Событие второе
Прощание
1
На следующий день все описываемые в первом повествовании действующие лица, несколько угнетённые выпитыми спиртными напитками, кто как мог, избавлялись от остаточных явлений действия этих самых так называемых напитков. Глава района Леваков Пётр Геннадьевич, ночевал у матушки, она же опять сварила вкусный борщ, и вот он-то, съеденный в объёме полуведёрной кастрюли, помогал Петру Геннадьевичу справиться с этими вредными остаточными явлениями.
Павел Иванович Колотозов выпил десять больших чашек кофе, однако от паршивого настроения не мог избавиться никак.
И лишь одна Варенька, жена Петра Петровича, узнав всю горькую правду о случившемся, налила большую кружку огуречного рассола и, пока её Петенька пил этот божественный напиток, сочувственно гладила его по взлохмаченной голове и нежно шептала на ухо:
- Ничего, друг мой, мы с тобой нигде не пропадём, я за тобой хоть на край света!..
И то ли рассол, то ли сказанные слова любимой жены, благотворно подействовали на одурманенную вчерашним самогоном голову Петра, она просветлела, сердце стало биться ровно, и он почувствовал, что с такой женой ему и правда море по колено.
Петр Петрович допил рассол, нежно поцеловал Вареньку и окрылённый её словами, уверенно двинулся в контору птицефабрики, чтобы получить расчет и проститься с товарищами, по теперь уже прошлой, работе. На конный двор он решил пока не заходить, подумал: «Пока получаю расчёт, перегар может и выветрится».
Прежде всего, он зашел в кабинет директора Колотозова Павла Ивановича, тот сидел угрюмый, но пре виде Петра Петровича, лицо его несколько просветлело, а вот в глаза своего зама, чувствуя свою вину, он посмотреть несмел. Но как то так само по себе случилось, постепенно разговорились, как в прежние времена и стало ясно, что всё произошло по стечению не предвиденных обстоятельств. Пока шли прощальные переговоры, секретарша оформила все необходимые документы для перевода на другую работу ветеринарному врачу Неугомонному Петру Петровичу. И вручая их, сочувственно вдохнула, то ли она жалела, а может, как и птичницы, в тайне любила его, что, в общем - то, почти одно и то же, нам это не известно, да и не обязательно знать.
На прощанье директор наговорил массу добрых слов своему бывшему заместителю, что убедило Петра Петровича поверить в то, что он действительно был дорог Колотозову, так как тот, ещё ни когда и ни кому не говорил столько лестных слов. В конце разговора Павел Иванович позвал своего шофёра и наказал отвести Неугомонного до пункта нового назначения. Но тут, растроганный таким обращением Петр Петрович, понял, что в эту минуту ему не в чём отказа не будет, попросил:
- Павел Иванович, а можно я для поездки возьму мерина Рыжку ?
Обрадованный тем, что хоть что то может сделать доброго на прощание для своего, как оказалось, любимого заместителя, Колотозов с радостью выпалил:
- Конечно, если хочешь, можешь вообще оставить его себе, пусть это будет тебе премия за хорошую работу.
Уважаемые читатели Вы бы видели, как обрадовался этот самый мерин Рыжка, каким то чутьём догадавшийся, что разлука с другом откладывается на неопределённое время, глаза его сияли, он, простив запах перегара, облизал своим шершавым языком лицо Петра, для него он был просто Пётр без всяких отчеств и званий.
Событие третье
Любовь к научному коммунизму
1
Пётр Петрович запряг Рыжку в дроги и двинулся к новому месту назначения. День был солнечный и, несмотря на плохое настроение Петра, прекрасный. Слушая ровный цокот копыт, пригревшись на солнышке, Пётр постепенно успокоился, и мысли о прошлом потекли широкой рекой.
Почему в любом учебном заведении либо на службе ему обязательно навязывали общественные поручения? То ли потому, что он был довольно общителен и быстро находил ответы на многие вопросы. То ли лицо у него было такое, что доверием его невозможно было обойти, то ли и то и другое вместе взятое. Ну, в общем, не суть важно, а выполнять поручения было нужно, и он выполнял их по-своему, иногда вразрез с мнением руководства.
В шестом классе его избрали на совете пионерского отряда редактором стенной газеты, так как он неплохо рисовал. И в первом же номере нарисовал Ирочку Иванову. На одной карикатуре с большими ушами, примкнутыми к замочной скважине, на другой с длинным языком, которым она на ухо доносила очередную кляузу классной руководительнице, а поскольку классной руководительницей была её мать, Петю Неугомонного понизили в должности, он стал простым членом редколлегии.
В ветеринарном институте его неожиданно избрали старостой общежития. Хотя он был лишь второкурсником. И, как ни странно, он нашел общий язык со всеми, и в общаге был порядок. Неприятности начались позже, когда Петр Петрович приступил к трудовой деятельности, то есть был назначен ветеринарным врачом фермы № 2 совхоза «Бессеребряного» села Орловки Чудовского района.
Надо сказать, распределение в данное село ему не понравилось сразу, и не потому, что везде была непролазная грязь, и даже не потому, что ферма была заражена бруцеллёзом, а по двум другим причинам. Первая: единственным развлечением в селе (не считая деревянного полуразвалившегося клуба) была пьянка. В праздничные дни скотники и доярки, загуляв, по два-три дня не выходили на работу, и тогда приходилось коров кормить вдвоем с бригадиром, а когда выходили на работу доярки и скотники, в запой уходил бригадир, и тогда приходилось уже работать за него.
Вторая причина – это конкуренты. Их было двое: санитар Берегуля Афанасий Семёнович, он закончил, видимо, ещё до революции месячные курсы коновалов и считал себя докой в ветеринарном деле. И Анна Филипповна Бенедиктова, она имела уже более устойчивую квалификацию, окончила полугодовые курсы санитаров.
И бог бы с ними, санитары, они, конечно, необходимы, но дело в том, что между ними и Петром велись жестокие битвы за оказание помощи животным частного сектора.
Лечение проводилось соответственно знаниям и опыту. И получалось так, что после многих лечебных мероприятий все прибегали к Петру Петровичу, и ему потом приходилось долго лечить этих животных. Но что самое странное, так это упорная тупость местного населения, люди почему-то сразу не обращались к ветврачу, а бежали к нему лишь доведённые до отчаяния горе-лекарями. И в конце концов ему это надоело. После очередной неудачной операции, проведённой Афанасием Семёновичем, Пётр Петрович на вызов не пошел, и животное отдало, не знаю кому, но отдало душу.
Петра Петровича за этот случай начальство пожурило слегка, но, в общем, поступок признало правильным. А население с тех пор кроме как Петра Петровича никого признавать не хотело, даже если это был самый главный ветврач района. А что же конкуренты? А они, потеряв спрос на свою деятельность, забыв распри между собой, объединились и начали вынашивать идеи мщения новому «светилу» ветеринарного дела.
2
Но первые неурядицы, понизившие авторитет Петра Петровича, всё-таки были не от санитаров. Подвела общественная деятельность. Как только он приступил к выполнению ветеринарных обязанностей, его немедленно пригласил к себе парторг совхоза «Бессеребряного» Идейный Владимир Васильевич и задал несколько классических партийных вопросов:
- Товарищ Неугомонный, вы, надеюсь, член Ленинского комсомола?
- Да, – гордо ответил Пётр Петрович, он внимательно и с большим удовольствием изучал в институте научный коммунизм и беззаветно верил в светлое будущее. Почувствовав решимость собеседника бороться до победного конца за идеалы коммунизма, парторг облегченно вздохнул. Сама по себе фамилия Идейный предполагала зарождение огромного количества идей в его голове, но, к сожалению, он вынашивал лишь одну, до предела плоскую, и вытекала она из того, что он никак не мог найти человека, который бы возглавил комсомольскую ячейку фермы № 2 села Орловка. А тут вот он - готовый вожак передового отряда молодёжи.
- Вы имеете намерение вступить в ряды Коммунистической партии? – был поставлен ребром следующий вопрос.
- Несомненно, давно мечтаю! – горячо воскликнул любитель научного коммунизма.
- Вот и хорошо, – обрадовался Владимир Васильевич, он всё больше проникался доверием к этому будущему коммунисту. – Вот тебе бумага и ручка, пиши заявление в кандидаты.
Он тут же пригласил присутствующих в конторе коммунистов, и они единогласно проголосовали за нового кандидата в их ряды.
- Поздравляю вас, товарищ Неугомонный! - торжественно произнёс он. – Но должен вам сразу сказать, что быть кандидатом - это не только почётное право, но и обязанность, связанная с воспитанием членов и укреплением веры в идею коммунизма.
- Я готов! – вскочив со стула, отчеканил вновь испечённый кандидат.
- Да ты сядь, – перешёл на «ты» парторг. – Начни с такого поручения: на ферме № 2, где ты работаешь, давно нет комсомольского вожака, вот и возглавишь передовой отряд будущих коммунистов, это и будет твоя кандидатская работа.
- Спасибо за доверие, товарищ Идейный! – обрадованно воскликнул Пётр, пока он ещё не догадывался, что натуральные борцы за идею коммунизма не совсем такие, о которых написано в учебнике «Научный коммунизм»
- Да, вот ещё что, там твои две комсомолки тоже являются кандидатами в члены партии, ты присмотрись к ним, помоги выйти в передовики производства. Их фамилии Окунева и Ершова, обе - доярки.
- Хорошо, – коротко ответил Неугомонный и, воодушевлённый, двинулся на ферму.
Комсомольская ячейка села Орловка состояла из пяти комсомольцев: трое из них были трактористами и постоянно находились в поле, поэтому приходилось рано утром перехватывать их по дороге на работу, чтобы пронизать идеями светлого будущего. Но то ли от того, что они не успевали отмыться от мазута, накрепко въевшегося в их головы, то ли от шума в ушах, который навсегда поселился там от рёва трактора, по их равнодушным лицам было видно, что проникновения идеями в их мозговом аппарате не происходит. Но просвечивалась на их лицах озабоченность другим, а именно тем, что если они займутся обдумыванием идей и не будут выезжать в поле, то строители коммунизма просто останутся без хлеба. А они, трактористы эти, твёрдо знали с детства, что ХЛЕБ всему голова. Петр Петрович и сам был трудяга, спал со штанами в руках, чуть что не так, он уже на ферме либо оказывает помощь частному владельцу.
Первое знакомство с Окуневой и Ершовой посеяло массу сомнений в том, что ему удастся сделать из них не только передовых доярок, но и подтянуть показатели их труда хотя бы к среднему результату. Петр Петрович судил о людях, обслуживающих скот, не по их внешним данным, а по состоянию скота, на то он и ветеринар.
Так вот, группа коров, обслуживаемая Окуневой, отличалась сильной истощённостью организма, несмотря на то, что все коровы в коровнике получали одинаковые корма.
Группа же коров Ершовой отличалась своей неумытостью, то есть с головы до копыт они были грязные. И в то же время напротив группы её коров было вывешено множество вымпелов: «Победителю в однодневном соревновании», «Ударнику по ударному доению коров», «Лучшему из лучших» и т. д. и т. п.
Своими сомнениями Пётр решил поделиться с бригадиром, который, к счастью, из-за отсутствия праздников был трезв и находился там, где и должен был находиться, в бригадном домике при ферме, строго озирая вверенное ему стадо крупного рогатого скота в окно.
- Василий Афанасьевич, - сказал Пётр, – а не соизволишь ли ты объяснить мне вот эти, не соответствующие правильному содержанию скота, моменты?
На что бригадир, понизив голос и оглядевшись вокруг, ответил:
- Поясню, конечно, с превеликой готовностью, сам весь извёлся по этому поводу. У Окуневой коровы худые потому, что она три раза в день таскает домой по десять килограммов комбикорма.
- Так а ты что же, ничего не говоришь ей?
- Попробуй скажи, она тут же бежит жаловаться парторгу на то, что её кандидатские права нарушаются.
- А почему грязные коровы у Ершовой?
- А когда ж ей мыть их? Председатель профкома Производителев каждый обеденный перерыв и каждый вечер привозит новые вымпела, и ей приходится их завоёвывать.
Петр с большим недоверием отнёсся к словам бригадира, потому что научный коммунизм иначе освещал поведение кандидата в партию, и поэтому решил проверить всё сам.
В обед, когда доярки двинулись домой, Пётр пошёл вместе с Окуневой, благо им было по пути. Со стороны печени у Окуневой выпирала больших размеров опухоль.
«Никак цирроз, – сочувственно подумал ветврач, – и плечи-то как перекосило, бедная, как же она дояркой работает, а бригадир ещё про неё гадости говорит».
- У тебя печень болит, Окунева?
- Болит проклятущая, – сморщившись, ответила она.
- А что же ты в больницу не обращаешься?
- Так некогда, Петрович, у меня дома три коровы, кто ж комбикорм им будет та… то есть давать.
И вдруг на дороге перед ними возник ухаб. Пётр подхватил Окуневу под руку, чтобы помочь преодолеть его, и потянул на себя. И тут же вскрикнул от ужаса – печень Окуневой гулко шмякнулась на грунт. Сомнения в словах бригадира по отношению к данной персоне рухнули, на дороге лежал увесистый мешок комбикорма. Петр плюнул под ноги кандидатки и быстро зашагал в сторону дома Ершовой.Там он обнаружил «Газик» профсоюзного лидера Производителева. В окно было видно, как он широко ходит по избе из угла в угол, размахивая новым вымпелом перед Ершовой, доказывая, видимо, как трудно было уговорить профком на вручение ей очередной награды. Походив некоторое время и осознав, что в ходьбе не может убедить Ершову в том, в чём хотел убедить, он швырнул её на кровать и улёгся рядом, видимо, посчитал, что в таком положении легче будет доказать свою правоту. Но расстроенный Петр Петрович не стал дожидаться конца диспута, плюнул ещё раз и твёрдо решил, что не позволит извратить постулаты научного коммунизма. Решил, что он изведёт негативные явления в своей комсомольской ячейке, и стал ожидать очередного партийного собрания, на котором Окуневу и Ершову будут принимать в партию.
На собрании он, разволновавшись, сбивчиво стал рассказывать и про печень, и про комбикорм, и про Производителева, который метался по избе и затем падал на койку. (Уважаемый читатель, не забудь, он ведь в первый раз выступал на партийном собрании). Эффект был ошеломляющий. Слово взяла доярка Зубова, коммунистка с большим стажем:
- Да как ты смеешь, щенок, позорить нашу партийную организацию! – шипела, как змея, она. – И кто тебе разрешил заглядывать в чужие окна? Подумаешь, председатель профкома прилег на кровать, а может, он устал махать вымпелом перед Ершовой и прилёг. А может, ему плохо стало, и она ему оказывала первую помощь. Попробуй-ка потаскайся по совхозу с этими вымпелами! Поневоле рухнешь, – свирепствовала со знанием дела Зубова, будто сама всю жизнь бегала по ферме с вымпелами.
Вторым выступил конюх Бурков, родной дядя Производителева:
- Ишь, какия витинары пошли, печень от мешка с комбикормом отличить не могут! Гнать его в таком случае из совхоза надо, едри его пень! У человека печень вздуло до невозможности, а он со своим комбикормом пристаёт, не иначе самогону надрался.
- Я не пью, – попытался оправдаться Пётр.
- Ну, тады тебе совсем оправданиев нет, - не унимался Бурков.
В итоге решили, что гнать его рано, дали на первый раз устный выговор, чтобы отличал действительность от учебника. На прощанье парторг Идейный предупредил:
- Если ты, Неугомонный, будешь и дальше так себя вести, кандидатский стаж не пройдёшь!
И все же доброе зерно в этом деле тоже родилось, трактористы-комсомольцы поняли, что Пётр настоящий мужик, и стали сами его перехватывать по утрам на дороге. Окунева стала таскать комбикорм только один раз, в обед, и её коровы быстро поправились, а Ершова помыла, наконец, своих животных и вышла замуж за Производителева (а куда ему было деваться после такого скандала), и коровы, вымытые до блеска, радостно мычали на их свадьбе. Все вымпела молодожёны унесли к себе домой, и диспуты проводили уже мирно, не швыряя друг друга на койку.
3
И вот, воодушевлённые тем, что их основной конкурент потерпел фиаско на комсомольском поприще, Берегуля и Бенедиктова решили его добить.
Петр Петрович в то время не пил ещё спиртных напитков, мало того, он презирал тех, кто чересчур увлекался этим гадким, по его разумению, делом. Берегуля и решил разыграть эту карту.
Однажды Пётр Петрович оказывал помощь корове в отёле. А я уже выше упоминал, что ферма была поражена бруцеллёзом. И, естественно, ветврач, соблюдая все санитарные нормы, работал в перчатках. Афанасий Семёнович оказывал ему посильную помощь. И вот когда телёночек увидел белый свет, санитар порвал снятую с руки перчатку Петра и истошно завопил:
- Ну, всё, Петрович, если ты сейчас не произведёшь обеззараживание организма, обязательно заболеешь бруцеллёзом!
- Это почему? – заволновался ветврач, и как тут было не волноваться, уж кому, как не врачу, знать о последствиях этой заразы.
- Как почему? Ты же в дырявой перчатке работал! – И показал порванную перчатку.
Неугомонный от неожиданности забыл, что он всегда тщательно проверяет перед работой средства защиты и что перчатка точно была целая, тревожно спросил:
- Что же теперь делать?
- Выход один, внутреннее обеззараживание, – ликуя в душе, ответил санитар.
- Как это?
- Просто сто пятьдесят грамм этилового спирта внутрь, и тогда уж точно всё будет в норме.
За спиртом далеко ходить было не нужно, его выдавали каждый месяц по двадцати литровой канистре. Бутылка стояла тут же, на кухне в телятнике.
Быстро, пока Неугомонный не одумался, Берегуля набурил две третьих гранёного стакана 96-градусного спирта и преподнёс ветврачу со словами:
- Быстро, промедление смерти подобно!
- Как, прямо вот так и пить? – ещё не хлебнув, уже сморщился Пётр.
- Нет, туды его в ребро, через трубочку! – сердито пошутил санитар.
Пётр никогда не пробовал чистый спирт и лишь примерно догадывался, что это такое. Но сложившаяся ситуация, подогреваемая санитаром, поставила его в безвыходное положение, и он, закрыв глаза и затаив дыхание, опрокинул содержимое стакана в рот. Дыхание спёрло, по горлу как будто кто процарапал большим гвоздём, из глаз полились крупные слёзы. Потом всё возвратилось на свои места, но ноги стали очень слабыми, и Петр присел на край большой квадратной ёмкости, в которой было разведено пойло телятам, смесь комбикорма с молоком и обратом. Затем мимо него медленно поехали стены телятника, санитаров сначала стало двое, а потом появились ещё двое. Стены ехали всё быстрее и быстрее, и, когда их скорость достигла того, что он не мог сосчитать количество санитаров, бежавших вслед за стенами, всеми уважаемый ветеринарный врач с дипломом о высшем образовании, комсомольский вожак Неугомонный Пётр Петрович опрокинулся в ёмкость …
4
Люди, столпившиеся у магазина, на некоторое время прекратив сплетничать, обратили внимание на лошадь, запряженную в сани, на которых скотники возят навоз, но на этот раз на санях не было навоза, а, прислонённый к их передку, восседал ветеринарный врач. И, хотя праздника никакого не было, в его фигуре усматривалась торжественность. Был лёгкий морозец, и замёрзшие молоко с обратом и прилипшие к одежде звёздочки комбикорма напоминали о чужеземном Санта-Клаусе.
Идущий рядом с санями Берегуля, подёргивая вожжи, немедленно разоблачил тайну этого непонятного для простых людей заезда.
- Вот вам и непьющие! - орал он во всё горло. – Не пьют на свои, а на чужие как дорвутся, так, пока в помои не свалятся, не остановишь!
И хотя до дома, где жил Пётр, был прямой путь через переулок, санитар вывез его на главную улицу и хотел ещё повозить по другим, но люди, уважающие Петра, не дали ему этого сделать. Бригадир Василий Афанасьевич отобрал вожжи и пристыдил наглого пройдоху:
- Забыл, как сам свалился в цистерну с патокой!
Он отвез Неугомонного домой и сдал с рук на руки расстроившейся Вареньке.
На другой день Пётр Петрович на работе не появился. Во-первых, опьянение никак не хотело отпускать. Варенька отпаивала его чаем, сварила хороший суп, всё бесполезно. Как только он подымался на ноги, проносившиеся мимо стены опять валили его на постель. Во-вторых, возвращающееся постепенно сознание напоминало, какому позору подверг себя Пётр. «Всё, надо куда-нибудь уезжать», – думал он.
К вечеру пришел бригадир.
- Ну, живой? – с порога радостно загудел он. – А я тебе похмелиться принёс.
При упоминании о спиртном Петра передёрнуло:
- Ну уж нет, больше вообще в рот не возьму. Слышь, Василий Афанасьевич, я хочу уехать отсюда подальше, стыдно-то как, надрался вчера, но ведь иначе было нельзя.
- Да брось ты с отъездом, наоборот тебя в деревне больше уважать будут, а то далёк ты от народа со своими принципами. А что касается вчерашнего, так Берегуля уже всем растрепал, как он тебя обул. Да и не он всё это придумал, а Анна Филипповна, у него на это ума не хватило бы. С ним недавно тоже случай неприятный произошёл, за неделю до твоего приезда к нам. Хочешь, расскажу?
И хоть Петру было не до рассказа, но, чувствуя, что бригадир всячески хочет поддержать его, он согласился.
- Так вот, привезли к нам на ферму пятидесятикубовую цистерну патоки, для повышения надоев у коров. Поставили между коровниками, чтобы скотникам ближе было её брать. На деревне как узнали об этом, все самогонщики по ночам на ферму ринулись, и двух недель не прошло, как патоку почти всю растащили, коровам меньше досталось, чем селянам. Остался в цистерне на дне слой сантиметров на восемьдесят. Иду я как-то утром рано на ферму, подхожу к коровнику и слышу, кто-то, как будто из-под земли, кричит:
- Помогите, спасите!
Перепугался я, не знаю, что делать, вроде не с похмелья был, чудиться ничего не должно было. А всё же страшно, пошел я в коровник, сел в комнате отдыха, а вскоре и доярки со скотниками подошли. И они, вижу, тоже волнуются:
- Василий Афанасьевич, ты ничего не слышал? – спрашивают.
- Слышал, – говорю, а сам думаю: «Слава богу, не одному мне послышалось, а то уж решил, что белая горячка настигла».
Пошли все на двор, слышим крик приглушённый:
- Помогите, погибаю!
Тут пошли разные догадки, один говорит:
- В навозе какой-то дебил тонет.
Обошли все навозные ямы, нигде никого нет. Тут кто-то говорит:
- Неужели кто на водокачку залез да в бак с водой свалился?
Полезли на водокачку, никого, шестом обшарили дно бака, никого. Слезли вниз, встали гурьбой, стоим, а из-под земли:
- Спасите, помогите!
Совсем растерялись, прямо наваждение какое-то. И тут появляется Фрося – лаборантка, а с ней собачонка маленькая, эта собачонка прямиком к цистерне с патокой и давай на неё лаять, бегает кругом и лает.
- Дык вот игде собака закопана! – сказал сторож Митрич.
Ну, кто бы мог подумать, что кого-то нечистая занесет в эту цистерну, да и как в неё попасть? И тут вспомнили, что на её верхней части есть крышка – люк очень узкий, как раз в человеческое туловище. Стало светать, обошли цистерну, стоит лестница. Понятно всё стало. Залезли два скотника наверх и заглянули внутрь, ничего не видно, нашелся фонарик, посветили: стоит человек, весь покрытый патокой, увязший по пояс в ней и рыдает:
- Братцы, – значит, увидел, – спасите, помогите!
Принесли две длинные верёвки, скинули вниз, человек обвязался. Начали тянуть, не тут-то было, засосала патока и не отпускает. Залезли ещё двое, потянули, вроде пошло. Дотянули до люка, дальше не идёт, заглянули, а человек держит в руке ведро с патокой, вцепился и не отпускает, ему говорят:
- Отпусти!
Всё бесполезно. Тогда один из скотников слегка тюкнул его по голове, рука разжалась, и ведро хлюпнулось вниз.
Когда спустили человека на землю, им оказался Афанасий Семёнович Берегуля. Стоит, с него медленно стекает сласть, а он плачет навзрыд. Спрашиваем:
- Теперь-то чего рыдаешь, вытащили ведь?
- Ведро с патокой жалко, выходит, я зря там всю ночь проторчал!
- В общем, полез он за патокой для самогона и сорвался в цистерну, повезло, что её там было мало, а то бы ты и не успел с ним познакомиться, – заключил рассказ Василий Афанасьевич. - Ну, ты похмеляться-то будешь? – спросил он и, когда Пётр отказался, налил себе целый стакан, залпом опрокинул, закусил поданным Варенькой огурцом и направился домой, кинув на прощанье:
- Ну, ты не дури, выходи завтра на работу, тебя люди уважают, всё простят.
5
На другой день Пётр рано утром огородами, чтобы ни с кем не встречаться, двинулся на ферму. Однако вскоре почувствовал, что его кто-то догоняет, деваться некуда, остановился, трактористы-комсомольцы улыбаются, рот до ушей:
- Ну что, Пётр, с крещением тебя! – И, видя, как тот смутился, успокоили: – Да ты не дрейфь, всё нормально, у нас тут и не такое бывает. Вот проведём уборку урожая, тогда уж вместе отметим.
И хотя Неугомонный дал зарок больше в рот не брать спиртного, но за такую поддержку пообещал принять участие в обмывании урожая. К его удивлению, никто на ферме никаких шпилек в его сторону не выбрасывал, и он понял, что местное население если уж не считает такие события нормой, то и претензий никаких к их виновнику предъявлять не собирается.
Однако до директорского кабинета парторг Идейный данный факт донёс, приукрасив его настолько, что, казалось, прощения Неугомонному ни в коем случае не должно быть. Директор Медведев был тертый мужик, сам иногда не прочь выпить, правда, в телячье пойло не падал, но, учитывая его средний возраст, утверждать того, что с ним этого не случится, нельзя. Жизнь, судя по его упитанному лицу, у него завтра не закончится.
- Ну, ну, ты, Идейный, как всегда, приукрасишь, унизишь человека, тому хоть в петлю лезь. Не трогай его, человек старается, молодой, подумаешь, пойло, не в навозную жижу - и то ладно.
- Попомните моё слово, он ещё и не то выкинет, он ещё принесёт урон хозяйству, самое время от него избавиться, – не унимался Идейный, видимо, никак не мог простить Петру его выходку с кандидатами.
И урон действительно был нанесен, только не хозяйству, а опять же партийной организации совхоза. Случилось это через год после телячьего пойла.
Мы вместе с Петром Петровичем в своих воспоминаниях забыли представить тебе, уважаемый читатель, ещё одного персонажа. Это парторг местной партийной ячейки Чигряй Ольга Петровна. Но речь пойдёт не о партийной ячейке, а об огурцах, а именно огурцах в огороде Ольги Петровны. Ты спросишь, уважаемый читатель: «А при чём тут огурцы?», и я, не таясь, отвечаю:
- Да при том, что Ольга Петровна любила огурцы до безумия, она, конечно, любила и партию, но иногда ей казалось, что огурцы она любит больше. В любом их виде: свежие, маринованные, солёные...
А для того, чтобы вовремя огурцы уродились, нужно что? Правильно, иметь теплицу. И Ольга Петровна по совету санитарки Анны Филипповны наняла за литр водки конюха, который привез ей окна из коровника фермы. (Тот, кто работал когда-то на ферме, знает, что на летний период, чтобы их не спёрли, окна изымались и складировались в укромном месте.) И Чигряй, не задумываясь, потому что Анна Филипповна сказала ей, что эти окна лишние и никто искать их не будет, быстро соорудила вместе с мужем теплицу и вставила дверь, которую привез конюх вместе с рамами, на двери была массивная цепь: повесил на неё замок, и ни один тать не проникнет. Огурцы, конечно, уродились на славу, все односельчане завидовали ей.
Видите, как хорошо всё складывалось. До тех пор, пока животноводы не пригнали скот с летних пастбищ, чтобы поставить его в коровники на зимовку. Хватились, а окон нет. И животноводы гурьбой кинулись по селу на поиски. Бегают, шумят, а толку мало. Ну, кто бы посмел искать эти окна во дворе партийного вожака? А Неугомонный вылупил глаза - и прямиком к дому парторга, глядь – теплица. И вроде ещё что-то очень знакомое. Присмотрелся – окна! Вот они, собственной персоной, выстроились в ряд и прикидываются теплицей! Ветврач через забор - и к рамам. Тут Ольга Петровна его заметила и кричит:
- Ах ты, ворюга, куда полез?!
- Это ещё надо разобраться, кто ворюга! – кричит в ответ Пётр.
Дальше - больше, Чигряй никак не признаёт, что окна с фермы, да и как признать, позор-то сразу ляжет на местную партячейку, надо же, вожак нечист на руку! Кто-то позвонил Идейному, тот захватил профорга Производителева (как будет видно дальше, зря) и во весь опор - в Орловку. Там столпотворение.
- Опять ты! – ехидно прошипел Идейный. – Проваливай отсюда! - Как видно, он уже был в курсе случившегося. - Ты чего прицепился к беззащитной женщине? Видишь, эти рамы не с фермы, они покрашены в разные цвета.
«Уже и до фермы успел доехать», – подумал Пётр, а вслух сказал:
– Покрасить можно в любой цвет, а другой фермы за тридцать километров не сыщешь.
- Отцепись, видишь, они на два миллиметра шире, чем на ферме, – не сдавал своих партийных позиций Идейный.
- Хорошо, давай будем мерить, – не унимался и Пётр.
- Товарищи, да он опять пьян! – выдал весомый аргумент Идейный.
И хоть все присутствующие давно поняли, что рамы с фермы, и понимали, что Неугомонный не пьян, но разве против плотных рядов партии попрёшь?
- Ладно, Пётр, пойдём делать новые рамы, – позвал бригадир Василий Афанасьевич, - плетью обуха не перешибёшь!
Но в это время к месту событий стали подтягиваться работники фермы, которые бродили по селу в поисках пропавших окон. Они, конечно, уважали партию и её лидеров, но очень не хотели, чтобы их любимые коровы болели маститом, поэтому, не вступая в переговоры, решительно двинулись к теплице, чтобы проникнуть внутрь и, разобрав её, вернуть рамы на исходные рубежи.
Но и представители партийного аппарата были не лыком шиты, они стремительно метнулись внутрь теплицы, и Производителев накрепко завязал дверь висевшей на ней цепью. Если бы это сделал кто-нибудь другой, возможно, осаждённые и удержали бы свои позиции, но, увидев Производителева с цепью в руках, Пётр соединил в уме эти два понятия …
- Это же цепь и дверка из клетки быка-производителя Иртыша с нашей фермы! – вспыхнуло в сознании ветврача. - Хорошо, я вам сейчас докажу, кто прав, – бросил он и устремился на ферму.
Уж кому, как не ему, было знать, какая дверка и цепь в клетке Иртыша. Бык никого кроме Петра не подпускал к себе. Ветврач кормил его комбикормом и витаминами и следил за его санитарным содержанием. И Пётр знал, как бык ненавидит эту цепь, которая ограничивает его свободу, именно этим он и хотел выиграть неравный бой с парторганизацией.
Добежав до фермы, Неугомонный быстро запряг коня, насыпал в ведро комбикорма, поставил его на дрожки и вывел Иртыша. Свирепый великан очень любил комбикорм и поэтому смиренно последовал за дрожками.
Осада теплицы безуспешно продолжалась, когда Неугомонный, сопровождаемый быком, достиг, наконец, поля боя местного значения. Люди при виде быка быстро ретировались на безопасное расстояние. Пётр снял ведро с дрожек и закрепил его на заборе так, чтобы Иртыш, поедая комбикорм, мог увидеть теплицу. Народ замер в ожидании ужасных событий, осаждаемые, почувствовав недоброе, заволновались. Но ничего не происходило, бык, дорвавшись, до желанной пищи, пожирал её, не подымая головы. Время шло, и работники фермы, удручённые поражением, начинали было расходиться, а осаждаемые осмелели и начали кидать в адрес Петра обидные реплики.
Докушав наконец-то комбикорм, Иртыш медленно поднял голову и посмотрел в сторону теплицы, так просто посмотрел, безо всякого умысла. И тут его взгляд упал на ненавистную цепь и столько же нелюбимую дверку. Ноздри его расширились, глаза налились кровью, и он, как танк стволом, поводив рогами из стороны в сторону, ринулся к теплице, сломав при этом прочный забор, как спичку. Никто не успел заметить, как осаждаемые, выскочив из теплицы, оказались на крыше сарая, стоявшего невдалеке.
Иртыш неистовствовал. Разбив вдребезги дверку и далеко отшвырнув рогами цепь, он начал топтать грядки с огурцами. При этом умудрился не повредить ни одной рамы.
Члены коллектива осаждаемых, сидя на крыше сарайчика, при приближении бычка весом в восемьсот килограммов начинали неистово креститься, хотя в бога, очевидно, не верили, так как недавно провели диспут на тему научного атеизма, на котором твёрдо решили, что членам партии категорически не рекомендуется ходить в церковь. Но на диспуте не присутствовал бык Иртыш, а тут вот он, сарайчик хлипкий, не дай, опять, кто не дай? Естественно… не дай бог, этот сарайчик опрокинется, и всё, как говорится, хана.
- Уберите быка! – кричала руководитель партячейки. – Я признаю, что рамы эти с нашей фермы!
Но всё обошлось, Иртыш переусердствовал, он так яростно крутился на грядках, что накрутил на себя огромное количество огуречной ботвы, запутался и, тяжело дыша, свалился на землю. Видя, что бык не может нанести вреда, обе противоборствующие стороны начали зачищать поле боя. Доярки и скотники, воодушевлённые победой, быстро разобрали теплицу и, высоко подняв отвоёванные рамы, торжественно удалились на ферму, где их ждали коровы.
Петр Петрович размотал огуречную ботву с Иртыша, и тот, уставший, не видя цепи и дверки, спокойно и с достоинством последовал за дрожками, на которых, лукаво улыбаясь, восседал ветврач.
Идейный и Производителев, отдышавшись и уняв сердцебиение, помогли Ольге Петровне собрать оставшиеся огурцы, сели в машину и удалились восвояси.
На следующий день Петра Петровича пригласил к себе в кабинет директор совхоза Медведев.
- Ну что, Пётр Петрович, выкинул ты крендель, никакими зубами не разгрызёшь! Я понимаю, что в принципе ты прав, но против ветра… то есть против партии я пойти не могу, сам понимаешь, без работы останусь. Так что, как говорится, трудовую книжку в зубы - и свободен. Да, Идейный просил передать, он с тобой встречаться не хочет, что кандидатский стаж ты не выдержал, поэтому исключен из этих самых кандидатов.
Вот так закончилась эпопея с общественно-политической деятельностью Петра Петровича Неугомонного…
Событие четвёртое
Профсоюзники - тоже люди
Прощание
1
На следующий день все описываемые в первом повествовании действующие лица, несколько угнетённые выпитыми спиртными напитками, кто как мог, избавлялись от остаточных явлений действия этих самых так называемых напитков. Глава района Леваков Пётр Геннадьевич, ночевал у матушки, она же опять сварила вкусный борщ, и вот он-то, съеденный в объёме полуведёрной кастрюли, помогал Петру Геннадьевичу справиться с этими вредными остаточными явлениями.
Павел Иванович Колотозов выпил десять больших чашек кофе, однако от паршивого настроения не мог избавиться никак.
И лишь одна Варенька, жена Петра Петровича, узнав всю горькую правду о случившемся, налила большую кружку огуречного рассола и, пока её Петенька пил этот божественный напиток, сочувственно гладила его по взлохмаченной голове и нежно шептала на ухо:
- Ничего, друг мой, мы с тобой нигде не пропадём, я за тобой хоть на край света!..
И то ли рассол, то ли сказанные слова любимой жены, благотворно подействовали на одурманенную вчерашним самогоном голову Петра, она просветлела, сердце стало биться ровно, и он почувствовал, что с такой женой ему и правда море по колено.
Петр Петрович допил рассол, нежно поцеловал Вареньку и окрылённый её словами, уверенно двинулся в контору птицефабрики, чтобы получить расчет и проститься с товарищами, по теперь уже прошлой, работе. На конный двор он решил пока не заходить, подумал: «Пока получаю расчёт, перегар может и выветрится».
Прежде всего, он зашел в кабинет директора Колотозова Павла Ивановича, тот сидел угрюмый, но пре виде Петра Петровича, лицо его несколько просветлело, а вот в глаза своего зама, чувствуя свою вину, он посмотреть несмел. Но как то так само по себе случилось, постепенно разговорились, как в прежние времена и стало ясно, что всё произошло по стечению не предвиденных обстоятельств. Пока шли прощальные переговоры, секретарша оформила все необходимые документы для перевода на другую работу ветеринарному врачу Неугомонному Петру Петровичу. И вручая их, сочувственно вдохнула, то ли она жалела, а может, как и птичницы, в тайне любила его, что, в общем - то, почти одно и то же, нам это не известно, да и не обязательно знать.
На прощанье директор наговорил массу добрых слов своему бывшему заместителю, что убедило Петра Петровича поверить в то, что он действительно был дорог Колотозову, так как тот, ещё ни когда и ни кому не говорил столько лестных слов. В конце разговора Павел Иванович позвал своего шофёра и наказал отвести Неугомонного до пункта нового назначения. Но тут, растроганный таким обращением Петр Петрович, понял, что в эту минуту ему не в чём отказа не будет, попросил:
- Павел Иванович, а можно я для поездки возьму мерина Рыжку ?
Обрадованный тем, что хоть что то может сделать доброго на прощание для своего, как оказалось, любимого заместителя, Колотозов с радостью выпалил:
- Конечно, если хочешь, можешь вообще оставить его себе, пусть это будет тебе премия за хорошую работу.
Уважаемые читатели Вы бы видели, как обрадовался этот самый мерин Рыжка, каким то чутьём догадавшийся, что разлука с другом откладывается на неопределённое время, глаза его сияли, он, простив запах перегара, облизал своим шершавым языком лицо Петра, для него он был просто Пётр без всяких отчеств и званий.
Событие третье
Любовь к научному коммунизму
1
Пётр Петрович запряг Рыжку в дроги и двинулся к новому месту назначения. День был солнечный и, несмотря на плохое настроение Петра, прекрасный. Слушая ровный цокот копыт, пригревшись на солнышке, Пётр постепенно успокоился, и мысли о прошлом потекли широкой рекой.
Почему в любом учебном заведении либо на службе ему обязательно навязывали общественные поручения? То ли потому, что он был довольно общителен и быстро находил ответы на многие вопросы. То ли лицо у него было такое, что доверием его невозможно было обойти, то ли и то и другое вместе взятое. Ну, в общем, не суть важно, а выполнять поручения было нужно, и он выполнял их по-своему, иногда вразрез с мнением руководства.
В шестом классе его избрали на совете пионерского отряда редактором стенной газеты, так как он неплохо рисовал. И в первом же номере нарисовал Ирочку Иванову. На одной карикатуре с большими ушами, примкнутыми к замочной скважине, на другой с длинным языком, которым она на ухо доносила очередную кляузу классной руководительнице, а поскольку классной руководительницей была её мать, Петю Неугомонного понизили в должности, он стал простым членом редколлегии.
В ветеринарном институте его неожиданно избрали старостой общежития. Хотя он был лишь второкурсником. И, как ни странно, он нашел общий язык со всеми, и в общаге был порядок. Неприятности начались позже, когда Петр Петрович приступил к трудовой деятельности, то есть был назначен ветеринарным врачом фермы № 2 совхоза «Бессеребряного» села Орловки Чудовского района.
Надо сказать, распределение в данное село ему не понравилось сразу, и не потому, что везде была непролазная грязь, и даже не потому, что ферма была заражена бруцеллёзом, а по двум другим причинам. Первая: единственным развлечением в селе (не считая деревянного полуразвалившегося клуба) была пьянка. В праздничные дни скотники и доярки, загуляв, по два-три дня не выходили на работу, и тогда приходилось коров кормить вдвоем с бригадиром, а когда выходили на работу доярки и скотники, в запой уходил бригадир, и тогда приходилось уже работать за него.
Вторая причина – это конкуренты. Их было двое: санитар Берегуля Афанасий Семёнович, он закончил, видимо, ещё до революции месячные курсы коновалов и считал себя докой в ветеринарном деле. И Анна Филипповна Бенедиктова, она имела уже более устойчивую квалификацию, окончила полугодовые курсы санитаров.
И бог бы с ними, санитары, они, конечно, необходимы, но дело в том, что между ними и Петром велись жестокие битвы за оказание помощи животным частного сектора.
Лечение проводилось соответственно знаниям и опыту. И получалось так, что после многих лечебных мероприятий все прибегали к Петру Петровичу, и ему потом приходилось долго лечить этих животных. Но что самое странное, так это упорная тупость местного населения, люди почему-то сразу не обращались к ветврачу, а бежали к нему лишь доведённые до отчаяния горе-лекарями. И в конце концов ему это надоело. После очередной неудачной операции, проведённой Афанасием Семёновичем, Пётр Петрович на вызов не пошел, и животное отдало, не знаю кому, но отдало душу.
Петра Петровича за этот случай начальство пожурило слегка, но, в общем, поступок признало правильным. А население с тех пор кроме как Петра Петровича никого признавать не хотело, даже если это был самый главный ветврач района. А что же конкуренты? А они, потеряв спрос на свою деятельность, забыв распри между собой, объединились и начали вынашивать идеи мщения новому «светилу» ветеринарного дела.
2
Но первые неурядицы, понизившие авторитет Петра Петровича, всё-таки были не от санитаров. Подвела общественная деятельность. Как только он приступил к выполнению ветеринарных обязанностей, его немедленно пригласил к себе парторг совхоза «Бессеребряного» Идейный Владимир Васильевич и задал несколько классических партийных вопросов:
- Товарищ Неугомонный, вы, надеюсь, член Ленинского комсомола?
- Да, – гордо ответил Пётр Петрович, он внимательно и с большим удовольствием изучал в институте научный коммунизм и беззаветно верил в светлое будущее. Почувствовав решимость собеседника бороться до победного конца за идеалы коммунизма, парторг облегченно вздохнул. Сама по себе фамилия Идейный предполагала зарождение огромного количества идей в его голове, но, к сожалению, он вынашивал лишь одну, до предела плоскую, и вытекала она из того, что он никак не мог найти человека, который бы возглавил комсомольскую ячейку фермы № 2 села Орловка. А тут вот он - готовый вожак передового отряда молодёжи.
- Вы имеете намерение вступить в ряды Коммунистической партии? – был поставлен ребром следующий вопрос.
- Несомненно, давно мечтаю! – горячо воскликнул любитель научного коммунизма.
- Вот и хорошо, – обрадовался Владимир Васильевич, он всё больше проникался доверием к этому будущему коммунисту. – Вот тебе бумага и ручка, пиши заявление в кандидаты.
Он тут же пригласил присутствующих в конторе коммунистов, и они единогласно проголосовали за нового кандидата в их ряды.
- Поздравляю вас, товарищ Неугомонный! - торжественно произнёс он. – Но должен вам сразу сказать, что быть кандидатом - это не только почётное право, но и обязанность, связанная с воспитанием членов и укреплением веры в идею коммунизма.
- Я готов! – вскочив со стула, отчеканил вновь испечённый кандидат.
- Да ты сядь, – перешёл на «ты» парторг. – Начни с такого поручения: на ферме № 2, где ты работаешь, давно нет комсомольского вожака, вот и возглавишь передовой отряд будущих коммунистов, это и будет твоя кандидатская работа.
- Спасибо за доверие, товарищ Идейный! – обрадованно воскликнул Пётр, пока он ещё не догадывался, что натуральные борцы за идею коммунизма не совсем такие, о которых написано в учебнике «Научный коммунизм»
- Да, вот ещё что, там твои две комсомолки тоже являются кандидатами в члены партии, ты присмотрись к ним, помоги выйти в передовики производства. Их фамилии Окунева и Ершова, обе - доярки.
- Хорошо, – коротко ответил Неугомонный и, воодушевлённый, двинулся на ферму.
Комсомольская ячейка села Орловка состояла из пяти комсомольцев: трое из них были трактористами и постоянно находились в поле, поэтому приходилось рано утром перехватывать их по дороге на работу, чтобы пронизать идеями светлого будущего. Но то ли от того, что они не успевали отмыться от мазута, накрепко въевшегося в их головы, то ли от шума в ушах, который навсегда поселился там от рёва трактора, по их равнодушным лицам было видно, что проникновения идеями в их мозговом аппарате не происходит. Но просвечивалась на их лицах озабоченность другим, а именно тем, что если они займутся обдумыванием идей и не будут выезжать в поле, то строители коммунизма просто останутся без хлеба. А они, трактористы эти, твёрдо знали с детства, что ХЛЕБ всему голова. Петр Петрович и сам был трудяга, спал со штанами в руках, чуть что не так, он уже на ферме либо оказывает помощь частному владельцу.
Первое знакомство с Окуневой и Ершовой посеяло массу сомнений в том, что ему удастся сделать из них не только передовых доярок, но и подтянуть показатели их труда хотя бы к среднему результату. Петр Петрович судил о людях, обслуживающих скот, не по их внешним данным, а по состоянию скота, на то он и ветеринар.
Так вот, группа коров, обслуживаемая Окуневой, отличалась сильной истощённостью организма, несмотря на то, что все коровы в коровнике получали одинаковые корма.
Группа же коров Ершовой отличалась своей неумытостью, то есть с головы до копыт они были грязные. И в то же время напротив группы её коров было вывешено множество вымпелов: «Победителю в однодневном соревновании», «Ударнику по ударному доению коров», «Лучшему из лучших» и т. д. и т. п.
Своими сомнениями Пётр решил поделиться с бригадиром, который, к счастью, из-за отсутствия праздников был трезв и находился там, где и должен был находиться, в бригадном домике при ферме, строго озирая вверенное ему стадо крупного рогатого скота в окно.
- Василий Афанасьевич, - сказал Пётр, – а не соизволишь ли ты объяснить мне вот эти, не соответствующие правильному содержанию скота, моменты?
На что бригадир, понизив голос и оглядевшись вокруг, ответил:
- Поясню, конечно, с превеликой готовностью, сам весь извёлся по этому поводу. У Окуневой коровы худые потому, что она три раза в день таскает домой по десять килограммов комбикорма.
- Так а ты что же, ничего не говоришь ей?
- Попробуй скажи, она тут же бежит жаловаться парторгу на то, что её кандидатские права нарушаются.
- А почему грязные коровы у Ершовой?
- А когда ж ей мыть их? Председатель профкома Производителев каждый обеденный перерыв и каждый вечер привозит новые вымпела, и ей приходится их завоёвывать.
Петр с большим недоверием отнёсся к словам бригадира, потому что научный коммунизм иначе освещал поведение кандидата в партию, и поэтому решил проверить всё сам.
В обед, когда доярки двинулись домой, Пётр пошёл вместе с Окуневой, благо им было по пути. Со стороны печени у Окуневой выпирала больших размеров опухоль.
«Никак цирроз, – сочувственно подумал ветврач, – и плечи-то как перекосило, бедная, как же она дояркой работает, а бригадир ещё про неё гадости говорит».
- У тебя печень болит, Окунева?
- Болит проклятущая, – сморщившись, ответила она.
- А что же ты в больницу не обращаешься?
- Так некогда, Петрович, у меня дома три коровы, кто ж комбикорм им будет та… то есть давать.
И вдруг на дороге перед ними возник ухаб. Пётр подхватил Окуневу под руку, чтобы помочь преодолеть его, и потянул на себя. И тут же вскрикнул от ужаса – печень Окуневой гулко шмякнулась на грунт. Сомнения в словах бригадира по отношению к данной персоне рухнули, на дороге лежал увесистый мешок комбикорма. Петр плюнул под ноги кандидатки и быстро зашагал в сторону дома Ершовой.Там он обнаружил «Газик» профсоюзного лидера Производителева. В окно было видно, как он широко ходит по избе из угла в угол, размахивая новым вымпелом перед Ершовой, доказывая, видимо, как трудно было уговорить профком на вручение ей очередной награды. Походив некоторое время и осознав, что в ходьбе не может убедить Ершову в том, в чём хотел убедить, он швырнул её на кровать и улёгся рядом, видимо, посчитал, что в таком положении легче будет доказать свою правоту. Но расстроенный Петр Петрович не стал дожидаться конца диспута, плюнул ещё раз и твёрдо решил, что не позволит извратить постулаты научного коммунизма. Решил, что он изведёт негативные явления в своей комсомольской ячейке, и стал ожидать очередного партийного собрания, на котором Окуневу и Ершову будут принимать в партию.
На собрании он, разволновавшись, сбивчиво стал рассказывать и про печень, и про комбикорм, и про Производителева, который метался по избе и затем падал на койку. (Уважаемый читатель, не забудь, он ведь в первый раз выступал на партийном собрании). Эффект был ошеломляющий. Слово взяла доярка Зубова, коммунистка с большим стажем:
- Да как ты смеешь, щенок, позорить нашу партийную организацию! – шипела, как змея, она. – И кто тебе разрешил заглядывать в чужие окна? Подумаешь, председатель профкома прилег на кровать, а может, он устал махать вымпелом перед Ершовой и прилёг. А может, ему плохо стало, и она ему оказывала первую помощь. Попробуй-ка потаскайся по совхозу с этими вымпелами! Поневоле рухнешь, – свирепствовала со знанием дела Зубова, будто сама всю жизнь бегала по ферме с вымпелами.
Вторым выступил конюх Бурков, родной дядя Производителева:
- Ишь, какия витинары пошли, печень от мешка с комбикормом отличить не могут! Гнать его в таком случае из совхоза надо, едри его пень! У человека печень вздуло до невозможности, а он со своим комбикормом пристаёт, не иначе самогону надрался.
- Я не пью, – попытался оправдаться Пётр.
- Ну, тады тебе совсем оправданиев нет, - не унимался Бурков.
В итоге решили, что гнать его рано, дали на первый раз устный выговор, чтобы отличал действительность от учебника. На прощанье парторг Идейный предупредил:
- Если ты, Неугомонный, будешь и дальше так себя вести, кандидатский стаж не пройдёшь!
И все же доброе зерно в этом деле тоже родилось, трактористы-комсомольцы поняли, что Пётр настоящий мужик, и стали сами его перехватывать по утрам на дороге. Окунева стала таскать комбикорм только один раз, в обед, и её коровы быстро поправились, а Ершова помыла, наконец, своих животных и вышла замуж за Производителева (а куда ему было деваться после такого скандала), и коровы, вымытые до блеска, радостно мычали на их свадьбе. Все вымпела молодожёны унесли к себе домой, и диспуты проводили уже мирно, не швыряя друг друга на койку.
3
И вот, воодушевлённые тем, что их основной конкурент потерпел фиаско на комсомольском поприще, Берегуля и Бенедиктова решили его добить.
Петр Петрович в то время не пил ещё спиртных напитков, мало того, он презирал тех, кто чересчур увлекался этим гадким, по его разумению, делом. Берегуля и решил разыграть эту карту.
Однажды Пётр Петрович оказывал помощь корове в отёле. А я уже выше упоминал, что ферма была поражена бруцеллёзом. И, естественно, ветврач, соблюдая все санитарные нормы, работал в перчатках. Афанасий Семёнович оказывал ему посильную помощь. И вот когда телёночек увидел белый свет, санитар порвал снятую с руки перчатку Петра и истошно завопил:
- Ну, всё, Петрович, если ты сейчас не произведёшь обеззараживание организма, обязательно заболеешь бруцеллёзом!
- Это почему? – заволновался ветврач, и как тут было не волноваться, уж кому, как не врачу, знать о последствиях этой заразы.
- Как почему? Ты же в дырявой перчатке работал! – И показал порванную перчатку.
Неугомонный от неожиданности забыл, что он всегда тщательно проверяет перед работой средства защиты и что перчатка точно была целая, тревожно спросил:
- Что же теперь делать?
- Выход один, внутреннее обеззараживание, – ликуя в душе, ответил санитар.
- Как это?
- Просто сто пятьдесят грамм этилового спирта внутрь, и тогда уж точно всё будет в норме.
За спиртом далеко ходить было не нужно, его выдавали каждый месяц по двадцати литровой канистре. Бутылка стояла тут же, на кухне в телятнике.
Быстро, пока Неугомонный не одумался, Берегуля набурил две третьих гранёного стакана 96-градусного спирта и преподнёс ветврачу со словами:
- Быстро, промедление смерти подобно!
- Как, прямо вот так и пить? – ещё не хлебнув, уже сморщился Пётр.
- Нет, туды его в ребро, через трубочку! – сердито пошутил санитар.
Пётр никогда не пробовал чистый спирт и лишь примерно догадывался, что это такое. Но сложившаяся ситуация, подогреваемая санитаром, поставила его в безвыходное положение, и он, закрыв глаза и затаив дыхание, опрокинул содержимое стакана в рот. Дыхание спёрло, по горлу как будто кто процарапал большим гвоздём, из глаз полились крупные слёзы. Потом всё возвратилось на свои места, но ноги стали очень слабыми, и Петр присел на край большой квадратной ёмкости, в которой было разведено пойло телятам, смесь комбикорма с молоком и обратом. Затем мимо него медленно поехали стены телятника, санитаров сначала стало двое, а потом появились ещё двое. Стены ехали всё быстрее и быстрее, и, когда их скорость достигла того, что он не мог сосчитать количество санитаров, бежавших вслед за стенами, всеми уважаемый ветеринарный врач с дипломом о высшем образовании, комсомольский вожак Неугомонный Пётр Петрович опрокинулся в ёмкость …
4
Люди, столпившиеся у магазина, на некоторое время прекратив сплетничать, обратили внимание на лошадь, запряженную в сани, на которых скотники возят навоз, но на этот раз на санях не было навоза, а, прислонённый к их передку, восседал ветеринарный врач. И, хотя праздника никакого не было, в его фигуре усматривалась торжественность. Был лёгкий морозец, и замёрзшие молоко с обратом и прилипшие к одежде звёздочки комбикорма напоминали о чужеземном Санта-Клаусе.
Идущий рядом с санями Берегуля, подёргивая вожжи, немедленно разоблачил тайну этого непонятного для простых людей заезда.
- Вот вам и непьющие! - орал он во всё горло. – Не пьют на свои, а на чужие как дорвутся, так, пока в помои не свалятся, не остановишь!
И хотя до дома, где жил Пётр, был прямой путь через переулок, санитар вывез его на главную улицу и хотел ещё повозить по другим, но люди, уважающие Петра, не дали ему этого сделать. Бригадир Василий Афанасьевич отобрал вожжи и пристыдил наглого пройдоху:
- Забыл, как сам свалился в цистерну с патокой!
Он отвез Неугомонного домой и сдал с рук на руки расстроившейся Вареньке.
На другой день Пётр Петрович на работе не появился. Во-первых, опьянение никак не хотело отпускать. Варенька отпаивала его чаем, сварила хороший суп, всё бесполезно. Как только он подымался на ноги, проносившиеся мимо стены опять валили его на постель. Во-вторых, возвращающееся постепенно сознание напоминало, какому позору подверг себя Пётр. «Всё, надо куда-нибудь уезжать», – думал он.
К вечеру пришел бригадир.
- Ну, живой? – с порога радостно загудел он. – А я тебе похмелиться принёс.
При упоминании о спиртном Петра передёрнуло:
- Ну уж нет, больше вообще в рот не возьму. Слышь, Василий Афанасьевич, я хочу уехать отсюда подальше, стыдно-то как, надрался вчера, но ведь иначе было нельзя.
- Да брось ты с отъездом, наоборот тебя в деревне больше уважать будут, а то далёк ты от народа со своими принципами. А что касается вчерашнего, так Берегуля уже всем растрепал, как он тебя обул. Да и не он всё это придумал, а Анна Филипповна, у него на это ума не хватило бы. С ним недавно тоже случай неприятный произошёл, за неделю до твоего приезда к нам. Хочешь, расскажу?
И хоть Петру было не до рассказа, но, чувствуя, что бригадир всячески хочет поддержать его, он согласился.
- Так вот, привезли к нам на ферму пятидесятикубовую цистерну патоки, для повышения надоев у коров. Поставили между коровниками, чтобы скотникам ближе было её брать. На деревне как узнали об этом, все самогонщики по ночам на ферму ринулись, и двух недель не прошло, как патоку почти всю растащили, коровам меньше досталось, чем селянам. Остался в цистерне на дне слой сантиметров на восемьдесят. Иду я как-то утром рано на ферму, подхожу к коровнику и слышу, кто-то, как будто из-под земли, кричит:
- Помогите, спасите!
Перепугался я, не знаю, что делать, вроде не с похмелья был, чудиться ничего не должно было. А всё же страшно, пошел я в коровник, сел в комнате отдыха, а вскоре и доярки со скотниками подошли. И они, вижу, тоже волнуются:
- Василий Афанасьевич, ты ничего не слышал? – спрашивают.
- Слышал, – говорю, а сам думаю: «Слава богу, не одному мне послышалось, а то уж решил, что белая горячка настигла».
Пошли все на двор, слышим крик приглушённый:
- Помогите, погибаю!
Тут пошли разные догадки, один говорит:
- В навозе какой-то дебил тонет.
Обошли все навозные ямы, нигде никого нет. Тут кто-то говорит:
- Неужели кто на водокачку залез да в бак с водой свалился?
Полезли на водокачку, никого, шестом обшарили дно бака, никого. Слезли вниз, встали гурьбой, стоим, а из-под земли:
- Спасите, помогите!
Совсем растерялись, прямо наваждение какое-то. И тут появляется Фрося – лаборантка, а с ней собачонка маленькая, эта собачонка прямиком к цистерне с патокой и давай на неё лаять, бегает кругом и лает.
- Дык вот игде собака закопана! – сказал сторож Митрич.
Ну, кто бы мог подумать, что кого-то нечистая занесет в эту цистерну, да и как в неё попасть? И тут вспомнили, что на её верхней части есть крышка – люк очень узкий, как раз в человеческое туловище. Стало светать, обошли цистерну, стоит лестница. Понятно всё стало. Залезли два скотника наверх и заглянули внутрь, ничего не видно, нашелся фонарик, посветили: стоит человек, весь покрытый патокой, увязший по пояс в ней и рыдает:
- Братцы, – значит, увидел, – спасите, помогите!
Принесли две длинные верёвки, скинули вниз, человек обвязался. Начали тянуть, не тут-то было, засосала патока и не отпускает. Залезли ещё двое, потянули, вроде пошло. Дотянули до люка, дальше не идёт, заглянули, а человек держит в руке ведро с патокой, вцепился и не отпускает, ему говорят:
- Отпусти!
Всё бесполезно. Тогда один из скотников слегка тюкнул его по голове, рука разжалась, и ведро хлюпнулось вниз.
Когда спустили человека на землю, им оказался Афанасий Семёнович Берегуля. Стоит, с него медленно стекает сласть, а он плачет навзрыд. Спрашиваем:
- Теперь-то чего рыдаешь, вытащили ведь?
- Ведро с патокой жалко, выходит, я зря там всю ночь проторчал!
- В общем, полез он за патокой для самогона и сорвался в цистерну, повезло, что её там было мало, а то бы ты и не успел с ним познакомиться, – заключил рассказ Василий Афанасьевич. - Ну, ты похмеляться-то будешь? – спросил он и, когда Пётр отказался, налил себе целый стакан, залпом опрокинул, закусил поданным Варенькой огурцом и направился домой, кинув на прощанье:
- Ну, ты не дури, выходи завтра на работу, тебя люди уважают, всё простят.
5
На другой день Пётр рано утром огородами, чтобы ни с кем не встречаться, двинулся на ферму. Однако вскоре почувствовал, что его кто-то догоняет, деваться некуда, остановился, трактористы-комсомольцы улыбаются, рот до ушей:
- Ну что, Пётр, с крещением тебя! – И, видя, как тот смутился, успокоили: – Да ты не дрейфь, всё нормально, у нас тут и не такое бывает. Вот проведём уборку урожая, тогда уж вместе отметим.
И хотя Неугомонный дал зарок больше в рот не брать спиртного, но за такую поддержку пообещал принять участие в обмывании урожая. К его удивлению, никто на ферме никаких шпилек в его сторону не выбрасывал, и он понял, что местное население если уж не считает такие события нормой, то и претензий никаких к их виновнику предъявлять не собирается.
Однако до директорского кабинета парторг Идейный данный факт донёс, приукрасив его настолько, что, казалось, прощения Неугомонному ни в коем случае не должно быть. Директор Медведев был тертый мужик, сам иногда не прочь выпить, правда, в телячье пойло не падал, но, учитывая его средний возраст, утверждать того, что с ним этого не случится, нельзя. Жизнь, судя по его упитанному лицу, у него завтра не закончится.
- Ну, ну, ты, Идейный, как всегда, приукрасишь, унизишь человека, тому хоть в петлю лезь. Не трогай его, человек старается, молодой, подумаешь, пойло, не в навозную жижу - и то ладно.
- Попомните моё слово, он ещё и не то выкинет, он ещё принесёт урон хозяйству, самое время от него избавиться, – не унимался Идейный, видимо, никак не мог простить Петру его выходку с кандидатами.
И урон действительно был нанесен, только не хозяйству, а опять же партийной организации совхоза. Случилось это через год после телячьего пойла.
Мы вместе с Петром Петровичем в своих воспоминаниях забыли представить тебе, уважаемый читатель, ещё одного персонажа. Это парторг местной партийной ячейки Чигряй Ольга Петровна. Но речь пойдёт не о партийной ячейке, а об огурцах, а именно огурцах в огороде Ольги Петровны. Ты спросишь, уважаемый читатель: «А при чём тут огурцы?», и я, не таясь, отвечаю:
- Да при том, что Ольга Петровна любила огурцы до безумия, она, конечно, любила и партию, но иногда ей казалось, что огурцы она любит больше. В любом их виде: свежие, маринованные, солёные...
А для того, чтобы вовремя огурцы уродились, нужно что? Правильно, иметь теплицу. И Ольга Петровна по совету санитарки Анны Филипповны наняла за литр водки конюха, который привез ей окна из коровника фермы. (Тот, кто работал когда-то на ферме, знает, что на летний период, чтобы их не спёрли, окна изымались и складировались в укромном месте.) И Чигряй, не задумываясь, потому что Анна Филипповна сказала ей, что эти окна лишние и никто искать их не будет, быстро соорудила вместе с мужем теплицу и вставила дверь, которую привез конюх вместе с рамами, на двери была массивная цепь: повесил на неё замок, и ни один тать не проникнет. Огурцы, конечно, уродились на славу, все односельчане завидовали ей.
Видите, как хорошо всё складывалось. До тех пор, пока животноводы не пригнали скот с летних пастбищ, чтобы поставить его в коровники на зимовку. Хватились, а окон нет. И животноводы гурьбой кинулись по селу на поиски. Бегают, шумят, а толку мало. Ну, кто бы посмел искать эти окна во дворе партийного вожака? А Неугомонный вылупил глаза - и прямиком к дому парторга, глядь – теплица. И вроде ещё что-то очень знакомое. Присмотрелся – окна! Вот они, собственной персоной, выстроились в ряд и прикидываются теплицей! Ветврач через забор - и к рамам. Тут Ольга Петровна его заметила и кричит:
- Ах ты, ворюга, куда полез?!
- Это ещё надо разобраться, кто ворюга! – кричит в ответ Пётр.
Дальше - больше, Чигряй никак не признаёт, что окна с фермы, да и как признать, позор-то сразу ляжет на местную партячейку, надо же, вожак нечист на руку! Кто-то позвонил Идейному, тот захватил профорга Производителева (как будет видно дальше, зря) и во весь опор - в Орловку. Там столпотворение.
- Опять ты! – ехидно прошипел Идейный. – Проваливай отсюда! - Как видно, он уже был в курсе случившегося. - Ты чего прицепился к беззащитной женщине? Видишь, эти рамы не с фермы, они покрашены в разные цвета.
«Уже и до фермы успел доехать», – подумал Пётр, а вслух сказал:
– Покрасить можно в любой цвет, а другой фермы за тридцать километров не сыщешь.
- Отцепись, видишь, они на два миллиметра шире, чем на ферме, – не сдавал своих партийных позиций Идейный.
- Хорошо, давай будем мерить, – не унимался и Пётр.
- Товарищи, да он опять пьян! – выдал весомый аргумент Идейный.
И хоть все присутствующие давно поняли, что рамы с фермы, и понимали, что Неугомонный не пьян, но разве против плотных рядов партии попрёшь?
- Ладно, Пётр, пойдём делать новые рамы, – позвал бригадир Василий Афанасьевич, - плетью обуха не перешибёшь!
Но в это время к месту событий стали подтягиваться работники фермы, которые бродили по селу в поисках пропавших окон. Они, конечно, уважали партию и её лидеров, но очень не хотели, чтобы их любимые коровы болели маститом, поэтому, не вступая в переговоры, решительно двинулись к теплице, чтобы проникнуть внутрь и, разобрав её, вернуть рамы на исходные рубежи.
Но и представители партийного аппарата были не лыком шиты, они стремительно метнулись внутрь теплицы, и Производителев накрепко завязал дверь висевшей на ней цепью. Если бы это сделал кто-нибудь другой, возможно, осаждённые и удержали бы свои позиции, но, увидев Производителева с цепью в руках, Пётр соединил в уме эти два понятия …
- Это же цепь и дверка из клетки быка-производителя Иртыша с нашей фермы! – вспыхнуло в сознании ветврача. - Хорошо, я вам сейчас докажу, кто прав, – бросил он и устремился на ферму.
Уж кому, как не ему, было знать, какая дверка и цепь в клетке Иртыша. Бык никого кроме Петра не подпускал к себе. Ветврач кормил его комбикормом и витаминами и следил за его санитарным содержанием. И Пётр знал, как бык ненавидит эту цепь, которая ограничивает его свободу, именно этим он и хотел выиграть неравный бой с парторганизацией.
Добежав до фермы, Неугомонный быстро запряг коня, насыпал в ведро комбикорма, поставил его на дрожки и вывел Иртыша. Свирепый великан очень любил комбикорм и поэтому смиренно последовал за дрожками.
Осада теплицы безуспешно продолжалась, когда Неугомонный, сопровождаемый быком, достиг, наконец, поля боя местного значения. Люди при виде быка быстро ретировались на безопасное расстояние. Пётр снял ведро с дрожек и закрепил его на заборе так, чтобы Иртыш, поедая комбикорм, мог увидеть теплицу. Народ замер в ожидании ужасных событий, осаждаемые, почувствовав недоброе, заволновались. Но ничего не происходило, бык, дорвавшись, до желанной пищи, пожирал её, не подымая головы. Время шло, и работники фермы, удручённые поражением, начинали было расходиться, а осаждаемые осмелели и начали кидать в адрес Петра обидные реплики.
Докушав наконец-то комбикорм, Иртыш медленно поднял голову и посмотрел в сторону теплицы, так просто посмотрел, безо всякого умысла. И тут его взгляд упал на ненавистную цепь и столько же нелюбимую дверку. Ноздри его расширились, глаза налились кровью, и он, как танк стволом, поводив рогами из стороны в сторону, ринулся к теплице, сломав при этом прочный забор, как спичку. Никто не успел заметить, как осаждаемые, выскочив из теплицы, оказались на крыше сарая, стоявшего невдалеке.
Иртыш неистовствовал. Разбив вдребезги дверку и далеко отшвырнув рогами цепь, он начал топтать грядки с огурцами. При этом умудрился не повредить ни одной рамы.
Члены коллектива осаждаемых, сидя на крыше сарайчика, при приближении бычка весом в восемьсот килограммов начинали неистово креститься, хотя в бога, очевидно, не верили, так как недавно провели диспут на тему научного атеизма, на котором твёрдо решили, что членам партии категорически не рекомендуется ходить в церковь. Но на диспуте не присутствовал бык Иртыш, а тут вот он, сарайчик хлипкий, не дай, опять, кто не дай? Естественно… не дай бог, этот сарайчик опрокинется, и всё, как говорится, хана.
- Уберите быка! – кричала руководитель партячейки. – Я признаю, что рамы эти с нашей фермы!
Но всё обошлось, Иртыш переусердствовал, он так яростно крутился на грядках, что накрутил на себя огромное количество огуречной ботвы, запутался и, тяжело дыша, свалился на землю. Видя, что бык не может нанести вреда, обе противоборствующие стороны начали зачищать поле боя. Доярки и скотники, воодушевлённые победой, быстро разобрали теплицу и, высоко подняв отвоёванные рамы, торжественно удалились на ферму, где их ждали коровы.
Петр Петрович размотал огуречную ботву с Иртыша, и тот, уставший, не видя цепи и дверки, спокойно и с достоинством последовал за дрожками, на которых, лукаво улыбаясь, восседал ветврач.
Идейный и Производителев, отдышавшись и уняв сердцебиение, помогли Ольге Петровне собрать оставшиеся огурцы, сели в машину и удалились восвояси.
На следующий день Петра Петровича пригласил к себе в кабинет директор совхоза Медведев.
- Ну что, Пётр Петрович, выкинул ты крендель, никакими зубами не разгрызёшь! Я понимаю, что в принципе ты прав, но против ветра… то есть против партии я пойти не могу, сам понимаешь, без работы останусь. Так что, как говорится, трудовую книжку в зубы - и свободен. Да, Идейный просил передать, он с тобой встречаться не хочет, что кандидатский стаж ты не выдержал, поэтому исключен из этих самых кандидатов.
Вот так закончилась эпопея с общественно-политической деятельностью Петра Петровича Неугомонного…
Событие четвёртое
Профсоюзники - тоже люди