Короткие истории из жизни Светочки Ромашкиной (повесть) ч. 6
История двадцать вторая,
принципиальные разногласия-2
– И подойди к этому вопросу со всей принципиальностью, Ромашкина! – наставлял Светлану классный руководитель 7 «А» накануне собрания пионерского актива. Семен Григорьевич строго смотрел ей в глаза, поджимал губы и делал значительное лицо, как партейнгеноссе из «Семнадцати мгновений весны».
Учитель физики был седым плотным мужчиной невысокого роста. Светке он напоминал бобра. Наверное, своей домовитостью и хозяйственностью. Потому что с прикусом у него было все в порядке. Отличница и активистка Ромашкина была любимицей классного руководителя. Но из педагогических соображений он тщательно ото всех это скрывал. Не знала об этом и Светка.
– Семен Григорьевич, а почему вы мне говорите? Петрова же председатель совета отряда, – удивилась она.
– А ты – политсектор! – обосновал педагог.
В новом учебном году пионерский отряд возглавила Ленка Петрова, которая обзавидовалась прямо Ромашкиной. Большинство класса проголосовало за Светку. Но она сделала «самоотвод» по состоянию здоровья. Не без злорадства. Петрова, как только стала председателем, поняла, что ей придется не только командовать ребятами, но и отвечать за них. А одноклассники не очень-то активные и сознательные, как оказалось. И зажечь их, и убедить в чем-то не так-то просто. Отношения Ленки и Светки сдвинулись из «состояния холодной войны» в сторону потепления.
– Даже не знаю, что с этим Колокольчиковым делать! – делилась новый командир класса со своей предшественницей. – Ведь он же – не дурак! Не учит просто. А, главное, хоть бы с учителями не огрызался! Ну, отца нет – ладно! Сашка-то куда смотрит? Ведь старший брат!
– Вот Сашка и влияет на него плохо! – отвечала Ромашкина. – Знаешь, каким он хулиганом в школе был? И учиться не хотел!
– Да?! Я не знала.
– У Нинки Парамоновой спроси! Ее мать классным руководителем была в их классе.
– Как бы там ни было, а Васькино поведение на активе все равно разбирать придется! На него все учителя жалуются. Особенно Вера Степановна, – заключила Светка.
Собрание совета отряда 7 «А» было назначено на 26 ноября. За неделю до этого в классе появилась сатирическая стенгазета «Кнопка», оформленная редколлегией класса – Алкой Кузнецовой. В ней Васька, ощетинившийся на спине красными «колами», грозил кулаком Семену Григорьевичу. Изо рта Колокольчикова бил грязный фонтан. Из неприличных слов, конечно. А классный руководитель советовал ему этот «фонтан заткнуть». В стенгазете были «продернуты» и другие ребята. Колька Баранов был смешно изображен очкастой черепахой. В связи с систематическими опозданиями. Валерка Абалкин в виде верблюда плевал на «честь класса». Он отказался участвовать в школьном конкурсе агитбригад о вреде курения и пару раз не являлся на субботники.
Колька, увидев себя в стенгазете, привычно впал в депрессию и, по-черепашьи втянув голову в плечи, под насмешки одноклассников поплелся на свое место. «Шеф», гордо посмотрев на Алку, красноречиво покрутил у правого виска и бросил на ходу:
– Я же объяснял вам, тупицам, что просто не мог! Ко мне дядя из Москвы приезжал.
А Васька, обидевшись, попытался сорвать газету. Кузнецова грудью встала на защиту своей «Кнопки».
– Да что ты тут накалякала?! – горячился Колокольчиков, пытаясь достать стенгазету из-за рослой «художницы». – Это откуда у меня «колы»?
– Вася, ты не понимаешь, это художественный образ! – объяснила девчонка. – «Колы» похожи на иголки. А ты у нас колючий. Как ежик! Что, лучше было бы, если бы ты в стенгазете тонул среди красных уток?!
– Я плаваю хорошо! – не согласился Васька.
– Вот видишь! – обрадовалась Алка.
– А с Семеном я, почему ругаюсь? Это клевета! Я с ним ни разу не ругался! У меня с ним хорошие отношения!
Кузнецова без объяснений пожала плечами.
– Не снимете газету, не приду на ваш дурацкий актив! – пригрозил мальчишка.
– Ну-ну! – ухмыльнулась создательница газеты.
– Ал, а правда, почему он с Семеном ругается? – спросила Петрова, когда Васька вышел из класса. – Я думала, ты Веру Степановну нарисуешь!
– Я и нарисовала! А Нинка попросила переделать!
– А если он нам актив сорвет? – забеспокоилась политсектор.
– Генка же придет! Так он Ваську и отпустил!
Генка Кузнецов из десятого был вожатым 7 «А». Со шкафообразным Кузнецом худощавый подшефный двоечник вряд ли мог справиться. Разве только с оружием в руках.
Васька все-таки сорвал стенгазету. Три дня Алка на всех переменах бдительно следила за действиями Колокольчикова в отношении «Кнопки». А на четвертый, проголодавшись на большой перемене, вышла в столовую за пирожком. Чем мальчишка и воспользовался. Вернувшаяся в класс художница, молча, скорбно стояла над уничтоженной газетой, как над могилой близкого родственника. Потом мстительно прошептала:
– Ну, Колокол!.. – И побежала жаловаться Генке.
На собрании пионерского актива рассматривались вопросы подготовки к школьному «Уроку мужества», отчет Толи Иванова о работе с подшефным четвертым «А» за четверть, поведение и успеваемость Колокольчикова.
Хмурый Васька сидел на задней парте под присмотром Генки.
– Ну, ребята, перейдем к третьему вопросу, – объявила председатель совета отряда. – Объясни нам, Колокольчиков, до каких пор ты будешь тянуть весь класс назад! Ты, почему не учишь?
– Я учу! – агрессивно ответил Вася.
– Значит, мало учишь! – убежденно сказала Петрова.
– Нормально! Больше времени нет! – огрызнулся тот.
– Чем это ты интересно занят? – ехидно поинтересовалась учебный сектор, Нинка Парамонова. – Придумываешь, как учителям получше насолить? Ты Вере Степановне, за что пустое ведро на голову надел?
– Да, я же нечаянно! Я уже объяснял! Я Бочкину хотел его надеть. Мы подрались, я его караулил! Я ж не знал, что Парамонова войдет! А она с Бочкиным одного роста, – оправдывался Колокольчиков.
– Почему не извинился тогда? – наседала Нинка.
– А чего она разоралась! Я хотел извиниться, а Парамониха на Сашку пырить начала! Как будто он меня подучил!
– А здорово ты, Колокол, ведро ей!.. – заржал спортсектор, Валерка Абалкин, но, перехватив суровый взгляд дочки педагога, сменил тон. – Нехорошо, Вася, Вера Степановна нас немецкому языку учит, а ты – ей ведро на голову!.. А вот, представь, Вася, закончишь ты школу, и поедешь в Германию! И незнание немецкого языка…
– Ну, что ты несешь, Абалкин! – оборвала Валеркины разглагольствования учебный сектор. – Кто его туда пустит!
– Правильно! Вася, тебя без знания языка туда даже не пустят! Ты хочешь в Германию, Вася?.. – опять перешел на игривый тон Валерка, но, встретившись глазами с Нинкой, предложил: – Вась, ну ты это… спортом займись, он дисциплинирует! Вольной борьбой! Бочкина через бедро, бац! А потом караулишь его, а входит…
– Абалкин! – оборвала его политсектор.
– Да, некогда мне – вольной борьбой! – отказался Васька.
– Ну, чем ты занят, Колокольчиков? На субботники ты не ходишь, на картошку не ездил осенью… – интересовалась Ленка.
– Что же я чужим копать буду, а своя пусть гниет? – проворчал «разбираемый». – Пятнадцать соток картошки, а мы с мамкой вдвоем…
– Сколько?! – ужаснулась Светка. – Зачем так много?
– Свиньи картошку жрут, – пояснил Колокольчиков.
– Ну, всем ясно? – вступил в разговор вожатый. – Товарищ в свинопасы готовится! На черта ему учиться в принципе?
– Сам – в свинопасы! – крикнул Васька. – Сашка на шахте работает! А его тоже все время разбирали! Мамаша вот ее! – ткнул пальцем он в Парамонову и, захлебываясь слезами, выбежал из класса.
– Ну, что я говорила! Сначала братец его учителям нервы мотал, теперь этому же Васечку учит! – высказалась Нинка.
Притихшие ребята не отвечали на ее реплику.
– Может, простим его на первый раз, – предложил Валерка.
– Ага, и в протоколе запишем: «Васю прощаем!», – сострила командир класса.
– Ну, предупреждение…
– Вам жалко его стало, потому что он заплакал? – запальчиво спросила Парамонова. – А вы видели, как учителя по вечерам плачут? И корвалол в стакан с водой капают…
– Ну, заставим Ваську перед Верой Степановной извиниться! – опять предложил Абалкин.
– И все?! – обвела глазами товарищей учебный сектор.
– Что, хочешь, чтоб мы его из пионеров выгнали или из школы? – спросила ее Светка.
– Хочу! – с жаром подтвердила свою принципиальность Нинка. – Только не выгоните! Потому что вы… потому что вам…
– Да, не выгонит его никто! – авторитетно заявил Генка. – Даже если вся школа единогласно «за» проголосует! У нас Закон о всеобщем среднем образовании. За уши до окончания восьмилетки тянуть будут! А потом в ПТУ…
– А с другим решением я не согласна! Можете считать, что я «против» всех ваших решений голосовала! – объявила Парамонова и, задрав подбородок, ушла домой.
– А ты что всю дорогу молчишь, Толя? – обратилась Светка к другу детства. – Вы с ним, вроде, приятели!
– Вася – хороший человек… – сказал Иванов.
– Ага, только хулиган и двоечник, – закончила Петрова.
– Вася – хороший человек, – опять начал Толя. – У него мать техничкой работает, получает мало. Мой папа говорит, они за счет хозяйства живут. А Васька всю мужскую работу по дому делает.
– Какую – мужскую? – спросила Ромашкина.
– «Какую?» – передразнил приятель Колокольчикова. – Дров наколоть, уголь принести, печку затопить, воды принести с колонки. Это вы в квартире живете, не понимаете: у вас батареи и вода из крана. А у них еще свиньи. А свиньям картошку варить надо, в стайке чистить. Потом Васька с тетей Тамарой по воскресеньям на базар ездят мясо продавать.
– А Сашка? – тихо спросила Ленка.
– Сашка отдельно. Он с армии вернулся, с девчонкой из их класса стал жить. Мамка говорит, Людка беременная. А Сашка на шахте работает, и дома тоже. Ну, помогает матери, да не успевает везде.
– А ты, Толя? По-товарищески?
– Лен, у нас же свое хозяйство: свиньи и кролики! Отцу помогать надо. Да и Васька все: «Мы – сами! Да, сами!»
– Ну, дела-а! – протянул Генка. – Придется, наверно, нам с парнями навоз покидать! В качестве шефской помощи.
– Ну, и как решим с Колокольчиковым? – растерянно спросила Ленка у товарищей.
– Ребята, я – пас! – используя спортивный термин, отказался Абалкин.
Петрова повернулась к Ромашкиной. Та задумчиво пожала плечами, потом сказала:
– А давай Семену все расскажем, а он уже пусть сам – «со всей принципиальностью»!
«А, действительно, хоть и не в свинопасы, но на черта ему учить, в принципе?» – думала про Ваську Генкиными фразами по дороге домой Светлана. «А с другой стороны, Закон … Учителя, что его за уши должны тянуть до окончания восьмилетки?»
Светка хихикнула, представив лицо Семена Григорьевича, пытающегося разрешить эту диллему. «Пусть решает! Борман!» – с неожиданной неприязнью подумала политсектор и облегченно вздохнула.
История двадцать третья,
танцы и новые симпатии
Наташка со Светкой продолжали заниматься в кружке народных танцев в местном клубе. А Ленку тетя Рая два раза в неделю возила с пересадкой на двух автобусах в городской ансамбль народных танцев. Тете Рае было не жалко своего свободного времени для Ленкиных перспектив. Ансамбль назывался «Калинка». По аналогии с всемирно известной «Березкой». «Калинка» участвовала в областных и республиканских смотрах и конкурсах детских танцевальных коллективов. И даже занимала призовые места.
Сестры Овечкины вытянулись и, не прекращая, обижались на Галину Николаевну за отсутствие сольных номеров для них. Пока не бросили танцы.
Наташка и Светка тоже сольно не выступали. Но как-то мирились с этим обстоятельством. На концерте, посвященном 8 Марта, подруги должны были танцевать гопака вместе с другими девчонками. Движения были отработанными на многочисленных репетициях и выступлениях на сцене школы и клуба. Ромашкина с Малининой озорно летали по танцклассу, вытягивая ножку и красиво открывая и закрывая руки. Руководительница кружка бросала в их сторону одобрительные взгляды. Вдруг Светка, не успев ничего сообразить, во весь рост растянулась на полу. Наташка помогла ей встать. Оказалось, сломался каблук у правой туфли. Прихрамывающую девочку Галина Николаевна отпустила домой, наказав к завтрашнему дню подлечить ногу и починить обувь. Дома мама туго перебинтовала Светке голеностопный сустав, и та отправилась в пункт ремонта обуви.
Обувь на поселке чинил молодой армянин, осевший в Сибири по семейным обстоятельствам. Он женился на русской. Девушка Вера отказалась поехать с любимым в Армению. Солнцу, пирамидальным тополям и цитрусовым она предпочла ежедневное общение с однокурсницами и сестрой. Невзирая на сорокаградусные морозы зимой и вероятность остаться вдовой из-за неприспособленности мужа к этим морозам. Такую вероятность, впрочем, она не учитывала. Армен тоже был оптимистом. Пессимисткой была его мама. Но молодожены маму Армена тоже не учитывали. Как раз в силу их молодости.
У мужчины сейчас был медовый месяц. Никто и ничто в жизни не могло омрачить его солнечно-весеннего настроения.
–Значит, туфли мои не возьмете, – сделала вывод Светка.
– Пачему, миляя? – жизнерадостно удивился Армен.
– Так вы окошко откройте! – предложила заказчица.
– А-а! – вспомнил обувщик. – Через дверь заходи!
Он, наконец, поднял нос, похожий на клюв хищной птицы, от починяемой обуви. «Орель, – вспомнила Ромашкина анекдот. – Только много болель».
– Завтра будет готово? – поинтересовалась Светка, отдавая туфли.
– Будет, будет! – с готовностью пообещал мастер.
На следующий день девочка пришла в пункт ремонта обуви. У Армена на стульях, ссутулившись, сидели носатые родственники в черных пальто. Хищными взглядами исподлобья они наблюдали за белокурой полненькой женщиной, пришедшей забрать демисезонные сапоги. Они напомнили Светке грифов из московского зоопарка. Вдохновленная вниманием мужчин блондинка удалилась, гордо прижав к груди отремонтированную обувь. Как будто это были не сапоги, а статуэтка Оскара. Светка попросила мастера выдать ее обувь. Армен со счастливым лицом предлагал девочке на выбор черные туфли разных моделей и размеров. Ромашкина привередничала и не соглашалась ни на какую обувь кроме своей. Светкины туфли отремонтированы не были.
– Вы же обещали! – пристыдила девочка.
– Извини, миляя! Заказов много! – не пристыдился обувщик.
– Завтра приходи! – радостно предложил он.
Но и назавтра туфли не были готовы. Танцевать Светке было не в чем. Поскольку у Ромашкиной еще болела нога, то обстоятельство это не очень ее расстроило. Расстроило это Галину Николаевну, которой срочно пришлось искать Светке замену.
В день выступления Ромашкина с Долговой заняли хорошие места в зале родного клуба.
– Света, привет! У вас тут не занято? – услышала девочка рядом голос Толика.
– Не занято. Тоже концерт пришел посмотреть? – обрадовано спросила Света.
– Надька с Ленкой Петровой пригласили, – небрежно отозвался мальчик.
– Не знала, Толя, что ты тоже танцами интересуешься! А Ваську пригласили? – на всякий случай поинтересовалась Ромашкина.
– Пригласили, – откликнулся Толик. – Но ему, как всегда, некогда. Слышала, Свет, дядя Володя Прошин на Севера уехал, деньгу зашибать.
– Да, мама говорила.
Ирка, не вступая в разговор, угостила одноклассников шоколадными конфетами. Те хором поблагодарили и засмеялись.
– А знаешь, что Алешка с Нинкой Парамоновой дружит? – шурша фольгой от «Красной шапочки», спросил мальчик.
– Да ну?! Алешка такой красивый, а Нинка – серая мышка, к тому же зануда редкая. Вся в мать!
– Ну, зануда не зануда, а в Лешку втюрилась, будь здоров!
– Ты откуда знаешь?
Толик глазами показал на пробирающуюся к их ряду парочку. Нинкины серые невыразительные глазки, чуть подкрашенные черной тушью, сияли. Алексей покровительственно держал руку на ее плече. Светка поразилась Нинкиному преображению. На Парамоновой были цветастое крепдешиновое платье, цепочка, сережки, кудряшки и косметика Веры Степановны. А главное, девчонка светилась изнутри волшебным светом. Светом ее любви к Алешке. Нинка, как будто была елкой, которую перед праздником «Взяли из лесу домой». Ее украсили и зажгли гирлянду. Только гирлянду протянули не на елочных ветвях, а внутри ствола.
– У вас не занято? – пропела Парамонова счастливым голосом.
– Нет, не занято, садитесь! – пригласил Толик.
Алешка левой рукой пожал руку другу детства, тепло улыбнулся бывшей подруге, поинтересовавшись ее делами. Светка ответила, что нормально. Ирка Долгова передала Алешке с Нинкой две конфеты «Мишка косолапый». Нинка кивнула одноклассникам и забыла об их существовании. Она разговаривала только с Алексеем и смотрела только на него. Кажется, девочка не понимала даже, где она и кто сидит по левую руку от нее. И чем ее угостили. Начался концерт. На сцене клуба жители поселка поздравляли женщин, пели, читали стихи, в гопаке проскакали девчонки из танцевального кружка, Лидия Михайловна запела про «Оренбургский пуховый платок»… А Нинка смотрела только на любимого. Алешка показал рукой на выступающих.
В это время на сцену опять вышли танцовщицы с номером «Морячка». Солировала Надька Кацуба. На заднем плане Наташка Малинина старательно вскидывала ноги и встряхивала челкой, как норовистая лошадка. Светка подумала, что она, наверное, тоже излишне обнаруживает свое старание в танце. Надькины же движения отличались плавностью и законченностью. Ее белая рубашка с матросским воротником самостоятельно расстегивалась на вспухшей за последние полгода девичьей груди. Надькины щеки розовели из-за этого обстоятельства. И еще оттого, что девчонка стеснялась солировать. Она опускала глаза со светлыми ресницами долу. И от этого сочетания женственности и детской стеснительности веяло таким очарованием, что все в зале невольно залюбовались Надюшкой. Светка повернула голову к Толику. Тот сидел, открыв рот, не узнавая одноклассницу. Он даже моргать забывал.
Надевая верхнюю одежду после концерта, Светка с Наташкой видели, как заботливо поправляет Алешке кроличью ушанку Нинка. У Парамоновой на ее пепельные кудряшки была натянута новая шапка с отворотом из белого мохера, связанная английской резинкой. Толик подавал Надьке малиновое пальто, глядя на нее восхищенными глазами. Петрова ревниво смотрела в их сторону.
– Пошли? – сказала Ирка Долгова, засовывая в карманы пальто Светке и Наташке по конфете.
Они втроем шли по мягкому снегу. В лица дул влажный ветер, пригоняющий летящую на плотных облаках весну. Светка вспомнила про Ромку. «Как он там, интересно, в своем летном училище?» – подумала она.
– Весной пахнет! – вслух сказала Ромашкина.
– После праздника придешь на занятие? Нога не болит? – спросила Наташка.
Восьмые классы учились во вторую смену. Возвращаясь по вечерам домой, Светлана подозрительно часто стала встречать гулявшего у дома Алешку. Впрочем, ничего подозрительного в этом не было. Он в это время гулял со своей постаревшей собакой Азой. А то, что Прошин непременно заговаривал с девочкой, предлагал пройтись или посидеть на лавочке, глядя на нее блестящими глазами, Света объясняла возвратом детской дружбы. Разговоры, в принципе, были ни о чем. Просто с Алексеем было замечательно легко. Он рассказывал смешные истории, а Светка ухахатывалась.
В этот вечер в начале октября было тихо и тепло. Влажный воздух, пахнущий опавшими листьями и подопревшей травой, навевал приятную прозрачную грусть. Вместе с теплым воздухом ранней осени в грудь вливались неясные желания и необъяснимое стремление к полету. То ли осенним листом, то ли птицей хотелось улететь куда-то далеко. Может, к южным морям.
Возле подъезда привычно торчал Алешка. В этот раз он был без собаки. Наверно, Аза уже нагулялась. На одинокую фигуру симпатичного юноши сверху грустно взирала луна. Он, в свою очередь, печально смотрел в небо. Заметив возвращающуюся из школы подругу, Алексей заметно повеселел. И стало ясно, что он-то никуда не собирается улетать от родного дома и от Светки.
– Привет, Светик! Что-то ты долго! А я тебя жду! – радостно сообщил Лешка.
– Собрание! Комсомольское, – в тон ему ответила она. – Выбирали ребят в актив школы. Самых достойных! – похвасталась Светлана.
– Тебя, конечно! – поддел Лешка.
– Не угадал! – обрадовалась подруга. – Меня – комсоргом класса.
Они присели на лавочку перед домом.
– А, по-моему, ты – самая достойная! – улыбаясь, продолжил парень. – Ты, вообще – лучше всех! Хорошая девчонка и… Красивая!
Не успела Светлана удивиться тому, что кто-то считает ее красивой, как почувствовала, что Алексей прижимает ее к себе. Губы непривычно обжег чужой горяче-влажный рот, в спину неприятно ткнулась Лешкина культя. Парень дрожал от любовного озноба. На Светку внезапно нахлынуло отвращение, смешанное с острой жалостью. Сразу же ее охватил ужас, оттого что она чувствует это не к какому-нибудь грязному бродяге, а к АЛЕШКЕ, своему другу! Может быть, самому лучшему. Девочка отшатнулась от влюбленного, со страхом глядя в туманные глаза. Лешка понял.
– Из-за этого? – горько усмехаясь, спросил он и поднял культю.
Светке хотелось крикнуть ему в самое лицо: «Да!». Чтобы больше никогда
не возникало таких вопросов! Чтобы не испытывать щемящее чувство вины! Чтобы выплеснуть все, что сейчас душило ее изнутри! Но так было нельзя… Она помотала головой.
– Я другого люблю.
Слова с трудом выдавливались сквозь губы.
Соврав, девчонка кинулась внутрь спасительного, дышавшего теплом подъезда. Она не помнила, как проскочила семь лестничных пролетов… Не помнила, что спросила, открывшая дверь, мать… Света, вбежав в свою комнату, бросилась лицом вниз на кровать. Она ругала и ненавидела себя за непонятно откуда всплывшую брезгливость. Тело девочки сотрясалось в рыданиях. Оттого, что ничего нельзя изменить: ни Лешкино тело, ни его отношение к ней, ни ее – к нему. И оттого, что больше не будет детской дружбы, когда все было легко и просто. И оттого, что теперь отношения с таким знакомым Лешкой стали вдруг незнакомыми и пугающе сложными… Мама, стоявшая у закрытой двери в комнату дочери, не смела войти.
Проснувшись утром, Света почувствовала себя разбитой и подавленной. Не хотелось вставать, умываться, есть… Вообще ничего не хотелось. А главное, не хотелось видеть Лешку. Но она точно знала, что увидит его. Только не знала, что сегодня будет ему врать. Сказать правду любящему и страдающему Алексею было бы очень больно и неправильно.
Мама озабоченно потрогала лоб дочери, пощупала ей, на всякий случай, живот и без лишних вопросов предложила:
– Спи! Я будильник на десять поставлю.
На уроках девочка, глядя невидящим взглядом перед собой, ничего не слышала.
– Ответит нам Света Ромашкина! – услышала она, как из другого мира, голос Риммы Ивановны.
Светка что-то ответила, плохо понимая, что говорит.
– Ромашкина! Ты сейчас мне плюнула в самое сердце! – разочаровалась учительница. – Напиши-ка нам на доске…
Та не двигалась с места, глядя в парту. Надька хихикнула от необычности ситуации. Толя двинул ее локтем в бок.
– Ты что, не готова?! – изумилась Римма Ивановна. – Садись, два!
Светке было все равно.
После уроков Толик, послав Надьку к чертям, побежал за бывшей подругой.
– Свет, у вас что случилось? Кто-то умер?
«Умер!» – со злорадством хотелось ответить ему, чтоб он отстал.
– Нет! Голова просто болит! – ответила Света.
– Ну, ты это… Лечись! Мать – врач, все-таки! – посоветовал Толя, проводив одноклассницу до дома.
Алешки на привычном месте не было. Девочка облегченно вздохнула и вошла в подъезд. Мгновенно в проеме вырос Алексей, загородив его своей рослой фигурой. Светкин испуг моментально сменился жалостью. Она просительно посмотрела в Лешкино лицо.
– Кто он? – зло выдохнул парень и решительно пообещал: – Я ему морду набью!
Света почувствовала запах перегара. Ее жалость тоже как-то сразу перегорела. Внутри стало пусто. Она молча оттолкнула взглядом Лешку, как когда-то Бочкина. Несчастный влюбленный опустил руки и прислонился к стене, уронив голову.
– Не любишь? – тусклым голосом спросил он.
– Лешка… «Эх, ты!» – хотела закончить девчонка, но, не договорив, поплелась вверх по ступеням…
Дома мама посредством соковыжималки давила сок из калины. Стена возле стола, лицо, плечи и руки женщины были в красных брызгах. Как будто у них в квартире собирались снимать фильм ужасов. С мамой в главной роли. Или, на худой конец, детектив «Следствие ведут знатоки». Почему-то это зрелище вывело девочку из вакуума равнодушия. Как будто она увидела на маме брызги своей крови. Светка горько заплакала по себе и Алешке, прежним.
– Ну, ты что, дочь? Что случилось? – ласково спрашивала мама, обнимая дочку и гладя ее по голове, как маленькую.
– Двойку по химии получила! – всхлипывала Света.
– Ну, вот еще беда-то! – успокаивала мама. – Дурочка! Исправишь.
Светлана села за уроки. Текст в учебниках то появлялся, то исчезал под ручьями набегающих слез. Девочка даже не пыталась их вытирать, только иногда сморкалась. Эти слезы приносили облегчение.
«Ну, Римма Ивановна, стерва! Совсем, видать, девчонку заела! Как Светка вчера рыдала! Если так дальше пойдет, придется идти в школу разбираться», – думала взрослая женщина. Она ничего не знала о своей девочке.
Да, и разве могла дочь-подросток объяснить маме, что ей не хочется в эту взрослую жизнь с ее взрослыми неразрешимыми проблемами, что ей так уютно было в своем советском детстве, которое должно было, непременно быть счастливым?!