Вся моя жизнь прошла на Байкале у истока Ангары. Места наши суровы, но о других я никогда не мечтала, да и вряд ли смогла бы жить в чужой стороне и привыкнуть к новым, пусть даже райским уголкам. Море и река моей жизни... Сказать, что они сказочно красивы – это сказать слишком мало. Не хватит слов, чтобы выразить ими байкало-ангарскую неповторимую красу и мощь. Можно часами сидеть на берегу или на крутой горе и не отрываясь смотреть, как, набирая скорость, Ангара уходит от Байкала, отправляясь в головокружительный по дальности путь. Раньше была возможность подняться по гулкой винтовой лестнице на маяк, стоящий на крутой горе, и с большой высоты смотреть на море, на горы, на небо. Маяк этот больше ста лет назад был привезён сюда из Англии, откуда доставили и знаменитый паром-ледокол «Байкал». Маяк долгое время посылал свой свет ледоколу и другим судам, указывал им в черноте ночей и в туманах путь к родной гавани. Теперь же этот маяк, наше байкальское чудо, закрыт на замок, а на самом его верху установлена антенна. Весной, когда оттаивает земля, в горах над истоком царствует переменчивое разноцветье: розовый багульник, синие медуницы, жёлтые подснежники, ярко-оранжевый огонь жарков. Не перестают цвести горы и летом. Небесными островками в зелени травы голубеют незабудки, покачиваются от ангарского ветра синеголовые колокольчики, смотрят на мир жёлтыми глазами яркие марьины коренья, сияют белизной маки и ромашки, розовеет пахучий чабрец, желтеют солнцем заросли донника... Сентябрь дарует глазу праздник души. Осеннее многоцветное пламя охватывает леса и поляны и вызывает в душе восторг и желание смотреть и смотреть на нарядные деревья и травы... Но вот наряды сорваны ветром, лес становится голым и ждёт снега. Обычно ждать его приходится недолго, и забелённые горы погружаются в сон, а наше озеро-море ещё долго борется за свободу и свою бурную жизнь, но и оно в январе покрывается льдами, сверкающими под солнцем устремлёнными в небо торосами. Исток зимой не замерзает. И, если нет испарений, которые здесь часты, с горы хорошо видно границу воды и льда. Кажется, что люди переходят исток по самому краю белеющей кромки и вот-вот окажутся в тёмной воде. Но на самом деле расстояние от пешеходов до воды не такое малое, как кажется издали. Для многих путешественников путь к Байкалу начинается из Иркутска и пролегает вдоль Ангары. Сколько раз в автобусах и на теплоходах наблюдала я за тем, как люди, предвкушая момент первой встречи с сибирским морем, всматриваются в узкую полоску байкальской воды и в далёкие пики Хамар-Дабана, с волнением смотрят в окна: сейчас он откроется. Каким он будет? Как встретит? Совпадёт ли с представлениями о нём? И с нетерпением ждут, когда две горы у истока, закрывающие, как крепкие ворота, вид на море, наконец останутся позади и откроется Байкал. И вот он открывается. Если нет тумана – то во всю ширь. А вот во всю даль открыться не может, так как даль огромная – 636 километров! С нашего истока можно увидеть относительно небольшой водный участок, простирающийся между мысами Берёзовый и Бакланий. Признаюсь, даже завидовала туристам, впервые попавшим в наши края, когда они вставали, прилипали к окнам и издавали возгласы восторга, увидев Святое море, окружённое Святыми горами... Нашими удивительно красивыми местами издавна восхищались, их изучали, их рисовали, о них писали. Сколько интересных людей прошли, проехали, проплыли через исток Ангары, направляясь к восточной части Байкала, или, наоборот, с восточной стороны переплывали к нам, а дальше направлялись в Иркутск! Жаль, что в очерке можно рассказать лишь о немногих... Первым дал описание наших краёв замечательный художник слова протопоп Аввакум. Он побывал у нас дважды, проезжая-проходя в 1657 году в даурскую ссылку вместе с экспедицией в 420 казаков, возглавляемых воеводой Афанасием Пашковым, и на обратном пути, возвращаясь из ссылки в 1662 году. Путь Аввакума Петрова был тяжёл: он с женой и детьми преодолел тысячи вёрст, плыл на дощаниках, шёл пешком. Он замерзал, тонул, его до полусмерти избивал воевода Пашков, но он выдержал все испытания. В «Житии» протопоп не рассказал о том, как в мае 1657 года переправились они на другой берег. Не рассказал он, и какой была первая встреча с Байкалом. Но её попытался представить иркутский писатель Глеб Пакулов, живший у истока на даче в 70-е – 90-е годы XX века. Его дача большими окнами, украшенными резьбой, смотрела на исток, на Лиственничный залив, на Шаман-камень. Он часто рыбачил с лодки на Ангаре и, наверное, не раз представлял проплывающий в этих местах в далёком XVII веке дощаник любимого героя своего исторического романа «Гарь» – Аввакума. Вот отрывок из романа «Гарь»: «Чем ближе, то бродом по водам, то под парусами подтягивались суда к истоку, тем напористее становилось супротивное течение. Из последних сил протащились мимо огромной посередь реки скальной глыбы Шамана, стерегущего начальный избег из Байкала стремительной Ангары, и сразу, вдруг, пропало под днищами каменистое дно, как будто кто обрубил его, и суда, миновав тот отруб, зависли над бездной, исчерна-синей, непроглядной, с упрятанной в пугающей глуби, мерцающей, колдовски манящей к себе солнечной отсветью. И ширина неоглядная, тихая и вся в искрах гладь морская, и много синего неба над головами присмирили, придавили к седушкам казаков. Изумлённые простором, они онемели, слышно было, как стекают с праздных, замерших над водой вёсел струйки воды. Чары с людей сорвал грохнувший пушечный выстрел: воевода Пашков приветствовал море. И люди ожили, враз вскрикнули, как встряхнутые от сна, заговорили, послышался отрадный смех. Дощаники плавно, как лебеди, выставив наполненные лёгким ветерком паруса-груди, заскользили вдоль берега, под нависшими диковинными скалами с кипящим в расщелинах цветущим багульником и совсем рядом лежащими на отполированных волнами каменных плитах нерпами: округло-тугие и пятнистые туши с чёрными, навыкате, дивьими глазами. Особо осторожные соскальзывали с лежбищ и без всплеска уходили под воду, но скоро их любопытные головёнки выныривали по другую сторону дощаников, чихом отпрыскивали воду и, то уныривая, то вновь таращась на людей, долго сопровождали караван». О второй встрече с Байкалом протопоп рассказал в своём «Житии» – бессмертной книге, написанной в холодной яме заполярного города Пустозёрска. Аввакум поведал, как трудно проходила переправа через разбушевавшееся озеро. И несмотря на то, что путники чуть не утонули, что они «гребмя перегреблись» и что даже на берегу «востала буря ветреная» и не было спасения от огромных волн, Байкал произвёл на протопопа большое впечатление. Он, художник, не смог забыть байкальские картины и с любовью воспроизвёл их в тёмной пустозёрской яме. И счастье, что строки не пропали и знает их почти каждый. И всё-таки хочу их привести: «Около ево горы высокие, утесы каменные и зеловысоки, – двадцетьтысящ верст и больши волочился, а не видал таких нигде. Наверху их полатки и повалуши, врата и столпы, ограда каменная и дворы, – все богоделанно. Лук на них ростет и чеснок, – больширомановскаго луковицы, и сладок зело. Там же ростут и конопли богорасленныя, а во дворах травы красныя и цветны и благовонны гораздо. Птиц зело много, гусей и лебедей, по морю, яко снег, плавают. Рыба в нем – осетры и таймени, стерледи, и омули, и сиги, и прочих родов много. Вода пресная, а нерпы и зайцы великия в нем: во окиане море большом, живучи на Мезени, таких не видал. А рыбы зело густо в нем...». Да, у нас на западной стороне озера вершины старых гор возносят в небо скалы самых причудливых форм. Растительность, несмотря на крутизну гор и отсутствие благоприятной почвы, богатая. Правда, сейчас настало тяжёлое время, тысячи и тысячи людей бывают у нас каждый год, человек не бережёт природу, и многие растения занесены в Красную книгу. Птицы есть, в основном чайки и утки, а вот лебеди в наших местах «яко снег» не плавают. И рыбы «зело» поубавилось... Аввакум и Байкал. Оба сильные, неистовые, непредсказуемые. Наверное, им, крепким духом, суждено было встретиться... Много раз приходилось мне видеть, как тихий, ласковый Байкал в мгновение ока превращается в гиганта, с рёвом мчащего волны. Успевай уноси ноги, а то несдобровать! Даже современные крепкие суда в штормовую погоду не выходят, а если и попадают в шторм, то торопятся укрыться в спасительной гавани. А какими хрупкими игрушками были для рассвирепевшего Байкала дощаники! И не было возможности у протопопа и его спутников отсидеться в бухте. А значит, надо собрать всю волю в кулак, успокоить жену и детей и всем выстоять, переплыть бушующее море на утлых судах. И всю опасную дорогу, когда кругом (и даже наверху!) были волны, играющие дощаником, как щепочкой, надо думать не о себе. И всё получилось: они переплыли, они выстояли!.. В 1675 году по дороге в Китай побывал на истоке Ангары и проплыл по Байкалу учёный, дипломат, путешественник Николай Гаврилович Спафарий. Он исследовал новые для России земли, сделал первое подробное описание озера «от устья Ангары, которая течёт из Байкала, и опять до устья той же реки Ангары», перечислил реки, впадающие в озеро, сказал о его больших глубинах. Некоторые читатели могут быть удивлены словом «устье», когда речь идёт об истоке. Просто в давние времена исток реки тоже называли устьем. Николай Гаврилович восхищался удивительным озером-морем, «великой пучиной» и считал несправедливым, что его не изучают, о нём не говорят и не пишут, а оно заслуживает пристального внимания и преклонения: «Байкал мошноназыватися и морем, для того, что от него течет большая река Ангара и потом мешается со многими иными реками и с Енисеем, и вместе впадут в большое Окиянское море; и для того мошноназыватися морем, что мешается и с большим морем, и объезжати его кругом нельзя; также для того мошноназыватися морем, что величина его в длину и в ширину и в глубину велика есть. А озером мошноназыватися для того, что в нем вода пресная, а не соленая, и земнописатели тех озеров, которые в них вода не соленая хотя великие, а не называют морем; однакожде Байкала мошноназывати и завидливуземнописателю морем потому, что длина его парусом бежати большим судном дней по десяти и по двенадцати и больше, какое погодье, а ширина его где шире, а где уже, менши суток не перебегают; а глубина его великая, потому что многажды мерили, сажень по сту и больше, а дна не сыщут, и то чинится оттого, что кругом Байкала везде лежат горы превысокия, и на которых летнею порою снег не тает». А вот описание истока Ангары: «И сентября в 11-й день приехали к Байкальскому морю на усть реки Ангары, где течет Ангара река из Байкала, и по обе стороны усть реки Ангары горы великие каменные, высокие и лесные, а устье Ангары будет ширина больше версты; а из Байкала течет великою быстротою река Ангара, а из тех высоких гор видеть горы за Байкалом снежные и превысокие, и один край Байкала, который называют Култук, а другой край зело далеко, и не видеть; и нигде нет так узко в Байкале, как против устья Ангары; а при усть Ангары пристанищ нет, только все утес да камень, и едним словом рещи – зело страшно, наипаче тем, которые прежде сего на нем не бывали, потому что везде кругом обстоят горы превысокие, снежные и лесы непроходимые, и утесы каменые. И у Байкальского моря стояли сентября до 12-го числа, для того что были ветры супротивные». Итак, наше место в то далёкое время было необитаемым. Хотя в те годы уже была на истоке Усть-Морская пристань, которая спасала людей и корабли от байкальских штормов. Возле пристани был возведён монастырь святого Николая. На этом месте будет построен посёлок Никола. В 1693 году в нашей Сибири побывал ИзбрантИдес, иностранный купец, укоренившийся в России. Он был отправлен во главе посольства с дипломатической миссией в Пекин. 1 марта 1693 года он выехал из Иркутска и только 10 марта добрался до Байкала. Озеро было замёрзшим, и по толстому скользкому льду, с которого мощные ветры выдули весь снег, он переехал на восточный берег, в Кабанье. Такую езду он назвал опасной и для лошадей, и для людей: «Имеется также много незамерзших полыней, опасных для путешественников, если они попадают в сильную бурю, так как коней, если у них нет острых подков, несет ветром с такой силой, что они не могут ни во что упереться и, скользя и падая на этом гладком льду, летят вперед с санями и иногда попадают в полынью. Так гибнут часто и лошади и люди. Во время бурь лед на озере трескается иногда с таким страшным шумом, как будто гремит сильный гром, причем нередко во льду образуются трещины в несколько саженей шириной, хотя через несколько часов лед может вновь стать сплошным.» Также ИзбрантИдес говорит о том, что верблюдов, идущих в Китай, обувают в кожаные башмаки, которые подбивают чем-нибудь очень острым, а быкам к копытам прибивают острые куски железа, чтобы они могли удержаться на скользком люду. Когда ИзбрантИдес, выехав из монастыря святого Николая, добрался до Байкала, люди дали ему напутствие не называть Байкал озером – стоячей водой, а называть далаем – морем. Они говорили, что путники, пересекавшие Байкал и называвшие его озером, становились жертвами жесточайших штормов. Но послу суеверия показались смешными, он их ослушался и тем не менее прибыл на восточный берег при солнечной погоде. Только зря он назвал Байкал «стоячей водой», так как вода здесь живая, удивительно чистая, и живёт Байкал в отличие от других озёр десятки миллионов лет... Шотландский врач Джон Белл в первой половине XVIII века посетил Персию, Китай и Турцию. В 1763 году он издал двухтомник с описанием своих путешествий. Книга до сих пор остаётся ценным источником российской истории. А для нас, байкальчан, она интересна ещё и тем, что в ней есть строки о наших местах. Джон Белл побывал на Байкале в 1720 году. Приехал он к истоку Ангары 16 апреля. «В половине дня приехали мы к небольшой церкве во имя святаго Чудотворца Николая, в которую путешествующие приходят молиться, – пишет Джон Белл. – В сем месте находится несколько рыбачьих хижин. При церкве находятся два монаха, которые поучают народ, и по временам получают от проезжающих небольшие подаяния. В сем месте нашли мы свои суда; оныя ожидали нас пониже водопадей Ангарских. Отсюду видно озеро, текущее между двумя каменными утесистыми горами и ударяющееся о большие камни, которые находятся по всей реке, имеющей ширину около Аглинския мили. Все дно сея реки, от устья озера до церкви святаго Чудотворца Николая, наполнено каменьем на целую милю. Нет здесь прохода и для малых судов, разве что по восточному берегу, да и сей путь очень узок и огражден с обеих сторон большими камнями. В самых глубоких здесь местах не будет больше воды, как на пять или шесть футов, и столько же ширины для проезда судоваго. Если случится по несчастию, что быстрина либо иный какий случай собьет с сего пути и кинет судно на каменье, то разбивается оное в дребезги, и кладь невозвратно погибает. Вода, упадая на камни, производит столь же сильный шум как и морския волны, так что не можно разслушать что говорят. Я не могу изъяснить ужаса, каким объемлется человек при виде представляемых Природою предметов вокруг сего места. Я не думаю, чтоб еще было подобное оному место во свете. Кормщики и другие плаватели по сему озеру говорят о нем со глубочайшим почтением и называют его Святым Морем. Название Святых придают они и окрестным онаго горам и очень досадуют, когда назовешь его просто озером. Разсказывают они при том повесть о некотором кормщике, который будто был наказан за то, что не называл его Святым: желая переехать оное осенью, был он и с грузом и с людми бросаем из стороны в сторону через долгое время, так что увидел себя приведенна к тому, чтоб умереть голодною смертию или претерпеть кораблекрушение. Крайность принудила его на конец последовать обыкновению и взмолиться Святому морю и горам, чтоб они его помиловали. Молитвы его были услышаны, и он приехал благополучно к берегу: и после того времени всегда уже говорил о сем море с великим почтением». В 1772 году побывал в Иркутске и на истоке Пётр Симон Паллас – один из самых замечательных людей своего времени. Он был палеонтологом, минералогом, топографом, географом, ботаником, зоологом, археологом, этнологом, филологом. Он обладал энциклопедическими знаниями во многих областях, и его открытия опередили время. Крупнейший российский зоолог академик Алексей Николаевич Северцов сказал о нём так: «Нет отрасли естественных наук, в которой Паллас не проложил бы новый путь, не оставил бы гениального образца для последователей... По своей многосторонности Паллас напоминает энциклопедических учёных древности и средних веков, по точности – это учёный современный, а не XVIII века». Паллас родился в Германии, но 43 года жизни отдал России, и много лет путешествовал по русской земле, по самым дальним её уголкам, изучал её и знал её лучше, чем русские люди. Приехал он по приглашению Екатерины II. В России тогда было много неизведанных мест, а императрица хотела знать свою землю. Для этого был нужен учёный-энциклопедист и путешественник. Ей предложили пригласить в Петербургскую академию наук талантливого немецкого 26-летнего профессора Петра Симона Палласа, успевшего прославиться в Германии. Он же в то время в Россию не рвался, у него были совсем другие планы. Но, подумав, согласился принять приглашение. И с 1768 по 1774 годы он возглавлял экспедиции по России. Надобно сказать, что эти экспедиции в дальние пределы необъятной страны, конечно же, не были лёгкой прогулкой. Суровый климат, отсутствие сносных дорог, скудная пища, путевые опасности сильно подорвали здоровье учёного. Приходилось знавать температуры, при которых замерзает ртуть в термометре. Он приобрёл в дороге тяжёлые болезни, был обессилен и в 32 года начал седеть. Но работа, которую он проделал, грандиозна. Она дала Палласу богатейший материал, который он обрабатывал 20 лет и напечатал множество сочинений и статей, представляющих большой интерес и в наши дни. Академик Владимир Иванович Вернадский говорил, что работы Палласа до сих пор являются основой знаний о природе и людях России. К ним, как к живому источнику, обращаются географы и этнографы, зоологи и ботаники, геологи и минералоги, археологи и языковеды. «Паллас до сих пор ещё не занял в нашем сознании того исторического места, которое отвечает его реальному значению. Может быть, для истории русской культуры особенно важным представляется то, что Паллас делал свои крупные обобщения на основании изучения русской природы, быта и остатков племён, населяющих нашу страну», – писал Вернадский. Дважды побывал Паллас на истоке Ангары и оставил такое описание: «Уже за осмнатцать верст от города река Ангара, по которой дорога лежит, великия полыньи имела; а повыше Пашковой или Хромовой станицы река почти вся ото льду очистилась и многие утки и гагары плавали, меж коими в первый раз мне попалась утка, называемая по Латине Anashyftrionica. Нам тут надобно было ехать по каменному реки берегу, по которому, понеже на нем немного снегу было, езда была весьма отяготительна. Чем ближе к Байкале подъезжаешь, тем горы становятся выше и вид дичее; напротив того далее по Иркуцкой губернии оныя были довольно отлоги и слоисты. Жерло реки Ангары с обеих сторон стеснено каменными горами, промеж которых как будто сквозь ворота великое моря пространство и стоящие по берегу каменные хребты видны». Россия стала для Палласа второй родиной. И наш Байкал с его эндемичными животными и растениями, девственная природа произвели на учёного огромное впечатление, сохранившееся до конца жизни... В первой половине XIX века проехали через Байкал многие путешественники поневоле – декабристы и их жёны. Им запомнились опасности, с которыми было сопряжено путешествие через Байкал. Декабрист Александр Петрович Беляев рассказал, как на их пути через зимнее озеро образовалась большая трещина, конца которой было не видать, но ямщики поехали вдоль зияющей водой щели в надежде найти её конец, а их ямщик, разогнав тройку лошадей, перескочил через опасное место. Им повезло, хотя риск был большой. Многим декабристам просто было не до байкальских красот, как, например, княгине Марии Николаевне Волконской. Она переехала Байкал по льду ночью, такой морозной, что слёзы в глазах застывали и леденело дыхание. А вот декабрист Андрей Евгеньевич Розен, переплывая Байкал по возвращении из Сибири, в 1832 году познакомился с Байкалом поближе и дал его описание: «Я имел досуг разглядеть Байкал, или Святое море, во всех направлениях и во всех видоизменениях: берега его высокие и волнистые тянуться грядами, то скалисты, кремнисты, то покрыты зеленью, где лесом, где травою, где песком и глиною. Повсюду кругом видно вулканическое образование, и можно смело согласиться с естествоиспытателями, утверждающими, что Селенга, Байкал, Ангара составляли прежде одну реку. В некоторых местах озера не могли измерить дна; там, где Ангара вытекает из Байкала, стоят два огромнейших камня по самой средине, которые служат как бы шлюзами; возле камней, к стороне Байкала, дно неизмеримо: тут явный след, вулканического действия, а к стороне речной, к Ангаре, дно не глубоко. Берега озера украшены одною только природою, нет нигде следов труда человеческого. Посольского монастыря башня, станция почтовая и несколько хижин напоминали обитаемость этой страны». К сожалению, «досуг разглядеть Байкал» был для декабриста очень долгим: попутный ветер, погнавший было корабль к западному берегу, внезапно стих, и несколько дней пришлось ждать его среди моря. А Розену очень хотелось как можно быстрее добраться до Иркутска, где его ждала жена с маленьким ребёнком, которая уехала ранее. А ей-то, переплывая Байкал, пришлось натерпеться лиха. Вот как об этом рассказывает А. Е. Розен: «3 июля уехала жена моя; без остановок достигла она Байкала; там не было казенных перевозных судов, тогда еще не было пароходов Мясникова, и она наняла рыбацкое судно парусное, на коем поместила коляску и несколько попутчиков. Плавание было самое бедственное: посреди озера поднялся противный ветер и качал их несколько дней; сын мой захворал; можно себе представить положение матери. Запасное молоко, взятое с берега, прокисло; вареного младенец не принимал; с трудом поили его отваром из рисовых круп; наконец, он не принимал никакой пищи – мать была в отчаянии. На пятый день буря затихла, ветер подул попутный, и через несколько часов пристали к берегу. Жена моя доныне с восторгом выражает чувство блаженства, припоминая, когда она ступила на землю, когда сын ее, больной, измученный, голодный, освежившись свежим молоком, уснул сладко; а она, сидя возле него на полу, еще качалась всем телом, как на море, и благодарила бога за спасение сына»... Нелёгкие испытания выпали на долю декабристов и их жён в Сибири, но они переносили их достойно, поддерживали друг друга, несли культуру местным жителям и помогали им, чем могли. Они оставили воспоминания о своей жизни, которые для нас очень важны: в них – история нашего края. Байкал исстари называли морем ещё и потому, что переправа через него трудна и опасна. Писатель-краевед Николай Семёнович Щукин в очерке «Море или озеро Байкал», написанном в 1848 году, говорит, что местные жители называют Байкал морем и на вопрос «Куда едешь?» отвечают: «За море». Автор добавляет, что его называют Святым морем и прилагательное «святой» не присоединяют ни к одному морю, а только лишь к Байкалу. Николай Семёнович родился, учился и жил в Иркутске, а значит, имел возможность бывать на море и, конечно, на истоке, о котором он рассказал с любовью: «Исток Ангары из Байкала представляет картину, достойную кисти Айвазовского: напором воды вырвало слабое место из горы; открылся путь, и всё лёгкое увлечено стремлением воды: остались только гранитные валуны, то выглядывающие из реки, то покрытые лёгким слоем текущей воды. Эта гряда лежит поперёк Ангары с одного берега на другой, и Байкал переливается через неё, как через край полной чаши. Почти на средине реки грозно возвышается огромный камень: он называется Шаманским... В пороге двое ворот для прохода судов. Первый, в шести саженях от правого берега Ангары, называется Береговым, и глубиной в полтора аршина. В десяти саженях далее – другой проход, называемый Ангарским; тут глубина более двух аршин. В трех верстах ниже порога река образует как бы залив, и тут Никольская пристань... Деревянная церковь и несколько домов составляют селение. Здесь разгружают суда для прохода сквозь пороги; тяжести везут до Лиственичной станции, стоящей уже на берегу Байкала за порогами, и опять сносят на суда. Быстрота реки между порогом и Никольской пристанью превышает вероятие; однако ж суда тянутся вверх людьми при помощи двух или трех лошадей; крутой берег весь изрезан бичевой: в твердой глинистой почве долго сохраняются эти разрезы и приводят в недоумение ученого наблюдателя природы». Нет сомнения, что наше Святое море достойно кисти лучших художников. И, к счастью, есть прекрасные картины истока, написанные талантливыми живописцами. Теперь эти произведения стали историческими. Много раз переезжал Байкал во все времена года Дмитрий Иванович Стахеев. Он родился в Елабуге в семье купца, и сам числился купцом II гильдии с 18 лет, но любовь к литературе оказалась сильнее, и он оставил службу, чтобы заняться литературой. Поездка по купеческим делам в Тобольск и в Кяхту в возрасте 14 лет оставила в душе будущего писателя незабываемые впечатления, которые выплеснулись в книгу «За Байкалом и на Амуре». Многие сибирские картины в книге нарисованы ярко, живо и остаются в памяти. Вот партии рабочих прокладывают вешки от Посольска до Лиственичного, дует ветер, иногда валит с ног, а неопытного крестьянина ветер может кубарем катить по гладкому льду версты две, пока он не сообразит вбить топор в лёд... Вот картина охоты тунгусов: «Верхом на лошадях они ездят легко и ловко; на промысле зверя и в погоне за ним неутомимы, и быстро, не уставая, преследуют зверя через горы и пропасти. В это время они сами похожи на зверей: на головах их нет ни в какое время года шапок и их косматые волосы развеваются на ветру; на ногах часто нет обуви, платье едва прикрывает тело и во время погони за зверем с лица тунгуса исчезает всё напоминающее о человеке, – глаза горят злобой, на губах накипает слюна, и только винтовка или нож в руке его напоминает о том, что он человек». Рассказал автор, как спасают лошадей, провалившихся под лёд: «Одно средство спасения лошади в том, что её наскоро выпрягают из оглобель или перерезывают гужи, потом накидывают ей на шею петлю и давят; задавленная от спёршегося внутри её воздуха, лошадь всплывает на поверхность воды и ложится боком на неё как мёртвая; в это время её мгновенно выдёргивают за шею и за хвост на лёд, подальше от полыньи, снимают петлю и бьют лошадь кнутом, пробуждая в ней жизнь. После этого её начинают гонять по льду, чтобы она разогрелась и не продрогла». А вот интересная история опасной переправы. Жители восточной стороны Байкала из селения Посольского с кладью переехали на западную и задержались в Иркутске. А тем временем солнце стало уж греть по-летнему, через Байкал ездить перестали. Но путникам не хотелось давать большой круг, и они рискнули. Начало дороги было сносным, но затем лошади стали проваливаться и брели по колено в воде. А ночью остановились перед большой трещиной. А Байкал гудит, стреляет, и образуются новые трещины. Люди стали откалывать лёд, забили им трещину и сделали не совсем надёжный переход. Перетащили лошадей 15, и переправа испортилась. Остальных оставили на верную смерть. Но и этим пятнадцати жить оставалось недолго. Вскоре лёд стал совсем мягкий, и животные проваливались по брюхо. Тогда и этих лошадей путники бросили и пошли вперёд. А потом оторвало лёд, и они оказались на льдине, которую чудом пригнало к берегу возле Посольского, и мужики, приплывшие на лодках, спасли своих земляков. И все сразу пошли в церковь служить молебен. Интересно повествует Стахеев о беглых каторжниках, которым тоже не хочется идти в обход моря несколько сотен вёрст, и они решаются на опасную переправу в лучшем случае на утлой лодчонке, которую воруют ночью. До противоположного берега удаётся добраться лишь немногим смельчакам... Вот какую картину увидел один крестьянин на корабле, направляющемся с омулями в Иркутск. Их корабль шёл бойко при попутном ветре. Море было очень неспокойно. И вдруг крестьянин увидел, что в волнах что-то чернеется. Подплыли ближе, и он увидел, что это люди: человек пять ухватились за бревно, а валом их то погружает в пучину, и они исчезают из вида, то опять выталкивает на поверхность. Кое-как корабль проскочил мимо, не задев отважных пловцов. Крестьянин предположил, что они все погибли, так как нужно много сил держаться за ускользающее бревно, а силы убывают быстро, да и в ледяной воде коченеют руки. Не повезло этим беглецам с лодкой, так они и на бревне отважились пуститься в опасное путешествие... Бегут каторжники по льду и в жестокие морозы. 55 вёрст от Посольского до Голоустного бегут они без отдыха, останавливаться нельзя: замёрзнешь. Ведь одеты они по-летнему, в лёгкое и короткое полукафтанье и холщовые штанишки. Шея открыта всем ветрам. А обувь так изодрана, что пальцы, побелевшие от мороза, смотрят в дыры башмаков. Бегут они, презрев смертельные опасности: на каждом шагу они могут замёрзнуть, утонуть, умереть с голоду, попасть в лапы дикого зверя. А также могут встретиться люди, которые схватят их и передадут в руки начальства. Но каторжники всё равно бегут, некоторые по несколько раз. Бегут, потому что голодная свобода для них дороже всего на свете! Конечно, очень интересно мне было узнать, каким увидел в далёком 1859 году Дмитрий Стахеев исток Ангары и Лиственичное. А приехал он в наши места в середине ноября в холодный ветреный день. Стоял 25-градусный мороз, но Ангара ещё не замёрзла.С остывающей реки поднимался густой пар. В селении Никольском с деревянной церковью слышался стук топоров, там байкальские поморы строили судно. Далее по пути тоже попадались строящиеся суда. У берега тоже стояли суда.