Глава 7
Заканчивалось лето семьдесят третьего года. Виктор, у которого очередной отпуск выпал на сентябрь, уже предвкушал поездку в Аджарию по путёвке, которую ему пообещал Михно. По возвращении нужно было провести отчётно-выборное собрание, как он надеялся, последнее в своей шахтовой комсомольской жизни, поскольку разговоры о переводе его в горком комсомола велись уже давно.
Неторопливо и дотошно он готовился к передаче дел за весь свой срок секретарства, а это, что ни говори, целых четыре года. Помнил Виктор, как сам он мучился с грудой бумаг, доставшихся ему в полном беспорядке, и потому решил не повторять чужих ошибок, оставить сменщику документацию в надлежащем виде. Устав от бумажной работы, он положил документы в сейф и отправился в шахтком: надо было уточнить сроки путёвки, а по возможности и выкупить её, узнать, как добираться до той далёкой Аджарии, точнее до Батуми. В его жизни этот курорт был первым, и потому следовало тщательно продумать все нюансы поездки за тридевять земель. Где-то в глубине души у Виктора сидела смутная тревога. Но уже в первые минуты разговора Михно убедил его ничего не бояться и ехать смело.
– На поезде доберёшься из Кемерова через Новосибирск до Батуми, а там выйдешь на берег, глянешь в сторону Турции и наверняка увидишь янычаров с кривыми саблями. Но ты их не бойся: они до тебя не доберутся, потому что будут за морем! – И председатель шахткома весело расхохотался. – А чтобы ты не сомневался, ехать или нет, знай: мы даём тебе льготную путёвку, за полцены. Ну где у тебя будет ещё такая возможность? Посмотришь, как грузины там живут, да нам потом расскажешь.
Когда этот вопрос был решён, Михно заговорил серьёзным тоном:
– На тебя положили глаз в горкоме комсомола, но прежде чем ты уйдёшь туда, мы тебя примем в партию. Это, скорее всего, будет в конце октября – как раз закончится твой кандидатский стаж. Александр Григорьевич обещал подготовить к этому парткому все документы на тебя. Так что не волнуйся там, отдыхай! А в ноябре или в начале декабря мы должны провести отчётно-выборное собрание: тебя поблагодарим, а кого надо – изберём. Вот после отпуска ты этим и займёшься...
– Всё ясно, Алексей Борисыч. Я пошёл?
– Да нет, дружок. Есть ещё один вопрос, горящий!
– Это где у нас горит? – удивился Виктор. – Вроде шахта работает стабильно, звезда на комбинате сияет день и ночь...
– С шахтой всё в порядке, а вот в пионерском лагере завтра закрытие летнего сезона. Надо привезти подарки детям, вручить их, провести торжественное закрытие с выносом красного знамени. А потом, если душа пожелает, можешь остаться на прощальный бал. Как смотришь на такое мероприятие?
– Это лагерь «Рассвет»?
– Да. Ты там, кажется, бывал со своими оперативниками.
– В прошлом году были там в июле, но закрывали сезон без меня.
– Тогда и я ездил на закрытие, но в этот раз не могу: дела профсоюзные не позволяют. А ты готов?
– Да я-то готов, а вот...
– Подарки уже подготовили: книжки, игрушки, тортики закупили. Завтра часов в десять машина пойдёт в лагерь и ты с ней. Всё сдашь директору под подпись. Да ты же её знаешь, наверное, Валентину Дмитриевну Калинину?
– Как же, как же. Это которая дома директор, а муж её только механик?
– Чертяка, запомнил! – Михно, смеясь, хлопнул Виктора по плечу. – Теперь посмотришь, какой она директор в пионерском лагере. Я не знаю, будет ли оттуда транспорт вечером, но на следующее утро машина пойдёт. Повезёт кое-какое оборудование из столовой, пионерскую атрибутику, баяны, горны и тому подобное. Вот ты с ней и вернёшься.
Подарки, а вместе с ними и Виктора работники лагеря встретили радушно. После этого директор и старшая пионервожатая объяснили ему план работы на последний день сезона:
– В шестнадцать часов, сразу после полдника, торжественная линейка, вручение подарков детям, спуск флага, который вам, Виктор, вместе с лучшими пионерами и комсомольцами надо будет торжественно вынести с линейки под барабанный бой.
Слова директора звучали кратко, чётко, именно так отдавал команды студентам политеха заведующий кафедрой военной подготовки майор Шевцов. «Пожалуй, эта женщина могла бы командовать взводом», – едва сдерживая улыбку, подумал Виктор.
– Вечером у старшеотрядников прощальный бал, а малышей мы уложим спать, – продолжал директор. – Приглашаем вас на бал, тем более у нас кавалеры наперечёт: сторож, которому уже за шестьдесят, физрук, да и тот отпросился на день раньше по семейным делам. Так что надеемся только на вас, Виктор.
– А я вроде видел Виктора Александровича и ещё какого-то мужчину. Чем не кавалеры?
– Да это наши со старшей пионервожатой Галиной Николаевной мужья. Ну какие они кавалеры?! Они будут при нас. Оставайтесь, Виктор, а завтра до обеда вы уедете с первой машиной...
В просторной, с окнами в половину стены столовой все столы после праздничного ужина были отставлены в сторону, а на освободившейся площади танцевали неожиданно повзрослевшие за сезон ребята и девчата. Десять – пятнадцать худощавых высоких пареньков приглашали девочек на танго, но едва начинал звучать вальс, как они спешно бросали своих дам и искали спасения у стен (вопреки популярной в то время песне: «Стоят девчонки, стоят в сторонке...»).
– Да, эта наша беда, – грустно признала старшая пионервожатая. – Учили ребят играть в футбол, волейбол, а вот не догадались научить танцевать вальс. Так и останутся неучами...
– Захотят – сами научатся, – отчеканил директор лагеря. – А вы что не танцуете, Виктор?
– Да как-то неудобно. Всё же дети... – смутился он.
– Не скажите! Тут такие невесты есть! – игриво заметила вожатая. – А не танцует он, Валентина Дмитриевна, наверное, потому, что не был в компании наших мужчин. Может быть, я его провожу туда?
Молча пожав плечами, Калинина пошла вглубь кухни, к поварам.
– Вот, товарищи, вам пополнение.
Вожатая буквально подтолкнула Виктора в комнату, где за столом сидели ранее замеченные им мужчины. На столе стояла початая бутылка коньяка, на блюдце лежал виноград, яблоки и несколько плиток шоколада (точно такой Виктор вёз в лагерь с шахты).
– Третьим будешь? – Незнакомый мужчина встал из-за стола и протянул руку: – Геннадий Иванович.
– А меня зовут Виктор.
– Ну садись, Виктор, вот сюда, тут и стопочка тебя уже дожидается.
Выпили. Калинин всё это время сидел молча, поглядывая на прибывшего. Наконец заговорил:
– Я знаю, что ты комсоргом у нас на шахте. А это не ты меня провожал домой, когда мы лаву обмывали на третьем участке? Давно хотел спросить, да всё повода не было.
– Когда это было, Виктор Александрович! Человек человеку – друг, товарищ и...
– ...волк! – спешно вставил Геннадий и пьяно расхохотался.
Когда содержимое бутылки закончилось и речь зашла о второй, Виктор поднялся:
– Спасибо, товарищи, но я больше не могу с вами оставаться, мне нужно там быть! – И он, чуть поклонившись, вышел.
От директорского домика, где они выпивали, до столовой было не более пятидесяти метров. С одной стороны деревянного тротуара были заросли кустарника, а с другой открывалось широкое пространство, где располагалась волейбольная площадка, турники, качели, футбольное поле.
– Ну вот теперь вы должны себя показать во всей красе, а то эти мальчишки только толкутся на месте! – Голос старшей вожатой звучал так легко и весело, что у Виктора невольно возникла догадка, что и она побывала в гостях у мужчин в директорском домике. – Приглашайте на вальс наших красавиц, вон они в сторонке стоят, первоотрядницы. Вальс танцуете?
– Немного умею, – скромно отозвался Виктор, и на память ему пришла та новогодняя ночь, когда супруги Дацук учили его танцевать.
Сейчас у него уже не было стеснения, даже появилось желание испытать себя в танце. Приглядевшись, он выбрал стоявшую с края девушку с русыми волосами, красиво собранными на затылке. Она неохотно принимала участие в беседе подруг, а миловидное лицо порой озаряла какая-то загадочная улыбка.
Пожалуй, эта улыбка и предопределила его выбор. Поправив ремень, он подошёл к девушке и пригласил на танец. Ободзинский заливался соловьём, нахваливая «эти глаза напротив», а они всё танцевали. В паузы, когда переставляли пластинку, Виктор уже не отпускал свою партнёршу, хотя краем глаза замечал, с какой завистью смотрели на них её подружки.
Наконец кто-то громко возмутился засильем вальса, скрипнула иголка по пластинке, и наступила тишина. Пока распорядители выбирали подходящую мелодию, Виктор оставил девушку и подошёл к своей прежней женской компании. Та так же стояла чуть в глубине кухни, наблюдая за происходящим.
– А у вас отменный вкус и прекрасное чутьё, молодой человек. – Голос директора звучал с плохо скрытой иронией.
– Ну почему же, Валентина Дмитриевна, это я по наитию, без всякого расчёта, – попытался отшутиться Виктор.
– Почему? Ну, во-первых, вы выбрали самую красивую девушку. А главное, она дочка нашего директора. Да-да, Леночка Брагина! Вам не страшно?
Виктор густо покраснел, а женщины громко рассмеялись.
Щелчок в динамике – и в зале зазвучала проникновенная мелодия «Одинокий пастух» в исполнении оркестра Джеймса Ласта. Виктор ещё не избавился от смущения, а к нему уже смело подошла его партнёрша. И, чуть присев, пригласила на танец.
– Леночка, это же неудобно, это же не белый танец, – попыталась образумить девушку вожатая, но та только усмехнулась в ответ:
– Галина Николаевна, завтра мы все разъедемся и больше никогда не увидимся. Так зачем портить предрассудками приятные минуты?
Когда она с кавалером пошла на круг, Калинина с ехидной улыбочкой поддела подругу:
– Ну что, Галя, скушала? Девочка-то с характером растёт!
– Вы о ком это?
К женщинам подошли их мужья. Видимо, расправившись со всеми своими запасами, теперь и они решили повеселиться.
– Да ни о ком, это у нас своё, – ушла от ответа Калинина.
Время перевалило за полночь, но прощальный вечер продолжался, и чаще всего приглашал танцевать всех желающих «Одинокий пастух». Виктор, которому эта девушка сразу понравилась, был готов всерьёз ухаживать за ней и прямо сейчас, и потом, когда найдёт её в городе. Но жёсткая реплика директора лагеря как-то остудила его пыл. Теперь он танцевал молча, а Лена с недоумением смотрела на кавалера, который ещё полчаса назад был таким весёлым, галантным и остроумным.
И вдруг совсем рядом, под окнами столовой, раздались ружейные выстрелы. Один, другой, третий. Визгнув, замолчала музыка, внутрь помещения полетели разбитые стекла. Большой зал, ещё недавно полный мелодичных звуков, разговоров и смеха, теперь сотрясал рёв испуганных детей.
– Лечь! Всем лечь на пол! На улицу не выходить!
Оставив партнёршу, Виктор бросился к двери и запер её на засов. Вожатые и воспитатели, бывшие в зале, тоже принялись укладывать детей на пол. Когда стрельба прекратилась, на улице послышался громкий пьяный хохот. А потом снова зазвучали выстрелы, но теперь, похоже, стреляли в воздух. Виктор побежал к тому месту, где стояли руководители лагеря, но никого не нашёл. Он рванул на себя рубильник, и в зале погас свет. Ещё громче закричали перепуганные дети.
Около получаса продолжалось это безумие, после чего мужские голоса стали удаляться в угол лагеря, где стояли две палатки работников столовой. Изредка и оттуда ещё доносились выстрелы. Вожатые и воспитатели в зале начали проверять состояние ребятишек. К счастью, никто не пострадал. Виктор оглядывался по сторонам, пытаясь в полутьме найти Лену, но в это время его самого нашла Калинина.
– Виктор, вот ключ от моего домика. Там есть телефон. Вы должны немедленно пройти туда, пока эти бандиты успокоились, и позвонить в милицию!
Голос директора отдавал металлом, да Виктор и сам понимал, что нельзя терять драгоценных минут затишья. Взяв ключ, он обернулся на стоящих рядом мужчин:
– А у вас не появилось желания сходить туда?
– Нет, мы тут будем. – Заметно протрезвевший Геннадий растерянно смотрел то на комсорга, то на женщин. – Видишь, сколько детей? Их же охранять надо...
– Подвиги совершать надо в одиночку, Виктор, – выдал фразу Калинин. – А когда героев много – это уже колхоз!
– Ладно, я пошёл... Какой выход на город? – Виктору было не столько страшно, сколько стыдно за этих взрослых людей, в трудную минуту не сумевших преодолеть свою трусость.
Он уже подходил к двери, как его догнала Лена. Схватив Виктора за руку и дрожа всем телом, она последовала за ним.
– Лена! Вернись! Куда ты? Вернись!
Но эти истошные крики сзади уже не могли её остановить. На пороге Виктор попытался отстранить её от себя:
– Тебе нельзя туда, там опасно! Там стреляют!
– А тебе можно?
– Мне можно и нужно: я большой... в смысле, взрослый, а ты ещё ребёнок!
– Я не ребёнок... Я пойду с той стороны, где не опасно...
– Да там везде опасно, Лена!
– А если ты не дозвонишься до милиции, то что? А я обязательно дозвонюсь до папы, и уж он-то всю милицию сюда отправит, ещё и сам приедет!
– Ладно, пойдём, но сначала я всё проверю. Они, похоже, ушли к поварам, в кустах никого нет. Поэтому ты пойдёшь от меня справа, двигайся со мной нога в ногу...
Они добрались до домика, вошли, и Виктор принялся накручивать телефон. Дежурный бачатской милиции выслушал его рассказ спокойно, как будто такие происшествия случаются у них каждый день. А потом заявил, что сейчас машина на выезде, но часа через два-три они подъедут, и посоветовал «не высовываться».
– Ну спасибо, научил! – съязвил Виктор.
Следующий его звонок был по 02. Дежурный был серьёзен и заверил, что немедленно направит в лагерь оперативную группу, но из центра Белова они будут добираться около двух часов...
– А теперь я позвоню! – сказала Лена и решительно взяла трубку. – Папа, папочка! – заговорила она почти сразу. – У нас тут стреляют, мне страшно, папа!
Виктор не слышал слов директора, но по лицу девушки понял, что отец её успокаивает.
– Витя, теперь папа хочет с вами говорить, – передала ему трубку Лена.
– Да, Виктор Евгеньевич, это я.
Он вкратце изложил ситуацию, что сложилась в лагере, сообщил о разговоре с милиционерами.
– Я всё понял. Витя, я надеюсь на тебя! Лену не отпускай от себя! Я бы сам приехал, но, пока придёт за мной машина, пройдёт немало времени. А я позвоню во второе отделение – они мигом примчат через гору, им тут совсем рядом!
– Вы не волнуйтесь, вроде всё успокоилось. А мы их дразнить не станем, будем ждать подмогу.
Через час к лагерю скрытно подъехали две милицейские машины, которые Виктор встретил у ворот. А ещё через полчаса милиционеры вели под конвоем всех пятерых налётчиков. Они были в наручниках.
* * *
Приём в партию был последним вопросом заседания. После голосования многие члены парткома подходили к Виктору и крепко жали ему руку, желали удачи.
Когда в кабинете вместе с Виктором остались только директор, парторг и председатель шахткома, Маркин сказал:
– Видишь, Виктор, какие изменения в твоей жизни происходят? В основном положительные, а это значит, что ты идёшь по жизни верным курсом. Ещё в прошлом году тобой интересовались в горкоме комсомола на предмет перехода на постоянную работу в аппарат. Мы не возражали, но попросили год отсрочки, чтобы ты закрепил достижения своих комсомольцев, подготовил себе достойную смену, наконец, чтобы получил именно у нас партийный билет. А это показатель работы нашей парторганизации – растим достойные кадры партии! В общем, всё намеченное мы с тобой выполнили, так что теперь тебя можем благословить на новую работу!
– Но, Александр Григорьевич, – перебил парторга Михно, – ведь мы ещё отчётно-выборное собрание не провели.
– Я помню. В конце октября, аккурат перед Днём комсомола, и проведём это собрание. И ты, товарищ Кузнецов, будешь свободен от обязанностей комсорга. Хотим избрать на твоё место Павла Лисьева. У него уже был один заход на эту должность, но тогда горком не утвердил его. А сейчас, похоже, они по-другому смотрят на него – дают добро. А ты сам-то не возражаешь? Ну и лады! И ещё. В начале декабря состоится очередная городская комсомольская конференция, где, скорее всего, будет официально озвучено предложение о переводе тебя в аппарат горкома ВЛКСМ. Только вот один вопрос возникает. Как ты, Виктор, отнесёшься к тому, что на эту конференцию ты поедешь уже вроде как разжалованный секретарь? Обид не будет, если делегацию наших комсомольцев возглавит Лисьев?
– Ни в коем случае! – твёрдо заявил Виктор. – Я всё понимаю, не ребёнок же!
– Вот и хорошо, Виктор Егорович, – одобрил его слова молчавший до сих пор директор. – Амбиции и лишний гонор могут только помешать серьёзному делу. Там, кажется, имеют перспективу видеть тебя на месте второго секретаря. Так, нет, Александр Григорьевич?
– Да, так мне Быков говорил. Только у них какая-то задержка получается с запросом из Москвы, но это только на два-три месяца, не больше. Главное, что вопрос решён в принципе. Вот так, глядишь, товарищи, будет наш Витя Кузнецов когда-нибудь большим руководителем, вспомнит этот наш партком и улыбнётся. Ну а пока он в горкоме с бумагами повоюет, узнает структуру комсомола города, будет готовить комсомольцев городских к новым трудовым подвигам.
И уже совсем серьёзно Брагин продолжил свой наказ:
– Смотри, Виктор, не потеряйся на новом поприще. Шахтёры тебя приняли и поняли, я думаю, и в партийно-комсомольской работе ты себя найдёшь. Возраст у тебя самый подходящий для хорошего старта. Кстати, я ведь тоже ухожу с шахты в будущем году. Предложение давно поступило – зовут на повышение, а раз зовут – надо идти! Потом, глядишь, лет через десять – двадцать где-нибудь встретимся, вот тогда и доложишь, как жил, что делал. А может быть, мне придётся тебе докладывать, если высоко заберёшься, у нас ведь всякое бывает! Но одно учти: у меня память хорошая и я долго собираюсь жить! Я ведь спортсмен по жизни: лыжи, бег, борьба...
– Я тоже спортсмен, Виктор Евгеньевич, только я футболом занимался и боксом...
– Ведь этот наш спортсмен, Виктор Евгеньевич, в шестьдесят девятом насильника одним ударом в нокаут отправил! – вставил Михно. – Расстреляли того злодея!
– Туда ему и дорога, чтобы хорошим людям жить не мешал! Тогда ты не подкачал, этим летом проявил себя достойно в пионерском лагере, за что тебе в горотделе милиции на День комсомола должны вручить почётную грамоту и денежную премию. Заслужил! Особая благодарность тебе, что детей уберёг от бандитов, в том числе и дочку мою. В таких делах и закаляется мужской характер. А шахту и своих товарищей не забывай, потому как именно с ними ты рос и мужал, они твой тыл, крепкий, надёжный тыл!
Комсомольская отчётно-выборная конференция на этот раз прошла совсем по-домашнему. Не было гостей из горкома, не было и директора: в объединении шло какое-то совещание. Выступив с небольшим отчётным докладом, Виктор предложил комсомольцам избрать комсоргом на новый отчётный период Павла Лисьева. По одобрительному гулу, прошедшему по залу, стало ясно, что эта кандидатура нашла у молодёжи поддержку.
Сразу после праздника Виктор намеревался передать Павлу все документы, но рано утром, как раз в день рождения комсомола, его на скорой помощи доставили в больницу Нового Городка – аппендицит. Прикованный к больничной койке, он пропустил городскую конференцию и потом ещё неделю пытался освоить ходьбу с тростью, которую ему доставили прямо в палату по распоряжению Михно. А ещё была передана просьба сразу после выписки из больницы появиться на шахте, чтобы наконец передать дела новому комсоргу.
Прямо в больницу замполит горотдела милиции доставил почётную грамоту в красивой рамке и конверт с премией, которые и вручил Виктору в присутствии больных и врачей.
На следующий день после выписки Виктор явился на шахту и больше часа ходил по кабинетам, пожимая руки товарищам, принимая пожелания скорейшего окончательного выздоровления. Потом они с Павлом засели за работу. А сразу после обеда в кабинете раздался звонок, приятный женский голос попросил к телефону Виктора Кузнецова.
– Виктор Егорович, завтра в десять часов Виктор Николаевич хочет встретиться с вами в горкоме комсомола, познакомиться ближе и обсудить некоторые важные вопросы.
– Понял, буду! – выпалил Виктор.
Павел, который сидел рядом и слышал весь разговор, прямо заявил:
– Пойдёшь к нему – назад не вернёшься!
– Ох как страшно говоришь, будто на смерть посылаешь!
– Да нет, Витя, я к тому это говорю, что сегодня мы с тобой дела здесь закончим – бери свои вещи, обойди ещё раз руководство, попрощайся по-доброму, а завтра – в горком! Потом тебе будет уже некогда да и незачем сюда возвращаться – сколько там, всего неделя останется до Нового года? Да не забудь взять в отделе кадров трудовую книжку. А вообще, Витёк, работалось с тобой легко, дай бог и на будущее сохранить такие отношения. Только ты теперь будешь смотреть на нас с немалой горки. Но сильно-то не зазнавайся, а то приедем всем комитетом и шею намоем прямо в твоём горкоме! – И он громко рассмеялся своей шутке, а потом, посерьёзнев, добавил: – Давай-ка навалимся на бумаги – и ступай по кабинетам. Прощаться надо по-доброму...
С каким-то новым, ранее неведомым чувством переступил Виктор накануне нового, тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года порог городского комитета ВЛКСМ. Десятки, если не сотни раз бывал он здесь по разным вопросам, но сегодня шёл совсем с другим настроением: с таким чувством человек идёт, когда знает, что здесь его ждут, что здесь будет его дом, его крепость.
Миновав кабинет заведующего учётом, он смело открыл дверь к Просину:
– Здравствуй, Виктор Иванович! Прибыл по вызову.
– Что прибыл – хорошо, но вызывал тебя не я, а первый – Виктор Николаевич. Раздевайся, обогрейся, ещё есть пятнадцать минут – заодно и покалякаем. А усы-то у тебя какие роскошные! Ты что же, на «Песняров» хочешь походить? Отрастишь их до самого подбородка?
– Нет, не хочу. Когда они болтаются где-то у шеи – некрасиво, какая-то обречённость в таких усах: усы отпустил – руки опустил!
– Ну так ты их, как у Будённого, вверх закручивай. Глядишь, на день рождения тебе и саблю подарят!
– До маршальских усов я не дотяну, шерсти на голове не хватит… Да ведь я их для чего отрастил-то?
– Как для чего? Для красоты, наверное. – И Просин весело хохотнул. – Тут все городские комсомолочки на них будут заглядываться и враз женят тебя!
– Пусть попробуют только! Тебя же не женили! А помнишь наш разговор четыре года назад? Все твои советы я обещал наматывать на ус. Вот и отрастил их, а теперь наматываю на них все твои мудрости и премудрости!
– Ах ты, чертяка! Сколько лет прошло, я уже и забыл про тот разговор. Ладно, Виктор, время подходит, ступай к Виктору Николаевичу. А я тут закончу всю эту бумажную волокиту да потом буду сдавать тебе дела.
– Мне? Меня что, заворгом сюда берут? – В голосе Кузнецова звучало некоторое разочарование.
– Ладно, поперёд батьки в пекло не лезь. Первый тебе всё объяснит.
– Проходи, проходи, Виктор Егорович! – Голос первого секретаря звучал по-доброму, заинтересованно. – Как здоровье? Мы прослышали, что тебя подрезали немного? Ну да это не смертельно, вон уже без тросточки ходишь, на своих ногах. Садись – говорить будем!
Сжато и по-деловому Быков объяснил задачу, которую придётся решать Виктору в первое время в аппарате горкома:
– Хотим назначить тебя вторым секретарём – будешь отвечать за работу комсомольцев на промышленных предприятиях города. Сергея, нашего второго, приглашают в Москву, да из-за праздников всё чуть откладывается – на месяц, на два. А ты пока примешь дела у Просина, ознакомишься с карточками, с другой документацией, в общем, поработаешь на земле, узнаешь жизнь городского комсомола изнутри. А как только Москва отзовёт Сергея, заступишь на его место. Как с жильём?
– Комната в общежитии на Новом Городке...
– Далековато. Я думаю, сразу после праздника мы этот вопрос решим: тоже комната, но уже со всеми удобствами, горячей водой! На Новом-то Городке горячую воду берёте из батарей?
– Да, есть такие умельцы, сделали как могли.
– Пока не женат, поживёшь в общежитии. А как женишься – сыграем комсомольско-молодёжную свадьбу и дадим ордер на двухкомнатную квартиру, как говорится, на перспективу.
– Спасибо, это заманчиво...
– Что-то хочешь спросить? – Увидев, что его собеседник замялся с вопросом, первый живо поинтересовался: – В шахту-то не тянет? Ты же вроде горный инженер?
– Знаете, первое время сильно хотелось, но потом работа так затянула, что про шахту стал вспоминать меньше.
– Оно и понятно: живая работа всегда интереснее. Но если вдруг всё же потянет в забой, всегда сможешь туда вернуться, только не комсоргом, конечно, а парторгом, например, инженером по технике безопасности, председателем шахткома, если тебя, конечно, рабочие выберут. Они ведь тоже залётных не особо уважают – своих, проверенных выбирают! А если захочешь на производство вернуться, то знай, что ты за эти четыре с лишним года заметно отстал от шахтёрской жизни: техника новая поступает, новые технологии...
– И на сколько лет работы я могу рассчитывать здесь?
– Твёрдого срока нет: два-три года, может быть пять… Как проявишь себя.
– А потом?
– Потом? Хорошо, давай все вопросы на берегу обсудим. Видишь, нашего Сергея берут в Москву, но это уже высший пилотаж. В горком партии могут пригласить. В милицию.
– Меня уже приглашали.
– Да, наслышан о твоих подвигах на этом поприще – молодец! Молодой, здоровый – прямая дорога в уголовный розыск, а можно и замполитом в горотдел или райотдел. Могут пригласить и товарищи из... – Он таинственно поднял указательный палец. – Комсомол всегда считался кузницей кадров для КГБ. Наконец, вон видишь здание горисполкома? Туда многие идут: кто завотделом, кто заместителем председателя, а где-то в председатели попадают. Жизнь – это большая лотерея, только играть в эту игру надо смело, в открытую и по-честному! Мой предшественник, Геннадий Нилович, возглавил комитет народного контроля – ответственная работа! Как в песне: «Молодым везде у нас дорога». Так что дерзай, Виктор Егорович, и оставь трудовую книжку и заявление в приёмной. А после Нового года приходи уже на работу, тогда и примешь дела у Просина. А то сейчас будете торопиться да ещё дров наломаете. Всё! Свободен! С наступающим Новым годом!
И он крепко пожал Виктору руку на прощание.
Заканчивалось лето семьдесят третьего года. Виктор, у которого очередной отпуск выпал на сентябрь, уже предвкушал поездку в Аджарию по путёвке, которую ему пообещал Михно. По возвращении нужно было провести отчётно-выборное собрание, как он надеялся, последнее в своей шахтовой комсомольской жизни, поскольку разговоры о переводе его в горком комсомола велись уже давно.
Неторопливо и дотошно он готовился к передаче дел за весь свой срок секретарства, а это, что ни говори, целых четыре года. Помнил Виктор, как сам он мучился с грудой бумаг, доставшихся ему в полном беспорядке, и потому решил не повторять чужих ошибок, оставить сменщику документацию в надлежащем виде. Устав от бумажной работы, он положил документы в сейф и отправился в шахтком: надо было уточнить сроки путёвки, а по возможности и выкупить её, узнать, как добираться до той далёкой Аджарии, точнее до Батуми. В его жизни этот курорт был первым, и потому следовало тщательно продумать все нюансы поездки за тридевять земель. Где-то в глубине души у Виктора сидела смутная тревога. Но уже в первые минуты разговора Михно убедил его ничего не бояться и ехать смело.
– На поезде доберёшься из Кемерова через Новосибирск до Батуми, а там выйдешь на берег, глянешь в сторону Турции и наверняка увидишь янычаров с кривыми саблями. Но ты их не бойся: они до тебя не доберутся, потому что будут за морем! – И председатель шахткома весело расхохотался. – А чтобы ты не сомневался, ехать или нет, знай: мы даём тебе льготную путёвку, за полцены. Ну где у тебя будет ещё такая возможность? Посмотришь, как грузины там живут, да нам потом расскажешь.
Когда этот вопрос был решён, Михно заговорил серьёзным тоном:
– На тебя положили глаз в горкоме комсомола, но прежде чем ты уйдёшь туда, мы тебя примем в партию. Это, скорее всего, будет в конце октября – как раз закончится твой кандидатский стаж. Александр Григорьевич обещал подготовить к этому парткому все документы на тебя. Так что не волнуйся там, отдыхай! А в ноябре или в начале декабря мы должны провести отчётно-выборное собрание: тебя поблагодарим, а кого надо – изберём. Вот после отпуска ты этим и займёшься...
– Всё ясно, Алексей Борисыч. Я пошёл?
– Да нет, дружок. Есть ещё один вопрос, горящий!
– Это где у нас горит? – удивился Виктор. – Вроде шахта работает стабильно, звезда на комбинате сияет день и ночь...
– С шахтой всё в порядке, а вот в пионерском лагере завтра закрытие летнего сезона. Надо привезти подарки детям, вручить их, провести торжественное закрытие с выносом красного знамени. А потом, если душа пожелает, можешь остаться на прощальный бал. Как смотришь на такое мероприятие?
– Это лагерь «Рассвет»?
– Да. Ты там, кажется, бывал со своими оперативниками.
– В прошлом году были там в июле, но закрывали сезон без меня.
– Тогда и я ездил на закрытие, но в этот раз не могу: дела профсоюзные не позволяют. А ты готов?
– Да я-то готов, а вот...
– Подарки уже подготовили: книжки, игрушки, тортики закупили. Завтра часов в десять машина пойдёт в лагерь и ты с ней. Всё сдашь директору под подпись. Да ты же её знаешь, наверное, Валентину Дмитриевну Калинину?
– Как же, как же. Это которая дома директор, а муж её только механик?
– Чертяка, запомнил! – Михно, смеясь, хлопнул Виктора по плечу. – Теперь посмотришь, какой она директор в пионерском лагере. Я не знаю, будет ли оттуда транспорт вечером, но на следующее утро машина пойдёт. Повезёт кое-какое оборудование из столовой, пионерскую атрибутику, баяны, горны и тому подобное. Вот ты с ней и вернёшься.
Подарки, а вместе с ними и Виктора работники лагеря встретили радушно. После этого директор и старшая пионервожатая объяснили ему план работы на последний день сезона:
– В шестнадцать часов, сразу после полдника, торжественная линейка, вручение подарков детям, спуск флага, который вам, Виктор, вместе с лучшими пионерами и комсомольцами надо будет торжественно вынести с линейки под барабанный бой.
Слова директора звучали кратко, чётко, именно так отдавал команды студентам политеха заведующий кафедрой военной подготовки майор Шевцов. «Пожалуй, эта женщина могла бы командовать взводом», – едва сдерживая улыбку, подумал Виктор.
– Вечером у старшеотрядников прощальный бал, а малышей мы уложим спать, – продолжал директор. – Приглашаем вас на бал, тем более у нас кавалеры наперечёт: сторож, которому уже за шестьдесят, физрук, да и тот отпросился на день раньше по семейным делам. Так что надеемся только на вас, Виктор.
– А я вроде видел Виктора Александровича и ещё какого-то мужчину. Чем не кавалеры?
– Да это наши со старшей пионервожатой Галиной Николаевной мужья. Ну какие они кавалеры?! Они будут при нас. Оставайтесь, Виктор, а завтра до обеда вы уедете с первой машиной...
В просторной, с окнами в половину стены столовой все столы после праздничного ужина были отставлены в сторону, а на освободившейся площади танцевали неожиданно повзрослевшие за сезон ребята и девчата. Десять – пятнадцать худощавых высоких пареньков приглашали девочек на танго, но едва начинал звучать вальс, как они спешно бросали своих дам и искали спасения у стен (вопреки популярной в то время песне: «Стоят девчонки, стоят в сторонке...»).
– Да, эта наша беда, – грустно признала старшая пионервожатая. – Учили ребят играть в футбол, волейбол, а вот не догадались научить танцевать вальс. Так и останутся неучами...
– Захотят – сами научатся, – отчеканил директор лагеря. – А вы что не танцуете, Виктор?
– Да как-то неудобно. Всё же дети... – смутился он.
– Не скажите! Тут такие невесты есть! – игриво заметила вожатая. – А не танцует он, Валентина Дмитриевна, наверное, потому, что не был в компании наших мужчин. Может быть, я его провожу туда?
Молча пожав плечами, Калинина пошла вглубь кухни, к поварам.
– Вот, товарищи, вам пополнение.
Вожатая буквально подтолкнула Виктора в комнату, где за столом сидели ранее замеченные им мужчины. На столе стояла початая бутылка коньяка, на блюдце лежал виноград, яблоки и несколько плиток шоколада (точно такой Виктор вёз в лагерь с шахты).
– Третьим будешь? – Незнакомый мужчина встал из-за стола и протянул руку: – Геннадий Иванович.
– А меня зовут Виктор.
– Ну садись, Виктор, вот сюда, тут и стопочка тебя уже дожидается.
Выпили. Калинин всё это время сидел молча, поглядывая на прибывшего. Наконец заговорил:
– Я знаю, что ты комсоргом у нас на шахте. А это не ты меня провожал домой, когда мы лаву обмывали на третьем участке? Давно хотел спросить, да всё повода не было.
– Когда это было, Виктор Александрович! Человек человеку – друг, товарищ и...
– ...волк! – спешно вставил Геннадий и пьяно расхохотался.
Когда содержимое бутылки закончилось и речь зашла о второй, Виктор поднялся:
– Спасибо, товарищи, но я больше не могу с вами оставаться, мне нужно там быть! – И он, чуть поклонившись, вышел.
От директорского домика, где они выпивали, до столовой было не более пятидесяти метров. С одной стороны деревянного тротуара были заросли кустарника, а с другой открывалось широкое пространство, где располагалась волейбольная площадка, турники, качели, футбольное поле.
– Ну вот теперь вы должны себя показать во всей красе, а то эти мальчишки только толкутся на месте! – Голос старшей вожатой звучал так легко и весело, что у Виктора невольно возникла догадка, что и она побывала в гостях у мужчин в директорском домике. – Приглашайте на вальс наших красавиц, вон они в сторонке стоят, первоотрядницы. Вальс танцуете?
– Немного умею, – скромно отозвался Виктор, и на память ему пришла та новогодняя ночь, когда супруги Дацук учили его танцевать.
Сейчас у него уже не было стеснения, даже появилось желание испытать себя в танце. Приглядевшись, он выбрал стоявшую с края девушку с русыми волосами, красиво собранными на затылке. Она неохотно принимала участие в беседе подруг, а миловидное лицо порой озаряла какая-то загадочная улыбка.
Пожалуй, эта улыбка и предопределила его выбор. Поправив ремень, он подошёл к девушке и пригласил на танец. Ободзинский заливался соловьём, нахваливая «эти глаза напротив», а они всё танцевали. В паузы, когда переставляли пластинку, Виктор уже не отпускал свою партнёршу, хотя краем глаза замечал, с какой завистью смотрели на них её подружки.
Наконец кто-то громко возмутился засильем вальса, скрипнула иголка по пластинке, и наступила тишина. Пока распорядители выбирали подходящую мелодию, Виктор оставил девушку и подошёл к своей прежней женской компании. Та так же стояла чуть в глубине кухни, наблюдая за происходящим.
– А у вас отменный вкус и прекрасное чутьё, молодой человек. – Голос директора звучал с плохо скрытой иронией.
– Ну почему же, Валентина Дмитриевна, это я по наитию, без всякого расчёта, – попытался отшутиться Виктор.
– Почему? Ну, во-первых, вы выбрали самую красивую девушку. А главное, она дочка нашего директора. Да-да, Леночка Брагина! Вам не страшно?
Виктор густо покраснел, а женщины громко рассмеялись.
Щелчок в динамике – и в зале зазвучала проникновенная мелодия «Одинокий пастух» в исполнении оркестра Джеймса Ласта. Виктор ещё не избавился от смущения, а к нему уже смело подошла его партнёрша. И, чуть присев, пригласила на танец.
– Леночка, это же неудобно, это же не белый танец, – попыталась образумить девушку вожатая, но та только усмехнулась в ответ:
– Галина Николаевна, завтра мы все разъедемся и больше никогда не увидимся. Так зачем портить предрассудками приятные минуты?
Когда она с кавалером пошла на круг, Калинина с ехидной улыбочкой поддела подругу:
– Ну что, Галя, скушала? Девочка-то с характером растёт!
– Вы о ком это?
К женщинам подошли их мужья. Видимо, расправившись со всеми своими запасами, теперь и они решили повеселиться.
– Да ни о ком, это у нас своё, – ушла от ответа Калинина.
Время перевалило за полночь, но прощальный вечер продолжался, и чаще всего приглашал танцевать всех желающих «Одинокий пастух». Виктор, которому эта девушка сразу понравилась, был готов всерьёз ухаживать за ней и прямо сейчас, и потом, когда найдёт её в городе. Но жёсткая реплика директора лагеря как-то остудила его пыл. Теперь он танцевал молча, а Лена с недоумением смотрела на кавалера, который ещё полчаса назад был таким весёлым, галантным и остроумным.
И вдруг совсем рядом, под окнами столовой, раздались ружейные выстрелы. Один, другой, третий. Визгнув, замолчала музыка, внутрь помещения полетели разбитые стекла. Большой зал, ещё недавно полный мелодичных звуков, разговоров и смеха, теперь сотрясал рёв испуганных детей.
– Лечь! Всем лечь на пол! На улицу не выходить!
Оставив партнёршу, Виктор бросился к двери и запер её на засов. Вожатые и воспитатели, бывшие в зале, тоже принялись укладывать детей на пол. Когда стрельба прекратилась, на улице послышался громкий пьяный хохот. А потом снова зазвучали выстрелы, но теперь, похоже, стреляли в воздух. Виктор побежал к тому месту, где стояли руководители лагеря, но никого не нашёл. Он рванул на себя рубильник, и в зале погас свет. Ещё громче закричали перепуганные дети.
Около получаса продолжалось это безумие, после чего мужские голоса стали удаляться в угол лагеря, где стояли две палатки работников столовой. Изредка и оттуда ещё доносились выстрелы. Вожатые и воспитатели в зале начали проверять состояние ребятишек. К счастью, никто не пострадал. Виктор оглядывался по сторонам, пытаясь в полутьме найти Лену, но в это время его самого нашла Калинина.
– Виктор, вот ключ от моего домика. Там есть телефон. Вы должны немедленно пройти туда, пока эти бандиты успокоились, и позвонить в милицию!
Голос директора отдавал металлом, да Виктор и сам понимал, что нельзя терять драгоценных минут затишья. Взяв ключ, он обернулся на стоящих рядом мужчин:
– А у вас не появилось желания сходить туда?
– Нет, мы тут будем. – Заметно протрезвевший Геннадий растерянно смотрел то на комсорга, то на женщин. – Видишь, сколько детей? Их же охранять надо...
– Подвиги совершать надо в одиночку, Виктор, – выдал фразу Калинин. – А когда героев много – это уже колхоз!
– Ладно, я пошёл... Какой выход на город? – Виктору было не столько страшно, сколько стыдно за этих взрослых людей, в трудную минуту не сумевших преодолеть свою трусость.
Он уже подходил к двери, как его догнала Лена. Схватив Виктора за руку и дрожа всем телом, она последовала за ним.
– Лена! Вернись! Куда ты? Вернись!
Но эти истошные крики сзади уже не могли её остановить. На пороге Виктор попытался отстранить её от себя:
– Тебе нельзя туда, там опасно! Там стреляют!
– А тебе можно?
– Мне можно и нужно: я большой... в смысле, взрослый, а ты ещё ребёнок!
– Я не ребёнок... Я пойду с той стороны, где не опасно...
– Да там везде опасно, Лена!
– А если ты не дозвонишься до милиции, то что? А я обязательно дозвонюсь до папы, и уж он-то всю милицию сюда отправит, ещё и сам приедет!
– Ладно, пойдём, но сначала я всё проверю. Они, похоже, ушли к поварам, в кустах никого нет. Поэтому ты пойдёшь от меня справа, двигайся со мной нога в ногу...
Они добрались до домика, вошли, и Виктор принялся накручивать телефон. Дежурный бачатской милиции выслушал его рассказ спокойно, как будто такие происшествия случаются у них каждый день. А потом заявил, что сейчас машина на выезде, но часа через два-три они подъедут, и посоветовал «не высовываться».
– Ну спасибо, научил! – съязвил Виктор.
Следующий его звонок был по 02. Дежурный был серьёзен и заверил, что немедленно направит в лагерь оперативную группу, но из центра Белова они будут добираться около двух часов...
– А теперь я позвоню! – сказала Лена и решительно взяла трубку. – Папа, папочка! – заговорила она почти сразу. – У нас тут стреляют, мне страшно, папа!
Виктор не слышал слов директора, но по лицу девушки понял, что отец её успокаивает.
– Витя, теперь папа хочет с вами говорить, – передала ему трубку Лена.
– Да, Виктор Евгеньевич, это я.
Он вкратце изложил ситуацию, что сложилась в лагере, сообщил о разговоре с милиционерами.
– Я всё понял. Витя, я надеюсь на тебя! Лену не отпускай от себя! Я бы сам приехал, но, пока придёт за мной машина, пройдёт немало времени. А я позвоню во второе отделение – они мигом примчат через гору, им тут совсем рядом!
– Вы не волнуйтесь, вроде всё успокоилось. А мы их дразнить не станем, будем ждать подмогу.
Через час к лагерю скрытно подъехали две милицейские машины, которые Виктор встретил у ворот. А ещё через полчаса милиционеры вели под конвоем всех пятерых налётчиков. Они были в наручниках.
* * *
Приём в партию был последним вопросом заседания. После голосования многие члены парткома подходили к Виктору и крепко жали ему руку, желали удачи.
Когда в кабинете вместе с Виктором остались только директор, парторг и председатель шахткома, Маркин сказал:
– Видишь, Виктор, какие изменения в твоей жизни происходят? В основном положительные, а это значит, что ты идёшь по жизни верным курсом. Ещё в прошлом году тобой интересовались в горкоме комсомола на предмет перехода на постоянную работу в аппарат. Мы не возражали, но попросили год отсрочки, чтобы ты закрепил достижения своих комсомольцев, подготовил себе достойную смену, наконец, чтобы получил именно у нас партийный билет. А это показатель работы нашей парторганизации – растим достойные кадры партии! В общем, всё намеченное мы с тобой выполнили, так что теперь тебя можем благословить на новую работу!
– Но, Александр Григорьевич, – перебил парторга Михно, – ведь мы ещё отчётно-выборное собрание не провели.
– Я помню. В конце октября, аккурат перед Днём комсомола, и проведём это собрание. И ты, товарищ Кузнецов, будешь свободен от обязанностей комсорга. Хотим избрать на твоё место Павла Лисьева. У него уже был один заход на эту должность, но тогда горком не утвердил его. А сейчас, похоже, они по-другому смотрят на него – дают добро. А ты сам-то не возражаешь? Ну и лады! И ещё. В начале декабря состоится очередная городская комсомольская конференция, где, скорее всего, будет официально озвучено предложение о переводе тебя в аппарат горкома ВЛКСМ. Только вот один вопрос возникает. Как ты, Виктор, отнесёшься к тому, что на эту конференцию ты поедешь уже вроде как разжалованный секретарь? Обид не будет, если делегацию наших комсомольцев возглавит Лисьев?
– Ни в коем случае! – твёрдо заявил Виктор. – Я всё понимаю, не ребёнок же!
– Вот и хорошо, Виктор Егорович, – одобрил его слова молчавший до сих пор директор. – Амбиции и лишний гонор могут только помешать серьёзному делу. Там, кажется, имеют перспективу видеть тебя на месте второго секретаря. Так, нет, Александр Григорьевич?
– Да, так мне Быков говорил. Только у них какая-то задержка получается с запросом из Москвы, но это только на два-три месяца, не больше. Главное, что вопрос решён в принципе. Вот так, глядишь, товарищи, будет наш Витя Кузнецов когда-нибудь большим руководителем, вспомнит этот наш партком и улыбнётся. Ну а пока он в горкоме с бумагами повоюет, узнает структуру комсомола города, будет готовить комсомольцев городских к новым трудовым подвигам.
И уже совсем серьёзно Брагин продолжил свой наказ:
– Смотри, Виктор, не потеряйся на новом поприще. Шахтёры тебя приняли и поняли, я думаю, и в партийно-комсомольской работе ты себя найдёшь. Возраст у тебя самый подходящий для хорошего старта. Кстати, я ведь тоже ухожу с шахты в будущем году. Предложение давно поступило – зовут на повышение, а раз зовут – надо идти! Потом, глядишь, лет через десять – двадцать где-нибудь встретимся, вот тогда и доложишь, как жил, что делал. А может быть, мне придётся тебе докладывать, если высоко заберёшься, у нас ведь всякое бывает! Но одно учти: у меня память хорошая и я долго собираюсь жить! Я ведь спортсмен по жизни: лыжи, бег, борьба...
– Я тоже спортсмен, Виктор Евгеньевич, только я футболом занимался и боксом...
– Ведь этот наш спортсмен, Виктор Евгеньевич, в шестьдесят девятом насильника одним ударом в нокаут отправил! – вставил Михно. – Расстреляли того злодея!
– Туда ему и дорога, чтобы хорошим людям жить не мешал! Тогда ты не подкачал, этим летом проявил себя достойно в пионерском лагере, за что тебе в горотделе милиции на День комсомола должны вручить почётную грамоту и денежную премию. Заслужил! Особая благодарность тебе, что детей уберёг от бандитов, в том числе и дочку мою. В таких делах и закаляется мужской характер. А шахту и своих товарищей не забывай, потому как именно с ними ты рос и мужал, они твой тыл, крепкий, надёжный тыл!
Комсомольская отчётно-выборная конференция на этот раз прошла совсем по-домашнему. Не было гостей из горкома, не было и директора: в объединении шло какое-то совещание. Выступив с небольшим отчётным докладом, Виктор предложил комсомольцам избрать комсоргом на новый отчётный период Павла Лисьева. По одобрительному гулу, прошедшему по залу, стало ясно, что эта кандидатура нашла у молодёжи поддержку.
Сразу после праздника Виктор намеревался передать Павлу все документы, но рано утром, как раз в день рождения комсомола, его на скорой помощи доставили в больницу Нового Городка – аппендицит. Прикованный к больничной койке, он пропустил городскую конференцию и потом ещё неделю пытался освоить ходьбу с тростью, которую ему доставили прямо в палату по распоряжению Михно. А ещё была передана просьба сразу после выписки из больницы появиться на шахте, чтобы наконец передать дела новому комсоргу.
Прямо в больницу замполит горотдела милиции доставил почётную грамоту в красивой рамке и конверт с премией, которые и вручил Виктору в присутствии больных и врачей.
На следующий день после выписки Виктор явился на шахту и больше часа ходил по кабинетам, пожимая руки товарищам, принимая пожелания скорейшего окончательного выздоровления. Потом они с Павлом засели за работу. А сразу после обеда в кабинете раздался звонок, приятный женский голос попросил к телефону Виктора Кузнецова.
– Виктор Егорович, завтра в десять часов Виктор Николаевич хочет встретиться с вами в горкоме комсомола, познакомиться ближе и обсудить некоторые важные вопросы.
– Понял, буду! – выпалил Виктор.
Павел, который сидел рядом и слышал весь разговор, прямо заявил:
– Пойдёшь к нему – назад не вернёшься!
– Ох как страшно говоришь, будто на смерть посылаешь!
– Да нет, Витя, я к тому это говорю, что сегодня мы с тобой дела здесь закончим – бери свои вещи, обойди ещё раз руководство, попрощайся по-доброму, а завтра – в горком! Потом тебе будет уже некогда да и незачем сюда возвращаться – сколько там, всего неделя останется до Нового года? Да не забудь взять в отделе кадров трудовую книжку. А вообще, Витёк, работалось с тобой легко, дай бог и на будущее сохранить такие отношения. Только ты теперь будешь смотреть на нас с немалой горки. Но сильно-то не зазнавайся, а то приедем всем комитетом и шею намоем прямо в твоём горкоме! – И он громко рассмеялся своей шутке, а потом, посерьёзнев, добавил: – Давай-ка навалимся на бумаги – и ступай по кабинетам. Прощаться надо по-доброму...
С каким-то новым, ранее неведомым чувством переступил Виктор накануне нового, тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года порог городского комитета ВЛКСМ. Десятки, если не сотни раз бывал он здесь по разным вопросам, но сегодня шёл совсем с другим настроением: с таким чувством человек идёт, когда знает, что здесь его ждут, что здесь будет его дом, его крепость.
Миновав кабинет заведующего учётом, он смело открыл дверь к Просину:
– Здравствуй, Виктор Иванович! Прибыл по вызову.
– Что прибыл – хорошо, но вызывал тебя не я, а первый – Виктор Николаевич. Раздевайся, обогрейся, ещё есть пятнадцать минут – заодно и покалякаем. А усы-то у тебя какие роскошные! Ты что же, на «Песняров» хочешь походить? Отрастишь их до самого подбородка?
– Нет, не хочу. Когда они болтаются где-то у шеи – некрасиво, какая-то обречённость в таких усах: усы отпустил – руки опустил!
– Ну так ты их, как у Будённого, вверх закручивай. Глядишь, на день рождения тебе и саблю подарят!
– До маршальских усов я не дотяну, шерсти на голове не хватит… Да ведь я их для чего отрастил-то?
– Как для чего? Для красоты, наверное. – И Просин весело хохотнул. – Тут все городские комсомолочки на них будут заглядываться и враз женят тебя!
– Пусть попробуют только! Тебя же не женили! А помнишь наш разговор четыре года назад? Все твои советы я обещал наматывать на ус. Вот и отрастил их, а теперь наматываю на них все твои мудрости и премудрости!
– Ах ты, чертяка! Сколько лет прошло, я уже и забыл про тот разговор. Ладно, Виктор, время подходит, ступай к Виктору Николаевичу. А я тут закончу всю эту бумажную волокиту да потом буду сдавать тебе дела.
– Мне? Меня что, заворгом сюда берут? – В голосе Кузнецова звучало некоторое разочарование.
– Ладно, поперёд батьки в пекло не лезь. Первый тебе всё объяснит.
– Проходи, проходи, Виктор Егорович! – Голос первого секретаря звучал по-доброму, заинтересованно. – Как здоровье? Мы прослышали, что тебя подрезали немного? Ну да это не смертельно, вон уже без тросточки ходишь, на своих ногах. Садись – говорить будем!
Сжато и по-деловому Быков объяснил задачу, которую придётся решать Виктору в первое время в аппарате горкома:
– Хотим назначить тебя вторым секретарём – будешь отвечать за работу комсомольцев на промышленных предприятиях города. Сергея, нашего второго, приглашают в Москву, да из-за праздников всё чуть откладывается – на месяц, на два. А ты пока примешь дела у Просина, ознакомишься с карточками, с другой документацией, в общем, поработаешь на земле, узнаешь жизнь городского комсомола изнутри. А как только Москва отзовёт Сергея, заступишь на его место. Как с жильём?
– Комната в общежитии на Новом Городке...
– Далековато. Я думаю, сразу после праздника мы этот вопрос решим: тоже комната, но уже со всеми удобствами, горячей водой! На Новом-то Городке горячую воду берёте из батарей?
– Да, есть такие умельцы, сделали как могли.
– Пока не женат, поживёшь в общежитии. А как женишься – сыграем комсомольско-молодёжную свадьбу и дадим ордер на двухкомнатную квартиру, как говорится, на перспективу.
– Спасибо, это заманчиво...
– Что-то хочешь спросить? – Увидев, что его собеседник замялся с вопросом, первый живо поинтересовался: – В шахту-то не тянет? Ты же вроде горный инженер?
– Знаете, первое время сильно хотелось, но потом работа так затянула, что про шахту стал вспоминать меньше.
– Оно и понятно: живая работа всегда интереснее. Но если вдруг всё же потянет в забой, всегда сможешь туда вернуться, только не комсоргом, конечно, а парторгом, например, инженером по технике безопасности, председателем шахткома, если тебя, конечно, рабочие выберут. Они ведь тоже залётных не особо уважают – своих, проверенных выбирают! А если захочешь на производство вернуться, то знай, что ты за эти четыре с лишним года заметно отстал от шахтёрской жизни: техника новая поступает, новые технологии...
– И на сколько лет работы я могу рассчитывать здесь?
– Твёрдого срока нет: два-три года, может быть пять… Как проявишь себя.
– А потом?
– Потом? Хорошо, давай все вопросы на берегу обсудим. Видишь, нашего Сергея берут в Москву, но это уже высший пилотаж. В горком партии могут пригласить. В милицию.
– Меня уже приглашали.
– Да, наслышан о твоих подвигах на этом поприще – молодец! Молодой, здоровый – прямая дорога в уголовный розыск, а можно и замполитом в горотдел или райотдел. Могут пригласить и товарищи из... – Он таинственно поднял указательный палец. – Комсомол всегда считался кузницей кадров для КГБ. Наконец, вон видишь здание горисполкома? Туда многие идут: кто завотделом, кто заместителем председателя, а где-то в председатели попадают. Жизнь – это большая лотерея, только играть в эту игру надо смело, в открытую и по-честному! Мой предшественник, Геннадий Нилович, возглавил комитет народного контроля – ответственная работа! Как в песне: «Молодым везде у нас дорога». Так что дерзай, Виктор Егорович, и оставь трудовую книжку и заявление в приёмной. А после Нового года приходи уже на работу, тогда и примешь дела у Просина. А то сейчас будете торопиться да ещё дров наломаете. Всё! Свободен! С наступающим Новым годом!
И он крепко пожал Виктору руку на прощание.
Назад |