- Это надо же! Только подумала. (Актриса слукавила: проходя по этому мосту, она всегда вспоминала о нем) Здравствуй, Андрей! – Соня протянула руку. Но его привлекла и взволновала ее висящая левая рука с родинкой на второй фаланге мизинца. На руке отпечаталось время, а для родинки времени словно бы и не было. Соня стала стройнее, вытянулась и похорошела. Под глазами на прозрачной коже появились меленькие морщинки, которые говорили о «нервической спокойности». В глазах холодный блеск, улыбка несколько неестественная, театральная. Строгая прическа делала ее почти неузнаваемой. Что показалось Венцову неожиданным: Соня улыбалась, а ее глаза оставались леденящими. Они напомнили чей-то чужой взгляд. Чей же? Этот взмах бровей, припухшие веки, глаза цвета сизого холодного облака …. Да ведь это взгляд колдуньи! Вот почему Венцову был неприятен взгляд женщины, который всегда беспокоил его и не давал сосредоточиться. «Ницше в юбке»…
- Ты чего так смотришь, Андрей? Да, простите, - она оглянулась. Только теперь Венцов заметил, стоящего позади Сони человека, - знакомьтесь, - сказала Соня, - Андрей Венцов, Валерий Леонидович Раввинский, новый главреж нашего театра. Это тот Венцов, следователь, - обратилась она к Раввинскому.
- Весьма приятно, - поставленным актерским голосом вымолвил режиссер, поправив свой темно-вишневый в горошинку галстук, - простите мои меркантильные интересы, у меня к вам есть вопросы…
Но вмешалась Соня:
- Валерий Леонидович, извините – это после. Идемте к нам, – она взяла под руки Венцова.
- В другой раз. Сегодня мне некогда. – Венцов не двигался.
- Не дури, как твое отчество? Забыла.
- Леонидович… тоже, - мальчишески прогнусил Венцов.
- Тезки по отчеству? Валерий Леонидович, прости… Андрей Леонидович, ради встречи можно передвинуть все дела?
Венцов отвел взгляд на неряшливые свинцовые облака, сквозь которые струнились медные лучи и, отражаясь в зеркале речной глади, покачивались. Ветер уже утих. Уютно и покойно было вокруг. Словно все это происходило на берегу Радости-реки. Все было полито медной краской предзаката. Поодаль виднелся с шафранными макухами деревьев Сонин огород и угол дома, почти сокрытого редеющим садом. Дом тот манил Венцова, но он запротестовал:
- Я же не ребенок, - он посмотрел в сторону режиссера.
- Ах, нет! – захохотала Соня, - это не то, о чем ты подумал. Идем, идем! – настоятельно произнесла она, - Папа будет рад, да и мне надо поговорить с тобой. На-адо, понимаешь?..
- Софья Николаевна, - обернулся режиссер, который был уже рядом с парочкой влюбленных, - человеку, может быть, некогда.…
Венцов вмиг преобразился, словно возмужал, ветерок юмора порхнул по его лицу, что понравилось Соне:
- Да вид у меня, - он провел левой рукой по щеке и показал на виднеющийся из-под плаща свой костюм, - не сгодится для визита.
- Сгодится, - заверила Соня. - А очки тебе идут.
Профессор Федорчук в клеенчатом фартуке, в белой льняной рубашке с засученными рукавами встретил гостей на веранде. К столешнице была привинчена мясорубка, под ней фарш, на тарелке очищенные две головки репчатого лука. Луковый запах тонко дополняли запахи петрушки и укропа. В глаза Венцову бросились сильно побелевшие кудрявые полубаки профессора. Возраст.
Николай Степанович, вытерев о полотенце руки, смахнув со щеки луковую слезинку, раскрылился и пошел навстречу:
- О-о-о, голубец! – он обогнул режиссера и отцовски обнял Венцова. Андрей понял – Федорчук не очень жалует режиссера.
- Склероз у тебя на друзей, князь! – упрекнул он Андрея.
Прошли в горницу. Давненько – около двух лет – Венцов не заглядывал в этот дом, обиталище профессора и его дочери, его любимой девушки. Старый пятистенный особняк с садом и огородом стоит на берегу реки. Хотя профессору, - а он заведующий кафедры психологии медицинского института - предлагали квартиру со всеми коммунальными благами в центре города, он наотрез отказался. Там рядом институт, здесь – под боком сад. Он был отменным аратом – садовником и огородником. Долго пришлось ему сражаться с городскими властями: на месте его дома должен был разместиться корпус макаронной фабрики. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не обнаружилось, что грунт слишком подвижен. Для профессора дискуссия вдвойне благоприятствовала: ему в дом провели водопровод и отопление от фабричной магистрали. Но не только благодаря саду и огороду держался он за клок этой земли.
Лет около двадцати назад, во время большой грозы в огороде оборвался электрический провод и упал прямо на жену профессора. Марину Ильиничну похоронили в саду. Положили высокую гранитную плиту и рядом построили беседку. Стало быть, мать Сонечки всегда была близко, спала под двухметровой толщей земли и никогда не входила в их дом. Бывало, Сонечка в детстве закапризничает, Николай Степанович её спрашивал: «А что мама скажет?» Когда возникала какая-нибудь проблема, отец говорил дочери: «Пойди, посоветуйся с мамой, если она решит, что я не прав, я извинюсь перед тобой, а если ты – ты извинишься передо мной».
Соня уже забыла, о чем зашел спор с отцом, она вошла в «Мамину беседку», занесенную снегом, варежкой смела снег, села на студеную скамейку, мысленно посоветоваться с матерью. Потом вошла в дом: «Извини, папа, мама сказала, что я не права». Николай Степанович подошел к ней, обнял за плечи, и они долго молчали.
Другой раз – Сонечка была уже пятнадцатилетней – она с друзьями поехала по ягоду, а отцу об этом не сообщила. Поездка оказалась долгой. В третьем часу ночи отец встретил дочь у калитки и, не спросив о причине задержки, обругал, да еще дернул за рукав. Сонечка ушла в «Мамину беседку», и чуть не до утра тихо проплакала. Не смог заснуть и Николай Степанович. Утром он пришел в комнату Сонечки: «Прости меня, дочка, мама наша сказала, что мы оба были не правы, но я не прав больше».
Так они и жили, советуясь с мамой, не решаясь прекратить эту игру. Очереди не устанавливали, но беседку убрали ежедневно. Летом она была обвита плющом и хмелем, вокруг беседки было посажено много цветов. Свежие цветы всегда стояли в вазе на плите, где был высечен текст: «Я спокойна. Живите дружно. Ко мне не спешите. Я с вами, дорогие мои».
Знакомые, входящие в беседку, произносили: «Марина Ильинична». Этот ритуал, неизвестно кем придуманный, оставался долгие годы. Николай Степанович больше не женился, он весь отдался работе. В его доме всегда было шумно: в определенные дни студенческая братия вхожа в его жилище. Он замечал, что некоторые студентки и лаборантки к нему неравнодушны, но со всеми оставался, ровен в отношениях.
…Венцов отметил, что былое шумное веселье выветрилось из этого дома – поселилось солидное успокоение. И если даже хозяева были веселыми, дом все равно был задумчивым. Тихая печаль по ушедшему, невозвратному времени затаилась в его углах. Сонечка в этом доме теперь казалась не хозяйкой, а гостьей. Вернулась в родное гнездо, а словно жила на птичьих правах перед отлетом в дальние страны. Оттого и смотрели углы дома на нее с недоверием.
Ужинали. Николай Степанович, ко всем его достоинствам, был превосходным кулинаром, потому-то и слыл гурманом. Беседа была подогрета бутылкой Токая. Режиссер оказался интересным собеседником и неплохим малым. По сметке Венцова, он подкатывал салазки к Сонечке, но, получив от ворот поворот, смирился, а может быть, притаился, ждет удобного момента, а пока играет наивного товарища. Коллегиальничает. И все одно – точит коготок.
К концу ужина Николай Степанович задал лобовой вопрос:
- Андрей, тебя что-то тревожит? О чем ты хотел потолковать?
- Папа, это мы его с Валерием Леонидовичем притащили сюда.
- А мне сдается, он сам намерен был прийти. Верно?
- Вы правы, Николай Степанович. Тут, такое… деликатное….
- Не государственная тайна?
- Но это не так интересно для общества, - вяло сказал Андрей.
- Знаешь что, голубец, сгоняем-ка мы с тобой партийку. Валерий Леонидович с Софьей, я понимаю, начнут сейчас читать свою пьесу, - он склонился к Венцову и как-то странно добавил, - по складам.
- Папа, долго не задерживай Андрея, он мне нужен.
Профессор пристально посмотрел вслед дочери, потом, повернувшись лицом к Венцову, с ироничной улыбкой сказал: «Интеллипупция». Отец как бы не верил, что дочь стала взрослая, обзавелась своим особым образом жизни, решимостью на непонятные отцу поступки.
Загремела шахматная доска, застучало по столу костлявое войско, загорелись азартом глаза профессора, засветились уютом углы старого дома. На сердце Венцова наступил рассвет: уходя, Соня так нежно посмотрела ему в глаза, что, проснувшаяся было бурая ревность, куда-то ухнула. Раздвинулся мир, и даже Соня как-то растворилась в необъяти. Играли молча. Федорчук не вопрошал, а Венцов пока был занят другим: он невольно прислушивался к Сониному голосу, доносившемуся из горницы.
- Мат, - довольно скоро заявил профессор, - что-то ты сегодня невесело играешь, Андрей. Что там у тебя за дельце ко мне?
- Да вот…, Николай Степанович, - он помолчал, откинулся на спинку стула, - знахарка угробила семилетнего сына Мурзина - директора МТС. У ребенка, видать, полиомиелит – паралич ног. Куда они его только не возили: результаты один неутешительнее другого. Тогда откопали эту старушенцию. И она, как ни странно, добилась каких-то результатов. И, видимо, проявила спесь – усилила дозу снадобья. В результате – блокада сердца: остановилось от реверберации. Произойди это в больнице – ему бы стимулировали работу сердца током, и ребенок остался бы, жив. Странно - это явление открыли математики. Медицина долго ломала голову: отчего сердце, отделенное от организма, работает автономно…
- Если его питать, - дополнил профессор.
- Да, если питать. А в организме от перегрузок оно может остановиться. Причем никаких видимых причин разрушения нет. Оказывается: волны возбуждения и затухания, ведущие стимуляцию мускулатуры сердца, идут равномерно. Правильно я излагаю? Аналогичная картина – если, скажем, бросить камень в воду – пошли круги. Брось другой камень – еще круги волн. Одни будут проходить сквозь другие. Бросай еще и еще…, и вот кругов уже незаметно – сплошная рябь – реверберация. Так и сердце – давай большую нагрузку, наступит предел, и волны возбуждения превратятся в хаос. Тогда прекратится сокращение мускулатуры сердца и – конец.
- Ты выучил тему, почти на четверку, - заулыбался профессор. – Медицина, думаю, потеряла много. Зато юриспруденция….
- Простите, Николай Степанович! – как бы оправдываясь, стал пояснять Андрей, - по заключению экспертов, именно такая картина получилась с пострадавшим. Особых изменений в организме не произошло. Отравление исключено. Алкалоиды и наркотики обнаружены в незначительных дозах, которые не могли вызвать летальный исход. Знахарка не хочет открыть секрет зелья.
Венцов замолчал, не то обдумывал выход из создавшегося затруднительного положения на шахматном поле, не то ловил новую мысль. И уж никак не ожидал вопросов от профессора, зная его манеру: не перебивая своего собеседника, «выслушивать до конца». Но вот Андрей переставил фигуру, нажал кнопку секундомера:
- Только что по телефону переговорил с отцом пострадавшего. Он подтверждает слова знахарки: «Это, - говорит, - было похоже на чудо». «Ницше в юбке», - сверкнуло молнией.
После двух лет мотаний по больницам, надежды взорвались. Родные и близкие настаивали показать ребенка знахарке Азее Стародубовой. Но Мурзин был категорически против: начальник, коммунист – и к знахарке…. Да и сама Стародубова, из принципа отказывалась браться за это дело. Каким-то образом она еще до свадьбы предсказала этой чете рождение больных детей. Возможно, знает секрет генезиса Уровской болезни, в тяжелой форме, которую, мне кажется, еще до сих пор не изучили. В Газ-Заводском районе, на курорте Ямкун этой проблемой ученые занимаются долгие годы. Вам это известно. Что настораживает: она почему-то была категорически против их брака. Но они умолили Азею-птицу – так ее положено называть во время «лажений» – сделать еще одно «доброе дело».
Хозяин МТС Мурзин выехал сюда в город на какой-то семинар. Через пару дней хочет поговорить с сыном по телефону. Выясняется – сын у знахарки. Он – на самолет и домой…. Но когда, - говорит он, - пришел к ней, - сын неуклюже вышел к нему навстречу с криком: «Папа, я уже хожу». Мурзин был потрясен и готов был ее боготворить. И вновь вылетел на семинар. Возвратившись, домой, он поехал навестить сына. Стародубова его не допустила, ссылаясь на временное недомогание ребенка. Волнение, мол, вредно. А на третью ночь – развязка - смерть.
- Голод тридцатых годов, коллективизация, войны гражданская и отечественная - это причина. Детская недоразвитость - следствие этих явлений. Нищета, неврозы, предрассудки, идеологические принципы, борьба за светлое будущее, за непонятное будущее, придуманное утопистами, - это синдром. Это болезнь планеты. А средства лечения этой болезни, к несчастью, нет. Пока. Пока кучка власть имущих, власть ухвативших, будет дуть в свою дуду, духовенство - в свою, медицина - в свою, болезнь будет прогрессировать. Все условия для геометрической прогрессии. Качество жизни не улучшится. Чувство у нас - одно, мысли - другое, а действия - третье. Наша мораль трехсторонняя. Благонравие отсутствует. Извини, я тебя перебил.
Следователь подробно рассказал профессору о трех встречах с колдуньей. Зажгли свет. Соня принесла кофе:
- Посижу с вами, пока Валерий переписывает сцену. Что замолчали? Удовлетворите женскую любознательность: о чем речь?
- Потом, дочка, да тебе и неинтересно.
Федорчук поднес к книжному стеллажу стремянку, отыскал старую книгу в черном самодельном переплете, быстро нашел нужную страницу, защемив в книге палец, уселся в кресло. Он не отрыл страницу, что нашел, а перенес вместо пальца ляссе, шелковую закладку, прикрепленную к корешку книги, хвост которой был грязно серый, да и сама поношена. Поэтому нетрудно понять, что книга в частом употреблении:
- Если это не шарлатанка, голубец, - тебе придется туго. Шарлатанку, как ни странно, накрыть легче. А колдунья, прошедшая школу…. У них своя школа, особая…. Они отличные психологи и психоаналитики. Не обладая этим даром, они долго не могут подвизаться на этом поприще. Особенно там, где хорошо их знают…. Колдуны виртуозно умеют приводить себя в состояние маниакального транса. А это бездонная глубина сознания. Жизненные наблюдения дают им много суггестивных приемов. Вот самый простой: если ребенок ушибся о табуретку, побей ее и боль у ребенка утихнет. Психоанализом наука только-только начала заниматься, а у колдунов это многовековая история. Правда, до начала психологии людям служила демонология. Хотя и не вероятно, что до наших дней могла дожить настоящая колдунья или шаманка, но по некоторым деталям твоего рассказа… можно предположить, что перед нами довольно интересный экземпляр. Субъект. И уж, не из тех ли кастовых знахарей, для которых выдача монопольных тайн – равносильна смерти. Тогда все твои труды напрасны, голубец…. Ни одной тайны ты от нее не узнаешь. Она охотнее пойдет в тюрьму или на смерть, нежели изъявит желание чем-нибудь поделиться с тобой. Они травы, коренья, да и любые снадобья называют по-особому, и язык этот клановый, как у старых московских офеней. Какой бы пример тебе привести? Да, вот булатная сталь. Ее технологию знал определенный клан людей, рецепт изготовления тщательно охранялся. Исчезли мастера – исчез секрет булата. И долго эта тайна была за семью печатями. Способ литья колоколов на Руси был утрачен, пришлось заново открывать. И знаешь в чем заковыка? В навозе. Да-да вместо конского, умудрились применить коровий. И секрет был утрачен на много лет. Возьми систему йоги – до недавнего времени доступна была определенному кругу людей. Да мало ли и сейчас мистических сект. Вон в Америке сатанизм поживает и в ус не дует. Есть такая религия Вуду, страшная религия, но уживается в современном мире.
- Папа, я больше чем уверена, у нее никаких тайн нет. Они свое невежество и преподносят простоверам как особую таинственность.
Профессор посмотрел на дочь с каким-то разочарованием, покачал головой, встал, положил книгу на выступ книжного шкафа, прошелся по комнате, задернул штору и словно бы никому:
- Боюсь об этом и подумать, - он помолчал, подергал мочку уха, - а что, если мы имеем дело со старухой из клана «Без третьих ушей»?
- Не поняла, что значит «Без третьих ушей»? – с улыбкой спросила Соня, с подлокотника опускаясь в кресло.
- А значит это, что старушка тайну может передать одному, ею испытанному человеку, которому она может верить, как себе. Фанатику или фанатичке. Они уверены: если будет знать посторонний – заклинание потеряет силу. Тогда наверняка у старушки есть преемница, которая посвящена в ее тайны. Не исключено, что есть у нее двойник, о котором она даже и не подозревает. Точно не скажу где: не то в Замбии, не то на Филиппинах…, а может и на Цейлоне, до сих пор существуют общества Леопардов. Законы жуткие: при камланиях, в определенный день года им нужна человеческая, кровавая жертва. Не знаю, есть ли обряд жертвоприношения у твоей «птицы»….
- Она упоминала, сожалея, что этот обряд ныне забыт, - оживился Венцов.
- Если и есть, то, вполне возможно, он либо заменен, как в христианстве. Кровь – вином, тело - хлебом; либо глубоко законспирирован…. Грубое искажение воображения. Нет, голубец, ты выводов из этого не делай пока, но эту возможность отметать не торопись…. Думаю, ты уже решил все разведать на месте?
- Да. Беру командировку в Шиловский район, в регион ее деятельности. О жертвоприношении я тоже думаю.
- Софья Николаевна, готово, - послышался голос режиссера. Соня с сожалением покинула компанию.
- А еще, Николай Степанович, колдунья сказала, что я проживу сорок семь лет.
- Это, голубец, она выдала тебе страховку для риска. Да, Андрей, а почему ты ее назвал птицей?
- Понимаете, Николай Степанович, она утверждает, что умеет летать. Говорит это так убедительно, что… многие верят в ее сказки.
- Скорей всего, - сказал Федорчук, - у твоей подследственной конфабуляция, нарушение памяти. Это разновидность так называемой парамнезии. В таком случае пробелы памяти заполняются фантастическими выдумками. И больной, убеждая других, в конце концов, сам начинает верить в эти выдумки. Должен тебе шепнуть на ухо, что многие, из великих, писатели страдали парамнезией. Их расстройства дали миру уйму полезного и интересного. Это писательский талант. Но тебе, князь, надо не выпускать из виду, что свободную нишу всегда заполняют шарлатаны. Они ссылаются на предков, дескать, этот дар, как некую недвижимость получили от бабушки по наследству, нисколько не приложив своих усилий. Они обладают способностью убедить легковеров, что земля плоская. Причем утверждают, что в старину люди были к истине ближе. Средства массовой информации говорят малую правду - суггестируют населению, чтобы оно поверило в большую ложь. Такова идеология. Колдунья просто может обвести тебя вокруг пальца, как птицеловы пользуются манком, пищиком - завлечь пичуг в свои силки. У тебя очень просто может получиться извод - пустая трата времени. Так что, при общении с колдуньей тебе надо пользоваться не только профессиональными знаниями, но и наитием. Советоваться со своей интуицией. И вот еще, - профессор встал, прошелся по комнате. - В детстве я был очевидцом нелепого случая. Ехали мы с отцом на телеге по маленькому хутору, глядим, с крыши дома на землю мужики сбрасывают мешки с зерном. Отец мне разъяснил, что от встряски будут лучше всходы. Не знаю, так ли это. Но народные наблюдения - это не просто опыт, а глубокая, еще не совсем осознанная или утраченная мудрость. Свое преступление колдунья могла совершить по ошибке - ненамеренно. Да конечно, ненамеренно. Обманывая других, опытные колдуны остерегаются самообмана. Тебе должно быть известно - целителей воз, а исцелителей горстка, даже щепотка.
Профессор, так и не раскрыл книги. Венцов долго будет думать, что же хотел прочесть ему Николай Степанович на той странице книги, где лежит шелковая грязная закладка - ляссе.
…Через полчаса Венцов тихо засобирался уходить.
- А поговорить? – вошедшая Соня вопрошающе смотрела на него, чувствуя за плечами присутствие Раввинского.
- У вас гость… дорогой гость, а вы…. - смущенно выдавил из себя Андрей.
- Я пойду провожать вас в одни двери, - актриса накинула на плечи осеннее пальто, нарядное с горжеткой. - Андрей, подожди меня во дворе.
Когда Андрей закрыл за собой дверь, Николай Степанович задержал дочь:
- Софья, ты что, бываешь и меньше уверенной?
- Не понимаю тебя, папа.
- Ты актриса, а выражаешься, как уличная торговка. Если ты больше, чем уверена, значит, бываешь и меньше? Есть же межевое выражение «сомневаюсь», оно самое честное.
За воротами Раввинский, церемонно попрощавшись, зашагал к подвесному мосту.
- Пойдем на наше место, - предложила Соня, - ужас долго там не была.
Подле ракиты стояли молодые люди и девушки, человек шесть, у одного из них в руках безмолвствовала гитара, некоторые курили. Наша парочка зашагала дальше, на большой мост. Соня что-то говорила о театральных делах, кого-то вспоминала. Андрей поддакивал, но из головы все мгновенно рассеивалось.
«У тебя есть девушка?» – вдруг спросила Соня. - «Да, как тебе сказать, была». - «Поссорились?» - «Нет». - «Кто она?» - «Медсестра» - он посмотрел на лунный анфас Сони и ответил на немой вопрос, - хорошая, сирота. Отец нашелся, увез на Урал.
- Почему не женился на ней?
- Наверно, слишком хорошая, опасно, когда не знаешь недостатков…. Шучу. Мама моя не хотела, чтобы я женился: мол, рано. И не в этом дело, просто… - он замолчал, - просто не женюсь и все. А у тебя? Как у тебя-то сложилась жизнь… на воле?
- Что сказать, Андрюша, тебе, если себе ничего путного ответить не могу? Запуталась я. Намеревалась сегодня с тобой разоткровенничаться, но охота прошла. Ты какой-то «на молнии» стал. Не похож на того…. Откровенно: почему ты тоже бросил медицинский, а пошел в юридический?
- Понял, что здесь интереснее. А дело общее - лечить общество.
- А я, откровенно говоря, думала, что из-за меня. И папа так думает… наверно.
- Ты-то почему? Семейная традиция….
- Ты же знаешь, соловьихой стала, к Соловью полетела. Он туда - я за ним: нитка за иголкой.
Собеседники не заметили, как оказались на мосту.
- Смотри, новая улица! – удивилась Соня. - Днем и не замечала, хотя несколько раз проехала по этому мосту. Ты не знаешь, почему я на каникулы не приезжала?
- Почему?
- Отец мне всегда тебя в пример ставил, - переменила тему разговора актриса, - «Вот, мол, Андрей учится в институте, заодно работает. Это не потому, чтобы я шла на работу, а… ты, почему тогда пошел работать милиционером? Мог бы и в поликлинике, в больнице подрабатывать.
- «Подрабатывать»… - Андрей улыбнулся, - мог бы – чего проще, но подрабатывать я не люблю. К сожалению, большинство людей в нашей стране не работают, а подрабатывают – он облокотился о перила моста. Простучал поезд, оставив шлейф дыма. Вырисовалось мерное волнение черной глади речки. Вокруг были холодные россыпи огней, а в зеркале речки лишь вдали отразился одинокий фонарь, от него шел размытый столб. Иногда по зеркалу речки пробегали какие-то насекомые. Пахло лягушками. А иногда налетали пряные влажные запахи. И вновь - дух гнилого дерева.
«Причина была у меня, - задумчиво произнес Венцов. - Помнишь, Пашку с Овсовской улицы хоронили?» - «Утонул который? «Его утопили». - «Как утопили? Кто?»
- Я предполагал кто. Ты же знаешь, тот култук хулиганским слыл. Теперь вон новые застройки, а тогда…. Как-то раз, на протоке за бывшими огородами, - он показал на новые пятиэтажные дома, - удил рыбу и видел, как шайка – впятером – поймали Пашку. Двоих из них я знал в лицо: часто у кинотеатра «Забайкалец» ошивались. Они требовали с него какой-то ключ. Иначе ему не сдобровать. Через неделю Пашка утонул. Я заподозрил их.
- Надо бы заявить, - сказала Соня.
- На кого? Я даже не знал, как их звать. Да и видел-то за неделю до случившегося, притом – издали. Теперь-то понял: конечно, надо бы. А как в милиции стал работать, разыскал одного – он на учете в детской комнате был. Ты помнишь, аптеку на окраине ограбили? Тогда-то до меня дошло, что Пашкина мать в аптеке работала. Нашел я того «Кваса» - кличка его. Посмотрел, как живут они: ужас! Мать с отцом забулдыги, нигде не работают, спекулируют крадеными вещами. Верней – спекулировали…. Втянули своих детей, старший наркоман. Так вот, на свой страх и риск повел я Кваса в парк, что за Домом Офицеров, полдня возился с ним. Припер его: «Ты аптеку обчистил?!» Отпирается, но потому, как рьяно божится, понял, что причастен. Ставлю условие, чтобы через день принес украденное к вокзалу и спрятал в одно место, иначе всех их заберут: и отца, и мать, и брата, и его компанию. Еще и Пашкину смерть припишут. Сказал ему, что слышал, мол, за огородами.
- Ты же, Андрюша, рисковал. Он тебя мог и убить. Мог бы сбежать от тебя.
- Не мог. Я сказал ему, что за нами наблюдают, вон из того окна. Уверил его, что если он принесет награбленное, никому об этом ни слова. А ведь парень поверил мне. Говорит: «Я не шмонал, а может, и знаю кто – не скажу, хоть расстреливайте. Украсть-то у него могу и притащить, куда надо, но чтобы никто не узнал». Пришлось дать ему слово… и сдержать.
- Принес?
- Не все, но принес. Его брат оказался бандюгой. Пашка, думаю, тоже его рук дело. А Квас сам жертва, озлобленный загоныш, подранок.
- Где же теперь этот Квас?
- Призвали в армию, остался на сверхсрочную. Отец в психушке: пьяный поджег свою халупу; жена и старший сын сгорели. – Выдержав паузу, Венцов заключил. - Я в юристы дернул.
Возвращались обратно, Андрей спросил Соню:
- Так почему не приезжала на каникулы?
- Да, так… - Слышны были их мягкие шаги. На фоне густой россыпи огней вырисовалась «Мамина беседка», Соня невесело сказала:
- Без конфликта, без проблем человека узнать почти невозможно…. Хотя, если бы кто-то и рассказал мне какой он, я, наверно, все равно поехала бы за ним… тогда. А он оказался каким-то фальшивым субъектом… поддельным…. Нам было вместе скучно. – Вдруг Соня переменила тему разговора, - я помню, Андрюша, как мы любили слушать концерты лягушек. Сидели за огородом и слушали. - Она подала руку. – Ну, пока, Андрюша.
- Ты что-то хотела мне сказать? – мрачно спросил Венцов.
- Расхотелось, - Соня улыбнулась. - Ну, будь!
Венцов постоял недвижно и отправился к подвесному мосту. На душе у него было мутно и тревожно.
- Ты чего так смотришь, Андрей? Да, простите, - она оглянулась. Только теперь Венцов заметил, стоящего позади Сони человека, - знакомьтесь, - сказала Соня, - Андрей Венцов, Валерий Леонидович Раввинский, новый главреж нашего театра. Это тот Венцов, следователь, - обратилась она к Раввинскому.
- Весьма приятно, - поставленным актерским голосом вымолвил режиссер, поправив свой темно-вишневый в горошинку галстук, - простите мои меркантильные интересы, у меня к вам есть вопросы…
Но вмешалась Соня:
- Валерий Леонидович, извините – это после. Идемте к нам, – она взяла под руки Венцова.
- В другой раз. Сегодня мне некогда. – Венцов не двигался.
- Не дури, как твое отчество? Забыла.
- Леонидович… тоже, - мальчишески прогнусил Венцов.
- Тезки по отчеству? Валерий Леонидович, прости… Андрей Леонидович, ради встречи можно передвинуть все дела?
Венцов отвел взгляд на неряшливые свинцовые облака, сквозь которые струнились медные лучи и, отражаясь в зеркале речной глади, покачивались. Ветер уже утих. Уютно и покойно было вокруг. Словно все это происходило на берегу Радости-реки. Все было полито медной краской предзаката. Поодаль виднелся с шафранными макухами деревьев Сонин огород и угол дома, почти сокрытого редеющим садом. Дом тот манил Венцова, но он запротестовал:
- Я же не ребенок, - он посмотрел в сторону режиссера.
- Ах, нет! – захохотала Соня, - это не то, о чем ты подумал. Идем, идем! – настоятельно произнесла она, - Папа будет рад, да и мне надо поговорить с тобой. На-адо, понимаешь?..
- Софья Николаевна, - обернулся режиссер, который был уже рядом с парочкой влюбленных, - человеку, может быть, некогда.…
Венцов вмиг преобразился, словно возмужал, ветерок юмора порхнул по его лицу, что понравилось Соне:
- Да вид у меня, - он провел левой рукой по щеке и показал на виднеющийся из-под плаща свой костюм, - не сгодится для визита.
- Сгодится, - заверила Соня. - А очки тебе идут.
Профессор Федорчук в клеенчатом фартуке, в белой льняной рубашке с засученными рукавами встретил гостей на веранде. К столешнице была привинчена мясорубка, под ней фарш, на тарелке очищенные две головки репчатого лука. Луковый запах тонко дополняли запахи петрушки и укропа. В глаза Венцову бросились сильно побелевшие кудрявые полубаки профессора. Возраст.
Николай Степанович, вытерев о полотенце руки, смахнув со щеки луковую слезинку, раскрылился и пошел навстречу:
- О-о-о, голубец! – он обогнул режиссера и отцовски обнял Венцова. Андрей понял – Федорчук не очень жалует режиссера.
- Склероз у тебя на друзей, князь! – упрекнул он Андрея.
Прошли в горницу. Давненько – около двух лет – Венцов не заглядывал в этот дом, обиталище профессора и его дочери, его любимой девушки. Старый пятистенный особняк с садом и огородом стоит на берегу реки. Хотя профессору, - а он заведующий кафедры психологии медицинского института - предлагали квартиру со всеми коммунальными благами в центре города, он наотрез отказался. Там рядом институт, здесь – под боком сад. Он был отменным аратом – садовником и огородником. Долго пришлось ему сражаться с городскими властями: на месте его дома должен был разместиться корпус макаронной фабрики. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не обнаружилось, что грунт слишком подвижен. Для профессора дискуссия вдвойне благоприятствовала: ему в дом провели водопровод и отопление от фабричной магистрали. Но не только благодаря саду и огороду держался он за клок этой земли.
Лет около двадцати назад, во время большой грозы в огороде оборвался электрический провод и упал прямо на жену профессора. Марину Ильиничну похоронили в саду. Положили высокую гранитную плиту и рядом построили беседку. Стало быть, мать Сонечки всегда была близко, спала под двухметровой толщей земли и никогда не входила в их дом. Бывало, Сонечка в детстве закапризничает, Николай Степанович её спрашивал: «А что мама скажет?» Когда возникала какая-нибудь проблема, отец говорил дочери: «Пойди, посоветуйся с мамой, если она решит, что я не прав, я извинюсь перед тобой, а если ты – ты извинишься передо мной».
Соня уже забыла, о чем зашел спор с отцом, она вошла в «Мамину беседку», занесенную снегом, варежкой смела снег, села на студеную скамейку, мысленно посоветоваться с матерью. Потом вошла в дом: «Извини, папа, мама сказала, что я не права». Николай Степанович подошел к ней, обнял за плечи, и они долго молчали.
Другой раз – Сонечка была уже пятнадцатилетней – она с друзьями поехала по ягоду, а отцу об этом не сообщила. Поездка оказалась долгой. В третьем часу ночи отец встретил дочь у калитки и, не спросив о причине задержки, обругал, да еще дернул за рукав. Сонечка ушла в «Мамину беседку», и чуть не до утра тихо проплакала. Не смог заснуть и Николай Степанович. Утром он пришел в комнату Сонечки: «Прости меня, дочка, мама наша сказала, что мы оба были не правы, но я не прав больше».
Так они и жили, советуясь с мамой, не решаясь прекратить эту игру. Очереди не устанавливали, но беседку убрали ежедневно. Летом она была обвита плющом и хмелем, вокруг беседки было посажено много цветов. Свежие цветы всегда стояли в вазе на плите, где был высечен текст: «Я спокойна. Живите дружно. Ко мне не спешите. Я с вами, дорогие мои».
Знакомые, входящие в беседку, произносили: «Марина Ильинична». Этот ритуал, неизвестно кем придуманный, оставался долгие годы. Николай Степанович больше не женился, он весь отдался работе. В его доме всегда было шумно: в определенные дни студенческая братия вхожа в его жилище. Он замечал, что некоторые студентки и лаборантки к нему неравнодушны, но со всеми оставался, ровен в отношениях.
…Венцов отметил, что былое шумное веселье выветрилось из этого дома – поселилось солидное успокоение. И если даже хозяева были веселыми, дом все равно был задумчивым. Тихая печаль по ушедшему, невозвратному времени затаилась в его углах. Сонечка в этом доме теперь казалась не хозяйкой, а гостьей. Вернулась в родное гнездо, а словно жила на птичьих правах перед отлетом в дальние страны. Оттого и смотрели углы дома на нее с недоверием.
Ужинали. Николай Степанович, ко всем его достоинствам, был превосходным кулинаром, потому-то и слыл гурманом. Беседа была подогрета бутылкой Токая. Режиссер оказался интересным собеседником и неплохим малым. По сметке Венцова, он подкатывал салазки к Сонечке, но, получив от ворот поворот, смирился, а может быть, притаился, ждет удобного момента, а пока играет наивного товарища. Коллегиальничает. И все одно – точит коготок.
К концу ужина Николай Степанович задал лобовой вопрос:
- Андрей, тебя что-то тревожит? О чем ты хотел потолковать?
- Папа, это мы его с Валерием Леонидовичем притащили сюда.
- А мне сдается, он сам намерен был прийти. Верно?
- Вы правы, Николай Степанович. Тут, такое… деликатное….
- Не государственная тайна?
- Но это не так интересно для общества, - вяло сказал Андрей.
- Знаешь что, голубец, сгоняем-ка мы с тобой партийку. Валерий Леонидович с Софьей, я понимаю, начнут сейчас читать свою пьесу, - он склонился к Венцову и как-то странно добавил, - по складам.
- Папа, долго не задерживай Андрея, он мне нужен.
Профессор пристально посмотрел вслед дочери, потом, повернувшись лицом к Венцову, с ироничной улыбкой сказал: «Интеллипупция». Отец как бы не верил, что дочь стала взрослая, обзавелась своим особым образом жизни, решимостью на непонятные отцу поступки.
Загремела шахматная доска, застучало по столу костлявое войско, загорелись азартом глаза профессора, засветились уютом углы старого дома. На сердце Венцова наступил рассвет: уходя, Соня так нежно посмотрела ему в глаза, что, проснувшаяся было бурая ревность, куда-то ухнула. Раздвинулся мир, и даже Соня как-то растворилась в необъяти. Играли молча. Федорчук не вопрошал, а Венцов пока был занят другим: он невольно прислушивался к Сониному голосу, доносившемуся из горницы.
- Мат, - довольно скоро заявил профессор, - что-то ты сегодня невесело играешь, Андрей. Что там у тебя за дельце ко мне?
- Да вот…, Николай Степанович, - он помолчал, откинулся на спинку стула, - знахарка угробила семилетнего сына Мурзина - директора МТС. У ребенка, видать, полиомиелит – паралич ног. Куда они его только не возили: результаты один неутешительнее другого. Тогда откопали эту старушенцию. И она, как ни странно, добилась каких-то результатов. И, видимо, проявила спесь – усилила дозу снадобья. В результате – блокада сердца: остановилось от реверберации. Произойди это в больнице – ему бы стимулировали работу сердца током, и ребенок остался бы, жив. Странно - это явление открыли математики. Медицина долго ломала голову: отчего сердце, отделенное от организма, работает автономно…
- Если его питать, - дополнил профессор.
- Да, если питать. А в организме от перегрузок оно может остановиться. Причем никаких видимых причин разрушения нет. Оказывается: волны возбуждения и затухания, ведущие стимуляцию мускулатуры сердца, идут равномерно. Правильно я излагаю? Аналогичная картина – если, скажем, бросить камень в воду – пошли круги. Брось другой камень – еще круги волн. Одни будут проходить сквозь другие. Бросай еще и еще…, и вот кругов уже незаметно – сплошная рябь – реверберация. Так и сердце – давай большую нагрузку, наступит предел, и волны возбуждения превратятся в хаос. Тогда прекратится сокращение мускулатуры сердца и – конец.
- Ты выучил тему, почти на четверку, - заулыбался профессор. – Медицина, думаю, потеряла много. Зато юриспруденция….
- Простите, Николай Степанович! – как бы оправдываясь, стал пояснять Андрей, - по заключению экспертов, именно такая картина получилась с пострадавшим. Особых изменений в организме не произошло. Отравление исключено. Алкалоиды и наркотики обнаружены в незначительных дозах, которые не могли вызвать летальный исход. Знахарка не хочет открыть секрет зелья.
Венцов замолчал, не то обдумывал выход из создавшегося затруднительного положения на шахматном поле, не то ловил новую мысль. И уж никак не ожидал вопросов от профессора, зная его манеру: не перебивая своего собеседника, «выслушивать до конца». Но вот Андрей переставил фигуру, нажал кнопку секундомера:
- Только что по телефону переговорил с отцом пострадавшего. Он подтверждает слова знахарки: «Это, - говорит, - было похоже на чудо». «Ницше в юбке», - сверкнуло молнией.
После двух лет мотаний по больницам, надежды взорвались. Родные и близкие настаивали показать ребенка знахарке Азее Стародубовой. Но Мурзин был категорически против: начальник, коммунист – и к знахарке…. Да и сама Стародубова, из принципа отказывалась браться за это дело. Каким-то образом она еще до свадьбы предсказала этой чете рождение больных детей. Возможно, знает секрет генезиса Уровской болезни, в тяжелой форме, которую, мне кажется, еще до сих пор не изучили. В Газ-Заводском районе, на курорте Ямкун этой проблемой ученые занимаются долгие годы. Вам это известно. Что настораживает: она почему-то была категорически против их брака. Но они умолили Азею-птицу – так ее положено называть во время «лажений» – сделать еще одно «доброе дело».
Хозяин МТС Мурзин выехал сюда в город на какой-то семинар. Через пару дней хочет поговорить с сыном по телефону. Выясняется – сын у знахарки. Он – на самолет и домой…. Но когда, - говорит он, - пришел к ней, - сын неуклюже вышел к нему навстречу с криком: «Папа, я уже хожу». Мурзин был потрясен и готов был ее боготворить. И вновь вылетел на семинар. Возвратившись, домой, он поехал навестить сына. Стародубова его не допустила, ссылаясь на временное недомогание ребенка. Волнение, мол, вредно. А на третью ночь – развязка - смерть.
- Голод тридцатых годов, коллективизация, войны гражданская и отечественная - это причина. Детская недоразвитость - следствие этих явлений. Нищета, неврозы, предрассудки, идеологические принципы, борьба за светлое будущее, за непонятное будущее, придуманное утопистами, - это синдром. Это болезнь планеты. А средства лечения этой болезни, к несчастью, нет. Пока. Пока кучка власть имущих, власть ухвативших, будет дуть в свою дуду, духовенство - в свою, медицина - в свою, болезнь будет прогрессировать. Все условия для геометрической прогрессии. Качество жизни не улучшится. Чувство у нас - одно, мысли - другое, а действия - третье. Наша мораль трехсторонняя. Благонравие отсутствует. Извини, я тебя перебил.
Следователь подробно рассказал профессору о трех встречах с колдуньей. Зажгли свет. Соня принесла кофе:
- Посижу с вами, пока Валерий переписывает сцену. Что замолчали? Удовлетворите женскую любознательность: о чем речь?
- Потом, дочка, да тебе и неинтересно.
Федорчук поднес к книжному стеллажу стремянку, отыскал старую книгу в черном самодельном переплете, быстро нашел нужную страницу, защемив в книге палец, уселся в кресло. Он не отрыл страницу, что нашел, а перенес вместо пальца ляссе, шелковую закладку, прикрепленную к корешку книги, хвост которой был грязно серый, да и сама поношена. Поэтому нетрудно понять, что книга в частом употреблении:
- Если это не шарлатанка, голубец, - тебе придется туго. Шарлатанку, как ни странно, накрыть легче. А колдунья, прошедшая школу…. У них своя школа, особая…. Они отличные психологи и психоаналитики. Не обладая этим даром, они долго не могут подвизаться на этом поприще. Особенно там, где хорошо их знают…. Колдуны виртуозно умеют приводить себя в состояние маниакального транса. А это бездонная глубина сознания. Жизненные наблюдения дают им много суггестивных приемов. Вот самый простой: если ребенок ушибся о табуретку, побей ее и боль у ребенка утихнет. Психоанализом наука только-только начала заниматься, а у колдунов это многовековая история. Правда, до начала психологии людям служила демонология. Хотя и не вероятно, что до наших дней могла дожить настоящая колдунья или шаманка, но по некоторым деталям твоего рассказа… можно предположить, что перед нами довольно интересный экземпляр. Субъект. И уж, не из тех ли кастовых знахарей, для которых выдача монопольных тайн – равносильна смерти. Тогда все твои труды напрасны, голубец…. Ни одной тайны ты от нее не узнаешь. Она охотнее пойдет в тюрьму или на смерть, нежели изъявит желание чем-нибудь поделиться с тобой. Они травы, коренья, да и любые снадобья называют по-особому, и язык этот клановый, как у старых московских офеней. Какой бы пример тебе привести? Да, вот булатная сталь. Ее технологию знал определенный клан людей, рецепт изготовления тщательно охранялся. Исчезли мастера – исчез секрет булата. И долго эта тайна была за семью печатями. Способ литья колоколов на Руси был утрачен, пришлось заново открывать. И знаешь в чем заковыка? В навозе. Да-да вместо конского, умудрились применить коровий. И секрет был утрачен на много лет. Возьми систему йоги – до недавнего времени доступна была определенному кругу людей. Да мало ли и сейчас мистических сект. Вон в Америке сатанизм поживает и в ус не дует. Есть такая религия Вуду, страшная религия, но уживается в современном мире.
- Папа, я больше чем уверена, у нее никаких тайн нет. Они свое невежество и преподносят простоверам как особую таинственность.
Профессор посмотрел на дочь с каким-то разочарованием, покачал головой, встал, положил книгу на выступ книжного шкафа, прошелся по комнате, задернул штору и словно бы никому:
- Боюсь об этом и подумать, - он помолчал, подергал мочку уха, - а что, если мы имеем дело со старухой из клана «Без третьих ушей»?
- Не поняла, что значит «Без третьих ушей»? – с улыбкой спросила Соня, с подлокотника опускаясь в кресло.
- А значит это, что старушка тайну может передать одному, ею испытанному человеку, которому она может верить, как себе. Фанатику или фанатичке. Они уверены: если будет знать посторонний – заклинание потеряет силу. Тогда наверняка у старушки есть преемница, которая посвящена в ее тайны. Не исключено, что есть у нее двойник, о котором она даже и не подозревает. Точно не скажу где: не то в Замбии, не то на Филиппинах…, а может и на Цейлоне, до сих пор существуют общества Леопардов. Законы жуткие: при камланиях, в определенный день года им нужна человеческая, кровавая жертва. Не знаю, есть ли обряд жертвоприношения у твоей «птицы»….
- Она упоминала, сожалея, что этот обряд ныне забыт, - оживился Венцов.
- Если и есть, то, вполне возможно, он либо заменен, как в христианстве. Кровь – вином, тело - хлебом; либо глубоко законспирирован…. Грубое искажение воображения. Нет, голубец, ты выводов из этого не делай пока, но эту возможность отметать не торопись…. Думаю, ты уже решил все разведать на месте?
- Да. Беру командировку в Шиловский район, в регион ее деятельности. О жертвоприношении я тоже думаю.
- Софья Николаевна, готово, - послышался голос режиссера. Соня с сожалением покинула компанию.
- А еще, Николай Степанович, колдунья сказала, что я проживу сорок семь лет.
- Это, голубец, она выдала тебе страховку для риска. Да, Андрей, а почему ты ее назвал птицей?
- Понимаете, Николай Степанович, она утверждает, что умеет летать. Говорит это так убедительно, что… многие верят в ее сказки.
- Скорей всего, - сказал Федорчук, - у твоей подследственной конфабуляция, нарушение памяти. Это разновидность так называемой парамнезии. В таком случае пробелы памяти заполняются фантастическими выдумками. И больной, убеждая других, в конце концов, сам начинает верить в эти выдумки. Должен тебе шепнуть на ухо, что многие, из великих, писатели страдали парамнезией. Их расстройства дали миру уйму полезного и интересного. Это писательский талант. Но тебе, князь, надо не выпускать из виду, что свободную нишу всегда заполняют шарлатаны. Они ссылаются на предков, дескать, этот дар, как некую недвижимость получили от бабушки по наследству, нисколько не приложив своих усилий. Они обладают способностью убедить легковеров, что земля плоская. Причем утверждают, что в старину люди были к истине ближе. Средства массовой информации говорят малую правду - суггестируют населению, чтобы оно поверило в большую ложь. Такова идеология. Колдунья просто может обвести тебя вокруг пальца, как птицеловы пользуются манком, пищиком - завлечь пичуг в свои силки. У тебя очень просто может получиться извод - пустая трата времени. Так что, при общении с колдуньей тебе надо пользоваться не только профессиональными знаниями, но и наитием. Советоваться со своей интуицией. И вот еще, - профессор встал, прошелся по комнате. - В детстве я был очевидцом нелепого случая. Ехали мы с отцом на телеге по маленькому хутору, глядим, с крыши дома на землю мужики сбрасывают мешки с зерном. Отец мне разъяснил, что от встряски будут лучше всходы. Не знаю, так ли это. Но народные наблюдения - это не просто опыт, а глубокая, еще не совсем осознанная или утраченная мудрость. Свое преступление колдунья могла совершить по ошибке - ненамеренно. Да конечно, ненамеренно. Обманывая других, опытные колдуны остерегаются самообмана. Тебе должно быть известно - целителей воз, а исцелителей горстка, даже щепотка.
Профессор, так и не раскрыл книги. Венцов долго будет думать, что же хотел прочесть ему Николай Степанович на той странице книги, где лежит шелковая грязная закладка - ляссе.
…Через полчаса Венцов тихо засобирался уходить.
- А поговорить? – вошедшая Соня вопрошающе смотрела на него, чувствуя за плечами присутствие Раввинского.
- У вас гость… дорогой гость, а вы…. - смущенно выдавил из себя Андрей.
- Я пойду провожать вас в одни двери, - актриса накинула на плечи осеннее пальто, нарядное с горжеткой. - Андрей, подожди меня во дворе.
Когда Андрей закрыл за собой дверь, Николай Степанович задержал дочь:
- Софья, ты что, бываешь и меньше уверенной?
- Не понимаю тебя, папа.
- Ты актриса, а выражаешься, как уличная торговка. Если ты больше, чем уверена, значит, бываешь и меньше? Есть же межевое выражение «сомневаюсь», оно самое честное.
За воротами Раввинский, церемонно попрощавшись, зашагал к подвесному мосту.
- Пойдем на наше место, - предложила Соня, - ужас долго там не была.
Подле ракиты стояли молодые люди и девушки, человек шесть, у одного из них в руках безмолвствовала гитара, некоторые курили. Наша парочка зашагала дальше, на большой мост. Соня что-то говорила о театральных делах, кого-то вспоминала. Андрей поддакивал, но из головы все мгновенно рассеивалось.
«У тебя есть девушка?» – вдруг спросила Соня. - «Да, как тебе сказать, была». - «Поссорились?» - «Нет». - «Кто она?» - «Медсестра» - он посмотрел на лунный анфас Сони и ответил на немой вопрос, - хорошая, сирота. Отец нашелся, увез на Урал.
- Почему не женился на ней?
- Наверно, слишком хорошая, опасно, когда не знаешь недостатков…. Шучу. Мама моя не хотела, чтобы я женился: мол, рано. И не в этом дело, просто… - он замолчал, - просто не женюсь и все. А у тебя? Как у тебя-то сложилась жизнь… на воле?
- Что сказать, Андрюша, тебе, если себе ничего путного ответить не могу? Запуталась я. Намеревалась сегодня с тобой разоткровенничаться, но охота прошла. Ты какой-то «на молнии» стал. Не похож на того…. Откровенно: почему ты тоже бросил медицинский, а пошел в юридический?
- Понял, что здесь интереснее. А дело общее - лечить общество.
- А я, откровенно говоря, думала, что из-за меня. И папа так думает… наверно.
- Ты-то почему? Семейная традиция….
- Ты же знаешь, соловьихой стала, к Соловью полетела. Он туда - я за ним: нитка за иголкой.
Собеседники не заметили, как оказались на мосту.
- Смотри, новая улица! – удивилась Соня. - Днем и не замечала, хотя несколько раз проехала по этому мосту. Ты не знаешь, почему я на каникулы не приезжала?
- Почему?
- Отец мне всегда тебя в пример ставил, - переменила тему разговора актриса, - «Вот, мол, Андрей учится в институте, заодно работает. Это не потому, чтобы я шла на работу, а… ты, почему тогда пошел работать милиционером? Мог бы и в поликлинике, в больнице подрабатывать.
- «Подрабатывать»… - Андрей улыбнулся, - мог бы – чего проще, но подрабатывать я не люблю. К сожалению, большинство людей в нашей стране не работают, а подрабатывают – он облокотился о перила моста. Простучал поезд, оставив шлейф дыма. Вырисовалось мерное волнение черной глади речки. Вокруг были холодные россыпи огней, а в зеркале речки лишь вдали отразился одинокий фонарь, от него шел размытый столб. Иногда по зеркалу речки пробегали какие-то насекомые. Пахло лягушками. А иногда налетали пряные влажные запахи. И вновь - дух гнилого дерева.
«Причина была у меня, - задумчиво произнес Венцов. - Помнишь, Пашку с Овсовской улицы хоронили?» - «Утонул который? «Его утопили». - «Как утопили? Кто?»
- Я предполагал кто. Ты же знаешь, тот култук хулиганским слыл. Теперь вон новые застройки, а тогда…. Как-то раз, на протоке за бывшими огородами, - он показал на новые пятиэтажные дома, - удил рыбу и видел, как шайка – впятером – поймали Пашку. Двоих из них я знал в лицо: часто у кинотеатра «Забайкалец» ошивались. Они требовали с него какой-то ключ. Иначе ему не сдобровать. Через неделю Пашка утонул. Я заподозрил их.
- Надо бы заявить, - сказала Соня.
- На кого? Я даже не знал, как их звать. Да и видел-то за неделю до случившегося, притом – издали. Теперь-то понял: конечно, надо бы. А как в милиции стал работать, разыскал одного – он на учете в детской комнате был. Ты помнишь, аптеку на окраине ограбили? Тогда-то до меня дошло, что Пашкина мать в аптеке работала. Нашел я того «Кваса» - кличка его. Посмотрел, как живут они: ужас! Мать с отцом забулдыги, нигде не работают, спекулируют крадеными вещами. Верней – спекулировали…. Втянули своих детей, старший наркоман. Так вот, на свой страх и риск повел я Кваса в парк, что за Домом Офицеров, полдня возился с ним. Припер его: «Ты аптеку обчистил?!» Отпирается, но потому, как рьяно божится, понял, что причастен. Ставлю условие, чтобы через день принес украденное к вокзалу и спрятал в одно место, иначе всех их заберут: и отца, и мать, и брата, и его компанию. Еще и Пашкину смерть припишут. Сказал ему, что слышал, мол, за огородами.
- Ты же, Андрюша, рисковал. Он тебя мог и убить. Мог бы сбежать от тебя.
- Не мог. Я сказал ему, что за нами наблюдают, вон из того окна. Уверил его, что если он принесет награбленное, никому об этом ни слова. А ведь парень поверил мне. Говорит: «Я не шмонал, а может, и знаю кто – не скажу, хоть расстреливайте. Украсть-то у него могу и притащить, куда надо, но чтобы никто не узнал». Пришлось дать ему слово… и сдержать.
- Принес?
- Не все, но принес. Его брат оказался бандюгой. Пашка, думаю, тоже его рук дело. А Квас сам жертва, озлобленный загоныш, подранок.
- Где же теперь этот Квас?
- Призвали в армию, остался на сверхсрочную. Отец в психушке: пьяный поджег свою халупу; жена и старший сын сгорели. – Выдержав паузу, Венцов заключил. - Я в юристы дернул.
Возвращались обратно, Андрей спросил Соню:
- Так почему не приезжала на каникулы?
- Да, так… - Слышны были их мягкие шаги. На фоне густой россыпи огней вырисовалась «Мамина беседка», Соня невесело сказала:
- Без конфликта, без проблем человека узнать почти невозможно…. Хотя, если бы кто-то и рассказал мне какой он, я, наверно, все равно поехала бы за ним… тогда. А он оказался каким-то фальшивым субъектом… поддельным…. Нам было вместе скучно. – Вдруг Соня переменила тему разговора, - я помню, Андрюша, как мы любили слушать концерты лягушек. Сидели за огородом и слушали. - Она подала руку. – Ну, пока, Андрюша.
- Ты что-то хотела мне сказать? – мрачно спросил Венцов.
- Расхотелось, - Соня улыбнулась. - Ну, будь!
Венцов постоял недвижно и отправился к подвесному мосту. На душе у него было мутно и тревожно.