Нам посчастливилось: мы с моим соратником по литературному проекту «Замечательные люди Кузбасса» Ильгизаром Ягфаровым дважды побывали в Звёздном городке, многое увидели, и в том числе провели несколько встреч с Борисом Валентиновичем Волыновым и его женой Тамарой Фёдоровной, кстати, доктором технических наук.
Последний здравствующий из космонавтов первого отряда подходил к своему 90-летнему юбилею. Волынов не выглядит древним старцем, до сих пор поджарый и спортивный, в деловом костюме с двумя звёздами Героя Советского Союза на груди, но никто не удивится тому, что в этом возрасте человек переполнен многоразличным богатством жизненного опыта. Тем более если побываешь в космосе, то возвращаешься оттуда уже философом, по признанию самого Бориса Валентиновича.
В отряд космонавтов Борис пришёл молодым лётчиком-истребителем, светлым, возвышенным советским юношей, в чём-то даже патетическим, готовым к подвигам, мощным физически и развитым интеллектуально, с жаждой полёта как в прямом, так и переносном смысле.
Но восемь томительных лет его держали в дублёрах.
Причина таилась в семитском происхождении мамы Бориса. Для ярого антисемита Ивана Дмитриевича Сербина, прозванного в узких кругах «Иваном Грозным», который заведовал оборонным отделом ЦК КПСС, это был резонный повод, чтобы сломать судьбу человека. Конечно, он не знал лично маму Волынова, главного врача больницы прокопьевской шахты «Коксовая». А ведь Евгения Израилевна спасла жизнь не одного шахтёра, оперируя прямо под землёй, если угроза завала не позволяла освободить конечности из тисков угля...
Восемь раз Волынов готовился к космическим полётам, но не летал. Когда в 1963 году планировался запуск нового космического корабля «Восход-1», в верхах развернулась ожесточённая борьба за состав экипажа, каждое из заинтересованных лиц и ведомств настаивало на своём кандидате. В горячих дебатах то принимали решения, то перерешивали. В некоторых вариантах командиром корабля проходил и Волынов, однако в конечном счёте утвердили Владимира Комарова, а Бориса – его дублёром. Готовились Борис и Владимир вместе. Их личные судьбы вообще как-то переплелись, они дружили и семьями.
Поскольку приземление «Восходов», в отличие от модели «Востоков». предусматривало посадку самого спускаемого аппарата, а не катапультирование экипажа, космонавтов тренировали максимально жёстко.
Экипаж «Восхода-1» (В. Комаров, К. Феоктистов, Б. Егоров) слетал без особых приключений (октябрь 1964 года), и портреты героев космоса украсили страницы газет, а мучительное ожидание Волынова продолжалось.
В следующем году мир всколыхнул полёт «Восхода-2» с П. Беляевым и А. Леоновым, впервые в истории человечества вышедшим в открытый космос.
В январе 1966 года неожиданно умер Главный конструктор С. П. Королёв. Ни одного пилотируемого космического полёта в том году СССР не осуществил. Правда, в феврале после серии неудачных пусков на Луну наконец-то удачно прилунилась и вернулась на Землю «Луна-9», что пробудило лунную программу СССР, до этого пребывавшую в спящем режиме.
А в 1967 году, когда праздновалось 50-летие Великого Октября, советское руководство решило ударить по космосу самыми громкими успехами, опередив США в высадке на Луну человека. Ставка делалась на космические корабли новой модели – «Союз», которые могли питаться энергией солнечных батарей, ориентироваться по навигационным приборам, маневрировать в пространстве и стыковаться с другими кораблями, хотя этот-то элемент следовало ещё испытать и довести до совершенства.
Испытателем «Союза-1» назначили В. Комарова, а его дублёром, как ни странно, учитывая заведомую конструктивную недоведённость корабля, Ю. Гагарина, и если бы Гагарин полетел, то погиб бы не так загадочно, как это случилось через год...
У «Союза-1» отказала солнечная батарея, и В. Комарову дали команду на спуск с орбиты. Но парашют спускаемого аппарата закрутился в жгут, и пилот не мог ничего сделать...
Незадолго до похорон космонавтам показали останки. С ужасом смотрели друзья Владимира на чёрный, обгоревший комок плоти. Борис с удивлением отметил про себя, что голова Комарова, уменьшившись в размере, сохранила узнаваемые черты лица.
Проблема стыковки пилотируемых космических кораблей оставалась нерешённой. И хотя для выполнения этой задачи кандидатура Волынова по результатам экзаменовки подходила как нельзя более, его вновь подвинули и дали карт-бланш 47-летнему Герою Советского Союза Г. Береговому, получившему звание во время Отечественной войны, где он отличился в боевых вылетах на штурмовике Ил-2.
Статный красавец Георгий Береговой появился в отряде космонавтов в 1963 году и не обрадовал ту молодёжь, которая мечтала о собственных полётах (в том же году появился и В. Шаталов). Поначалу и сам Николай Петрович Каманин, куратор Центра подготовки космонавтов по линии главкома ВВС, был против зачисления в отряд Берегового, хотя в войну тот служил в авиакорпусе, которым командовал Каманин. Но, видимо, кому-то наверху было виднее...
В октябре 1968 года «Союз-2» с Береговым на борту должен был состыковаться с беспилотным «Союзом-3». Дублёр Г. Берегового Б. Волынов пришёл к генерал-полковнику авиации Н. Каманину с мнением, что Георгий Тимофеевич не сможет справиться со сложным заданием (он сдал экзамен на тройку). Николай Петрович заверил его в обратном: Ну как же! Справится! Всё-таки он лётчик-испытатель с огромным опытом!
Но прав оказался Волынов. Береговой тяжело переживал неудачу. Как к ней отнесутся «наверху»? Однако полёт Г. Берегового представили как очередной успех советской космонавтики. ТАСС сообщил: «В полёте осуществлялось многократное маневрирование на орбите и двукратное сближение». Был соблюдён весь ритуал торжественной встречи на аэродроме с членами правительства, с родными и близкими, с москвичами. Вторая золотая звезда нашла своего героя. Первому среди космонавтов, Г. Береговому присвоили звание генерал-майора авиации.
Однако неофициально на деятелей космической кооперации из ЦК партии покатила штормовая волна гнева, бередя их души телефонными звонками на высоких тонах:
- Есть там у вас кто-нибудь ещё?! Готовьте экипаж!
И тут наступил черёд Волынова, которого уже очень настойчиво продвигал Каманин.
14 января 1969 года стартовал космический корабль «Союз-4» с Владимиром Шаталовым на борту. «Союз-5» с командиром корабля Б. Волыновым должен был взлететь позже, состыковаться с «Союзом-4», после чего два члена экипажа «Союза-5» перебирались через открытый космос к Шаталову, и вскоре все трое приземлялись.
Борис Волынов, Евгений Хрунов и Алексей Елисеев поднялись на верхнюю площадку для входа в люк космического корабля. Все трое подняли руки, приветствуя тех, кто оставался на Земле. Когда открыли люк, космонавты разулись и остались в полётных тапочках, терпя порывы ветра и тридцатиградусный мороз. Неожиданно и мгновенно инженер, отвечавший за то, чтобы закрыть люк за космонавтами, сбросил с себя шубу и постелил её на площадку, оставшись сам в лёгком костюме. Чувство благодарности к этому человеку согрело Бориса.
Так как члены экипажа могли занять свои места в корабле только поочередно и только через центральное место командира, он, пропустив первыми Хрунова и Елисеева, чуть задержался на площадке.
Жена Волынова Тамара смотрела репортаж по домашнему телевизору.
– Садись же ты скорее, пока никто другой не занял твое место! – не удержалась она от восклицания.
За 25 минут до старта обнаружилась неисправность одного из электроприборов. Инженер-капитан Виктор Васильевич Алёшин скинул с себя верхнюю одежду, на пронизывающем ветру голыми руками снял неисправный и смонтировал новый прибор. Он успел привернуть только три болта, а с четвёртым уже не смог справиться обмороженными руками. Какие люди!
«Союз-5» стартовал точно в назначенное время.
В квартире Волыновых, когда Тамара смотрела репортаж, толпились добрые соседки, и её фраза «Садись же ты скорее!..» по «женскому радио» быстро долетела до космодрома и была передана экипажу уже в полёте. Восприняли её весело, ведь все знали о нескончаемом дублёрстве Бориса.
Когда Евгении Израилевне сообщили, что её сын в космосе, вся его жизнь, от рождения до взлёта, пронеслась перед её глазами. Она заплакала, не скрывая чувств: «Любовь моя! Боль моя! Гордость моя!»
С интервалом в одни сутки на одной орбите летели с первой космической скоростью два корабля. Стыковку решили проводить над территорией СССР, в зоне радиосвязи, в светлое время суток.
16 января началось автоматическое сближение. На расстоянии тридцати метров между собой, искусно маневрируя и сохраняя дистанцию, оба «Союза» прошли от Африки до Крыма. Затем Шаталов выдал импульс на контакт: два метра... один... полметра. Экипажи хорошо видели корабли друг друга как бы застывшими в пространстве, с распластанными крыльями солнечных батарей. Шаталов и Волынов чётко выполнили причаливание. Ещё секунда, и штанга активного корабля мягко вошла в приёмный конус «Союза-5». Началось механическое стягивание и жёсткое соединение кораблей в единую систему. Есть долгожданная стыковка!
Космонавты радовались, поздравляли друг друга. ЦУП ликовал. Триумфальными заголовками запестрела пресса. Состыкованные корабли нарекли «первой экспериментальной космической станцией».
Хрунов и Елисеев вместе с Волыновым открыли люк и вошли в орбитальный отсек для надевания скафандров. В скафандр Евгения Хрунова была уложена почта для Владимира Шаталова – свежие газеты и письма от семьи.
Хрунов первый вышел в пространство. Длинный фал доставал до люка бытового отсека «Союза-4». Не обошлось без проблем – фал запутался. С этим Хрунов вместе с Елисеевым разобрались быстро. Но на расстоянии, уже недоступном для Елисеева, перестал работать вентилятор скафандра Хрунова, как потом оказалось, из-за случайного выключения тумблера. Он справился один, но потерял немного времени. Увы, Елисееву не удалось сохранить уникальную киноплёнку, на которую был отснят весь переход Хрунова из одного корабля в другой. Передвигались космонавты с помощью рук, держась за поручни на корпусе корабля. Около часа Хрунов и Елисеев одновременно работали в открытом космическом пространстве. Шаталов ждал их в корабле.
Посадка «Союза-4» состоялась 17 января в районе Караганды. В. Шаталов, Е. Хрунов и А. Елисеев вернулись на Землю. А Волынову предстояли сутки работы.
18 января «Союз-5» пошёл на посадку. Выяснилось, что баллистики ошибочно дали вместо расчётного времени света и тени на Земле время света и тени на орбите. На втором посадочном витке вместе с извинениями баллистиков Волынов получил все данные для посадки.
Корабль вышел на траекторию, направленную к Земле. Тормозная двигательная установка выдала необходимый импульс. Борис ждал момента, когда произойдёт автоматическое разделение корабля на три части: с одной стороны должен был отойти орбитальный отсек, с другой – приборно-агрегатный. Пиропатроны сработали вовремя. «Союз» слегка тряхнуло.
Орбитальный отсек ушёл. Плотно притянутый в ложементе привязными ремнями, пилот посмотрел в левый иллюминатор и вдруг заметил штырёк антенны. «Этого не должно быть!» – с неприятным изумлением подумал он, ослабил привязные ремни и подтянулся к иллюминатору. Он не поверил своим глазам, крепко зажмурил их и открыл снова.
В груди разлился холод: он увидел не только антенны, но и солнечные батареи. То есть отделения приборно-агрегатного отсека – с двигателями, топливными баками, солнечными батареями – не произошло!
Стараясь произносить слова медленно и спокойно, Волынов поговорил с Землёй. Прямо говорить об аварии по открытой радиосвязи он не имел права. Но специалисты ЦУПа всё поняли. В зале, где только что радовались успешной посадке «Союза-4», повисла тишина безнадёжности.
Как Волынову рассказывали позже, кто-то из военных минуты две стоял неподвижно. Потом снял фуражку, бросил её на стол, положил туда деньги и стремительно вышел из зала, закрыв лицо ладонями. Вот так же собирали в фуражку трёшки, пятёрки, десятки, когда погиб Владимир Комаров. Было очевидно, что шансов на спасение у командира «Союза-5» практически нет.
Двигатели клацали, работая с перерасходом топлива. Если в норме спускаемый аппарат приближался бы к сферической форме, то сейчас, с довеском приборного отсека, он напоминал полусигару и летел к Земле как раненая птица, с распростёртыми крыльями солнечных батарей, беспорядочно кувыркаясь.
Пилотом овладела паника, лишавшая мыслей и способности к действию. «Конец тебе! И всему конец. Кранты, кранты!..» Это длилось секунд 10–15. Он прилагал усилия, чтобы осознать ситуацию, попробовать хоть что-то сделать и не остаться лишь пассивным свидетелем собственной гибели. Мысль о повторении судьбы Володи Комарова буравила мозг. До боли, до судорог хотелось стукнуть ногой по днищу – авось поможет, уйдёт отсек.
С каждой минутой нарастали знакопеременные перегрузки, которые достигали 10 g, и то вжимали пилота в кресло, то вытягивали из него. Корабль словно погружался в домну, где плавится металлолом. Огненный смерч обрушивался на переднюю, не имеющую термозащитного слоя часть кабины. При входе в плотные слои атмосферы мелкие элементы конструкции стали разрушаться. Во все стороны разлетались обломки, жгуты раскалённой плазмы бесновались за иллюминаторами. Металлический корпус теневого индикатора оплавился и на глазах космонавта испарился.
Давили перегрузки и бескрайнее, тоскливое одиночество. «Вот тебе, Боря, и конец. Кранты! Шмякнешься так, что и костей не соберут. И от этого не убежать, не укрыться, не спрятаться. Разве что отодвинешь чуть-чуть, совсем ненадолго. Сколько же можно? Будет хоть видимость выхода? Когда всё это кончится?» Он посмотрел на часы. До Земли, то есть до конца жизни, оставалось не больше получаса.
«Пора прощаться с родными и близкими? Нет, ещё подождать». И тут в душе как-то высветилось, что об особенностях стыковки двух кораблей, существенно отличных от того, что проигрывалось на тренажёре, теперь никто не узнает, и ребята будут повторять его ошибки. «Сгорят записи! Сгорят вместе со мной!» Он заторопился. Предвидя пожар после приземления, Борис прежде всего вырвал несколько наиболее важных страниц из бортового журнала с записями о первой стыковке двух кораблей и положил их в середину. Затем крепко перевязал его бечёвкой и бинтом – в таком виде книги обычно обгорают только по углам, и листки в середине, может быть, сохранятся. А что будет с ним самим, он как член комиссии по расследованию причин гибели В. Комарова представлял себе ясно.
С отрешённостью от собственного «я» он стал торопливо наговаривать на магнитофон всю ситуацию. О смерти уже не думалось, время спрессовалось в монолит судьбы. Впоследствии девушки из Центра подготовки космонавтов, разбиравшие аудиозапись, удивлялись, что в «предсмертном репортаже» Волынова не встретилось ни единого бранного слова, без чего обычно не обходилось в критических ситуациях.
Кабину заволакивало ядовитым дымом – горела уплотнительная резина люка. В любой момент могла произойти разгерметизация. Спасал мощный титановый шпангоут, на котором крепилась крышка люка спускаемого аппарата.
Резкий хлопок сотряс корабль. Люк вдавило, а потом выдавило вверх, как днище консервной банки. «Взорвались топливные баки... Если нарушилась герметичность – хана».
Однако в это время по сигналу от термодатчиков сработали пирозамки, и наконец-то приборно-агрегатный отсек отделился от спускаемого аппарата... Спускаемый аппарат занял нормальное положение, развернувшись теплозащитным экраном вперёд. Огромные перегрузки навалились на тело.
На высоте десять километров открылся парашют. «Неужто шанс?» Борис облегченно вздохнул и вытер рукавом спортивного костюма мокрое лицо. Он посмотрел на приборную доску. Нить надежды натянулась крепче. Но после раскрытия купола основного парашюта стало ясно, что вращение спускаемого аппарата не прекратилось. Поэтому стропы парашюта скручивались в жгут. «Почти как у Володи Комарова», – снова вспомнился гибельный вариант.
Но тут всё-таки повезло: парашют не сложился в полный комок. После скручивания строп началось их раскручивание. До самого приземления спускаемый аппарат сохранял режим маятника, вращаясь то в одну, то в другую сторону. Волынов лежал в ложементе с поднятыми коленями.
Встреча с землёй ошеломила, как десять нокаутов сразу. От чудовищного удара сфера корабля подпрыгнула. Магнитофон, срезавшись с крепления, снарядом пролетел перед глазами, едва не задев колено, и воткнулся в пол. Но сознания Волынов не потерял. От перелома позвоночника спас ложемент. Удар пришёлся на плечи и затылок, сломав корни зубов верхней челюсти...
Задыхаясь от гари, Борис открыл люк. На него посыпался пепел от сгоревшей уплотнительной резины. Жаропрочная сталь поверхности люка обратилась в пену, вспухшую и застывшую шапкой, которая почти полностью преграждала выход, причём края её были остры, как бритвенные лезвия. Случайное прикосновение к ним брюк лётного костюма – и штанина распоролась от колена до тапочек.
Осторожно выбравшись из дымной кабины, Волынов обнаружил себя в голой заснеженной степи с ветром и морозом под сорок градусов, а на нём только трикотажный костюм. Согревался он, прижимаясь к остывающему корпусу корабля. Журналисты потом писали, что Волынов кутался в парашют, но ничего подобного не было – просто не хватало сил добраться до него и раскручивать громадный жгут.
Никто здесь его не ждал – аппарат отклонился от расчётной точки приземления на шестьсот километров. Однако уже примерно через полчаса высоко в небе обозначился контур самолёта, который снижался кругами, и вскоре под ним вспыхнули купола парашютов. Спасатели!
Четверо молодых ребят, красных от мороза и разгорячённых от спуска с парашютами, с лицами, обрамлёнными инеем. Когда они подошли, Борис снял шлем и спросил, не седой ли он? Нет-нет – заулыбались они и тут же выдали свежайший анекдот о «Союзах-4 и 5»: «Пошатались-пошатались по космосу, поволынили-поволынили, ни хруна не сделали и еле-еле сели». Волынова анекдот скорее шокировал, чем развеселил: Как это – «ни хруна не сделали»? А стыковка?.. Он попросил у парней закурить и жадно затянулся папиросой.
Позже бросил курить раз и навсегда...
Последний здравствующий из космонавтов первого отряда подходил к своему 90-летнему юбилею. Волынов не выглядит древним старцем, до сих пор поджарый и спортивный, в деловом костюме с двумя звёздами Героя Советского Союза на груди, но никто не удивится тому, что в этом возрасте человек переполнен многоразличным богатством жизненного опыта. Тем более если побываешь в космосе, то возвращаешься оттуда уже философом, по признанию самого Бориса Валентиновича.
В отряд космонавтов Борис пришёл молодым лётчиком-истребителем, светлым, возвышенным советским юношей, в чём-то даже патетическим, готовым к подвигам, мощным физически и развитым интеллектуально, с жаждой полёта как в прямом, так и переносном смысле.
Но восемь томительных лет его держали в дублёрах.
Причина таилась в семитском происхождении мамы Бориса. Для ярого антисемита Ивана Дмитриевича Сербина, прозванного в узких кругах «Иваном Грозным», который заведовал оборонным отделом ЦК КПСС, это был резонный повод, чтобы сломать судьбу человека. Конечно, он не знал лично маму Волынова, главного врача больницы прокопьевской шахты «Коксовая». А ведь Евгения Израилевна спасла жизнь не одного шахтёра, оперируя прямо под землёй, если угроза завала не позволяла освободить конечности из тисков угля...
Восемь раз Волынов готовился к космическим полётам, но не летал. Когда в 1963 году планировался запуск нового космического корабля «Восход-1», в верхах развернулась ожесточённая борьба за состав экипажа, каждое из заинтересованных лиц и ведомств настаивало на своём кандидате. В горячих дебатах то принимали решения, то перерешивали. В некоторых вариантах командиром корабля проходил и Волынов, однако в конечном счёте утвердили Владимира Комарова, а Бориса – его дублёром. Готовились Борис и Владимир вместе. Их личные судьбы вообще как-то переплелись, они дружили и семьями.
Поскольку приземление «Восходов», в отличие от модели «Востоков». предусматривало посадку самого спускаемого аппарата, а не катапультирование экипажа, космонавтов тренировали максимально жёстко.
Экипаж «Восхода-1» (В. Комаров, К. Феоктистов, Б. Егоров) слетал без особых приключений (октябрь 1964 года), и портреты героев космоса украсили страницы газет, а мучительное ожидание Волынова продолжалось.
В следующем году мир всколыхнул полёт «Восхода-2» с П. Беляевым и А. Леоновым, впервые в истории человечества вышедшим в открытый космос.
В январе 1966 года неожиданно умер Главный конструктор С. П. Королёв. Ни одного пилотируемого космического полёта в том году СССР не осуществил. Правда, в феврале после серии неудачных пусков на Луну наконец-то удачно прилунилась и вернулась на Землю «Луна-9», что пробудило лунную программу СССР, до этого пребывавшую в спящем режиме.
А в 1967 году, когда праздновалось 50-летие Великого Октября, советское руководство решило ударить по космосу самыми громкими успехами, опередив США в высадке на Луну человека. Ставка делалась на космические корабли новой модели – «Союз», которые могли питаться энергией солнечных батарей, ориентироваться по навигационным приборам, маневрировать в пространстве и стыковаться с другими кораблями, хотя этот-то элемент следовало ещё испытать и довести до совершенства.
Испытателем «Союза-1» назначили В. Комарова, а его дублёром, как ни странно, учитывая заведомую конструктивную недоведённость корабля, Ю. Гагарина, и если бы Гагарин полетел, то погиб бы не так загадочно, как это случилось через год...
У «Союза-1» отказала солнечная батарея, и В. Комарову дали команду на спуск с орбиты. Но парашют спускаемого аппарата закрутился в жгут, и пилот не мог ничего сделать...
Незадолго до похорон космонавтам показали останки. С ужасом смотрели друзья Владимира на чёрный, обгоревший комок плоти. Борис с удивлением отметил про себя, что голова Комарова, уменьшившись в размере, сохранила узнаваемые черты лица.
Проблема стыковки пилотируемых космических кораблей оставалась нерешённой. И хотя для выполнения этой задачи кандидатура Волынова по результатам экзаменовки подходила как нельзя более, его вновь подвинули и дали карт-бланш 47-летнему Герою Советского Союза Г. Береговому, получившему звание во время Отечественной войны, где он отличился в боевых вылетах на штурмовике Ил-2.
Статный красавец Георгий Береговой появился в отряде космонавтов в 1963 году и не обрадовал ту молодёжь, которая мечтала о собственных полётах (в том же году появился и В. Шаталов). Поначалу и сам Николай Петрович Каманин, куратор Центра подготовки космонавтов по линии главкома ВВС, был против зачисления в отряд Берегового, хотя в войну тот служил в авиакорпусе, которым командовал Каманин. Но, видимо, кому-то наверху было виднее...
В октябре 1968 года «Союз-2» с Береговым на борту должен был состыковаться с беспилотным «Союзом-3». Дублёр Г. Берегового Б. Волынов пришёл к генерал-полковнику авиации Н. Каманину с мнением, что Георгий Тимофеевич не сможет справиться со сложным заданием (он сдал экзамен на тройку). Николай Петрович заверил его в обратном: Ну как же! Справится! Всё-таки он лётчик-испытатель с огромным опытом!
Но прав оказался Волынов. Береговой тяжело переживал неудачу. Как к ней отнесутся «наверху»? Однако полёт Г. Берегового представили как очередной успех советской космонавтики. ТАСС сообщил: «В полёте осуществлялось многократное маневрирование на орбите и двукратное сближение». Был соблюдён весь ритуал торжественной встречи на аэродроме с членами правительства, с родными и близкими, с москвичами. Вторая золотая звезда нашла своего героя. Первому среди космонавтов, Г. Береговому присвоили звание генерал-майора авиации.
Однако неофициально на деятелей космической кооперации из ЦК партии покатила штормовая волна гнева, бередя их души телефонными звонками на высоких тонах:
- Есть там у вас кто-нибудь ещё?! Готовьте экипаж!
И тут наступил черёд Волынова, которого уже очень настойчиво продвигал Каманин.
14 января 1969 года стартовал космический корабль «Союз-4» с Владимиром Шаталовым на борту. «Союз-5» с командиром корабля Б. Волыновым должен был взлететь позже, состыковаться с «Союзом-4», после чего два члена экипажа «Союза-5» перебирались через открытый космос к Шаталову, и вскоре все трое приземлялись.
Борис Волынов, Евгений Хрунов и Алексей Елисеев поднялись на верхнюю площадку для входа в люк космического корабля. Все трое подняли руки, приветствуя тех, кто оставался на Земле. Когда открыли люк, космонавты разулись и остались в полётных тапочках, терпя порывы ветра и тридцатиградусный мороз. Неожиданно и мгновенно инженер, отвечавший за то, чтобы закрыть люк за космонавтами, сбросил с себя шубу и постелил её на площадку, оставшись сам в лёгком костюме. Чувство благодарности к этому человеку согрело Бориса.
Так как члены экипажа могли занять свои места в корабле только поочередно и только через центральное место командира, он, пропустив первыми Хрунова и Елисеева, чуть задержался на площадке.
Жена Волынова Тамара смотрела репортаж по домашнему телевизору.
– Садись же ты скорее, пока никто другой не занял твое место! – не удержалась она от восклицания.
За 25 минут до старта обнаружилась неисправность одного из электроприборов. Инженер-капитан Виктор Васильевич Алёшин скинул с себя верхнюю одежду, на пронизывающем ветру голыми руками снял неисправный и смонтировал новый прибор. Он успел привернуть только три болта, а с четвёртым уже не смог справиться обмороженными руками. Какие люди!
«Союз-5» стартовал точно в назначенное время.
В квартире Волыновых, когда Тамара смотрела репортаж, толпились добрые соседки, и её фраза «Садись же ты скорее!..» по «женскому радио» быстро долетела до космодрома и была передана экипажу уже в полёте. Восприняли её весело, ведь все знали о нескончаемом дублёрстве Бориса.
Когда Евгении Израилевне сообщили, что её сын в космосе, вся его жизнь, от рождения до взлёта, пронеслась перед её глазами. Она заплакала, не скрывая чувств: «Любовь моя! Боль моя! Гордость моя!»
С интервалом в одни сутки на одной орбите летели с первой космической скоростью два корабля. Стыковку решили проводить над территорией СССР, в зоне радиосвязи, в светлое время суток.
16 января началось автоматическое сближение. На расстоянии тридцати метров между собой, искусно маневрируя и сохраняя дистанцию, оба «Союза» прошли от Африки до Крыма. Затем Шаталов выдал импульс на контакт: два метра... один... полметра. Экипажи хорошо видели корабли друг друга как бы застывшими в пространстве, с распластанными крыльями солнечных батарей. Шаталов и Волынов чётко выполнили причаливание. Ещё секунда, и штанга активного корабля мягко вошла в приёмный конус «Союза-5». Началось механическое стягивание и жёсткое соединение кораблей в единую систему. Есть долгожданная стыковка!
Космонавты радовались, поздравляли друг друга. ЦУП ликовал. Триумфальными заголовками запестрела пресса. Состыкованные корабли нарекли «первой экспериментальной космической станцией».
Хрунов и Елисеев вместе с Волыновым открыли люк и вошли в орбитальный отсек для надевания скафандров. В скафандр Евгения Хрунова была уложена почта для Владимира Шаталова – свежие газеты и письма от семьи.
Хрунов первый вышел в пространство. Длинный фал доставал до люка бытового отсека «Союза-4». Не обошлось без проблем – фал запутался. С этим Хрунов вместе с Елисеевым разобрались быстро. Но на расстоянии, уже недоступном для Елисеева, перестал работать вентилятор скафандра Хрунова, как потом оказалось, из-за случайного выключения тумблера. Он справился один, но потерял немного времени. Увы, Елисееву не удалось сохранить уникальную киноплёнку, на которую был отснят весь переход Хрунова из одного корабля в другой. Передвигались космонавты с помощью рук, держась за поручни на корпусе корабля. Около часа Хрунов и Елисеев одновременно работали в открытом космическом пространстве. Шаталов ждал их в корабле.
Посадка «Союза-4» состоялась 17 января в районе Караганды. В. Шаталов, Е. Хрунов и А. Елисеев вернулись на Землю. А Волынову предстояли сутки работы.
18 января «Союз-5» пошёл на посадку. Выяснилось, что баллистики ошибочно дали вместо расчётного времени света и тени на Земле время света и тени на орбите. На втором посадочном витке вместе с извинениями баллистиков Волынов получил все данные для посадки.
Корабль вышел на траекторию, направленную к Земле. Тормозная двигательная установка выдала необходимый импульс. Борис ждал момента, когда произойдёт автоматическое разделение корабля на три части: с одной стороны должен был отойти орбитальный отсек, с другой – приборно-агрегатный. Пиропатроны сработали вовремя. «Союз» слегка тряхнуло.
Орбитальный отсек ушёл. Плотно притянутый в ложементе привязными ремнями, пилот посмотрел в левый иллюминатор и вдруг заметил штырёк антенны. «Этого не должно быть!» – с неприятным изумлением подумал он, ослабил привязные ремни и подтянулся к иллюминатору. Он не поверил своим глазам, крепко зажмурил их и открыл снова.
В груди разлился холод: он увидел не только антенны, но и солнечные батареи. То есть отделения приборно-агрегатного отсека – с двигателями, топливными баками, солнечными батареями – не произошло!
Стараясь произносить слова медленно и спокойно, Волынов поговорил с Землёй. Прямо говорить об аварии по открытой радиосвязи он не имел права. Но специалисты ЦУПа всё поняли. В зале, где только что радовались успешной посадке «Союза-4», повисла тишина безнадёжности.
Как Волынову рассказывали позже, кто-то из военных минуты две стоял неподвижно. Потом снял фуражку, бросил её на стол, положил туда деньги и стремительно вышел из зала, закрыв лицо ладонями. Вот так же собирали в фуражку трёшки, пятёрки, десятки, когда погиб Владимир Комаров. Было очевидно, что шансов на спасение у командира «Союза-5» практически нет.
Двигатели клацали, работая с перерасходом топлива. Если в норме спускаемый аппарат приближался бы к сферической форме, то сейчас, с довеском приборного отсека, он напоминал полусигару и летел к Земле как раненая птица, с распростёртыми крыльями солнечных батарей, беспорядочно кувыркаясь.
Пилотом овладела паника, лишавшая мыслей и способности к действию. «Конец тебе! И всему конец. Кранты, кранты!..» Это длилось секунд 10–15. Он прилагал усилия, чтобы осознать ситуацию, попробовать хоть что-то сделать и не остаться лишь пассивным свидетелем собственной гибели. Мысль о повторении судьбы Володи Комарова буравила мозг. До боли, до судорог хотелось стукнуть ногой по днищу – авось поможет, уйдёт отсек.
С каждой минутой нарастали знакопеременные перегрузки, которые достигали 10 g, и то вжимали пилота в кресло, то вытягивали из него. Корабль словно погружался в домну, где плавится металлолом. Огненный смерч обрушивался на переднюю, не имеющую термозащитного слоя часть кабины. При входе в плотные слои атмосферы мелкие элементы конструкции стали разрушаться. Во все стороны разлетались обломки, жгуты раскалённой плазмы бесновались за иллюминаторами. Металлический корпус теневого индикатора оплавился и на глазах космонавта испарился.
Давили перегрузки и бескрайнее, тоскливое одиночество. «Вот тебе, Боря, и конец. Кранты! Шмякнешься так, что и костей не соберут. И от этого не убежать, не укрыться, не спрятаться. Разве что отодвинешь чуть-чуть, совсем ненадолго. Сколько же можно? Будет хоть видимость выхода? Когда всё это кончится?» Он посмотрел на часы. До Земли, то есть до конца жизни, оставалось не больше получаса.
«Пора прощаться с родными и близкими? Нет, ещё подождать». И тут в душе как-то высветилось, что об особенностях стыковки двух кораблей, существенно отличных от того, что проигрывалось на тренажёре, теперь никто не узнает, и ребята будут повторять его ошибки. «Сгорят записи! Сгорят вместе со мной!» Он заторопился. Предвидя пожар после приземления, Борис прежде всего вырвал несколько наиболее важных страниц из бортового журнала с записями о первой стыковке двух кораблей и положил их в середину. Затем крепко перевязал его бечёвкой и бинтом – в таком виде книги обычно обгорают только по углам, и листки в середине, может быть, сохранятся. А что будет с ним самим, он как член комиссии по расследованию причин гибели В. Комарова представлял себе ясно.
С отрешённостью от собственного «я» он стал торопливо наговаривать на магнитофон всю ситуацию. О смерти уже не думалось, время спрессовалось в монолит судьбы. Впоследствии девушки из Центра подготовки космонавтов, разбиравшие аудиозапись, удивлялись, что в «предсмертном репортаже» Волынова не встретилось ни единого бранного слова, без чего обычно не обходилось в критических ситуациях.
Кабину заволакивало ядовитым дымом – горела уплотнительная резина люка. В любой момент могла произойти разгерметизация. Спасал мощный титановый шпангоут, на котором крепилась крышка люка спускаемого аппарата.
Резкий хлопок сотряс корабль. Люк вдавило, а потом выдавило вверх, как днище консервной банки. «Взорвались топливные баки... Если нарушилась герметичность – хана».
Однако в это время по сигналу от термодатчиков сработали пирозамки, и наконец-то приборно-агрегатный отсек отделился от спускаемого аппарата... Спускаемый аппарат занял нормальное положение, развернувшись теплозащитным экраном вперёд. Огромные перегрузки навалились на тело.
На высоте десять километров открылся парашют. «Неужто шанс?» Борис облегченно вздохнул и вытер рукавом спортивного костюма мокрое лицо. Он посмотрел на приборную доску. Нить надежды натянулась крепче. Но после раскрытия купола основного парашюта стало ясно, что вращение спускаемого аппарата не прекратилось. Поэтому стропы парашюта скручивались в жгут. «Почти как у Володи Комарова», – снова вспомнился гибельный вариант.
Но тут всё-таки повезло: парашют не сложился в полный комок. После скручивания строп началось их раскручивание. До самого приземления спускаемый аппарат сохранял режим маятника, вращаясь то в одну, то в другую сторону. Волынов лежал в ложементе с поднятыми коленями.
Встреча с землёй ошеломила, как десять нокаутов сразу. От чудовищного удара сфера корабля подпрыгнула. Магнитофон, срезавшись с крепления, снарядом пролетел перед глазами, едва не задев колено, и воткнулся в пол. Но сознания Волынов не потерял. От перелома позвоночника спас ложемент. Удар пришёлся на плечи и затылок, сломав корни зубов верхней челюсти...
Задыхаясь от гари, Борис открыл люк. На него посыпался пепел от сгоревшей уплотнительной резины. Жаропрочная сталь поверхности люка обратилась в пену, вспухшую и застывшую шапкой, которая почти полностью преграждала выход, причём края её были остры, как бритвенные лезвия. Случайное прикосновение к ним брюк лётного костюма – и штанина распоролась от колена до тапочек.
Осторожно выбравшись из дымной кабины, Волынов обнаружил себя в голой заснеженной степи с ветром и морозом под сорок градусов, а на нём только трикотажный костюм. Согревался он, прижимаясь к остывающему корпусу корабля. Журналисты потом писали, что Волынов кутался в парашют, но ничего подобного не было – просто не хватало сил добраться до него и раскручивать громадный жгут.
Никто здесь его не ждал – аппарат отклонился от расчётной точки приземления на шестьсот километров. Однако уже примерно через полчаса высоко в небе обозначился контур самолёта, который снижался кругами, и вскоре под ним вспыхнули купола парашютов. Спасатели!
Четверо молодых ребят, красных от мороза и разгорячённых от спуска с парашютами, с лицами, обрамлёнными инеем. Когда они подошли, Борис снял шлем и спросил, не седой ли он? Нет-нет – заулыбались они и тут же выдали свежайший анекдот о «Союзах-4 и 5»: «Пошатались-пошатались по космосу, поволынили-поволынили, ни хруна не сделали и еле-еле сели». Волынова анекдот скорее шокировал, чем развеселил: Как это – «ни хруна не сделали»? А стыковка?.. Он попросил у парней закурить и жадно затянулся папиросой.
Позже бросил курить раз и навсегда...