Дмитрий Артис. Дневник добровольца. (Записи второго круга: 16.06.2023 – 01.11.2023) ч.6

4 августа, вечер
На б. з. произошло нечто невероятное. Сразу хотел записать, но для начала решил переварить случившееся. Потому что это из разряда чудес, которых не бывает.
Заходили мы из полумрака в темноту после пробежки под пулемётным и миномётным обстрелом. Дыхание у меня закончилось. Казалось, ещё чуть-чуть и сдохну, не принеся пользы Отечеству.
Запрыгнув в темноту, сел на бетонную плиту, положил рядом автомат и харкнул собравшейся у глотки мокротой. Парни, которых меняли, один за другим выскочили из темноты в полумрак – мы зашли, они вышли – и быстро исчезли из вида.
Отдышавшись, протянул правую руку к автомату. Его не было. На том месте, куда положил его, рядом с собой, его не было. Я пошарил левой рукой и наткнулся на чужой автомат.
Понятно, подумал, кто-то из парней, которых меняли, прихватил мой автомат, а свой оставил мне. Вернусь на базу – разберёмся. Автомат был снят с предохранителя, а патрон загнан в ствол.
Я спокойно отстегнул магазин, перещёлкнул затвором. Пуля выскочила. Вставил её в магазин. Сделал пустой щелчок, поставил на предохранитель и присоединил магазин.
Две недели, пока выполняли поставленную задачу, думал о своём автомате. Где он, в чьих руках и как я его буду искать? Потеря личного оружия – сильнейшее нарушение.
Готовился ко всем небесным карам. Ругал себя, проклинал, ненавидел. Боже, я пережил переоценку себя! Я не был в те дни героем-добровольцем. Был законченным идиотом, который за автоматом уследить не может.
Когда выходили – из темноты в полумрак – произошла ещё более странная ситуация. Точно помню, что перед выходом проверил автомат. Он стоял на предохранителе. Из рук автомат не выпускал.
Я уверен, что в моих руках чужой автомат на предохранителе. Пробегаем красную зону, сбавляем ход ноги, смотрю на автомат, а он снят с предохранителя. В моих руках чужой автомат, снятый с предохранителя. Начинаю подозревать, что сильно контузило. В голове одно, в реальности другое.
Малыш кричит: «Я в темноте с кем-то поменялся автоматами! Выскочил с чужим...» Отвечаю: «Мой автомат прихватили парни, которых мы сменили, а сейчас я снова с кем-то поменялся автоматами. Я полный идиот и не понимаю, что происходит и как это происходит!»
Малыш посмотрел на автомат, который был у меня и сказал, что это не его оружие, но он знает, что оно одного из зетовцев, поскольку подписано и на нём несколько зарубок.
Получалось, что у нас двоих чужие автоматы.
Малыш предложил обменяться. Я отдал ему тот, который был у меня, зетовский, а он отдал мне свой, который, по нашим предположениям, был одного из парней, которые выскакивали из Кишки, когда мы заходили.
Пока сидели в блиндаже и ждали команды эвакуации, зетовцы принесли автомат Малыша, а свой забрали.
Давинчи спросил меня, как я теперь буду искать свой, зная, что он не подписан, дескать, номер помнишь? Нет, говорю, номера не помню. Год 84, и на ремне написано: «Белый» – видимо, позывной бывшего владельца.
В голове моей крутилось нечто ужасное. Я думал, как и с какими словами буду подходить к командиру, чтобы доложить о случившемся и о том, что я полный идиот на букву «м», потому что про... ну, понятно, потерял личное оружие.
А где, говорит Давинчи, на ремне? Вот здесь, говорю, на ремне, рядом с пряжкой. Снимаю с шеи автомат, показываю на пряжку и вижу надпись: «Белый».
В этот момент я присел, потому что у меня в руках был мой автомат. Мой!
Казнь, суд и удар в челюсть от командира отменились в одну секунду. Настроение поднялось, вернулись силы. До эвакуационной машины я уже скакал на радостях вприпрыжку, а парни только удивлялись, откуда у меня столько нерастраченной энергии.
Явно ведь, вмешалось божественное провидение.
5 августа, утро
Зимой было мучительно ждать парней, ушедших на Дракона. Сидели кружком, лузгали семечки, разговоры не шли. Одно переживание: как там наши? Летом ходим по кругу. Вернулся, чуть отдохнул – день-два, и начинается мучительное ожидание команды: твой выход, боец!
5 августа, день
Подстригся.
Напряжённое состояние. Жара. Мысли не идут. Требуется абсолютная тишина.
5 августа, после ужина
Пошёл на ужин в таверну и встретил там Ахмеда. Редко туда хожу. Дома еда есть. А тут потянуло прям.
Иду, думаю, что месяц Ахмеда не видел. Соскучился. Он умеет заставить улыбнуться. Иду – и раз! – Ахмед собственной персоной. Он вернулся от Дракона, когда я ушёл к нему. Поэтому не пересеклись. Наконец-то встретились. Обнялись по-братски. Сели ужинать.
Рассказал мне Ахмед о своих приключениях, посмеялись от души. Два раза, говорит, засыпало землёй, оба раза прощался с жизнью, но парни откапывали. То, как Ахмед рассказывает, надо слышать. Тонко, с юморком и простодушием. Всегда честен и открыт.
Ахмед немного похудел, но всё такой же боевой. Огонь!
6 августа, утро раннее
Вышел во двор. Курю, пью кофе. Проснулся Малыш. Сел рядом с книжкой. Книжка о загробной жизни. Открыл, читает. Переводит взгляд на меня:
– Мне нравится, что я начал читать. Это, как его, развивает мышление. Раньше, как его, читал взахлёб, а потом перестал. Сейчас уже третья или, как его, четвёртая книжка. Диалог ещё развивает.
Кивнул ему. Сколько сам книжек прочитал, а разговариваю с людьми с трудом. Бе да ме. Вслух фразы строить не умею. У меня разговоры в голове происходят. Я их редко озвучиваю.
– После последнего б. з., – продолжил Малыш, – плохо отхожу. Тело, как его, ломит.
Снова кивнул в знак согласия. Я вчера начал приседаниями заниматься. Ноги подтянуть и дыхалку привести в порядок. Пока не очень. После пятидесятого приседания задыхаюсь.
Утром и вечером хорошо себя чувствую. Жары нет. Днём превращаюсь в варёную муху. Солнце не радостно обжигает. Чистого воздуха мало. Дышать нечем.
Два дня назад ВОГом задело нашего снайпера. Эвакуация не понадобилась. Лёгкий. Осколки по ногам. Вроде сам выбрался, как мне сказали.
Для моей психофизики снайпером работать – самое то. Абсолютное одиночество. Быть незаметным – люблю больше всего на свете. Зрение подвело. Плохо вижу. Иначе пошёл бы в снайперы.
Зрение – моё слабое место. В детстве много читал. Испортил. Коммуналка. Семья в одной комнате. Ночью выключается свет и спим. Когда спать не хотелось, брал фонарик, залезал под одеяло и читал. Был ещё случай, когда во дворе играли в хоккей и мне шайбой в глаз попало. Тоже сказалось. Но я никому никогда не говорил, что плохо вижу.
После восьмого класса пошёл поступать в цирковое училище на отделение клоунады. Хотел стать клоуном. Таким, как Енгибаров. Или лучше. Тоньше и мощнее. Мне кажется, я был бы великим клоуном. Не взяли из-за проблем со зрением. Всему виной книжки или хоккей, в который играют настоящие мужчины. Смеюсь.
6 августа, после обеда
Малыш приготовил вкусный обед. Картошка, курица, морковь, лук, чеснок, щавель. Щавель с огорода. Остальное куплено на солдатские гроши. В таверну солдаты не ходят. На мой взгляд, с ней глупая затея вышла. Одно дело приготовить еду на пять человек, а другое – на большое количество. Невозможно есть. Командиры, скорее всего, пытаются экономить. Пайки теперь не выдают. В результате солдаты питаются на свои.
С едой зимой было лучше, несмотря на то, что, как нам говорили, Минобороны месяц не могло поставить нас на довольствие. Еду привозили постоянно. Хорошая тушёнка, конина, ножки Буша были. Когда не хватало мяса, Калаш ходил на жирного зайца. Ош с Кочевником разделывали его и варили мясной супец.
Здесь зайцев нет. С мясом катастрофа. Для меня ситуация критична. Потому что по природе мясоед. Не могу жить (существовать) без мяса. Сладкого тоже мало. Единственное спасение – местные магазины и рынки. У кого есть деньги, будет сыт. Но деньги есть не у всех, потому что проблемы со связью. Интернета нет. Обналичить невозможно (возможно с трудом за 7–10 %), а рынок и магазины работают за наличные. Никак иначе.
Еду, одежду, экипировку – солдат покупает сам, при этом командиры помельче позволяют себе упрекать простого солдата в том, что он пришёл на войну срубить бабла. Верх невежества.
Никак не могу понять, почему нам выдают тяжелейшие каски или те, которые полегче, но времён Второй мировой, которые не держатся на голове и сползают на глаза, перекрывая обзор. Броня тяжёлая и неэффективная. Есть же лёгкая и прочная. Обувь ужасающая. Больные ноги у всех. Парни сами покупают ночники и теп­лаки. Сами!
Я не пишу о ситуации по всей линии фронта. Только о том, с чем сталкивался.
6 августа, к вечеру
Слушаю радио. Говорят о наших победах и потерях нацистов, дескать, взято такое-то количество опорников и уничтожена рота нацистов. Но сколько полегло наших парней за эти опорники и роту нацистов, не говорят ни слова. Не понимаю. Я мало чего понимаю.
Спрашиваю у Малыша:
– Почему так происходит?
– Не знаю. Я в госпитале после ранения давал подписку не говорить о наших потерях.
Он тоже не понимает. Это данность.
7 августа, утро
Вчера вечером думал: встану с утра, надену броню, возьму автомат и пробегусь, чтобы мышцы не застаивались.
На жаре нас никуда не водят (занятий на полигоне нет). Сидим по домам. За ноги переживаю. Могут не потянуть нагрузку «выхода». Поэтому занимаюсь приседаниями. В день по несколько подходов. Хотя бы так.
Утром встал и тело ломит. Не до пробежки. Опять ограничился приседаниями. Стараюсь дисциплинировать себя. Но природная лень берёт своё.
7 августа, десять тридцать утра
Инстинкт самосохранения работает. Пересилил природную лень. Дал хорошую физическую нагрузку на тело. Принял холодный душ. Стало легко и спокойно.
Относительно спокойно. Мандраж есть. Боюсь не справиться с поставленными задачами. Мандраж не такой критичный. Тяжесть ответственности, не более того.
Бахает слишком близко к базе. Уши плохо воспринимают звук. Не могу разобрать – выход или заход. Прилёт, в смысле.
7 августа, после обеда
Поругался на таверну, и она тут же исправилась. Рутул – он заведует поварской частью – раздобыл где-то баранину. Сава пошёл ему помогать, и они на пару сварганили замечательный суп.
Второе брать не стал. Там свалявшаяся гречка, а дома Малыш, утратив веру в способности таверны, сделал ещё один обед. Место для него хватит. В моём узеньком животе.
7 августа, к ночи
Сверчки голосистые. Стрекочут во всё своё насекомое горло, радуются вечерней прохладе, зелёной траве, вкусной пище и тёплому дому.
Беззаботные. Не знают, что находятся вместе со мной на войне, где каждая секунда тишины ценится на вес золота. А может, и нет никаких сверчков? Это у меня в ушах стрекочет от пережитого и переживаемого.
Бовка и Жьяко на глаза не показываются. Давно. После возвращения не видел их. Свои дела у парней. Некогда навещать меня.
Госпожа Ро так и осталась загадкой. Кто она? Чем занимается? Придумать могу. Но хочется немного всамделишного, настоящего. Чтобы фантазии было от чего оттолкнуться.
8 августа, раннее утро
Уснуть долго не мог и проснулся рано. Сны странные снятся. Сумбурные, где всё перемешивается со всем. Утром тяжесть неимоверная от них. Толковать невозможно, да и вряд ли перескажешь. Будто рассыпанная мозаика, пазлы от разных картинок. Не стыкуются между собой.
Сделал зарядку, разбудил тело. Парни потихоньку вылезают из своих нор. Хромающие, скрипящие. Двор наполняется стонами и вздохами. Мы не говорим о патриотизме, о чувстве Родины, о женщинах. Чаще о боли, которая здесь, как наваждение, преследует каждого.
Малыш с пробитыми ногами и животом, с вырезанными кишками. Тело усыпано ранами от осколков.
Контуженный Сава, который при каждом взрыве закрывает руками уши, потому что начинаются боли в голове. Колено перетянуто жгутом.
Молчаливый Давинчи никогда не говорит о том, как ему больно. Но, глядя на него, легко представить демонов, грызущих его тело. Поначалу он был разговорчивее. Сейчас уходит в себя чаще.
Разговоры сводятся к работе. О том, как и что лучше приготовить на выход. Говорим о еде и сигаретах. Иногда о детях. С Давинчи. Сава и Малыш бездетные.
Литературы здесь нет. В том виде, в котором привыкли видеть её на большой земле. На страницах книг. Само существование здесь – это и есть литература. Её высшее проявление.
8 августа, 16:25
Солдатское радио принесло инфу о том, что Кубань просится назад, на основную базу, чтобы ходить на боевые.
На своём первом выходе он бросил оружие и отказался идти в пасть к Дракону. Его отправляли на работы к автоботам. Как раз там его видел, когда брал деньги для Китайца.
Радио говорит, что совесть замучила. Стыдно. Такое бывает. Мы не всегда знаем, как поведёт себя мозг в экстремальной ситуации. Отвага и горячее сердце вроде у всех. Но происходит щелчок в голове и может случиться всякое.
Ступор, отказывают ноги, сердце бешено колотится, дыхание сбивается так, что кажется, будто задыхаешься от недостатка воздуха. Трусостью вряд ли назовёшь. Мы не знаем себя, мы не знаем, как организм отреагирует на опасность.
Мы добровольцы. Не профессиональные бойцы с багажом в десяток войн, а простые люди, которые не смогли сидеть дома на диване, понимая, в какой опасности Отечество, будущее детей.
Мы вышли на войну с теми, кто торгует могилами наших предков.
9 августа, утро
Думаю о себе как о человеке, который находится дома и представляет себя солдатом, сидящим в окопе под миномётным обстрелом нацис­тов.
9 августа, всё ещё утро
Ровно неделю нам дали отдохнуть после похода на Дракона. Не дёргали на посты, работы и полигон. Нечто странное. Были только занятия по тактической медицине.
Мы по большей части молчим. Редко разговариваем. Каждый в своих мыслях. Иногда перекинемся словом-двумя и опять погружаемся в себя. Внутри нас (меня – уж точно) ревёт море. Снаружи мы спокойные, слегка медлительные и ленивые.
Зарядку не делал. Общая атмосфера расслабила. Но я всё-таки найду силы хотя бы немного поприседать, чтобы ноги не отмирали.
За ноги я меньше волнуюсь. Больше переживаю за дыхалку. Что-то не то с лёгкими.
9 августа, к обеду
Правило трёх «нет» мешает высказываться о том, что происходит на нашем участке фронта. Нет, нет, нет. Жарко.
Сава сместил на кухне Рутула. Хитрый ингуш. Рутула перевели к нам. В команду пенсионеров, как пошутил Давинчи.
9 августа, после обеда
Чем сложнее ситуация на нашем участке фронта, тем проще темы, о которых пишу. Мои записи тянут на триумф беззаботности и отвлечённости от войны. Но это кажущееся. В дейс­т­вительности я наполнен войной до краёв. Она опустошает меня. Хочет свалить, чтобы я безропотным агнцем пал на алтарь и сложил ручки. Меня просто так не возьмёшь. Ещё повоюю.
Сава приготовил в очередной раз отличное первое. На второе в очередной раз подал свалявшуюся гречку, которую никто не ест.
На обеде видел неунывающего дагестанца Костека. Жизнерадостные метр пятьдесят роста. На первой учебной базе он каждый день бегал по плацу в полном одиночестве. Над ним посмеивались. Сейчас он имеет право посмеяться над нами. Никому не хватает быстрых ног и крепкой дыхалки.
Костек отметил, что я сильно похудел. Видел бы он меня осенью прошлого года. Восемьдесят пять кило живого веса. В нынешние дни не больше шестидесяти пяти. Если на первом круге я скинул двенадцать кило, то за месяц второго к ним добавилось ещё столько же.
Костек, видимо, чтобы подбодрить меня, решил добавить к своей реплике то, что я в результате помолодел. Сам это чувствую. Глянул на себя в зеркало. Несмотря на впавшие щёки, морщины на лице разгладились. Лет пятнадцать минус. Вместе с ненужными килограммами. Добавилось бы вместо всего этого добра здоровье, я бы меньше переживал.
10 августа, раннее утро
У нас есть свой Ленин и свой Сталин. Парни с такими позывными. На первой учебной базе кто-то хотел назваться Путиным, но тамошние командиры позывной не одобрили.
Ленин и Сталин не похожи на своих прототипов. Если постараться, то можно, конечно, найти близкие, еле улавливаемые черты во внешности или свойстве характера. Если очень и очень постараться.
Ленин небольшого росточка. Худощавый, но жилистый. Движения быстрые. Глаз с надменной хитрецой. С удивлением смотрел на него, когда грузили тяжёлые снаряды. Ленин с лёгкостью поднимал их. Ни от каких работ не отлынивает. На Дракона пошёл в первых рядах. Обязателен, собран. Красноречия не хватает. Этим проигрывает реальному Ленину.
В первый день, когда только приехали на основную базу, Фома-два забыл свой автомат на летней кухне. Ленин так распереживался, что потом часа два чуть ли не слёзно просил боевого товарища лучше относиться к своему оружию: «Ну пожалуйста, не делай так больше, ну пожалуйста...»
Реальный Ленин блеснул бы ораторским искусством и выдал бы хорошо отточенную речь, услышав которую Фома-два никогда бы не выпустил из рук оружие. Он бы в обнимку с автоматом в баню бегал.
Сава жалуется на Сталина, что тот ходит и твердит одно и то же: «Надо на штурм, надо на штурм...» Сава не хочет на штурм. Они у нас по большей части без огневой поддержки и слишком сильно напоминают мясные. Да и пользы от них мало.
Берём опорник, и по нему начинают работать вражеские миномёты. Поэтому приходится оставлять забранные позиции, чтобы сохранить жизни. Закрепиться без больших потерь невозможно. У нациков свои опорники пристреляны. Даже если в одиночку зайдёшь и там будет с дюжину хохлов, то лучше не задерживаться. Нацикам всё равно, что в опорниках ещё есть немного своих. Они за одного русского с десяток хохлов могут положить. Известно ведь, до кого последнего воюем.
Хохлы закончатся, будем воевать до последнего поляка. Потом до последнего финна. А там, глядишь, страны Балтии подтянутся, и будем воевать до последнего прибалта. Война долгая. Дураков, которых бессовестный Запад гонит под русскую мясорубку, много.
Сава жалуется, Сталин не унимается. Реальный Сталин меньше бы уговаривал, а создал бы условия (политинтриги, кадровые перестановки, идеология) в подразделении, при которых сложно было бы не пойти на штурм.
Сталин среднего роста, взгляд цепкий. Собираемся в промзону. Я повесил за спину небольшой кожаный рюкзак, в который помещается бутылка воды и пара сникерсов. Специально брал с собой на войну. Для штурмов удобный. Не мешает. Сталин увидел рюкзак и тут же по-своему оценил: «Хорошая мародёрка!»
Мародёрками называют рюкзаки для мелких трофеев. Первый и единственный трофей, который решился прихватить с собой, – это книга стихотворений Блока. Больше я ни к чему в силу характера (не мной положено, не мной будет взято) никогда не притрагивался.
10 августа, три часа дня
Не выхожу из своего укромного убежища. Весь день. Флигель, как его называю, становится родным. Рассмотрел каждую трещинку на стене, каждую паутинку в углу, каждое пятнышко на потолке, оставленное просочившимся сквозь крышу дождём. Рацию выключил, чтобы суета военной жизни не проникала в моё жилище. Если вдруг понадоблюсь, придут за мной. Иногда включаю радио. Слушаю, как по новостям наши доблестные берут один за другим опорники, вздыхаю. Выключаю и снова рассматриваю узоры жизни на стенах флигеля. Пытаюсь расслабиться. Не получается. Напряжение не спадает. Может, к лучшему. Расслабишься – и потом трудно будет собраться.
10 августа, вечер
На общем построении попросили замазать или стереть надписи на стенах в домах, если таковые оставляли. Ну вроде таких: «Здесь был Вася, число, месяц, год».
Уделили особое внимание позывным. Ни в коем случае нигде. Понятия не имею, зачем такая предосторожность. Ладно, если чисто из порядочности, дескать, не надо гадить там, где живёте. Так ведь и не гадим. Везде порядок. Не для этого. Сделали акцент на позывных.
Я веду дневник в двух форматах. Закидываю в телегу и оставляю в облаке. Но пока Сети нет, записи лежат в телефоне. Никуда не уходят. До конца срока службы (Боже милостивый, на тебя уповаю), если ничего такого необычного не случится, то выставлять на всеобщее обозрение не планирую.
Во-первых, из чувства безопасности. Не только личной. Нашего подразделения в том числе. В записях может проскочить то, чего нельзя знать неприятелю. Пусть я стараюсь не писать лишнего, но лучше перебдеть.
Во-вторых, Сети всё равно нет. И вряд ли она случится.
В-третьих... в-третьих, я пишу исключительно для себя. Это моя терапия. Мне так легче переносить «тяготы и лишения». Поэтому вообще не вижу смысла давать кому-то читать. Тут личное.
В телеге начал записывать потому, что там было привычнее. Да и не додумался сразу о том, что на телефоне есть вордовский файл в облачной папке. Иногда подтормаживаю. Смеюсь.
11 августа, утро
Ночью сосед из мирняка выпил растворителя. Запой. Голосил пока не рассвело. Утром Давинчи сказал, что выходим на Дракона. Вечером. Точка другая. Самое Сердце поганого. Бежать ещё дальше.
Собрался. Менял линзы, дрожали руки. Один глаз нормально. Быстро получилось. Второй завозился. Не снял одну линзу и надел прямо на неё вторую. Долго не понимал, почему плохо вижу. Снял, смотрю – две. Выдохнул. Старую выбросил, надел новую.
Кажется, испытываю страх.
11 августа, к полудню
Помкоменданта Бича говорит, что в Сердце Дракона, куда сегодня выходим, один двухсотый из молодых с позывным на С. Боже милостивый, спаси и сохрани. Только не Смайл! Он же совсем ребёнок!
11 августа, полдень
К смертельной опасности привыкнуть нельзя. Только кажется: чем дальше, тем проще. Думаешь, если организм с одним справился, то справится и с другим. Но это как спираль. Каждый новый круг сложнее предыдущего. Бросаться в пучину неизведанного легко, а вот делать шаг навстречу явной опасности... трудно. Мужество. Необходимо настоящее мужество. Сила и здоровье. Боженька милостивый, позволь совладать со всем.
11 августа, 15:30
Проливной дождь с грозой. Давинчи говорит, что надо сейчас идти. Можно проскочить без выстрела. Команды пока не было. Ждём. Машина близко не подвезёт.
Два варианта. Идти под дождём километ­ров десять. Не идти, а плыть по грязи. Второй вариант – дойти до леса и ближайшего блиндажа. Переночевать и выдвинуться рывком на точку.
Оба варианта тяжёлые. В любом случае вый­дем по команде.
12 августа, полдень
Дождь не вовремя пролился. Размыл дороги. А когда вышли – прекратился. Двойное неудобст­во. Грязь и обстрел. Вышли вчетвером. Вместо Савы Рутул.
В начале пути думал, что сломаюсь. Дыхание подводило. В лесопосадке остановились у зетовцев. Вспотел сильно. По лицу струёй пот. Вытер его и случайно смахнул линзу. Ослеп на один глаз. Запасные есть. Будет возможность, надену.
Зетовцы напоили нас кофе, и будто второе дыхание открылось. С одним зетовцем (Фаза) махнулся касками наудачу. Он рассказал забавную историю про позывные.
«Один парень назвался Нерпой. Я у него, – говорит Фаза, – спрашиваю: „Тюлень?“ Он отвечает: „Почему тюлень? Нерпа – это хищник по типу льва, пантеры, тигра!“ – „Понятно, тюлень...“«. Ухохотаться.
Посидели с зетовцами часок, отдышались и выдвинулись дальше. В последнем блиндаже посидели до утра и пошли на рывок. Я за два часа до рывка выпил по таблетке спазмалгона и пенталгина.
Пока шёл, опять задел палец на ноге о пенёк – шли в темноте. Грязь по колено. Канавы, воронки, поваленные деревья.
У Малыша отказали ноги. Он остановился посередине пути. До Сердца Дракона добежали втроём. Здесь наши. В том числе Китаец и Ленин. Парни полезли обниматься, увидев меня. Они крутые!
Смайл не на этом объекте. Бича что-то напутал. Да и не могу я поверить в то, что Смайл погиб. Здесь информации о нём нет. Узнаю по возвращении на базу. По всей видимости, в Сердце Дракона мы будем недели две.
По прибытии на точку сразу вышел на работу. Чуть отдышался – и вперёд.