Выйти из дома, пройти мимо старой котельной, Школы, церквушки – и дальше, такая идея. И заблудиться – и выйти на берег кисельный, Господи, где я?
Вечер – на вдохе – густой, словно каша из гречки, Сотни июльских мурашек промчались по коже: Девушка с парнем лениво выходят из речки – Голые, Боже!
Медленный танец и ангельский звук песнопений, Краски смешались и стали почти неземными. Что это с ней... почему он встаёт на колени... Что это с ними?
Мне этот мир недоступен... отравленный воздух – Выдох... вжимаюсь всем телом в берёзу, как дятел. И наблюдаю за тайными играми взрослых. Я – наблюдатель.
– Кто это там, в голубом полумраке прищура Целится взглядом безумным, как камень в полёте? – Тише. Смотри, этот мальчик похож на амура, Только из плоти.
* * *
Брошусь в майскую пену Сада и, как назло, Встречу девочку Лену Вместе с Гришкой-трепло.
И обидой морозной Захлебнувшись всерьёз, Побегу сквозь колхозный Сад, ослепший от слёз.
Пролечу мимо детства Пёстрой тенью скворца, С разорвавшимся сердцем Семилетний пацан. Мама с полною крынкой Встретит возле крыльца: – Что случилось, кровинка, На тебе нет лица?
И разломится утро Половинками дня. – Мама, Ленка-лахудра Разлюбила меня!
– Дурачок, разве кроме Ленки нету девчат... И сметаной накормит, Добродушно ворча.
Смажет ссадину йодом Чуть повыше локтя. И покажется мёдом Жизнь земная моя.
* * *
Провинция – Убогие места, Тысячелетья варварства и чуда. – Кто здесь живёт? – Наверное, Иуда. Сады, церквушка, кладбище, верста.
Провинция – Библейские места, Тут век пройдёт, пока воскреснет слово. Сады, церквушка, кладбище, Голгофа. – Кого распяли? – Кажется, Христа.
* * * Вячеславу Черникову
Перемешались буковки У ангела во рту. От Боровска до Бутовки Июль провёл черту.
На небе ни кровиночки – Бескрайний синий холст. А жизнь – посерединочке, А лето – в полный рост.
И с ангелом-заикою Я заглянул за край: Усыпан земляникою Наш путь из рая в рай.
И зреет медной луковкой Церквушка на крови. Меж Боровском и Бутовкой – Немой восторг любви.
* * * Паустовский пишет: в Тарусе рай – снегири на яблонях, словно штрифель, а когда идешь в дровяной сарай, снег, исписанный воробьиным шрифтом. Всё крыльцо – в синицах, в щеглах – окно, на страницах крыши – ворон помарки. Время движется, как в немом кино, под стихи какого-нибудь Петрарки. Приезжай из горьких своих столиц, чтоб увидеть в подлиннике Россию. Я вчера приручил трёх певчих птиц – Ариадну, Анну, Анастасию.
* * * Сколько нежной любви в июле – Не расплещется до конца. В мою душу вчера заглянули Два испуганных серых птенца.
Но одной негасимой крови Всё, что дышит, любит, болит: Воробей на церковной кровле И на паперти инвалид.
Мне с печалью земной не сладить, Но на краешке бытия Бог одною рукою гладит Человека и муравья.
И с безумною жизнью споря, В роще щелкают соловьи. Я давно бы умер от горя Без твоей неземной любви.