда, Сергей положил в свой запас еды, радиометр, молоток и полевую сумку, обвязался патронташем, забросил на спину двустволку.
Тоня старалась не отставать. На ходу Сергей учил ее считать пары шагов.
– На каждую левую ногу – раз! – и до ста девяноста. У меня это примерно двести пятьдесят метров – как раз масштаб наших поисков. У тебя шаг меньше, позже вымеряем его, а пока насчитывай мои сто девяносто...
Девушка старательно считала, но всякий раз сбивалась, как только Сергей начинал с ней разговаривать. Наконец ей это надоело, и она бросила счет.
Сергей добродушно смеялся, подтрунивал:
– Конечно, идти бездумно проще. Птички-синички поют, цветочки радуют.
– Как будто ты сразу этому научился, – оправдывалась Тоня. – В конце концов, мы не в маршруте.
– Привычка сильнее меня, – ответил Сергей. – Даже в городе я непроизвольно шаги считаю. Смеюсь над собой, но мозг сам это делает. Я ведь четвертый год в маршрутных геологах, вот и привык.
Тем временем река Саянзас вышла из полосы курумов, успокоилась и, приняв в себя несколько небольших притоков, раздвинула берега, направляясь в сторону горы Одинокой. Здесь дождя стало меньше, но туман висел низко, касаясь верхушек деревьев. Высокие мокрые травы и кустарники обрушивали на путников каскады воды.
– У меня коленки насквозь мокрые, – вскоре пожаловалась Тоня. – Ноги, кажется, тоже. Может, обсушимся?
– Давай, – согласился Сергей.
Под старыми разлапистыми пихтами он набрал сухих веток и мусора, под высоким кедром разжег костерок, подбросил в него мокрых сучьев, которые, подсохнув, весело затрещали, дав хороший, жаркий огонь.
Тоня с удовольствием сняла сапоги и носки, повесила на колья над костром для просушки.
– Ноги холодные? – спросил Сергей.
– Холоднющие! – призналась девушка. – Сапоги короткие, вода попала.
Сергей залез в свой рюкзак, вытащил пакет с запасными портянками. Подал Тоне:
– Обмотай ноги. И садись ближе к костру. Да не на землю, на рюкзак садись! Простыть недолго.
Они съели по банке тушенки и, прислонившись спинами к кедру, тесно уселись пить чай. Сергей ощутил, что девушку потряхивает.
– Да ты, геологинюшка, точно простынешь, – всерьез испугался он. – Тебя ж колотит.
– Что-то никак не проходит, – уныло согласилась Тоня.
Сергей распахнул плащ:
– Иди ко мне, прижимайся, я тебя согрею.
– Ой, да ладно...
– Я вот дам – ладно! Теснее ко мне, не съем!
Он обнял ее рукой, плотно прижал к себе, другой рукой запахнул на ней полу плаща. Тоню буквально тряс озноб.
– Ничего, ничего, – успокаивал он ее. – Сейчас согреешься. Потом еще попьем горячего чаю и пойдем дальше. Только четверть пути мы прошли, но возвращаться смысла нет.
– Не будем возвращаться, на пасеку хочу, к меду, – твердо и даже по-девичьи капризно заявила Тоня.
«А ведь нам еще и броды через Саянзас предстоят, ниже он сильнее разольется», – подумал Сергей. Но промолчал.
Так они сидели, тесно прижавшись друг к другу, пока тело девушки не перестало трястись от озноба. Она согрелась.
Сергей отдал ей свой свитер, растер сухими, нагретыми над огнем руками ступни ее ног, помог обуться.
– Ну вот, так-то лучше!
Примерно через пару часов они вышли к старой стоянке геологов. Здесь когда-то искали золотые россыпи. От стоянки вниз вдоль реки шла накатанная вездеходами дорога. Вскоре она нырнула в реку и вышла на другой стороне. Сергей осмотрелся, можно ли обойтись без брода, продолжая идти своим берегом, но все же решил, что лучше держаться дороги: по ней они дойдут быстрее и ноги останутся сухими.
– Хочешь не хочешь, а придется раздеваться до пояса, – объявил он девушке.
Она с готовностью сбросила с плеч рюкзак, сняла куртку и стала разуваться. «Молодец, – мысленно похвалил Сергей, – полевая практика на Камчатке ее чему-то научила. Остальную школу пройдем здесь».
Помедлив, Тоня сняла и брюки. Свои и ее вещи Сергей связал в тугой узел, вместе с рюкзаком и ружьем поднял над головой и, скомандовав девушке, чтобы шла рядом, крепко держась за подол его рубашки, ступил в воду. Та обожгла холодом. Вот тебе и начало августа! А ведь какая жара стояла в минувшие дни. Медленно и осторожно, нащупывая дно голыми ногами и обходя буруны над большими камнями, они приближались к середине реки. Здесь скорость потока увеличилась, но глубина оказалась небольшой – немного выше колен, поэтому вскоре они вышли на берег. Все это время Тоня сосредоточенно молчала, внимательно вглядываясь в воду.
Оказавшись на каменистом берегу, облегченно выдохнула и поочередно стала прыгать то на одной, то на другой ноге, удивленно приговаривая:
– Надо же, влажная земля холоднее, чем вода в реке.
Сергей достал из рюкзака свои запасные байковые портянки, одну подал Тоне:
– Ничего другого нет! Насухо вытирай ноги и быстро одевайся и обувайся!
Вскоре они продолжили путь. Но шли недолго, впереди опять встретился брод.
– Снова раздеваться? – спросила расстроенная девушка. – Так и будем прыгать вслед за дорогой через реку? Может быть, пойти строго берегом?
Сергей остановился, раздумывая. И все же решил переходить.
– Пасека на той стороне, я видел с вертолета, хорошо помню, поэтому еще раз перебредем, а дальше уже пойдем берегом, – успокоил он Тоню.
Они разделись и снова вошли в воду. Здесь течение оказалось мощнее и больших валунов больше. Об один из них девушка споткнулась и, не удержав равновесия, сначала села в воду, а затем завалилась на спину.
– Хватайся крепче за меня! Хватайся!
Сергей не мог высвободить руки, занятые вещами и ружьем, поэтому стоял и ждал, когда Тоня, еще раз неуклюже окунувшись с головой, поднялась сначала на колени, затем на ноги и, уцепившись за его рубашку, отплевываясь, смогла наконец двинуться дальше.
Когда выбрались на мокрый травянистый берег, Сергей, подгоняя перед собой Тоню, побежал к лесу, под деревья. Свитер на ней промок насквозь, как и футболка.
– Все с себя снимай и быстро растирайся теми же портянками, – отвернувшись, скомандовал Сергей. – Затем накинешь мой плащ, закроешься, а дальше придумаем!
А что тут придумаешь? Пришлось отдать ей свою рубашку, а самому остаться только в холодном грубом плаще на голом теле. Благо, что брюки и у него, и у Тони остались сухими, как и обувь.
Зато костер он распалил жаркий. Они сидели под пихтой, грелись, сушили свитер и портянки, и Тоня, уже не стесняясь, одетая в его рубашку и свою сухую куртку, прижималась к Сергею.
– Видишь, теперь я грею тебя – это моя благодарность, – пыталась шутить она.
– Спасибо, геологинюшка! Ты щедро одаряешь теплом и счастьем!
– Жалеешь небось, что взял меня с собой?
– Не думай об этом. Если бы оставил, сейчас переживал бы, а это еще хуже.
Часа два на просушку одежды они потеряли, поэтому ускорили шаг. Сергей не шел, а буквально ломился впереди, сминая ногами и сильным, упругим телом высокие летние травы и обходя мокрые куртины кустарников и одиночные скалки. Тоня почти бежала сзади. Реку они уже не переходили, а когда старая дорога оказывалась на их берегу, с удовольствием выходили на нее, еще более ускоряя шаг.
И все же до наступления темноты к пасеке не успели.
– Уже должна быть где-то здесь, – озабоченно повторял Сергей, озираясь и пытаясь в отблесках заката найти приметы жилья.
И тут послышался далекий лай собаки.
– Есть! – захлопала в ладоши Тоня. – Пришли!
Она сразу оживилась. Сергей тоже взбодрился, и, не разбирая в темноте дороги, они пошли на голос собаки.
10.
– Кто там? Сашка, ты?
Пасечник стоял в проеме двери, держа над головой лампу-незадувайку.
– Геологов к вам занесло, двое нас! – крикнул из темноты Сергей.
– Точно, геологи?
– Точно. На горе Зеленой стоим.
– Слышал про таких. Ну, тогда заходите.
Дом оказался большим, в несколько комнат. Гости разделись и скинули рюкзаки в сенях, прошли на кухню. Хозяин, высокий и крепкий русобородый старик в телогрейке-безрукавке и линялых шароварах, поставил табуретки, пригласил сесть. Затем представился Макаром Ивановичем и поинтересовался, зачем они к нему.
– Именно к вам, Макар Иванович. Меня Сергеем зовут, я начальник отряда, а это Антонина, геолог. Нужда у нас с продуктами.
– О как! Да где ж я на целый отряд найду?
– Нас только двое, сейчас объясню.
И Сергей коротко изложил пасечнику суть дела.
– Тогда не вопрос, – ответил старик. – Чего-нибудь соберем. Вечерять будете?
– Не откажемся.
– А я сына Сашку жду, они с матерью домой в Салтымаково на своей машине еще третьего дня умотали. должны вернуться, да, видно, теперь уж завтра. Дочка, ты-то побойчей меня, давай-ка помогай!
Тоня с готовностью подхватилась, стала помогать накрывать на стол. Тут были и красные, мясистые помидоры («свои, с бабкой выращиваем», – пояснял Макар Иванович на ходу), и жаренные в яйце пескари («в Саянзасе только пескаря сейчас и поймаешь, хариуса почти не стало»), и пучок зеленого лука с большими белыми головками, круглый домашний хлеб и, к большой радости Тони, миска с золотистым медом.
Вдобавок ко всему старик сходил в сени и вернулся с трехлитровой банкой, глянув на которую Сергей понял, что это медовуха.
– Золото, наверно, ищете? – спросил Макар Иванович, когда сели за стол. – Тут всё по золоту геологи работали. Много лет ходили, ездили.
– Куда ж стране без него? – ответил Сергей уклончиво. – Валюта.
– А я всю жизнь уголек добывал. – старик поставил три граненых стакана, вопросительно посмотрел сначала на Тоню, затем на Сергея. Пояснил: – Медовушка, но не очень крепкая, недавно ставил.
– Я выпью, – ответила девушка. – Интересно попробовать.
Сергей тоже согласно кивнул.
– На Полысаевской шахте в Ленинске смолоду, после техникума, и до пенсии отмантулил, – продолжал рассказывать о себе пасечник. – И на проходке работал, и в лаве. А отец – здесь, на пасеке, всю жизнь. На пенсии я к нему и перебрался. И женка довольна. Просторно! И чисто. А теперь и сын с нами, внуки с невесткой приезжают.
– Ой, какая прелесть! – восхитилась Тоня, выпив полстакана медовухи. – Такой я ее и представляла!
– Ты допей, дочка, допей, коль нравится. Я еще налью. И с собой дам, вон у меня – два лагушка. Вы, геологи, народ трудовой, таежный, порой не жалеете себя ради дела, поэтому уважаю, всегда вашему брату рад.
Приятно такое о себе слышать. При этом осознание важности своей работы особенно остро ощущается: люди-то видят, понимают, что не зря геологи землю топчут.
– Отец рассказывал, в сороковые, пятидесятые годы геологам особенно трудно было, – продолжал пасечник. – Продуктишками плохо снабжали, самим приходилось в тайге добывать. Как раз и геодезисты тогда Сибирь-матушку обмеряли, на каждую горушку поднимались, маяки ставили и тоже обходились подножным кормом.
– А вы не слышали про самолет, который разбился на гольце Зеленом? – поинтересовался Сергей.
– Что-то слышал, – стал вспоминать Макар Иванович. – Давно это случилось, я мальцом был. Говорят, побились они. А потом все оттуда вывезли и засекретили.
– Даже так?
– А кто точно знает? Тайга далекая.
– Не ходили туда?
– Нет. Да и места этого никто не знает. Опять же, проку-то никакого, если все вывезли.
– Мед можно попробовать? – встряла в разговор Тоня, показывая на миску.
– Господи, вам же поставил, – спохватился старик, – ешьте. Как раз свежий. Прямо хлебом макай – и в рот. В кружке водичка родниковая, вкусная, запивай. Хочешь, чаю сделаю.
Девушка отломила ломоть домашнего хлеба – мягкого, с особым ароматом пропеченного в русской печи ржаного теста, осторожно макнула в миску с медом, покрутила, любуясь, как густая золотистая масса обволакивает хлеб, ложась на него кольцами, понесла ко рту, подставляя снизу ладонь свободной руки. Откусила, стала смачно жевать, пробуя для начала на вкус. Излишки меда выступили на губах, она облизала их языком и заулыбалась, глядя радостными глазами на Сергея. Тот ответным веселым взглядом подбадривал: давай-давай, налегай!
– Мм! Не ела еще такого! – наконец призналась Тоня и снова потянулась к миске.
– Не перебери только, чтоб потом плохо не было, – поостерег ее Макар Иванович. – Мне-то не жалко, не подумай, но это мед – слипнется комком в желудке, будешь мучиться. Он долго всасывается. Побольше воды прихлебывай.
А вот медовушку мужчины допили. Сергей почувствовал, как жар разлился по телу, стало клонить ко сну.
Вскоре Тоня, с видимым сожалением отодвинув от себя миску с остатками меда, встала, сполоснула под умывальником липкие руки, тщательно вымыла губы и подбородок и взялась убирать со стола. Из-за позднего времени тут же засобирались ложиться спать. Макар Иванович решил положить их в отдельной комнате, где обычно спят внуки, но Тоня возразила, сказав, что они с Сергеем чужие, вместе им нельзя.
– А я-то, старый, подумал, что вы пара, – оправдывался пасечник. – Тогда девушка ляжет к внукам, а парень на кровать сына с невесткой. Годится?
– Да я могу и на полу, зачем чужую кровать занимать? – стал отказываться Сергей.
Старик отмахнулся:
– Ложись на мягком. Небось в палатке на деревяшке спишь.
Среди ночи Тоня раскашлялась. Сергей с тревогой прислушивался, ждал, не уймется ли кашель, но он только усиливался.
Заскрипели половицы в комнате пасечника. Вскоре старик пришел к Сергею с зажженной лампой.
– Не спишь, геолог? – В голосе его была тревога. – Мокрые шли, вот и простыла девка. Как назад теперь пойдете? И дождь еще не прекратился.
Макар Иванович подошел к двери Тони, осторожно спросил:
– Дочка, ты чего там? Плохо тебе?
– Грудь заложило, – послышался слабый голос Тони. – Кажется, и температура поднялась.
– Значит, лечить тебя надо. Потерпи, я сейчас.
Старик оставил лампу у Сергея, ушел на кухню, там зажег другую, загремел посудой. Вскоре вернулся, постучался к Тоне:
– Возьми градусник, дочка, померь-ка. А я принесу нашу с бабкой растирку, натру тебе грудь и спину. Она согреет. И грудного отвара попьешь из трав и на медку.
Пока старик готовил на кухне обещанное зелье, Сергей оделся и прошел к Тоне.
– Вот, все-таки простудилась, – виновато прошептала она.
– Не переживай, – стал успокаивать он девушку. – Назад не пойдем, останемся здесь, я с пасечником поговорю. Дождь еще идет, никто за нами не полетит. А там и ты поднимешься.
Старик с его доводами согласился. Глянул на градусник, поднеся его к лампе:
– Так и есть, тридцать семь и две, самая нехорошая температура. Никуда я вас не пущу, мои приедут – места хватит. А то и не поедут они по дождю, дорога-то здесь еще та. От Салтымакова до Медвежки идет гравийка, а сюда – грязь да лужи, не рискнет сын.
Старик попросил Сергея выйти, затем мазью, пахнущей медом и травами, натер девушке грудь, спину и ноги, напоил травяным отваром, настоянным на прополисе, укутал шубой и наказал обязательно поспать.
Кашель перестал бить Тоню, и она вскоре уснула. Легли досыпать и мужчины. Сергей казнил себя: не уберег девушку, как бы воспаления не случилось. Ведь тогда придется везти ее не на Черную Усу, а в больницу.
11.
Только на третий день прекратился дождь. Жена и сын Макара Ивановича так и не приехали, и он выхаживал Тоню. К концу второго дня она встала, молодой организм выдержал, осложнений не произошло. Старик к вечеру натопил баню, ее отправили первой, она напарилась и вернулась в дом здоровой и счастливой.
Сергей, несмотря на непрерывно моросящий дождь, в этот день обошел маршрутом окрестности пасеки, удовлетворил свое геологическое любопытство. Заодно набрал в тайге для Тони свежей малины.
После бани девушка выглядела бодрой, шутила. А он в который раз извинялся, оправдывался. Теперь и сам понял, что плохо подготовился к походу на пасеку, о спутнице совсем не думал. Все годы, проведенные им в поле, он привык полагаться только на себя, сверял любую ситуацию со своими возможностями и силами, в маршрутах не щадил рабочих, ходивших с ним, а это зачастую были или старшие школьники на летних каникулах, или студенты младших курсов. «Эгоист», – ругал он себя и восхищался Макаром Ивановичем, который отложил все дела, как только понадобилась его помощь, и всецело посвятил себя им, случайным гостям.
Однако Тоня не воспринимала всерьез оправданий Сергея, смеялась, возражала ему, повторяя, что, наоборот, он все делал, чтобы уберечь ее, а потом заботился о ней вместе с пасечником.
– Что ты, Сергей, – отмахивалась она от его извинений, – мне не в чем тебя упрекнуть. Это я, слабая и незакаленная, оказалась неготовой даже к такому испытанию, как дождь и броды через речку. Это ты меня прости.
– Славная ты девчонка! – не удержался Сергей. – Передай своему Олегу, что ему повезло.
Тоня вскинула на него удивленные глаза:
– При чем здесь Олег? Ты не подумал, что я могла тогда в запальчивости и приукрасить про Олега, навыдумывать?
– Ну женщины!.. – только и мог на это ответить Сергей, хотя что-то радостное екнуло в сердце.
К обеду третьего дня небо стало быстро очищаться от туч, заголубело, заискрилось ярким солнцем. Возросла надежда на вертолет. И точно, вскоре послышался далекий рокот мотора.
– Небось за вами, – предположил пасечник.
– Наверняка наш, собираться будем, – ответил Сергей, выискивая взглядом рюкзаки – свой и Тонин. – Наугад летит, помахать придется.
Как только вертолет приблизился к пасеке, снижаясь на ходу, Сергей с Макаром Ивановичем вышли на открытую дорогу и стали размахивать руками, показывая на пустырь недалеко от дома. Машина пошла на круг.
– Ну вот, Макар Иванович, пора расставаться! – Сергей протянул старику руку с широко раскрытой ладонью. – Спасибо за приют, кормежку и за Тоню! Ввек не забудем!
– Ладно, ладно, дело человеческое, – скромно отговорился пасечник. – Кроме меня, здесь и обратиться-то вам не к кому было. Чем богат...
Подошла Тоня. Попросила у старика разрешения обнять его.
– Обними, дочка, – с готовностью раскинул руки Макар Иванович. – Да теперь береги себя. Я собрал вам медку, бражки, мази, отвару. Долечивайся, не хворай больше.
Вертолет приземлился, заглушил двигатель. Как только прекратилось вращение лопастей и открылась дверь, из машины вслед за бортмехаником вышли геолог Сергей Полухин и... двоюродный дед Сергея, профессор Николай Васильевич Рыжиков.
– Вот так сюрприз, дед мой в гости нагрянул! – обрадованно выкрикнул Сергей, кидаясь навстречу своему ученому старику.
Тот, как и Полухин, был одет в геологический полевой костюм; седую голову, обрамленную белой бородкой и украшенную очками, венчала старая коричневая беретка с малюсеньким легкомысленным помпончиком на макушке – «а ля франсе», как называл ее дед.
Полухин, поздоровавшись, стал рассказывать:
– Так и думал, что вы здесь, поэтому начал искать отсюда. Все нормально?
– Нормально, Сергей. Достань, пожалуйста, банок десять тушенки – наш долг пасечнику, надо отдать.
– Хорошо.
Полухин вернулся в вертолет, а Сергея стал тискать радостный дед:
– Совсем мужиком стал, таежным бродягой! Бородой зарос.
Тоня с удивлением смотрела на них: не знала, что у Сергея не только мама, но и дед – геолог.
– Тебе, дедуля, чего дома не сидится? – удивлялся внук.
– Не сижу я дома, Сережа, на работу вышел, – весело отвечал Николай Васильевич. – Вернулся на кафедру, люди попросили. Взял тему, близкую к вашей. Вот и объезжаю регион, с начальством всех уровней согласовано. И как же мне было к внуку не заехать?
Тем временем Макар Иванович, не менее радостный, чем встретившиеся друг с другом коллеги-геологи, стал приглашать всех на чай со свежим медом. Первыми согласились обрадованные редкому угощению пилоты, остальным пришлось следовать за ними.
– Когда еще у нас здесь вертолет сядет? – приговаривал пасечник, увлекая гостей под навес возле дома. – Жалко, внуков нет, они бы сейчас бегом в кабину, за рычаги! Радости было бы!
Чай пили долго, смаковали мед. Пилоты не спешили.
– Сегодня у нас только к вам рейс, – пояснил командир. – Думали, на реке геологов искать придется, времени запланировали больше. Так что не торопитесь.
Они и не торопились. Сергей разговаривал с дедом, Тоня – с Полухиным, пилоты слушали Макара Ивановича, который после чая начал наливать желающим медовуху.
Наконец пошли к вертолету. Каждый по очереди обнял гостеприимного пасечника. Он потом долго махал с земли удаляющейся винтокрылой машине.
Приземлились возле пустующего лагеря на склоне гольца Зеленого. Геологи быстро сняли палатку, свернули ее, сдернули антенну, перенесли вещи и рацию в вертолет. Сергей сбегал к тайнику, принес ящик с детонаторами. Мысленно попрощался с обжитым местом. Все!
На устье Черной Усы вертолет встречали только начальник партии Игорь Евдокимов и повариха Аверьяновна, остальные еще с утра разошлись по работам.
Лагерь геологи разбили на низкой правобережной террасе, как раз на стрелке между Усой и Черной Усой, за широкой галечниковой отмелью. Под жарким августовским солнцем среди старых пихт белели выцветшие палатки и кухонный навес над дымящимся костром.
– Целый город, – удовлетворенно произнес профессор.
Он только что познакомился с Евдокимовым, который заранее знал о командировке Николая Васильевича, был рад прилету опытного ученого-геолога и теперь деловито отдавал команды своим:
– Антонина, ты идешь жить в палатку студентки, там для тебя все готово, Аверьяновна покажет. Полухин ставит себе палатку сам, Сергей тоже сам ставит и берет к себе профессора. Вечером, перед ужином, собираемся в камеральной палатке на планерку. Так что до вечера!
Тоня в растерянности стояла среди своих вещей, которых было немало, ведь она все пожитки забрала с собой, когда вылетала из поселка на Саянзас. Поэтому выглядывала обещанную повариху Аверьяновну, надеясь, что та поможет донести непосильный груз. Но повариха не спешила подходить к новенькой, обговаривая какие-то свои дела с начальником партии. Выручил Сергей.
– Ну что, геологинюшка, разводимся-расходимся? – начал он с шутки, подойдя к девушке. – Давай вещи, пойдем заселяться.
И деду:
– Иди выбирай место для палатки. Какое присмотришь, там и поставим.
А тут и Аверьяновна подошла, беззубо заулыбалась:
– С прилетом, Сергей! Небось наголодались у себя без моего варева? Пошли, отведу вас в палатку к студентке Людмилке. Санька мой вторые нары там уже сколотил.
Она давно работала в партии, куда однажды привел ее муж Саня Власов – такой же беззубый, как и она, хваткий и энергичный горнорабочий, которого все ценили не только за добродушие и работоспособность, но и за постоянную помощь на кухне жене: он и картошку по утрам чистил, и воду приносил, и костер разводил, и вовремя подсказывал начальству, когда необходимо заготавливать дрова. Вот и нары в женской палатке соорудил, не счел за труд. В поселке у них был домик, Саня зимой работал в котельной при бане, Аверьяновна помогала ему ворочать уголь, а летний сезон они обязательно проводили в партии Евдокимова.
За лето Аверьяновна отъедалась, становясь дородной сорокалетней женщиной, никогда и никуда не спешащей, приветливой и заботливой, и партийный народ забывал, какой изнуренной зимним временем, замордованной поселковой жизнью она прилетала на участок в мае, безбожно материлась и сердито кричала по утрам, ударяя молотком в звонкий кусок рельса:
– Господа и госпожи, завтрак готов, идите жрать!
К осени и следа не оставалось от весенней сердитости Аверьяновны. Теперь по утрам она не кричала, а только методично била в рельс, пока не приходил к длинному общему столу под навесом первый посетитель. И если это был один из ее любимцев, то она обязательно подкладывала ему в тарелку самые лакомые кусочки, приговаривая: «Кто первым встал, тому бог подал». Мужики потешались над простотой поварихи, шутливо поправляя: «Аверьяновна, не бог, а богиня подает. Ты же у нас богиня. И не еду подает, а тапочки. Небось своему Власову уже давно все подала». – «Привези себе бабу – узнаешь, чего она по утрам подает», – отшучивалась в ответ Аверьяновна.
Вот и сейчас, нисколько не смущаясь присутствием Тони, спросила у Сергея:
– Твоя девка? Хорошенькая!
Тоня смешливо фыркнула, на что Аверьяновна тут же отреагировала:
– Значит, будешь! Ему-то пора, а то все таскается...
И понимай как хочешь, где он таскается – по тайге или по девкам.
Палатка студентки-геолога Людмилы стояла недалеко от кухни. Хозяйка была на работе. Тоня вошла первой, огляделась. У входа металлическая печка со стопкой поленьев перед ней, напротив самодельный столик, застеленный клеенкой, и три чурки перед ним вместо табуреток, далее по обеим сторонам палатки невысокие спальные нары из распиленных пополам бревен. Место студентки аккуратно застелено серым пледом поверх спального мешка, нары Тони белеют свежим деревом.
– Вот и мой дом, – весело произнесла Тоня, с облегчением бросая на нары свернутый спальник.
Сергей пристроил рядом ее рюкзак и сумку. Присели на пустые нары.
– Попозже приходи к нам, посмотришь, как мы с дедом обживемся, – пригласил он девушку.
Она согласно кивнула. Затем, неотрывно глядя Сергею в глаза, взяла его ладонь в свои ладошки.
– Спасибо тебе, Сережа. Здесь, в коллективе, я новенькая, но благодаря тебе совсем не чувствую этого. через знакомство с тобой как-то незаметно, естественным образом стала своей в партии. Продолжим дружбу, не бросишь меня?
Он осторожно высвободил руку из ее ладоней и крепко сжал их.
