Возможно, этот день последний Из прошлой жизни, из вчера. И этот день, приятно летний, Мне говорит: «Ну, что ж, пора!»
Я тороплюсь, шагаю быстро, Но иногда замедлю ход: Меня мгновений жалят искры – Они порой важней, чем год.
* * * Я сегодня поливаю небо: Поднимаю шланг садовый выше, Чтобы огород засохшим не был, Чтобы не пылились больше крыши.
Небу тоже хочется щекотки, И оно дождя дождаться хочет. Пусть плывут по морю неба лодки Бледные, а дождь их мой намочит.
Рассыпаясь радугой красивой Над скамейкой, грядкой с огурцами, Мне как будто говорит спасибо Небо – и пушится облаками!
* * *
Мимо пыльных домов, загрустивших статуй, Облаков, проплывающих белой ватой, Я иду по проспекту среди футляров – Человекоавосек, человекомарок.
Мне бы выйти в поле цветов и ягод, Обнаружить себя не под чьим-то взглядом… Покормить тёплых птиц со своей ладошки. Почирикать самой немножко:
«Чик-чирик, чик-чирик, чик-чирик…» Или это крик?
Замыкаюсь в себе, но гляжу сквозь щель: Что случилось сейчас вообще?
Я стою по пояс в степной траве. Мотылёк летит – видно, ищет свет. Пролетает жук и жужжит в ночи. Мир настроен жить. И меня лечить.
Будто слышу зов из природных недр: Прорастает корнем древнейший кедр. Опадает хрупким осенний лист… Вот и заморозков дождались.
Перемотка месяцев непогод. Перемотка кажущихся невзгод.
Я стою в траве. На крыльце утра. Дили-дон! На работу уже пора. Здравствуй, Ра!
* * *
Раздеваю комнату как луковицу: Сверху шелуха бетонных стен. Окон позолоченные пуговицы Видели немало разных сцен.
Под бетоном старые проталины Блёклых роз – обоев лоскуты. Их сажали, может быть, при Сталине… Оборвали прошлого цветы.
Дальше слой – обои аккуратные. Гвоздь в стене, картина на гвозде. Абажур и тумба прикроватная, Здесь покой и тишина везде.
В мой эфир рябою кинохроникой, Создавая образ прошлых лет, Голоса и песни проникают... Это правда? Точно или нет?
В колыбели слабое шуршание… Прежних дней герои не страшат. Наконец, проснулось счастье раннее – Слышен нежный лепет малыша.
* * *
Природа замерла, и жаром пышет. Вдруг – треск! И град, внезапный как бомбёжка, Июнь дырявит, проминая крыши. Лишь смотрит из окна спокойно кошка.
Гром-бедолага кашляет надсадно. Он приболел, ему бы чай с малиной, – Но сердится и градом бьёт нещадно Цветы у дома, лужи и машины. Буян из холодильников небесных Ледышки-крошки рассыпает всюду…
Ему бы тёплый приложить компресс – но Сипит громыка: «Отойди, не буду!».
Меняют тучи цвет. И убаюкан Уставший гром летящими ветрами. Град на траве, земле. Но нет ни звука… Горюют клумбы павшими цветами,
И облаков откинув одеяло, Вернулось солнце в небо городское. Как от улыбки мамы легче стало – Всех гладит солнце ласковой рукою!
* * *
Сосны тёплые и пахучие, Ветки тихо растут в ночи. Звёзды в купол тайги прикручены. Мы под небом лежим, молчим.
Водный гул обнимает шёпотом, Разливаясь в груди теплом. Просочились сквозь пальцы хлопоты – Только гул, только мы. Потом
Позаботимся мы о прочем, Запряжёмся в телегу дней, Проверяя себя на прочность! Ночь – Катунь, нас несёт по ней…
* * *
Город, слушай, давай о важном: Вспомним тех, кто тебя открыл. Здесь, в Сибири – далекой, страшной Камень чёрный – озолотил!
Разыскал и поджёг лучиной Сердце жаркое – на века! Пусть и впредь оно не остынет, Продолжает строку строка.
Уголь чёрный – и город юный. Наш Берёзовский – это ты. Милый, яркий, немного шумный. Город угольной широты!