ШКОЛА МУЛЬТАНОВСКОГО
Имя Мультановского как основоположника метода долгосрочных прогнозов погоды упоминается в метеорологической литературе нередко. «Исследования Мультановского и его школы мы с полным правом можем считать национальной гордостью», - писал историк метеорологии А. Хргиан. Академик АН Беларуси В. И. Логинов не так давно упомянул Мультановского в интервью, порицая современных предсказателей погоды и ставя основоположника в пример. Дьякова при этом как будто не существовало…
Борис Помпеевич Мультановский родился в 1876 году, закончил Петербургский университет и с 1900 года работал в Главной физической обсерватории. В основу его взглядов легли работы синоптика 19 века С. Д. Грибоедова, в частности, доклад «Основы рационального предвидения погоды на долгое время». Грибоедов высказал предположение, что синоптические сезоны распадаются на отдельные периоды. Мультановский и ухватился за эту интересную нить.
В 1913-1919 годах он начал давать долгосрочные прогнозы, стараясь соединять практику с теоретическим обоснованием. К 1935 году фундамент вполне сложился, школа определилась. Мультановского избрали в академики ВАСХНИЛ. К одной из важнейших характеристик Б. П. Мультановского можно отнести то обстоятельство, что он состоял в РОЛМе, председательствуя в секции геофизики и фенологии. Это общество сохраняло староинтеллигентскую закваску, поклоняясь идеалисту Фламмариону и до 1932 года пытаясь отстоять независимый от советской власти дух, пока 58 статья не накрыла его своим черным крылом.
Как мы помним, и Толя Дьяков с восторгом вступил в РОЛМ, видимо, в качестве научного корреспондента, в то время как в верхушке его состояли почетные и действительные члены. Среди действительных можно выделить такие имена, как Б. Л. Дзердзиевский, А. Е. Ферсман, М. С. Эйгенсон, а в почетных, к примеру, Г. А. Тихов и К. Э. Циолковский. В число 17 членкоров РОЛМа входили В. П. Глушко (будущий коллега С. П. Королева), Г. А. Шайн (известный астрофизик), А. Л. Кулик (организатор экспедиции в район падения Тунгусского метеорита).
В 1938 году Б. П. Мультановский упокоился на Смоленском лютеранском кладбище. За свою жизнь он написал о многом, от долгосрочных прогнозов погоды до ленинградских наводнений, от геофизических условий пути из варяг в греки до приключений Одиссея в Средиземном море. Историков интересовало, был ли эпизод со страшной бурей в поэме плодом фантазии или реалистическим описанием? Борис Помпеевич нанес на карту направление ветров, указанных в «Одиссее», и выяснилось, что в наши дни происходит точно такая же их смена, когда циклон движется с запада на восток. Эта работа любопытна, но технически несложна и не несет особого научного откровения, хотя в популярной литературе нередко преподносится как этакое уникальное достижение классика.
Главное все же – его метод долгосрочных прогнозов, которым официально пользовались уже в начале Великой Отечественной войны, пользуются и до сих пор. Оправдываемость его на месяц и на сезон составляет 60-65%.
Краткосрочные и долгосрочные прогнозы принципиально разнятся между собой, требуя различных теоретических и практических подходов. Атмосферные процессы длительностью до 10 суток протекают адиабатически (без притока и потерь тепла). Для долгосрочного прогноза надо учитывать приток тепла и его превращения. И, в отличие от краткосрочного, требуется сбор исходных данных со всего земного шара или хотя бы полушария.
Мультановский ввел понятие «естественного синоптического периода», то есть отрезка времени, когда погода не меняется. Циклоны и антициклоны развиваются постепенно и накапливают незаметные количественные изменения, дающие на исходе периода резкие качественные скачки.
Сначала метод Мультановского состоял в подборе аналогичных ситуаций из ряда прошлых лет на основе определенного ритма их повторяемости. Затем метод дополнили. Из цепи синоптических периодов одного сезона стали выделять те, которые нетипичны, исходя из того, что в следующем сезоне исключения из правила разовьются в полную силу.
Дьяков внимательно отслеживал прогнозы по СССР, публикуемые в центральных газетах. Летом 1946 года, когда он нарабатывал собственный метод, предсказания ЦИПа (Центрального института прогнозов) знаменовались позорным провалом, обещая дожди вместо поразившей многие земли засухи. Уже тогда Дьяков мог противопоставить ЦИПу и его методу Мультановского – Пагавы свой процент оправдываемости: 83-85. В течение 5 лет (1944-1948) он вел самый жесткий контроль своих прогнозов по Горной Шории (на 5 суток и до двух с половиной месяцев), допуская плюс-минус одни сутки в наступлении сроков явлений, не больше 2-3 градусов по температуре и двух метров в секунду по скорости ветра. Только в апреле 1945 года погода сильно обманула его в расчетах (39%) и в октябре 1946 процент был пониже (68%). В остальных случаях успех доходил до 95%, а в среднем получился 83%.
Дьяков пришел к твердому убеждению, что без глубокого знания законов климата определенной территории никакой метеопрогноз достаточно высокого качества невозможен. В дальнейшем Анатолий Витальевич начал разрабатывать новую теорию, которую назвал «энергетической климатологией».
В этом направлении он пошел под «путеводным знаменем» идей Элеоноры Лир. «Спустя 10 лет предвидения Э. С. Лир (об изменениях климата человеком) блестяще осуществились в исторических постановлениях нашего правительства о полезащитных полосах (1948) и великих стройках коммунизма – гидротехнических сооружениях в Куйбышеве, Сталинграде и на юге Украины», - писал он в научном докладе 1950 года.
Не будь Дьякова, Лир, вероятно, никогда и не всплыла бы из пучины времен, оставаясь в глазах коллег рядовой научной труженицей. Более того, ее труды замалчивали сами представители школы Мультановского, к которой принадлежала и она. Кто же она, загадочная предшественница Бога погоды?
Еще в 1990-е годы для воскресения ее облика немало усилий приложил Геннадий Юров, который беседовал с людьми, лично знавшими эту голубоглазую, нордически статную женщину, обладавшую множеством дарований, увлеченную музыкой, стихами, рисованием, наукой и прожившую всего 46 лет. Родилась она в Самарканде (1893), в союзе бельгийца Северина Лира и Юлии Брандт, родом из обрусевшей австрийской семьи. 17-летней девушкой приехала в Петербург, закончила Высшие женские курсы, затем физмат университета и работала под руководством Б. П. Мультановского. Борису Помпеевичу Лир импонировала интересом к истории, которой он сам был не чужд.
Она писала о гололеде, засухе, полярной шапке (арктической области высокого давления), развивала принципы классификации синоптических процессов, понятия климата и погоды. Затем, как утверждается в «Печальной повести о Боге погоды», пошла дальше своего учителя и впервые затронула вопрос о значении макроциркуляции атмосферы как важнейшего фактора, от которого зависит климат в его наиболее общем проявлении. Провела типизацию крупномасштабной циркуляции атмосферы.
До 1935 года она работала в Главной геофизической обсерватории, но с началом Большого террора была выброшена из Ленинграда и закончила свои дни в Казани, затем в Саратове. Скандинавский тип ее внешности притягивал мужчин, однако жила она одиноко и замкнуто.
«Пути и задачи климатологии» - ее последняя статья, в которой видна широта и одухотворенность мысли: «В новых планах исследования должна будет обнаружиться связь атмосферных процессов с гидро- и гляциосферой, и единство жизни геофизических явлений обнаружится с новой силой. Климатология перестанет занимать последние ряды в цикле географических дисциплин и станет почетным членом наук геофизических. В дальнейшем, в поисках первопричин крупных климатических аномалий, должен будет совершаться выход из сферы влияния земных сил в силовое поле космических агентов. Если на одном полюсе этих исследований устанавливается связь климата с погодой, то на противоположном новая климатология подойдет к истокам климатических явлений на Земле – к связи их с космическими причинами». Здесь – солидаризуюсь с автором «Печальной повести» - прямая дорога к открытиям Бога погоды.
Гостя в Ленинграде с научным докладом в Главной геофизической обсерватории (октябрь 1950 года), Анатолий Витальевич выпросил там фотографию Элеоноры Лир, которую, вернувшись домой, увеличил и повесил на стене внутри недавно отстроенной башни, где наблюдал небо.
Научные работы и письма ученым он подписывал псевдонимом «А. Дэллин», то есть «Анатолий Дьяков, Элеоноры Лир идейный наследник».
ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Однажды в гости к Дьякову приехал из Алтайского края старый знакомый, М. В. Садчиков, и оставил в журнале приема посетителей следующую запись от 11.06.74: «Уважаемый Анатолий Витальевич! Алтайский край преклоняется перед Вашим учением. По Вашим трудам о прогнозах погоды труженики Алтайского края всегда следили за погодой, и они всегда давали хорошие результаты. В мае 1945 года Ваш доклад состоялся на президиуме Кузедеевского райисполкома. Вы дали тогда полный анализ режима сильной засухи в Горной Шории, и он оправдался».
Дьяков прекрасно помнил то время. 3 мая 1945-го, за 6 дней до Победы, он сделал доклад на заседании, где секретарствовал Михаил Васильевич. Дьяков тогда заведовал прогнозами в роли начальника метеобюро горношорского треста «Запсибчерметразведка», то есть состоял в геологической структуре Министерства черной металлургии.
Засуха. Страшное слово, означающее горе, голод и смерть. Голодающее Поволжье 1921 года было памятно всей России и вошло в школьные учебники истории.
Вода – основа жизни, и растения должны пить вволю. Один килограмм пшеничного зерна требует до тонны воды. Поэтому предвидеть количество осадков – это огромное дело. Тогда агрономы могут варьировать культуры, применять специальные приемы вспашки…14-летним отроком Толя Дьяков поклялся себе, что научится предсказывать засухи. И теперь он уверенно консультировал агрономов.
В 1946 году солнце палило с немилосердной силой. После весенней распутицы жирная грязь центральной дороги поселка засохла до каменной твердости. По ней тащились телеги и тарахтели грузовики. Послевоенная жизнь отдавалась болью за калек-обрубышей, которые каждый день накатывали на досках с колесиками к базарчику, пели режущие сердце песни, покупали в ларьках пиво и водку, и затем кое-кто из них валялся в мертвецком состоянии под забором или прямо на площади, где шла торговля семечками, махоркой, ягодой, тряпками… Уже не в первый раз Дьяков переживал трудное, полуголодное время, из которого с напряжением выходила страна.
Ариадна Ивановна собралась в Москву, где ее ждала серьезная научная работа. Звала Толю с собой, с его талантом в столице он не пропадет, но сейчас, когда ясно определились контуры солнечно-земной теории, требующей астрономических наблюдений, Москва его не устраивала.
- Ну и правильно. Ты, безусловно, прав. Тебе надо обязательно добиться полного завершения теории. Женись на Ниночке. Она хорошая девочка. С ней тебе будет замечательно. Она станет опорой в житейском отношении. И… родит тебе ребенка… Детей… Жаль, что я не могла родить…
На прощание Дьяков нежно поцеловал ее. Пожалуй, он испытывал облегчение от ее отъезда, а она уезжала с душой, безгранично заполненной его любимым образом. Паровоз дал гудок, вагоны тронулись.
Нина Орлова ему и вправду нравилась. Она так мило, певуче говорила: «Я схожу на рУдник», подразумевая центр поселка. Так говорили все окрестные жители, всегда ставя ударение в слове «рудник» на первый слог. Родители ее жили в Темире, а сама она, окончив Новосибирский техникум электросвязи, работала техником радиоузла в Сталинске. Чтобы перебраться поближе к маме, ей подвернулся случай поменяться с одним мужчиной местами. Он в Сталинск, она в Темир. Однако, по ее словам, сказанным в 1990-е годы, чего-то испугалась и в темирский радиоузел не устроилась. Весной Дьяков часто заходил к соседям ее родителей (по заботам, связанным с коровой). Видя в соседней усадьбе миниатюрную, хорошенькую, скуластую девушку, начальник метеослужбы познакомился с ней под рабочим углом зрения.
- Ну что, пойдешь ко мне работать? Место наблюдателя пока вакантно!
Семейные отношения они узаконили 17 сентября 1946 года. Отец Нины в свое время привез семью из Тамбовской губернии. Он отличался сильным и бескомпромиссным характером. В Гражданскую войну, отчаянный рубака, воевал за красных и был награжден именным оружием. В годы сталинизма отрекся от сына Михаила, брата Нины, осужденного как «враг народа» (но позже восстановил отношения). В хрущевское время Михаил, окончивший филологический факультет МГУ, приезжал к Дьяковым в гости и нашел в лице главы семьи доброго друга, с которым они дуэтом исполняли песни и романсы. В то время как другой брат Нины, отличавшийся просталинскими убеждениями, не пользовался симпатией Анатолия Витальевича.
На хрупкие плечи Нины, рожденной в крестьянском укладе, легли главные хозяйственные заботы. Огород и уход за коровой, заготовка сена (для чего следовало запастись несколькими бутылками водки, чтобы оплатить трудовые расходы). Она думала о земле, муж теперь безраздельно мог думать о небе. Единственная его мужская работа по дому состояла в том, чтобы принести воды из колонки. Соседи часто видели его в шароварах, в фуфаечке или старом пальтеце, идущим босиком с коромыслом и двумя ведрами. Его приверженность к закаливанию и босой ходьбе чрезвычайна. Он и Нину пытался заставить ходить босиком, на что она все-таки не решилась.
Поскольку Нина поступила в штат метеобюро, злоязыкие темирцы сочинили анекдот: Бог погоды объявил жене выговор за то, что она пересолила борщ. Но работала семейная пара вполне планомерно. Нина Григорьевна снимала показания приборов, печатала на машинке тексты прогнозов мужа и отправляла их в конвертах.
Первые двое детей их умерли – мальчик (в возрасте 4 месяца) и девочка двух лет. В 1950 году родился Валера, ставший потом летчиком, в 1952 – Камилл, в 1955 – Саша и в 1958 – Лена.
Теплая семейная жизнь в кругу любящей, заботливой жены и детей вполне устраивала счастливого отца. До 1960 года (когда Дьяковым дали новый дом) вся эта большая семья ютилась в халупенке о двух малюсеньких комнатках, одновременно служившей обсерваторией. Глава семьи сидел за столом с бумагами, синоптическими картами, книгами. Малыши лезли к папе на колени, ползали под столом, хватали карандаши. Мама порой замахивалась на них полотенцем. Папа запрещал ей наказывать детей и «портить им нервы». Он никогда не злился и не гнал их от себя.
Все больше начальник метеобюро чувствовал себя настоящим ученым. В его памяти сконденсировались целые этажи знаний. С настоящей страстью он погружался в тогда еще довольно свежие идеи фронтологического анализа, внесенные учеными норвежской школы. Одним из пионеров внедрения фронтологического метода в Советском Союзе был В. А. Бугаев. Его учебник «Техника синоптического анализа» и монография «Метод барической топографии», изданные в 1947 году, пользовались у советских специалистов огромной популярностью. Лежали они и на рабочем столе Дьякова.
В это время на горе Улудаг вовсю шло строительство башни, воплощавшей его мечту. Он сам разработал конфигурацию круглых проемов и арочных окон и мог гордиться ажурным строением как произведением деревянного зодчества. Зарплату отдавал рабочим-строителям, обрекая семью на ячменные лепешки, которые пекла жена. Она сама сеяла ячмень, потом жала колосья и молола зерно.
Строительство началось в 1946 году по еще военному (1944) распоряжению Ивана Павловича Бардина, заместителя наркома металлургии. В трудных послевоенных условиях, под мощными ливнями Горной Шории летом и среди снежных заносов зимой башня была воздвигнута в 1948 году и претендовала не меньше чем на звание обсерватории.
МАЛЕНЬКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
В связи с реорганизацией треста «Запсибчерметразведка» возник вопрос о ведомственной подчиненности метеобюро. Возможны были некоторые варианты в передаче на баланс той или иной производственной структуре. Но у Дьякова особые, далеко идущие планы. Он соотносит себя и свой вклад в науку с государственным масштабом СССР.
30.07.48 он отправляет письмо вице-президенту АН СССР И.П. Бардину с просьбой включить метеобюро в число учреждений Академии наук и 17 августа получает лаконичный ответ: АН не может принять в свою систему метеобюро Горной Шории, принадлежащее Министерству черной металлургии СССР, так как Западносибирский филиал Академии наук проблемами климатологии пока не занимается.
В это время дьяковские прогнозы победно шествуют по окрестным колхозам и совхозам, горнорудным предприятиям, станциям железной дороги, лагпунктам Южкузбасслага. Они откровенно конкурируют со сводками погоды Новосибирской гидрометслужбы, вызывая неудовольствие и раздражение ее руководства, которое жалуется своему московскому начальству и рассылает циркуляры в органы власти Горной Шории, обращается к Дьякову с требованием «замолчать», называет его «неучем» и «шарлатаном». Документов на эту тему найти не удалось, однако известно, что Дьякову тоже пришлось обороняться бумажными посланиями. Дело дошло до того, что он был вынужден обратиться в Совет Министров СССР (так как гидрометслужба подчинялась ему), а поскольку председателем Совета Министров был Сталин, пришлось адресоваться лично к нему (1949). В результате из Минчермета приехала комиссия, которая дала заключение: «…В подавляющем большинстве случаев А. В. Дьяков дает точные сводки о предстоящей погоде на месяц и на декаду, чем приносит народному хозяйству несомненную пользу». Это не такой уж частый случай, когда справедливость торжествует.
Дьяков укрепляет материальную базу метеобюро, добивается поставок нового оборудования. В 1950 году ему содействует академик В. В. Шулейкин, подписывая заявку по приборам на 25 тысяч рублей (в исчислении до реформы 1961 года).
В октябре 1950 года происходит знаменательное событие, которое в своей основе я излагаю с помощью «Печальной повести». Оно началось с того, что Анатолий Витальевич сел в поезд и прибыл в Ленинград. Он держал путь в Главную геофизическую обсерваторию (ГГО), ту самую в которой когда-то работали Мультановский и Лир. Войдя в здание обсерватории, он нашел отдел климатологии и постучался в дверь.
Начальник отдела Рустем Фатыхович Усманов застыл от изумления. Перед ним стоял кряж в тяжелых туристских ботинках, заправленных в гетры брюках гольф и рюкзаком за спиной. Сняв с головы берет и смахнув с лица пот, отрекомендовался:
- Дьяков Анатолий Витальевич, начальник метеостанции Горной Шории.
Усманов продолжал молчать, пока еще не придя в себя от неожиданного визита. Он вообще имел особенность говорить медленно, с длинными паузами. Гость вошел в кабинет, скинул с плеч рюкзак, порылся в нем и вынул три переплетенных комплекта тетрадей, протянул их хозяину кабинета и уселся на стул в отдалении. Усманов пролистал тетради, исписанные красивым, хорошо читаемым почерком. Третий комплект, о климате Горной Шории, просто поразил его. Как специалист он сразу оценил смелость и оригинальность научного подхода, строгость модели накопления снежного покрова и таяния с математическими выкладками. Другие вещи содержали в основном рассуждения о связи погоды с Солнцем.
- Что бы вы хотели от нас?
- Я бы хотел, чтобы меня заслушали на семинаре.
Усманов задумался. Легко сказать – провести семинар. В коллективе работает человек 160. На семинар они могут явиться только добровольно, приказом не заставишь. И кто захочет терять время из-за безвестного дилетанта, претендующего на встречу со светилами? Рустем Фатыхович решил поговорить с Предтеченским, Вительсом, Покровской и другими видными специалистами, заинтересованными в солнечной теме. Семинар состоялся 17 октября в присутствии примерно 80 человек.
Доклад на тему «Динамико-климатические особенности районов Горной Шории и методика их исследований» длился в пределах часа и встретил самое доброжелательное отношение. Слушателям импонировали энергия и уверенность докладчика, глубокая продуманность темы, мгновенная реакция на реплики, обстоятельные и остроумные ответы на вопросы при обсуждении. Как положено, доклад увенчался официальным решением семинара с подписями ответственных лиц и печатью. Этот документ стал главным оружием Дьякова в последующей борьбе. В нем отдавалось должное успехам докладчика в изучении климата малоисследованного района, обращалось внимание на глубокий физический анализ причин формирования климата. Высказывалось мнение о целесообразности опубликования работ Дьякова в печати, расширении комплекса наблюдений на Улудаге и увеличении штата работников станции до 5-7 человек. Иными словами, решение семинара являлось своего рода предписанием для различных инстанций.
Уже 24 октября 1950 года заместитель начальника Главного управления госметеослужбы СССР (ГУ ГМС) Х. П. Погосян обращается к замминистра металлургической промышленности Ф. А. Меркулову с письмом, в котором обращает внимание на то, что открытие научно-исследовательской метеостанции в Горной Шории не состоялось «из-за отсутствия штата, необходимого для выполнения программы станции в соответствии с Вашим письмом», хотя комплект приборов и оборудования был отпущен приказом ГУ ГМС еще 18.01.49. Далее Х. П. Погосян ссылается на успех доклада Дьякова в ГГО и рекомендации семинара по увеличению штата. В заключение предлагалось организовать станцию на кооперативных началах. Методическое руководство осуществляла бы ГГО, за все остальное отвечало бы какое-либо горнорудное предприятие. Это письмо говорит, кроме стратегической важности ленинградского доклада, также о доброжелательности профессора Погосяна к Дьякову, как, разумеется, и наоборот.
В июне следующего года Министерство черной металлургии и ГУ ГМС договорились о передаче горношорского метеобюро в распоряжение Новосибирского управления гидрометслужбы (НУ ГМС). Едва ли такое решение понравилось начальнику метеобюро – попасть в руки тех, кто его давно не любил, а он отвечал взаимностью. В письме от 17.07.51 на имя начальника НУ ГМС С. Я. Пахневича Анатолий Витальевич решительно заявляет: «… свое согласие на переход в систему Новосибирского УГМС я могу дать только с условием соблюдения Вами и всеми начальниками отделов НУГМС моей творческой инициативы в изложенной выше тематике работы, выражением чего должна явиться организация на горе Улу-Даг т.н. НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ СТАНЦИИ ДИНАМИКИ АТМОСФЕРЫ ГОРНОЙ ШОРИИ, что должно быть обусловлено специальным приказом и положением о такой станции с согласия ГУГМС при СМ СССР». Аргументы в пользу своего заявления Дьяков привел следующие (цитирую с незначительными сокращениями): «Факт создания этой метеостанции является всецело результатом нашего многолетнего напряженного труда как по изысканию финансовых и материальных средств, так и по руководству проектными и строительными работами в течение последних пяти лет. Кроме этого, в течение более чем 13 лет (с 1938 г.) проведены специальные климатологические исследования… Особенно важным для горной промышленности является долгосрочное предвидение погоды на сроки от пяти суток до двух месяцев… проводимые метеобюро со средней многолетней статистической обеспеченностью в 82% на основе выработанной А. В. Дьяковым методики, созданной с использованием наиболее передовых идей современной метеорологии».
17.12.51 г. Анатолий Витальевич сообщает Х. П. Погосяну, что 12 сентября прием метеостанции в распоряжение НУГМС осуществился. «Однако Новосибирское управление ГМС не только не сделало ничего для организации… ГМС 4-го типа, но изъяло имеющееся аэрологическое оборудование и расходные материалы (манометр, оболочки шаров-пилотов, фонари, свечи). При принятии ГМС от Кузметкомбината я лично был отстранен от назначения на должность начальника ГМС Темир-Тау, так как от меня сперва скрыли Ваше письмо начальнику Новосибирского управления ГМС тов. С. Я. Пахневичу от 10 сентября 1951 года, в котором Вы предложили назначить меня начальником этой метеостанции. О существовании этого письма я узнал только в конце октября, принял ГМС от другого начальника 20 ноября. В настоящее время я прибыл в Москву по своей инициативе, чтобы просить Вашей помощи для продолжения тех научных работ, которым я уделил 15 лет своей жизни. Прошу Вас прежде всего организовать слушание основных результатов моих работ по динамике атмосферной циркуляции и т.н. энергетической климатологии в ЦЕНТРАЛЬНОМ ИНСТИТУТЕ ПРОГНОЗОВ».
Здесь обращают на себя внимание два факта: во-первых, насколько нечистоплотны действия новосибирцев (скрыли письмо), а во-вторых, Дьяков добрался до самого ЦИПа, так как уже через несколько дней (21 декабря) Погосян организовал желаемый семинар. Об этом событии приходится судить понаслышке, хотя текст самого доклада сохранился. Видимо, в отличие от аудитории ГГО слушатели здесь были настроены не столь дружелюбно. Тем более, что против именно прогнозов ЦИПа (будущего Гидрометцентра СССР) докладчик выплеснул бурную полемическую энергию. Дошло, кажется, до того, что он вызывал весь этот высокоученый и озлобленный критикой коллектив на соревнование: давайте посмотрим, чьи прогнозы лучше!
Затем, следуя архивным документам, мы через несколько месяцев попадаем в 31 марта 1952 года, когда и началась маленькая дьяковская революция. Приказом номер 9 по гидрометстанции Темиртау ее начальник провозгласил, что отныне (с 1 апреля) она будет называться ОБСЕРВАТОРИЕЙ ДИНАМИКИ АТМОСФЕРЫ ГОРНОЙ ШОРИИ (ОДАГШ). Приказ был распечатан на трех страницах и разослан в 10 инстанций: президиум АН (И.П. Бардину), ГУГМС, НУГМС, депутату Верховного Совета РСФСР по Горной Шории А. Е. Кушакову, (который поддерживал Бога погоды), в райсовет Кузедеевского района, Горное управление КМК, Темиртауское и Таштагольское рудоуправления, управление Южкузбасслага, райотдел лесного хозяйства Кузедеевского района.
Мотивируя издание приказа, Дьяков ссылается на разные (рекомендательные) решения (ГУ ГМС, ГГО). «Таким образом, на ГМС Темир-Тау оказались возложенными весьма важные работы по развитию НОВЫХ ПУТЕЙ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАУКЕ ОБ АТМОСФЕРЕ; эти работы имеют целью укрепить приоритет советской науки в деле предвидения погоды».
Свои подписи под приказом, удостоверяя ознакомление с ним, поставили старший наблюдатель Н. А. Пестриков и техник-наблюдатель А. Ф. Понарин. Штат, несмотря на рекомендации, так и не вырос до 5-7 человек, да и эти двое новеньких приносили проблемы. Понарину на первых порах было негде жить, и его вместе с семьей приютил в своем домишке сам начальник станции. В ответ на отчаянный анархизм Дьякова приходит отрезвляющее письмо из Москвы, от начальника Управления сети наблюдательных станций ГУГМС А. М. Китайцева:
«Начальнику гидрометстанции Темир-Тау тов. Дьякову А. В. В соответствии с существующими положениями начальники гидрометстанций не имеют права самостоятельно решать вопросы о переводе станции из типа в тип, а тем более преобразовывать ее в обсерваторию. Изданный вами приказ … является незаконным и объясняется незнанием Вами элементарных правил службы. Начальнику Новосибирского УГМС тов. Пахневичу С. Я. дано указание об отмене изданного Вами приказа и о наложении на Вас строгого взыскания. Одновременно начальнику УГМС дано указание ускорить перевод гидрометстанции Темир-Тау в 4-й тип с организацией шаропилотных наблюдений. В дальнейшем по всем вопросам работы гидрометстанции обращайтесь непосредственно в Новосибирское УГМС, в подчинении которого находится гидрометстанция Темир-Тау, и строго руководствуйтесь действующими Правилами внутреннего распорядка на гидрометстанциях».
И все же Дьяков не сдается и свой ответ московскому начальству подписывает как заведующий ОДАГШ (23.05.52). «Правила и порядки Гидрометслужбы СССР мне известны в малейших деталях. Тем не менее … в НАРУШЕНИЕ формы, я рассчитывал на то, что преклонение перед последней – дань бюрократизму в ГУГМС - не простирается настолько, чтобы не поддерживать ценной творческой инициативы, исходящей СНИЗУ от энтузиаста советской метеорологии, отдавшего ей немало трудов, о чем известно Вам лично как УЧАСТНИКУ этих трудов, помогавшему мне еще в 1939 году. Идея основания Обсерватории динамики атмосферы выношена мною в течение многих лет жизни (с 1936 г.) и ПРАКТИЧЕСКИ ОСУЩЕСТВЛЕНА с помощью местных руководителей, поддерживавших всемерно мое важное ПРОГРЕССИВНОЕ начинание. Это я и счел нужным отметить в своем приказе № 40 от 23 апреля 1952 года, и это не удастся «отменить» никакому бюрократу по той причине, что здесь говорит САМА ДИАЛЕКТИКА НАШЕЙ РАЗВИВАЮЩЕЙСЯ ЖИЗНИ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ЭПОХИ. По словам тов. И. В. Сталина, «там, где есть бюрократизм, там нет движения вперед, нет развития». Все это не мешало бы помнить всем руководителям учреждений, где успехи не блестящи, в частности, ЦИПу, долгосрочные прогнозы которого весьма низкого качества, Геофизическому институту АН СССР, стиль работы которого подвергнут суровой критике со стороны ЦК нашей партии («Правда» от 25 февраля 1952 г.), и мн. др. Прошу принять мое заявление, что если с Вашей стороны не будет активной поддержки моей творческой инициативы в работах, протекающих нередко с нарушением формы, но направленных на всемерное развитие родной советской науки, то прошу освободить меня от занимаемой должности в системе ГУГМС при СМ СССР».
Через месяц Дьяков поехал в Алма-Ату, в КазНИГМИ (Казахстанский научно-исследовательский гидрометеоинститут), где охотно выслушивали его идеи. 21 июня он выступил с докладом, встретившим большой интерес тамошних ученых.
А вернувшись в Темир, Анатолий Витальевич ознакомился с приказом об увольнении за прогулы. Статья КЗОТ означала ни больше ни меньше, как «волчий билет». Основанием для приказа послужила докладная техника-наблюдателя Понарина, который «несколько дней не видел начальника на работе». Докладную, надо думать, его попросили написать новосибирские товарищи.
ЧЕРНЫЕ ДНИ И ЯСНЫЕ НОЧИ
(1952-1958)
Лишившись работы и зарплаты (с двумя малыми детьми на руках), романтик науки перебивался случайными заработками. Верная своему кумиру Ариадна Ивановна, и без того высылавшая ему из Москвы по 20 рублей каждые две недели, узнав о катастрофе с увольнением, отправляла более крупные суммы и посылки с одеждой, конфетами для детей, не забыв и про «Юманите».
Нина Григорьевна зарабатывала шитьем. Анатолий Витальевич фотографировал жителей поселка – рубль за фото. Какие-то крохи он получал за уроки математики в школе. Случайно встречаясь с ним в школьных коридорах, молодая учительница географии Марья Павловна, невольно стала его исповедницей. Она всегда преклонялась перед личностью Дьякова и считала его «одним из огромнейших умов современности». А он отлично помнил ученицу предвоенных лет Машу Букрееву (по мужу ставшую Жаворонковой), слушавшую его географические уроки с неподдельным интересом.
Она видела, что сейчас Анатолий Витальевич очень подавлен, растерян, сломлен. Он рассказывал ей, как покончил жизнь самоубийством один метеоролог, которому перестали платить зарплату, и признался, что близок к такому же исходу. Марья Павловна с большим сочувствием слушала его, утешала и призывала не отчаиваться, веря в конечную победу новаторских идей. Сочувствие было для него не лишним.
Да, события приняли мрачный характер. И все-таки Дьяков продолжал зарисовки солнечных пятен и по-прежнему снабжал сводками потребителей синоптической продукции. Для наблюдений они с Ниной проделали в сенях дырку и выставляли в нее подзорную трубу (привезенную из Алма-Аты). Нина печатала прогнозы на машинке, лепила конверты и рассылала.
Имя Мультановского как основоположника метода долгосрочных прогнозов погоды упоминается в метеорологической литературе нередко. «Исследования Мультановского и его школы мы с полным правом можем считать национальной гордостью», - писал историк метеорологии А. Хргиан. Академик АН Беларуси В. И. Логинов не так давно упомянул Мультановского в интервью, порицая современных предсказателей погоды и ставя основоположника в пример. Дьякова при этом как будто не существовало…
Борис Помпеевич Мультановский родился в 1876 году, закончил Петербургский университет и с 1900 года работал в Главной физической обсерватории. В основу его взглядов легли работы синоптика 19 века С. Д. Грибоедова, в частности, доклад «Основы рационального предвидения погоды на долгое время». Грибоедов высказал предположение, что синоптические сезоны распадаются на отдельные периоды. Мультановский и ухватился за эту интересную нить.
В 1913-1919 годах он начал давать долгосрочные прогнозы, стараясь соединять практику с теоретическим обоснованием. К 1935 году фундамент вполне сложился, школа определилась. Мультановского избрали в академики ВАСХНИЛ. К одной из важнейших характеристик Б. П. Мультановского можно отнести то обстоятельство, что он состоял в РОЛМе, председательствуя в секции геофизики и фенологии. Это общество сохраняло староинтеллигентскую закваску, поклоняясь идеалисту Фламмариону и до 1932 года пытаясь отстоять независимый от советской власти дух, пока 58 статья не накрыла его своим черным крылом.
Как мы помним, и Толя Дьяков с восторгом вступил в РОЛМ, видимо, в качестве научного корреспондента, в то время как в верхушке его состояли почетные и действительные члены. Среди действительных можно выделить такие имена, как Б. Л. Дзердзиевский, А. Е. Ферсман, М. С. Эйгенсон, а в почетных, к примеру, Г. А. Тихов и К. Э. Циолковский. В число 17 членкоров РОЛМа входили В. П. Глушко (будущий коллега С. П. Королева), Г. А. Шайн (известный астрофизик), А. Л. Кулик (организатор экспедиции в район падения Тунгусского метеорита).
В 1938 году Б. П. Мультановский упокоился на Смоленском лютеранском кладбище. За свою жизнь он написал о многом, от долгосрочных прогнозов погоды до ленинградских наводнений, от геофизических условий пути из варяг в греки до приключений Одиссея в Средиземном море. Историков интересовало, был ли эпизод со страшной бурей в поэме плодом фантазии или реалистическим описанием? Борис Помпеевич нанес на карту направление ветров, указанных в «Одиссее», и выяснилось, что в наши дни происходит точно такая же их смена, когда циклон движется с запада на восток. Эта работа любопытна, но технически несложна и не несет особого научного откровения, хотя в популярной литературе нередко преподносится как этакое уникальное достижение классика.
Главное все же – его метод долгосрочных прогнозов, которым официально пользовались уже в начале Великой Отечественной войны, пользуются и до сих пор. Оправдываемость его на месяц и на сезон составляет 60-65%.
Краткосрочные и долгосрочные прогнозы принципиально разнятся между собой, требуя различных теоретических и практических подходов. Атмосферные процессы длительностью до 10 суток протекают адиабатически (без притока и потерь тепла). Для долгосрочного прогноза надо учитывать приток тепла и его превращения. И, в отличие от краткосрочного, требуется сбор исходных данных со всего земного шара или хотя бы полушария.
Мультановский ввел понятие «естественного синоптического периода», то есть отрезка времени, когда погода не меняется. Циклоны и антициклоны развиваются постепенно и накапливают незаметные количественные изменения, дающие на исходе периода резкие качественные скачки.
Сначала метод Мультановского состоял в подборе аналогичных ситуаций из ряда прошлых лет на основе определенного ритма их повторяемости. Затем метод дополнили. Из цепи синоптических периодов одного сезона стали выделять те, которые нетипичны, исходя из того, что в следующем сезоне исключения из правила разовьются в полную силу.
Дьяков внимательно отслеживал прогнозы по СССР, публикуемые в центральных газетах. Летом 1946 года, когда он нарабатывал собственный метод, предсказания ЦИПа (Центрального института прогнозов) знаменовались позорным провалом, обещая дожди вместо поразившей многие земли засухи. Уже тогда Дьяков мог противопоставить ЦИПу и его методу Мультановского – Пагавы свой процент оправдываемости: 83-85. В течение 5 лет (1944-1948) он вел самый жесткий контроль своих прогнозов по Горной Шории (на 5 суток и до двух с половиной месяцев), допуская плюс-минус одни сутки в наступлении сроков явлений, не больше 2-3 градусов по температуре и двух метров в секунду по скорости ветра. Только в апреле 1945 года погода сильно обманула его в расчетах (39%) и в октябре 1946 процент был пониже (68%). В остальных случаях успех доходил до 95%, а в среднем получился 83%.
Дьяков пришел к твердому убеждению, что без глубокого знания законов климата определенной территории никакой метеопрогноз достаточно высокого качества невозможен. В дальнейшем Анатолий Витальевич начал разрабатывать новую теорию, которую назвал «энергетической климатологией».
В этом направлении он пошел под «путеводным знаменем» идей Элеоноры Лир. «Спустя 10 лет предвидения Э. С. Лир (об изменениях климата человеком) блестяще осуществились в исторических постановлениях нашего правительства о полезащитных полосах (1948) и великих стройках коммунизма – гидротехнических сооружениях в Куйбышеве, Сталинграде и на юге Украины», - писал он в научном докладе 1950 года.
Не будь Дьякова, Лир, вероятно, никогда и не всплыла бы из пучины времен, оставаясь в глазах коллег рядовой научной труженицей. Более того, ее труды замалчивали сами представители школы Мультановского, к которой принадлежала и она. Кто же она, загадочная предшественница Бога погоды?
Еще в 1990-е годы для воскресения ее облика немало усилий приложил Геннадий Юров, который беседовал с людьми, лично знавшими эту голубоглазую, нордически статную женщину, обладавшую множеством дарований, увлеченную музыкой, стихами, рисованием, наукой и прожившую всего 46 лет. Родилась она в Самарканде (1893), в союзе бельгийца Северина Лира и Юлии Брандт, родом из обрусевшей австрийской семьи. 17-летней девушкой приехала в Петербург, закончила Высшие женские курсы, затем физмат университета и работала под руководством Б. П. Мультановского. Борису Помпеевичу Лир импонировала интересом к истории, которой он сам был не чужд.
Она писала о гололеде, засухе, полярной шапке (арктической области высокого давления), развивала принципы классификации синоптических процессов, понятия климата и погоды. Затем, как утверждается в «Печальной повести о Боге погоды», пошла дальше своего учителя и впервые затронула вопрос о значении макроциркуляции атмосферы как важнейшего фактора, от которого зависит климат в его наиболее общем проявлении. Провела типизацию крупномасштабной циркуляции атмосферы.
До 1935 года она работала в Главной геофизической обсерватории, но с началом Большого террора была выброшена из Ленинграда и закончила свои дни в Казани, затем в Саратове. Скандинавский тип ее внешности притягивал мужчин, однако жила она одиноко и замкнуто.
«Пути и задачи климатологии» - ее последняя статья, в которой видна широта и одухотворенность мысли: «В новых планах исследования должна будет обнаружиться связь атмосферных процессов с гидро- и гляциосферой, и единство жизни геофизических явлений обнаружится с новой силой. Климатология перестанет занимать последние ряды в цикле географических дисциплин и станет почетным членом наук геофизических. В дальнейшем, в поисках первопричин крупных климатических аномалий, должен будет совершаться выход из сферы влияния земных сил в силовое поле космических агентов. Если на одном полюсе этих исследований устанавливается связь климата с погодой, то на противоположном новая климатология подойдет к истокам климатических явлений на Земле – к связи их с космическими причинами». Здесь – солидаризуюсь с автором «Печальной повести» - прямая дорога к открытиям Бога погоды.
Гостя в Ленинграде с научным докладом в Главной геофизической обсерватории (октябрь 1950 года), Анатолий Витальевич выпросил там фотографию Элеоноры Лир, которую, вернувшись домой, увеличил и повесил на стене внутри недавно отстроенной башни, где наблюдал небо.
Научные работы и письма ученым он подписывал псевдонимом «А. Дэллин», то есть «Анатолий Дьяков, Элеоноры Лир идейный наследник».
ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Однажды в гости к Дьякову приехал из Алтайского края старый знакомый, М. В. Садчиков, и оставил в журнале приема посетителей следующую запись от 11.06.74: «Уважаемый Анатолий Витальевич! Алтайский край преклоняется перед Вашим учением. По Вашим трудам о прогнозах погоды труженики Алтайского края всегда следили за погодой, и они всегда давали хорошие результаты. В мае 1945 года Ваш доклад состоялся на президиуме Кузедеевского райисполкома. Вы дали тогда полный анализ режима сильной засухи в Горной Шории, и он оправдался».
Дьяков прекрасно помнил то время. 3 мая 1945-го, за 6 дней до Победы, он сделал доклад на заседании, где секретарствовал Михаил Васильевич. Дьяков тогда заведовал прогнозами в роли начальника метеобюро горношорского треста «Запсибчерметразведка», то есть состоял в геологической структуре Министерства черной металлургии.
Засуха. Страшное слово, означающее горе, голод и смерть. Голодающее Поволжье 1921 года было памятно всей России и вошло в школьные учебники истории.
Вода – основа жизни, и растения должны пить вволю. Один килограмм пшеничного зерна требует до тонны воды. Поэтому предвидеть количество осадков – это огромное дело. Тогда агрономы могут варьировать культуры, применять специальные приемы вспашки…14-летним отроком Толя Дьяков поклялся себе, что научится предсказывать засухи. И теперь он уверенно консультировал агрономов.
В 1946 году солнце палило с немилосердной силой. После весенней распутицы жирная грязь центральной дороги поселка засохла до каменной твердости. По ней тащились телеги и тарахтели грузовики. Послевоенная жизнь отдавалась болью за калек-обрубышей, которые каждый день накатывали на досках с колесиками к базарчику, пели режущие сердце песни, покупали в ларьках пиво и водку, и затем кое-кто из них валялся в мертвецком состоянии под забором или прямо на площади, где шла торговля семечками, махоркой, ягодой, тряпками… Уже не в первый раз Дьяков переживал трудное, полуголодное время, из которого с напряжением выходила страна.
Ариадна Ивановна собралась в Москву, где ее ждала серьезная научная работа. Звала Толю с собой, с его талантом в столице он не пропадет, но сейчас, когда ясно определились контуры солнечно-земной теории, требующей астрономических наблюдений, Москва его не устраивала.
- Ну и правильно. Ты, безусловно, прав. Тебе надо обязательно добиться полного завершения теории. Женись на Ниночке. Она хорошая девочка. С ней тебе будет замечательно. Она станет опорой в житейском отношении. И… родит тебе ребенка… Детей… Жаль, что я не могла родить…
На прощание Дьяков нежно поцеловал ее. Пожалуй, он испытывал облегчение от ее отъезда, а она уезжала с душой, безгранично заполненной его любимым образом. Паровоз дал гудок, вагоны тронулись.
Нина Орлова ему и вправду нравилась. Она так мило, певуче говорила: «Я схожу на рУдник», подразумевая центр поселка. Так говорили все окрестные жители, всегда ставя ударение в слове «рудник» на первый слог. Родители ее жили в Темире, а сама она, окончив Новосибирский техникум электросвязи, работала техником радиоузла в Сталинске. Чтобы перебраться поближе к маме, ей подвернулся случай поменяться с одним мужчиной местами. Он в Сталинск, она в Темир. Однако, по ее словам, сказанным в 1990-е годы, чего-то испугалась и в темирский радиоузел не устроилась. Весной Дьяков часто заходил к соседям ее родителей (по заботам, связанным с коровой). Видя в соседней усадьбе миниатюрную, хорошенькую, скуластую девушку, начальник метеослужбы познакомился с ней под рабочим углом зрения.
- Ну что, пойдешь ко мне работать? Место наблюдателя пока вакантно!
Семейные отношения они узаконили 17 сентября 1946 года. Отец Нины в свое время привез семью из Тамбовской губернии. Он отличался сильным и бескомпромиссным характером. В Гражданскую войну, отчаянный рубака, воевал за красных и был награжден именным оружием. В годы сталинизма отрекся от сына Михаила, брата Нины, осужденного как «враг народа» (но позже восстановил отношения). В хрущевское время Михаил, окончивший филологический факультет МГУ, приезжал к Дьяковым в гости и нашел в лице главы семьи доброго друга, с которым они дуэтом исполняли песни и романсы. В то время как другой брат Нины, отличавшийся просталинскими убеждениями, не пользовался симпатией Анатолия Витальевича.
На хрупкие плечи Нины, рожденной в крестьянском укладе, легли главные хозяйственные заботы. Огород и уход за коровой, заготовка сена (для чего следовало запастись несколькими бутылками водки, чтобы оплатить трудовые расходы). Она думала о земле, муж теперь безраздельно мог думать о небе. Единственная его мужская работа по дому состояла в том, чтобы принести воды из колонки. Соседи часто видели его в шароварах, в фуфаечке или старом пальтеце, идущим босиком с коромыслом и двумя ведрами. Его приверженность к закаливанию и босой ходьбе чрезвычайна. Он и Нину пытался заставить ходить босиком, на что она все-таки не решилась.
Поскольку Нина поступила в штат метеобюро, злоязыкие темирцы сочинили анекдот: Бог погоды объявил жене выговор за то, что она пересолила борщ. Но работала семейная пара вполне планомерно. Нина Григорьевна снимала показания приборов, печатала на машинке тексты прогнозов мужа и отправляла их в конвертах.
Первые двое детей их умерли – мальчик (в возрасте 4 месяца) и девочка двух лет. В 1950 году родился Валера, ставший потом летчиком, в 1952 – Камилл, в 1955 – Саша и в 1958 – Лена.
Теплая семейная жизнь в кругу любящей, заботливой жены и детей вполне устраивала счастливого отца. До 1960 года (когда Дьяковым дали новый дом) вся эта большая семья ютилась в халупенке о двух малюсеньких комнатках, одновременно служившей обсерваторией. Глава семьи сидел за столом с бумагами, синоптическими картами, книгами. Малыши лезли к папе на колени, ползали под столом, хватали карандаши. Мама порой замахивалась на них полотенцем. Папа запрещал ей наказывать детей и «портить им нервы». Он никогда не злился и не гнал их от себя.
Все больше начальник метеобюро чувствовал себя настоящим ученым. В его памяти сконденсировались целые этажи знаний. С настоящей страстью он погружался в тогда еще довольно свежие идеи фронтологического анализа, внесенные учеными норвежской школы. Одним из пионеров внедрения фронтологического метода в Советском Союзе был В. А. Бугаев. Его учебник «Техника синоптического анализа» и монография «Метод барической топографии», изданные в 1947 году, пользовались у советских специалистов огромной популярностью. Лежали они и на рабочем столе Дьякова.
В это время на горе Улудаг вовсю шло строительство башни, воплощавшей его мечту. Он сам разработал конфигурацию круглых проемов и арочных окон и мог гордиться ажурным строением как произведением деревянного зодчества. Зарплату отдавал рабочим-строителям, обрекая семью на ячменные лепешки, которые пекла жена. Она сама сеяла ячмень, потом жала колосья и молола зерно.
Строительство началось в 1946 году по еще военному (1944) распоряжению Ивана Павловича Бардина, заместителя наркома металлургии. В трудных послевоенных условиях, под мощными ливнями Горной Шории летом и среди снежных заносов зимой башня была воздвигнута в 1948 году и претендовала не меньше чем на звание обсерватории.
МАЛЕНЬКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
В связи с реорганизацией треста «Запсибчерметразведка» возник вопрос о ведомственной подчиненности метеобюро. Возможны были некоторые варианты в передаче на баланс той или иной производственной структуре. Но у Дьякова особые, далеко идущие планы. Он соотносит себя и свой вклад в науку с государственным масштабом СССР.
30.07.48 он отправляет письмо вице-президенту АН СССР И.П. Бардину с просьбой включить метеобюро в число учреждений Академии наук и 17 августа получает лаконичный ответ: АН не может принять в свою систему метеобюро Горной Шории, принадлежащее Министерству черной металлургии СССР, так как Западносибирский филиал Академии наук проблемами климатологии пока не занимается.
В это время дьяковские прогнозы победно шествуют по окрестным колхозам и совхозам, горнорудным предприятиям, станциям железной дороги, лагпунктам Южкузбасслага. Они откровенно конкурируют со сводками погоды Новосибирской гидрометслужбы, вызывая неудовольствие и раздражение ее руководства, которое жалуется своему московскому начальству и рассылает циркуляры в органы власти Горной Шории, обращается к Дьякову с требованием «замолчать», называет его «неучем» и «шарлатаном». Документов на эту тему найти не удалось, однако известно, что Дьякову тоже пришлось обороняться бумажными посланиями. Дело дошло до того, что он был вынужден обратиться в Совет Министров СССР (так как гидрометслужба подчинялась ему), а поскольку председателем Совета Министров был Сталин, пришлось адресоваться лично к нему (1949). В результате из Минчермета приехала комиссия, которая дала заключение: «…В подавляющем большинстве случаев А. В. Дьяков дает точные сводки о предстоящей погоде на месяц и на декаду, чем приносит народному хозяйству несомненную пользу». Это не такой уж частый случай, когда справедливость торжествует.
Дьяков укрепляет материальную базу метеобюро, добивается поставок нового оборудования. В 1950 году ему содействует академик В. В. Шулейкин, подписывая заявку по приборам на 25 тысяч рублей (в исчислении до реформы 1961 года).
В октябре 1950 года происходит знаменательное событие, которое в своей основе я излагаю с помощью «Печальной повести». Оно началось с того, что Анатолий Витальевич сел в поезд и прибыл в Ленинград. Он держал путь в Главную геофизическую обсерваторию (ГГО), ту самую в которой когда-то работали Мультановский и Лир. Войдя в здание обсерватории, он нашел отдел климатологии и постучался в дверь.
Начальник отдела Рустем Фатыхович Усманов застыл от изумления. Перед ним стоял кряж в тяжелых туристских ботинках, заправленных в гетры брюках гольф и рюкзаком за спиной. Сняв с головы берет и смахнув с лица пот, отрекомендовался:
- Дьяков Анатолий Витальевич, начальник метеостанции Горной Шории.
Усманов продолжал молчать, пока еще не придя в себя от неожиданного визита. Он вообще имел особенность говорить медленно, с длинными паузами. Гость вошел в кабинет, скинул с плеч рюкзак, порылся в нем и вынул три переплетенных комплекта тетрадей, протянул их хозяину кабинета и уселся на стул в отдалении. Усманов пролистал тетради, исписанные красивым, хорошо читаемым почерком. Третий комплект, о климате Горной Шории, просто поразил его. Как специалист он сразу оценил смелость и оригинальность научного подхода, строгость модели накопления снежного покрова и таяния с математическими выкладками. Другие вещи содержали в основном рассуждения о связи погоды с Солнцем.
- Что бы вы хотели от нас?
- Я бы хотел, чтобы меня заслушали на семинаре.
Усманов задумался. Легко сказать – провести семинар. В коллективе работает человек 160. На семинар они могут явиться только добровольно, приказом не заставишь. И кто захочет терять время из-за безвестного дилетанта, претендующего на встречу со светилами? Рустем Фатыхович решил поговорить с Предтеченским, Вительсом, Покровской и другими видными специалистами, заинтересованными в солнечной теме. Семинар состоялся 17 октября в присутствии примерно 80 человек.
Доклад на тему «Динамико-климатические особенности районов Горной Шории и методика их исследований» длился в пределах часа и встретил самое доброжелательное отношение. Слушателям импонировали энергия и уверенность докладчика, глубокая продуманность темы, мгновенная реакция на реплики, обстоятельные и остроумные ответы на вопросы при обсуждении. Как положено, доклад увенчался официальным решением семинара с подписями ответственных лиц и печатью. Этот документ стал главным оружием Дьякова в последующей борьбе. В нем отдавалось должное успехам докладчика в изучении климата малоисследованного района, обращалось внимание на глубокий физический анализ причин формирования климата. Высказывалось мнение о целесообразности опубликования работ Дьякова в печати, расширении комплекса наблюдений на Улудаге и увеличении штата работников станции до 5-7 человек. Иными словами, решение семинара являлось своего рода предписанием для различных инстанций.
Уже 24 октября 1950 года заместитель начальника Главного управления госметеослужбы СССР (ГУ ГМС) Х. П. Погосян обращается к замминистра металлургической промышленности Ф. А. Меркулову с письмом, в котором обращает внимание на то, что открытие научно-исследовательской метеостанции в Горной Шории не состоялось «из-за отсутствия штата, необходимого для выполнения программы станции в соответствии с Вашим письмом», хотя комплект приборов и оборудования был отпущен приказом ГУ ГМС еще 18.01.49. Далее Х. П. Погосян ссылается на успех доклада Дьякова в ГГО и рекомендации семинара по увеличению штата. В заключение предлагалось организовать станцию на кооперативных началах. Методическое руководство осуществляла бы ГГО, за все остальное отвечало бы какое-либо горнорудное предприятие. Это письмо говорит, кроме стратегической важности ленинградского доклада, также о доброжелательности профессора Погосяна к Дьякову, как, разумеется, и наоборот.
В июне следующего года Министерство черной металлургии и ГУ ГМС договорились о передаче горношорского метеобюро в распоряжение Новосибирского управления гидрометслужбы (НУ ГМС). Едва ли такое решение понравилось начальнику метеобюро – попасть в руки тех, кто его давно не любил, а он отвечал взаимностью. В письме от 17.07.51 на имя начальника НУ ГМС С. Я. Пахневича Анатолий Витальевич решительно заявляет: «… свое согласие на переход в систему Новосибирского УГМС я могу дать только с условием соблюдения Вами и всеми начальниками отделов НУГМС моей творческой инициативы в изложенной выше тематике работы, выражением чего должна явиться организация на горе Улу-Даг т.н. НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ СТАНЦИИ ДИНАМИКИ АТМОСФЕРЫ ГОРНОЙ ШОРИИ, что должно быть обусловлено специальным приказом и положением о такой станции с согласия ГУГМС при СМ СССР». Аргументы в пользу своего заявления Дьяков привел следующие (цитирую с незначительными сокращениями): «Факт создания этой метеостанции является всецело результатом нашего многолетнего напряженного труда как по изысканию финансовых и материальных средств, так и по руководству проектными и строительными работами в течение последних пяти лет. Кроме этого, в течение более чем 13 лет (с 1938 г.) проведены специальные климатологические исследования… Особенно важным для горной промышленности является долгосрочное предвидение погоды на сроки от пяти суток до двух месяцев… проводимые метеобюро со средней многолетней статистической обеспеченностью в 82% на основе выработанной А. В. Дьяковым методики, созданной с использованием наиболее передовых идей современной метеорологии».
17.12.51 г. Анатолий Витальевич сообщает Х. П. Погосяну, что 12 сентября прием метеостанции в распоряжение НУГМС осуществился. «Однако Новосибирское управление ГМС не только не сделало ничего для организации… ГМС 4-го типа, но изъяло имеющееся аэрологическое оборудование и расходные материалы (манометр, оболочки шаров-пилотов, фонари, свечи). При принятии ГМС от Кузметкомбината я лично был отстранен от назначения на должность начальника ГМС Темир-Тау, так как от меня сперва скрыли Ваше письмо начальнику Новосибирского управления ГМС тов. С. Я. Пахневичу от 10 сентября 1951 года, в котором Вы предложили назначить меня начальником этой метеостанции. О существовании этого письма я узнал только в конце октября, принял ГМС от другого начальника 20 ноября. В настоящее время я прибыл в Москву по своей инициативе, чтобы просить Вашей помощи для продолжения тех научных работ, которым я уделил 15 лет своей жизни. Прошу Вас прежде всего организовать слушание основных результатов моих работ по динамике атмосферной циркуляции и т.н. энергетической климатологии в ЦЕНТРАЛЬНОМ ИНСТИТУТЕ ПРОГНОЗОВ».
Здесь обращают на себя внимание два факта: во-первых, насколько нечистоплотны действия новосибирцев (скрыли письмо), а во-вторых, Дьяков добрался до самого ЦИПа, так как уже через несколько дней (21 декабря) Погосян организовал желаемый семинар. Об этом событии приходится судить понаслышке, хотя текст самого доклада сохранился. Видимо, в отличие от аудитории ГГО слушатели здесь были настроены не столь дружелюбно. Тем более, что против именно прогнозов ЦИПа (будущего Гидрометцентра СССР) докладчик выплеснул бурную полемическую энергию. Дошло, кажется, до того, что он вызывал весь этот высокоученый и озлобленный критикой коллектив на соревнование: давайте посмотрим, чьи прогнозы лучше!
Затем, следуя архивным документам, мы через несколько месяцев попадаем в 31 марта 1952 года, когда и началась маленькая дьяковская революция. Приказом номер 9 по гидрометстанции Темиртау ее начальник провозгласил, что отныне (с 1 апреля) она будет называться ОБСЕРВАТОРИЕЙ ДИНАМИКИ АТМОСФЕРЫ ГОРНОЙ ШОРИИ (ОДАГШ). Приказ был распечатан на трех страницах и разослан в 10 инстанций: президиум АН (И.П. Бардину), ГУГМС, НУГМС, депутату Верховного Совета РСФСР по Горной Шории А. Е. Кушакову, (который поддерживал Бога погоды), в райсовет Кузедеевского района, Горное управление КМК, Темиртауское и Таштагольское рудоуправления, управление Южкузбасслага, райотдел лесного хозяйства Кузедеевского района.
Мотивируя издание приказа, Дьяков ссылается на разные (рекомендательные) решения (ГУ ГМС, ГГО). «Таким образом, на ГМС Темир-Тау оказались возложенными весьма важные работы по развитию НОВЫХ ПУТЕЙ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАУКЕ ОБ АТМОСФЕРЕ; эти работы имеют целью укрепить приоритет советской науки в деле предвидения погоды».
Свои подписи под приказом, удостоверяя ознакомление с ним, поставили старший наблюдатель Н. А. Пестриков и техник-наблюдатель А. Ф. Понарин. Штат, несмотря на рекомендации, так и не вырос до 5-7 человек, да и эти двое новеньких приносили проблемы. Понарину на первых порах было негде жить, и его вместе с семьей приютил в своем домишке сам начальник станции. В ответ на отчаянный анархизм Дьякова приходит отрезвляющее письмо из Москвы, от начальника Управления сети наблюдательных станций ГУГМС А. М. Китайцева:
«Начальнику гидрометстанции Темир-Тау тов. Дьякову А. В. В соответствии с существующими положениями начальники гидрометстанций не имеют права самостоятельно решать вопросы о переводе станции из типа в тип, а тем более преобразовывать ее в обсерваторию. Изданный вами приказ … является незаконным и объясняется незнанием Вами элементарных правил службы. Начальнику Новосибирского УГМС тов. Пахневичу С. Я. дано указание об отмене изданного Вами приказа и о наложении на Вас строгого взыскания. Одновременно начальнику УГМС дано указание ускорить перевод гидрометстанции Темир-Тау в 4-й тип с организацией шаропилотных наблюдений. В дальнейшем по всем вопросам работы гидрометстанции обращайтесь непосредственно в Новосибирское УГМС, в подчинении которого находится гидрометстанция Темир-Тау, и строго руководствуйтесь действующими Правилами внутреннего распорядка на гидрометстанциях».
И все же Дьяков не сдается и свой ответ московскому начальству подписывает как заведующий ОДАГШ (23.05.52). «Правила и порядки Гидрометслужбы СССР мне известны в малейших деталях. Тем не менее … в НАРУШЕНИЕ формы, я рассчитывал на то, что преклонение перед последней – дань бюрократизму в ГУГМС - не простирается настолько, чтобы не поддерживать ценной творческой инициативы, исходящей СНИЗУ от энтузиаста советской метеорологии, отдавшего ей немало трудов, о чем известно Вам лично как УЧАСТНИКУ этих трудов, помогавшему мне еще в 1939 году. Идея основания Обсерватории динамики атмосферы выношена мною в течение многих лет жизни (с 1936 г.) и ПРАКТИЧЕСКИ ОСУЩЕСТВЛЕНА с помощью местных руководителей, поддерживавших всемерно мое важное ПРОГРЕССИВНОЕ начинание. Это я и счел нужным отметить в своем приказе № 40 от 23 апреля 1952 года, и это не удастся «отменить» никакому бюрократу по той причине, что здесь говорит САМА ДИАЛЕКТИКА НАШЕЙ РАЗВИВАЮЩЕЙСЯ ЖИЗНИ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ЭПОХИ. По словам тов. И. В. Сталина, «там, где есть бюрократизм, там нет движения вперед, нет развития». Все это не мешало бы помнить всем руководителям учреждений, где успехи не блестящи, в частности, ЦИПу, долгосрочные прогнозы которого весьма низкого качества, Геофизическому институту АН СССР, стиль работы которого подвергнут суровой критике со стороны ЦК нашей партии («Правда» от 25 февраля 1952 г.), и мн. др. Прошу принять мое заявление, что если с Вашей стороны не будет активной поддержки моей творческой инициативы в работах, протекающих нередко с нарушением формы, но направленных на всемерное развитие родной советской науки, то прошу освободить меня от занимаемой должности в системе ГУГМС при СМ СССР».
Через месяц Дьяков поехал в Алма-Ату, в КазНИГМИ (Казахстанский научно-исследовательский гидрометеоинститут), где охотно выслушивали его идеи. 21 июня он выступил с докладом, встретившим большой интерес тамошних ученых.
А вернувшись в Темир, Анатолий Витальевич ознакомился с приказом об увольнении за прогулы. Статья КЗОТ означала ни больше ни меньше, как «волчий билет». Основанием для приказа послужила докладная техника-наблюдателя Понарина, который «несколько дней не видел начальника на работе». Докладную, надо думать, его попросили написать новосибирские товарищи.
ЧЕРНЫЕ ДНИ И ЯСНЫЕ НОЧИ
(1952-1958)
Лишившись работы и зарплаты (с двумя малыми детьми на руках), романтик науки перебивался случайными заработками. Верная своему кумиру Ариадна Ивановна, и без того высылавшая ему из Москвы по 20 рублей каждые две недели, узнав о катастрофе с увольнением, отправляла более крупные суммы и посылки с одеждой, конфетами для детей, не забыв и про «Юманите».
Нина Григорьевна зарабатывала шитьем. Анатолий Витальевич фотографировал жителей поселка – рубль за фото. Какие-то крохи он получал за уроки математики в школе. Случайно встречаясь с ним в школьных коридорах, молодая учительница географии Марья Павловна, невольно стала его исповедницей. Она всегда преклонялась перед личностью Дьякова и считала его «одним из огромнейших умов современности». А он отлично помнил ученицу предвоенных лет Машу Букрееву (по мужу ставшую Жаворонковой), слушавшую его географические уроки с неподдельным интересом.
Она видела, что сейчас Анатолий Витальевич очень подавлен, растерян, сломлен. Он рассказывал ей, как покончил жизнь самоубийством один метеоролог, которому перестали платить зарплату, и признался, что близок к такому же исходу. Марья Павловна с большим сочувствием слушала его, утешала и призывала не отчаиваться, веря в конечную победу новаторских идей. Сочувствие было для него не лишним.
Да, события приняли мрачный характер. И все-таки Дьяков продолжал зарисовки солнечных пятен и по-прежнему снабжал сводками потребителей синоптической продукции. Для наблюдений они с Ниной проделали в сенях дырку и выставляли в нее подзорную трубу (привезенную из Алма-Аты). Нина печатала прогнозы на машинке, лепила конверты и рассылала.