Дмитрий Клёстов
***
Отстегала колючими розгами
Вьюга-стужа любимые сосны
И усыпала снежными гроздьями,
Укротив свою дурость несносную.
Мы идём по волшебному кругу,
По тропинкам старинного бора,
Озаряем улыбкой друг друга,
Комплиментом, усмешкой, задором.
Незнакомки и наши знакомцы
Нам кивают небрежно и лестно:
Все мы пестованные питомцы
Непорочного русского леса.
Здесь царит несказанное братство,
Бор тому круговая порука.
Слава богу, ещё улыбаться
Мы умеем, встречая друг друга.
В ГРОЗУ
Грозу ничто не предвещало:
Холодный, мелкий, нудный дождь
Накрыл тяжёлым покрывалом
И птичий гомон, и галдёж.
Мне хмурый день казался пыткой,
Но место я облюбовал,
И под разлапистою пихтой
Свою одёжку выжимал.
Гром грянул глухо, беспричинно
За буераком, вдалеке,
Как будто выстрелила шина
На перегруженном ЗИЛке.
Потом с ума как будто спятил
Поднаторевший дровосек,
И необъятную в обхвате
Он сухостоину рассек.
Запахло жареным и дымом,
Я неожиданно вспотел,
Мой чуб взъерошивался дыбом,
Затылок одеревенел.
А был неробкого десятка,
Познавший всякого сполна.
Душа вдруг оказалась в пятках,
Как будто заячья она.
И гром и молния прицельно
Тайгу пронзали и меня,
И я метался в эпицентре
Стихии водной и огня.
Я падал ниц, сражённый лютой
Гремучей молнии стрелой...
И времена великой смуты
Сгущались вроде надо мной.
***
На поляне – кустики,
Ковыли, репейники,
Имуранки – суслики –
Пузанки затейники.
То стоят, как пестики,
То свистят, как школьники,
Знать, играют в крестики,
В крестики и нолики.
МАШИНИСТ ПАРОВОЗА
Бабе Фае – старушке
Годиков эдак... эн.
Мощи её «кукушки»
Переварил мартен.
Пар многотонной бочки
Вытеснил тепловоз.
Сын престарелой дочки
Воинов перерос,
Тех, кто в смертельной схватке
Горло ломал врагу,
Юную девку Файку,
Взявшую кочергу.
Жерло печи, лопата,
Тендер и уголёк.
Файка родилась хватом,
Девушка – огонёк.
В копоти, в смраде, в гуле,
В пепле, в смоле, в золе:
Тяготы не согнули
Женщину на земле.
Свет излучает робкий
Бабушка много лет,
От паровозной топки –
Тот несказанный свет.
***
Лето вкалывает и празднует,
С жиру бесится и мытарится.
Собираю клубнику красную,
И надеюсь, что всем достанется.
Вот присяду на рыжем холмике,
Отдохну от жары и усталости,
Побесился я, вот и полноте,
Вновь по свету пойду мытариться.
А поля и луга и пастбища
Снова станут тайгой дремучею.
Мне пора отдыхать на кладбище,
И чего я себя так мучаю.
***
Берёза не приемлет пустырей,
Забытых пастбищ, брошенных покосов;
Их засевает порослью своей
И сорняком несметных дикоросов.
Как будто мстит за весь лесоповал,
За девственность, за лешего и зверя.
Тайгу зазря мой пращур корчевал,
В счастливое грядущее поверив.
На хлебной ниве зреет борщевик,
Заполонил всю пашню без изъяна...
На родине воскреснет ли мужик –
Великий Зодчий,
Праведник,
Хозяин?!
Отстегала колючими розгами
Вьюга-стужа любимые сосны
И усыпала снежными гроздьями,
Укротив свою дурость несносную.
Мы идём по волшебному кругу,
По тропинкам старинного бора,
Озаряем улыбкой друг друга,
Комплиментом, усмешкой, задором.
Незнакомки и наши знакомцы
Нам кивают небрежно и лестно:
Все мы пестованные питомцы
Непорочного русского леса.
Здесь царит несказанное братство,
Бор тому круговая порука.
Слава богу, ещё улыбаться
Мы умеем, встречая друг друга.
В ГРОЗУ
Грозу ничто не предвещало:
Холодный, мелкий, нудный дождь
Накрыл тяжёлым покрывалом
И птичий гомон, и галдёж.
Мне хмурый день казался пыткой,
Но место я облюбовал,
И под разлапистою пихтой
Свою одёжку выжимал.
Гром грянул глухо, беспричинно
За буераком, вдалеке,
Как будто выстрелила шина
На перегруженном ЗИЛке.
Потом с ума как будто спятил
Поднаторевший дровосек,
И необъятную в обхвате
Он сухостоину рассек.
Запахло жареным и дымом,
Я неожиданно вспотел,
Мой чуб взъерошивался дыбом,
Затылок одеревенел.
А был неробкого десятка,
Познавший всякого сполна.
Душа вдруг оказалась в пятках,
Как будто заячья она.
И гром и молния прицельно
Тайгу пронзали и меня,
И я метался в эпицентре
Стихии водной и огня.
Я падал ниц, сражённый лютой
Гремучей молнии стрелой...
И времена великой смуты
Сгущались вроде надо мной.
***
На поляне – кустики,
Ковыли, репейники,
Имуранки – суслики –
Пузанки затейники.
То стоят, как пестики,
То свистят, как школьники,
Знать, играют в крестики,
В крестики и нолики.
МАШИНИСТ ПАРОВОЗА
Бабе Фае – старушке
Годиков эдак... эн.
Мощи её «кукушки»
Переварил мартен.
Пар многотонной бочки
Вытеснил тепловоз.
Сын престарелой дочки
Воинов перерос,
Тех, кто в смертельной схватке
Горло ломал врагу,
Юную девку Файку,
Взявшую кочергу.
Жерло печи, лопата,
Тендер и уголёк.
Файка родилась хватом,
Девушка – огонёк.
В копоти, в смраде, в гуле,
В пепле, в смоле, в золе:
Тяготы не согнули
Женщину на земле.
Свет излучает робкий
Бабушка много лет,
От паровозной топки –
Тот несказанный свет.
***
Лето вкалывает и празднует,
С жиру бесится и мытарится.
Собираю клубнику красную,
И надеюсь, что всем достанется.
Вот присяду на рыжем холмике,
Отдохну от жары и усталости,
Побесился я, вот и полноте,
Вновь по свету пойду мытариться.
А поля и луга и пастбища
Снова станут тайгой дремучею.
Мне пора отдыхать на кладбище,
И чего я себя так мучаю.
***
Берёза не приемлет пустырей,
Забытых пастбищ, брошенных покосов;
Их засевает порослью своей
И сорняком несметных дикоросов.
Как будто мстит за весь лесоповал,
За девственность, за лешего и зверя.
Тайгу зазря мой пращур корчевал,
В счастливое грядущее поверив.
На хлебной ниве зреет борщевик,
Заполонил всю пашню без изъяна...
На родине воскреснет ли мужик –
Великий Зодчий,
Праведник,
Хозяин?!