Отказался от хорошего
1943 год. Была зима. Я шел с работы в 11 часов вечера. Пурга разыгралась такая сильная, что в некоторых местах нужно было двигаться ползком. Выход был: оставаться в мойке ночевать, но там - море вшей. Как оденешь спецодежду, чешется все. Когда сдашь одежду в прожарку и потом получишь ее пропаренную, то дня два терпишь. И я все-таки решил идти домой на свой топчан. Двигался согнутым в дугу, кое-где перебирался, прижимаясь к земле. Почти добрался до шахты №5-6. В районе железнодорожного переезда обгонял женщину. Она зашумела: «Постойте».
Я остановился. Она подошла, спросила: «Куда идете в такую пургу?» Сказал ей куда. Она ответила, что ей со мной по пути. Двинулись вдвоем. Оказалось, она работала в школе учительницей и шла после уроков второй смены домой. Жила в своем доме с отцом и матерью. У нее был ребенок, и она попросила проводить ее до дома. Я это сделал. Около дверей она мне сказала: «Заходи к нам, попьем чай, у нас все есть, что надо». Поблагодарил ее за приглашение и пополз дальше, к топчану, где меня ждали картофель, лапша или каша. Там я мог дать передышку самому дорогому – моему здоровью. Бывало и так, что приходили вдвоем к топчану. Молодые годы ничем не заменишь. Утром вставали и шли в шахту. И большую часть суток находились под землей.
Тем временем происходили общественные изменения. 26 января 1943 года по Указу Президиума Верховного Совета СССР была образована Кемеровская область. Ее выделили из состава Новосибирской области, и она стала самой густонаселенной частью Сибири и азиатской территории России.
Под колеса попадали лошади
Лошадей спускали в шахту штук 35 в смену, не слишком точно знаю, но где-то около этого. А людей в то время - тысячи три. И вот мне не повезло. В декабре 1942 года работал в ночную смену с девяти часов вечера до девяти утра машинистом электровоза. Мой напарник был постарше меня.
Часов в 12 ночи мы везли груз к стволу. Было вагонов 30 двухтонных. Проезжали мимо уклона, где встречался холодный воздух с теплым. Стоял туман, ничего не было видно. Но я почувствовал, что что-то мягкое тронуло меня. В это же мгновение электровоз наш на что-то мягкое наткнулся. Еще метров 30 состав продвинулся и встал. Я вышел и начал ощупывать электровоз. Оказалось, под электровозом – лошадь. Электровоз весил семь тонн и лошадь задавил. Она была мертва. Доложили диспетчеру шахты. Дел оказалось много. Нужно было лошадь вытащить из-под электровоза. Пришла комиссия. Осмотрела место. Принесли ваги, рельсы, стали поднимать электровоз. Провозились часа два-три. И людей человек 12 было. На меня вину не возложили. Никто никуда не вызывал и ничего не сказал. Так что на лошадях мне не только пришлось работать, но и две лошади при мне смертельно травмировались.
Дети-сироты
В бараке, в котором я отдыхал после трудовых будней, за стенкой нашей квартиры жила женщина лет 40. Муж у нее был забран органами НКВД в 1937 году. У них было трое детей: две девочки и мальчик. Она работала в мойке на шахте. В 1942 году заболела. Мне в их квартире быть не приходилось. И вот однажды часов в 12 дня подъехала телега, на ней кучер и мужчина лет 45. Он пошел к больной. Там никого около нее не было. Он подозвал соседку и спросил: «Есть ли кто в этом бараке кроме женщин?» Она указала на меня, что я пришел с работы, отдыхаю. Он попросил разбудить меня. Пока я надевал рубаху, этот мужчина сам к нам зашел, поздоровался и спросил: «Ты один в квартире?» Я ответил: «Пока один».
Он заставил женщину выйти. Она ушла. Он спросил, был ли я когда-либо в той квартире, где больная. Я ответил: «Нет». Он: «Тогда пойди со мной, посмотрим вместе». Пошли, там лежала женщина в соломе, прикрытая тряпкой. С соломы что-то капало под вид гнили. Он меня спросил, видел ли я такое. Я ответил: «Как умирают видел, а такое – нет». Он сказал, что он директор школы и местный депутат, что ему об этом доложили. Он говорит, что сам нищий, знал нищих, но такого не видел.
Оказывается, когда она почувствовала, что беременна, то что-то приняла – какой-то состав. Сказала, что все сделала сама. Уехал депутат. К вечеру приехала какая-то женщина, привезла матрац, набитый соломой, подушку тоже соломой набитую, старое одеяло, простыни и что-то из пищи: сахар, хлеба полбулки и консервов одну баночку. Женщины из барака сняли больную с топчана, убрали старую солому, постелили постель, положили на сухое, напоили чаем. А через недели две она умерла. Дети остались. Как им пришлось жить дальше, не знаю.
Не теряй хлебную карточку
Кто терял хлебную карточку, тот погибал. В нашем бараке в поселке Березовая Роща в одной семье был студент сельскохозяйственного техникума. Он потерял хлебную карточку и умер в 18 лет. Когда труженик клал в сумку свою норму хлеба, привязывал ее за шею и работал по 14 часов в сутки. Положить сумку было некуда, могли украсть хлеб. Бывало, что это происходило и на моих глазах.
В тюрьму за прогул
В 1942 году арестовали брата Павла. Приговорили к четырем месяцам тюрьмы за прогул в сапожной мастерской. Пришел милиционер и увел его. Одет он был так: фуфайка и еще что-то из тряпок. Дома корки хлеба не было. Он в городе Гурьевске срок отбывал. Остался жив, потому что молод был. Гнали их от города Белово до Гурьевска (это километров 20-30) своим ходом при температуре воздуха на улице минус 40 градусов. Охрана была - овчарки и сотрудники НКВД. Когда освободился Павел, брал табуретку и шел на трамвайную остановку просить милостыню для того, чтобы не умереть с голода. Потом я устроил его на лесной склад шахты имени Сталина учетчиком. Он до сего времени доволен этим.
Дали растительное масло
Стало немного с голодом полегче. Кое-что стали выдавать, хотя бы масла растительного по одной бутылке на месяц на человека и еще кое-какие продукты. А работали в семье трое. Я, мать и брат Павел. Братья Иван и Василий собирали, что найдут или заработают от того, что продадут. Помочь некому. Брат Василий ходил в школу, учился плохо. Мать моя тоже отдавала все во имя спасения домочадцев. Боролась со вшами, тряпки парила в чугуне, иначе ничего не сделаешь. Работала по 12 часов и более, как вздумает начальник. С собой домой приносила комок угля и дрова, чтобы детей обогреть. В ней была богатырская сила.
Не все так существовали, как мы. Были люди и обутые, и одетые, и сытые.
Американское сало
К весне 1943 года еще лучше стало. Американцы прислали нам свиное соленое сало. Его выдавали по 30 или 50 граммов на день, были еще талоны на горячее второе блюдо ввиду нашей тяжелой работы. И еще нам каждый месяц стали выдавать по талону на 100 рублей для покупки ткани. Это тоже помощь. Осенью 1943 года тем, кто исправно ходил на работу, дали по два килограмма из того, что было: по полкилограмма масла сливочного, печенья, пряников и сахара. Все это – бесплатно, а кто подарок сделал, нам не говорили.
Сказали также на наряде, кто будет выполнять задания, будут дополнительно давать: забойщику 50 граммов сала и 200 граммов хлеба, остальным – по 30 граммов сала, 200 граммов хлеба и по талону на горячее второе блюдо. Поэтому кое-кто остался в живых. Тем, кто в шахте возил лес, выгружал его, добавку давали каждый день. Это многое значило.
Желудок так не сосало. Работать заставляли не по-человечески. Но деваться было некуда. И хотя был тот же голод весной, но солнце стало теплее, и как-то оно нас бодрило, только не говорило, когда конец этим адским страданиям будет.
Бизнес грозовых лет
Брат Иван в войну торговал папиросами. Брал по 100 штук, продавал по одной, себе на кусок хлеба зарабатывал. Он же собирал мерзлый картофель. Дома его мыли, толкли и пекли оладьи, называя их тошнотиками. Василий вешал сумку через плечо, милостыню просил у прохожих. А я выполнял задания в шахте. С питанием стало лучше. Только нужно работать, хотя работа низкооплачиваемая, но другую малограмотным никто не даст.
Если к сегодняшнему дню (1980-е годы) перевести, то у меня был самый низкий тариф - 2,1 рубля за смену. Работали по 12 часов. Эшелоны с новыми людьми на шахту продолжали приходить. Видимо, уже с военнопленными. Перед спуском в шахту в клети людей загоняли, как скот. Кое-где применяли палки.
Ягодный кордон
Выходной день в войну давали один раз в декаду. В 1943 году некоторые люди в сезон регулярно ходили за ягодой в тайгу, благо она не так далеко. Ходили в тайгу после ночной смены. После этого на работе спотыкались суток двое. И вот наберем мы ягоду, а как пройти к дому из тайги? Везде выставляли посты и там собранное отбирали. Но мне не приходилось натыкаться на охрану лесов, потому что я знал, где ее обойти. Дома ягоду смешивали, кто с чем. Большинство - с крахмалом. И варили кисель. Это уже была поддержка.
Сажали картофель. Давали нам землю невспаханную по норме - две сотки на человека. Вскапывали землю лопатами. Семена для посадки возили на тачках. И были довольны тем, что много делали и приходили на работу уставшими. При первой возможности в шахте дремали. Это великое счастье было, если дома удавалось на топчане поспать сытому. Нужно было бороться за жизнь каждый день.
Судьба занесла в морг
В те годы случайно пришлось сопровождать погибшего шахтера. Когда мы со смертельно пострадавшим горняком приехали в больницу, нам сказали, что в подвале трупы класть некуда, сначала нужно разобрать завалы из покойников. Повели нас в подвал морга, открыли дверь. Это помещение глубиной четыре метра, забетонированное, 10 метров ширины и 25 метров длины. По обеим сторонам - двухэтажные полки. Все забиты трупами разного пола, разного возраста. Убрали трупы с лестниц, занесли те, которые только что люди привезли. Нам дали справку, что мы сдали шахтера. Мы ее отвезли в здравпункт. И пошел я искать свой домашний топчан. Боже мой, почему на меня не подействовало увиденное? Наоборот, была радость. Ведь вместо 12 часов на работе я отбыл всего пять. Трупы мне не чудились, не снились.
Лишний кусок хлеба
Работал в те непростые военные годы я и машинистом, и бригадиром. Шел 1944 год. На работе по-прежнему без перемен, но появился лишний кусок хлеба. Голоден уже не был да и забот особых не чувствовал. У машиниста электровоза работа тяжелая. Нас четверо. Привозим лес, я выхожу из кабины машины, выгружаю вместе со всеми лес. Выгрузим, сажусь в машину, еду снова за лесом. И так - все 14 часов. Раньше времени с работы не отпускали. Не по-человечески требовали, а платили мало. За ту месячную зарплату мог купить только ведро картошки. Уже выдавали талоны на штаны, рубахи, ботинки.
Но это решал начальник. Кому хотел, тому и давал талоны. Были лимитные талоны на сто рублей. Можно было ткань, выкупленную в магазине, продать на базаре за 1000 рублей. Сначала так и делали. К примеру, продашь материал, купишь картофель на посадку. С питанием стало лучше. Начали положенную норму отдавать. Голод стал исчезать. Можно было по карточке в магазине купить костей. При добавке пайка, упали цены на базаре. Можно купить картофельный пирог уже не очень дорогой. В то время появилось на базаре много старой одежды, обуви. Барахолка работала чуть ли не сутками: с рассвета до темна. Появились денежные игры. Отбирали, кто у кого что-то мог отнять. Даже стреляли друг в друга.
Чуть не потерял палец
В 1944 году на работе мне чуть не оторвало палец на левой руке – указательный. Проще говоря, на нем слезло мясо с кости. Было где-то 10 утра. Около ствола прицепил к электровозу порожние «козы». В это время с хвоста по вагонеткам ударил другой электровоз. И у меня мясо кисти руки осталось в рукавице.
Рядом стоял десятник и все видел. Вышел из шахты, помылся. Стояла осень, но уже выпал снег. Пришел в 12 дня в медпункт шахты. Врач посмотрела на руку и предложила отнять палец. Я им поработал, палец шевелится, хотя и без мяса. Поэтому сказал: «Нет». Она мне говорит: «Давай отнимем палец – рука быстрее заживет». И опять сказал: «Нет». Она: «Не имею права настаивать на своем». Помазала, засыпала чем-то, и пошел я в больницу. Там отправили на перевязку. Рассекли бинт. Очень больно было. А вторая перевязка прошла легче. Дала комиссия больничный на 10 дней. Но всего проходил я по больничному два месяца. За это время отдохнул, увидел солнце, как оно всходит и заходит.
Стал десятником
В конце 1944 года ходили в шахту в ночную смену по 15 дней. И вдруг не вышел десятник на работу. Он шел по улице, упал, потому что что-то у него заболело. Я, работая с девяти часов вечера до девяти утра, в конторе обычно садился на пол около печки, когда народа много, а его всегда было много. Здесь было теплее и подремать можно было. И от глаз начальника дальше. На полу можно выпрямиться. Ты отдыхаешь, пока другие выступают. Наряд шел целый час, пока больше сотни человек отметят. Однажды прозвучал приказ: «Всем - подъем, а Шалакин – останется». Зачем? Вышли все, человек 160. Мне сказали подойти к столу. Подошел, начальник говорит: «Сегодня будешь за десятника, он заболел». Я сказал, что малограмотный. Но отказаться было невозможно. И вот эта ночь - мое первое руководство.
Десятник - самый маленький начальник. Он всегда находится среди рабочих, с ними выполняет наряд, который дали на смену. Это - работа с людьми. Есть один закон для всех: сумеешь - будешь работать, не сумеешь – тебя уберут. Я стал десятником, когда был еще молодым. У меня в кармане - талоны на добавочный хлеб. Около людей стоять не надо, они работу сделают и подойдут за талоном. Для меня не было трудностью, кого куда поставить. Я знал, кто где сможет работать, да и люди меня уважали. Расставлял людей. Подходил к ним по-человечески. Что же получилось? Наряд мы в ту ночь выполнили. Пошел на отчет к начальнику. Он сказал: «Молодец, ты, оказывается, можешь руководить. Отдохни, а завтра зайдешь, напишешь рапорт – отчет о работе – и будешь знать, как его писать».
Рапорт стал проблемой. На второй день я зашел, начальник пригласил нормировщика. Он был мужик хитрый, говорит мне: «Пойдем со мной, я тебе дам старый рапорт и все расскажу». Пришли к нормировщику, он дал мне старый понятный рапорт, и пошло дело. Так я проработал десятником месяца два. И так началась моя новая профессия. Она физически не тяжелая. Да сначала с меня и не требовал многого начальник. Но все возможное делал, и люди слушали меня. Среди них были немцы, русские, военнопленные. Одеты были, кто в чем. Питались тоже так: кто как сумеет. Наряды (задания) были большие. За 14 часов делали немало. Но с каждым днем требовали больше.
Люди – это не вороны. Перо в перо не родятся, но делятся на медь, серебро, золото, янтарь и ангелов. Слово короткое держат в руках по-разному. Золото - у кого золотые руки и трезвая, умная голова. Он не оскорбит ни малого, ни старого. Так он и жить должен богаче. Я обязан называть его господином лишь потому, что я так не сделаю, как он. Ангел умный, хитрый и хочет поспорить с природой. Таких людей можно редко встретить. Это, по моим наблюдениям, каждый 113-й человек.
И вот выздоровел тот десятник, который до меня был, но его не поставили и меня сняли. Поставили человека с аттестатом. Стал я снова машинистом подземного электровоза. Возил лес и выгружал, кое-когда что-то побаливало в груди.
Потом меня поставили диспетчером. И без конца ставили, снимали, потому что прав на более высокие должности у меня не было. В то время было принято снимать с работы не великих начальников, а таких, как мастера. И была травля друг на друга. Приходишь на смену – вместо тебя уже есть человек.
Непосильные задания
Наряды давали непосильные и требовали их неукоснительного выполнения, оскорбляли. Шахта «Коксовая» была показательной. Кто грубо с людьми обращался, того хвалили.
Да, я еще подробно так и не описал, кто такой десятник. Этот человек пользовался большими правами, и на него кому-то жаловаться не положено было. С получки ему рабочие давали деньги - по 25 рублей. Да и сам он мог взять. Кто с ним спорил, или погибал, или нес тяжелую кару. Когда он получал деньги, то день или два смотрел по-человечески на людей, а потом снова давил, чтобы получить прибавку в следующий месяц. Мне тоже давали, но я не брал ни водки, ни денег. В мои годы, когда я служил, десятник - старший над людьми - обязан был обеспечить людей местами и заставлять их работать, проводить наряд. Задание было написано на две смены, а выполнять его обязаны были за одну смену.
Садился я за стол, брал журнал, где записаны все. Рядом садился парторг, роста невысокого - 160 сантиметров, откормленный, отдохнувший при полной силе. Ему лет 45. Первое мое слово: «Наряд сложный, постараемся выполнить». За мной вставал парторг. Его слова: «Наряд любой ценой выполнить, да здравствует вождь!» На этом заканчивается наряд. Парторг не умел согнуться. Он мог стоять по стойке смирно, сидеть, лежать. Он не умел за собой окурок убрать, не умел взять в руки метлу, веник. Он знал два слова: враги, кулаки. Он знал свой кабинет, квартиру. Его до квартиры провожали. Скажи ему: «Иван Петрович, вот веник, подмети в своем кабинете, убери порожние бутылки». Он этого не сможет сделать. Это называлось – партия. Так было. Он не способен в стакан для себя плеснуть кипятку. Все это делали умелые руки присланных людей. Меня спросят внуки, откуда брали таких людей? Ответить можно. Привозили из Воронежа, Тамбова, Курска. А как их подбирали, не могу знать.
Мне скажут, дед, зачем ты слушал лодырей и дураков? Что ответить? Был молодой, хотел жить. Позже довелось встретиться еще раз с одним, теперь уже бывшим, парторгом. Служил я в то время на лесном складе десятником. Дело было в первую смену. Подходит ко мне бывший парторг. Начальника не было. Он показывает мне документ на дрова. Мой ответ: «Грузите, отпустим». Он говорит: «А людей для погрузки?» Мой ответ: «Не имею права, вы это знаете».
Он замолчал, походил-походил около машины, согнуться сам не мог. Приехал начальник, дал людей, погрузили. И его увезла машина.
Эти люди без ангелов-работников не способны существовать. Кто давал таким парторгам портфель? Мне некуда деваться, я к старости стал коммунистом. Стало быть, тут и моя вина есть. Сейчас, в октябре 1988 года, идут перевыборы в моей партии. Не желаю, чтобы парторгами избирали таких, которые периодически попадались на моем трудовом пути.
Женский труд
Были ли в войну женщины в шахте или их там не было? Конечно, были. И немало. На участке подземной доставки леса шахты «Косовой» трудились примерно восемь женщин. Они большие труженицы. Как делал я? В своей смене ставил одну старшей и говорил всем: «Вы хозяева работы, я к вам ходить не буду». И они все делали на большом морозе. Когда какая из них скажет мне, что она не может, потому что больна, как-то шел навстречу и отпускал. А начальнику говорил, что больна.
Оплаты не делал, просто ставил в табеле букву «б». Так это всего один день, и недомогающая женщина была довольна. Не отпусти - это верная болезнь или смерть. Я не злоупотреблял, в гости к ним не ходил и не требовал никакой отдачи. Сейчас в 1980-х годах я здороваюсь с ними, встречая на улице. Боже мой, а сколько осталось неженатых мужчин и незамужних женщин? Причин много. Одни ненавидели нищету. Другие понимали, что мало чего хорошего приносит женитьба при такой скудной жизни.
Молниеносный рейд начальства
В моей памяти сохранился такой случай. Дело было ночью ближе к концу войны. Я был бригадиром на поверхности шахты. Мела пурга, лес быстро подвозить невозможно. В это время мы принимали и развозили лес на горизонт минус 200 метров - действительная глубина от поверхности земли больше 400 метров. Под уклоном, который с поверхности вел в шахту, был сильный сквозняк. Леса для погрузки в вагонетки временно не было. Получился перекур незапланированный. Мы пошли, где потише, и присели там. Кто дремал, кто бодрствовал. Нас было человек 12.
И вдруг появляется в белой спецодежде начальник шахты. Это был человек выше среднего роста. Говорили, что он татарин, но с фамилией русской. С ним было еще человек семь. Захватили нас врасплох. Мы бежать, обойти их негде было. Они вытолкали нас толчками на открытое место. Мы разбежались, заняли свои рабочие места. Начальник шахты спросил: «Кто старший?» Указали на меня. Он спросил, где я в то время был, когда все дремали. Я ответил, что ходил смотреть порожние «козы». Из этих людей никто не сказал, что я был с ними и также дремал. Он сказал: «Всем срезаю паек хлеба. Было 800 граммов в сутки, будет – 600».
Утром позвонил мне начальник и сказал, чтобы я зашел на отчет к нему. Мы наряд все же выполнили и закончили работу не в девять утра, а в 11 часов. Пришел к начальнику, рассказал, как было. Он говорит: «Что делать? Завтра урежут паек, иди к директору, проси прощения за всю бригаду, а я буду у телефона. Как позвонит, тоже просить буду». Пошел я. Директор был один. Принял меня. Он позвонил начальнику. Мне не было слышно, о чем они говорили. Когда он положил трубку, сказал: «В последний раз прощаю». Я вышел из комбината, пошел в мойку, где меня ждали все, кто попал в переполох. Я сказал им, что мне сказали. Пошли мы отдыхать. Все были довольны.
Еще одна травма
В ночную смену мы выгрузили лес и ехали в пустых вагонетках под лесным уклоном. Время было два часа ночи. Видим: на путях стоит человек, машет головой. И руки его тоже на голове. Пришлось остановиться. Мужчина высоко держал в одной руке свою вторую травмированную руку. Когда я подошел к нему, он сказал: «Подвезите меня, голова кружится». Спросил: «Что случилось?» Он показал руку. Ладонь до кости была разорвана. Мы подвезли его, помогли выбраться из вагонетки. Когда он пошел дальше, то сказал, что рад случаю. Каждый из нас тратил на работе 14 часов и больше в сутки. Если человек добывал себе еще и пищу, чтобы сытым быть, он спал на ходу при любой обстановке. Но не оговаривался, все старался выполнить, но любую свободную минуту спал. Все ли так жили? Нет. Начиная с горного мастера и выше, снабжение - особая столовая, где они могли свободно попить чай и покушать. К начальнику прикрепляли кучера с лошадью и повозкой. А людьми он мог распоряжаться, как хотел. Это на самом деле были очень тяжелые годы.
Грубая ошибка
Услышал, как один человек, по национальности немец, сказал, что наше государство - страна дураков. Думаю, эти его слова - грубая ошибка. Причесывать всех одним гребешком не положено. Мне довелось служить с людьми многих наций и народностей. Все их долго перечислять. Каждый человек имеет свою голову, свой характер. Не признаю хорошей или плохой нации. Все из одного теста. А прожить свою жизнь короткую и сказать: прожито хорошо – невозможно. Необходимо много учиться. Нужно, например, уметь правильно открыть и закрыть кран, правильно набрать в стакан воды, утолить жажду, чтобы к этому лежала душа и было красиво.
Выбрал спутницу жизни
В 1944 году мне исполнилось 26 лет. Стали бабы спрашивать у моей матери: «Будет Трофим жениться или нет?» Женщины и девки вокруг меня были, конечно. Можно было уйти из своей семьи к какой-нибудь подруге, но нельзя было вырваться из шахты. Однако в январе 1945 года произошла моя женитьба на Татьяне Ивановне Головяшкиной. Как ее нашел? Я возил в шахте «Коксовой» лес на электровозе. А она заряжала батареи для него. Была старшей зарядчицей в подземной мастерской при локомотивном депо. Один раз сходили в кино, всего-то знали друг друга две недели. На ее участке работал мужчина старше меня годами. Он уже имел свою семью и говорил мне: «Трофим, бери Татьяну, она работает хорошо и не бессовестная». Он уточнил, что сам живет рядом с ними. Вот так нашел я Татьяну Ивановну Головяшкину. Она родилась 10 сентября 1924 года в селе Долганка Крутихинского района Алтайского края. Во время индустриализации их семью более-менее организованно делегировали с Обских просторов в Прокопьевск. На вид Татьяна Ивановна была нельзя сказать, что плоха, но тоже - нищая. Я догадывался, что еще и неважно видела.
Подошло время сватовства. Пошли со мной к сватам мать и товарищ по работе. Он старше меня был лет на 12. По пути он мне говорит: «Трофим, давай не пойдем Татьяну сватать, а пойдем в другое место, это для тебя будет лучше». Я ту даму тоже знал, видеть видел, но говорить с ней не говорил. Я сказал: «Нет, пошли к Татьяне Ивановне». И сосватали ее. На следующий день я взял у начальника лошадь, чтобы перевезти богатство невесты в наш барак в Березовой Роще. Там везти было нечего: маленький сундук полупустой. Она жила недалеко от шахты «Коксовой», около ее терриконика в полуземлянке. Уголь они не покупали, а носили с этой горы, там его можно было набрать сколько угодно. В их землянке невест много было набито, как селедки в бочке. Когда на подводе ехали через городской базар, купили койку из труб сваренную.
И вот приехали в Березовую Рощу. Поставили койку, покрашенную белой краской, в комнате. Привез на этой лошади я и уголь. Стал хозяином. На следующий день пришел брат Татьяны Ивановны - Михаил, хотел узнать, где и как живет сестра. Пообедал, выпил и ушел. Через день сестра Татьяны Ивановны пришла пол мыть, но моя мать быстро ее отправила восвояси. Хотели справить вечер. Дал я 1000 рублей теще Ульяне Ивановне Головяшкиной. Поехала она с сыном Михаилом в Новокузнецк, чтобы купить там хорошей водки. По дороге 200 рублей пропили, остальные вернули. Вот так и повечеряли.
Свободный гражданин
Я пережил то, что не каждому удалось прожить. Считай, как будто вышел из могилы. К концу войны я был уже свободный гражданин Советского Союза. Как же это получилось? Я уже говорил, что, когда учился в вечернем техникуме, учительница русского языка сказала мне написать письмо в Верховный Совет СССР о том, что я никакой не враг ни себе, ни стране. Прошение о разъяснении моего положения было написано и отправлено в Москву. Но об этом я со временем забыл.
И вот в марте 1945 года мне пришла повестка с распоряжением: срочно явиться в Прокопьевский городской отдел милиции. Подумал, может, это по поводу пострадавшей лошади вызывают. Пришел в горотдел к указанному времени, предъявил повестку. Мне сказали: «Заходи». Кабинет длинный. За столом сидел мужчина лет 40. Я был от него в четырех метрах. Он поинтересовался, подавал ли я когда-нибудь прошение в Верховный Совет. Припомнил и сказал: «Давно». Он: «Почему не получал документ?» Я сказал: «Мне никто не говорил об этом».
Он спросил: «Чем занимаешься?» Ответил: «Работаю». Он: «Может быть, войны боялся?» Я: «Записывался добровольцем».
Тогда он запросил мои дела. Принесли. Хозяин кабинета посмотрел их и сказал: «Ты не виноват, сейчас тебе принесут три справки. Получишь свободный паспорт и будешь свободным гражданином СССР». Долго ждать не пришлось, скоро выдали справки, я расписался за них.
На следующий день пошел в милицию, где была огромная очередь, и сдал те справки. Через неделю пришел за свободным паспортом. А вечером мне подали паспорт без права выезда. Такой же, какой у меня до этого был. Я паспортистке сказал: «Такой паспорт мне не нужен, я сдавал документы на другой». Но говорить с ней было бесполезно. Тогда я пошел прямиком к начальнику милиции и отдал ему одинаковые паспорта. Через месяц мне дали временный волчий билет на шесть месяцев, а после - с какой-то ограничительной статьей, но с тем паспортом уже можно было свободно ездить по Советскому Союзу.
Кто и за что воевал?
Войну описывать не желаю. Я ее слегка касался, да немного боюсь правды. Мне говорили, что про войну много написано, но так, как Лев Толстой, вроде бы не написал никто подходяще. Не написал бы и он про ту войну, при которой я существовал на планете. Не написал бы и то, как я ее понимаю или представляю. А сам не хочу царапать о своих понятиях.
Мне скажут, чего боятся? Не могу ответить на этот вопрос. Нельзя без конца упираться в войну, ее понимают по-разному. Поэтому боюсь о ней писать. Недавно встретил двух фронтовиков. Спрашивают: «За что мы воевали?» Каким был мой ответ? Прошел мимо молча.
Есть погибшие на войне и вернувшиеся с полей сражений в нашей родове. По линии Ивана Федотовича Шелакина – Федор Павлович Андреяшин, награжденный орденами Красной Звезды и Отечественной войны. В Польше погиб Григорий Васильевич Левченко, брат моей матери. При перегоне бомбардировщика на фронт в 1943 году погиб борттехник Николай Иванович Шелакин. Не вернулся с фронта журналист Николай Софонович, сын моей тети. Прошел фронтовыми дорогами и вернулся к мирной жизни брат матери Дмитрий Васильевич Левченко. И это далеко не полный список.
Знамя ГКО
В годы войны шахта «Коксовая» являлась крупным поставщиков коксующихся углей. За пять военных лет здесь добыли для промышленных предприятий более 11 миллионов тонн топлива. За это шахте передали на вечное хранение Красное Знамя Государственного Комитета Обороны. В городе Прокопьевске за 1941-1945 годы выдали на-гора 25 миллионов тонн угля. Его жители в фонд обороны собрали более 36 миллионов рублей - астрономическую сумму. А Кемеровская область за годы нарастила производственные мощности вдвое.
1943 год. Была зима. Я шел с работы в 11 часов вечера. Пурга разыгралась такая сильная, что в некоторых местах нужно было двигаться ползком. Выход был: оставаться в мойке ночевать, но там - море вшей. Как оденешь спецодежду, чешется все. Когда сдашь одежду в прожарку и потом получишь ее пропаренную, то дня два терпишь. И я все-таки решил идти домой на свой топчан. Двигался согнутым в дугу, кое-где перебирался, прижимаясь к земле. Почти добрался до шахты №5-6. В районе железнодорожного переезда обгонял женщину. Она зашумела: «Постойте».
Я остановился. Она подошла, спросила: «Куда идете в такую пургу?» Сказал ей куда. Она ответила, что ей со мной по пути. Двинулись вдвоем. Оказалось, она работала в школе учительницей и шла после уроков второй смены домой. Жила в своем доме с отцом и матерью. У нее был ребенок, и она попросила проводить ее до дома. Я это сделал. Около дверей она мне сказала: «Заходи к нам, попьем чай, у нас все есть, что надо». Поблагодарил ее за приглашение и пополз дальше, к топчану, где меня ждали картофель, лапша или каша. Там я мог дать передышку самому дорогому – моему здоровью. Бывало и так, что приходили вдвоем к топчану. Молодые годы ничем не заменишь. Утром вставали и шли в шахту. И большую часть суток находились под землей.
Тем временем происходили общественные изменения. 26 января 1943 года по Указу Президиума Верховного Совета СССР была образована Кемеровская область. Ее выделили из состава Новосибирской области, и она стала самой густонаселенной частью Сибири и азиатской территории России.
Под колеса попадали лошади
Лошадей спускали в шахту штук 35 в смену, не слишком точно знаю, но где-то около этого. А людей в то время - тысячи три. И вот мне не повезло. В декабре 1942 года работал в ночную смену с девяти часов вечера до девяти утра машинистом электровоза. Мой напарник был постарше меня.
Часов в 12 ночи мы везли груз к стволу. Было вагонов 30 двухтонных. Проезжали мимо уклона, где встречался холодный воздух с теплым. Стоял туман, ничего не было видно. Но я почувствовал, что что-то мягкое тронуло меня. В это же мгновение электровоз наш на что-то мягкое наткнулся. Еще метров 30 состав продвинулся и встал. Я вышел и начал ощупывать электровоз. Оказалось, под электровозом – лошадь. Электровоз весил семь тонн и лошадь задавил. Она была мертва. Доложили диспетчеру шахты. Дел оказалось много. Нужно было лошадь вытащить из-под электровоза. Пришла комиссия. Осмотрела место. Принесли ваги, рельсы, стали поднимать электровоз. Провозились часа два-три. И людей человек 12 было. На меня вину не возложили. Никто никуда не вызывал и ничего не сказал. Так что на лошадях мне не только пришлось работать, но и две лошади при мне смертельно травмировались.
Дети-сироты
В бараке, в котором я отдыхал после трудовых будней, за стенкой нашей квартиры жила женщина лет 40. Муж у нее был забран органами НКВД в 1937 году. У них было трое детей: две девочки и мальчик. Она работала в мойке на шахте. В 1942 году заболела. Мне в их квартире быть не приходилось. И вот однажды часов в 12 дня подъехала телега, на ней кучер и мужчина лет 45. Он пошел к больной. Там никого около нее не было. Он подозвал соседку и спросил: «Есть ли кто в этом бараке кроме женщин?» Она указала на меня, что я пришел с работы, отдыхаю. Он попросил разбудить меня. Пока я надевал рубаху, этот мужчина сам к нам зашел, поздоровался и спросил: «Ты один в квартире?» Я ответил: «Пока один».
Он заставил женщину выйти. Она ушла. Он спросил, был ли я когда-либо в той квартире, где больная. Я ответил: «Нет». Он: «Тогда пойди со мной, посмотрим вместе». Пошли, там лежала женщина в соломе, прикрытая тряпкой. С соломы что-то капало под вид гнили. Он меня спросил, видел ли я такое. Я ответил: «Как умирают видел, а такое – нет». Он сказал, что он директор школы и местный депутат, что ему об этом доложили. Он говорит, что сам нищий, знал нищих, но такого не видел.
Оказывается, когда она почувствовала, что беременна, то что-то приняла – какой-то состав. Сказала, что все сделала сама. Уехал депутат. К вечеру приехала какая-то женщина, привезла матрац, набитый соломой, подушку тоже соломой набитую, старое одеяло, простыни и что-то из пищи: сахар, хлеба полбулки и консервов одну баночку. Женщины из барака сняли больную с топчана, убрали старую солому, постелили постель, положили на сухое, напоили чаем. А через недели две она умерла. Дети остались. Как им пришлось жить дальше, не знаю.
Не теряй хлебную карточку
Кто терял хлебную карточку, тот погибал. В нашем бараке в поселке Березовая Роща в одной семье был студент сельскохозяйственного техникума. Он потерял хлебную карточку и умер в 18 лет. Когда труженик клал в сумку свою норму хлеба, привязывал ее за шею и работал по 14 часов в сутки. Положить сумку было некуда, могли украсть хлеб. Бывало, что это происходило и на моих глазах.
В тюрьму за прогул
В 1942 году арестовали брата Павла. Приговорили к четырем месяцам тюрьмы за прогул в сапожной мастерской. Пришел милиционер и увел его. Одет он был так: фуфайка и еще что-то из тряпок. Дома корки хлеба не было. Он в городе Гурьевске срок отбывал. Остался жив, потому что молод был. Гнали их от города Белово до Гурьевска (это километров 20-30) своим ходом при температуре воздуха на улице минус 40 градусов. Охрана была - овчарки и сотрудники НКВД. Когда освободился Павел, брал табуретку и шел на трамвайную остановку просить милостыню для того, чтобы не умереть с голода. Потом я устроил его на лесной склад шахты имени Сталина учетчиком. Он до сего времени доволен этим.
Дали растительное масло
Стало немного с голодом полегче. Кое-что стали выдавать, хотя бы масла растительного по одной бутылке на месяц на человека и еще кое-какие продукты. А работали в семье трое. Я, мать и брат Павел. Братья Иван и Василий собирали, что найдут или заработают от того, что продадут. Помочь некому. Брат Василий ходил в школу, учился плохо. Мать моя тоже отдавала все во имя спасения домочадцев. Боролась со вшами, тряпки парила в чугуне, иначе ничего не сделаешь. Работала по 12 часов и более, как вздумает начальник. С собой домой приносила комок угля и дрова, чтобы детей обогреть. В ней была богатырская сила.
Не все так существовали, как мы. Были люди и обутые, и одетые, и сытые.
Американское сало
К весне 1943 года еще лучше стало. Американцы прислали нам свиное соленое сало. Его выдавали по 30 или 50 граммов на день, были еще талоны на горячее второе блюдо ввиду нашей тяжелой работы. И еще нам каждый месяц стали выдавать по талону на 100 рублей для покупки ткани. Это тоже помощь. Осенью 1943 года тем, кто исправно ходил на работу, дали по два килограмма из того, что было: по полкилограмма масла сливочного, печенья, пряников и сахара. Все это – бесплатно, а кто подарок сделал, нам не говорили.
Сказали также на наряде, кто будет выполнять задания, будут дополнительно давать: забойщику 50 граммов сала и 200 граммов хлеба, остальным – по 30 граммов сала, 200 граммов хлеба и по талону на горячее второе блюдо. Поэтому кое-кто остался в живых. Тем, кто в шахте возил лес, выгружал его, добавку давали каждый день. Это многое значило.
Желудок так не сосало. Работать заставляли не по-человечески. Но деваться было некуда. И хотя был тот же голод весной, но солнце стало теплее, и как-то оно нас бодрило, только не говорило, когда конец этим адским страданиям будет.
Бизнес грозовых лет
Брат Иван в войну торговал папиросами. Брал по 100 штук, продавал по одной, себе на кусок хлеба зарабатывал. Он же собирал мерзлый картофель. Дома его мыли, толкли и пекли оладьи, называя их тошнотиками. Василий вешал сумку через плечо, милостыню просил у прохожих. А я выполнял задания в шахте. С питанием стало лучше. Только нужно работать, хотя работа низкооплачиваемая, но другую малограмотным никто не даст.
Если к сегодняшнему дню (1980-е годы) перевести, то у меня был самый низкий тариф - 2,1 рубля за смену. Работали по 12 часов. Эшелоны с новыми людьми на шахту продолжали приходить. Видимо, уже с военнопленными. Перед спуском в шахту в клети людей загоняли, как скот. Кое-где применяли палки.
Ягодный кордон
Выходной день в войну давали один раз в декаду. В 1943 году некоторые люди в сезон регулярно ходили за ягодой в тайгу, благо она не так далеко. Ходили в тайгу после ночной смены. После этого на работе спотыкались суток двое. И вот наберем мы ягоду, а как пройти к дому из тайги? Везде выставляли посты и там собранное отбирали. Но мне не приходилось натыкаться на охрану лесов, потому что я знал, где ее обойти. Дома ягоду смешивали, кто с чем. Большинство - с крахмалом. И варили кисель. Это уже была поддержка.
Сажали картофель. Давали нам землю невспаханную по норме - две сотки на человека. Вскапывали землю лопатами. Семена для посадки возили на тачках. И были довольны тем, что много делали и приходили на работу уставшими. При первой возможности в шахте дремали. Это великое счастье было, если дома удавалось на топчане поспать сытому. Нужно было бороться за жизнь каждый день.
Судьба занесла в морг
В те годы случайно пришлось сопровождать погибшего шахтера. Когда мы со смертельно пострадавшим горняком приехали в больницу, нам сказали, что в подвале трупы класть некуда, сначала нужно разобрать завалы из покойников. Повели нас в подвал морга, открыли дверь. Это помещение глубиной четыре метра, забетонированное, 10 метров ширины и 25 метров длины. По обеим сторонам - двухэтажные полки. Все забиты трупами разного пола, разного возраста. Убрали трупы с лестниц, занесли те, которые только что люди привезли. Нам дали справку, что мы сдали шахтера. Мы ее отвезли в здравпункт. И пошел я искать свой домашний топчан. Боже мой, почему на меня не подействовало увиденное? Наоборот, была радость. Ведь вместо 12 часов на работе я отбыл всего пять. Трупы мне не чудились, не снились.
Лишний кусок хлеба
Работал в те непростые военные годы я и машинистом, и бригадиром. Шел 1944 год. На работе по-прежнему без перемен, но появился лишний кусок хлеба. Голоден уже не был да и забот особых не чувствовал. У машиниста электровоза работа тяжелая. Нас четверо. Привозим лес, я выхожу из кабины машины, выгружаю вместе со всеми лес. Выгрузим, сажусь в машину, еду снова за лесом. И так - все 14 часов. Раньше времени с работы не отпускали. Не по-человечески требовали, а платили мало. За ту месячную зарплату мог купить только ведро картошки. Уже выдавали талоны на штаны, рубахи, ботинки.
Но это решал начальник. Кому хотел, тому и давал талоны. Были лимитные талоны на сто рублей. Можно было ткань, выкупленную в магазине, продать на базаре за 1000 рублей. Сначала так и делали. К примеру, продашь материал, купишь картофель на посадку. С питанием стало лучше. Начали положенную норму отдавать. Голод стал исчезать. Можно было по карточке в магазине купить костей. При добавке пайка, упали цены на базаре. Можно купить картофельный пирог уже не очень дорогой. В то время появилось на базаре много старой одежды, обуви. Барахолка работала чуть ли не сутками: с рассвета до темна. Появились денежные игры. Отбирали, кто у кого что-то мог отнять. Даже стреляли друг в друга.
Чуть не потерял палец
В 1944 году на работе мне чуть не оторвало палец на левой руке – указательный. Проще говоря, на нем слезло мясо с кости. Было где-то 10 утра. Около ствола прицепил к электровозу порожние «козы». В это время с хвоста по вагонеткам ударил другой электровоз. И у меня мясо кисти руки осталось в рукавице.
Рядом стоял десятник и все видел. Вышел из шахты, помылся. Стояла осень, но уже выпал снег. Пришел в 12 дня в медпункт шахты. Врач посмотрела на руку и предложила отнять палец. Я им поработал, палец шевелится, хотя и без мяса. Поэтому сказал: «Нет». Она мне говорит: «Давай отнимем палец – рука быстрее заживет». И опять сказал: «Нет». Она: «Не имею права настаивать на своем». Помазала, засыпала чем-то, и пошел я в больницу. Там отправили на перевязку. Рассекли бинт. Очень больно было. А вторая перевязка прошла легче. Дала комиссия больничный на 10 дней. Но всего проходил я по больничному два месяца. За это время отдохнул, увидел солнце, как оно всходит и заходит.
Стал десятником
В конце 1944 года ходили в шахту в ночную смену по 15 дней. И вдруг не вышел десятник на работу. Он шел по улице, упал, потому что что-то у него заболело. Я, работая с девяти часов вечера до девяти утра, в конторе обычно садился на пол около печки, когда народа много, а его всегда было много. Здесь было теплее и подремать можно было. И от глаз начальника дальше. На полу можно выпрямиться. Ты отдыхаешь, пока другие выступают. Наряд шел целый час, пока больше сотни человек отметят. Однажды прозвучал приказ: «Всем - подъем, а Шалакин – останется». Зачем? Вышли все, человек 160. Мне сказали подойти к столу. Подошел, начальник говорит: «Сегодня будешь за десятника, он заболел». Я сказал, что малограмотный. Но отказаться было невозможно. И вот эта ночь - мое первое руководство.
Десятник - самый маленький начальник. Он всегда находится среди рабочих, с ними выполняет наряд, который дали на смену. Это - работа с людьми. Есть один закон для всех: сумеешь - будешь работать, не сумеешь – тебя уберут. Я стал десятником, когда был еще молодым. У меня в кармане - талоны на добавочный хлеб. Около людей стоять не надо, они работу сделают и подойдут за талоном. Для меня не было трудностью, кого куда поставить. Я знал, кто где сможет работать, да и люди меня уважали. Расставлял людей. Подходил к ним по-человечески. Что же получилось? Наряд мы в ту ночь выполнили. Пошел на отчет к начальнику. Он сказал: «Молодец, ты, оказывается, можешь руководить. Отдохни, а завтра зайдешь, напишешь рапорт – отчет о работе – и будешь знать, как его писать».
Рапорт стал проблемой. На второй день я зашел, начальник пригласил нормировщика. Он был мужик хитрый, говорит мне: «Пойдем со мной, я тебе дам старый рапорт и все расскажу». Пришли к нормировщику, он дал мне старый понятный рапорт, и пошло дело. Так я проработал десятником месяца два. И так началась моя новая профессия. Она физически не тяжелая. Да сначала с меня и не требовал многого начальник. Но все возможное делал, и люди слушали меня. Среди них были немцы, русские, военнопленные. Одеты были, кто в чем. Питались тоже так: кто как сумеет. Наряды (задания) были большие. За 14 часов делали немало. Но с каждым днем требовали больше.
Люди – это не вороны. Перо в перо не родятся, но делятся на медь, серебро, золото, янтарь и ангелов. Слово короткое держат в руках по-разному. Золото - у кого золотые руки и трезвая, умная голова. Он не оскорбит ни малого, ни старого. Так он и жить должен богаче. Я обязан называть его господином лишь потому, что я так не сделаю, как он. Ангел умный, хитрый и хочет поспорить с природой. Таких людей можно редко встретить. Это, по моим наблюдениям, каждый 113-й человек.
И вот выздоровел тот десятник, который до меня был, но его не поставили и меня сняли. Поставили человека с аттестатом. Стал я снова машинистом подземного электровоза. Возил лес и выгружал, кое-когда что-то побаливало в груди.
Потом меня поставили диспетчером. И без конца ставили, снимали, потому что прав на более высокие должности у меня не было. В то время было принято снимать с работы не великих начальников, а таких, как мастера. И была травля друг на друга. Приходишь на смену – вместо тебя уже есть человек.
Непосильные задания
Наряды давали непосильные и требовали их неукоснительного выполнения, оскорбляли. Шахта «Коксовая» была показательной. Кто грубо с людьми обращался, того хвалили.
Да, я еще подробно так и не описал, кто такой десятник. Этот человек пользовался большими правами, и на него кому-то жаловаться не положено было. С получки ему рабочие давали деньги - по 25 рублей. Да и сам он мог взять. Кто с ним спорил, или погибал, или нес тяжелую кару. Когда он получал деньги, то день или два смотрел по-человечески на людей, а потом снова давил, чтобы получить прибавку в следующий месяц. Мне тоже давали, но я не брал ни водки, ни денег. В мои годы, когда я служил, десятник - старший над людьми - обязан был обеспечить людей местами и заставлять их работать, проводить наряд. Задание было написано на две смены, а выполнять его обязаны были за одну смену.
Садился я за стол, брал журнал, где записаны все. Рядом садился парторг, роста невысокого - 160 сантиметров, откормленный, отдохнувший при полной силе. Ему лет 45. Первое мое слово: «Наряд сложный, постараемся выполнить». За мной вставал парторг. Его слова: «Наряд любой ценой выполнить, да здравствует вождь!» На этом заканчивается наряд. Парторг не умел согнуться. Он мог стоять по стойке смирно, сидеть, лежать. Он не умел за собой окурок убрать, не умел взять в руки метлу, веник. Он знал два слова: враги, кулаки. Он знал свой кабинет, квартиру. Его до квартиры провожали. Скажи ему: «Иван Петрович, вот веник, подмети в своем кабинете, убери порожние бутылки». Он этого не сможет сделать. Это называлось – партия. Так было. Он не способен в стакан для себя плеснуть кипятку. Все это делали умелые руки присланных людей. Меня спросят внуки, откуда брали таких людей? Ответить можно. Привозили из Воронежа, Тамбова, Курска. А как их подбирали, не могу знать.
Мне скажут, дед, зачем ты слушал лодырей и дураков? Что ответить? Был молодой, хотел жить. Позже довелось встретиться еще раз с одним, теперь уже бывшим, парторгом. Служил я в то время на лесном складе десятником. Дело было в первую смену. Подходит ко мне бывший парторг. Начальника не было. Он показывает мне документ на дрова. Мой ответ: «Грузите, отпустим». Он говорит: «А людей для погрузки?» Мой ответ: «Не имею права, вы это знаете».
Он замолчал, походил-походил около машины, согнуться сам не мог. Приехал начальник, дал людей, погрузили. И его увезла машина.
Эти люди без ангелов-работников не способны существовать. Кто давал таким парторгам портфель? Мне некуда деваться, я к старости стал коммунистом. Стало быть, тут и моя вина есть. Сейчас, в октябре 1988 года, идут перевыборы в моей партии. Не желаю, чтобы парторгами избирали таких, которые периодически попадались на моем трудовом пути.
Женский труд
Были ли в войну женщины в шахте или их там не было? Конечно, были. И немало. На участке подземной доставки леса шахты «Косовой» трудились примерно восемь женщин. Они большие труженицы. Как делал я? В своей смене ставил одну старшей и говорил всем: «Вы хозяева работы, я к вам ходить не буду». И они все делали на большом морозе. Когда какая из них скажет мне, что она не может, потому что больна, как-то шел навстречу и отпускал. А начальнику говорил, что больна.
Оплаты не делал, просто ставил в табеле букву «б». Так это всего один день, и недомогающая женщина была довольна. Не отпусти - это верная болезнь или смерть. Я не злоупотреблял, в гости к ним не ходил и не требовал никакой отдачи. Сейчас в 1980-х годах я здороваюсь с ними, встречая на улице. Боже мой, а сколько осталось неженатых мужчин и незамужних женщин? Причин много. Одни ненавидели нищету. Другие понимали, что мало чего хорошего приносит женитьба при такой скудной жизни.
Молниеносный рейд начальства
В моей памяти сохранился такой случай. Дело было ночью ближе к концу войны. Я был бригадиром на поверхности шахты. Мела пурга, лес быстро подвозить невозможно. В это время мы принимали и развозили лес на горизонт минус 200 метров - действительная глубина от поверхности земли больше 400 метров. Под уклоном, который с поверхности вел в шахту, был сильный сквозняк. Леса для погрузки в вагонетки временно не было. Получился перекур незапланированный. Мы пошли, где потише, и присели там. Кто дремал, кто бодрствовал. Нас было человек 12.
И вдруг появляется в белой спецодежде начальник шахты. Это был человек выше среднего роста. Говорили, что он татарин, но с фамилией русской. С ним было еще человек семь. Захватили нас врасплох. Мы бежать, обойти их негде было. Они вытолкали нас толчками на открытое место. Мы разбежались, заняли свои рабочие места. Начальник шахты спросил: «Кто старший?» Указали на меня. Он спросил, где я в то время был, когда все дремали. Я ответил, что ходил смотреть порожние «козы». Из этих людей никто не сказал, что я был с ними и также дремал. Он сказал: «Всем срезаю паек хлеба. Было 800 граммов в сутки, будет – 600».
Утром позвонил мне начальник и сказал, чтобы я зашел на отчет к нему. Мы наряд все же выполнили и закончили работу не в девять утра, а в 11 часов. Пришел к начальнику, рассказал, как было. Он говорит: «Что делать? Завтра урежут паек, иди к директору, проси прощения за всю бригаду, а я буду у телефона. Как позвонит, тоже просить буду». Пошел я. Директор был один. Принял меня. Он позвонил начальнику. Мне не было слышно, о чем они говорили. Когда он положил трубку, сказал: «В последний раз прощаю». Я вышел из комбината, пошел в мойку, где меня ждали все, кто попал в переполох. Я сказал им, что мне сказали. Пошли мы отдыхать. Все были довольны.
Еще одна травма
В ночную смену мы выгрузили лес и ехали в пустых вагонетках под лесным уклоном. Время было два часа ночи. Видим: на путях стоит человек, машет головой. И руки его тоже на голове. Пришлось остановиться. Мужчина высоко держал в одной руке свою вторую травмированную руку. Когда я подошел к нему, он сказал: «Подвезите меня, голова кружится». Спросил: «Что случилось?» Он показал руку. Ладонь до кости была разорвана. Мы подвезли его, помогли выбраться из вагонетки. Когда он пошел дальше, то сказал, что рад случаю. Каждый из нас тратил на работе 14 часов и больше в сутки. Если человек добывал себе еще и пищу, чтобы сытым быть, он спал на ходу при любой обстановке. Но не оговаривался, все старался выполнить, но любую свободную минуту спал. Все ли так жили? Нет. Начиная с горного мастера и выше, снабжение - особая столовая, где они могли свободно попить чай и покушать. К начальнику прикрепляли кучера с лошадью и повозкой. А людьми он мог распоряжаться, как хотел. Это на самом деле были очень тяжелые годы.
Грубая ошибка
Услышал, как один человек, по национальности немец, сказал, что наше государство - страна дураков. Думаю, эти его слова - грубая ошибка. Причесывать всех одним гребешком не положено. Мне довелось служить с людьми многих наций и народностей. Все их долго перечислять. Каждый человек имеет свою голову, свой характер. Не признаю хорошей или плохой нации. Все из одного теста. А прожить свою жизнь короткую и сказать: прожито хорошо – невозможно. Необходимо много учиться. Нужно, например, уметь правильно открыть и закрыть кран, правильно набрать в стакан воды, утолить жажду, чтобы к этому лежала душа и было красиво.
Выбрал спутницу жизни
В 1944 году мне исполнилось 26 лет. Стали бабы спрашивать у моей матери: «Будет Трофим жениться или нет?» Женщины и девки вокруг меня были, конечно. Можно было уйти из своей семьи к какой-нибудь подруге, но нельзя было вырваться из шахты. Однако в январе 1945 года произошла моя женитьба на Татьяне Ивановне Головяшкиной. Как ее нашел? Я возил в шахте «Коксовой» лес на электровозе. А она заряжала батареи для него. Была старшей зарядчицей в подземной мастерской при локомотивном депо. Один раз сходили в кино, всего-то знали друг друга две недели. На ее участке работал мужчина старше меня годами. Он уже имел свою семью и говорил мне: «Трофим, бери Татьяну, она работает хорошо и не бессовестная». Он уточнил, что сам живет рядом с ними. Вот так нашел я Татьяну Ивановну Головяшкину. Она родилась 10 сентября 1924 года в селе Долганка Крутихинского района Алтайского края. Во время индустриализации их семью более-менее организованно делегировали с Обских просторов в Прокопьевск. На вид Татьяна Ивановна была нельзя сказать, что плоха, но тоже - нищая. Я догадывался, что еще и неважно видела.
Подошло время сватовства. Пошли со мной к сватам мать и товарищ по работе. Он старше меня был лет на 12. По пути он мне говорит: «Трофим, давай не пойдем Татьяну сватать, а пойдем в другое место, это для тебя будет лучше». Я ту даму тоже знал, видеть видел, но говорить с ней не говорил. Я сказал: «Нет, пошли к Татьяне Ивановне». И сосватали ее. На следующий день я взял у начальника лошадь, чтобы перевезти богатство невесты в наш барак в Березовой Роще. Там везти было нечего: маленький сундук полупустой. Она жила недалеко от шахты «Коксовой», около ее терриконика в полуземлянке. Уголь они не покупали, а носили с этой горы, там его можно было набрать сколько угодно. В их землянке невест много было набито, как селедки в бочке. Когда на подводе ехали через городской базар, купили койку из труб сваренную.
И вот приехали в Березовую Рощу. Поставили койку, покрашенную белой краской, в комнате. Привез на этой лошади я и уголь. Стал хозяином. На следующий день пришел брат Татьяны Ивановны - Михаил, хотел узнать, где и как живет сестра. Пообедал, выпил и ушел. Через день сестра Татьяны Ивановны пришла пол мыть, но моя мать быстро ее отправила восвояси. Хотели справить вечер. Дал я 1000 рублей теще Ульяне Ивановне Головяшкиной. Поехала она с сыном Михаилом в Новокузнецк, чтобы купить там хорошей водки. По дороге 200 рублей пропили, остальные вернули. Вот так и повечеряли.
Свободный гражданин
Я пережил то, что не каждому удалось прожить. Считай, как будто вышел из могилы. К концу войны я был уже свободный гражданин Советского Союза. Как же это получилось? Я уже говорил, что, когда учился в вечернем техникуме, учительница русского языка сказала мне написать письмо в Верховный Совет СССР о том, что я никакой не враг ни себе, ни стране. Прошение о разъяснении моего положения было написано и отправлено в Москву. Но об этом я со временем забыл.
И вот в марте 1945 года мне пришла повестка с распоряжением: срочно явиться в Прокопьевский городской отдел милиции. Подумал, может, это по поводу пострадавшей лошади вызывают. Пришел в горотдел к указанному времени, предъявил повестку. Мне сказали: «Заходи». Кабинет длинный. За столом сидел мужчина лет 40. Я был от него в четырех метрах. Он поинтересовался, подавал ли я когда-нибудь прошение в Верховный Совет. Припомнил и сказал: «Давно». Он: «Почему не получал документ?» Я сказал: «Мне никто не говорил об этом».
Он спросил: «Чем занимаешься?» Ответил: «Работаю». Он: «Может быть, войны боялся?» Я: «Записывался добровольцем».
Тогда он запросил мои дела. Принесли. Хозяин кабинета посмотрел их и сказал: «Ты не виноват, сейчас тебе принесут три справки. Получишь свободный паспорт и будешь свободным гражданином СССР». Долго ждать не пришлось, скоро выдали справки, я расписался за них.
На следующий день пошел в милицию, где была огромная очередь, и сдал те справки. Через неделю пришел за свободным паспортом. А вечером мне подали паспорт без права выезда. Такой же, какой у меня до этого был. Я паспортистке сказал: «Такой паспорт мне не нужен, я сдавал документы на другой». Но говорить с ней было бесполезно. Тогда я пошел прямиком к начальнику милиции и отдал ему одинаковые паспорта. Через месяц мне дали временный волчий билет на шесть месяцев, а после - с какой-то ограничительной статьей, но с тем паспортом уже можно было свободно ездить по Советскому Союзу.
Кто и за что воевал?
Войну описывать не желаю. Я ее слегка касался, да немного боюсь правды. Мне говорили, что про войну много написано, но так, как Лев Толстой, вроде бы не написал никто подходяще. Не написал бы и он про ту войну, при которой я существовал на планете. Не написал бы и то, как я ее понимаю или представляю. А сам не хочу царапать о своих понятиях.
Мне скажут, чего боятся? Не могу ответить на этот вопрос. Нельзя без конца упираться в войну, ее понимают по-разному. Поэтому боюсь о ней писать. Недавно встретил двух фронтовиков. Спрашивают: «За что мы воевали?» Каким был мой ответ? Прошел мимо молча.
Есть погибшие на войне и вернувшиеся с полей сражений в нашей родове. По линии Ивана Федотовича Шелакина – Федор Павлович Андреяшин, награжденный орденами Красной Звезды и Отечественной войны. В Польше погиб Григорий Васильевич Левченко, брат моей матери. При перегоне бомбардировщика на фронт в 1943 году погиб борттехник Николай Иванович Шелакин. Не вернулся с фронта журналист Николай Софонович, сын моей тети. Прошел фронтовыми дорогами и вернулся к мирной жизни брат матери Дмитрий Васильевич Левченко. И это далеко не полный список.
Знамя ГКО
В годы войны шахта «Коксовая» являлась крупным поставщиков коксующихся углей. За пять военных лет здесь добыли для промышленных предприятий более 11 миллионов тонн топлива. За это шахте передали на вечное хранение Красное Знамя Государственного Комитета Обороны. В городе Прокопьевске за 1941-1945 годы выдали на-гора 25 миллионов тонн угля. Его жители в фонд обороны собрали более 36 миллионов рублей - астрономическую сумму. А Кемеровская область за годы нарастила производственные мощности вдвое.
Назад |