Из динамиков полился звучный голос: «Буду я точно генералом, если капрала переживу».
На празднование в Звездный один из гостей принес бутылку французского виски. Решили ее не открывать до возвращения Виктора Ивановича домой. Чтоб распечатать ее сразу, как только он переступит порог. Наклеили длинную полоску белой бумаги и написали: «Витя, ты искал эту бутылку в космосе, а она оказалась на Земле!» Каждый присутствующий оставил свою подпись на память. Пусть бутылка стоит и ждет своего хозяина дома...
– Ну, именинник, а у меня для тебя тоже есть подарок! – радостно воскликнул Волков, одной рукой держась за поручень, а другую спрятав за спину.
Пацаев вспыхнул: сегодня так много внимания к его скромной персоне.
– Не томи! – захохотал Жора. – Давай уже, что ты там приготовил.
Вадим вытащил руку из-за спины и протянул ее Виктору. На ладони красовалась золотистая луковица.
– Откуда? – изумился Пацаев.
– Тайком протащил, – подмигнул Волков. – Сейчас разделим на три части, хоть поедим как нормальные люди, а то меня уже от этих тюбиков с протертым пюре мутит.
– Вадим! – бросился обнимать его именинник. – Ну это просто королевский подарок! Такой деликатес! Спасибо!
– Так и это еще не все, – интригующе заверил Волков.
– Неужели еще что-то пронес? – поразился Добровольский.
Затаив дыхание, они с Пацаевым ждали, что же еще появится в ловких руках товарища.
– А то!
И из-за пазухи был извлечен лимон.
– Ну а на завтра намечен день отдыха, – напомнил Вадим. – Ждем передачу «С добрым утром!», будут исполнять для нас, по заказу!
– Ага, день отдыха, как всегда, пройдет в очередных замерах, наблюдениях, фотографированиях и экспериментах, – поддакнул Добровольский.
Волков лишь развел руками:
– Такая уж у нас профессия – космонавт!
24 июня экипаж побил 18-суточный мировой рекорд космонавтов Андрияна Николаева и Виталия Севастьянова, осуществивших полет на корабле «Союз-9».
Принимая поздравления, Волков растрогался до слез. Так приятны были эти теплые слова. Ребята спали, а ему не хотелось их будить. Но они, словно чувствуя трепет Вадима, одновременно вылезли из спальных мешков и подлетели к нему. Все трое обнялись, похлопывая друг друга по плечам. Все тяготы полета, нервозность и обиды вмиг улетучились. Никогда еще они не были так едины, как в тот радостный момент.
В последние дни Вадим плохо спал, удавалось провалиться в забытье лишь часа на три, сон никак не хотел приходить. Думал, поможет чтение, но даже наоборот: он так зачитывался «Евгением Онегиным», что после отбоя еще целый час проводил за книгой. Однако даже в короткие мгновения сна его мучили путаные видения, хотя в первый свой полет снов он не видел совсем.
Трехнедельная экспедиция подходила к концу, космонавты приступили к консервации станции, проверке спускаемого аппарата и усиленным физическим тренировкам. Укладывали оборудование, многочисленную документацию по экспериментам, проведенным за время пребывания на станции.
29 июня в 21.15 ЦУП дал команду на расстыковку корабля «Союз-11» с орбитальной станцией «Салют».
Часть 3. «Завтра встретимся, готовьте коньяк!»
«22 февраля 1944 года. Добровольский Георгий Тимофеевич, именем румынского военно-полевого суда за хранение револьвера в пригодном для действий состоянии вы приговариваетесь к двадцати пяти годам каторжных работ. Приговор привести в исполнение незамедлительно!»
У Жоры все поплыло перед глазами. Дыхание перехватило, темная пелена начала медленно заволакивать сознание. Жизнь еще не успела толком начаться, а впереди каторга. Вернется ли он когда-нибудь оттуда? И что будет с матерью? И с младшим братом Сашкой? Как они теперь без него?
Родился он 1 июня 1928 года в прекрасном южном городе Одессе, где почти круглый год светит солнце, а до моря рукой подать. Несмотря на трудную и бедную жизнь, которая стала еще сложнее с уходом из семьи отца – начальника отдела контрразведки, Жора никогда не унывал. Начало Великой Отечественной войны он встретил тринадцатилетним мальчишкой. Рыл окопы, помогал санитарам ухаживать за ранеными в госпитале и пытался прибиться к партизанскому отряду, но, конечно, его не брали: был еще слишком мал. Но и тут паренек не пал духом, собрал свой отряд. Они искали оружие и нередко находили. Револьверы, пистолеты оставляли у себя, а автоматы зарывали в укромном месте. Не учли только одного: за ними следили. В дом к Добровольским полиция нагрянула неожиданно, револьвер был при Жоре. Пятнадцатилетнего подростка арестовали. Он прошел через страшные пытки в тюрьме, но товарищей не выдал. А они не забыли про него и помогли бежать по подложным документам. Меньше чем через месяц в Одессу вошли советские войска и освободили город.
Георгий мечтал стать моряком, а стал летчиком-истребителем. Потом была спецшкола ВВС в Одессе, Военно-воздушная Краснознаменная академия, а затем и рапорт с просьбой о зачислении в отряд космонавтов.
Высокий, статный красавец атлет с темными волосами, отдающими медью, мог вскружить голову многим девушкам. Он всегда был душой компании, великолепным рассказчиком, знал несметное количество анекдотов. Но вот в присутствии курносой Люды, простой учительницы математики, Георгий тушевался. Странно, ведь они знали друг друга с детства, но тогда он почему-то не краснел рядом с ней, а теперь все стало иначе. Позже Люда вышла за него замуж и родила двух дочерей – Марину и Наташу.
Центр управления полетами в то время располагался в Евпатории. 29 июня 1971 года здесь уже все было готово к расстыковке со станцией. Зал управления набился до отказа, ждали только министра Афанасьева, который с минуты на минуту должен был прилететь с полигона, да главного конструктора Мишина. Но очередная авария ракеты Н1 с макетом лунного посадочного корабля и отсутствие объяснений ее причин задержали обоих, поэтому в ЦУП решили начинать расстыковку без них. По заключению врачей, состояние космонавтов в последние дни было хорошим, докладывали они обо всем вовремя, работали слаженно – в общем, все шло спокойно и четко по расписанию.
– Янтари, это Заря. Как слышите меня?
– Слышим хорошо, – отозвался Добровольский. – Докладываю: консервация станции окончена, все материалы и документы уложены в спускаемый аппарат. Экипаж одет в противоперегрузочные костюмы и готов покинуть станцию.
– Принято.
Заняв свои места в корабле, начали проверку аппаратуры. В душе у каждого космонавта поднималось волнующее и радостное чувство близости дома. Все они соскучились по семьям, по родной земле, по твердой почве под ногами. Это сейчас с орбитальной станции можно запросто позвонить по мобильному телефону и поговорить с родными, а в то время было не так. Пара слов да весточка, переданная через ЦУП, – вот и все за целый месяц.
Проверка аппаратуры проходила штатно, как вдруг зажглось табло «Люк открыт». У Волкова перехватило дыхание. Тревожная волна начала заволакивать радостное настроение.
– Люк негерметичен, что делать?
Космонавты нервно переглядывались.
– Заря, что нам делать? – повторил, тяжело дыша, Волков.
– Откройте люк, – спокойным голосом произнес космонавт Алексей Елисеев, находившийся на связи. – Штурвал влево до отказа. Потом закройте люк и поверните штурвал вправо на шесть с половиной оборотов.
Добровольский сделал все в точности по инструкции, но табло продолжало гореть.
– Ничего не получается! – отчаянно воскликнул Волков.
– Янтари, повторите операцию еще раз, – четко проинструктировал Елисеев.
И снова Добровольский крутил заданные обороты, но табло не гасло.
– У нас нет аварийно-спасательных скафандров! – Голос Волкова начал срываться. – Мать вашу, вы что, не понимаете, что спускаться с негерметичным люком – это верная смерть?! Мы двадцать минут уже бьемся, а толку чуть!
– Янтарь-2, успокойтесь, пожалуйста. Мы посовещались и пришли к выводу, что барахлит контакт датчика на обрезе люка. Туда надо что-нибудь подложить и попробовать закрыть еще раз.
Добровольский вытащил пластырь, сунул его под концевой выключатель, фиксирующий держатель люка, и в очередной раз крутанул нужные шесть с половиной оборотов. Все замерли в немом ожидании. Боялись даже вздохнуть, не отрывая глаз от табло.
– Погас, – заорал Волков, – погас! Все в порядке!
С облегчением выдохнул не только экипаж, но и все сотрудники ЦУП. Проблему удалось решить.
– Витя, сбрось давление в бытовом отсеке до 160 мм, – скомандовал Добровольский, – проверь герметичность.
– В норме, – доложил Пацаев.
– Янтари, это Заря. Расстыковку разрешаем.
– Команда «Расстыковка» подана в 21.25.15, – отрапортовал Пацаев.
– Прошло разделение. Визуально наблюдаем расхождение. Станция пошла слева от нас, с разворотом, – комментировал немного успокоившийся Волков.
Волна радости снова начала подниматься в нем, разливаясь приятной теплотой по телу.
– Янтари, посадка будет происходить за десять минут до восхода Солнца. Янтарь-1, подведите корабль к станции и сфотографируйте ее на расстоянии тридцати – сорока метров.
– Принято.
На очередном витке связи разговор с экипажем вел руководитель подготовки космонавтов Николай Петрович Каманин.
– Янтари, это 16-й, как слышно?
– 16-й, это Янтарь-1, слышим хорошо.
– Даю условия посадки. Над территорией СССР малооблачно. В районе посадки ясно, видимость – десять километров, ветер – два-три метра в секунду, температура – 16 градусов, давление у земли – 720 миллиметров. Напоминаю: при спуске ведите постоянный репортаж. После посадки действуйте по инструкции, люк не открывайте, резко не двигайтесь, ждите группу поиска. Желаю мягкой посадки. До скорой встречи на Земле!
– Принято! Идем по программе. Понемногу появляется Земля. Справа летит станция. Здорово, красивая. Сейчас начинаем ориентацию, – докладывал командир.
– У меня виден горизонт по нижнему срезу иллюминатора, – добавил Пацаев.
– Отлично. До свидания, Янтари, до следующего сеанса связи.
– Завтра встретимся, готовьте коньяк! – добавил лукаво Волков.
Связь пропала.
30 июня в 1.35 по московскому времени двигатель «Союза-11» был включен на торможение. Все морские корабельные пункты связи ловили информацию с пролетавшего над ними аппарата и поочередно докладывали, что двигатель сработал в расчетное время и все идет по плану. Над Африкой произошло отделение спускаемого аппарата от бытового и приборно-агрегатного отсеков. Экипаж был вне зоны связи, но внутри работал многоканальный самописец «Мир» для регистрации всего происходящего на борту.
– О, перегрузка! Пошла, родимая! – присвистнул Добровольский.
– Да, – довольно потирая руки, заметил Волков, – скоро будем дома.
– Следи за давлением.
– Принято.
– Хлопок, отделение, – добавил Пацаев.
Но вдруг что-то пошло не так. Привычный гул радиоаппаратуры стал заглушать нарастающий свист.
– Давление падает! – воскликнул Волков, бросив озабоченный взгляд на приборную доску. – Высота 150 км, за бортом вакуум, давление па-дает.
Руки Вадима похолодели, он пытался понять, что происходит, но стремительное снижение аппарата и шум, стоящий внутри, не давали сконцентрироваться.
– Разгерметизация!
Георгий, молниеносно отстегнув верхнюю часть привязного ремня, начал ощупывать руками люк. Он шарил по холодному металлу, но пальцы не чувствовали ничего необычного.
– Все герметично.
Однако откуда-то снизу начинала подкатывать волна тошноты, а гул в салоне переходил в давящий шум в ушах.
– Свист! – крикнул Волков. – Ты слышишь свист? Воздух уходит! Давление продолжает падать!
– Где свистит? – пытаясь перекричать шум включенных передатчиков, недоумевал Добровольский.
– Не пойму! – орал Волков. – Но давление продолжает падать!
Они с Пацаевым одновременно сбросили плечевые ремни и поспешили выключить всю радиоаппаратуру.
– Тихо! – рявкнул Добровольский.
Все трое прислушались. Теперь свист отчетливо доносился из вентиляционного клапана над командирским креслом.
– Вентиль! – завопил Добровольский. – Витя, помоги!
Пацаев дернулся на помощь командиру. Его длинные руки, словно плети, взмыли к потолку капсулы и вцепились в красный барашек, с которого обессиленно соскользнули пальцы Георгия Добровольского. Привязные ремни крепко удерживали жилистое тело Виктора Ивановича в ложементе. Он тянулся, крутил что было сил, но мышцы предательски слабели. Пацаев жадно глотал воздух, но тот будто не доходил до легких и застревал где-то на полпути, раздирая и без того ссохшееся горло.
Капсула стремительно неслась к Земле, приближаясь к плотным слоям атмосферы. Три космонавта, как гибнущие Икары, летели вниз.
– Дайте мне! – крикнул Волков.
Не дожидаясь ответа, он потянулся к вентилю и попытался крутануть, но тот словно был приклеен намертво и не сдвинулся даже на миллиметр.
Все тело ломило нестерпимо. К горлу начали подступать приступы удушья. Воздуха катастрофически не хватало, перед глазами опускалась темная пелена. Силы утекали из организма, любое движение давалось с огромным трудом. Добровольский с Пацаевым тщетно пытались закрутить кран-барашек. То по очереди, то вместе. Но им не хватило сил.
Волков с немым ужасом, уже почти теряя сознание, наблюдал за своими товарищами будто в замедленной съемке. Дышать стало совсем тяжело. Словно железные пальцы все сильнее и сильнее сдавливали горло. Не только кислородное голодание, но и страх пожирал изнутри, затуманивая разум окончательно. А потом вдруг наступила полная тишина: лопнули барабанные перепонки.
– Ви-тя, – проговорил едва живой командир, – да-вай е-ще...
Но так и не закончил фразу, обессиленно поник в своем кресле. Да Витя его уже и не слышал, тоже провалившись в объятия тишины.
Перед глазами у Волкова плыли расплывчатые образы, в голове проскакивали путаные обрывки бессвязных мыслей. В тело постепенно вливалась звенящая пустота.
С момента разгерметизации они прожили сто двадцать секунд и боролись за свою жизнь до последнего бескислородного вздоха.
В ЦУП с нетерпением ждали обратной связи до входа аппарата в слои атмосферы, где плазма гасит все радиоволны, но экипаж молчал.
– Янтари, на связь, ответьте! – беспокоился Елисеев. – Ведь просили же Добровольского докладывать обо всем, как только они войдут в зону связи. Почему же они молчат?
Сотрудники недоуменно переглядывались в полной тишине – экипаж на связь не выходил. Керимов расхаживал по залу, заложив руки за спину и нервно чеканя каждый шаг. Мишин мял пальцы до красноты. Атмосфера была гнетущая. Непонятно было даже, сошел спускаемый аппарат с орбиты или нет.
– А Волков? – продолжал Елисеев. – Он-то почему молчит? То на всех сеансах связи не умолкает. А тут вдруг тишина. Странно это.
Сотрудники ЦУП прекрасно понимали, что на борту что-то происходит, но что именно – никто не знал.
В 1.45 поступило сообщение от ВВС: «Удаление корабля от расчетной точки посадки – две тысячи двести километров».
Эта новость вселила лучик надежды, что сам аппарат спускается штатно, возможно, всего лишь отказала радиосвязь.
«Удаление 1800... 1000... 500... 50 километров от расчетной точки».
Еще совсем чуть-чуть, и должен раскрыться парашют, и буквально минут через пятнадцать спускаемый аппарат приземлится в заданной точке. О ходе спуска космонавты тоже неукоснительно должны были докладывать. Никогда еще связь не давала сбоев на этом этапе. Но в этот раз экипаж молчал.
В поисково-спасательных вертолетах внимательно прислушивались к переговорам групп, ловили каждое слово. Ждали, кто увидит парашют первым. От напряжения перехватывало дыхание, а от шума лопастей и треска эфирных помех реплики порой улетали в никуда. И тут вдруг кабина одного вертолета огласилась радостным возгласом: «Вижу! Сопровождаю!» Передав координаты остальным, группа первой направилась к засеченному объекту.
– Кто-нибудь может связаться с экипажем? – трещала рация.
Но у всех поисковиков был лишь один отрицательный ответ.
Бело-оранжевый купол неспешно планировал с аппаратом к земле. Темная капсула глухо ткнулась в сухую почву степи, всколыхнув клубы пыли. Парашют, сдувшись, упал на пожухлую траву, медленно осела на землю серая пелена. К месту посадки, западнее горы Мунлы, уже подлетали вертолеты.
В ЦУП по-прежнему не было никаких вестей ни от экипажа, ни из района посадки. Прошло уже больше получаса с расчетного времени приземления, а телефоны предательски молчали. Керимов должен был первым доложить в Москву об успешном окончании экспедиции, но как докладывать? На его бледном лице выступили капли пота, руки дрожали.
Выскочив из вертолетов, спасатели неслись к спускаемому аппарату, который лежал на боку. За ними едва поспевали врачи, военные и корреспонденты. Бликующая на восходящем солнце серебристая капсула безжизненно покоилась на выжженной земле. Постучали по стенке – ответа нет. А ведь космонавты всегда барабанят изнутри. Обступившие аппарат с дрожью в сердце уже понимали, что произошло самое страшное. Бросились открывать люк. Стук металла о металл, скрежет окалины, гул от не прекращающих крутиться винтов вертолетов – и ужасающая тишина внутри...
Космонавтов невозможно было узнать. Обросшие бородой, с усами, из носа и ушей подтеки крови. Они сидели в своих креслах в спокойных позах с безмятежными лицами, словно просто заснули в свободное от выполнения поставленных задач время. Все выглядело совершенно обычным, за исключением того, что космонавты были мертвы.
Спасатели начали вытаскивать экипаж. Первым достали Добровольского, сидящего в середине. Он был еще теплым. Георгия уложили на носилки, подложили под голову подушку, непрерывно делали искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Вокруг едва слышно колыхалась пожухлая трава, раскачиваемая дуновениями ветра. Рука Добровольского соскользнула с носилок и, коснувшись тыльной стороной ладони сухостоя, опустилась на выжженную почву. Последнее желание – дотронуться до родной земли – осуществилось.
Вслед за командиром вытащили Пацаева и Волкова. Больше часа бригада реаниматологов из «Склифа» пыталась вернуть космонавтов к жизни, но все было тщетно.
Этой ночью звезды не падали,
В почетном застыв карауле.
Этой ночью женщины плакали
И в городе, и в ауле.
Назад на Землю вернулись
Из звездного мира трое,
Только сердца их молчали:
Мертвыми были герои.
Долг свой выполнив с честью,
На месте рабочем сидя,
Икары к земле летели,
Земли уже больше не видя.
В телестудии «Останкино» Валентина Волкова со свекром наблюдали возвращение экипажа «Союза-11» на Землю. Радость и гордость за мужа и сына переполняли их. Все шло хорошо, и на каждом витке был новостной эфир, но, когда связь с экипажем оборвалась, Волковым предложили поехать домой и ждать новостей там.
У Валентины не было плохих предчувствий. Когда ей сообщили, что муж погиб, она не плакала, лишь зияющая пустота поселилась в сердце и съедала изнутри, а между прошлым и будущим встала огромная, непробиваемая стена.
Каждое утро она начинала мыть их осиротевшую квартиру. На коленях оттирала каждый уголок, каждый плинтус. Заканчивала и начинала снова: это помогало ей не сойти с ума от горя.
На следующий день к спускаемому аппарату прилетели Алексей Леонов и разработчики корабля «Союз». Они осматривали корабль, исследовали каждый его миллиметр, но никакой негерметичности не смогли обнаружить.
– М-да, – грустно бросил Леонов, – я так злился на Кубасова, готов был его придушить за этот неожиданно появившийся туберкулез, а получилось, что у судьбы оказались на все свои планы. Ведь у Валеры началась обыкновенная аллергия на местные растения, а вовсе не страшная болезнь, из-за которой отстранили весь экипаж. И эта аллергия спасла нам жизни. Но почему-то мне от этого совсем не радостно...
Все полеты на космических кораблях «Союз» были приостановлены больше чем на два года. Первую орбитальную станцию «Салют» затопили в Тихом океане в октябре 1971-го. Урны с прахом геройски погибших космонавтов покоятся в Кремлевской стене. Все последующие полеты в космос осуществлялись только в скафандрах.
После гибели Янтарей в Звездном пошла молва, что подобные позывные – названия камней – приносят несчастья. Ведь многие из тех, у кого был такой позывной, погибли. Владимир
Комаров – Рубин. Павел Беляев – Алмаз. И вот теперь Янтари...
А Алексея Леонова, судя по всему, судьба вела за руку и вытаскивала из лап смерти, ведь его позывной тоже был Алмаз. Однако ему дважды удалось выжить: и когда раздулся скафандр в его первый выход в открытый космос, и когда его экипаж заменили геройски погибшие Янтари.
На празднование в Звездный один из гостей принес бутылку французского виски. Решили ее не открывать до возвращения Виктора Ивановича домой. Чтоб распечатать ее сразу, как только он переступит порог. Наклеили длинную полоску белой бумаги и написали: «Витя, ты искал эту бутылку в космосе, а она оказалась на Земле!» Каждый присутствующий оставил свою подпись на память. Пусть бутылка стоит и ждет своего хозяина дома...
– Ну, именинник, а у меня для тебя тоже есть подарок! – радостно воскликнул Волков, одной рукой держась за поручень, а другую спрятав за спину.
Пацаев вспыхнул: сегодня так много внимания к его скромной персоне.
– Не томи! – захохотал Жора. – Давай уже, что ты там приготовил.
Вадим вытащил руку из-за спины и протянул ее Виктору. На ладони красовалась золотистая луковица.
– Откуда? – изумился Пацаев.
– Тайком протащил, – подмигнул Волков. – Сейчас разделим на три части, хоть поедим как нормальные люди, а то меня уже от этих тюбиков с протертым пюре мутит.
– Вадим! – бросился обнимать его именинник. – Ну это просто королевский подарок! Такой деликатес! Спасибо!
– Так и это еще не все, – интригующе заверил Волков.
– Неужели еще что-то пронес? – поразился Добровольский.
Затаив дыхание, они с Пацаевым ждали, что же еще появится в ловких руках товарища.
– А то!
И из-за пазухи был извлечен лимон.
– Ну а на завтра намечен день отдыха, – напомнил Вадим. – Ждем передачу «С добрым утром!», будут исполнять для нас, по заказу!
– Ага, день отдыха, как всегда, пройдет в очередных замерах, наблюдениях, фотографированиях и экспериментах, – поддакнул Добровольский.
Волков лишь развел руками:
– Такая уж у нас профессия – космонавт!
24 июня экипаж побил 18-суточный мировой рекорд космонавтов Андрияна Николаева и Виталия Севастьянова, осуществивших полет на корабле «Союз-9».
Принимая поздравления, Волков растрогался до слез. Так приятны были эти теплые слова. Ребята спали, а ему не хотелось их будить. Но они, словно чувствуя трепет Вадима, одновременно вылезли из спальных мешков и подлетели к нему. Все трое обнялись, похлопывая друг друга по плечам. Все тяготы полета, нервозность и обиды вмиг улетучились. Никогда еще они не были так едины, как в тот радостный момент.
В последние дни Вадим плохо спал, удавалось провалиться в забытье лишь часа на три, сон никак не хотел приходить. Думал, поможет чтение, но даже наоборот: он так зачитывался «Евгением Онегиным», что после отбоя еще целый час проводил за книгой. Однако даже в короткие мгновения сна его мучили путаные видения, хотя в первый свой полет снов он не видел совсем.
Трехнедельная экспедиция подходила к концу, космонавты приступили к консервации станции, проверке спускаемого аппарата и усиленным физическим тренировкам. Укладывали оборудование, многочисленную документацию по экспериментам, проведенным за время пребывания на станции.
29 июня в 21.15 ЦУП дал команду на расстыковку корабля «Союз-11» с орбитальной станцией «Салют».
Часть 3. «Завтра встретимся, готовьте коньяк!»
«22 февраля 1944 года. Добровольский Георгий Тимофеевич, именем румынского военно-полевого суда за хранение револьвера в пригодном для действий состоянии вы приговариваетесь к двадцати пяти годам каторжных работ. Приговор привести в исполнение незамедлительно!»
У Жоры все поплыло перед глазами. Дыхание перехватило, темная пелена начала медленно заволакивать сознание. Жизнь еще не успела толком начаться, а впереди каторга. Вернется ли он когда-нибудь оттуда? И что будет с матерью? И с младшим братом Сашкой? Как они теперь без него?
Родился он 1 июня 1928 года в прекрасном южном городе Одессе, где почти круглый год светит солнце, а до моря рукой подать. Несмотря на трудную и бедную жизнь, которая стала еще сложнее с уходом из семьи отца – начальника отдела контрразведки, Жора никогда не унывал. Начало Великой Отечественной войны он встретил тринадцатилетним мальчишкой. Рыл окопы, помогал санитарам ухаживать за ранеными в госпитале и пытался прибиться к партизанскому отряду, но, конечно, его не брали: был еще слишком мал. Но и тут паренек не пал духом, собрал свой отряд. Они искали оружие и нередко находили. Револьверы, пистолеты оставляли у себя, а автоматы зарывали в укромном месте. Не учли только одного: за ними следили. В дом к Добровольским полиция нагрянула неожиданно, револьвер был при Жоре. Пятнадцатилетнего подростка арестовали. Он прошел через страшные пытки в тюрьме, но товарищей не выдал. А они не забыли про него и помогли бежать по подложным документам. Меньше чем через месяц в Одессу вошли советские войска и освободили город.
Георгий мечтал стать моряком, а стал летчиком-истребителем. Потом была спецшкола ВВС в Одессе, Военно-воздушная Краснознаменная академия, а затем и рапорт с просьбой о зачислении в отряд космонавтов.
Высокий, статный красавец атлет с темными волосами, отдающими медью, мог вскружить голову многим девушкам. Он всегда был душой компании, великолепным рассказчиком, знал несметное количество анекдотов. Но вот в присутствии курносой Люды, простой учительницы математики, Георгий тушевался. Странно, ведь они знали друг друга с детства, но тогда он почему-то не краснел рядом с ней, а теперь все стало иначе. Позже Люда вышла за него замуж и родила двух дочерей – Марину и Наташу.
Центр управления полетами в то время располагался в Евпатории. 29 июня 1971 года здесь уже все было готово к расстыковке со станцией. Зал управления набился до отказа, ждали только министра Афанасьева, который с минуты на минуту должен был прилететь с полигона, да главного конструктора Мишина. Но очередная авария ракеты Н1 с макетом лунного посадочного корабля и отсутствие объяснений ее причин задержали обоих, поэтому в ЦУП решили начинать расстыковку без них. По заключению врачей, состояние космонавтов в последние дни было хорошим, докладывали они обо всем вовремя, работали слаженно – в общем, все шло спокойно и четко по расписанию.
– Янтари, это Заря. Как слышите меня?
– Слышим хорошо, – отозвался Добровольский. – Докладываю: консервация станции окончена, все материалы и документы уложены в спускаемый аппарат. Экипаж одет в противоперегрузочные костюмы и готов покинуть станцию.
– Принято.
Заняв свои места в корабле, начали проверку аппаратуры. В душе у каждого космонавта поднималось волнующее и радостное чувство близости дома. Все они соскучились по семьям, по родной земле, по твердой почве под ногами. Это сейчас с орбитальной станции можно запросто позвонить по мобильному телефону и поговорить с родными, а в то время было не так. Пара слов да весточка, переданная через ЦУП, – вот и все за целый месяц.
Проверка аппаратуры проходила штатно, как вдруг зажглось табло «Люк открыт». У Волкова перехватило дыхание. Тревожная волна начала заволакивать радостное настроение.
– Люк негерметичен, что делать?
Космонавты нервно переглядывались.
– Заря, что нам делать? – повторил, тяжело дыша, Волков.
– Откройте люк, – спокойным голосом произнес космонавт Алексей Елисеев, находившийся на связи. – Штурвал влево до отказа. Потом закройте люк и поверните штурвал вправо на шесть с половиной оборотов.
Добровольский сделал все в точности по инструкции, но табло продолжало гореть.
– Ничего не получается! – отчаянно воскликнул Волков.
– Янтари, повторите операцию еще раз, – четко проинструктировал Елисеев.
И снова Добровольский крутил заданные обороты, но табло не гасло.
– У нас нет аварийно-спасательных скафандров! – Голос Волкова начал срываться. – Мать вашу, вы что, не понимаете, что спускаться с негерметичным люком – это верная смерть?! Мы двадцать минут уже бьемся, а толку чуть!
– Янтарь-2, успокойтесь, пожалуйста. Мы посовещались и пришли к выводу, что барахлит контакт датчика на обрезе люка. Туда надо что-нибудь подложить и попробовать закрыть еще раз.
Добровольский вытащил пластырь, сунул его под концевой выключатель, фиксирующий держатель люка, и в очередной раз крутанул нужные шесть с половиной оборотов. Все замерли в немом ожидании. Боялись даже вздохнуть, не отрывая глаз от табло.
– Погас, – заорал Волков, – погас! Все в порядке!
С облегчением выдохнул не только экипаж, но и все сотрудники ЦУП. Проблему удалось решить.
– Витя, сбрось давление в бытовом отсеке до 160 мм, – скомандовал Добровольский, – проверь герметичность.
– В норме, – доложил Пацаев.
– Янтари, это Заря. Расстыковку разрешаем.
– Команда «Расстыковка» подана в 21.25.15, – отрапортовал Пацаев.
– Прошло разделение. Визуально наблюдаем расхождение. Станция пошла слева от нас, с разворотом, – комментировал немного успокоившийся Волков.
Волна радости снова начала подниматься в нем, разливаясь приятной теплотой по телу.
– Янтари, посадка будет происходить за десять минут до восхода Солнца. Янтарь-1, подведите корабль к станции и сфотографируйте ее на расстоянии тридцати – сорока метров.
– Принято.
На очередном витке связи разговор с экипажем вел руководитель подготовки космонавтов Николай Петрович Каманин.
– Янтари, это 16-й, как слышно?
– 16-й, это Янтарь-1, слышим хорошо.
– Даю условия посадки. Над территорией СССР малооблачно. В районе посадки ясно, видимость – десять километров, ветер – два-три метра в секунду, температура – 16 градусов, давление у земли – 720 миллиметров. Напоминаю: при спуске ведите постоянный репортаж. После посадки действуйте по инструкции, люк не открывайте, резко не двигайтесь, ждите группу поиска. Желаю мягкой посадки. До скорой встречи на Земле!
– Принято! Идем по программе. Понемногу появляется Земля. Справа летит станция. Здорово, красивая. Сейчас начинаем ориентацию, – докладывал командир.
– У меня виден горизонт по нижнему срезу иллюминатора, – добавил Пацаев.
– Отлично. До свидания, Янтари, до следующего сеанса связи.
– Завтра встретимся, готовьте коньяк! – добавил лукаво Волков.
Связь пропала.
30 июня в 1.35 по московскому времени двигатель «Союза-11» был включен на торможение. Все морские корабельные пункты связи ловили информацию с пролетавшего над ними аппарата и поочередно докладывали, что двигатель сработал в расчетное время и все идет по плану. Над Африкой произошло отделение спускаемого аппарата от бытового и приборно-агрегатного отсеков. Экипаж был вне зоны связи, но внутри работал многоканальный самописец «Мир» для регистрации всего происходящего на борту.
– О, перегрузка! Пошла, родимая! – присвистнул Добровольский.
– Да, – довольно потирая руки, заметил Волков, – скоро будем дома.
– Следи за давлением.
– Принято.
– Хлопок, отделение, – добавил Пацаев.
Но вдруг что-то пошло не так. Привычный гул радиоаппаратуры стал заглушать нарастающий свист.
– Давление падает! – воскликнул Волков, бросив озабоченный взгляд на приборную доску. – Высота 150 км, за бортом вакуум, давление па-дает.
Руки Вадима похолодели, он пытался понять, что происходит, но стремительное снижение аппарата и шум, стоящий внутри, не давали сконцентрироваться.
– Разгерметизация!
Георгий, молниеносно отстегнув верхнюю часть привязного ремня, начал ощупывать руками люк. Он шарил по холодному металлу, но пальцы не чувствовали ничего необычного.
– Все герметично.
Однако откуда-то снизу начинала подкатывать волна тошноты, а гул в салоне переходил в давящий шум в ушах.
– Свист! – крикнул Волков. – Ты слышишь свист? Воздух уходит! Давление продолжает падать!
– Где свистит? – пытаясь перекричать шум включенных передатчиков, недоумевал Добровольский.
– Не пойму! – орал Волков. – Но давление продолжает падать!
Они с Пацаевым одновременно сбросили плечевые ремни и поспешили выключить всю радиоаппаратуру.
– Тихо! – рявкнул Добровольский.
Все трое прислушались. Теперь свист отчетливо доносился из вентиляционного клапана над командирским креслом.
– Вентиль! – завопил Добровольский. – Витя, помоги!
Пацаев дернулся на помощь командиру. Его длинные руки, словно плети, взмыли к потолку капсулы и вцепились в красный барашек, с которого обессиленно соскользнули пальцы Георгия Добровольского. Привязные ремни крепко удерживали жилистое тело Виктора Ивановича в ложементе. Он тянулся, крутил что было сил, но мышцы предательски слабели. Пацаев жадно глотал воздух, но тот будто не доходил до легких и застревал где-то на полпути, раздирая и без того ссохшееся горло.
Капсула стремительно неслась к Земле, приближаясь к плотным слоям атмосферы. Три космонавта, как гибнущие Икары, летели вниз.
– Дайте мне! – крикнул Волков.
Не дожидаясь ответа, он потянулся к вентилю и попытался крутануть, но тот словно был приклеен намертво и не сдвинулся даже на миллиметр.
Все тело ломило нестерпимо. К горлу начали подступать приступы удушья. Воздуха катастрофически не хватало, перед глазами опускалась темная пелена. Силы утекали из организма, любое движение давалось с огромным трудом. Добровольский с Пацаевым тщетно пытались закрутить кран-барашек. То по очереди, то вместе. Но им не хватило сил.
Волков с немым ужасом, уже почти теряя сознание, наблюдал за своими товарищами будто в замедленной съемке. Дышать стало совсем тяжело. Словно железные пальцы все сильнее и сильнее сдавливали горло. Не только кислородное голодание, но и страх пожирал изнутри, затуманивая разум окончательно. А потом вдруг наступила полная тишина: лопнули барабанные перепонки.
– Ви-тя, – проговорил едва живой командир, – да-вай е-ще...
Но так и не закончил фразу, обессиленно поник в своем кресле. Да Витя его уже и не слышал, тоже провалившись в объятия тишины.
Перед глазами у Волкова плыли расплывчатые образы, в голове проскакивали путаные обрывки бессвязных мыслей. В тело постепенно вливалась звенящая пустота.
С момента разгерметизации они прожили сто двадцать секунд и боролись за свою жизнь до последнего бескислородного вздоха.
В ЦУП с нетерпением ждали обратной связи до входа аппарата в слои атмосферы, где плазма гасит все радиоволны, но экипаж молчал.
– Янтари, на связь, ответьте! – беспокоился Елисеев. – Ведь просили же Добровольского докладывать обо всем, как только они войдут в зону связи. Почему же они молчат?
Сотрудники недоуменно переглядывались в полной тишине – экипаж на связь не выходил. Керимов расхаживал по залу, заложив руки за спину и нервно чеканя каждый шаг. Мишин мял пальцы до красноты. Атмосфера была гнетущая. Непонятно было даже, сошел спускаемый аппарат с орбиты или нет.
– А Волков? – продолжал Елисеев. – Он-то почему молчит? То на всех сеансах связи не умолкает. А тут вдруг тишина. Странно это.
Сотрудники ЦУП прекрасно понимали, что на борту что-то происходит, но что именно – никто не знал.
В 1.45 поступило сообщение от ВВС: «Удаление корабля от расчетной точки посадки – две тысячи двести километров».
Эта новость вселила лучик надежды, что сам аппарат спускается штатно, возможно, всего лишь отказала радиосвязь.
«Удаление 1800... 1000... 500... 50 километров от расчетной точки».
Еще совсем чуть-чуть, и должен раскрыться парашют, и буквально минут через пятнадцать спускаемый аппарат приземлится в заданной точке. О ходе спуска космонавты тоже неукоснительно должны были докладывать. Никогда еще связь не давала сбоев на этом этапе. Но в этот раз экипаж молчал.
В поисково-спасательных вертолетах внимательно прислушивались к переговорам групп, ловили каждое слово. Ждали, кто увидит парашют первым. От напряжения перехватывало дыхание, а от шума лопастей и треска эфирных помех реплики порой улетали в никуда. И тут вдруг кабина одного вертолета огласилась радостным возгласом: «Вижу! Сопровождаю!» Передав координаты остальным, группа первой направилась к засеченному объекту.
– Кто-нибудь может связаться с экипажем? – трещала рация.
Но у всех поисковиков был лишь один отрицательный ответ.
Бело-оранжевый купол неспешно планировал с аппаратом к земле. Темная капсула глухо ткнулась в сухую почву степи, всколыхнув клубы пыли. Парашют, сдувшись, упал на пожухлую траву, медленно осела на землю серая пелена. К месту посадки, западнее горы Мунлы, уже подлетали вертолеты.
В ЦУП по-прежнему не было никаких вестей ни от экипажа, ни из района посадки. Прошло уже больше получаса с расчетного времени приземления, а телефоны предательски молчали. Керимов должен был первым доложить в Москву об успешном окончании экспедиции, но как докладывать? На его бледном лице выступили капли пота, руки дрожали.
Выскочив из вертолетов, спасатели неслись к спускаемому аппарату, который лежал на боку. За ними едва поспевали врачи, военные и корреспонденты. Бликующая на восходящем солнце серебристая капсула безжизненно покоилась на выжженной земле. Постучали по стенке – ответа нет. А ведь космонавты всегда барабанят изнутри. Обступившие аппарат с дрожью в сердце уже понимали, что произошло самое страшное. Бросились открывать люк. Стук металла о металл, скрежет окалины, гул от не прекращающих крутиться винтов вертолетов – и ужасающая тишина внутри...
Космонавтов невозможно было узнать. Обросшие бородой, с усами, из носа и ушей подтеки крови. Они сидели в своих креслах в спокойных позах с безмятежными лицами, словно просто заснули в свободное от выполнения поставленных задач время. Все выглядело совершенно обычным, за исключением того, что космонавты были мертвы.
Спасатели начали вытаскивать экипаж. Первым достали Добровольского, сидящего в середине. Он был еще теплым. Георгия уложили на носилки, подложили под голову подушку, непрерывно делали искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Вокруг едва слышно колыхалась пожухлая трава, раскачиваемая дуновениями ветра. Рука Добровольского соскользнула с носилок и, коснувшись тыльной стороной ладони сухостоя, опустилась на выжженную почву. Последнее желание – дотронуться до родной земли – осуществилось.
Вслед за командиром вытащили Пацаева и Волкова. Больше часа бригада реаниматологов из «Склифа» пыталась вернуть космонавтов к жизни, но все было тщетно.
Этой ночью звезды не падали,
В почетном застыв карауле.
Этой ночью женщины плакали
И в городе, и в ауле.
Назад на Землю вернулись
Из звездного мира трое,
Только сердца их молчали:
Мертвыми были герои.
Долг свой выполнив с честью,
На месте рабочем сидя,
Икары к земле летели,
Земли уже больше не видя.
В телестудии «Останкино» Валентина Волкова со свекром наблюдали возвращение экипажа «Союза-11» на Землю. Радость и гордость за мужа и сына переполняли их. Все шло хорошо, и на каждом витке был новостной эфир, но, когда связь с экипажем оборвалась, Волковым предложили поехать домой и ждать новостей там.
У Валентины не было плохих предчувствий. Когда ей сообщили, что муж погиб, она не плакала, лишь зияющая пустота поселилась в сердце и съедала изнутри, а между прошлым и будущим встала огромная, непробиваемая стена.
Каждое утро она начинала мыть их осиротевшую квартиру. На коленях оттирала каждый уголок, каждый плинтус. Заканчивала и начинала снова: это помогало ей не сойти с ума от горя.
На следующий день к спускаемому аппарату прилетели Алексей Леонов и разработчики корабля «Союз». Они осматривали корабль, исследовали каждый его миллиметр, но никакой негерметичности не смогли обнаружить.
– М-да, – грустно бросил Леонов, – я так злился на Кубасова, готов был его придушить за этот неожиданно появившийся туберкулез, а получилось, что у судьбы оказались на все свои планы. Ведь у Валеры началась обыкновенная аллергия на местные растения, а вовсе не страшная болезнь, из-за которой отстранили весь экипаж. И эта аллергия спасла нам жизни. Но почему-то мне от этого совсем не радостно...
Все полеты на космических кораблях «Союз» были приостановлены больше чем на два года. Первую орбитальную станцию «Салют» затопили в Тихом океане в октябре 1971-го. Урны с прахом геройски погибших космонавтов покоятся в Кремлевской стене. Все последующие полеты в космос осуществлялись только в скафандрах.
После гибели Янтарей в Звездном пошла молва, что подобные позывные – названия камней – приносят несчастья. Ведь многие из тех, у кого был такой позывной, погибли. Владимир
Комаров – Рубин. Павел Беляев – Алмаз. И вот теперь Янтари...
А Алексея Леонова, судя по всему, судьба вела за руку и вытаскивала из лап смерти, ведь его позывной тоже был Алмаз. Однако ему дважды удалось выжить: и когда раздулся скафандр в его первый выход в открытый космос, и когда его экипаж заменили геройски погибшие Янтари.
Назад |