- Как дела? - спросил фельдшера. - Плохо, - ответил Семён. - Температура высокая, нога мокнет... В госпиталь надо! Чем быстрее, тем лучше. - Когда прибудет полковник? - повернулся сержант к лейтенанту. - Так сегодня же выходной, их никого не будет до понедельника, - офицер достал из нагрудного кармана пачку "Примы", выковырнул из неё сигарету, начал разминать. - Пройдусь по территории, караул проведаю, потом видно будет, - сказал он и ушёл. Виктор слышал, как хлопнула входная дверь казармы. - Чимитов, - подозвал он возвращающегося из умывальника рядового. - Оденься и осторожно "паси" лейтенанта. Мне надо минут двадцать, чтобы разобраться с этим бардаком! Через минуту Чимитов выбежал из казармы. Виктор вышел в коридор, подошел к двери, ведущей в офицерскую комнату, взялся за ручку. - Куда? - пытался остановить его стоявший на тумбочке дневальный. - Там никого нет... - Мне надо! - ответил Виктор. - Парня надо спасать. Я в полк звонить буду, а ты ничего не знаешь, ничего не видел. И свой телефон на тумбочке не трогай, понял?! - И он решительно показал дневальному кулак. Чернов знал, как управляться с находящимся в офицерской коммутатором. Он снял трубку, надавил на кнопку вызова. Трубка мгновенно ожила: "Дежурный по связи полка слушает". - Это дежурный офицер техдивизиона, - как можно спокойнее ответил он, - соедини меня с санчастью. "Слушаюсь!" - прозвучало из трубки. потом послышались длинные гудки. На третьем чей-то заспанный голос сообщил: "Медсанчасть на проводе". И тут у Виктора перехватило голос от волнения: - В техническом дивизионе произошло ЧП, - хриплым голосом сообщил он. - Что случилось? - встревожено спросили на том конце. - Ожог ноги третьей степени, ещё вчера,.. высокая температура, возможен сепсис. Больной не транспортабелен... Срочно нужна скорая... - Чернов замолчал, не зная, что ещё сказать. - Кто передал информацию? - спросила трубка. Виктор молчал. - Назовите фамилию, ваше звание? Сержант положил трубку. Через минуту раздался звонок, он непрерывно звонил минут пять. Виктор выглянул в коридор и приказал дневальному: - Не отвечать! - тот хмыкнул и отвернулся в угол. Наконец телефон замолчал. "Они должны подумать, что нам отвечать некогда, не до них нам, мы преодолеваем последствия ЧП, боремся за жизнь солдата, - выстраивал он логику звонившего. - Должны приехать!" - решил он, когда коммутатор затих. Чернов вышел из офицерской и осторожно прикрыл дверь. Дневальный не смотрел в его сторону. В спальном помещении солдаты ходили на цыпочках. Он подошёл к кровати Костика. Тот невидящим, полным боли, немигающим взглядом буравил потолок, чуть постанывал, крепко сжав зубы. Семён сидел на краешке постели, уставившись в пол. - Не дрейфьте, - громко сказал им Виктор. - Через часок приедет скорая. - Он сказал это так уверенно, что и Костик, и Семён, и все, кто это слышал, поверили ему. Чернов всё рассчитал верно: примерно через час прибыла бригада из госпиталя. Военврач мельком осмотрел ногу, приказал двум санитарам: "Срочно грузите в машину. Чёрт знает что!" И скорая умчалась в город. - Как они узнали? - в пятый раз спрашивал то у Виктора, то у дневального, то у кого-то из солдат дежурный лейтенант. Все в ответ только пожимали плечами... - 13 - Последствия ЧП рассосались как-то сами собой. В полку, наверное, тоже решили не сообщать о случае наверх, чтобы не портить показатели. Тем более, что с началом лечения пострадавшего солдата успели вовремя. Полковника Заикина, видимо, пожурили, но без особых последствий. Он, в свою очередь, объявил устные замечания капитану Чукарину и старшине Кожемяке. Сержанту Чернову дали три наряда вне очереди, впрочем, он и без того через день ходил в наряды... А вскоре кипсовики опять на целый месяц уехали в командировку. Капитан Чукарин гонял их на регламентных работах, как собак, матерился в ларингофоны, отмечая каждую оплошность команды. Но они справились с поставленной задачей. И вернулись в свой родной - технический - в хорошем настроении. А первым, кто встретил их возле дивизионного КПП, был Костик. Он радостно ковылял навстречу их машине, опираясь на какую-то нелепую трость. - Товарищ капитан, - доложил он Чукарину звонким голосом. - Рядовой Рудин прибыл из госпиталя в ваше распоряжение! - А почему с палочкой, не долечился? - раздраженно и несколько испуганно спросил его капитан. - Так я досрочно убежал, скучно там и не лечат уже, - радостно частил Костик. - А у нас, значит, весело?! - Чукарин повернулся к сержанту. - Глаз с него не спускать, к работе - ни-ни, головой за его здоровье отвечаешь! - Есть! - отчеканил Виктор. - Разрешите выполнять? - Давай… - оттаял капитан. - Ишь ты, скучно ему в госпитале! Службу ему подавай! - Он удовлетворённо покрутил головой и зашагал в сторону казармы. А солдаты обступили Костика, расспрашивали о лечении, осторожно похлопывали по плечам, спине, попросили показать ногу. Он с радостью заголил её: вся нога была в свежих, розовых рубцах. - Вот так да! - почесал затылок Чимитов. - Починили крышу. Знала бы бабушка... - А вот этого не надо! - решительно перебил его Костик. - Она знает, что я - отличный солдат! ... Они, коллектив первого отделения технического зенитно-ракетного полка противовоздушной обороны, дали торжественное обещание: глаз не спускать с Костика, беречь его здоровье, как своё, не оставлять его одного ни на час. - Вы же понимаете, мне одному с этой задачей не справиться, - горячился сержант Чернов. Разговор происходил на вечерней сходке, в так называемый час самоподготовки, который в армии предоставляется после ужина всем военным срочной службы, свободным от несения нарядов и караула. Парни из первого отделения по приказу сержанта по одному просочились к гаражу, где прямо на улице у боковой стены бокса был припаркован их грузовик - станция КИПС. Июльское солнце клонилось к закату, но было ещё светло. Они заходили внутрь кунга, где уже хозяйничал Чимитов, нарезая привычные сало с хлебом, а рядом с импровизированным столом виднелась знакомая всем фляжка. Расселись, кто где. И Виктор начал "воспитательную работу". Фляжка прошла по кругу - все сделали по одному глотку. И дали торжественное обещание. Достался глоток пахучей крепкой жидкости и Костику. Он сидел на верстачке, выше всех и с улыбкой посматривал на товарищей. В такие минуты он чувствовал себя счастливым и нужным кому-то ещё, кроме бабушки... - А ты чего лыбишься? Опять членовредительство задумал? - беззлобно погрозил ему Олег Павлюков. - Ты думаешь, нам больше нечего делать, как нянчиться с тобой!? - Ребята! - Костик, кажется, готов был их всех расцеловать. - Как хорошо, что мы вместе! Я слово даю, больше такого не повторится. Ну, чего вы, не верите? Я же не маленький... - Мужик - сказал, мужик - сделал, - изрёк обычно молчаливый Кирбобо. И все рассмеялись. Расходились также - по одному. Вернулись в казарму прямо к отбою. И никто ничего не заметил. Зато эту короткую летнюю ночь бойцы первого отделения спали, как убитые. ... С этого дня Костик всегда находился рядом с сержантом. Тот буквально не спускал с него глаз, не позволяя сделать лишний шаг. А если Виктор был занят или его вызывали к начальству, его место возле подопечного по очереди занимали Чимитов, Павлюков или, на худой конец, узбек Кирбобо. Судя по всему, Костик такой плотной опекой нисколько не тяготился, ему даже нравилось, что рядом всегда был кто-то свой. В это лето полковник Заикин объявил личному составу дивизиона, что, по решению командования полка, им выпала честь взять шефство над трудовым коллективом фабрики первичной обработки шерсти, именуемой в народе ПОШ. Предприятие располагалось на городской окраине, вдали от жилых кварталов. Что, впрочем, было вполне объяснимо, потому что запах грязной, мокрой овечьей шерсти, сортируемой и промываемой химическими растворами, здесь стоял такой, что только держись! Однако женщины, а в подавляющем большинстве коллектив состоял из лиц женского пола, давно к нему привыкли. А вот солдатские шефы при первых поездках сюда воротили носы. Пока не открыли для себя, что на фабрике имеется отличная столовая, в которой их кормили бесплатно - это было своеобразным расчётом за ту работу, которую бесплатно выполняли на предприятии посланники полковника Заикина. А дел здесь было немало: в конце месяца или квартала всегда аврал, надо было давать план, а рабочих рук, как обычно в те годы, народному хозяйству не хватало. Вот и восполняли эти пробелы солдатами. Они и тюки с шерстью на электрокарах по цехам развозили, и машины с кирпичами разгружали, и вставали на сортировку шерсти. В общем, делали, что прикажут, не возражали, в ожидании сытного обеда. А тогда уж отрывались по полной, набирая себе на поднос по две-три порции котлет или других мясных продуктов, на которых здесь не экономили: шефы же всё-таки... Отделению Чернова тоже несколько раз везло - получали наряд на фабрику. - Ломили, как черти, - характеризовал их ударную работу старшине Кожемяке замдиректора по производству. - Присылайте их к нам ещё. И их присылали. В это лето их распорядок службы выглядел так: день - в наряде, день - на фабрике. Только Костика с собой не брали. Полковник Заикин запретил, опасаясь, что тот опять влипнет в какую-либо неприятность. Рядовому находилось занятие в дивизионе, его заставляли штудировать уставы армейской службы, заниматься с военнослужащими других отделений уборкой территории. Иногда он подолгу просиживал в красном уголке, расписывал в очередном письме бабушке, как интересно ему служится. Он почти перестал хромать, вновь начал принимать участие в кроссах по пересечённой местности, которые каждое летнее воскресенье для личного состава дивизиона устраивал старшина Кожемяка. Правда до финиша никогда не дотягивал, сходил примерно с половины дистанции. Но его и за это подхваливали, чтобы приободрить парня. Ультиматум сержанту Чернову он предъявил после того, как, возвратясь из очередной поездки на фабрику ПОШ, Чимитов весь вечер расхваливал вкусные фабричные мясные котлеты, которых он "умял аж три штуки, поэтому пропускает ужин в дивизионе". Костик выслушал его похвальбу и подошёл к Чернову: - Я, между прочим, тоже хочу котлеты есть! Последний раз мне их бабушка стряпала чёрт знает когда... Чем я хуже Чимитова или Кирбобо?! - Ты же знаешь, полковник запретил. Там - опасное производство, - отмахнулся от подчинённого Виктор. - Чего там опасного?! Мягкая овечья шерсть! В прошлый раз Чимитов полный карман привозил - лёгкая, как пух! Что она мне может повредить?! - не унимался Костик. - Ладно, - подумав, сказал Чернов. - Поговорю со старшиной. На том пока и разошлись. Но, когда через несколько дней отделение вновь направили на подшефную фабрику, Костик буквально вцепился в сержанта: возьми с собой, ведь обещал. До отправки на предприятие оставалось ещё с полчаса, и Виктор махнул Костику рукой: пойдём к старшине. Кожемяку они нашли в старшинской каптёрке, где среди полок, забитых новыми гимнастёрками, сапогами, посудой, мылом и всякой другой всячиной, громадный старшина сидел за своим столом и заполнял какие-то документы. Он выслушал сержанта Чернова, грызя кончик авторучки, грубо перебил: - Вы что - дебилы? Полковник же запретил! Костик понурил голову, повернулся, готовый покинуть каптёрку, но Виктор остановил его. - Товарищ старшина, Рудин поедет не работать, он очень хочет поесть в заводской столовке... Как ни странно, старшина отнёсся к этому желанию с пониманием. - Мне самому наш хавчик надоел до смерти. Вроде готовят у нас хорошо, жирно, только вот душу в дело не вкладывают. Давно собираюсь порядок на кухне навести, заелись повара... - Он что-то ещё говорил о солдатской столовой, потом задумался, ушёл в себя. Наконец, тряхнув головой, сообщил о принятом решении: - Ладно, - сказал старшина Кожемяка. - Пусть едет, командиру - ни слова. А ты с него глаз не спускай! - стукнул он кулачищем по столу так, что Виктор вздрогнул от неожиданности. - Есть! - в один голос ответили подчинённые и кинулись грузиться в фургон грузовика, за рулём которого сидел ефрейтор бурят Борис. ... На фабрике всё было, как обычно. Но это - для всех, только не для Костика. Тот смотрел во все глаза на происходящее вокруг, морщил нос от запаха грязной шерсти, то и дело заговаривал с работницами. Видно было, что он соскучился по гражданской жизни. Виктор попросил, чтобы Костика поставили на сортировку шерсти: там, вроде бы, не было никакой опасности среди женщин, которые спокойно сидят вдоль длинного стола и перебирают клочья шерсти. До обеда все прошло спокойно. А в обед Костик, наконец, что называется, оторвался: съел не меньше, чем Чимитов, и теперь сидел на лавочке возле столовой - с другими солдатами, дремал и икал от полученного удовольствия. "Перекур" длился полчаса. А потом отделение получило задание - разгрузить железнодорожный вагон с тюками шерсти. Этих тюков они уже насмотрелись на фабрике. Сами помогали возить их на электрокаре по территории предприятия. Тюки - кубы плотно уложенной шерсти-сырца, высотой метра по полтора каждый, весом по 350-400 килограммов, поступали на фабрику со всех концов большой страны и из-за границы. Виктор разбирал на упаковках надписи на иностранных языках: Австралия, Шотландия, Индонезия. Этот вагон был свой, советский: прибыл из Казахстана. К фабрике примыкала железнодорожная ветка с высокой насыпью. Вагон ставили на разгрузку так, чтобы тюки с шерстью, вытолкнув из вагона, можно было скатывать с насыпи вниз, где их подхватывал автопогрузчик и водружал на электрокар, на котором их доставляли на склад. Единственное, что немного смутило Чернова, такую работу они еще ни разу не делали. Но все сомнения оборвал Чимитов: - Не бойся, командир, справимся... - Конечно, ничего сложного - скатывай тюки вниз - и всё, - поддержал его Костик. У Виктора внутри шевельнулась какая-то тревога, но он прогнал её: действительно, ничего сложного. Вагон уже стоял на насыпи, и солдаты потянулись к нему. Чимитов на ходу раздавал верхонки, сам он вооружился небольшим ломиком для открывания двери. Подошли, огляделись. Крытый высокий товарный вагон был заперт дверью, которая перемещалась на колёсиках вдоль вагонной стенки. Надо было только сорвать пломбу и сбить задвижку. - Бимба, давай! - скомандовал Виктор. Все сгрудились возле закрытой двери, рассматривая задвижку. Костика же привлекли какие-то травинки, выросшие, казалось, из самих рельсов, прямо напротив вагонной двери. Он склонился, рассматривая их... Чимитов ловко поддел пломбу, потом ударил по задвижке, она легко соскользнула со своего места, и дверь поехала в сторону. Тюки шерсти в вагоне были уложены штабелями в несколько рядов. И только несколько верхних тюков лежали свободно. Ближайший из них, по всей видимости, опирался на закрытую дверь. И когда она открылась, этот тюк качнулся и начал скатываться в открытый дверной проём. "Берегись!" - крикнул Чимитов и отскочил в сторону. Остальные кинулись врассыпную. Только Костик не успел среагировать. Тюк ударил его вскользь по склонённой голове, от этого мощного удара он так же, вскользь, приложился лбом о металлический уголок дверного порога. Кожа на лбу от этого лопнула и содралась вместе с волосами едва ли не до середины черепа, оголив белую кость. Тюк укатился по насыпи вниз, а потерявший сознание Костик лежал на животе возле вагона и вокруг его головы виднелись яркие капли крови. Виктор смотрел на все это с ужасом. Все произошло в считанные мгновения, и ему казалось, что это происходит не с ними, а в каком-то кино, в котором он видит себя и всё происходящее со стороны. Из оцепенения его вывел Чимитов: - Командир, скорее! - сам Бимба, скинув верхонки, уже возился с Костиком. Он перевернул его на спину, прикрыл оголившийся череп оторванным лоскутом кожи, хлопал его по щекам. Костик зашевелился, застонал. Тут к нему подскочил и Виктор, остальные тоже суетились возле. На всех лицах было одно - испуг и потрясение. - У кого есть чистые носовые платки? Давай сюда! - Чимитову сразу же протянули несколько белых кусков материи, которые сегодня утром выдал личному составу старшина. Чернов уже сообразил, что надо делать: - Кирбобо, беги в заводоуправление, пусть вызывают скорую. Чимитов, Павлюков, понесём его туда... Виктор пытался промокать платками обильно выступающую кровь. Но остановить её ему не удавалось: они быстро напитывались красной жидкостью, которая заливала голову пострадавшего, обильно капала на землю. Тогда он оставил это дело, взял Костика за ноги, Чимитов и Павлюков подхватили его за плечи, и они засеменили в сторону ближайшего цеха. - 14 - ... Шефство на этом прекратилось. Полковник Заикин рвал и метал! Старшина Кожемяка, после того как Костика увезли в городскую больницу, и первое отделение, растерянное и угрюмое, вернулось в дивизион, отозвал Чернова в сторону и два раза крепко приложил его по груди и по печени. А когда тот отдышался, сказал с раздражением: - Ты хоть понимаешь, как меня подвёл, всех подвёл, дивизион подвёл?! Эх, ты, а ещё - сержант! Виктор стоял перед ним, низко опустив голову и молчал. Ответить было нечего. Он ведь хорошо знал, что за Костиком нужен был глаз да глаз, но опять проморгал ЧП. На следующий день с утра объявили построение личного состава дивизиона на плацу. "Разбор полётов" проводил сам полковник Заикин. Он подробно рассказал всем о происшествии, конечно, в своей интерпретации, особо подчеркнул роль старшины Кожемяки в случившемся и сержанта Чернова. Кожемяке был объявлен выговор, а Виктора выставили перед строем, и Заикин объявил ему десять суток полковой гауптвахты. - Вопросы? - Заикин обратился прежде всего к офицерам. - Разрешите? - отреагировал капитан Чукарин. И, получив разрешение, размеренным шагом приблизился к полковнику, начал что-то горячо нашёптывать ему на ухо. Тот вначале отрицательно мотал головой, потом махнул рукой и отправил капитана обратно в строй. Когда Чукарин занял своё место возле первого отделения, полковник, морщась, как от зубной боли, объявил: - Сержант Чернов будет отбывать наказание после проведения очередных регламентных работ в огневых дивизионах полка. Они начинаются на следующей неделе. Но после этого - десять суток гауптвахты, чтобы понимал, что здесь армия, а не детский сад! Виктор облегчённо выдохнул: вначале - командировка. Это почти месяц службы, а там - видно будет: или шах, или ишак... - вспомнил он восточную пословицу. ... Командировка длилась, как обычно, почти месяц. И как всегда, они в очередной раз проехали все огневые дивизионы полка, тщательно проверили боеготовность ракетной техники. И из каждого дивизиона Виктор умудрялся позвонить по военной связи в ту больницу, где лечился Костик. Как он узнал телефон хирургического отделения, особая тема. Зато дежурная по хирургическому отделению исправно сообщала, что самочувствие больного неизменно улучшается. А во время одного из звонков он услышал в трубке звонкий голос Костика: - Товарищ командир, у меня всё нормально! - весело доложил он. - Меня тут побрили и скальп мой на место пришили... Скоро вернусь в дивизион! - Давай, лечись хорошенько, - заботливо ответил Виктор. - Ты нам здоровый нужен. - Он с удивлением почувствовал, как что-то горячее шевельнулось внутри... - Бабушке пишешь? - справившись с комком в горле, спросил он. - Пишу, а как же, я же - отличный солдат! - хвастливо произнёс Костик. А потом спросил серьёзным голосом: - Я снова всех подвёл, товарищ сержант? Вас не ругали? - Не ругали... Всё, будь здоров! Ждём! - быстро закруглил разговор Чернов. ... Они вернулись домой, в дивизион, в последние дни августа. Был вечер, офицеры уже разъехались по домам. ЗИЛу кипсовиков на дивизионном КПП шлагбаум открыли без лишних формальностей. Они въехали на территорию, Олег Павлюков затормозил возле гаража, и парни по одному покинули кунг, разминая затёкшие ноги. Ужин уже закончился, было свободное время, и личный состав дивизиона бродил по территории, солдаты курили, собравшись в небольшие кучки. Кипсовиков радостно приветствовали, к ним подходили, жали руки, дружески хлопали по плечам и спинам. Как всегда, широким шагом к машине приблизился старшина Кожемяка: - Привет, Чернов! С приездом! Надеюсь, на этот раз боевую задачу выполнил с честью? - и, не дожидаясь ответа Виктора, напомнил: - Про наказание не забыл? Завтра готовься, поедешь в полк, на губу... Это приказ командира! Виктор хмуро глянул на него, молча кивнул головой и, наказав Павлюкову и Чимитову осмотреть и как следует закрыть машину, направился в сторону казармы. Когда он проходил возле столовой, его остановил дивизионный "секретчик" щеголеватый сержант Вадим Немчинов. Его сапоги всегда были начищены до блеска, отутюженная гимнастёрка буквально светилась чистотой. Он даже носил щегольские усики и большую чёлку, на что строгий старшина благополучно закрывал глаза. Объяснялось это просто: Вадим был освобождён от всяких нарядов и других видов работ, он целыми днями просиживал в своей секретной комнате, начинённой разным непонятным Виктору оборудованием, работал с секретными документами, как объяснял он сослуживцам. При этом постоянно общался с командованием дивизиона. Кстати, он числился в составе первого отделения, но жил своей особой жизнью, не всегда ложился по команде "Отбой!" Впрочем, против этого Чернов не возражал, понимал - служба есть служба. Вадим шагнул к Виктору, хитро глянул ему в глаза и зашептал: - Они не смогут посадить тебя на губу, на тебя приказ пришёл - командировать тебя, Чернов, на офицерские сборы. Прямо завтра. Я приказ своими глазами видел. Завтра утром я приказ Заикину передам, а ты - требуй отправки на сборы... Меня не выдавай! - и он отступил к стене столовой. Виктор воспрял духом, позвал в красный уголок Чимитова вместе с фляжкой и с неизменным салом. Сделал несколько приличных глотков, заел их маленьким кусочком сала. Но когда Бимба тоже потянулся к фляжке, запретил: "Тебе - не надо! У тебя и так всё в порядке..." Хотел поделиться с рядовым услышанной новостью, но передумал: всему своё время. Ночью Чернову не спалось. Вспоминались длинные армейские дни и месяцы, служба в учебной части, где он понял, что такое настоящая солдатская дружба и взаимопомощь, вспоминались и бесконечные наряды, и спасительные командировки в дивизионе. Он понимал, что полковник может задумать какую-нибудь подлость, например, объявить командованию полка, будто сержант Чернов заболел и пока не может быть отправлен к новому месту службы, а Виктора тем временем засадить на губу, чего тому край как не хотелось. А хотелось покинуть наконец-то этот дивизион навсегда, насовсем. "Не возвращаться больше за эту колючку", - думал он, и от нетерпения живот сводило судорогой. Под утро он надумал: завтра, при первой же возможности, обратиться напрямую к полковнику, пригрозить, что будет жаловаться командованию на невыполнение приказа. На том и уснул. А утром после завтрака его вызвали в офицерскую. Полковник Заикин, восседавший за своим столом, не поднял голову, когда вошёл испуганный Чернов: - Товарищ полковник, сержант Чернов по вашему приказанию прибыл! - доложил он неуверенным голосом. Тот сделал сержанту знак: погоди, мол, продолжая что-то читать, потом подписал прочитанное, положил ручку, перечитал снова и подал лист Виктору: - Вот приказ о твоем командировании в полк для последующего убытия на офицерские сборы... Виктор от волнения никак не мог вчитаться в напечатанные на машинке слова, они никак не складывались в нужное предложение. Он пробормотал с дурацкой улыбкой на лице: - Спасибо, товарищ полковник... - Иди отсюда, и чтобы уже к обеду я тебя в дивизионе больше не видел... - ответил полковник, так и не подняв головы. Виктор крутнулся на каблуках и вышел вон с приказом в руках. Первым делом он нашёл бурята Бориса и предупредил его, что поедет с ним на дежурке в город, в штаб полка. На вопрос "Зачем?" ответил: - Кончилась моя служба в дивизионе. Потом пошёл в каптёрку к старшине Кожемяке, чтобы тот выдал ему парадную форму, в коей надлежало ехать в новую часть. Старшина прочитал приказ, почесал в затылке: - Парадку я тебе выдам в лучшем виде, - сказал он. - А ты на нас зла не держи. Всё же мы тут с тобой неплохо служили, теперь без тебя послужим... - и он похлопал своей лапищей сержанта по плечу. Пока Виктор одевался, собирал вещмешок с гимнастеркой, бриджами, зубной щеткой и другими мелочами, Борис исходил на нет: надо ехать, а тут задержка! - Дай хоть с мужиками попрощаться! - попросил Чернов упрямого бурята: первое отделение после развода отправили на уборку склада с запасными изделиями, а это - километра два в один конец. Но тут Борис встал в позу: как хочешь, уеду один... Ладно, прикинул Виктор, может, оно и к лучшему. Все ждали, что его отправят на губу, а вон как вышло. Приеду на новое место, напишу им, решил он и полез в кабину дежурки... ...Двое суток на поезде добирался Чернов до нового места службы: из Сибири Западной в Сибирь Восточную. Здесь его тоже ждал технический дивизион, расположенный на макушке высокого плоского холма, покрытого высоченными вечнозелёными соснами. Тут в отдельной казарме собрали несколько десятков таких же, как он, сержантов-срочников, которые попали в армию после окончания вузов, где не было военных кафедр. Все они прошли службу в зенитно-ракетных войсках ПВО, и теперь их назвали курсантами, засадили за парты - изучать матчасть ракетных комплексов С-75. А после обеда - муштровали на небольшом местном плацу. По вечерам были сплошные воспоминания о только что завершившейся службе в войсковых подразделениях, ожидания и мечты о скорой встрече с домом, гражданкой, работой, а главное, многих из них дома ждали соскучившиеся семьи, дети. Виктор по вечерам вспоминал своё первое отделение, мучила мысль о том, что уехал, не попрощавшись, будто сбежал. "Как там Костик? Здоров ли?" - задавал он себе вопросы. Несколько раз принимался за письмо своим парням, однако не шло, не находилось нужных слов. Но однажды он всё же взял себя в руки и засел за тетрадным листом. Получилось коротко: "Привет, парни! Как дела в отделении? У меня всё нормально, прохожу офицерские сборы, а в октябре - домой... Всё! Больше ни разу в жизни не надену погоны! Я свой долг Родине отдал!" Он подумал и написал ещё: "Извините, что не попрощался, так получилось, не было времени. И еще, напишите, как там Костик? Не болеет ли?" Вроде и писать было больше не о чем... Он сложил листок в конверт, запечатал, черкнул адрес своей бывшей части и передал письмо в местную дежурку, откуда его должны были увезти в полк и дальше - на почту. Офицерские сборы были рассчитаны на два месяца. Но дни тянулись, кажется, бесконечно. Ночью курсанты подолгу не спали в своей отдельной казарме, порой чересчур громко обсуждая предстоящую гражданскую жизнь, которая представлялась теперь каким-то раем. Окна казармы раскрывали настежь, чтобы полной грудью вдыхать настоянный на запахах сосновой хвои воздух. Из-за этого их голоса разносились по округе, мешая спать другим подразделениям. Дежурный офицер несколько раз за ночь приходил к ним, просил говорить потише, не мешать общему отдыху. Они ненадолго стихали, а потом всё начиналось сначала... Засыпали уже под утро, поэтому на утренней поверке все стояли полусонные, позёвывали и почесывались немилосердно. Приходящие курсантам письма здесь раздавали тоже утром, безо всяких комедий и танцев. Когда местный старшина объявил: «Чернов, тебе письмо», Виктор подумал: наверное, из дома. Но, увидев обратный адрес, понял, что это от его первого отделения. Он не стал вскрывать конверт до завтрака. И только потом, когда засел за парту изучать матчасть, достал его из нагрудного кармана гимнастёрки. В конверте оказались две любительские фотографии. Фотографировать в дивизионе было запрещено, но солдаты втихаря, знал Виктор, всё-таки баловались этим. На первом черно-белом снимке Чимитов, Павлюков и Кирбобо стояли, положив руки друг другу на плечи и улыбались. Пилотки были надеты набекрень. Надпись на обратной стороне гласила: "На память сержанту Виктору Чернову о совместной службе". На втором был Костик. Улыбка - рот до ушей! Голова - стриженная под ноль, без пилотки. Через весь лоб, вдоль границы коротких волос, протянулся заметный белый шрам. На обратной стороне фото округлым Костиным почерком было выведено: "Рядовой Константин Рудин - отличный солдат! Спасибо сержанту!" В конверт был заботливо вложен новый конверт с уже подписанным адресом и чистым тетрадным листком. Виктор расправил его, достал ручку и написал всего два слова: "Берегите Костика!" Потом запечатал конверт и в перерыве отнёс его в дежурку... Ответа он больше не получал. А через несколько недель Виктор вернулся к нормальной жизни на гражданке. И больше с Костиком судьба его не сводила...