8
А страну лихорадило...
Правительство пыталось приспособить экономику СССР к мировым тенденциям. Но ничего хорошего из этого не получалось. Плановый социализм порождал все больше проблем, вместо намеченного ускорения большинство советских предприятий или «тормозило», или вообще останавливалось. Чтобы хоть как-то выживать, заводы и фабрики перешли на натуральный обмен товарами. Зарплату то и дело задерживали. В моду вошло слово «бартер».
Особенно болезненными были сбои с продуктами питания и ширпотребом. У магазинов с пустыми прилавками стали привычными длинные очереди. Если что-то попадало в продажу, покупатели буквально сметали любой товар. На продукты и спиртное ввели талоны. На водку, например, давали два талона в месяц на одного взрослого. Впрочем, умеренно пьющим, как мы определяли свои потребности, хватало.
Народ в открытую костерил партию и правительство, система трещала по всем швам.
Нам и нашим семьям в этот период помогали выжить постоянные командировки в сельскую местность. Там нам удавалось купить то поросячий бок или говяжью лодыжку, то банку меда или молока, продукцию птицефабрики или овощеводческого совхоза.
В эти поездки Евгений всегда брал с собой огромный рюкзак. Вскоре об этом тряпичном, мышиного цвета чуде Красносельского начали слагать легенды. В необъятном рюкзаке, казалось, умещалось все, что требуется человеку в любое время года: куртки, ботинки, валенки, чашки, ложки.
Этот рюкзак часто выручал нас в дороге. Если хотели есть, Женька откапывал в нем кусок сала и булку черного хлеба. А при особом желании – и заветную полулитровую емкость с крепким напитком. Сюда же он складывал весь свой натуральный улов, который удавалось получить в очередной поездке. Так что этот рюкзак, как правило, занимал едва ли не половину багажника нашей машины. Зато семья с тремя детьми в нелегкое время чувствовала его постоянную заботу.
Вообще, 1991 год для нас под завязку был заполнен событиями, работой, сильными эмоциями и разочарованиями.
В центральной прессе все разговоры были о том, что дальше так жить нельзя, что хочется жить по-другому. На окраинах страны полыхали кровавые конфликты. В ряде республик начали делать все, чтобы выйти из состава СССР.
17 марта 1991 года в референдуме «О сохранении СССР как обновленной федерации равноправных суверенных республик» приняли участие 149 миллионов жителей страны. И большинство сказали союзу «да». Мы с Красносельским проголосовали так же. Посвятили референдуму несколько программ АИКа. И пусть в Армении, Грузии, Латвии, Литве, Эстонии и Молдавии проголосовали по-другому, все равно не верилось, что после столь определенного волеизъявления людей страна развалится, разбежится «по своим квартирам».
В этой связи вспоминается еще несколько наших с Евгением командировок того неспокойного 1991 года. Кстати, некоторые из тех поездок позже стали сюжетами моих литературных новелл. Имена героев в них, конечно, изменены, но легко узнаваемы. Один из таких рассказов называется «Глубинка» – о том, как мы побывали в Риге.
9
Поездку в Латвию в мае 1991 года организовал начальник управления культуры Кемеровского облисполкома Владимир Иванович Бедин. Каким-то образом ему удалось организовать Дни культуры Кузбасса в Латвии. Собрали большую делегацию. В ее официальную часть вошли директор Театра оперетты Кузбасса Владимир Юдельсон, председатель областной организации Союза театральных деятелей, актер Кемеровского драмтеатра Аркадий Дахненко. Была большая ватага: юные артисты новокузнецкого театра детского творчества «Юность» во главе со своим руководителем Олегом Павловцом, а также целая группа кузбасских предпринимателей, которые сначала ехали отдельно от нас.
До Москвы мы долетели самолетом и там соединились со всей остальной делегацией, сев на поезд Москва – Рига.
Для меня до сих пор загадка: почему Бедин в качестве ТВ-журналистов пригласил нас с Евгением, а не бригаду областного гостелевидения? Сам он сказал, что ему виднее. К тому же Владимир Иванович наобещал нам встречи и интервью: с министром культуры Латвии – своим другом Раймондом Паулсом, с народной артисткой СССР Вией Артмане, с вдовой писателя Валентина Пикуля. И много чего еще, что сами нароем. У нас слюнки текли от предвкушения.
Первые признаки развала СССР мы увидели еще в поезде. Под утро нас разбудил внезапно зажегшийся в купе яркий свет. Дверь резко открылась, и вошел высокий молодой человек в незнакомой темной форме с большим фонарем в руке. Мы подскочили на полках, а он – строгий, светловолосый, с холодными глазами – приказал с характерным прибалтийским акцентом:
– Приготовьте документы для проверки!
Спрашиваем его: «Что это? Зачем?»
– Вы пересекаете государственную границу Республики Латвия! – отчеканил ночной гость. – Приготовьте документы, или придется пройти для выяснения личности...
А ведь мы не выехали за пределы СССР! Но кому же охота «пройти для выяснения»? Достали паспорта. Проверяющий неторопливо открывал наши документы, долго и придирчиво рассматривал, потом беспардонно направлял фонарик в лицо хозяина паспорта, сравнивая фото с оригиналом.
– А какая станция? – спросил Евгений, чтобы хоть как-то разрядить возникшее напряжение.
Проверяющий направил на него фонарь.
– Зилупе будет, – ответил, делая ударение на первом слоге названия.
– А можно еще спросить? – не унимался Красносельский. – Какая в Латвии сейчас валюта? Ну, то есть какие деньги в магазине принимают?
– А у вас с собой какая валюта?
– У нас советские рубли...
– Рубли принимают, – кивнул проверяющий. – Есть еще латы – это наша национальная валюта. – на слове «наша» он сделал ударение.
Вот как...
Второй «звоночек» прозвенел следующей ночью.
Приехали в Ригу, разместились в гостинице «Латвия», и встретили нас вроде бы доброжелательно. Мы собрались в нашем номере на семнадцатом этаже, хорошо посидели, отметили приезд. Евгений с Аркадием Дахненко, соревнуясь, травили журналистские и театральные байки. Все любовались из окна красивым видом рижских крыш. А потом решили погулять по городу. И никого не смутило, что уже второй час ночи.
Идем – куртки нараспашку – по ночному городу, пахнущему речной свежестью близкой Даугавы. Общаемся в полный голос. Рассматриваем аккуратные улочки центра, вымощенные булыжником. Обсуждаем, что ночным улицам не хватает света тускловатых фонарей. Вышли на площадь к Домскому собору. Бедин с Юдельсоном рассказывают про Ригу. Первый здесь часто бывал, у второго близкие родственники до 1940 года имели в собственности неплохую недвижимость.
Вдруг слышим властный окрик:
– Вы что, с ума сошли?!
Стоят двое военных в советской форме: невысокий, кряжистый полковник и худой, высокий, с погонами подполковника.
– А что такого мы делаем? – заерепенился Евгений. – Никого не трогаем! Ходим себе, смотрим, обсуждаем.
– Вот именно, обсуждаете! – соглашается полковник. – Вы же говорите по-русски. Разве не знаете, что сейчас небезопасно в Латвии говорить на русском, да еще так громко, ночью? Вам местные головы открутят, шлепнут, и никто не найдет!
Это оказались замкомандира рижского гарнизона советских войск Прибалтийского военного округа и его помощник. Возвращаются со службы домой. Рассказывают нам, что здесь сейчас много злых на Советский Союз. Что у себя в гарнизоне они увольнения в город отменили. Офицеры ходят с работы домой по двое-трое. «И вот с этим, – показывает полковник на висящую на ремне кобуру. – Вот до чего дошло после зимних событий!»
Мы, конечно, струхнули. Рассказали, зачем приехали. Далека, оказывается, Сибирь от местных проблем. Попросили проводить до гостиницы. И пока шли, военные поведали, как год назад Латвия объявила о независимости, а Москва, похоже, так ничего и не поняла. Их гарнизон в Риге оставили, но никаких указаний из столицы не дают: какой у наших военных теперь статус, как себя вести с местными властями...
– А мы перед поездкой в МИД обращались. Нас уверили: езжайте, там все нормально, – удивляется Бедин.
– Как же! Нас здесь иначе как оккупантами не называют! – докладывают военные. – В прошлом году в Латвии создали параллельное правительство, декларацию о независимости приняли. И получилось двое-властие: они свои структуры назначили, и советские органы тут тоже продолжают действовать. МВД Латвии подчиняется новому руководству, а вот рижский ОМОН сохранил лояльность Советскому Союзу. Из штаба Прибалтийского военного округа гарнизону твердят одно: не вмешивайтесь. А Верховный Совет РСФСР во главе с Ельциным сделал вместе с Латвией заявление: признаем, дескать, государственный суверенитет друг друга, готовы оказать конкретную помощь в случае необходимости. Какой там референдум о сохранении СССР?! Страна разваливается на глазах...
Несмотря на поздний час, военные зашли к нам в номер, и Красносельский уговорил их на небольшое интервью. Я снимал на видеокамеру.
Свой спектакль «Питер Пэн» новокузнецкие дети играли при битком набитом зале Русского театра имени Михаила Чехова, что на улице Калькю (по-русски – Известковая). Все ряды заняты, в проходах наставили стульев, но все равно всем желающим мест не хватило, люди стояли вдоль стен. Нам с Евгением достался один стул на двоих. И мы по очереди снимали фрагменты постановки, рукоплещущий зал, крупным планом – радостные лица.
Зрители были самые разные. Одни разодеты в строгие костюмы и платья по моде, другие в демократичных свитерах и джинсах. Было немало детей. И все активно сопереживали сценическому действу.
На выходе из театра нас окликнула немолодая женщина, которая сидела за столом под вывеской «Вахтер».
– Вы откуда будете, голубчики?
– Из Сибири, – с охотой ответил Евгений. – Вот со спектаклем к вам в гости приехали.
– Хорошо, молодцы, – кивает вахтерша. – Нас тут Москва совсем забыла. От местных только и слышим: «Захватчики!» А ведь я здесь родилась... Говорят, что и театр наш закроют, – чуть не шепотом сообщает. (Слава богу, театр жив до сих пор.)
Вечером спрашиваем Бедина: как удалось полный зал собрать? Тут наверняка большая реклама потребовалась!
– Вот именно, – ответил довольный Владимир Иванович. – А все Раймонд!
И показал пачку газет, некоторые пестрели непривычными заголовками на латышском языке. Паулс дал команду местной прессе опубликовать объявление. Да еще радио подключил. Молодец!
Потом Владимир Иванович договорился, и у нас получилось побывать в Минкульте Латвии.
Помню, мы с Женькой вошли следом за ним в просторный светлый кабинет, в дальнем углу которого за широким столом сидел человек и что-то писал. Раймонд Паулс! В другом углу стоял черный рояль. На вид министр выглядел моложе своих лет. Невысокий, плотный, в строгом костюме темно-серого цвета, волосы аккуратно уложены. Он пожал нам руки и с приятным акцентом, чуть замедленно произнес: «Готов ответить на ваши вопросы».
Мы с Евгением заранее договорились: я снимаю, он ведет беседу. Усадили министра так, чтобы он был напротив объектива.
– Можно узнать, где вы это показывать будете? – спросил Паулс, прежде чем Красносельский успел задать ему первый вопрос.
– Только у себя в области, по местному телевидению, – заверили мы.
– Тогда спрашивайте. Только о политике не хотелось бы...
Первые вопросы Евгения были традиционными: где родился, когда начал заниматься музыкой? Паулс отвечал охотно, чувствовалось, что он уже не раз рассказывал свою историю. Вспоминал детство, юность, учебу.
– Известность пришла ко мне, когда Лариса Мондрус спела русский вариант моей песни «Синий лен» (имя певицы он произнес на латышский манер: «Ларыса»).
Потом Раймонд Паулс сочинял для кино: к фильмам «Три плюс два», «Долгая дорога в дюнах». В семидесятых уже больше в Москве работал – с Ротару, Леонтьевым, Гнатюком, Лаймой, Пугачевой... В середине восьмидесятых именно по его инициативе появился конкурс молодых исполнителей «Юрмала».
Министр разговорился, и Красносельский совсем не пытался ему «помочь». Женька умел уловить это настроение в разговоре с собеседником, когда надо только кивать и поддакивать. Не лез с уточнениями, не напирал на человека, как это теперь принято в тележурналистике.
А вот когда Паулс высказался, Красносельский принялся его расспрашивать. О работе, о сегодняшней должности, о недавнем 55-летии. О том, как рождается музыка.
– Я к сочинительству отношусь с легкостью. Подхожу к роялю, наигрываю, импровизирую и нащупываю определенную тему. Это у меня с молодости, когда увлекался джазом. По нотам играть не люблю.
А Красносельский его понемногу к политике подводит, это же важно!
– Благодаря вашей заботе артисты Латвии получают поддержку. Помнят ли они, чем вам обязаны?
– Чепуха это все, – засмущался министр. – Мне от них ничего не надо. Хотя стараюсь в нашей сегодняшней сложной ситуации защитить своих коллег – работников культуры.
Красносельский:
– Раймонд Паулс, наверное, всегда будет любимым композитором Советского Союза. Две премии Ленинского комсомола, народный артист СССР и Латвийской ССР. Не возникает ли у вас порой ностальгии?
– Я всегда о советском говорю с уважением, – ответил Паулс. – Я исколесил весь СССР. И везде принимали хорошо! Мне нет никакого дела до рассуждений, какая там система. Для меня все это на втором плане. Я так понимаю, национальная или политическая ограниченность не пойдет на пользу ни латышской культуре, ни народу нашей республики. Я прошел через огонь, воду и медные трубы. Поэтому в рамках политических обстоятельств веду себя прежде всего как порядочный человек. И стараюсь не делать того, что бы мне претило...
А потом как начал нахваливать:
– Ленинград – колыбель латышской культуры! Из него вся наша консерватория вышла: в Санкт-Петербурге учился Язеп Витолс – композитор, музыкальный педагог, основатель нашей национальной оперы и Латвийской консерватории. Там жил, работал и писал гимн Латвии композитор Карлис Бауманис...
Тут Евгений и подловил его на эмоции. Примерно так:
– Раймонд Вольдемарович, можно представить, сколько у вас работы! Остается время для музыки?
– Очень мало. Но я все равно сочиняю, выступаю, стараюсь выкраивать для этого время.
– А все-таки есть у вас мелодия для души?
– Наверное, это мелодия из фильма «Долгая дорога в дюнах».
– А сможете прямо сейчас что-нибудь сыграть?
И что вы думаете? Паулс отвечает:
– Для вас – можно.
Встал, снял пиджак, подтянул рукава сорочки, чтобы не мешали. Присел к роялю, открыл крышку, тронул несколько клавиш. Его руки замерли над инструментом. Я в эти несколько мгновений переместился на новую точку съемки и успел записать первые ноты знакомой мелодии нашумевшей в начале 1980-х многосерийной теледрамы...
Класс, а не материал! Но не всегда и у Евгения выходило гладко.
Вия Фрицевна Артмане пообещала дать интервью прямо у нас в гостинице. Мы с Евгением головы сломали: как встретить знаменитую актрису, куда усадить, как снимать? В номере обстановка не годится. Забраковали и гостиничный холл, и ресторан. Вышли на улицу, где светило майское солнышко. И неожиданно обнаружили чудесный скверик с кустиками, скамейками и красивой клумбой.
Решили, что без цветов никак нельзя. Недалеко в киоске продавали только красные гвоздики. Взяли пять штук (три – как-то несолидно). Стоим на ступеньках гостиницы, посматривая по сторонам. И не заметили, как она подошла. Мы-то ожидали увидеть разодетую королеву экрана и театральной сцены, а она в обыкновенном платье, светлые волосы гладко зачесаны назад. На первый взгляд, ничем не выделялась в толпе. Пока она не спросила: «Вы не меня ждете?» Этот голос, практически лишенный местного акцента, был знаком каждому взрослому жителю Советского Союза. Мы тут же узнали ее немолодое, но красивое лицо без косметики. Выше среднего роста, статная – типичная прибалтийка.
Перед этим мы поспорили, кто будет задавать вопросы, а кто – снимать. Женька уперся, мотивировал тем, что всю свою журналистскую карьеру мечтал взять интервью у народной артистки СССР. Думаю: ладно, опять уступлю.
Уселись они на скамейке. Женька неловко вручил цветы. Я камеру установил, в видоискатель вижу, что взгляд у актрисы тревожный. Такая вся напряженная, серьезная. Спрашивает:
– А вы с какого телевидения?
– Мы из Сибири.
– Из Союза, значит. – наша гостья вроде бы расслабилась.
Евгений начал с комплиментов. Типа: вы талантливая актриса, открытки с вашим фото продаются во всех киосках «Союзпечати». Как вы сами относитесь к своей славе?
Артмане выразительно на него посмотрела:
– Да? Вы всерьез считаете меня талантливой? – и замолчала, опустив глаза.
Красносельский попробовал зайти с другого бока: мы все хорошо знаем ваши великолепные роли в фильмах «Родная кровь», «Никто не хотел умирать», «Сильные духом». Как вам удается создавать такие разные артистические лики?
Она отвечает:
– Не всегда роли, которые пользуются успехом у зрителей, у меня любимые.
И снова замолчала.
Мы с Женькой переглянулись. Он растерялся: не клеится разговор. Тогда я предложил по-быстрому поменяться, ему встать к аппарату. Артмане с удивлением наблюдала за нашими перемещениями.
А я ей с ходу:
– Вия Фрицевна, мы понимаем, вас что-то смущает в нашей встрече. Наверное, мы что-то делаем не так? Помогите понять...
– А вы разве не читаете латвийских газет? Или делаете вид, что ничего не знаете?
– Откуда? Мы никогда раньше не были в Риге. И по-латышски читать не умеем. Мы тут всего третий день... А у нас в Сибири вас просто боготворят!
Она вздохнула, слезы в глазах. Говорит, думала, что знаю себе цену, что высоко летаю. Так меня сейчас опустили на грешную землю. Почти год – ни одной главной роли...
– Почему?
– Я не жалуюсь, – отвечает. – Наверное, получаю то, что заслужила. Хотя я тоже люблю Латвию. Но, наверное, не так, как они, по-своему.
– Кто – они?
– Те, кто пришел сейчас к власти. Не могут простить мне советского прошлого. А что в нем было плохого? Мы хорошо жили вместе. Теперь осуждают в газетах за то, что я народная артистка СССР, что при Советах возглавляла Союз театральных деятелей Латвии, была депутатом Верховного Совета республики, кандидатом в члены ЦК партии... Намекают, чтобы уезжала в Москву. А я никуда не поеду. Моя родина здесь!
Да, она играла и Екатерину Великую, и Елизавету английскую. И простых женщин. Только в кино больше сорока ролей! Люди должны это помнить, ценить!
– А мне говорят: «Мало ли что. У нас теперь другие законы!» А куда я, кроме театра, пойду?
И это интервью у нас состоялось. Хоть разговор вышел тяжелый. Артмане поделилась мыслями о себе и творчестве, о доме и семье. О муже Артуре, который тоже был артистом, скончался около пяти лет назад. О сыне Каспаре, доставлявшем немало хлопот из-за пристрастия к выпивке. «Теперь, к моей радости, все позади, он пишет музыку, тянется к Богу. А моя дочь Кристиана хорошо рисует, хочет быть художником».
О друзьях и коллегах поговорили, которые не бросают, поддерживают в трудную минуту. Постепенно на ее лице снова засветилась известная всему миру улыбка.
– Латвия – моя родина. Я ее очень люблю. И очень люблю Союз, Россию. Спасибо вам, люди, что помните меня. Низкий вам поклон!
Евгений радовался за меня как ребенок. Он умел радоваться за успехи друзей. И за себя – тоже, за то, что все записал и кадр не испортил.
А вот вдову Пикуля нам застать не удалось. И улицу нашли, и дом, и квартиру. Однако хозяйки не было. Мы напрасно прождали ее несколько часов.
Улицы города, конечно, наснимали, архитектуру зданий столицы Латвии. Побывали на рижской телебашне. Там располагался ресторан, где прошел заключительный ужин Дней Кузбасса в Латвии.
Потом в АИКе вышла наша передача под рубрикой «Глубинка». Мы так решили с Красносельским – по ассоциации с окраиной когда-то Российской империи, Прибалтикой, на всех парах рвущейся в Европу.
12 января 2022 года Раймонд Паулс отметил 86-летие. Я увидел постаревшего маэстро по телевизору. Он то ли возмущался, то ли ворчал о любимой Латвии: «Знаете, у меня такое ощущение, что мы стали глухой провинцией – не только для Запада, что само собой понятно, но и для Востока...»
10
И все же мы верили, что СССР выкарабкается.
Помню, возвращались из Риги в поезде и спорили об этом до хрипоты. А потом постепенно нить разговора взял в свои руки Аркадий Дахненко. Взялся рассказывать про свою жизнь и судьбу. Родился он на Украине, в станице Зимней Днепропетровской области. Учился в России, в Ярославле. Работал сначала в Севастопольском театре, потом в Краснодарской драме, в Омской, Тбилисской...
Образно излагает, сочно, остроумно. Все хохочут. Когда еще такое услышишь? У нас с Женькой профессиональный рефлекс одновременно срабатывает. Он мне шепчет: «Включи камеру», а я давно ее не просто так на коленях держу – Аркадия втихаря записываю...
Важные события в 1991 году сыпались как из рога изобилия.
12 июня выбирали первого президента России – РСФСР. Кандидатов было несколько. Я голосовал за председателя исполнительного комитета Кемеровского областного Совета народных депутатов Амана Тулеева. Красносельский, кажется, тоже был за него. Выборы выиграл Борис Ельцин.
Как говорится, не успели остыть от предвыборных баталий, стали готовиться к подписанию нового Союзного договора, который предполагал вместо СССР создание Союза Суверенных Государств. Событие должно было состояться в августе в Москве.
Вместо этого 18 августа случилось ГКЧП.
Было воскресенье. По Центральному телевидению долго гоняли балет. Я созванивался с Красносельским, с Барановым, с нашими ребятами: что происходит? Что будет дальше? Как будем жить? Кто-то надеялся сохранить страну в прежнем виде, другим хотелось обновления. Настроение в дни ГКЧП было подавленное. Войны боялись. Гражданской войны...
Ее удалось избежать. Гэкачепистов хватило всего на три дня. Подготовить «августовский путч» они толком не сумели, зато дров наломали.
Однако были потери и громкие отставки с назначениями.
Про московские отставки не буду. Напомню про наши, кузбасские. Ельцин отстранил Тулеева от должности предоблисполкома – руководителя Кузбасса, назначив 27 августа 1991 года главой Кемеровской области Михаила Кислюка. Тот в дни ГКЧП оказался в Москве – на крыше здания, где находился Ельцин. Получилось, защитил президента с автоматом в руках от возможных нападений гэкачепистов.
И вот президент России объявил демократические реформы и настоящую свободу слова. Может быть, поэтому Кислюк сразу же принял решение о ликвидации нашего АИКа.
Эта информация прозвучала как гром среди ясного неба.
Как нам передали, Кислюк повелел прикрыть нашу компанию в ответ на трансляцию первого Всекузбасского съезда народных депутатов всех уровней, который организовал Тулеев с единомышленниками. Новость нам принес руководитель ОРТПЦ Гандельман. Он получил команду лишить АИК эфира. И развел руками: а что я могу? Это приказ сверху...
Кроме того, нам сообщили, что директор Кемеровской студии областного госТВ Митякин договорился (с кем?), что оборудование АИКа у нас будет изъято и передано областному госТВ.
Что делать?
Мы срочно, за пару часов, все демонтировали, упаковали в коробки, и ночью Красносельский, Даньшин, Черемнов и иже с нами вынесли все оборудование из здания обкома, вывезли и спрятали по квартирам, мичуринским садам, гаражам.
Евгений Михайлович Баранов пошел к Кислюку на переговоры. С неделю нас мурыжили. Все утряслось только после наших заверений, что в политику мы лезть не будем. Новый глава области самолично пришел в АИК, выслушал наши обещания и великодушно разрешил продолжить...
И мы продолжили.
Снова начались командировки, передача за передачей. Больше того, у АИКа появились заказчики, которые готовы были платить за репортажи, документальные фильмы, за рекламу продукции и услуг. Наш директор договаривался о съемках, а мы ехали и снимали. Постепенно начал выстраиваться наш непростой телебизнес. Но время было труднейшее, широко развернуться не получалось.
Хотя справедливости ради отмечу: в городах Кузбасса стали одно за другим появляться новые СМИ: газеты, журналы, радио. Свои городские телекомпании начали активно вещать в Новокузнецке, Юрге, Кемерове...
А вскоре страна окончательно распалась. 8 декабря 1991 года Борис Ельцин подписал соглашение о прекращении существования СССР и создании СНГ. 25 декабря угомонился и сложил свои полномочия первый президент СССР Михаил Горбачев...
В последний рабочий день декабря в АИКе по традиции накрыли праздничный стол, чтобы проводить 1991-й.
Тосты запивали спиртом Royal – неимоверной крепости, не то немецкого, не то польского происхождения – и закусывали «ножками Буша», как народ прозвал куриные окорочка, которые теперь импортировали в нашу свободную страну из США. Настроение было...
Ну какое тут могло быть настроение?!
А страну лихорадило...
Правительство пыталось приспособить экономику СССР к мировым тенденциям. Но ничего хорошего из этого не получалось. Плановый социализм порождал все больше проблем, вместо намеченного ускорения большинство советских предприятий или «тормозило», или вообще останавливалось. Чтобы хоть как-то выживать, заводы и фабрики перешли на натуральный обмен товарами. Зарплату то и дело задерживали. В моду вошло слово «бартер».
Особенно болезненными были сбои с продуктами питания и ширпотребом. У магазинов с пустыми прилавками стали привычными длинные очереди. Если что-то попадало в продажу, покупатели буквально сметали любой товар. На продукты и спиртное ввели талоны. На водку, например, давали два талона в месяц на одного взрослого. Впрочем, умеренно пьющим, как мы определяли свои потребности, хватало.
Народ в открытую костерил партию и правительство, система трещала по всем швам.
Нам и нашим семьям в этот период помогали выжить постоянные командировки в сельскую местность. Там нам удавалось купить то поросячий бок или говяжью лодыжку, то банку меда или молока, продукцию птицефабрики или овощеводческого совхоза.
В эти поездки Евгений всегда брал с собой огромный рюкзак. Вскоре об этом тряпичном, мышиного цвета чуде Красносельского начали слагать легенды. В необъятном рюкзаке, казалось, умещалось все, что требуется человеку в любое время года: куртки, ботинки, валенки, чашки, ложки.
Этот рюкзак часто выручал нас в дороге. Если хотели есть, Женька откапывал в нем кусок сала и булку черного хлеба. А при особом желании – и заветную полулитровую емкость с крепким напитком. Сюда же он складывал весь свой натуральный улов, который удавалось получить в очередной поездке. Так что этот рюкзак, как правило, занимал едва ли не половину багажника нашей машины. Зато семья с тремя детьми в нелегкое время чувствовала его постоянную заботу.
Вообще, 1991 год для нас под завязку был заполнен событиями, работой, сильными эмоциями и разочарованиями.
В центральной прессе все разговоры были о том, что дальше так жить нельзя, что хочется жить по-другому. На окраинах страны полыхали кровавые конфликты. В ряде республик начали делать все, чтобы выйти из состава СССР.
17 марта 1991 года в референдуме «О сохранении СССР как обновленной федерации равноправных суверенных республик» приняли участие 149 миллионов жителей страны. И большинство сказали союзу «да». Мы с Красносельским проголосовали так же. Посвятили референдуму несколько программ АИКа. И пусть в Армении, Грузии, Латвии, Литве, Эстонии и Молдавии проголосовали по-другому, все равно не верилось, что после столь определенного волеизъявления людей страна развалится, разбежится «по своим квартирам».
В этой связи вспоминается еще несколько наших с Евгением командировок того неспокойного 1991 года. Кстати, некоторые из тех поездок позже стали сюжетами моих литературных новелл. Имена героев в них, конечно, изменены, но легко узнаваемы. Один из таких рассказов называется «Глубинка» – о том, как мы побывали в Риге.
9
Поездку в Латвию в мае 1991 года организовал начальник управления культуры Кемеровского облисполкома Владимир Иванович Бедин. Каким-то образом ему удалось организовать Дни культуры Кузбасса в Латвии. Собрали большую делегацию. В ее официальную часть вошли директор Театра оперетты Кузбасса Владимир Юдельсон, председатель областной организации Союза театральных деятелей, актер Кемеровского драмтеатра Аркадий Дахненко. Была большая ватага: юные артисты новокузнецкого театра детского творчества «Юность» во главе со своим руководителем Олегом Павловцом, а также целая группа кузбасских предпринимателей, которые сначала ехали отдельно от нас.
До Москвы мы долетели самолетом и там соединились со всей остальной делегацией, сев на поезд Москва – Рига.
Для меня до сих пор загадка: почему Бедин в качестве ТВ-журналистов пригласил нас с Евгением, а не бригаду областного гостелевидения? Сам он сказал, что ему виднее. К тому же Владимир Иванович наобещал нам встречи и интервью: с министром культуры Латвии – своим другом Раймондом Паулсом, с народной артисткой СССР Вией Артмане, с вдовой писателя Валентина Пикуля. И много чего еще, что сами нароем. У нас слюнки текли от предвкушения.
Первые признаки развала СССР мы увидели еще в поезде. Под утро нас разбудил внезапно зажегшийся в купе яркий свет. Дверь резко открылась, и вошел высокий молодой человек в незнакомой темной форме с большим фонарем в руке. Мы подскочили на полках, а он – строгий, светловолосый, с холодными глазами – приказал с характерным прибалтийским акцентом:
– Приготовьте документы для проверки!
Спрашиваем его: «Что это? Зачем?»
– Вы пересекаете государственную границу Республики Латвия! – отчеканил ночной гость. – Приготовьте документы, или придется пройти для выяснения личности...
А ведь мы не выехали за пределы СССР! Но кому же охота «пройти для выяснения»? Достали паспорта. Проверяющий неторопливо открывал наши документы, долго и придирчиво рассматривал, потом беспардонно направлял фонарик в лицо хозяина паспорта, сравнивая фото с оригиналом.
– А какая станция? – спросил Евгений, чтобы хоть как-то разрядить возникшее напряжение.
Проверяющий направил на него фонарь.
– Зилупе будет, – ответил, делая ударение на первом слоге названия.
– А можно еще спросить? – не унимался Красносельский. – Какая в Латвии сейчас валюта? Ну, то есть какие деньги в магазине принимают?
– А у вас с собой какая валюта?
– У нас советские рубли...
– Рубли принимают, – кивнул проверяющий. – Есть еще латы – это наша национальная валюта. – на слове «наша» он сделал ударение.
Вот как...
Второй «звоночек» прозвенел следующей ночью.
Приехали в Ригу, разместились в гостинице «Латвия», и встретили нас вроде бы доброжелательно. Мы собрались в нашем номере на семнадцатом этаже, хорошо посидели, отметили приезд. Евгений с Аркадием Дахненко, соревнуясь, травили журналистские и театральные байки. Все любовались из окна красивым видом рижских крыш. А потом решили погулять по городу. И никого не смутило, что уже второй час ночи.
Идем – куртки нараспашку – по ночному городу, пахнущему речной свежестью близкой Даугавы. Общаемся в полный голос. Рассматриваем аккуратные улочки центра, вымощенные булыжником. Обсуждаем, что ночным улицам не хватает света тускловатых фонарей. Вышли на площадь к Домскому собору. Бедин с Юдельсоном рассказывают про Ригу. Первый здесь часто бывал, у второго близкие родственники до 1940 года имели в собственности неплохую недвижимость.
Вдруг слышим властный окрик:
– Вы что, с ума сошли?!
Стоят двое военных в советской форме: невысокий, кряжистый полковник и худой, высокий, с погонами подполковника.
– А что такого мы делаем? – заерепенился Евгений. – Никого не трогаем! Ходим себе, смотрим, обсуждаем.
– Вот именно, обсуждаете! – соглашается полковник. – Вы же говорите по-русски. Разве не знаете, что сейчас небезопасно в Латвии говорить на русском, да еще так громко, ночью? Вам местные головы открутят, шлепнут, и никто не найдет!
Это оказались замкомандира рижского гарнизона советских войск Прибалтийского военного округа и его помощник. Возвращаются со службы домой. Рассказывают нам, что здесь сейчас много злых на Советский Союз. Что у себя в гарнизоне они увольнения в город отменили. Офицеры ходят с работы домой по двое-трое. «И вот с этим, – показывает полковник на висящую на ремне кобуру. – Вот до чего дошло после зимних событий!»
Мы, конечно, струхнули. Рассказали, зачем приехали. Далека, оказывается, Сибирь от местных проблем. Попросили проводить до гостиницы. И пока шли, военные поведали, как год назад Латвия объявила о независимости, а Москва, похоже, так ничего и не поняла. Их гарнизон в Риге оставили, но никаких указаний из столицы не дают: какой у наших военных теперь статус, как себя вести с местными властями...
– А мы перед поездкой в МИД обращались. Нас уверили: езжайте, там все нормально, – удивляется Бедин.
– Как же! Нас здесь иначе как оккупантами не называют! – докладывают военные. – В прошлом году в Латвии создали параллельное правительство, декларацию о независимости приняли. И получилось двое-властие: они свои структуры назначили, и советские органы тут тоже продолжают действовать. МВД Латвии подчиняется новому руководству, а вот рижский ОМОН сохранил лояльность Советскому Союзу. Из штаба Прибалтийского военного округа гарнизону твердят одно: не вмешивайтесь. А Верховный Совет РСФСР во главе с Ельциным сделал вместе с Латвией заявление: признаем, дескать, государственный суверенитет друг друга, готовы оказать конкретную помощь в случае необходимости. Какой там референдум о сохранении СССР?! Страна разваливается на глазах...
Несмотря на поздний час, военные зашли к нам в номер, и Красносельский уговорил их на небольшое интервью. Я снимал на видеокамеру.
Свой спектакль «Питер Пэн» новокузнецкие дети играли при битком набитом зале Русского театра имени Михаила Чехова, что на улице Калькю (по-русски – Известковая). Все ряды заняты, в проходах наставили стульев, но все равно всем желающим мест не хватило, люди стояли вдоль стен. Нам с Евгением достался один стул на двоих. И мы по очереди снимали фрагменты постановки, рукоплещущий зал, крупным планом – радостные лица.
Зрители были самые разные. Одни разодеты в строгие костюмы и платья по моде, другие в демократичных свитерах и джинсах. Было немало детей. И все активно сопереживали сценическому действу.
На выходе из театра нас окликнула немолодая женщина, которая сидела за столом под вывеской «Вахтер».
– Вы откуда будете, голубчики?
– Из Сибири, – с охотой ответил Евгений. – Вот со спектаклем к вам в гости приехали.
– Хорошо, молодцы, – кивает вахтерша. – Нас тут Москва совсем забыла. От местных только и слышим: «Захватчики!» А ведь я здесь родилась... Говорят, что и театр наш закроют, – чуть не шепотом сообщает. (Слава богу, театр жив до сих пор.)
Вечером спрашиваем Бедина: как удалось полный зал собрать? Тут наверняка большая реклама потребовалась!
– Вот именно, – ответил довольный Владимир Иванович. – А все Раймонд!
И показал пачку газет, некоторые пестрели непривычными заголовками на латышском языке. Паулс дал команду местной прессе опубликовать объявление. Да еще радио подключил. Молодец!
Потом Владимир Иванович договорился, и у нас получилось побывать в Минкульте Латвии.
Помню, мы с Женькой вошли следом за ним в просторный светлый кабинет, в дальнем углу которого за широким столом сидел человек и что-то писал. Раймонд Паулс! В другом углу стоял черный рояль. На вид министр выглядел моложе своих лет. Невысокий, плотный, в строгом костюме темно-серого цвета, волосы аккуратно уложены. Он пожал нам руки и с приятным акцентом, чуть замедленно произнес: «Готов ответить на ваши вопросы».
Мы с Евгением заранее договорились: я снимаю, он ведет беседу. Усадили министра так, чтобы он был напротив объектива.
– Можно узнать, где вы это показывать будете? – спросил Паулс, прежде чем Красносельский успел задать ему первый вопрос.
– Только у себя в области, по местному телевидению, – заверили мы.
– Тогда спрашивайте. Только о политике не хотелось бы...
Первые вопросы Евгения были традиционными: где родился, когда начал заниматься музыкой? Паулс отвечал охотно, чувствовалось, что он уже не раз рассказывал свою историю. Вспоминал детство, юность, учебу.
– Известность пришла ко мне, когда Лариса Мондрус спела русский вариант моей песни «Синий лен» (имя певицы он произнес на латышский манер: «Ларыса»).
Потом Раймонд Паулс сочинял для кино: к фильмам «Три плюс два», «Долгая дорога в дюнах». В семидесятых уже больше в Москве работал – с Ротару, Леонтьевым, Гнатюком, Лаймой, Пугачевой... В середине восьмидесятых именно по его инициативе появился конкурс молодых исполнителей «Юрмала».
Министр разговорился, и Красносельский совсем не пытался ему «помочь». Женька умел уловить это настроение в разговоре с собеседником, когда надо только кивать и поддакивать. Не лез с уточнениями, не напирал на человека, как это теперь принято в тележурналистике.
А вот когда Паулс высказался, Красносельский принялся его расспрашивать. О работе, о сегодняшней должности, о недавнем 55-летии. О том, как рождается музыка.
– Я к сочинительству отношусь с легкостью. Подхожу к роялю, наигрываю, импровизирую и нащупываю определенную тему. Это у меня с молодости, когда увлекался джазом. По нотам играть не люблю.
А Красносельский его понемногу к политике подводит, это же важно!
– Благодаря вашей заботе артисты Латвии получают поддержку. Помнят ли они, чем вам обязаны?
– Чепуха это все, – засмущался министр. – Мне от них ничего не надо. Хотя стараюсь в нашей сегодняшней сложной ситуации защитить своих коллег – работников культуры.
Красносельский:
– Раймонд Паулс, наверное, всегда будет любимым композитором Советского Союза. Две премии Ленинского комсомола, народный артист СССР и Латвийской ССР. Не возникает ли у вас порой ностальгии?
– Я всегда о советском говорю с уважением, – ответил Паулс. – Я исколесил весь СССР. И везде принимали хорошо! Мне нет никакого дела до рассуждений, какая там система. Для меня все это на втором плане. Я так понимаю, национальная или политическая ограниченность не пойдет на пользу ни латышской культуре, ни народу нашей республики. Я прошел через огонь, воду и медные трубы. Поэтому в рамках политических обстоятельств веду себя прежде всего как порядочный человек. И стараюсь не делать того, что бы мне претило...
А потом как начал нахваливать:
– Ленинград – колыбель латышской культуры! Из него вся наша консерватория вышла: в Санкт-Петербурге учился Язеп Витолс – композитор, музыкальный педагог, основатель нашей национальной оперы и Латвийской консерватории. Там жил, работал и писал гимн Латвии композитор Карлис Бауманис...
Тут Евгений и подловил его на эмоции. Примерно так:
– Раймонд Вольдемарович, можно представить, сколько у вас работы! Остается время для музыки?
– Очень мало. Но я все равно сочиняю, выступаю, стараюсь выкраивать для этого время.
– А все-таки есть у вас мелодия для души?
– Наверное, это мелодия из фильма «Долгая дорога в дюнах».
– А сможете прямо сейчас что-нибудь сыграть?
И что вы думаете? Паулс отвечает:
– Для вас – можно.
Встал, снял пиджак, подтянул рукава сорочки, чтобы не мешали. Присел к роялю, открыл крышку, тронул несколько клавиш. Его руки замерли над инструментом. Я в эти несколько мгновений переместился на новую точку съемки и успел записать первые ноты знакомой мелодии нашумевшей в начале 1980-х многосерийной теледрамы...
Класс, а не материал! Но не всегда и у Евгения выходило гладко.
Вия Фрицевна Артмане пообещала дать интервью прямо у нас в гостинице. Мы с Евгением головы сломали: как встретить знаменитую актрису, куда усадить, как снимать? В номере обстановка не годится. Забраковали и гостиничный холл, и ресторан. Вышли на улицу, где светило майское солнышко. И неожиданно обнаружили чудесный скверик с кустиками, скамейками и красивой клумбой.
Решили, что без цветов никак нельзя. Недалеко в киоске продавали только красные гвоздики. Взяли пять штук (три – как-то несолидно). Стоим на ступеньках гостиницы, посматривая по сторонам. И не заметили, как она подошла. Мы-то ожидали увидеть разодетую королеву экрана и театральной сцены, а она в обыкновенном платье, светлые волосы гладко зачесаны назад. На первый взгляд, ничем не выделялась в толпе. Пока она не спросила: «Вы не меня ждете?» Этот голос, практически лишенный местного акцента, был знаком каждому взрослому жителю Советского Союза. Мы тут же узнали ее немолодое, но красивое лицо без косметики. Выше среднего роста, статная – типичная прибалтийка.
Перед этим мы поспорили, кто будет задавать вопросы, а кто – снимать. Женька уперся, мотивировал тем, что всю свою журналистскую карьеру мечтал взять интервью у народной артистки СССР. Думаю: ладно, опять уступлю.
Уселись они на скамейке. Женька неловко вручил цветы. Я камеру установил, в видоискатель вижу, что взгляд у актрисы тревожный. Такая вся напряженная, серьезная. Спрашивает:
– А вы с какого телевидения?
– Мы из Сибири.
– Из Союза, значит. – наша гостья вроде бы расслабилась.
Евгений начал с комплиментов. Типа: вы талантливая актриса, открытки с вашим фото продаются во всех киосках «Союзпечати». Как вы сами относитесь к своей славе?
Артмане выразительно на него посмотрела:
– Да? Вы всерьез считаете меня талантливой? – и замолчала, опустив глаза.
Красносельский попробовал зайти с другого бока: мы все хорошо знаем ваши великолепные роли в фильмах «Родная кровь», «Никто не хотел умирать», «Сильные духом». Как вам удается создавать такие разные артистические лики?
Она отвечает:
– Не всегда роли, которые пользуются успехом у зрителей, у меня любимые.
И снова замолчала.
Мы с Женькой переглянулись. Он растерялся: не клеится разговор. Тогда я предложил по-быстрому поменяться, ему встать к аппарату. Артмане с удивлением наблюдала за нашими перемещениями.
А я ей с ходу:
– Вия Фрицевна, мы понимаем, вас что-то смущает в нашей встрече. Наверное, мы что-то делаем не так? Помогите понять...
– А вы разве не читаете латвийских газет? Или делаете вид, что ничего не знаете?
– Откуда? Мы никогда раньше не были в Риге. И по-латышски читать не умеем. Мы тут всего третий день... А у нас в Сибири вас просто боготворят!
Она вздохнула, слезы в глазах. Говорит, думала, что знаю себе цену, что высоко летаю. Так меня сейчас опустили на грешную землю. Почти год – ни одной главной роли...
– Почему?
– Я не жалуюсь, – отвечает. – Наверное, получаю то, что заслужила. Хотя я тоже люблю Латвию. Но, наверное, не так, как они, по-своему.
– Кто – они?
– Те, кто пришел сейчас к власти. Не могут простить мне советского прошлого. А что в нем было плохого? Мы хорошо жили вместе. Теперь осуждают в газетах за то, что я народная артистка СССР, что при Советах возглавляла Союз театральных деятелей Латвии, была депутатом Верховного Совета республики, кандидатом в члены ЦК партии... Намекают, чтобы уезжала в Москву. А я никуда не поеду. Моя родина здесь!
Да, она играла и Екатерину Великую, и Елизавету английскую. И простых женщин. Только в кино больше сорока ролей! Люди должны это помнить, ценить!
– А мне говорят: «Мало ли что. У нас теперь другие законы!» А куда я, кроме театра, пойду?
И это интервью у нас состоялось. Хоть разговор вышел тяжелый. Артмане поделилась мыслями о себе и творчестве, о доме и семье. О муже Артуре, который тоже был артистом, скончался около пяти лет назад. О сыне Каспаре, доставлявшем немало хлопот из-за пристрастия к выпивке. «Теперь, к моей радости, все позади, он пишет музыку, тянется к Богу. А моя дочь Кристиана хорошо рисует, хочет быть художником».
О друзьях и коллегах поговорили, которые не бросают, поддерживают в трудную минуту. Постепенно на ее лице снова засветилась известная всему миру улыбка.
– Латвия – моя родина. Я ее очень люблю. И очень люблю Союз, Россию. Спасибо вам, люди, что помните меня. Низкий вам поклон!
Евгений радовался за меня как ребенок. Он умел радоваться за успехи друзей. И за себя – тоже, за то, что все записал и кадр не испортил.
А вот вдову Пикуля нам застать не удалось. И улицу нашли, и дом, и квартиру. Однако хозяйки не было. Мы напрасно прождали ее несколько часов.
Улицы города, конечно, наснимали, архитектуру зданий столицы Латвии. Побывали на рижской телебашне. Там располагался ресторан, где прошел заключительный ужин Дней Кузбасса в Латвии.
Потом в АИКе вышла наша передача под рубрикой «Глубинка». Мы так решили с Красносельским – по ассоциации с окраиной когда-то Российской империи, Прибалтикой, на всех парах рвущейся в Европу.
12 января 2022 года Раймонд Паулс отметил 86-летие. Я увидел постаревшего маэстро по телевизору. Он то ли возмущался, то ли ворчал о любимой Латвии: «Знаете, у меня такое ощущение, что мы стали глухой провинцией – не только для Запада, что само собой понятно, но и для Востока...»
10
И все же мы верили, что СССР выкарабкается.
Помню, возвращались из Риги в поезде и спорили об этом до хрипоты. А потом постепенно нить разговора взял в свои руки Аркадий Дахненко. Взялся рассказывать про свою жизнь и судьбу. Родился он на Украине, в станице Зимней Днепропетровской области. Учился в России, в Ярославле. Работал сначала в Севастопольском театре, потом в Краснодарской драме, в Омской, Тбилисской...
Образно излагает, сочно, остроумно. Все хохочут. Когда еще такое услышишь? У нас с Женькой профессиональный рефлекс одновременно срабатывает. Он мне шепчет: «Включи камеру», а я давно ее не просто так на коленях держу – Аркадия втихаря записываю...
Важные события в 1991 году сыпались как из рога изобилия.
12 июня выбирали первого президента России – РСФСР. Кандидатов было несколько. Я голосовал за председателя исполнительного комитета Кемеровского областного Совета народных депутатов Амана Тулеева. Красносельский, кажется, тоже был за него. Выборы выиграл Борис Ельцин.
Как говорится, не успели остыть от предвыборных баталий, стали готовиться к подписанию нового Союзного договора, который предполагал вместо СССР создание Союза Суверенных Государств. Событие должно было состояться в августе в Москве.
Вместо этого 18 августа случилось ГКЧП.
Было воскресенье. По Центральному телевидению долго гоняли балет. Я созванивался с Красносельским, с Барановым, с нашими ребятами: что происходит? Что будет дальше? Как будем жить? Кто-то надеялся сохранить страну в прежнем виде, другим хотелось обновления. Настроение в дни ГКЧП было подавленное. Войны боялись. Гражданской войны...
Ее удалось избежать. Гэкачепистов хватило всего на три дня. Подготовить «августовский путч» они толком не сумели, зато дров наломали.
Однако были потери и громкие отставки с назначениями.
Про московские отставки не буду. Напомню про наши, кузбасские. Ельцин отстранил Тулеева от должности предоблисполкома – руководителя Кузбасса, назначив 27 августа 1991 года главой Кемеровской области Михаила Кислюка. Тот в дни ГКЧП оказался в Москве – на крыше здания, где находился Ельцин. Получилось, защитил президента с автоматом в руках от возможных нападений гэкачепистов.
И вот президент России объявил демократические реформы и настоящую свободу слова. Может быть, поэтому Кислюк сразу же принял решение о ликвидации нашего АИКа.
Эта информация прозвучала как гром среди ясного неба.
Как нам передали, Кислюк повелел прикрыть нашу компанию в ответ на трансляцию первого Всекузбасского съезда народных депутатов всех уровней, который организовал Тулеев с единомышленниками. Новость нам принес руководитель ОРТПЦ Гандельман. Он получил команду лишить АИК эфира. И развел руками: а что я могу? Это приказ сверху...
Кроме того, нам сообщили, что директор Кемеровской студии областного госТВ Митякин договорился (с кем?), что оборудование АИКа у нас будет изъято и передано областному госТВ.
Что делать?
Мы срочно, за пару часов, все демонтировали, упаковали в коробки, и ночью Красносельский, Даньшин, Черемнов и иже с нами вынесли все оборудование из здания обкома, вывезли и спрятали по квартирам, мичуринским садам, гаражам.
Евгений Михайлович Баранов пошел к Кислюку на переговоры. С неделю нас мурыжили. Все утряслось только после наших заверений, что в политику мы лезть не будем. Новый глава области самолично пришел в АИК, выслушал наши обещания и великодушно разрешил продолжить...
И мы продолжили.
Снова начались командировки, передача за передачей. Больше того, у АИКа появились заказчики, которые готовы были платить за репортажи, документальные фильмы, за рекламу продукции и услуг. Наш директор договаривался о съемках, а мы ехали и снимали. Постепенно начал выстраиваться наш непростой телебизнес. Но время было труднейшее, широко развернуться не получалось.
Хотя справедливости ради отмечу: в городах Кузбасса стали одно за другим появляться новые СМИ: газеты, журналы, радио. Свои городские телекомпании начали активно вещать в Новокузнецке, Юрге, Кемерове...
А вскоре страна окончательно распалась. 8 декабря 1991 года Борис Ельцин подписал соглашение о прекращении существования СССР и создании СНГ. 25 декабря угомонился и сложил свои полномочия первый президент СССР Михаил Горбачев...
В последний рабочий день декабря в АИКе по традиции накрыли праздничный стол, чтобы проводить 1991-й.
Тосты запивали спиртом Royal – неимоверной крепости, не то немецкого, не то польского происхождения – и закусывали «ножками Буша», как народ прозвал куриные окорочка, которые теперь импортировали в нашу свободную страну из США. Настроение было...
Ну какое тут могло быть настроение?!
Назад | Далее
