Она стояла чуть впереди. Все такая же, высокая стройная. И этот чуть вздернутый подбородок, из-за чего всегда казалось, что она на всех смотрит свысока, и что его тогда раздражало, пока они не познакомились поближе. Темно- русые волосы, теперь совсем короткие, темные брови, глаза, которые неуловимо меняли цвет в зависимости от ее настроения, и освещения, и сейчас они казались темно серыми. Щеки уже утратили девическую припухлость, но лицо имело тот здоровый цвет, какой бывает у людей, много времени проводящих на открытом воздухе и от этого долго сохраняющих летний загар. Она была прежней и одновременно другой, повзрослевшей, еще более уверенной в себе. Он почувствовал, как опять защемило сердце, и ему захотелось обнять и прижать ее к себе, как прежде.
- А ты почти не изменилась, вот только волосы стали темнее, - сказал он, глядя ей в лицо.
- Ты хочешь сказать, что и десять лет назад я так же неважно выглядела?
- Вот хотел комплимент сказать, нет, ты точно не изменилась. – Он улыбнулся. – Хочу сказать, что ты в хорошей форме. Бегаешь по утрам?
- Да нет, по утрам я не бегаю. Играю немного в волейбол со своими ребятами, зимой в зале, нас пускают раз в неделю. Сашку с собой беру, чтобы не толстел, у него рост метр девяносто и вес уже почти сто килограмм. Мы с ним и познакомились на площадке, он после армии к нам шофером пришел работать. Это у вас там только настольный теннис и шахматы. – Она усмехнулась.
- Да не только, в институте оказалась неплохая команда по ориентированию. Помнишь, мы с тобой бегали.
- И ты еще участвуешь?
- В эстафетах нет, а на ориентирование да.
Она взяла его под руку, и они вернулись к беседке.
- А я тебя в первый момент не узнала. Смотрю, стоит у ворот, какой-то тип, но силуэт знакомый.
- И решила с ним разобраться.
- Ну, что-то вроде того. – Она улыбнулась.
- А как ты здесь оказалась?
- Вообще-то случайно, а может быть, и нет. Помнишь, Марка?
- Помню, конечно, мы вообще думали, что он тебя с собой заберет, когда в аспирантуру поехал.
- Да брось ты, ерунда все это. Роман студентки с преподавателем, тема для разговоров.
По тому, как она это сказала, он понял, что вспоминать ей об этом неприятно.
- У нас в Слюдянке, была хороша турбаза и когда москвичи приезжали, или еще кто то, то наше иркутское начальство всегда привозило гостей к нам, так сказать, для не формального общения. Там места очень красивые и кроме Байкала, озера в горах, в общем, есть на что посмотреть и где отдохнуть. Вот там мы с Марком встретились. С наукой у него что-то не заладилось, аспирантуру он кончил, но не защитился. Остался в Москве в Минавтодоре, связи у него были. В общем, с его подачи я сюда и попала. Сначала была начальником ПТО, а последние три года –главный инженер. В общем, рассказывать особенно не чего, типичная карьера троечника.
- Не прибедняйся, ты троечницей никогда не была.
- Ну, все равно до тебя мне было далеко. Наукой не занимаешься?
- Нет. Правда, одно время читал в местном политехе курс мостов.
- А на работе по-прежнему в своем ГипродорНИИ?
- Нет, ушел в Гражданпроект.
- Что же ты там занимаешься? Не понимаю, что инженер путей сообщения может делать в Гражданпроекте.
- Занимаюсь всем понемногу, проектирую дороги, мосты, трамвай, троллейбус. Сейчас перешел в генплан работаю над транспортной схемой. Я и сюда приехал на семинар вместе с архитекторами. Ты знаешь, оказывается, нас неплохо учили, мы все можем.
- А как же романтика, путешествия, изыскания?..
- Всех нас испортил квартирный вопрос.
- Ну и что, решил?
- Да, предложили, если переходим вдвоем, сразу дают квартиру.
- Так ты теперь вместе с женой работаешь?
- Мы и раньше вместе работали. А у тебя как с квартирой?
- Нормально. У нас дом, вернее, полдома, три комнаты, гараж во дворе, хотя в Слюдянке было лучше. Ты на Байкале был?
- Только в Листвянке один день.
- Тогда ты по-настоящему ничего не видел.
- А тебе не жалко было оттуда уезжать?
- Как тебе сказать, даже не знаю. Там все было хорошо. Сын родился. Начальник был хороший, отпускать меня не хотел. Просто подумала, а что дальше? Помнишь, в том фильме: «нельзя всю жизнь прожить у озера».
Они опять замолчали.
- А я так и не побывал у тебя в Лесном. Нам троим, тогда дали отпуск только в августе.
- А я уехала в середине июля. Просто уже сил не было. Устала ужасно. Разве я тебе не написала?
- Нет. Твое последнее письмо было ужасно сумбурное, так что прежде, чем ехать, я зашел в ваше областное управление. В кадрах мне сказали, что тебя в Лесном нет, и где ты – они не знают, и знать не хотят.
- Если честно, я тоже вспоминать о них не хочу. Я же приехала по распределению, полная радужных планов. Мне сразу предложили должность главного инженера, и я, такая наивная, не раздумывая, согласилась и отправилась к черту на кулички, в Лесное, я так понимаю, просто туда никто из парней ехать не захотел. – Она замолчала. - Ты думаешь, это просто. Быть женщиной-главным инженером в маленьком управлении, где начальник у тебя толстый наглый боров из партийных хозяйственников, который путает откос с обочиной и ничего не умеет, не знает и ничего не хочет знать, кроме того, как угождать начальству и жрать водку. И разговаривает с тобой через губу. А сослуживцы пишут на тебя кляузы, потому что ты заняла чье-то место и вообще стараешься сделать все правильно, а не как они привыкли и как им удобно. И когда к тебе относятся по-хамски и даже не скрывают этого, потому что ты одна с высшим образованием, и пытаешься что-то изменить в этом бардаке, где у них все уже схвачено и устроено. Управление дохлое, техника старая. А когда какое-то ЧП, то начальник сразу уходит на больничный, и тебя будят ночью, потому что занесло дорогу к какому-то. Перехляю или где-то провалился мост. Нет ни друзей, ни знакомых. Там была одна девочка учительница, молодой специалист, преподавала иностранные языки, так она через полгода просто с отчаянья вышла замуж за местного комсомольского деятеля. Он был бурят или тувинец, я так и не научилась их различать. А в командировках мне приходилось ночевать на вокзале, потому что в гостинице мест нет. Приезжаешь в областное управление - там тоже: все только требуют отчеты, сметы, планы, графики, и ни одна собака даже не расскажет, как это все делать. Это сейчас для меня проблем нет, а тогда… И в выходные – хоть волком вой, делать нечего, одно развлечение – сходить в баню и печку белить. В общем, через год мое терпение кончилось. Я взяла отпуск, и как только появилась возможность, уехала, и сразу сказала, что не вернусь. Мне, правда, пригрозили, что с прокуратурой отыщут.
- А почему вернулась?
- Лето я провела дома и даже работу нашла, но отчим у меня коммунист, такой правильный. В общем, уговорил меня. Я полетела назад. В Иркутске была пересадка, но рейс отменили из-за погоды.. Пошла гулять по городу и на улице Декабрьских событий забрела в ГипродорНИИ. Они меня взяли. Дали оклад 110 рублей и койку в общежитии. Сначала после Лесного жизнь мне показалась раем и город понравился. Я даже не писала никому, кроме тебя.
- Да, я удивился, получив письмо из Иркутска.
- Зиму я вытерпела, а весной захотелось на волю. Это не для меня. Тупо сидеть целый день в кабинете, чертить на миллиметровке бесконечные поперечники, считать объемы по таблицам, уходить и приходить по звонку, слушать эти женские разговоры. Не знаю, как ты можешь. И я опять пошла искать работу. Предложили главным инженером в Слюдянку. В августе я туда переехала и тебе написала. Что я тебе рассказываю, сам все знаешь.
- Твое письмо в части меня уже не застало. Я когда демобилизовался то потом из дома написал тебе в Иркутск «до востребования», как договаривались, но тебя там уже не было.
- Твое письмо в Иркутске меня дождалось. Я приехала в командировку и на всякий случай зашла на главпочтамт. Однако пора ехать, хватит воспоминаний.
Они сели в машину и выехали на трассу. И теперь, сидя рядом с ней, он вспомнил как, пробыв неделю дома, решил разыскать ее и с пересадками доехал до Красноярска, дальше у него билета не было. Переполненный вокзал, жуткая давка в кассе. Какие-то потные мужики, толстые женщины, цыгане – все лезли вперед, толкались, хватали за одежду и орали. Он пробился к заветному окошку, но все бесполезно, билетов на восток не было. Когда вылез из очереди, не только рубашка, но и брюки на нем были насквозь мокрыми. Он вышел на крыльцо, злой и опустошенный, перед ним был вечерний чужой город, где у него не было ни родных, ни знакомых. Было ощущение, безнадежности. Словно кто-то свыше не хочет, чтобы это случилось, и ставит невидимую преграду, которую ему не преодолеть. Ночевать в переполненном вокзале, опять давиться в кассе, и ждать неизвестно чего сил уже не было. Поздно вечером на почтовом поезде он уехал обратно. Он никому об этом не рассказывал, но всегда помнил и сейчас ему было больно и стыдно.
Минут через пятнадцать они подъехали к деревне, и остановились у большого деревянного дома с высоким крыльцом, который стоял за высокими деревьями в стороне от дороги.
- Пойдем, сейчас я тебя хоть чаем напою. Тут совхозная столовая, готовят без всяких изысков, но пирожки и хлеб у них просто замечательные.
Они поднялись на крыльцо. Слева был вход в магазин, который находился в этом же доме, направо – столовую. В столовой было всего четыре столика и вкусно, совсем по домашнему пахло кухней.
- Иди садись, я сейчас все организую.
Никита сел за квадратный столик у окна, накрытый полотняной скатертью. Надежда вернулась с подносом, на нём два граненых стакана с чаем и тарелка с большими, пышными пирожками.
- Пирожки с картошкой и с капустой, я не знаю, что ты любишь. Все горячее.
Душистый горячий чай и пирожки действительно показались ему необыкновенно вкусными.
- Ну как? – спросила она.
- Замечательно, я таких пирогов, наверное, никогда не пробовал, да и чай какой-то необычный.
- Это правда. Весь секрет, видимо, в воде, потому что дома у меня такой чай не получается, хотя я всё по их рецепту делала.
- Увлекаешься кулинарией?
- Совсем нет. У меня Сашка даже лучше готовит. А когда вы демобилизовались?
- Мы с Кириллом в конце июля. Из Читы сразу улетели в Новосибирск, а оттуда разъехались по домам. Твое письмо Сережа переслал мне домой, но оно и там меня не застало, я уже уехал искать работу. Почему ты сразу тогда не написала мне домой?
- Да с этими переездами я потеряла книжку со всеми адресами.
- В общем, твои письма я получил только в конце октября, когда вернулся с поля.
- Я думала, что ты на Новый год приедешь, а ты в декабре написал, что собираешься жениться. Спасибо, хоть сказал честно, не пудрил девушке мозги, – сказала она, глядя в окно.
- Так получилось, прости, - ему было горько и стыдно, теперь все слова были лишними. Он замолчал и почувствовал, что краснеет.
Они допили чай.
- Хочешь еще?
- Нет, спасибо.
Она отнесла посуду, вернулась и села напротив, и он увидел, что настроение у нее опять переменилось.
- А хочешь, я расскажу, как все было на самом деле. Хоть ты и романтик, а история-то самая банальная. Пришел из армии, устроился на работу, новые люди, новые впечатления. Поехал на изыскания. Партия была небольшая. И погода хороша, и девушка симпатичная, хоть чуть постарше и сама инициативу проявляла. Рассказала, какую-нибудь трогательную историю. А ты ее жалел, ты ведь любишь всех жалеть. Ты и меня жалел, я ведь твои письма помню. А потом оказалось, что она ждет ребенка, и ты как честный человек на ней женился. Ты знаешь, я вот смотрю на тебя и все думаю, чего в тебе не хватает? Вроде и парень ты не глупый, можно сказать интеллектуал, и воспитанный, и даже топор держать умеешь, но нет в тебе какой-то жизненной энергии, решительности. Все боишься, кого-нибудь обидеть. Вот так и будешь всех жалеть и под всех подстраиваться. Ты не обижайся, пожалуйста. Тебе этого никто не скажет, кроме меня.
Он молчал и старался не подавать вида, что ему неприятно. Ведь все, что она говорила, в сущности было правдой, и он уже много раз думал об этом, а на самом деле все казалось ему еще хуже, чем она говорила. Действительно, девушка была на два года старше, и все как-то случилось само собой. Отец ее тоже геолог, работал начальником отдела, а мать была каким-то мелким райкомовским начальником, и как все мелкие начальники, была преисполнена чрезвычайной важности. Это она организовала переход их в Гражданпроект, с тем чтобы решить квартирный вопрос. Первые два года они жили с ее родителями, и это было для него мучительно. А еще существовали его мама и бабушка, которые были частью его жизни. Но теперь они жили в другом городе, виделись редко, и из-за этого он все время чувствовал себя перед ними виноватым. Потом появился сын, которого он любил и с которым теперь проводил почти все свободное время, и это почему-то вызывало раздражение у жены. А ее он действительно больше жалел, чем любил, и все ненароком боялся обидеть. Внешне, все было нормально: квартира, интересная работа, сын. И вместе с тем, ощущение что все лучшее уже позади, что что-то важное упущено. Какие-то неясные мечты, непонятные надеждыи ожидание чего-то, что должно состояться, но не состоялось, да, наверное, так никогда и не состоится.
- Так вот, друг мой Никита, только меня жалеть не надо, я несчастной никогда не была и не буду, не дождешься. У меня все хорошо. Да, Саша не такой интеллектуал, как ты, и не читал Джойса и Кафку, не отличит Ван Гога от Гогена, хотя я водила его по музеям, ну и что? Но руки у него приделаны как надо, кстати, на гитаре играет лучше тебя. И в доме он хозяин. Да, я его выучила, он техникум закончил и теперь главный механик в управлении «Сельхозхимии». Я всегда могу на него положиться. Конечно, ему тут не нравится, скучает без Байкала. Нет тайги, охоты, рыбалки, да еще жена-начальник, все время на работе. Все хочет вернуться назад.
- И ты с ним поедешь?
- Конечно. И не потому, что мне здесь плохо, просто так надо, так должно быть. Да и потом иногда устаешь за всех все решать.
- И это говоришь ты, которая всегда все делала по-своему? Прямо не верится.
- А я и не собираюсь тебя убеждать. Ты одного понять не можешь, время идет, и все меняется. Это тебя заклинило, на том времени, но ты не мальчик уже, который сочинял песенки и пел их под гитару. То время прошло.
- Да, наверное. И все-таки не жалко все бросать?
- Во-первых, мы еще ни куда не уезжаем, во-вторых, я не боюсь начинать, а в третьих, у нас сын и у него должен быть отец. Это тебя женщины воспитали, и ничего хорошего из этого не вышло. Не научили тебя быть счастливым. Я хочу, чтобы мой сын вырос настоящим мужчиной и был счастлив. А ты сидишь в своей проектной конторе среди…. – Она встала и пошла к выходу.
Они вернулись к машине, и он сел на заднее сиденье.
- Ты что, обиделся? – она повернулась к нему.
- Я проводил тебя, вернулся в общежитие и зашел в нашу комнату, она была наполнена золотистым светом, а ты этого не увидела…
- Никита, не надо, прошу тебя, – сказала она и подумала – «Неужели ты не понимаешь, всегда такой чуткий и деликатный, что делаешь мне больно. Этого не повторить». - Прости, пожалуйста, но я думаю, что это даже хорошо, что случилось так, как случилось. И никто тут не виноват. Все твои комплексы, колебания, сомнения, неуверенность. Это ведь заразная штука. Вот и меня ты уже почти заразил своей ностальгией. Ты сам не замечаешь, как влияешь на людей. Не удивлюсь, что твоя жена уже стала пессимисткой.
- Наверное, ты права, - сказал он после длинной паузы. - Пусть так, и я действительно всегда хотел и хочу, чтобы у тебя все было хорошо, лучше, чем могло бы быть. Во всяком случае, надеюсь, – он говорил неуверенно, сбивчиво, нужные слова никак не находились.
- «Спокойная совесть – порождение дьявола». – Она усмехнулась. - Кто это сказал? Мы всю жизнь выбираем, или нас выбирают. Но это выбор между двумя «черными ящиками», можно открыть левый, а можно правый, но что нас после этого ждет не известно.
- Согласен, мы все пишем набело.
– Ничего нельзя зачеркнуть и начать сначала.
- А хотелось бы?
- Теперь не знаю. Сначала я думал о том, что могло бы быть, а потом стал думать о том, что было.
- А я об этом не думаю. Все ушло, сгладилось, забылось, боль утихла. Другие заботы: дом, работа, сын. Есть сегодня, я не живу прошлым. Оно само по себе, а ты все бродишь под гулкими сводами воспоминаний. Собираешь, какие-то встречи, переписываешься…
- Что ж в этом плохого?
- Это иллюзия, ты сам себя обманываешь. Ты хочешь вернуть время, пытаешься опять пережить то волнение и те чувства, но это невозможно. Время идет только в одну сторону. Да и ты сам уже другой, разве нет? Зачем все это?..
Выехав за деревню, она остановила машину и села рядом с ним на заднее сиденье. Ей вдруг показалось, что он все тот же мальчик, ее друг Никита, который помогал делать курсовые, давал списывать конспекты, спасал на экзаменах и играл для нее в пустом зале на расстроенном пианино и тихо ревновал ее, когда на вечерах она танцевала с другими.
- Какие мы с тобой были глупые. - Неужели ты действительно думаешь, что я ничего не помню? – Сказала она и тут же пожалела, что вырвалась эта последняя фраза. И сделала жест рукой ото лба вверх-вправо, который он так хорошо знал. И ему показалось, что время остановилось, или, вернее просто сжалось до одного короткого мига, и опять нет ни прошлого, ни будущего. Он прижал ее к себе, мягкие волосы коснулись его щеки.
Волнения, праздники, поздравления, все осталось позади, и надо было привыкать к новому своему состоянию. Цель, к которой они шли пять лет, была достигнута и стало как-то пусто. Это было время прощаний, но им еще не верилось, что они расстаются навсегда. Общежитие пустело. Никита и еще восемь ребят, которые по распределению уходили в Советскую армию, ждали оформления документов. Надя оставалась, потому что обещала Татьяне быть свидетелем у нее на свадьбе, назначенной на двадцать пятое. Все эти дни Никита с Надей были вместе. Отправляли по почте лишние вещи, ходили в кино, долго гуляли, много разговаривали, целовались и старались не переступить ту тонкую грань, которая их еще разделяла. Им просто было хорошо вдвоем.
В ЗАГСе свидетелем со стороны жениха был молоденький лейтенант, и вокруг толпились ребята в форме. Настроение у Никиты сразу испортилось.
Свадьбу праздновали в пригороде, на родине жениха, и Никита решил, что после ЗАГСа Надежда уедет на машине вместе с родителями невесты, и, ни с кем не прощаясь, незаметно вышел на улицу. Но Надежда догнала его, не дав пройти и десяти шагов.
- Даже не вздумай!
Она взяла его под руку, и они пешком пошли на автостанцию.
- Ну что, мой друг Никита, приуныл? Это же твои товарищи по оружию, смотри какие бравые ребята. Им двадцать пять лет служить, а тебе только два года, и они не унывают. Где же твои «ирония и жалость»?
- Видимо, осталась одна жалость.
Пока они шли до автостанции, а потом ехали в автобусе, Никита успокоился.
Когда они пришли, веселье было в разгаре, их заставили выпить по штрафному бокалу шампанского. Они прочитали поздравление, как делали это не раз на других студенческих свадьбах, но которое здесь было, наверное, совсем не к месту, и Надежда сразу пошла танцевать. Никита знал эту ее особенность – всегда быть в центре внимания. На свадьбе в основном были родственники и друзья жениха, курсанты медицинской академии, его школьные приятели и приятельницы, а со стороны невесты были только ее отец и Надежда с Никитой. Среди незнакомых людей Никита окончательно стушевался. Он сидел за столом с какими-то родственниками, отвечал на вопросы и смотрел на Надежду, веселую среди пестрой, шумной толпы. Высокая, стройная, в простой белой блузке и черной юбке, она выглядела эффектней всех девушек в ярких нарядах. Она танцевала, смеясь, называла курсантов, фельдшерами и акушерами, и они не обижались, и ему было немного обидно, что она не обращает на него никакого внимания и танцует не с ним. Потом какая-то женщина повела его осматривать усадьбу. В сарае был большой сеновал, и он сказал, что всегда мечтал переночевать на сеновале. В ответ она засмеялась и, близко придвинувшись к нему, сказала, что это можно устроить, но появилась Надежда и увела его с собой. Заиграло танго, которое ему так нравилось, и они пошли танцевать, но их танец длился недолго, бравый лейтенант оттеснил его, и Никита, злясь на Надю и на эту свадьбу, где он чувствовал себя не в своей тарелке, вернулся к столу, во главе которого сидели уже утомленные молодые. Опять закричали «горько», и какой-то мужчина начал наливать ему водки. От водки Никита отказался, за пять лет в институте он ее пить так и не научился, тогда откуда-то появился стакан с золотистым напитком. Никита подумал, что это вино, но когда выпил, почувствовал сладкий запах каких-то трав, и сразу приятно зажгло внутри. Они выпили за здоровье жениха и невесты и за их славное будущее. Непонятно как он очутился на сеновале, а проснувшись, увидел звезды. Откуда-то доносилась музыка, и вдруг совсем близко возникло лицо Нади, и он подумал, что это сон.
- Друг мой Никита, что же ты? Не сердись, мой милый, все будет хорошо! – Она поцеловала его, и он снова уснул.
Проснувшись, Никита умылся у колодца, где на перекладине висело чистое полотенце. Вода была ледяная. Несмотря на рань женщины уже хлопотали на кухне. Он выпил стакан чая и, чтобы никому не мешать спустился к реке. Трава была мокрая от росы, и над водой в лучах еще низкого солнца клубился легкий туман. В толще чистой воды колыхались водоросли. Все пространство было наполнено каким-то прозрачным золотистым светом, и свет этот был тишиной. Чьи-то теплые руки закрыли ему глаза.
- Надя, – обернулся, обнял и поцеловал ее. – Это был не сон, ты приходила ко мне.
- Да, мой Отелло, но, слава богу, ты меня не задушил, а ведь хотел, сознайся.
- Конечно… - он хотел продолжить, но не смог, так как они опять начали целоваться.
Они уехали первым автобусом, а потом в общежитии собрали своих однокурсников, тех, кто еще не успел уехать, ведь у них была целая сумка продуктов со свадебного стола. Появились вино и гитара, и они опять пели песни, шутили и смеялись, понимая, что это уже, наверное, в последний раз. Никита вызвал Надежду в коридор. Они потихоньку ушли и долго, без всякой цели бродили по городу, а потом оказались в маленьком доме культуры и снова смотрели фильм «Мужчина и женщина». Это был длинный июньский день, и когда они вышли из кино, было еще светло. Теперь на пустынной улице, для них звучала музыка Франсиса Лея. В коридоре у двери ее комнаты они поцеловались.
- Останься, - прошептала она.
Горячая волна захлестнула и унесла их обоих туда, где нет ни времени, ни пространства, где мгновение превращается в вечность, а вечность в мгновение, где не нужны слова, где мешаются тьма и свет, где вчера становится завтра. Теперь они были одно целое, и узкая металлическая кровать была для них огромной. Сполохи трамвайной дуги, освещали потолок комнаты, раздвигая ее пространство до бесконечности. Вселенная принадлежала им и была их домом..
Когда совсем рассвело, она захотела пить. Он встал, налил полстакана теплой воды из графина и напоил ее, придерживая голову, словно она была больная.
- А теперь иди, а то я совсем тебя замучаю, – сказала она улыбаясь. И хотя ему совсем не хотелось уходить, он ушел.
В полдень они опять встретились. Вещи были уже собраны. Чемодан, потрепанный рюкзак, с которым она ходила в походы и ездила в колхоз, и черный портфель стояли у пустой кровати. Они спустились вниз и в последний раз вместе пообедали в столовой, потом поехали на пристань.
Белая «Ракета» уже стояла у дебаркадера. Они не стали спускаться туда, где толпился народ, а сели на скамейку на набережной, ожидая, когда объявят посадку.
- Ну, вот и все, друг мой Никита, ты будешь меня помнить, - сказала она взяв его за руку. Он обнял ее и почувствовал, как сжалось сердце. Солнце стояло еще высоко, и внизу перед ними блестела река, и теплый ветер гнал белые кудрявые облачка. Объявили посадку. Он подал ей на борт вещи, и они попрощались.
Он вдруг почувствовал, что по лицу у нее текут слезы.
- Милая моя Ада, - сказал, он целуя ее мокрое лицо. Это было ее тайное, детское имя так называл он ее только в ту ночь. – Милая моя.
Теперь они сидели на заднем сиденье машины. Волна нежности и какой-то светлой грусти нахлынула и комом подступила к горлу. И ему захотелось сказать обо всем, что он чувствует, а потом просто взять и увести ее с собой и начать все начала, где-нибудь в маленьком домике на берегу моря, в горах или тайге, как они мечтали в ту ночь. Но тут же понял, что это невозможно, как бы им этого ни хотелось, и даже говорить об этом нельзя.
Далеко у самого горизонта в серое небо вдруг разорвалось, и в этот просвет хлынуло солнце, освещая далекий лес на холме, и бурая трава на полях преобразилась, словно по ним прошла золотая кисть живописца.
- Почему так все с нами случилось?
- Не знаю, милый. Наверно, так должно быть, и давай не будем ни о чем жалеть. – Она улыбнулась.
Они не стали возвращаться назад, а проехали еще пять километров и остановились там, где в отдалении виднелась железнодорожная платформа. Она обняла его и прошептала на ухо:
- Прощай, друг мой Никита. Спасибо, что ты есть, и спасибо, что меня нашел.
Он хотел поцеловать ее, но она отстранилась.
- Не надо меня помнить, я освобождаю тебя от этого. И обещай мне, что больше не будешь оглядываться.
Он вылез из машины и пошел по узенькой тропинке к платформе, а когда по шаткой деревянной лестнице поднялся наверх, оглянулся. Машины не было.
Часы, висевшие на опоре контактной сети, которая как-то совсем не на месте стояла посредине платформы, показывали без двадцати одиннадцать.
- А ты почти не изменилась, вот только волосы стали темнее, - сказал он, глядя ей в лицо.
- Ты хочешь сказать, что и десять лет назад я так же неважно выглядела?
- Вот хотел комплимент сказать, нет, ты точно не изменилась. – Он улыбнулся. – Хочу сказать, что ты в хорошей форме. Бегаешь по утрам?
- Да нет, по утрам я не бегаю. Играю немного в волейбол со своими ребятами, зимой в зале, нас пускают раз в неделю. Сашку с собой беру, чтобы не толстел, у него рост метр девяносто и вес уже почти сто килограмм. Мы с ним и познакомились на площадке, он после армии к нам шофером пришел работать. Это у вас там только настольный теннис и шахматы. – Она усмехнулась.
- Да не только, в институте оказалась неплохая команда по ориентированию. Помнишь, мы с тобой бегали.
- И ты еще участвуешь?
- В эстафетах нет, а на ориентирование да.
Она взяла его под руку, и они вернулись к беседке.
- А я тебя в первый момент не узнала. Смотрю, стоит у ворот, какой-то тип, но силуэт знакомый.
- И решила с ним разобраться.
- Ну, что-то вроде того. – Она улыбнулась.
- А как ты здесь оказалась?
- Вообще-то случайно, а может быть, и нет. Помнишь, Марка?
- Помню, конечно, мы вообще думали, что он тебя с собой заберет, когда в аспирантуру поехал.
- Да брось ты, ерунда все это. Роман студентки с преподавателем, тема для разговоров.
По тому, как она это сказала, он понял, что вспоминать ей об этом неприятно.
- У нас в Слюдянке, была хороша турбаза и когда москвичи приезжали, или еще кто то, то наше иркутское начальство всегда привозило гостей к нам, так сказать, для не формального общения. Там места очень красивые и кроме Байкала, озера в горах, в общем, есть на что посмотреть и где отдохнуть. Вот там мы с Марком встретились. С наукой у него что-то не заладилось, аспирантуру он кончил, но не защитился. Остался в Москве в Минавтодоре, связи у него были. В общем, с его подачи я сюда и попала. Сначала была начальником ПТО, а последние три года –главный инженер. В общем, рассказывать особенно не чего, типичная карьера троечника.
- Не прибедняйся, ты троечницей никогда не была.
- Ну, все равно до тебя мне было далеко. Наукой не занимаешься?
- Нет. Правда, одно время читал в местном политехе курс мостов.
- А на работе по-прежнему в своем ГипродорНИИ?
- Нет, ушел в Гражданпроект.
- Что же ты там занимаешься? Не понимаю, что инженер путей сообщения может делать в Гражданпроекте.
- Занимаюсь всем понемногу, проектирую дороги, мосты, трамвай, троллейбус. Сейчас перешел в генплан работаю над транспортной схемой. Я и сюда приехал на семинар вместе с архитекторами. Ты знаешь, оказывается, нас неплохо учили, мы все можем.
- А как же романтика, путешествия, изыскания?..
- Всех нас испортил квартирный вопрос.
- Ну и что, решил?
- Да, предложили, если переходим вдвоем, сразу дают квартиру.
- Так ты теперь вместе с женой работаешь?
- Мы и раньше вместе работали. А у тебя как с квартирой?
- Нормально. У нас дом, вернее, полдома, три комнаты, гараж во дворе, хотя в Слюдянке было лучше. Ты на Байкале был?
- Только в Листвянке один день.
- Тогда ты по-настоящему ничего не видел.
- А тебе не жалко было оттуда уезжать?
- Как тебе сказать, даже не знаю. Там все было хорошо. Сын родился. Начальник был хороший, отпускать меня не хотел. Просто подумала, а что дальше? Помнишь, в том фильме: «нельзя всю жизнь прожить у озера».
Они опять замолчали.
- А я так и не побывал у тебя в Лесном. Нам троим, тогда дали отпуск только в августе.
- А я уехала в середине июля. Просто уже сил не было. Устала ужасно. Разве я тебе не написала?
- Нет. Твое последнее письмо было ужасно сумбурное, так что прежде, чем ехать, я зашел в ваше областное управление. В кадрах мне сказали, что тебя в Лесном нет, и где ты – они не знают, и знать не хотят.
- Если честно, я тоже вспоминать о них не хочу. Я же приехала по распределению, полная радужных планов. Мне сразу предложили должность главного инженера, и я, такая наивная, не раздумывая, согласилась и отправилась к черту на кулички, в Лесное, я так понимаю, просто туда никто из парней ехать не захотел. – Она замолчала. - Ты думаешь, это просто. Быть женщиной-главным инженером в маленьком управлении, где начальник у тебя толстый наглый боров из партийных хозяйственников, который путает откос с обочиной и ничего не умеет, не знает и ничего не хочет знать, кроме того, как угождать начальству и жрать водку. И разговаривает с тобой через губу. А сослуживцы пишут на тебя кляузы, потому что ты заняла чье-то место и вообще стараешься сделать все правильно, а не как они привыкли и как им удобно. И когда к тебе относятся по-хамски и даже не скрывают этого, потому что ты одна с высшим образованием, и пытаешься что-то изменить в этом бардаке, где у них все уже схвачено и устроено. Управление дохлое, техника старая. А когда какое-то ЧП, то начальник сразу уходит на больничный, и тебя будят ночью, потому что занесло дорогу к какому-то. Перехляю или где-то провалился мост. Нет ни друзей, ни знакомых. Там была одна девочка учительница, молодой специалист, преподавала иностранные языки, так она через полгода просто с отчаянья вышла замуж за местного комсомольского деятеля. Он был бурят или тувинец, я так и не научилась их различать. А в командировках мне приходилось ночевать на вокзале, потому что в гостинице мест нет. Приезжаешь в областное управление - там тоже: все только требуют отчеты, сметы, планы, графики, и ни одна собака даже не расскажет, как это все делать. Это сейчас для меня проблем нет, а тогда… И в выходные – хоть волком вой, делать нечего, одно развлечение – сходить в баню и печку белить. В общем, через год мое терпение кончилось. Я взяла отпуск, и как только появилась возможность, уехала, и сразу сказала, что не вернусь. Мне, правда, пригрозили, что с прокуратурой отыщут.
- А почему вернулась?
- Лето я провела дома и даже работу нашла, но отчим у меня коммунист, такой правильный. В общем, уговорил меня. Я полетела назад. В Иркутске была пересадка, но рейс отменили из-за погоды.. Пошла гулять по городу и на улице Декабрьских событий забрела в ГипродорНИИ. Они меня взяли. Дали оклад 110 рублей и койку в общежитии. Сначала после Лесного жизнь мне показалась раем и город понравился. Я даже не писала никому, кроме тебя.
- Да, я удивился, получив письмо из Иркутска.
- Зиму я вытерпела, а весной захотелось на волю. Это не для меня. Тупо сидеть целый день в кабинете, чертить на миллиметровке бесконечные поперечники, считать объемы по таблицам, уходить и приходить по звонку, слушать эти женские разговоры. Не знаю, как ты можешь. И я опять пошла искать работу. Предложили главным инженером в Слюдянку. В августе я туда переехала и тебе написала. Что я тебе рассказываю, сам все знаешь.
- Твое письмо в части меня уже не застало. Я когда демобилизовался то потом из дома написал тебе в Иркутск «до востребования», как договаривались, но тебя там уже не было.
- Твое письмо в Иркутске меня дождалось. Я приехала в командировку и на всякий случай зашла на главпочтамт. Однако пора ехать, хватит воспоминаний.
Они сели в машину и выехали на трассу. И теперь, сидя рядом с ней, он вспомнил как, пробыв неделю дома, решил разыскать ее и с пересадками доехал до Красноярска, дальше у него билета не было. Переполненный вокзал, жуткая давка в кассе. Какие-то потные мужики, толстые женщины, цыгане – все лезли вперед, толкались, хватали за одежду и орали. Он пробился к заветному окошку, но все бесполезно, билетов на восток не было. Когда вылез из очереди, не только рубашка, но и брюки на нем были насквозь мокрыми. Он вышел на крыльцо, злой и опустошенный, перед ним был вечерний чужой город, где у него не было ни родных, ни знакомых. Было ощущение, безнадежности. Словно кто-то свыше не хочет, чтобы это случилось, и ставит невидимую преграду, которую ему не преодолеть. Ночевать в переполненном вокзале, опять давиться в кассе, и ждать неизвестно чего сил уже не было. Поздно вечером на почтовом поезде он уехал обратно. Он никому об этом не рассказывал, но всегда помнил и сейчас ему было больно и стыдно.
Минут через пятнадцать они подъехали к деревне, и остановились у большого деревянного дома с высоким крыльцом, который стоял за высокими деревьями в стороне от дороги.
- Пойдем, сейчас я тебя хоть чаем напою. Тут совхозная столовая, готовят без всяких изысков, но пирожки и хлеб у них просто замечательные.
Они поднялись на крыльцо. Слева был вход в магазин, который находился в этом же доме, направо – столовую. В столовой было всего четыре столика и вкусно, совсем по домашнему пахло кухней.
- Иди садись, я сейчас все организую.
Никита сел за квадратный столик у окна, накрытый полотняной скатертью. Надежда вернулась с подносом, на нём два граненых стакана с чаем и тарелка с большими, пышными пирожками.
- Пирожки с картошкой и с капустой, я не знаю, что ты любишь. Все горячее.
Душистый горячий чай и пирожки действительно показались ему необыкновенно вкусными.
- Ну как? – спросила она.
- Замечательно, я таких пирогов, наверное, никогда не пробовал, да и чай какой-то необычный.
- Это правда. Весь секрет, видимо, в воде, потому что дома у меня такой чай не получается, хотя я всё по их рецепту делала.
- Увлекаешься кулинарией?
- Совсем нет. У меня Сашка даже лучше готовит. А когда вы демобилизовались?
- Мы с Кириллом в конце июля. Из Читы сразу улетели в Новосибирск, а оттуда разъехались по домам. Твое письмо Сережа переслал мне домой, но оно и там меня не застало, я уже уехал искать работу. Почему ты сразу тогда не написала мне домой?
- Да с этими переездами я потеряла книжку со всеми адресами.
- В общем, твои письма я получил только в конце октября, когда вернулся с поля.
- Я думала, что ты на Новый год приедешь, а ты в декабре написал, что собираешься жениться. Спасибо, хоть сказал честно, не пудрил девушке мозги, – сказала она, глядя в окно.
- Так получилось, прости, - ему было горько и стыдно, теперь все слова были лишними. Он замолчал и почувствовал, что краснеет.
Они допили чай.
- Хочешь еще?
- Нет, спасибо.
Она отнесла посуду, вернулась и села напротив, и он увидел, что настроение у нее опять переменилось.
- А хочешь, я расскажу, как все было на самом деле. Хоть ты и романтик, а история-то самая банальная. Пришел из армии, устроился на работу, новые люди, новые впечатления. Поехал на изыскания. Партия была небольшая. И погода хороша, и девушка симпатичная, хоть чуть постарше и сама инициативу проявляла. Рассказала, какую-нибудь трогательную историю. А ты ее жалел, ты ведь любишь всех жалеть. Ты и меня жалел, я ведь твои письма помню. А потом оказалось, что она ждет ребенка, и ты как честный человек на ней женился. Ты знаешь, я вот смотрю на тебя и все думаю, чего в тебе не хватает? Вроде и парень ты не глупый, можно сказать интеллектуал, и воспитанный, и даже топор держать умеешь, но нет в тебе какой-то жизненной энергии, решительности. Все боишься, кого-нибудь обидеть. Вот так и будешь всех жалеть и под всех подстраиваться. Ты не обижайся, пожалуйста. Тебе этого никто не скажет, кроме меня.
Он молчал и старался не подавать вида, что ему неприятно. Ведь все, что она говорила, в сущности было правдой, и он уже много раз думал об этом, а на самом деле все казалось ему еще хуже, чем она говорила. Действительно, девушка была на два года старше, и все как-то случилось само собой. Отец ее тоже геолог, работал начальником отдела, а мать была каким-то мелким райкомовским начальником, и как все мелкие начальники, была преисполнена чрезвычайной важности. Это она организовала переход их в Гражданпроект, с тем чтобы решить квартирный вопрос. Первые два года они жили с ее родителями, и это было для него мучительно. А еще существовали его мама и бабушка, которые были частью его жизни. Но теперь они жили в другом городе, виделись редко, и из-за этого он все время чувствовал себя перед ними виноватым. Потом появился сын, которого он любил и с которым теперь проводил почти все свободное время, и это почему-то вызывало раздражение у жены. А ее он действительно больше жалел, чем любил, и все ненароком боялся обидеть. Внешне, все было нормально: квартира, интересная работа, сын. И вместе с тем, ощущение что все лучшее уже позади, что что-то важное упущено. Какие-то неясные мечты, непонятные надеждыи ожидание чего-то, что должно состояться, но не состоялось, да, наверное, так никогда и не состоится.
- Так вот, друг мой Никита, только меня жалеть не надо, я несчастной никогда не была и не буду, не дождешься. У меня все хорошо. Да, Саша не такой интеллектуал, как ты, и не читал Джойса и Кафку, не отличит Ван Гога от Гогена, хотя я водила его по музеям, ну и что? Но руки у него приделаны как надо, кстати, на гитаре играет лучше тебя. И в доме он хозяин. Да, я его выучила, он техникум закончил и теперь главный механик в управлении «Сельхозхимии». Я всегда могу на него положиться. Конечно, ему тут не нравится, скучает без Байкала. Нет тайги, охоты, рыбалки, да еще жена-начальник, все время на работе. Все хочет вернуться назад.
- И ты с ним поедешь?
- Конечно. И не потому, что мне здесь плохо, просто так надо, так должно быть. Да и потом иногда устаешь за всех все решать.
- И это говоришь ты, которая всегда все делала по-своему? Прямо не верится.
- А я и не собираюсь тебя убеждать. Ты одного понять не можешь, время идет, и все меняется. Это тебя заклинило, на том времени, но ты не мальчик уже, который сочинял песенки и пел их под гитару. То время прошло.
- Да, наверное. И все-таки не жалко все бросать?
- Во-первых, мы еще ни куда не уезжаем, во-вторых, я не боюсь начинать, а в третьих, у нас сын и у него должен быть отец. Это тебя женщины воспитали, и ничего хорошего из этого не вышло. Не научили тебя быть счастливым. Я хочу, чтобы мой сын вырос настоящим мужчиной и был счастлив. А ты сидишь в своей проектной конторе среди…. – Она встала и пошла к выходу.
Они вернулись к машине, и он сел на заднее сиденье.
- Ты что, обиделся? – она повернулась к нему.
- Я проводил тебя, вернулся в общежитие и зашел в нашу комнату, она была наполнена золотистым светом, а ты этого не увидела…
- Никита, не надо, прошу тебя, – сказала она и подумала – «Неужели ты не понимаешь, всегда такой чуткий и деликатный, что делаешь мне больно. Этого не повторить». - Прости, пожалуйста, но я думаю, что это даже хорошо, что случилось так, как случилось. И никто тут не виноват. Все твои комплексы, колебания, сомнения, неуверенность. Это ведь заразная штука. Вот и меня ты уже почти заразил своей ностальгией. Ты сам не замечаешь, как влияешь на людей. Не удивлюсь, что твоя жена уже стала пессимисткой.
- Наверное, ты права, - сказал он после длинной паузы. - Пусть так, и я действительно всегда хотел и хочу, чтобы у тебя все было хорошо, лучше, чем могло бы быть. Во всяком случае, надеюсь, – он говорил неуверенно, сбивчиво, нужные слова никак не находились.
- «Спокойная совесть – порождение дьявола». – Она усмехнулась. - Кто это сказал? Мы всю жизнь выбираем, или нас выбирают. Но это выбор между двумя «черными ящиками», можно открыть левый, а можно правый, но что нас после этого ждет не известно.
- Согласен, мы все пишем набело.
– Ничего нельзя зачеркнуть и начать сначала.
- А хотелось бы?
- Теперь не знаю. Сначала я думал о том, что могло бы быть, а потом стал думать о том, что было.
- А я об этом не думаю. Все ушло, сгладилось, забылось, боль утихла. Другие заботы: дом, работа, сын. Есть сегодня, я не живу прошлым. Оно само по себе, а ты все бродишь под гулкими сводами воспоминаний. Собираешь, какие-то встречи, переписываешься…
- Что ж в этом плохого?
- Это иллюзия, ты сам себя обманываешь. Ты хочешь вернуть время, пытаешься опять пережить то волнение и те чувства, но это невозможно. Время идет только в одну сторону. Да и ты сам уже другой, разве нет? Зачем все это?..
Выехав за деревню, она остановила машину и села рядом с ним на заднее сиденье. Ей вдруг показалось, что он все тот же мальчик, ее друг Никита, который помогал делать курсовые, давал списывать конспекты, спасал на экзаменах и играл для нее в пустом зале на расстроенном пианино и тихо ревновал ее, когда на вечерах она танцевала с другими.
- Какие мы с тобой были глупые. - Неужели ты действительно думаешь, что я ничего не помню? – Сказала она и тут же пожалела, что вырвалась эта последняя фраза. И сделала жест рукой ото лба вверх-вправо, который он так хорошо знал. И ему показалось, что время остановилось, или, вернее просто сжалось до одного короткого мига, и опять нет ни прошлого, ни будущего. Он прижал ее к себе, мягкие волосы коснулись его щеки.
Волнения, праздники, поздравления, все осталось позади, и надо было привыкать к новому своему состоянию. Цель, к которой они шли пять лет, была достигнута и стало как-то пусто. Это было время прощаний, но им еще не верилось, что они расстаются навсегда. Общежитие пустело. Никита и еще восемь ребят, которые по распределению уходили в Советскую армию, ждали оформления документов. Надя оставалась, потому что обещала Татьяне быть свидетелем у нее на свадьбе, назначенной на двадцать пятое. Все эти дни Никита с Надей были вместе. Отправляли по почте лишние вещи, ходили в кино, долго гуляли, много разговаривали, целовались и старались не переступить ту тонкую грань, которая их еще разделяла. Им просто было хорошо вдвоем.
В ЗАГСе свидетелем со стороны жениха был молоденький лейтенант, и вокруг толпились ребята в форме. Настроение у Никиты сразу испортилось.
Свадьбу праздновали в пригороде, на родине жениха, и Никита решил, что после ЗАГСа Надежда уедет на машине вместе с родителями невесты, и, ни с кем не прощаясь, незаметно вышел на улицу. Но Надежда догнала его, не дав пройти и десяти шагов.
- Даже не вздумай!
Она взяла его под руку, и они пешком пошли на автостанцию.
- Ну что, мой друг Никита, приуныл? Это же твои товарищи по оружию, смотри какие бравые ребята. Им двадцать пять лет служить, а тебе только два года, и они не унывают. Где же твои «ирония и жалость»?
- Видимо, осталась одна жалость.
Пока они шли до автостанции, а потом ехали в автобусе, Никита успокоился.
Когда они пришли, веселье было в разгаре, их заставили выпить по штрафному бокалу шампанского. Они прочитали поздравление, как делали это не раз на других студенческих свадьбах, но которое здесь было, наверное, совсем не к месту, и Надежда сразу пошла танцевать. Никита знал эту ее особенность – всегда быть в центре внимания. На свадьбе в основном были родственники и друзья жениха, курсанты медицинской академии, его школьные приятели и приятельницы, а со стороны невесты были только ее отец и Надежда с Никитой. Среди незнакомых людей Никита окончательно стушевался. Он сидел за столом с какими-то родственниками, отвечал на вопросы и смотрел на Надежду, веселую среди пестрой, шумной толпы. Высокая, стройная, в простой белой блузке и черной юбке, она выглядела эффектней всех девушек в ярких нарядах. Она танцевала, смеясь, называла курсантов, фельдшерами и акушерами, и они не обижались, и ему было немного обидно, что она не обращает на него никакого внимания и танцует не с ним. Потом какая-то женщина повела его осматривать усадьбу. В сарае был большой сеновал, и он сказал, что всегда мечтал переночевать на сеновале. В ответ она засмеялась и, близко придвинувшись к нему, сказала, что это можно устроить, но появилась Надежда и увела его с собой. Заиграло танго, которое ему так нравилось, и они пошли танцевать, но их танец длился недолго, бравый лейтенант оттеснил его, и Никита, злясь на Надю и на эту свадьбу, где он чувствовал себя не в своей тарелке, вернулся к столу, во главе которого сидели уже утомленные молодые. Опять закричали «горько», и какой-то мужчина начал наливать ему водки. От водки Никита отказался, за пять лет в институте он ее пить так и не научился, тогда откуда-то появился стакан с золотистым напитком. Никита подумал, что это вино, но когда выпил, почувствовал сладкий запах каких-то трав, и сразу приятно зажгло внутри. Они выпили за здоровье жениха и невесты и за их славное будущее. Непонятно как он очутился на сеновале, а проснувшись, увидел звезды. Откуда-то доносилась музыка, и вдруг совсем близко возникло лицо Нади, и он подумал, что это сон.
- Друг мой Никита, что же ты? Не сердись, мой милый, все будет хорошо! – Она поцеловала его, и он снова уснул.
Проснувшись, Никита умылся у колодца, где на перекладине висело чистое полотенце. Вода была ледяная. Несмотря на рань женщины уже хлопотали на кухне. Он выпил стакан чая и, чтобы никому не мешать спустился к реке. Трава была мокрая от росы, и над водой в лучах еще низкого солнца клубился легкий туман. В толще чистой воды колыхались водоросли. Все пространство было наполнено каким-то прозрачным золотистым светом, и свет этот был тишиной. Чьи-то теплые руки закрыли ему глаза.
- Надя, – обернулся, обнял и поцеловал ее. – Это был не сон, ты приходила ко мне.
- Да, мой Отелло, но, слава богу, ты меня не задушил, а ведь хотел, сознайся.
- Конечно… - он хотел продолжить, но не смог, так как они опять начали целоваться.
Они уехали первым автобусом, а потом в общежитии собрали своих однокурсников, тех, кто еще не успел уехать, ведь у них была целая сумка продуктов со свадебного стола. Появились вино и гитара, и они опять пели песни, шутили и смеялись, понимая, что это уже, наверное, в последний раз. Никита вызвал Надежду в коридор. Они потихоньку ушли и долго, без всякой цели бродили по городу, а потом оказались в маленьком доме культуры и снова смотрели фильм «Мужчина и женщина». Это был длинный июньский день, и когда они вышли из кино, было еще светло. Теперь на пустынной улице, для них звучала музыка Франсиса Лея. В коридоре у двери ее комнаты они поцеловались.
- Останься, - прошептала она.
Горячая волна захлестнула и унесла их обоих туда, где нет ни времени, ни пространства, где мгновение превращается в вечность, а вечность в мгновение, где не нужны слова, где мешаются тьма и свет, где вчера становится завтра. Теперь они были одно целое, и узкая металлическая кровать была для них огромной. Сполохи трамвайной дуги, освещали потолок комнаты, раздвигая ее пространство до бесконечности. Вселенная принадлежала им и была их домом..
Когда совсем рассвело, она захотела пить. Он встал, налил полстакана теплой воды из графина и напоил ее, придерживая голову, словно она была больная.
- А теперь иди, а то я совсем тебя замучаю, – сказала она улыбаясь. И хотя ему совсем не хотелось уходить, он ушел.
В полдень они опять встретились. Вещи были уже собраны. Чемодан, потрепанный рюкзак, с которым она ходила в походы и ездила в колхоз, и черный портфель стояли у пустой кровати. Они спустились вниз и в последний раз вместе пообедали в столовой, потом поехали на пристань.
Белая «Ракета» уже стояла у дебаркадера. Они не стали спускаться туда, где толпился народ, а сели на скамейку на набережной, ожидая, когда объявят посадку.
- Ну, вот и все, друг мой Никита, ты будешь меня помнить, - сказала она взяв его за руку. Он обнял ее и почувствовал, как сжалось сердце. Солнце стояло еще высоко, и внизу перед ними блестела река, и теплый ветер гнал белые кудрявые облачка. Объявили посадку. Он подал ей на борт вещи, и они попрощались.
Он вдруг почувствовал, что по лицу у нее текут слезы.
- Милая моя Ада, - сказал, он целуя ее мокрое лицо. Это было ее тайное, детское имя так называл он ее только в ту ночь. – Милая моя.
Теперь они сидели на заднем сиденье машины. Волна нежности и какой-то светлой грусти нахлынула и комом подступила к горлу. И ему захотелось сказать обо всем, что он чувствует, а потом просто взять и увести ее с собой и начать все начала, где-нибудь в маленьком домике на берегу моря, в горах или тайге, как они мечтали в ту ночь. Но тут же понял, что это невозможно, как бы им этого ни хотелось, и даже говорить об этом нельзя.
Далеко у самого горизонта в серое небо вдруг разорвалось, и в этот просвет хлынуло солнце, освещая далекий лес на холме, и бурая трава на полях преобразилась, словно по ним прошла золотая кисть живописца.
- Почему так все с нами случилось?
- Не знаю, милый. Наверно, так должно быть, и давай не будем ни о чем жалеть. – Она улыбнулась.
Они не стали возвращаться назад, а проехали еще пять километров и остановились там, где в отдалении виднелась железнодорожная платформа. Она обняла его и прошептала на ухо:
- Прощай, друг мой Никита. Спасибо, что ты есть, и спасибо, что меня нашел.
Он хотел поцеловать ее, но она отстранилась.
- Не надо меня помнить, я освобождаю тебя от этого. И обещай мне, что больше не будешь оглядываться.
Он вылез из машины и пошел по узенькой тропинке к платформе, а когда по шаткой деревянной лестнице поднялся наверх, оглянулся. Машины не было.
Часы, висевшие на опоре контактной сети, которая как-то совсем не на месте стояла посредине платформы, показывали без двадцати одиннадцать.
Назад |