23 июня получил письмо от матери, где она сообщила, что вернулась в Ку-зедеево. Живет по ул. Партизанской, 38. На фронт забрали ее брата, моего дядю, Перевалова Осипа Матвеевича. Работают днем и ночью. Население обязали соби-рать шиповник и другие ягоды для фронта. Дерут лыко с деревьев, заготавливают хвою. Мед из Кузедеевских пасек идет в госпитали. Получили особое задание по заготовке цвета из нашего Кузедеевского липового острова. Все под строгим кон-тролем. Писать мне ей, нет времени. Отсылаю трофейные немецкие открытки с фронтовым приветом. Главное, что я жив.
На 1 июля, мой 1155 полк, находится во втором эшелоне обороны. В первом эшелоне 1153 полк, где старший врач-однокурсник Ситниченко Александр. Нем-цы, после массированного артобстрела, начали наступление. Поток раненых. Ко-мандир полка убит, или ранен, неизвестно. Найти дивизионного врача невозмож-но. Неожиданно появился политрук полка и отдал команду передвигаться к ука-занному им пункту назначения, в сторону села Ольховка. Боевого охранения нет. Команда отступать, но где наш полк? Ростовская история повторяется! Мы поте-ряли полк? Или они нас оставили? Выполняем приказ политрука. Перегруженные ранеными больше возможного медленно тянемся в тыл. Вокруг тишина. Где на-ши? Слышим только скрип колес повозок, и стоны. Наш обоз продвигается по проселочной дороге, периодически выкатываясь на поля. Углубляемся в лес. Выходим на поляну. Неожиданно, со всех сторон, от деревьев, немецкие мотоциклисты. Как будто ждали? Я, кажется, впер-вые, оцепенел, но собираюсь, когда слышу выстрелы. У нас на ПМП оказался предатель, неприметный санитар, указавший на комиссаров, коммунистов и ком-сомольцев среди раненых. Их расстреляли при нас, добили и тех, кто не мог идти, сбрасывая с повозок. Отделили, прибившихся к нам женщин, детей и увели вме-сте с пустыми повозками. Успеваю незаметно спрятать документы, глубоко засу-нув их в сапог. Подходит немец с бляхой СС. Направил мне в грудь автомат. Ос-матривает меня, вглядываясь в лицо. Говорит, - «Arcina! Com…com…Ich nehme es.» Забирает у меня пистолет, вытаскивает из кармана пачку писем от матери, и бросает в люльку мотоцикла. «Arcina», и толкает автоматом в общую колонну. Возможно, письмо от матери было последним для меня. Но в голове проносится мысль, что сверху писем были документы на лошадь, и прочее, а основное у меня. Нас конвоируют до села Второе Октябрьское Ольховского района, Харьковской области. Остается около 60 человек раненых. Обессилевших людей, кто не мог идти, немцы пристрелили по дороге. Однако разрешают оставшихся разместить в местной больнице и оказывать им помощь. Нас проверяет вернувшийся на работу главный врач больницы Куликов. Имеет удостоверение от немецкой комендату-ры. Он служит немцам. Он мне глубоко противен, но вида не показываю. Спра-шивает у меня документы, но я говорю, что их забрал офицер СС. По инициативе Куликова, начинается отправка раненых и нашего медперсонала в лагерь военно-пленных.
15 июля, утром, операционная сестра больницы Топская С.А., во время пе-ревязки раненого, шепчет мне на ухо, что завтра ваша очередь. Будут отправлены в концентрационный лагерь все оставшиеся военные медики. Не знаю, кому дове-риться, особенно после неожиданного предательства моего подчиненного. За все это время более надежным человеком перенесшим все тяготы, со времени форми-рования ПМП, проскочившего сквозь Ростовское пекло, мне подходит для побега санинструктор Дуся Говорухина. Ей я доверяю. Незаметно и в ночь мы уходим из села. Пробыли в плену 14 суток. Решили пробираться к своим. Дуся сумела пере-одеться, и мне принесла гражданскую одежду, которой ее снабдила кастелянша больницы Попова Александра Федоровна. Отмечаю, что в период нахождения в селе раненых в активном их лечении помогали военфельдшер Цюринов, который был угнан в лагерь военнопленных вместе с плененными бойцами. Из медицин-ских работников сельской больницы, нам помогала, кроме названных медсестра Щербина Елена.
Вот уже 10 суток, как продвигаемся по оккупированной территории Дон-басса в сторону города Красный Луч. Спим в скирдах, обходим полевую жандар-мерию. Оккупированное население оказывает помощь, но мы очень осторожны. Люди говорят, что мы, не одни, а многие пытаются пробраться к своим, но не всем удается. Население настроено против немцев и ждёт Красную Армию. Слу-чай. Посоветовала крестьянка ночевать у старосты деревни, уверив, что это на-дежно, и мы рискнули. Попал на организационное собрание сельских жителей в доме старосты, которые решали, как организовать сопротивление немцам. Разго-вор среди мужчин, женщины не присутствовали. Моя мать в Кузедеево, наверное, получила известие о гибели сына, или как о пропавшем без вести. Ночью пробра-лись в город, благо дом тестя на окраине, среди терриконов. На калитке забора, Ия написала крупными буквами, и на латинском «Тifus». По ночам, вообще не суются в этот район. Хозяйничают в центре. Все мужчины, родственники семьи, ушли в шахтерское ополчение. Их судьба не из-вестна. На шахтах немцы заставили работать пленных и тех шахтеров, кто не ушел из города. Родственники говорят, что людей уводят в шахты и оттуда они не возвращаются. Свояк Ии бежал, пробирался несколько недель по заброшенным штольням, и чудом спасся, увидев выход. Ночью вылез через провал шахты в по-ле. Добрался домой, и рассказал о зверствах немцев. Пленные работают до полно-го упадка сил. Потом их оттаскивают полицаи, в заброшенные штольни, и там до-бивают. Затем спускают в шахту очередную партию военнопленных. И так каж-дый день. Со слов родственника жены, шахты завалены трупами. Муж, двоюрод-ной сестры Ии, спасшийся от немцев, забранный в шахту, и чудом избежавший гибели, красноармеец, пробившийся из окружения. Он подговаривает меня на пе-реход линии фронта. Но и ему я не верю. В городе спекуляция. Некоторые рус-ские бабы гуляют с немцами, и, не стесняясь родителей, ведут их домой. Больше всех возмущен «новым порядком» тесть. Он воевал в гражданскую войну с белы-ми. Был машинистом на бронепоезде. После ранения, потери зрения на один глаз, демобилизовали. С тех пор работает электриком на местной железнодорожной станции. Ему удается доставать продукты для нас. Говорит о том, что немцы от-бросили наши войска до Дона, и подходят к Волге. Надо ждать! В тоже время ви-жу, что он боится за детей из-за нас. Расстрелять могут всех. Я рискнул выйти в город, но прервал свою попытку, увидев на улице офицера в немецкой форме по-разительно похожего на курсанта Харьковского военфака. Рассказываю о неожи-данной встрече, и что меня не узнали, жене. Она его помнит, но не хочет верить. Решила, незаметно наблюдать. Ия узнала его. Рассказывает, что видела, как он свободно входит в здание немецкой комендатуры. Подъезжает на машине. У него есть охрана. Видимо, у немцев он не простой человек! Значит, у нас на военном факультете учился немецкий шпион? Нужно уходить, но только одним. Жена описала трагическую картину, как они пытались всей семьей эвакуироваться. Их бомбили, обстреливали. Потом немецкий десант. Окружили, постреляли подозри-тельных им людей, развернули оставшихся и отправили в обратную сторону. По дороге, всей семьей отделились от основной массы бредущих людей и пошли в сторону Красного Луча. Завидели колонну немцев, и успели забраться в кукуруз-ное поле. Немцы проходят рядом. Слышно, как разговаривают, но в это время, кажется, все понимают необходимость тишины. Не плачет младенец Вадим, и не шелохнется даже уложенная на землю корова. Малейший звук, и немцы стали бы стрелять из автоматов. Положили бы всех. Пронесло. Был и обыск гестапо в их доме. Ия подобрала листовку и принесла в дом. Читали об успехах Красной Ар-мии. Листовку сложила пополам и положила на подоконник. Неожиданно, днем, нагрянули немцы и оцепили их район. Переворачивали все. После обыска в доме, немецкий офицер подошел к окну, оперся рукой на подоконник, и, задумчиво смотря в окно, стучит пальцами по листовке. Все побелели от страха. Конец. Но немец поворачивается, и отдает команду уходить. Что это? Везение? Его рука бы-ла на листовке. Стоило взять и открыть. Всех бы расстреляли.
22 февраля 1943 года, узнаю от тестя, что освобожден город Антрацит. Идет наступление наших войск. Немцы отступают. Тесть, по-моему, тоже что-то обду-мывает, но молчит. Я же считаю, что пришло время переходить линию фронта. Мы нужны там! Принял решение уходить. Предупредил только тестя. Никаких прощаний. Никому нельзя доверять! Переходили в черте города, поэтому меня старается методично отстрелять снайпер. Делаю петли, как сибирский заяц, спа-саясь от удара пуль. Прыгая, думаю, что не доставлю удовольствия немецкому снайперу убить меня, выросшего в тайге. Санинструктор бежала, но ему был ин-тересен прыгающий я. Наверное, опять повезло, так как вышли на штаб дивизии, а не полка. Иначе бы свои шлепнули.
Военврач Яценко, по приказу № 227, который был отдан 28 июля 1942 года Верховным, оказывается, должен был застрелиться, а не попадать в плен. Но я, был нужен, как врач, и не мог оставить раненых. В то время, как он подписал приказ, то мы продвигались по оккупированной территории, в надежде выйти на своих, не ведая о его решении. Мне проводят специальную проверку в особом отделе, где рассказываю все, как было. Проверяют документы, мои данные, показания. Уж очень долго, а мне хочется на фронт. На душе тревожно и тоскливо. Наверное, подтверждает мои сведения и мой санинструктор. Мы не можем подвести друг друга. Слишком много пережили, и врать не к чему. Очной ставки с санинструктором нет. Встре-тимся ли мы? После изнурительной проверки, меня направляют в Ворошилов-град. В армии острая нехватка военных медиков, тем более, имеющих боевой опыт. Врача, да еще умеющего оказывать медицинскую помощь в условиях вой-ны, за нескольких месяцев командирских курсов не подготовишь. Прибыл в Во-рошиловград с временными документами. Встал на учет в особом отделе.
Неожиданно меня вызвали, и я получил назначение: старший врач 1003 полка, 279 стрелковой дивизии, 30-ой армии, под командованием генерал-майора Лелюшенко Д.Д. Возвращены документы, звание, но теперь я в погонах капитана, и оказывается, мне положен адъютант. Оправдан я, восстановлен, и даже не при-вычно в погонах. Я, офицер, нашей русской армии. Чем и горжусь. Вспоминаю фотографии отца в офицерской форме, на которых он стоит гордо, опрятный, чис-тый, в до блеска начищенных сапогах. Прежде всего, требования к себе, как при-мер для подчиненных, а потом к ним. Считаю, что опрятность, начало дисципли-ны. ПМП развернули в селе Вороново, где жили родственники отца К.Е. Вороши-лова. Мы отдалены от полка на 3 километра. Понимаю, каким строгим стал поря-док взаимодействия. Четко определена тактика медицинской службы. Появилось и дисциплинированное отношение к медицинскому обеспечению. Выдвинули БМП, и средства доставки раненых с передовой. Докладываем в штаб дивизии о готовности ПМП. Вижу, что в нашей армии, на высоком уровне находится дисци-плина, а порядок оказания медицинской помощи поднялся на более высокий уро-вень. Чувствуется высокий моральный дух солдат. Дивизия занимает оборону по реке Северный Донец.
13 мая 1943 года. Уже 10 месяцев и 13 дней не имею связи с матерью. Жена не знает о моей судьбе. Перешел ли я линию фронта? После побега из плена, и спец. проверок часто возникают боли за грудиной. Мучают постоянные перебои в сердце. К тому же периодически трясут приступы малярии. Акрихин в дефиците. Заболевших малярией людей много и среди военнослужащих. С трудом, но уда-лось добиться доставки акрихина. Первое письмо от матери получил 18 мая. В нем сомнения. Жив ли ее сын? Командование ко мне присматривается с подозре-нием. Понимаю, что я был там, где не должен был быть. Я теперь под особым вниманием, как возможный засланный враг, хотя в звании и должности восста-новлен. Второй виток проверки принимает провокационный характер. Особенно старателен, по отношению ко мне, замполит Гойфман. Выискивает во мне врага, мешает работе, которой уйма. По ночам таскает к себе контрразведка. В особом отделе досье полное, что сын белого офицера, попадал в плен, долго был на вражеской территории. Стали приходить мысли о самоубийстве, которые отбрасываю. Не для этого я карабкался по знаниям, живя в нищете, а мать помогала мне учиться, собирая и продавая лесную ягоду. Не дож-детесь! И все-таки, как несправедливо все на земле! При очередном ночном вызо-ве в контрразведку не выдержал, и сказал надменному начальнику особого отде-ла, что если еще раз вызовешь, то я тебя застрелю, а потом и сам застрелюсь. Майор особого отдела, вдруг успокаивается, и почему-то больше не вызывает. Пролетело несколько дней и ночей напряженной работы. Вдруг появился против-ный майор, от которого постоянно пахнет немытым телом, и отводит меня в траншее. Говорит в страхе, что заразился гонореей от гражданской женщины. Бо-ится попасть под трибунал! Просит не сообщать. Даю лекарство. Он сообщает мне: «А ты не болтай лишнего. У вас, есть командир санроты Валька Ермолов-ская, а она на нас работает и каждый вечер приносит сведения, а в них все, что ты сказал за день». Черт его знает, что я говорю под разрывом снарядов, спасая ране-ных? Никогда бы не подумал, что эта активная, склонная к болтовне женщина, которой интуитивно сторонился, и в тоже время стукалка. Я думал, что она наив-ная, развратная трескунья. Одни мужики на уме. Через два дня, после нашего раз-говора, приехали и забрали особиста, как и с соседних полков. Причину не знаю, как и их судьбу. У них свои неизвестные нам порядки. В средине мая, получаем трагическое известие, что бывший командующий нашей дивизией полковник Ге-расим Васильевич Мухин, погиб. Солдаты уважали его. Перевели его, от нас, ко-мандовать корпусом, но был ранен, когда осматривал позиции. Умер от газовой гангрены. Командующим дивизией назначен генерал-майор Потапенко Владимир Степанович.
26 мая ПМП развернули в селе Вороново. Встреча с дивизионным эпиде-миологом Людвигой Ивченко (Вронская). Вместе, планируем и проводим проти-воэпидемические мероприятия. Вижу, что она принципиальный, деловой органи-затор. Санитарная обстановка в дивизии на достойном уровне.
17 июня, наш 1003 полк, проводит первое успешное форсирование реки Се-верный Донец у села Белая Гора, а у села Тишковки – 1005 стрелковый полк. На-ши заняли небольшой плацдарм – «пятачек». Отличилась, санинструктор Таня Иванова, помогая переправлять боеприпасы через реку Донец, а затем подняла залегших на «пяточке» солдат в атаку. В октябре наша «уралочка» как звали ее бойцы, была ранена, и попала в плен. Немцы, наслышанные о ней, издевались над любимицей бойцов, изрезали ножами тело, оставив умирать в мучениях. Об их злодеяниях донесла полковая разведка. Похоронили ее в селе Привольном. Наши солдаты решили между собой мстить за «уралочку» и в плен немцев не берут.
23 июня ПМП дислоцировано в село Асколовка. Большой наплыв раненых.
16 июля убита эпидемиолог Ивченко, вместе с начсанкором. Прямое попа-дание снаряда в блиндаж ПМП 1001 полка. Погибли все, кто там был. Погибших похоронили в селе Смоляниново.
16 июля наведывался начальник МСБ Лев Константинович Северов. Нач-сандива Орлянского, почему-то наигранно заботливого и персонально ко мне, пе-реводят начсанкором. Его сменяет Нестеренко Сергей Тимофеевич, родом из Са-ратова. Знакомимся. По-моему, порядочный человек. Узнаю о гибели Миши По-повича. Он был ранен летом 1942-го года осколком в живот, а при окружении его немцами, застрелился. Не дал им издеваться над собой, хотя видимо и понимал, что он обречен на смерть. Запомнил его, как человека с умными и светлыми мыс-лями. Жаль, что теряем таких нужных людей. Сколько бы он смог еще сделать добра людям? Сердечная о нем у меня память. Мне поручена организация ПМП 1001 полка, как старшему врачу 1003 полка, имеющему опыт. Отмечу, что в среде медицинских работников, тем более, на передовой, когда каждый из нас может погибнуть, сложился особый мир отношений, взаимной поддержки. Подлостей не замечаю, но можно нарваться.
18 июля очередное прибытие пополнения санинструкторов. Наспех обучен-ные, необстрелянные девчата. Все предыдущие выбиты. Отвел их, чтобы привы-кали, на пятачок. Даю указание солдатам, хотя они всегда хорошо относятся к ним, чтобы берегли. Все готовимся к наступлению. Отрабатываем тактику.
2 сентября началось упорное наступление наших войск. Давят немцев. Они бегут, бросая все, и даже своих раненых. Прибавилось работы по оказанию пер-вичной медицинской помощи и врагу. Город Лисичанск освобожден. 8 сентября, дивизии присвоено звание Лисичанской Краснознаменной. Штудирую инструк-ции по военно-полевой хирургии главного хирурга РККА Бурденко Николая Ни-ловича. Его труд, незаменимое руководство по хирургии для нас, находящихся на передовой врачей. Узнаю, что еще 23 августа 1943 года нашими войсками взят Харьков.
При форсировании реки, в районе Пашкино, был ранен командир полка Ле-нивый. Много пил. В пьяном виде бросал солдат в бессмысленные атаки. Но эти-ми бестолковыми атаками почему-то радовал командование. Видимо, мои откли-ки на бессмысленные потери и попадали в особый отдел. Алкоголик, сумасброд. Приставал, пугая послать в бой, вновь прибывших санинструкторов, молодых девчат. В пьяном виде, нагло, предлагал переспать с ним, понравившейся ему де-вушке: «Я тебя сейчас пошлю в бой, а там смерть!» Прибывшие санинструкторы не знают, что при выносе раненых с поля боя, противник выбьет их почти всех, за редким исключением. Новый бой, и смена санинструкторов. Сколько погибло мо-лодых девчат? Неизвестно! Заменил надоевшего нам сумасброда Ленивого Горо-дилов Петр Алексеевич. Пьянки среди командиров, приставания к женщинам прекратились. Видеть трезвого командира полка, верить ему, вести с ним обсуж-дение действий и планировать меры оказание необходимой помощи – это великое дело.
С 3 по 7 сентября, наш полк выбивает немцев из Пролетарска, а 6 сентября было освобождено село Верхняя Дружковка. Получил письмо от родственника, Володи Мезенина из Таштагола. Полностью восстановлена связь с родственника-ми, и регулярная с матерью. Оказывается, она получила похоронку на меня в 1942 году. Видимо, ошибка писаря. Затем получила уведомление, что пропал без вести. Досталось ей, как впрочем, и всем матерям России. Моя мать росла без отца, по-теряв его в детстве. Погиб в 1919 году, в бою на гражданской войне ее муж, мой отец. Ему было 27 лет. Окончил Омский кадетский корпус. Арестован и замучен белой контрразведкой в Троице-Савской тюрьме Забайкалья родной дядя мамы, член 1-го Кузедеевского Совдепа Перевалов Иван Петрович, участник 1-ой миро-вой войны, Георгиевский кавалер. Он принял в свой дом мою мать, когда она осиротела. В то время, когда мои близкие родственники били друг друга за Рос-сию, мне было 5 лет. Матери было очень тяжело в кошмарные годы братоубийст-венной войны и после, мы перебивались с хлеба на квас. А тут известие, что и ме-ня, единственного сына, нет на этом свете. В Кузедеево сейчас, наверное, стоит золотая осень. Заскучал я по нашим местам. Хочется сходить за грибами, побро-дить по знакомым до боли с детства местам. Нужно составлять документы по са-нитарной службе.
К 21 сентября замучила малярия, периодически валяюсь в бреду, вдобавок фурункулез. В бреду вижу картины из кузедеевского детства. Какие-то страшные видения, что веду бой с немцами в сибирской тайге. Убиваю, убиваю их, а они ле-зут и лезут. В конце октября наша дивизия прорывает немецкую оборону Запоро-жья. Ожесточенный бой за Зеленый Гай, и Васильевку. Много раненых.
1 ноября, получил письмо от матери с поздравлением по поводу дня рожде-ния. Мне 28 лет. Настроение хорошее, о своих болячках забыл, но в 9.00. неожи-данно – налет немецких самолетов. Обстреляли из пулеметов, и сбросили бомбы. За годы войны вой летящих бомб стал для меня непереносим. Слушать свист пуль легче. Убит любимец полка фельдшер Ваня Лещук, спрятавшийся от налета в сто-гу сена. Осколок снаряда попал ему в печень. Умер сразу. Я находился в доме, лежал на полу, рядом с ребенком хозяйки. Мальчишку убило осколком, влетев-шим через окно. Погибло много медсестер. Раненые лошади лежат на земле, и плачут крупными слезами. Умные животные. С ними у меня столько связано вос-поминаний. За каждую лошадь я в ответе, и за ее слезы. За время войны их было много. У каждой свой паспорт с именем. Безропотные труженицы войны. Когда-нибудь человек поймет, что слезы раненной, умирающей лошади, вызывают страшную, до глубины души, жалость, и поставит памятник раненной, пытаю-щейся подняться, плачущей лошади. Слезы из ее умных больших глаз – как тоска по ушедшим безвременно людям войны.
Сегодня, меня наградили медалью «За боевые заслуги». Вспоминаю сани-тарного инструктора Говорухину. Это и ее награда. Заслуженная, еще за Ростов. Где она? Как, после проверки, сложилась ее судьба? Наверное, погиб Саша Сит-ниченко, когда мы угодили в плен из второго эшелона, а его ПМП был в первом?
10 ноября, неожиданная встреча с санинструктором Самойловым, сыном Кузедеевского пчеловода. Редкими бывают встречи земляков на фронте. Вспоми-нали Кузедеево. Говорили о знакомых и их судьбах. Небывалый душевный подъ-ем, и так хочется ощутить запах идущий из омшаника, послушать гудение пчел в улье. Поспать на соломенных матах, пропитанных ароматом сибирского разно-травья. Письмо от жены. Живет в Красном Луче. Работает врачом. Сын растет и крепнет.
18 декабря, ПМП в селе Большая Белозерка. Село было освобождено еще в конце октября. Командир санроты Ермоловская Валентина. С ней нужно быть на-стороже! Младшие врачи: Разумовский Сергей и Лельчук Юрий. Внезапно, мас-сированный налет авиации противника. Ранены врачи из МСБ. Тяжелое ранение у Валентины Белозеровой, моей землячки со станции Тайга. Отправляем в тыл. Выживет ли? Необходимо сообщить ее супругу Солдатенко И.С. Адрес есть. Мосты до МСБ разбиты, солдаты переправляют раненых, идя по грудь в ледяной воде, выносят на вытянутых руках носилки с ранеными. Именно в это время Ер-моловская, устраивает свои именины. Опьянев, привязывается к врачу Фельдман А.Д. Он, человек достаточно корректный, незаметно уходит. Совсем сдурев, пе-реключается на меня с претензиями, что я плохо вылечил Ленивого от триппера, а у них была сильная любовь. Но его ранило. Он в тылу. В полк не вернется. Если бы не начальник штаба, то погибла бы и она. Но ее полюбил начальник штаба, однако обещал застрелить, так как считает, что она, Ермоловская, заразила его го-нореей. Пошли они к черту, Ленивого я не лечил, а когда давал лекарство особи-сту, то никто не видел. Черт их разберет, и ничто их не берет. Порядочные люди гибнут, а эти пьют, развратничают, пишут доносы. За время боев я наблюдал ис-кренние чувства людей, мужчин и женщин. Их прочность и надежность проверя-лась тяжелыми испытаниями войны. Влюбленные на войне напоминали мне пары лебедей. Погибнет один, то и второму не жить. Выживут оба, то это их великое счастье. Любовь на войне особый, недоступный, отрезанный для многих людей мир.
Немцы отмечают Пасху. Устроили массированный артобстрел. На ПМП вылетели все стекла.
Составляю план санитарно-эпидемиологического обследования полка, при-влекаю фельдшеров: Тирон, Калинских, Грибова и санинструктора Шмелева.
С 23 по 28 января ПМП в селе Балка. Неожиданно нагрянул из корпуса на ПМП начсанкор Орлянский, и заявил: «Я приехал для официального разговора». Провокационная беседа, и не более. Спрашиваю: «А кто вас уполномочил разго-варивать со мной?» Куда исчезла его прежняя слащавая лесть? Орлянский безжа-лостно бьет меня словами, напоминая о плене. Но я не в его подчинении. Послал его подальше. Мог, не сдержавшись, и застрелить его. Видимо напугался моего вида и стремглав вылетел из блиндажа. Пусть доносит. У меня все в порядке. А он, сволочь, каких и в мирной жизни много встречал, а на войне его судьба опре-делится. Они, эти гнусные людишки, всегда почему-то находят друг друга, ме-шают выполнять свой долг тем, кто сохранил в чистоте свою совесть. Ермолов-ская, Ленивый, Орлянский и т.д. Список не большой, но от него очень дурно пах-нет. Притронешься и пальцы замараешь. Нет дезраствора для человекообразных микробов, и люди его никогда не изобретут. Руки, врача хирурга, должны быть всегда в чистоте. Всякая, даже гнойная инфекция, во время работы на них садит-ся, но обречена на гибель. Ловлю себя на мысли, что становлюсь несколько суе-верным, но тот час отбрасываю её. Меня ждут раненые.
19 февраля 1944 года я награжден орденом «Красной Звезды». Событие произошло в селе Крачекар, Запорожской области. Смотрю на орден, а вспоми-наю оборону и взятие Ростова.
20 февраля погрузка на станции Поповск у Запорожья.
21 февраля Мелитополь. Нас перевели в 51 армию. Вижу, что готовимся к очередному удару по немцам. Это уже не 1941 и не 42 годы. В нас все более крепнет уверенность в победе, в превосходстве над немцами, румынами, не гово-ря уже об итальянцах. Все начинают ощущать победу, нашу, русскую, а враги тем более. Что впереди? Нужно вышибить немцев из Крыма!
22 февраля мы у Сиваша. Готовимся форсировать! Кто там нас ждет, знаем, а вот что предстоит?
КРЫМ
22 февраля 1944 года. Наши сосредоточились вдоль берега Сиваша. Собра-на огромная сила, поднявшаяся и зависшая над Крымом. Вскоре она обрушится, не выдержав собственной тяжести, разнесет, разбросает, и поглотит бесследно пучина незваных врагов. Память восстанавливает трагические эпизоды из картин уроженца Феодосии великого художника Айвазовского. Немцам предстоит узнать не только «Девятый вал», но увидеть и «Последнюю волну».
Обхожу полк. Люди разных национальностей со всего бескрайнего Союза обсуждают предстоящее наступление. Слушаю разговоры солдат. Многие испы-тывают страх перед водой, объясняя боязнь неумением плавать. Одни рождены в горах, другие выросли в степях, третьи среди бескрайних песков. Реки и озера пе-реплывали преимущественно русские солдаты. При этом, в подавляющем боль-шинстве деревенские жители, научившиеся плавать с малолетства. Всех нас, го-товящихся к форсированию, настораживает безмолвная водная пустыня, в болот-ную тяжесть которой нам необходимо ступить. Пугающее впечатление. Солдаты не понимают, как не объясняй, что означает прилив, а что отлив. Попробуй, объ-ясни солдату из Средней Азии, что Сиваш это не Амударья. Как их еще стрелять научили? Если бы нас ждала лишь соленая вода и грязь, затрудняющая предстоя-щий путь, но в Крыму засел враг, который может навсегда прикрыть каждого из нас серым гниющим покрывалом. Огромная помощь нам: бойцы 51 Армии пред-варительно захватили участок земли на Перекопском перешейке, назвав его - Си-вашский плацдарм. Внимание немцев к ним, где солдаты и моряки упорно держат оборону, не сдают укрепленный пятачок. Может, и проскочим, проползем неза-метно в темноте. Один из солдат шутит, что ему повезло, и он своих будущих де-тей будет закалять при форсировании. Охладит и подсолит для крепости в воде Сиваша своих живчиков, а вернется домой, то родной бабе не даст загрустить. Солдаты хохочут. Один из них подшучивает: а если пересолишь, или совсем ото-рвет немец хозяйство? Давай договаривайся заранее с ребятами. Пока есть время, записывай адреса. Кто-то из нас живой и при сохранной мужской снасти останет-ся. В одном полку служили – значит уже близкая родня. Следовательно, и дети тоже твои будут. Велика наука, нам мужикам, детей наплодить. Бабу свою в пись-ме предупреди, чтобы не думала кочевряжиться, а смиренно готовилась, раз ее мужик пустой стал. Вновь хохот. Незатейливые солдатские шутки бодрят про-стых людей. Сколько мужиков останется после войны? На два десятка детород-ных женщин один, и то, может быть, калека. От кого же рожать? Война повыбьет самого крепкого российского мужика, деревенского работника. Брось его одного в лесу. Выживет и других спасет, тогда, как городской в истерике среди трех со-сен блудить будет.
Получил письмо от дяди Вениамина Попова. Демобилизовали по причине ранения. Пишет, что в Кузедеево бабы без мужиков совсем с ума сошли. Вернул-ся он в село, а дома пусты. Все в поле работают. Пошел искать свою Таисию. Вышел из черемушника на поле, а там боевая баба Нюрка, подвязав морковку к животу, мужика изображает. Гоняется за бабами по полю, а те от удовольствия визжат довольные. Нюрка поймает, завалит, подомнет под себя и тычет через юб-ки очередной бабе между ног морковкой. Хохот с мужицким матом стоит. Очуме-ли бабы. Работают от зари до темноты, а по мужику видимо до невероятной стра-сти соскучились. Церковь в селе вновь открыли. Да разве избавишь здоровых си-бирских женщин молитвой от лукавого? Так мой дядя и рассудил. Почесал заты-лок, плюнул – «пятнай их мать» и пошел домой, чтобы не нарушать игры. Пожа-лел только, что бич не взял, а то бы в миг бабью дурь содрал…
Вспоминаю историю. Легендарный Михаил Фрунзе. Красноармейцы граж-данской войны до нас сумели, как и до них, переходили русские солдаты, форси-ровали проклятый водный перешеек. Подбадриваю бойцов, рассказывая историю Крыма, от скифов и греков. Потом хозяйничали хазары. Золотая орда посадила своего хана. Всех выгоняли русские. Турки с помощью англичан и французов пы-тались вернуть ханство. Вновь пришлось их бить русскому человеку. Солдаты понимают, и говорят, что ныне у немцев с головой беда вышла. Решили устроить себе на крымской земле курорты и поселиться на века. Огромная нация сошла с ума под влиянием пропаганды. Старые солдаты отшучиваются, что если и при-дется погибнуть в водах Сиваша, то соленая и гнилая пропитка законсервирует тела. В газете, мол, писали еще до войны, что был обнаружен на топком дне по-гибший красноармеец времен гражданской, и якобы сохранилось даже обмунди-рование. Тело передали родственникам спустя десятилетия для захоронения. Рас-сказ солдата действует на многих успокаивающе. Видимо, среди них есть верую-щие. Всматриваюсь в глаза людей, пытаюсь понять их мысли. Да, люди измени-лись. Это уже не те глаза, что в 1941 и 42 годах, наполненные неведением и рас-терянностью. У людей готовых драться, теряя свою жизнь, появилось понимание ценности их предназначения и оправданности – случись такое – собственной смерти.
У молодых ребят, внимательно слушающих рассказы бывалых бойцов, что успели повоевать, а порою не на одной войне, солдатское умение и боевые навы-ки вызывают восхищение, хотя и они не ожидали такой огромной силы и само-уверенного напора немцев. Неожиданность, превосходство в вооружении. Начав-ший вторую войну против нас немец отличался от германца предыдущей мировой надменной безжалостностью, гонором. Молодые бойцы, впервые столкнувшиеся с немецами, принимали поведение захватчиков, как их истинное внутреннее со-держание. Сегодня ситуация не в пользу немца. Он думал, что все будет продол-жаться, как в Европе. Ан, нет, бьет и очень даже больно его русский мужик мозо-листым кулаком. В медицине известно, что с помощью боли, можно мгновенно остановить любой психоз. Тем более манию величия. Но в медицине это делается с помощью лекарств, дозированного тока и т.д. А на войне надо уметь бить так, чтобы мозги переворачивались и на место вставало выскользнувшее из тайной ниши мозга самомнение. Немец ныне стал пуглив. Не говоря уж о союзниках. Наш солдат стоек, набрался опыта в ходе страшных боев. Замахнулись на русско-го человека, посчитали не достойным его славянское имя, и получили то, что сами и навязывали. Все перечисленное идет от мыслей наших бойцов.
Мне, после того, что пришлось испытать самому, без разговоров с солдата-ми жизнь на войне не представляется полной. Я врач и с каждым раненым у меня доверительные разговоры, и намного по времени больше, чем у замполита. По-требность беседовать с солдатами в меня въелась. Молодой врач в звании капита-на и старый военнослужащий беседуют при перевязке на житейские темы. Если бы записать все то, что слышал от солдат. Стараюсь суммировать мысли о войне, услышанные от простых людей в общее представление. Русский человек мудр и, при всей его доступности и простоте в общении – очень сложное явление.
Сколько я потерял санитаров, санинструкторов и других медицинских ра-ботников, на которых просто ушли похоронки с записью: «погиб геройски». Не понимают, или не хотят понять, что медицинские работники не второстепенны, они всегда – на переднем крае – между жизнью и смертью. Думаю, что логичного подхода здесь никогда не будет. Чтобы понять хоть что-нибудь, нужно привык-нуть, если это удастся, купаться в гнойных ранах, сделать столько оборотов кро-вавыми бинтами, что весь земной шар охватят, ползать, искать раненых, а потом волочить их назад в траншею. Вся эта работа, вернее искусство жить, спасая себя, а через это жизнь другим не имеет никакого отношения к слову «убивать», тут всё сосредоточено вокруг слова «жизнь». Считаю, что в этом понимании нашу работу невозможно измерить.
За моими разговорами с солдатами, как всегда, следят «добрые» люди. Можно нарваться на неприятности от замполита, но я врач и обязан готовить бой-цов полка, укрепляя их дух. И они тянутся к нам, медикам. Кто, как не мы, ока-жемся рядом в опасную для них минуту. Замполит их от гибели не спасет. Хотя и мы не всесильны.
С Гнилого моря дует прохладный ветерок, приносящий противный запах тления. Мерзкие места. Воздух ползет под шинель и белье могильной сыростью. В Сибири морозы сухие, бодрящие, а здесь холод болотной тины. В мирное время не рискнул бы бродить здесь. Не известно, от чего помрешь, и на вскрытии не оп-ределят. У солдат, несмотря на проводимые нами мероприятия, начали появлять-ся фурункулы. Плохой прогностический признак. Фурункулез указывает на то, что мы находимся в весьма нездоровых условиях. Защитные силы организма сла-беют. Начинаем проводить солдатам, помимо вскрытия гнойников, аутогемотера-пию. Я полностью согласен с бойцами, что скорее бы в бой. Организму нужна встряска. На одних фурункулах можно дивизию потерять. Докладываю в дивизи-онную эпидслужбу, довожу до сведения командира полка. Ответ один. Ждите общего приказа, а пока выполняйте свои обязанности. Ранений нет! Подумаешь гнойники? Думаю, вот бы у замполита или особиста между ног фурункул соско-чил. Посмотрел бы я, как бы они раскорячено передвигались. Бравую и задири-стую спесь нравоучений на мордах перекорежит, когда на заднице гнойник. Сутки вскрываем у солдат гнойники. Объяснять каждому, что нужно взять у него кровь из вены, и полный шприц, а потом ввести и обязательно только в заднее место, нет возможности. Боюсь, что у нас инструментария и шприцов на всех не хватит. Не успеваем мыть и стерилизовать. Соответственно начинаем экономить. Картина невеселая. Там, на верху, у штабных фурункулы пока не завелись. Возможно го-ловы у них ясные и им виднее. У моих медработников, постоянно окунающихся в гной, тоже начали появляться гнойники. Перед глазами не меняющаяся, но измо-тавшая нервы и так надоевшая свинцовая пелена. Нам уже все равно, как госте-приимно встретят нас? Предвижу, что даже легкие ранения, царапины и ушибы, могут осложниться гнойными процессами. Не избежать и гангренозных состоя-ний, ведущих к гибели. Серьезно и ответственно готовим профилактические ме-роприятия. Обсуждаем предстоящие проблемы с коллегами. Медикаментов дос-таточно. Медперсонал полностью укомплектован. Четко определены пути эвакуа-ции и сортировки раненых. Но все неожиданности на войне не учесть. То медико-санитарного батальона, а то и госпиталя на указанном месте может не оказаться. Разбомбят или вообще исчезнет в неизвестном направлении, как было в первый период войны. Договариваемся объединять усилия при большом поступлении ра-неных.
Вступила 51-ая Армия на землю Крыма практически без потерь, но основ-ные проблемы ждали солдат впереди. То, чего мы боялись, не случилось. Во вся-ком случае, никто не утонул. Прошли в отлив, утопая сапогами по щиколотку в грязи.
На 1 июля, мой 1155 полк, находится во втором эшелоне обороны. В первом эшелоне 1153 полк, где старший врач-однокурсник Ситниченко Александр. Нем-цы, после массированного артобстрела, начали наступление. Поток раненых. Ко-мандир полка убит, или ранен, неизвестно. Найти дивизионного врача невозмож-но. Неожиданно появился политрук полка и отдал команду передвигаться к ука-занному им пункту назначения, в сторону села Ольховка. Боевого охранения нет. Команда отступать, но где наш полк? Ростовская история повторяется! Мы поте-ряли полк? Или они нас оставили? Выполняем приказ политрука. Перегруженные ранеными больше возможного медленно тянемся в тыл. Вокруг тишина. Где на-ши? Слышим только скрип колес повозок, и стоны. Наш обоз продвигается по проселочной дороге, периодически выкатываясь на поля. Углубляемся в лес. Выходим на поляну. Неожиданно, со всех сторон, от деревьев, немецкие мотоциклисты. Как будто ждали? Я, кажется, впер-вые, оцепенел, но собираюсь, когда слышу выстрелы. У нас на ПМП оказался предатель, неприметный санитар, указавший на комиссаров, коммунистов и ком-сомольцев среди раненых. Их расстреляли при нас, добили и тех, кто не мог идти, сбрасывая с повозок. Отделили, прибившихся к нам женщин, детей и увели вме-сте с пустыми повозками. Успеваю незаметно спрятать документы, глубоко засу-нув их в сапог. Подходит немец с бляхой СС. Направил мне в грудь автомат. Ос-матривает меня, вглядываясь в лицо. Говорит, - «Arcina! Com…com…Ich nehme es.» Забирает у меня пистолет, вытаскивает из кармана пачку писем от матери, и бросает в люльку мотоцикла. «Arcina», и толкает автоматом в общую колонну. Возможно, письмо от матери было последним для меня. Но в голове проносится мысль, что сверху писем были документы на лошадь, и прочее, а основное у меня. Нас конвоируют до села Второе Октябрьское Ольховского района, Харьковской области. Остается около 60 человек раненых. Обессилевших людей, кто не мог идти, немцы пристрелили по дороге. Однако разрешают оставшихся разместить в местной больнице и оказывать им помощь. Нас проверяет вернувшийся на работу главный врач больницы Куликов. Имеет удостоверение от немецкой комендату-ры. Он служит немцам. Он мне глубоко противен, но вида не показываю. Спра-шивает у меня документы, но я говорю, что их забрал офицер СС. По инициативе Куликова, начинается отправка раненых и нашего медперсонала в лагерь военно-пленных.
15 июля, утром, операционная сестра больницы Топская С.А., во время пе-ревязки раненого, шепчет мне на ухо, что завтра ваша очередь. Будут отправлены в концентрационный лагерь все оставшиеся военные медики. Не знаю, кому дове-риться, особенно после неожиданного предательства моего подчиненного. За все это время более надежным человеком перенесшим все тяготы, со времени форми-рования ПМП, проскочившего сквозь Ростовское пекло, мне подходит для побега санинструктор Дуся Говорухина. Ей я доверяю. Незаметно и в ночь мы уходим из села. Пробыли в плену 14 суток. Решили пробираться к своим. Дуся сумела пере-одеться, и мне принесла гражданскую одежду, которой ее снабдила кастелянша больницы Попова Александра Федоровна. Отмечаю, что в период нахождения в селе раненых в активном их лечении помогали военфельдшер Цюринов, который был угнан в лагерь военнопленных вместе с плененными бойцами. Из медицин-ских работников сельской больницы, нам помогала, кроме названных медсестра Щербина Елена.
Вот уже 10 суток, как продвигаемся по оккупированной территории Дон-басса в сторону города Красный Луч. Спим в скирдах, обходим полевую жандар-мерию. Оккупированное население оказывает помощь, но мы очень осторожны. Люди говорят, что мы, не одни, а многие пытаются пробраться к своим, но не всем удается. Население настроено против немцев и ждёт Красную Армию. Слу-чай. Посоветовала крестьянка ночевать у старосты деревни, уверив, что это на-дежно, и мы рискнули. Попал на организационное собрание сельских жителей в доме старосты, которые решали, как организовать сопротивление немцам. Разго-вор среди мужчин, женщины не присутствовали. Моя мать в Кузедеево, наверное, получила известие о гибели сына, или как о пропавшем без вести. Ночью пробра-лись в город, благо дом тестя на окраине, среди терриконов. На калитке забора, Ия написала крупными буквами, и на латинском «Тifus». По ночам, вообще не суются в этот район. Хозяйничают в центре. Все мужчины, родственники семьи, ушли в шахтерское ополчение. Их судьба не из-вестна. На шахтах немцы заставили работать пленных и тех шахтеров, кто не ушел из города. Родственники говорят, что людей уводят в шахты и оттуда они не возвращаются. Свояк Ии бежал, пробирался несколько недель по заброшенным штольням, и чудом спасся, увидев выход. Ночью вылез через провал шахты в по-ле. Добрался домой, и рассказал о зверствах немцев. Пленные работают до полно-го упадка сил. Потом их оттаскивают полицаи, в заброшенные штольни, и там до-бивают. Затем спускают в шахту очередную партию военнопленных. И так каж-дый день. Со слов родственника жены, шахты завалены трупами. Муж, двоюрод-ной сестры Ии, спасшийся от немцев, забранный в шахту, и чудом избежавший гибели, красноармеец, пробившийся из окружения. Он подговаривает меня на пе-реход линии фронта. Но и ему я не верю. В городе спекуляция. Некоторые рус-ские бабы гуляют с немцами, и, не стесняясь родителей, ведут их домой. Больше всех возмущен «новым порядком» тесть. Он воевал в гражданскую войну с белы-ми. Был машинистом на бронепоезде. После ранения, потери зрения на один глаз, демобилизовали. С тех пор работает электриком на местной железнодорожной станции. Ему удается доставать продукты для нас. Говорит о том, что немцы от-бросили наши войска до Дона, и подходят к Волге. Надо ждать! В тоже время ви-жу, что он боится за детей из-за нас. Расстрелять могут всех. Я рискнул выйти в город, но прервал свою попытку, увидев на улице офицера в немецкой форме по-разительно похожего на курсанта Харьковского военфака. Рассказываю о неожи-данной встрече, и что меня не узнали, жене. Она его помнит, но не хочет верить. Решила, незаметно наблюдать. Ия узнала его. Рассказывает, что видела, как он свободно входит в здание немецкой комендатуры. Подъезжает на машине. У него есть охрана. Видимо, у немцев он не простой человек! Значит, у нас на военном факультете учился немецкий шпион? Нужно уходить, но только одним. Жена описала трагическую картину, как они пытались всей семьей эвакуироваться. Их бомбили, обстреливали. Потом немецкий десант. Окружили, постреляли подозри-тельных им людей, развернули оставшихся и отправили в обратную сторону. По дороге, всей семьей отделились от основной массы бредущих людей и пошли в сторону Красного Луча. Завидели колонну немцев, и успели забраться в кукуруз-ное поле. Немцы проходят рядом. Слышно, как разговаривают, но в это время, кажется, все понимают необходимость тишины. Не плачет младенец Вадим, и не шелохнется даже уложенная на землю корова. Малейший звук, и немцы стали бы стрелять из автоматов. Положили бы всех. Пронесло. Был и обыск гестапо в их доме. Ия подобрала листовку и принесла в дом. Читали об успехах Красной Ар-мии. Листовку сложила пополам и положила на подоконник. Неожиданно, днем, нагрянули немцы и оцепили их район. Переворачивали все. После обыска в доме, немецкий офицер подошел к окну, оперся рукой на подоконник, и, задумчиво смотря в окно, стучит пальцами по листовке. Все побелели от страха. Конец. Но немец поворачивается, и отдает команду уходить. Что это? Везение? Его рука бы-ла на листовке. Стоило взять и открыть. Всех бы расстреляли.
22 февраля 1943 года, узнаю от тестя, что освобожден город Антрацит. Идет наступление наших войск. Немцы отступают. Тесть, по-моему, тоже что-то обду-мывает, но молчит. Я же считаю, что пришло время переходить линию фронта. Мы нужны там! Принял решение уходить. Предупредил только тестя. Никаких прощаний. Никому нельзя доверять! Переходили в черте города, поэтому меня старается методично отстрелять снайпер. Делаю петли, как сибирский заяц, спа-саясь от удара пуль. Прыгая, думаю, что не доставлю удовольствия немецкому снайперу убить меня, выросшего в тайге. Санинструктор бежала, но ему был ин-тересен прыгающий я. Наверное, опять повезло, так как вышли на штаб дивизии, а не полка. Иначе бы свои шлепнули.
Военврач Яценко, по приказу № 227, который был отдан 28 июля 1942 года Верховным, оказывается, должен был застрелиться, а не попадать в плен. Но я, был нужен, как врач, и не мог оставить раненых. В то время, как он подписал приказ, то мы продвигались по оккупированной территории, в надежде выйти на своих, не ведая о его решении. Мне проводят специальную проверку в особом отделе, где рассказываю все, как было. Проверяют документы, мои данные, показания. Уж очень долго, а мне хочется на фронт. На душе тревожно и тоскливо. Наверное, подтверждает мои сведения и мой санинструктор. Мы не можем подвести друг друга. Слишком много пережили, и врать не к чему. Очной ставки с санинструктором нет. Встре-тимся ли мы? После изнурительной проверки, меня направляют в Ворошилов-град. В армии острая нехватка военных медиков, тем более, имеющих боевой опыт. Врача, да еще умеющего оказывать медицинскую помощь в условиях вой-ны, за нескольких месяцев командирских курсов не подготовишь. Прибыл в Во-рошиловград с временными документами. Встал на учет в особом отделе.
Неожиданно меня вызвали, и я получил назначение: старший врач 1003 полка, 279 стрелковой дивизии, 30-ой армии, под командованием генерал-майора Лелюшенко Д.Д. Возвращены документы, звание, но теперь я в погонах капитана, и оказывается, мне положен адъютант. Оправдан я, восстановлен, и даже не при-вычно в погонах. Я, офицер, нашей русской армии. Чем и горжусь. Вспоминаю фотографии отца в офицерской форме, на которых он стоит гордо, опрятный, чис-тый, в до блеска начищенных сапогах. Прежде всего, требования к себе, как при-мер для подчиненных, а потом к ним. Считаю, что опрятность, начало дисципли-ны. ПМП развернули в селе Вороново, где жили родственники отца К.Е. Вороши-лова. Мы отдалены от полка на 3 километра. Понимаю, каким строгим стал поря-док взаимодействия. Четко определена тактика медицинской службы. Появилось и дисциплинированное отношение к медицинскому обеспечению. Выдвинули БМП, и средства доставки раненых с передовой. Докладываем в штаб дивизии о готовности ПМП. Вижу, что в нашей армии, на высоком уровне находится дисци-плина, а порядок оказания медицинской помощи поднялся на более высокий уро-вень. Чувствуется высокий моральный дух солдат. Дивизия занимает оборону по реке Северный Донец.
13 мая 1943 года. Уже 10 месяцев и 13 дней не имею связи с матерью. Жена не знает о моей судьбе. Перешел ли я линию фронта? После побега из плена, и спец. проверок часто возникают боли за грудиной. Мучают постоянные перебои в сердце. К тому же периодически трясут приступы малярии. Акрихин в дефиците. Заболевших малярией людей много и среди военнослужащих. С трудом, но уда-лось добиться доставки акрихина. Первое письмо от матери получил 18 мая. В нем сомнения. Жив ли ее сын? Командование ко мне присматривается с подозре-нием. Понимаю, что я был там, где не должен был быть. Я теперь под особым вниманием, как возможный засланный враг, хотя в звании и должности восста-новлен. Второй виток проверки принимает провокационный характер. Особенно старателен, по отношению ко мне, замполит Гойфман. Выискивает во мне врага, мешает работе, которой уйма. По ночам таскает к себе контрразведка. В особом отделе досье полное, что сын белого офицера, попадал в плен, долго был на вражеской территории. Стали приходить мысли о самоубийстве, которые отбрасываю. Не для этого я карабкался по знаниям, живя в нищете, а мать помогала мне учиться, собирая и продавая лесную ягоду. Не дож-детесь! И все-таки, как несправедливо все на земле! При очередном ночном вызо-ве в контрразведку не выдержал, и сказал надменному начальнику особого отде-ла, что если еще раз вызовешь, то я тебя застрелю, а потом и сам застрелюсь. Майор особого отдела, вдруг успокаивается, и почему-то больше не вызывает. Пролетело несколько дней и ночей напряженной работы. Вдруг появился против-ный майор, от которого постоянно пахнет немытым телом, и отводит меня в траншее. Говорит в страхе, что заразился гонореей от гражданской женщины. Бо-ится попасть под трибунал! Просит не сообщать. Даю лекарство. Он сообщает мне: «А ты не болтай лишнего. У вас, есть командир санроты Валька Ермолов-ская, а она на нас работает и каждый вечер приносит сведения, а в них все, что ты сказал за день». Черт его знает, что я говорю под разрывом снарядов, спасая ране-ных? Никогда бы не подумал, что эта активная, склонная к болтовне женщина, которой интуитивно сторонился, и в тоже время стукалка. Я думал, что она наив-ная, развратная трескунья. Одни мужики на уме. Через два дня, после нашего раз-говора, приехали и забрали особиста, как и с соседних полков. Причину не знаю, как и их судьбу. У них свои неизвестные нам порядки. В средине мая, получаем трагическое известие, что бывший командующий нашей дивизией полковник Ге-расим Васильевич Мухин, погиб. Солдаты уважали его. Перевели его, от нас, ко-мандовать корпусом, но был ранен, когда осматривал позиции. Умер от газовой гангрены. Командующим дивизией назначен генерал-майор Потапенко Владимир Степанович.
26 мая ПМП развернули в селе Вороново. Встреча с дивизионным эпиде-миологом Людвигой Ивченко (Вронская). Вместе, планируем и проводим проти-воэпидемические мероприятия. Вижу, что она принципиальный, деловой органи-затор. Санитарная обстановка в дивизии на достойном уровне.
17 июня, наш 1003 полк, проводит первое успешное форсирование реки Се-верный Донец у села Белая Гора, а у села Тишковки – 1005 стрелковый полк. На-ши заняли небольшой плацдарм – «пятачек». Отличилась, санинструктор Таня Иванова, помогая переправлять боеприпасы через реку Донец, а затем подняла залегших на «пяточке» солдат в атаку. В октябре наша «уралочка» как звали ее бойцы, была ранена, и попала в плен. Немцы, наслышанные о ней, издевались над любимицей бойцов, изрезали ножами тело, оставив умирать в мучениях. Об их злодеяниях донесла полковая разведка. Похоронили ее в селе Привольном. Наши солдаты решили между собой мстить за «уралочку» и в плен немцев не берут.
23 июня ПМП дислоцировано в село Асколовка. Большой наплыв раненых.
16 июля убита эпидемиолог Ивченко, вместе с начсанкором. Прямое попа-дание снаряда в блиндаж ПМП 1001 полка. Погибли все, кто там был. Погибших похоронили в селе Смоляниново.
16 июля наведывался начальник МСБ Лев Константинович Северов. Нач-сандива Орлянского, почему-то наигранно заботливого и персонально ко мне, пе-реводят начсанкором. Его сменяет Нестеренко Сергей Тимофеевич, родом из Са-ратова. Знакомимся. По-моему, порядочный человек. Узнаю о гибели Миши По-повича. Он был ранен летом 1942-го года осколком в живот, а при окружении его немцами, застрелился. Не дал им издеваться над собой, хотя видимо и понимал, что он обречен на смерть. Запомнил его, как человека с умными и светлыми мыс-лями. Жаль, что теряем таких нужных людей. Сколько бы он смог еще сделать добра людям? Сердечная о нем у меня память. Мне поручена организация ПМП 1001 полка, как старшему врачу 1003 полка, имеющему опыт. Отмечу, что в среде медицинских работников, тем более, на передовой, когда каждый из нас может погибнуть, сложился особый мир отношений, взаимной поддержки. Подлостей не замечаю, но можно нарваться.
18 июля очередное прибытие пополнения санинструкторов. Наспех обучен-ные, необстрелянные девчата. Все предыдущие выбиты. Отвел их, чтобы привы-кали, на пятачок. Даю указание солдатам, хотя они всегда хорошо относятся к ним, чтобы берегли. Все готовимся к наступлению. Отрабатываем тактику.
2 сентября началось упорное наступление наших войск. Давят немцев. Они бегут, бросая все, и даже своих раненых. Прибавилось работы по оказанию пер-вичной медицинской помощи и врагу. Город Лисичанск освобожден. 8 сентября, дивизии присвоено звание Лисичанской Краснознаменной. Штудирую инструк-ции по военно-полевой хирургии главного хирурга РККА Бурденко Николая Ни-ловича. Его труд, незаменимое руководство по хирургии для нас, находящихся на передовой врачей. Узнаю, что еще 23 августа 1943 года нашими войсками взят Харьков.
При форсировании реки, в районе Пашкино, был ранен командир полка Ле-нивый. Много пил. В пьяном виде бросал солдат в бессмысленные атаки. Но эти-ми бестолковыми атаками почему-то радовал командование. Видимо, мои откли-ки на бессмысленные потери и попадали в особый отдел. Алкоголик, сумасброд. Приставал, пугая послать в бой, вновь прибывших санинструкторов, молодых девчат. В пьяном виде, нагло, предлагал переспать с ним, понравившейся ему де-вушке: «Я тебя сейчас пошлю в бой, а там смерть!» Прибывшие санинструкторы не знают, что при выносе раненых с поля боя, противник выбьет их почти всех, за редким исключением. Новый бой, и смена санинструкторов. Сколько погибло мо-лодых девчат? Неизвестно! Заменил надоевшего нам сумасброда Ленивого Горо-дилов Петр Алексеевич. Пьянки среди командиров, приставания к женщинам прекратились. Видеть трезвого командира полка, верить ему, вести с ним обсуж-дение действий и планировать меры оказание необходимой помощи – это великое дело.
С 3 по 7 сентября, наш полк выбивает немцев из Пролетарска, а 6 сентября было освобождено село Верхняя Дружковка. Получил письмо от родственника, Володи Мезенина из Таштагола. Полностью восстановлена связь с родственника-ми, и регулярная с матерью. Оказывается, она получила похоронку на меня в 1942 году. Видимо, ошибка писаря. Затем получила уведомление, что пропал без вести. Досталось ей, как впрочем, и всем матерям России. Моя мать росла без отца, по-теряв его в детстве. Погиб в 1919 году, в бою на гражданской войне ее муж, мой отец. Ему было 27 лет. Окончил Омский кадетский корпус. Арестован и замучен белой контрразведкой в Троице-Савской тюрьме Забайкалья родной дядя мамы, член 1-го Кузедеевского Совдепа Перевалов Иван Петрович, участник 1-ой миро-вой войны, Георгиевский кавалер. Он принял в свой дом мою мать, когда она осиротела. В то время, когда мои близкие родственники били друг друга за Рос-сию, мне было 5 лет. Матери было очень тяжело в кошмарные годы братоубийст-венной войны и после, мы перебивались с хлеба на квас. А тут известие, что и ме-ня, единственного сына, нет на этом свете. В Кузедеево сейчас, наверное, стоит золотая осень. Заскучал я по нашим местам. Хочется сходить за грибами, побро-дить по знакомым до боли с детства местам. Нужно составлять документы по са-нитарной службе.
К 21 сентября замучила малярия, периодически валяюсь в бреду, вдобавок фурункулез. В бреду вижу картины из кузедеевского детства. Какие-то страшные видения, что веду бой с немцами в сибирской тайге. Убиваю, убиваю их, а они ле-зут и лезут. В конце октября наша дивизия прорывает немецкую оборону Запоро-жья. Ожесточенный бой за Зеленый Гай, и Васильевку. Много раненых.
1 ноября, получил письмо от матери с поздравлением по поводу дня рожде-ния. Мне 28 лет. Настроение хорошее, о своих болячках забыл, но в 9.00. неожи-данно – налет немецких самолетов. Обстреляли из пулеметов, и сбросили бомбы. За годы войны вой летящих бомб стал для меня непереносим. Слушать свист пуль легче. Убит любимец полка фельдшер Ваня Лещук, спрятавшийся от налета в сто-гу сена. Осколок снаряда попал ему в печень. Умер сразу. Я находился в доме, лежал на полу, рядом с ребенком хозяйки. Мальчишку убило осколком, влетев-шим через окно. Погибло много медсестер. Раненые лошади лежат на земле, и плачут крупными слезами. Умные животные. С ними у меня столько связано вос-поминаний. За каждую лошадь я в ответе, и за ее слезы. За время войны их было много. У каждой свой паспорт с именем. Безропотные труженицы войны. Когда-нибудь человек поймет, что слезы раненной, умирающей лошади, вызывают страшную, до глубины души, жалость, и поставит памятник раненной, пытаю-щейся подняться, плачущей лошади. Слезы из ее умных больших глаз – как тоска по ушедшим безвременно людям войны.
Сегодня, меня наградили медалью «За боевые заслуги». Вспоминаю сани-тарного инструктора Говорухину. Это и ее награда. Заслуженная, еще за Ростов. Где она? Как, после проверки, сложилась ее судьба? Наверное, погиб Саша Сит-ниченко, когда мы угодили в плен из второго эшелона, а его ПМП был в первом?
10 ноября, неожиданная встреча с санинструктором Самойловым, сыном Кузедеевского пчеловода. Редкими бывают встречи земляков на фронте. Вспоми-нали Кузедеево. Говорили о знакомых и их судьбах. Небывалый душевный подъ-ем, и так хочется ощутить запах идущий из омшаника, послушать гудение пчел в улье. Поспать на соломенных матах, пропитанных ароматом сибирского разно-травья. Письмо от жены. Живет в Красном Луче. Работает врачом. Сын растет и крепнет.
18 декабря, ПМП в селе Большая Белозерка. Село было освобождено еще в конце октября. Командир санроты Ермоловская Валентина. С ней нужно быть на-стороже! Младшие врачи: Разумовский Сергей и Лельчук Юрий. Внезапно, мас-сированный налет авиации противника. Ранены врачи из МСБ. Тяжелое ранение у Валентины Белозеровой, моей землячки со станции Тайга. Отправляем в тыл. Выживет ли? Необходимо сообщить ее супругу Солдатенко И.С. Адрес есть. Мосты до МСБ разбиты, солдаты переправляют раненых, идя по грудь в ледяной воде, выносят на вытянутых руках носилки с ранеными. Именно в это время Ер-моловская, устраивает свои именины. Опьянев, привязывается к врачу Фельдман А.Д. Он, человек достаточно корректный, незаметно уходит. Совсем сдурев, пе-реключается на меня с претензиями, что я плохо вылечил Ленивого от триппера, а у них была сильная любовь. Но его ранило. Он в тылу. В полк не вернется. Если бы не начальник штаба, то погибла бы и она. Но ее полюбил начальник штаба, однако обещал застрелить, так как считает, что она, Ермоловская, заразила его го-нореей. Пошли они к черту, Ленивого я не лечил, а когда давал лекарство особи-сту, то никто не видел. Черт их разберет, и ничто их не берет. Порядочные люди гибнут, а эти пьют, развратничают, пишут доносы. За время боев я наблюдал ис-кренние чувства людей, мужчин и женщин. Их прочность и надежность проверя-лась тяжелыми испытаниями войны. Влюбленные на войне напоминали мне пары лебедей. Погибнет один, то и второму не жить. Выживут оба, то это их великое счастье. Любовь на войне особый, недоступный, отрезанный для многих людей мир.
Немцы отмечают Пасху. Устроили массированный артобстрел. На ПМП вылетели все стекла.
Составляю план санитарно-эпидемиологического обследования полка, при-влекаю фельдшеров: Тирон, Калинских, Грибова и санинструктора Шмелева.
С 23 по 28 января ПМП в селе Балка. Неожиданно нагрянул из корпуса на ПМП начсанкор Орлянский, и заявил: «Я приехал для официального разговора». Провокационная беседа, и не более. Спрашиваю: «А кто вас уполномочил разго-варивать со мной?» Куда исчезла его прежняя слащавая лесть? Орлянский безжа-лостно бьет меня словами, напоминая о плене. Но я не в его подчинении. Послал его подальше. Мог, не сдержавшись, и застрелить его. Видимо напугался моего вида и стремглав вылетел из блиндажа. Пусть доносит. У меня все в порядке. А он, сволочь, каких и в мирной жизни много встречал, а на войне его судьба опре-делится. Они, эти гнусные людишки, всегда почему-то находят друг друга, ме-шают выполнять свой долг тем, кто сохранил в чистоте свою совесть. Ермолов-ская, Ленивый, Орлянский и т.д. Список не большой, но от него очень дурно пах-нет. Притронешься и пальцы замараешь. Нет дезраствора для человекообразных микробов, и люди его никогда не изобретут. Руки, врача хирурга, должны быть всегда в чистоте. Всякая, даже гнойная инфекция, во время работы на них садит-ся, но обречена на гибель. Ловлю себя на мысли, что становлюсь несколько суе-верным, но тот час отбрасываю её. Меня ждут раненые.
19 февраля 1944 года я награжден орденом «Красной Звезды». Событие произошло в селе Крачекар, Запорожской области. Смотрю на орден, а вспоми-наю оборону и взятие Ростова.
20 февраля погрузка на станции Поповск у Запорожья.
21 февраля Мелитополь. Нас перевели в 51 армию. Вижу, что готовимся к очередному удару по немцам. Это уже не 1941 и не 42 годы. В нас все более крепнет уверенность в победе, в превосходстве над немцами, румынами, не гово-ря уже об итальянцах. Все начинают ощущать победу, нашу, русскую, а враги тем более. Что впереди? Нужно вышибить немцев из Крыма!
22 февраля мы у Сиваша. Готовимся форсировать! Кто там нас ждет, знаем, а вот что предстоит?
КРЫМ
22 февраля 1944 года. Наши сосредоточились вдоль берега Сиваша. Собра-на огромная сила, поднявшаяся и зависшая над Крымом. Вскоре она обрушится, не выдержав собственной тяжести, разнесет, разбросает, и поглотит бесследно пучина незваных врагов. Память восстанавливает трагические эпизоды из картин уроженца Феодосии великого художника Айвазовского. Немцам предстоит узнать не только «Девятый вал», но увидеть и «Последнюю волну».
Обхожу полк. Люди разных национальностей со всего бескрайнего Союза обсуждают предстоящее наступление. Слушаю разговоры солдат. Многие испы-тывают страх перед водой, объясняя боязнь неумением плавать. Одни рождены в горах, другие выросли в степях, третьи среди бескрайних песков. Реки и озера пе-реплывали преимущественно русские солдаты. При этом, в подавляющем боль-шинстве деревенские жители, научившиеся плавать с малолетства. Всех нас, го-товящихся к форсированию, настораживает безмолвная водная пустыня, в болот-ную тяжесть которой нам необходимо ступить. Пугающее впечатление. Солдаты не понимают, как не объясняй, что означает прилив, а что отлив. Попробуй, объ-ясни солдату из Средней Азии, что Сиваш это не Амударья. Как их еще стрелять научили? Если бы нас ждала лишь соленая вода и грязь, затрудняющая предстоя-щий путь, но в Крыму засел враг, который может навсегда прикрыть каждого из нас серым гниющим покрывалом. Огромная помощь нам: бойцы 51 Армии пред-варительно захватили участок земли на Перекопском перешейке, назвав его - Си-вашский плацдарм. Внимание немцев к ним, где солдаты и моряки упорно держат оборону, не сдают укрепленный пятачок. Может, и проскочим, проползем неза-метно в темноте. Один из солдат шутит, что ему повезло, и он своих будущих де-тей будет закалять при форсировании. Охладит и подсолит для крепости в воде Сиваша своих живчиков, а вернется домой, то родной бабе не даст загрустить. Солдаты хохочут. Один из них подшучивает: а если пересолишь, или совсем ото-рвет немец хозяйство? Давай договаривайся заранее с ребятами. Пока есть время, записывай адреса. Кто-то из нас живой и при сохранной мужской снасти останет-ся. В одном полку служили – значит уже близкая родня. Следовательно, и дети тоже твои будут. Велика наука, нам мужикам, детей наплодить. Бабу свою в пись-ме предупреди, чтобы не думала кочевряжиться, а смиренно готовилась, раз ее мужик пустой стал. Вновь хохот. Незатейливые солдатские шутки бодрят про-стых людей. Сколько мужиков останется после войны? На два десятка детород-ных женщин один, и то, может быть, калека. От кого же рожать? Война повыбьет самого крепкого российского мужика, деревенского работника. Брось его одного в лесу. Выживет и других спасет, тогда, как городской в истерике среди трех со-сен блудить будет.
Получил письмо от дяди Вениамина Попова. Демобилизовали по причине ранения. Пишет, что в Кузедеево бабы без мужиков совсем с ума сошли. Вернул-ся он в село, а дома пусты. Все в поле работают. Пошел искать свою Таисию. Вышел из черемушника на поле, а там боевая баба Нюрка, подвязав морковку к животу, мужика изображает. Гоняется за бабами по полю, а те от удовольствия визжат довольные. Нюрка поймает, завалит, подомнет под себя и тычет через юб-ки очередной бабе между ног морковкой. Хохот с мужицким матом стоит. Очуме-ли бабы. Работают от зари до темноты, а по мужику видимо до невероятной стра-сти соскучились. Церковь в селе вновь открыли. Да разве избавишь здоровых си-бирских женщин молитвой от лукавого? Так мой дядя и рассудил. Почесал заты-лок, плюнул – «пятнай их мать» и пошел домой, чтобы не нарушать игры. Пожа-лел только, что бич не взял, а то бы в миг бабью дурь содрал…
Вспоминаю историю. Легендарный Михаил Фрунзе. Красноармейцы граж-данской войны до нас сумели, как и до них, переходили русские солдаты, форси-ровали проклятый водный перешеек. Подбадриваю бойцов, рассказывая историю Крыма, от скифов и греков. Потом хозяйничали хазары. Золотая орда посадила своего хана. Всех выгоняли русские. Турки с помощью англичан и французов пы-тались вернуть ханство. Вновь пришлось их бить русскому человеку. Солдаты понимают, и говорят, что ныне у немцев с головой беда вышла. Решили устроить себе на крымской земле курорты и поселиться на века. Огромная нация сошла с ума под влиянием пропаганды. Старые солдаты отшучиваются, что если и при-дется погибнуть в водах Сиваша, то соленая и гнилая пропитка законсервирует тела. В газете, мол, писали еще до войны, что был обнаружен на топком дне по-гибший красноармеец времен гражданской, и якобы сохранилось даже обмунди-рование. Тело передали родственникам спустя десятилетия для захоронения. Рас-сказ солдата действует на многих успокаивающе. Видимо, среди них есть верую-щие. Всматриваюсь в глаза людей, пытаюсь понять их мысли. Да, люди измени-лись. Это уже не те глаза, что в 1941 и 42 годах, наполненные неведением и рас-терянностью. У людей готовых драться, теряя свою жизнь, появилось понимание ценности их предназначения и оправданности – случись такое – собственной смерти.
У молодых ребят, внимательно слушающих рассказы бывалых бойцов, что успели повоевать, а порою не на одной войне, солдатское умение и боевые навы-ки вызывают восхищение, хотя и они не ожидали такой огромной силы и само-уверенного напора немцев. Неожиданность, превосходство в вооружении. Начав-ший вторую войну против нас немец отличался от германца предыдущей мировой надменной безжалостностью, гонором. Молодые бойцы, впервые столкнувшиеся с немецами, принимали поведение захватчиков, как их истинное внутреннее со-держание. Сегодня ситуация не в пользу немца. Он думал, что все будет продол-жаться, как в Европе. Ан, нет, бьет и очень даже больно его русский мужик мозо-листым кулаком. В медицине известно, что с помощью боли, можно мгновенно остановить любой психоз. Тем более манию величия. Но в медицине это делается с помощью лекарств, дозированного тока и т.д. А на войне надо уметь бить так, чтобы мозги переворачивались и на место вставало выскользнувшее из тайной ниши мозга самомнение. Немец ныне стал пуглив. Не говоря уж о союзниках. Наш солдат стоек, набрался опыта в ходе страшных боев. Замахнулись на русско-го человека, посчитали не достойным его славянское имя, и получили то, что сами и навязывали. Все перечисленное идет от мыслей наших бойцов.
Мне, после того, что пришлось испытать самому, без разговоров с солдата-ми жизнь на войне не представляется полной. Я врач и с каждым раненым у меня доверительные разговоры, и намного по времени больше, чем у замполита. По-требность беседовать с солдатами в меня въелась. Молодой врач в звании капита-на и старый военнослужащий беседуют при перевязке на житейские темы. Если бы записать все то, что слышал от солдат. Стараюсь суммировать мысли о войне, услышанные от простых людей в общее представление. Русский человек мудр и, при всей его доступности и простоте в общении – очень сложное явление.
Сколько я потерял санитаров, санинструкторов и других медицинских ра-ботников, на которых просто ушли похоронки с записью: «погиб геройски». Не понимают, или не хотят понять, что медицинские работники не второстепенны, они всегда – на переднем крае – между жизнью и смертью. Думаю, что логичного подхода здесь никогда не будет. Чтобы понять хоть что-нибудь, нужно привык-нуть, если это удастся, купаться в гнойных ранах, сделать столько оборотов кро-вавыми бинтами, что весь земной шар охватят, ползать, искать раненых, а потом волочить их назад в траншею. Вся эта работа, вернее искусство жить, спасая себя, а через это жизнь другим не имеет никакого отношения к слову «убивать», тут всё сосредоточено вокруг слова «жизнь». Считаю, что в этом понимании нашу работу невозможно измерить.
За моими разговорами с солдатами, как всегда, следят «добрые» люди. Можно нарваться на неприятности от замполита, но я врач и обязан готовить бой-цов полка, укрепляя их дух. И они тянутся к нам, медикам. Кто, как не мы, ока-жемся рядом в опасную для них минуту. Замполит их от гибели не спасет. Хотя и мы не всесильны.
С Гнилого моря дует прохладный ветерок, приносящий противный запах тления. Мерзкие места. Воздух ползет под шинель и белье могильной сыростью. В Сибири морозы сухие, бодрящие, а здесь холод болотной тины. В мирное время не рискнул бы бродить здесь. Не известно, от чего помрешь, и на вскрытии не оп-ределят. У солдат, несмотря на проводимые нами мероприятия, начали появлять-ся фурункулы. Плохой прогностический признак. Фурункулез указывает на то, что мы находимся в весьма нездоровых условиях. Защитные силы организма сла-беют. Начинаем проводить солдатам, помимо вскрытия гнойников, аутогемотера-пию. Я полностью согласен с бойцами, что скорее бы в бой. Организму нужна встряска. На одних фурункулах можно дивизию потерять. Докладываю в дивизи-онную эпидслужбу, довожу до сведения командира полка. Ответ один. Ждите общего приказа, а пока выполняйте свои обязанности. Ранений нет! Подумаешь гнойники? Думаю, вот бы у замполита или особиста между ног фурункул соско-чил. Посмотрел бы я, как бы они раскорячено передвигались. Бравую и задири-стую спесь нравоучений на мордах перекорежит, когда на заднице гнойник. Сутки вскрываем у солдат гнойники. Объяснять каждому, что нужно взять у него кровь из вены, и полный шприц, а потом ввести и обязательно только в заднее место, нет возможности. Боюсь, что у нас инструментария и шприцов на всех не хватит. Не успеваем мыть и стерилизовать. Соответственно начинаем экономить. Картина невеселая. Там, на верху, у штабных фурункулы пока не завелись. Возможно го-ловы у них ясные и им виднее. У моих медработников, постоянно окунающихся в гной, тоже начали появляться гнойники. Перед глазами не меняющаяся, но измо-тавшая нервы и так надоевшая свинцовая пелена. Нам уже все равно, как госте-приимно встретят нас? Предвижу, что даже легкие ранения, царапины и ушибы, могут осложниться гнойными процессами. Не избежать и гангренозных состоя-ний, ведущих к гибели. Серьезно и ответственно готовим профилактические ме-роприятия. Обсуждаем предстоящие проблемы с коллегами. Медикаментов дос-таточно. Медперсонал полностью укомплектован. Четко определены пути эвакуа-ции и сортировки раненых. Но все неожиданности на войне не учесть. То медико-санитарного батальона, а то и госпиталя на указанном месте может не оказаться. Разбомбят или вообще исчезнет в неизвестном направлении, как было в первый период войны. Договариваемся объединять усилия при большом поступлении ра-неных.
Вступила 51-ая Армия на землю Крыма практически без потерь, но основ-ные проблемы ждали солдат впереди. То, чего мы боялись, не случилось. Во вся-ком случае, никто не утонул. Прошли в отлив, утопая сапогами по щиколотку в грязи.