– Вот, считайте, мы и дома. Коммунистический проспект, одиннадцать. Это, Иван Павлович, на всякий случай, чтоб не заблудиться. Там вон у нас дрожжевой завод. Тоже объект приметный, и для горожан дело нужное…
Бардин понимал, что многие из руководства Тельбессбюро знали о его предстоящем приезде, но почти никто не придал этому большого значения. Мало ли всяких персон посылает сюда столица. К тому же у местного народа сохранилось еще крепкое чувство губернского величия, которое, правда, в последнее время перехватил Новосибирск. Томск всеми силами старался удержать высокую марку своего былого превосходства…
При первом ознакомлении с делами Бардину не понравилось многое. Строительство завода находится в разных руках. Есть научное ядро, в котором главную роль играют специалисты по руде и углю. Люди высокого класса. Можно сказать, настоящие научные светила. Но мало того, они в основном кабинетные работники, заняты студенчеством, лекциями, научными опытами. А таких, кто лазит каждодневно по горам, нет.
– Мне бы, Викентий Николаевич, хотелось повидаться с вашей профессурой. Есть несколько вопросов, которые бы могли решиться вмиг.
Щепочкин неловко помялся. Видимо, он был в курсе общего настроя со стороны ученых мужей, которым было поручено заниматься организацией строительства завода в Кузнецке.
Потом, подбирая слова, все-таки начал говорить:
– Тут такое дело. Профессор Гутовский против того, чтобы заводом занимались пришлые люди. А остальные следуют его указаниям и советам. Если честно, то с назначением товарища Колгушкина нам отказано даже в обещанных площадях на территории университета…
Бардина удивило, что в проектной части нет ни одного специалиста-металлурга. Есть строители, механики, энергетики, сетевики, но как строить завод без металлургов? Здесь большинство людей в глаза не видели настоящей домны, живой мартеновской печи или прокатного стана… И наконец, бюро находится на удалении четырехсот верст от места строительства. Какая может быть оперативность в решении вопросов? Телефон – показатель прогресса, но он порой только мешает нормальному общению.
Щепочкин завел Бардина в комнату, где сидели четыре женщины и двое мужчин.
– А вот наши наработки по генплану, – пояснил главный инженер Тельбесского бюро. – Собственно, не генеральный, а ситуационный план. Но представление дает.
На двух склеенных встык листах ватмана были обозначены контуры будущих цехов, вспомогательных и подсобных сооружений. Бардин сразу оживился. Надел очки. Он впервые увидел план площадки, на которой разместится завод. Правда, в мелком масштабе, но здесь хотя бы вырисовывалось уже что-то зримое. Иван Павлович будто прикоснулся к будущему Кузнецкого завода. Такое ощущение, наверно, испытывает мать, когда вдруг почувствует шевеление ребенка в своей утробе…
– Какой максимальный перепад отметок на площадке строительства?
Мужчина в синей рубахе с черными нарукавниками на локтях погрыз кончик карандаша:
– До пяти-шести метров. Но мы стараемся принять такую планировочную отметку, чтобы был минимум земляных работ.
Вмешался Щепочкин:
– Главное, Иван Павлович, чтобы не оказалось перепада в пределах промплощадки и все железнодорожные пути были практически на одной отметке. Кстати, в одном месте надо сковырнуть земельку толщиной около двадцати метров. Но это как исключение. Стараемся предусмотреть беспрепятственное присоединение завода к путям станции Кузнецкой.
– Вы абсолютно правы! Я грубо прикинул и удивился: железных дорог на заводе будет больше трехсот километров. За неделю не обойдешь пешком…
Видно было, что московскому гостю приготовленный план разворачиваемой стройки понравился. А сам Бардин продолжал въедаться взглядом в нанесенные на ватманы силуэты будущих цехов.
– Я вас, товарищи, прошу учесть, что завод будет расти. Будет наверняка увеличиваться и его расчетная мощность. Добавятся сооружения, о которых мы пока имеем смутное представление и даже ничего не знаем. Это закон жизни. Прогресс устанавливает свои правила. Поэтому еще раз прошу обратить внимание на возможные резервы.
– Да, но они сегодня для нас обойдутся в копеечку, – с сомнением заметил Щепочкин.
– Зато учтите: завтра это обернется выигранным рублем! – парировал Бардин.
…По намеченному плану Иван Павлович выехал из Томска. Но на узловой станции Тайга что-то случилось с паровозом. Его отцепили и увезли, пассажирам объявили, что их ожидает задержка около двух часов. Все высыпали на улицу. Молодежь галдела, люди постарше осматривали станционные постройки. Мужчины большей частью курили на свежем воздухе. Бардин тоже прохаживался среди всколыхнувшегося народа.
Смотреть особо не на что. Пустое безрадостное место. Только в две противоположные стороны – на запад и на восток – уходят серебристые линии рельсов…
Невдалеке шло строительство дома. Видимо, предназначенного для местных железнодорожников. Бардин подошел поближе. Поднимался жилой двухэтажный дом. Вполне обычный. Но строители использовали одну диковинку. Для подачи кирпичей на второй этаж было установлено сооружение наподобие беличьего колеса. В нем то и дело перебирал ногами человек в растоптанных ботах и ветхой фуфайке. Колесо при этом приходило в движение, поднимая груз. Если требовался спуск каких-либо материалов, топтание человека в колесе происходило в обратном направлении.
Бардин с внутренним смехом и одновременно с грустью смотрел на такую работу. Ему представилось, что на будущей стройке поставят сотни подобных колес, в них и потянутся наверх кирпичи, раствор, бетон… Нет, для работы в гигантском масштабе такой способ механизации непригоден. Подавать строительные материалы на высоту надо только с использованием настоящей механизации и электричества, только с помощью лебедок и кранов. Вручную современный завод не построить!
Подумав так, Бардин поскорее пошел прочь.
ТОМСК, ЩЕГЛОВСК. 1929. ВСТРЕЧА С ЭЙХЕ
Итак, в начале февраля 1926 года было принято постановление по Тельбесскому заводу. Предполагалось, что работать он должен на базе тельбесской железной руды и каменного угля Кузбасса. Название правительственного документа оказалось длинным и не отражающим суть основного вопроса: «О проведении подготовительных и исследовательских работ технико-экономического характера на месте постройки, составлении детальных рабочих проектов и смет».
Менее чем через месяц в Томске была создана специальная проектная организация – Тельбессбюро, филиал организованного накануне в Ленинграде Гипромеза (так сокращенно вошло в историю название Государственного института по проектированию металлургических заводов). Началась лихо-
радочная работа по доведению имеющегося проекта завода до полной готовности и начала строительства. Но работа эта по разным причинам шла ни шатко ни валко.
Наступил год 1929-й. Сменилось руководство Тельбесстроя. Начальником строительства поставили Филомея Тимофеевича Колгушкина, бывшего заместителя председателя Сибкрайсовнархоза. Главным инженером был назначен Иван Павлович Бардин.
28 февраля в «Торгово-промышленной газете» вышла статья о начале строительства Тельбесского завода. В ней были опубликованы выступления новых руководителей строительства. С этого дня и развернулась настоящая работа по переделке имеющегося проекта. Правление Гипромеза поручило его корректировку крупнейшим западным фирмам, специализирующимся на строительстве современных металлургических заводов. Из десяти представленных на рассмотрение проектов технический совет института выбрал проект фирмы «Фрейн». Он был утвержден Главчерметом ВСНХ СССР и предусматривал выпуск 400 тысяч тонн чугуна и 430 тысяч тонн проката в год.
Выбор площадки для строительства пал на территорию, принадлежащую Горбуновскому сельскому совету, – на противоположном от Кузнецка левом берегу реки Томи. Пока что это была заболоченная котловина, богатая дичью, ягодами и грибами. Удачное сочетание месторождений каменного угля и руды поблизости давало замечательную возможность строительства металлургического завода именно здесь. Кроме того, к предполагаемому району строительства уже была проложена железная дорога, а под боком протекала многоводная река Томь.
Первые строительные работы начались здесь еще весной 1927 года, когда на склоне Старцевой горы появились деревянные домики в один этаж для лиц, занятых подготовкой к возведению завода. Потом ажиотаж спал, и люди, вселившиеся в эти жилища, начали собственное обустройство. Они ставили сараюшки, разводили скот и птицу. Устраивали огороды, переходя на обычный сельский образ жизни. У многих создалось впечатление, что никакого завода в этих местах еще век не будет.
Никто в Кузнецке не догадывался, что за рубежом и в советских проектных конторах кипит упорная работа над будущим огромным предприятием. Российские инженеры проектировали вспомогательные сооружения и объекты смежных производств. За работами следили не только Главчермет, Гипромез, Тельбессбюро, но и лично Роберт Индрикович Эйхе.
С секретарем Сибкрайкома партии Эйхе Бардин встретился в Щегловске, в его персональном вагоне. Это было незабываемо.
Одинокий вагон стоял вблизи строящегося здания вокзала. Вдали торчала высокая водонапорная башня. Ее окружили десятки разных повозок с понурыми лошадьми. То и дело, поскрипывая, по рельсам проплывали вагоны, доверху груженные коксом.
«Пойдут на Урал», – отметил про себя Бардин.
Попасть к Эйхе удалось не сразу: тот долго и громко разговаривал с местным руководством, которое пригласил для беседы после недавно закончившейся партконференции. Потом в «предбаннике» высокого начальника Бардину многозначительно шепнули, что Эйхе будет ужинать.
Наконец, когда дело шло уже к глубокому вечеру и за окошком вагона перестал сновать маневровый паровоз, полноватый мужчина с усталым взглядом изрек:
– Можете пройти в кабинет Роберта Индриковича.
О многом хотелось Бардину поведать самому могущественному человеку в Сибири. Прежде всего о том, как он собирается строить завод, какие у него за плечами силенки. А еще о том, что по наущению Хренникова из Главчермета некоторые деятели из Тельбессбюро высказывают много сомнений и, как принято в таких случаях, скатываются к вариантщине. А профессор Гутовский из технологического института вообще отказался от встречи с ним…
Принял Эйхе московского назначенца очень сухо. Точнее, с явной неохотой и поэтому неприветливо. По-видимому, Бардин не произвел на него впечатления специалиста, которому можно было доверить выполнение задачи государственного значения. Много таких развелось в последнее время в столице. Учуяли в Сибири новые возможности, большую выгоду. Вот и поперли сюда сорвать хороший рубль…
Закуток, в котором окопался Эйхе, трудно было назвать кабинетом. За небольшим столом сидел человек сурового вида. Темные, несколько всклоченные волосы. Проницательный взор, причем один глаз немного прищурен – словно старается въесться в нутро вошедшего человека (потом выяснилось, что так Эйхе скрывает частое подергивание этого глаза от нервного тика). Длинный неровный нос, густые, коротко стриженные усы и бородка, выступающая клинышком. Впалые, забывшие про бритье щеки. Грубая рубаха из серо-зеленого сукна. Большие коричневые пуговицы, прихваченные к материи черным «крестиком».
– Садитесь! – Эйхе указал взглядом на дальний от себя стул. – Мне доложили, что вы намерены стать главным технологом нового завода в Кузнецке. Это так?
По всему было видно, что секретарь Сибкрайкома уже заранее настроен негативно. И Бардин понял, что столь много значащего для него разговора в этот раз не получится. Тем более что Эйхе даже не дал ему ответить на свой вопрос.
– Дело огромнейшей государственной важности! – продолжил секретарь. Потом вынул из пачки папиросу, прикурил и, облегченно выпустив перед собой клуб дыма, спросил: – Вы знаете, в какой стороне находится место строительства?
Бардин был ошеломлен вопросом. Но ответил:
– Я именно туда направляюсь. Был пока только в Томске…
Эйхе резко ткнул пальцем в сторону, где находился один из тамбуров вагона:
– Там! Именно там находится Кузнецк. От нас строго на юг! От этого рельса ровно двести верст. Я думаю, что вам, товарищ… – он мельком глянул в свой «поминальник», уточняя фамилию посетителя, – товарищ Бардин, хорошо бы ознакомиться с местом и условиями будущего строительства. Я осведомлен о ваших предыдущих заслугах. Вижу: весьма значимы. Но, признаться, на этот раз они не в счет. Ваши успехи мы будем учитывать не менее чем через год-два, отсчитывая от сего момента…
Эйхе явно дал понять, что тема разговора исчерпана. Его папироса была докурена. Возможно, на такие промежутки перекура у этого человека и была рассчитана вся жизнь…
– Желаю вам доброго пути. Очень тщательно ознакомьтесь с площадкой. Если представится возможность, поговорим об этом более содержательно, – сказал секретарь Сибкрайкома и отвернулся к полке, занятой книгами и разными папками.
Ни при встрече, ни при расставании, отметил Бардин, Эйхе не протянул ему руку.
КУЗНЕЦК. 1929. ПЕРВЫЙ ПРИЕЗД
Небо высилось в далекой синеве. И воздух опьяняюще чист. Такого воздуха Бардин не видел в своих краях. Москва тоже не могла этим похвастать: там коптильных труб было еще больше, чем в Каменском…
С Бреусом добрались до станции, где вчера Бардин вылез из вагона. Пошли на ближайшую улицу. Железнодорожная – само название говорило, что здесь должна находиться контора, которая интересовала Бардина.
Начальником строительного управления Наркомата путей сообщения оказался некто Лебедев, энергичный молодой человек с ясными голубыми глазами. Главным инженером при нем состоял Куликов, довольно пожилой путеец с округлой бородкой и коротко стриженными усами. Оба толковые, понимающие люди. Разговорились. Оказалось, что Куликов был лично знаком с Михаилом Константиновичем Курако. Ему даже пришлось хоронить его в феврале двадцатого года. Бардин впервые узнал, что великий металлург похоронен совсем недалеко – на Шушталепской площадке в окрестностях Осинников. Загадал наперед: надо посетить эти места…
Много говорили о новом строительстве. Оба путейца захотели принять в нем участие. Бардин тут же предложил новым знакомым построить железнодорожную ветку от станции до территории завода.
– Много не беру на себя, но обещаю: все документы оформим сразу же после моего возвращения из Москвы. Тогда пойдут деньги… А сейчас пока не имею полномочий.
Железнодорожники, к его радости, согласились на работу и с такими условиями. Он им тоже показался человеком дельным.
Куликов уговорил Бардина поехать к нему в Кузнецк. Там на правом берегу Томи показал бывшую квартиру Михаила Константиновича. Потом пригласил гостя к себе на ночлег. Вместе с Куликовым и его женой Натальей Андреевной Бардин весь вечер провел в воспоминаниях о Курако.
– Человек был особенный, – рассказывала Наталья Андреевна, – еще много нашенских его помнят… У него всякие каверзы случались при той жизни… Цельный рассказ можно составить только о случае, как он на автомобиле убегал от генерала Путилова. Генерал чуть не час на своем Гнедке за ним гонялся по городу. Одна умора…
Бардин неторопливо жевал шанежки с творогом, запивал чаем. И, вспоминая прошлые дни, в свою очередь рассказывал хозяевам:
– Замечательный был мастер доменного дела, оставил значимый и светлый след не только у нас в Юзовке, но и в истории отечественной металлургии. Большого образования, правда, не смог получить. А вот оказался одним из тех редких, всесторонне одаренных людей, которые умели не только наилучшим образом организовать труд, но и увлечь широтой и смелостью замыслов, собирать вокруг себя таланты, быть их вдохновителем. Щедрой души был человек и высокой русской культуры.
– А ведь у нас сохранилась одна карточка от Михаила Константиновича! – спохватилась жена Куликова.
Она достала с этажерки толстенную книгу, из нее вытащила пожелтевшую фотографию.
– Вот, точно он! – воскликнул Бардин. – Как живой!
– Это он у нас перед смертью сфотографировался, будто предчувствовал свой конец, – пояснила Наталья Андреевна.
На фотографии лицо у Курако выглядело худым, воспаленным, глаза острые, проницательные. Но, как и на многих снимках, вид нарядный, если не сказать парадный. Чистый черный костюм, крахмальный воротничок, галстук. Сам он называл такой вид «формой высокого давления».
Бардин с интересом вглядывался в лицо близкого ему человека.
– В такой одежде он бывал раньше, может быть, один процент своей жизни, а все остальное время костюм его состоял из черной рубашки-косоворотки, хорошо сшитого синего однобортного пиджака, таких же брюк и сапог до колен. Порой бывал щеголем, но только по исключительному и важному в его жизни случаю…
Бардин знал, что серьезная попытка создать металлургическую промышленность в Сибири была предпринята еще Копикузом. Тот в 1912 году получил в концессию большую часть Кузбасса. Планировалось построить металлургический завод на тельбесской руде. Копикуз пригласил Курако. Предложили Михаилу Константиновичу построить завод с домнами американского типа. Но помешала разгоревшаяся Гражданская война.
– Да, у нас долго менялась власть: то белые, то опять красные. То партизаны, то бандитское отродье. И главное, одних от других и не отличишь никаким способом!
Куликов убрал с носа тяжелое пенсне, сурово глянул на супругу:
– Не совсем так, Наташа. Гость подумает, что у нас сплошь дикий край… Хотя верно: в России советской власти уже двенадцать лет, а в Сибири кое-как наскребется восемь. А это большая разница для государства и для края в таком масштабе… Ты вот лучше расскажи гостю, как с горы на иконах катались.
Наталья Андреевна вроде как смутилась, даже зарделась.
– Так одни только сказки теперь. Дело прошлое, совсем давнее. Но в голове торчит…
И она стала рассказывать о своей младшей сестре, первой комсомолке Кузнецка. Как молодежь власть в свои руки брала, помогала порядок наводить в городе.
– Церкву нашу после ухода Рогова больше никто и не восстанавливал. От Бога народ тогда быстро отринул. Не знаю, правильно оно ли нет. А вот Нюрка, сестрица моя, первой из девок в комсомол записалась. Тимофея Николаича сынок был там же, еще братья Полосухины… И вот в двадцать пятом на Рождество по-старому игрища молодежь у крепости устроила. Такую катушку по Водопадной смастерили, что ни пройти ни проехать. Сверху кто на санях, кто на тазу побитом, кто на старой столешнице – все с визгом да хохотом чуть не до дома купца Фонарева неслись. А Нюрка с подружками туда без всего пришла. Вот девки и позарились в церкви на иконы, что остались после погрома… Написаны были краской на старинных досках. Некоторые в половину этого стола. – Она ткнула пальцем в накинутую на стол белую скатерть. Помолчав, продолжила: – Значит, усядется деваха задницей на икону и вниз – пока доска под ней не переломится… Только дело, видно, совершили не богоугодное. После одного захода понеслась Нюрка – да так, что столкнулась с лучшей подруженькой своей Настеной лоб в лоб… Вот так зараз две смерти.
Бардин поднялся. Подошел к ведру с водой. Зачерпнул ковшиком. Потом медленно сглатывал жидкость. Ему казалось, что когда-то в своей жизни он уже встречался с бедолажной Нюркой. От этого в груди разливалась давно не подступавшая тоска.
КУЗНЕЦК. 1929. СТЫЧКА С ЯНУШКЕВИЧЕМ
Пока Бардин прощался с Каменским, а потом оформлял свой отъезд в Москве, на площадке в Сибири появился гражданский инженер Янушкевич (гражданскими в то время называли инженеров-строителей).
При знакомстве он произвел на Бардина приятное впечатление. Подтянутый, в инженерной форме, застегнутой на все пуговицы. На вид около шестидесяти, но выглядел еще полным сил и энергии. Казалось, что человек понимает свое предназначение, свою роль на стройке и готов сворачивать горы. Более того, он постоянно подчеркивал, что осведомлен почти во всех вопросах строительства, на все имеет свое профессиональное суждение. Правда, несколько смущала солдафонская манера отвечать на указания или советы по-старомодному: «Так-с точно!», «Никак нет-с!»
Бардин посчитал, что с таким специалистом, пока позволяет погода, можно развернуть широкий фронт работ. Надо было срочно начинать разработку карьеров, вести планировочные работы, ускорить строительство бараков для прибывающих рабочих. К осени должен подойти из тайги сплавной лес – значит, на Томи надо успеть обустроить пристани. Дел, что называется, было по горло.
Но через некоторое время Бардин стал замечать, что дела у Янушкевича постоянно отстают от намеченных сроков, а то и вовсе срываются. Хорошо, что не поставили его на строительство большого деревообделочного и лесопильного завода на берегу реки, где с начала лета обваловали специальную площадку.
В разговорах с главным инженером Янушкевич вел себя с излишней осторожностью, а в последнее время стал совсем замкнут. Сразу ставить ему на вид Бардину не хотелось: мало ли что может быть, ведь человек впервые столкнулся со строительством крупного завода. Но все-таки намекнул товарищу инженеру раз-другой: мол, заметна излишняя медлительность в проведении самых необходимых мероприятий.
К сожалению, дела у Янушкевича все равно двигались с трудом. Когда Бардин приходил к плотникам, занятым строительством бараков, выяснялось, что Янушкевич был у них только несколько дней назад. Искать же его по всей стройке – пустые хлопоты.
В конце концов Бардин пригласил Янушкевича для беседы. Не было желания даже отчитывать, как он умел. Решил просто поговорить по душам.
– Эммануил Федосеевич, хотел бы побеседовать с вами без свидетелей. Ответьте честно: что вам мешает выполнять мои указания?
Янушкевич вздернул подбородок, неприязненно сощурился:
– Я не всегда разделяю суть ваших указаний.
– Но вы же никогда не возражали мне и не говорили об этом вслух!
– Если желаете, теперь буду поступать именно так. Вы думаете, что я безропотное существо. Я уже многое оставил после себя и понимаю цену решений…
Бардин вспыхнул, но удержал в себе гнев, чтобы не сорваться в ответ на хамское поведение подчиненного. А тот не унимался:
– Ваши указания часто противоречат законам и правилам строительства. Вы же чистый металлург. А я настоящий строитель. И могу заявить, что намного больше вашего осведомлен в технологии и правилах строительного дела.
Бардин осмысливал сказанное Янушкевичем. Наконец спросил:
– Как же, вы считаете, я должен строить дальнейшую работу с вами?
– Я, как нижестоящий работник, буду обязан выполнять ваши указания. Но, как человек с головой, должен заявить, что по вопросам, с которыми я принципиально не согласен, вы должны давать мне письменные указания. У меня, должны знать, дети, больная жена… Я не хочу, чтобы они пострадали из-за моей глупости и опрометчивости.
С этого момента отношения с Янушкевичем совсем испортились. Тот считал, что Бардин суется не в свое дело. В открытую не подчинялся и постоянно требовал письменных распоряжений.
Еще в самом начале Бардин поручил Янушкевичу срочно приступить к разбивке базисных осей на площадке завода. Надо было поставить более сотни бетонных знаков с заделкой их на незамерзающей глубине. Без этого невозможно было размещать на местности будущие цеха и сооружения. Прошло почти три недели, а работа так и не началась.
– Считаю, что без окончательно утвержденного генерального плана это делать не имеет смысла. Если настаиваете, дайте мне письменное распоряжение. Потом посмотрим…
Пришлось пойти на компромисс. В письменной форме Бардин предложил Янушкевичу приступить к разбивке осей, а также выполнить испытание грунтов.
– Все равно без утвержденного генплана делать эту работу считаю преступлением, – долдонил Янушкевич.
– В конце концов, за все, что делается здесь, отвечаю я! – в сердцах ответил Бардин.
После этого он поручил выполнять работу минуя Янушкевича. Исполнителями в основном оказались молодые, но уже освоившиеся со строительством ребята, прекрасно знающие, что надо делать.
Конечно, можно было бы сразу отстранить Янушкевича от обязанностей. Но не было никакой замены – ни одного человека, имеющего высшее образование или хотя бы приличный опыт работы в строительстве.
Бардин видел, как молодежь с увлеченностью ухватилась за порученную работу. Однажды утром, проходя мимо кучки ребят, обвешанных разными геодезическими инструментами, по привычке остановился. Поздоровался. У всех треноги, рейки, мерные ленты, приборы в чехлах и футлярах. Узнал двух девушек (ехал с ними в одном вагоне из Томска). Одна худенькая, с жидкими косичками, словно девочка-школьница, вторая высокая, крепкого сложения, с короткой стрижкой. Девушки тоже узнали главного инженера.
– Здравствуйте, Иван Павлович! – с улыбкой произнесла та, что поменьше. – Мы выполнили свое обещание. Остались здесь до конца. Теперь настоящие кузнецкстроевцы…
– Как устроились?
– Просто замечательно. Наши томские все в одном бараке, в шестнадцатом. И ребята, и девчонки.
– Ну-ну… А поверку своим инструментам давно делали?
– Ой, что вы! Как положено. Наш Виктор Николаевич за этим следит строго! – И девушка увела взгляд на стоявшего рядом парня лет тридцати.
Бардину было приятно находиться среди этих молодых людей. Но почти сразу он вспомнил: возле коксовых печей предстоит еще незавершенный со вчерашнего дня тяжелый разговор. И все равно он не спешил уходить. Оставался стоять перед ватагой ясноглазых ребят, готовых свернуть любые горы.
– Приборы у вас заграничные?
– Не только. Работаем в основном с американскими нивелирами «Висслер», – начала объяснять девушка в красной косынке. – Хоть и давно выпущены, но показали себя превосходно. Есть еще польские «Герлях» разных годов. А теодолиты почти все наши, поступили прямо с завода «Геофизика». Безотказны в любую погоду. Говорят, что не подводят даже в сильные холода…
И все-таки рабочий день Бардина оказался испорчен. Взяв просмотреть щегловскую газету, он наткнулся на статью под заголовком «Так дальше нельзя!». Внизу стояла подпись некоего Норда. Явно псевдоним. Речь в публикации шла о непорядках, которые якобы имеют место на строительстве металлургического завода в Кузнецке.
Автор отмечал, что строителям будущего гиганта мешают ничего не понимающие металлурги, чем создается полная безответственность. Делался намек на то, что главным виновником хаоса на строительной площадке является не кто иной, как лично главный инженер стройки. И соответственно, следовали выводы, что в случае непринятия мер последствия будут неисправимы. В качестве доказательства приводились факты неправильно принятых решений – в частности, по строительству фундамента главного здания заводоуправления. Почему-то руководство дало указание строить его на ленточном фундаменте, а не на свайных опорах. В связи с этим здание долго не простоит, неизбежно развалится. Говорилось и об ошибочности задания на испытание грунтов и выполнение разбивочных осей до окончательно согласованного генплана.
Было ясно, что все это инспирировалось Янушкевичем и другими специалистами, несогласными с решениями Бардина. В частности, гидрогеолог Кучин рекомендовал для снижения уровня грунтовых вод и прекращения их доступа с окрестных гор сделать штольню длиной более трех километров: она бы перехватывала все поверхностные и грунтовые воды, направляющиеся к площадке с горы.
Предложение Кучина имело свое обоснование, но Бардин его не принял, считая, что это повлечет за собой большую и ненужную работу.
Теперь, поскольку появились, по сути, официальные обвинения в газете, главному инженеру ничего не оставалось, как вызвать для консультации гидрогеолога из Москвы и ждать окончательного решения вопроса на месте.
Через неделю в Кузнецк прибыл профессор Дмыховский, известный знаток по части грунтов и оснований. В течение трех дней он знакомился со всеми данными, побывал на месте заложения фундамента строящегося здания. Наконец тряхнул козлиной бородкой и густым басом изрек, что полностью одобряет принятый Бардиным тип ленточного фундамента.
После такого заключения работа пошла более уверенно. Но статья сделала свое дело. Она породила сомнения в квалифицированности руководства стройки, точнее в состоятельности главного инженера. Бардин понимал, что отныне разговоры о его личной некомпетентности будут подниматься при любом удобном случае. Опережая события, он отправился в Томск, чтобы доложить Колгушкину обо всем, что произошло. Рассказал о случившемся и потребовал от начальника своей отставки.
– Так дальше нельзя, Филомей Тимофеевич! Завтра возникнут еще более сложные вопросы! Я же не мальчик для битья! Каждый раз апеллировать к Москве – это не дело… Нет, пока не наломал дров, увольняйте меня с этого места.
Колгушкин подался вперед:
– Ну что вы, Иван Павлович, так близко принимаете к сердцу. Оно вам еще пригодится для больших дел. А на чужой роток не накинешь платок! Сколько людей, столько и мнений. Другое дело, люди не слышат друг друга… Я вот сам недавно в Москве
Бардин понимал, что многие из руководства Тельбессбюро знали о его предстоящем приезде, но почти никто не придал этому большого значения. Мало ли всяких персон посылает сюда столица. К тому же у местного народа сохранилось еще крепкое чувство губернского величия, которое, правда, в последнее время перехватил Новосибирск. Томск всеми силами старался удержать высокую марку своего былого превосходства…
При первом ознакомлении с делами Бардину не понравилось многое. Строительство завода находится в разных руках. Есть научное ядро, в котором главную роль играют специалисты по руде и углю. Люди высокого класса. Можно сказать, настоящие научные светила. Но мало того, они в основном кабинетные работники, заняты студенчеством, лекциями, научными опытами. А таких, кто лазит каждодневно по горам, нет.
– Мне бы, Викентий Николаевич, хотелось повидаться с вашей профессурой. Есть несколько вопросов, которые бы могли решиться вмиг.
Щепочкин неловко помялся. Видимо, он был в курсе общего настроя со стороны ученых мужей, которым было поручено заниматься организацией строительства завода в Кузнецке.
Потом, подбирая слова, все-таки начал говорить:
– Тут такое дело. Профессор Гутовский против того, чтобы заводом занимались пришлые люди. А остальные следуют его указаниям и советам. Если честно, то с назначением товарища Колгушкина нам отказано даже в обещанных площадях на территории университета…
Бардина удивило, что в проектной части нет ни одного специалиста-металлурга. Есть строители, механики, энергетики, сетевики, но как строить завод без металлургов? Здесь большинство людей в глаза не видели настоящей домны, живой мартеновской печи или прокатного стана… И наконец, бюро находится на удалении четырехсот верст от места строительства. Какая может быть оперативность в решении вопросов? Телефон – показатель прогресса, но он порой только мешает нормальному общению.
Щепочкин завел Бардина в комнату, где сидели четыре женщины и двое мужчин.
– А вот наши наработки по генплану, – пояснил главный инженер Тельбесского бюро. – Собственно, не генеральный, а ситуационный план. Но представление дает.
На двух склеенных встык листах ватмана были обозначены контуры будущих цехов, вспомогательных и подсобных сооружений. Бардин сразу оживился. Надел очки. Он впервые увидел план площадки, на которой разместится завод. Правда, в мелком масштабе, но здесь хотя бы вырисовывалось уже что-то зримое. Иван Павлович будто прикоснулся к будущему Кузнецкого завода. Такое ощущение, наверно, испытывает мать, когда вдруг почувствует шевеление ребенка в своей утробе…
– Какой максимальный перепад отметок на площадке строительства?
Мужчина в синей рубахе с черными нарукавниками на локтях погрыз кончик карандаша:
– До пяти-шести метров. Но мы стараемся принять такую планировочную отметку, чтобы был минимум земляных работ.
Вмешался Щепочкин:
– Главное, Иван Павлович, чтобы не оказалось перепада в пределах промплощадки и все железнодорожные пути были практически на одной отметке. Кстати, в одном месте надо сковырнуть земельку толщиной около двадцати метров. Но это как исключение. Стараемся предусмотреть беспрепятственное присоединение завода к путям станции Кузнецкой.
– Вы абсолютно правы! Я грубо прикинул и удивился: железных дорог на заводе будет больше трехсот километров. За неделю не обойдешь пешком…
Видно было, что московскому гостю приготовленный план разворачиваемой стройки понравился. А сам Бардин продолжал въедаться взглядом в нанесенные на ватманы силуэты будущих цехов.
– Я вас, товарищи, прошу учесть, что завод будет расти. Будет наверняка увеличиваться и его расчетная мощность. Добавятся сооружения, о которых мы пока имеем смутное представление и даже ничего не знаем. Это закон жизни. Прогресс устанавливает свои правила. Поэтому еще раз прошу обратить внимание на возможные резервы.
– Да, но они сегодня для нас обойдутся в копеечку, – с сомнением заметил Щепочкин.
– Зато учтите: завтра это обернется выигранным рублем! – парировал Бардин.
…По намеченному плану Иван Павлович выехал из Томска. Но на узловой станции Тайга что-то случилось с паровозом. Его отцепили и увезли, пассажирам объявили, что их ожидает задержка около двух часов. Все высыпали на улицу. Молодежь галдела, люди постарше осматривали станционные постройки. Мужчины большей частью курили на свежем воздухе. Бардин тоже прохаживался среди всколыхнувшегося народа.
Смотреть особо не на что. Пустое безрадостное место. Только в две противоположные стороны – на запад и на восток – уходят серебристые линии рельсов…
Невдалеке шло строительство дома. Видимо, предназначенного для местных железнодорожников. Бардин подошел поближе. Поднимался жилой двухэтажный дом. Вполне обычный. Но строители использовали одну диковинку. Для подачи кирпичей на второй этаж было установлено сооружение наподобие беличьего колеса. В нем то и дело перебирал ногами человек в растоптанных ботах и ветхой фуфайке. Колесо при этом приходило в движение, поднимая груз. Если требовался спуск каких-либо материалов, топтание человека в колесе происходило в обратном направлении.
Бардин с внутренним смехом и одновременно с грустью смотрел на такую работу. Ему представилось, что на будущей стройке поставят сотни подобных колес, в них и потянутся наверх кирпичи, раствор, бетон… Нет, для работы в гигантском масштабе такой способ механизации непригоден. Подавать строительные материалы на высоту надо только с использованием настоящей механизации и электричества, только с помощью лебедок и кранов. Вручную современный завод не построить!
Подумав так, Бардин поскорее пошел прочь.
ТОМСК, ЩЕГЛОВСК. 1929. ВСТРЕЧА С ЭЙХЕ
Итак, в начале февраля 1926 года было принято постановление по Тельбесскому заводу. Предполагалось, что работать он должен на базе тельбесской железной руды и каменного угля Кузбасса. Название правительственного документа оказалось длинным и не отражающим суть основного вопроса: «О проведении подготовительных и исследовательских работ технико-экономического характера на месте постройки, составлении детальных рабочих проектов и смет».
Менее чем через месяц в Томске была создана специальная проектная организация – Тельбессбюро, филиал организованного накануне в Ленинграде Гипромеза (так сокращенно вошло в историю название Государственного института по проектированию металлургических заводов). Началась лихо-
радочная работа по доведению имеющегося проекта завода до полной готовности и начала строительства. Но работа эта по разным причинам шла ни шатко ни валко.
Наступил год 1929-й. Сменилось руководство Тельбесстроя. Начальником строительства поставили Филомея Тимофеевича Колгушкина, бывшего заместителя председателя Сибкрайсовнархоза. Главным инженером был назначен Иван Павлович Бардин.
28 февраля в «Торгово-промышленной газете» вышла статья о начале строительства Тельбесского завода. В ней были опубликованы выступления новых руководителей строительства. С этого дня и развернулась настоящая работа по переделке имеющегося проекта. Правление Гипромеза поручило его корректировку крупнейшим западным фирмам, специализирующимся на строительстве современных металлургических заводов. Из десяти представленных на рассмотрение проектов технический совет института выбрал проект фирмы «Фрейн». Он был утвержден Главчерметом ВСНХ СССР и предусматривал выпуск 400 тысяч тонн чугуна и 430 тысяч тонн проката в год.
Выбор площадки для строительства пал на территорию, принадлежащую Горбуновскому сельскому совету, – на противоположном от Кузнецка левом берегу реки Томи. Пока что это была заболоченная котловина, богатая дичью, ягодами и грибами. Удачное сочетание месторождений каменного угля и руды поблизости давало замечательную возможность строительства металлургического завода именно здесь. Кроме того, к предполагаемому району строительства уже была проложена железная дорога, а под боком протекала многоводная река Томь.
Первые строительные работы начались здесь еще весной 1927 года, когда на склоне Старцевой горы появились деревянные домики в один этаж для лиц, занятых подготовкой к возведению завода. Потом ажиотаж спал, и люди, вселившиеся в эти жилища, начали собственное обустройство. Они ставили сараюшки, разводили скот и птицу. Устраивали огороды, переходя на обычный сельский образ жизни. У многих создалось впечатление, что никакого завода в этих местах еще век не будет.
Никто в Кузнецке не догадывался, что за рубежом и в советских проектных конторах кипит упорная работа над будущим огромным предприятием. Российские инженеры проектировали вспомогательные сооружения и объекты смежных производств. За работами следили не только Главчермет, Гипромез, Тельбессбюро, но и лично Роберт Индрикович Эйхе.
С секретарем Сибкрайкома партии Эйхе Бардин встретился в Щегловске, в его персональном вагоне. Это было незабываемо.
Одинокий вагон стоял вблизи строящегося здания вокзала. Вдали торчала высокая водонапорная башня. Ее окружили десятки разных повозок с понурыми лошадьми. То и дело, поскрипывая, по рельсам проплывали вагоны, доверху груженные коксом.
«Пойдут на Урал», – отметил про себя Бардин.
Попасть к Эйхе удалось не сразу: тот долго и громко разговаривал с местным руководством, которое пригласил для беседы после недавно закончившейся партконференции. Потом в «предбаннике» высокого начальника Бардину многозначительно шепнули, что Эйхе будет ужинать.
Наконец, когда дело шло уже к глубокому вечеру и за окошком вагона перестал сновать маневровый паровоз, полноватый мужчина с усталым взглядом изрек:
– Можете пройти в кабинет Роберта Индриковича.
О многом хотелось Бардину поведать самому могущественному человеку в Сибири. Прежде всего о том, как он собирается строить завод, какие у него за плечами силенки. А еще о том, что по наущению Хренникова из Главчермета некоторые деятели из Тельбессбюро высказывают много сомнений и, как принято в таких случаях, скатываются к вариантщине. А профессор Гутовский из технологического института вообще отказался от встречи с ним…
Принял Эйхе московского назначенца очень сухо. Точнее, с явной неохотой и поэтому неприветливо. По-видимому, Бардин не произвел на него впечатления специалиста, которому можно было доверить выполнение задачи государственного значения. Много таких развелось в последнее время в столице. Учуяли в Сибири новые возможности, большую выгоду. Вот и поперли сюда сорвать хороший рубль…
Закуток, в котором окопался Эйхе, трудно было назвать кабинетом. За небольшим столом сидел человек сурового вида. Темные, несколько всклоченные волосы. Проницательный взор, причем один глаз немного прищурен – словно старается въесться в нутро вошедшего человека (потом выяснилось, что так Эйхе скрывает частое подергивание этого глаза от нервного тика). Длинный неровный нос, густые, коротко стриженные усы и бородка, выступающая клинышком. Впалые, забывшие про бритье щеки. Грубая рубаха из серо-зеленого сукна. Большие коричневые пуговицы, прихваченные к материи черным «крестиком».
– Садитесь! – Эйхе указал взглядом на дальний от себя стул. – Мне доложили, что вы намерены стать главным технологом нового завода в Кузнецке. Это так?
По всему было видно, что секретарь Сибкрайкома уже заранее настроен негативно. И Бардин понял, что столь много значащего для него разговора в этот раз не получится. Тем более что Эйхе даже не дал ему ответить на свой вопрос.
– Дело огромнейшей государственной важности! – продолжил секретарь. Потом вынул из пачки папиросу, прикурил и, облегченно выпустив перед собой клуб дыма, спросил: – Вы знаете, в какой стороне находится место строительства?
Бардин был ошеломлен вопросом. Но ответил:
– Я именно туда направляюсь. Был пока только в Томске…
Эйхе резко ткнул пальцем в сторону, где находился один из тамбуров вагона:
– Там! Именно там находится Кузнецк. От нас строго на юг! От этого рельса ровно двести верст. Я думаю, что вам, товарищ… – он мельком глянул в свой «поминальник», уточняя фамилию посетителя, – товарищ Бардин, хорошо бы ознакомиться с местом и условиями будущего строительства. Я осведомлен о ваших предыдущих заслугах. Вижу: весьма значимы. Но, признаться, на этот раз они не в счет. Ваши успехи мы будем учитывать не менее чем через год-два, отсчитывая от сего момента…
Эйхе явно дал понять, что тема разговора исчерпана. Его папироса была докурена. Возможно, на такие промежутки перекура у этого человека и была рассчитана вся жизнь…
– Желаю вам доброго пути. Очень тщательно ознакомьтесь с площадкой. Если представится возможность, поговорим об этом более содержательно, – сказал секретарь Сибкрайкома и отвернулся к полке, занятой книгами и разными папками.
Ни при встрече, ни при расставании, отметил Бардин, Эйхе не протянул ему руку.
КУЗНЕЦК. 1929. ПЕРВЫЙ ПРИЕЗД
Небо высилось в далекой синеве. И воздух опьяняюще чист. Такого воздуха Бардин не видел в своих краях. Москва тоже не могла этим похвастать: там коптильных труб было еще больше, чем в Каменском…
С Бреусом добрались до станции, где вчера Бардин вылез из вагона. Пошли на ближайшую улицу. Железнодорожная – само название говорило, что здесь должна находиться контора, которая интересовала Бардина.
Начальником строительного управления Наркомата путей сообщения оказался некто Лебедев, энергичный молодой человек с ясными голубыми глазами. Главным инженером при нем состоял Куликов, довольно пожилой путеец с округлой бородкой и коротко стриженными усами. Оба толковые, понимающие люди. Разговорились. Оказалось, что Куликов был лично знаком с Михаилом Константиновичем Курако. Ему даже пришлось хоронить его в феврале двадцатого года. Бардин впервые узнал, что великий металлург похоронен совсем недалеко – на Шушталепской площадке в окрестностях Осинников. Загадал наперед: надо посетить эти места…
Много говорили о новом строительстве. Оба путейца захотели принять в нем участие. Бардин тут же предложил новым знакомым построить железнодорожную ветку от станции до территории завода.
– Много не беру на себя, но обещаю: все документы оформим сразу же после моего возвращения из Москвы. Тогда пойдут деньги… А сейчас пока не имею полномочий.
Железнодорожники, к его радости, согласились на работу и с такими условиями. Он им тоже показался человеком дельным.
Куликов уговорил Бардина поехать к нему в Кузнецк. Там на правом берегу Томи показал бывшую квартиру Михаила Константиновича. Потом пригласил гостя к себе на ночлег. Вместе с Куликовым и его женой Натальей Андреевной Бардин весь вечер провел в воспоминаниях о Курако.
– Человек был особенный, – рассказывала Наталья Андреевна, – еще много нашенских его помнят… У него всякие каверзы случались при той жизни… Цельный рассказ можно составить только о случае, как он на автомобиле убегал от генерала Путилова. Генерал чуть не час на своем Гнедке за ним гонялся по городу. Одна умора…
Бардин неторопливо жевал шанежки с творогом, запивал чаем. И, вспоминая прошлые дни, в свою очередь рассказывал хозяевам:
– Замечательный был мастер доменного дела, оставил значимый и светлый след не только у нас в Юзовке, но и в истории отечественной металлургии. Большого образования, правда, не смог получить. А вот оказался одним из тех редких, всесторонне одаренных людей, которые умели не только наилучшим образом организовать труд, но и увлечь широтой и смелостью замыслов, собирать вокруг себя таланты, быть их вдохновителем. Щедрой души был человек и высокой русской культуры.
– А ведь у нас сохранилась одна карточка от Михаила Константиновича! – спохватилась жена Куликова.
Она достала с этажерки толстенную книгу, из нее вытащила пожелтевшую фотографию.
– Вот, точно он! – воскликнул Бардин. – Как живой!
– Это он у нас перед смертью сфотографировался, будто предчувствовал свой конец, – пояснила Наталья Андреевна.
На фотографии лицо у Курако выглядело худым, воспаленным, глаза острые, проницательные. Но, как и на многих снимках, вид нарядный, если не сказать парадный. Чистый черный костюм, крахмальный воротничок, галстук. Сам он называл такой вид «формой высокого давления».
Бардин с интересом вглядывался в лицо близкого ему человека.
– В такой одежде он бывал раньше, может быть, один процент своей жизни, а все остальное время костюм его состоял из черной рубашки-косоворотки, хорошо сшитого синего однобортного пиджака, таких же брюк и сапог до колен. Порой бывал щеголем, но только по исключительному и важному в его жизни случаю…
Бардин знал, что серьезная попытка создать металлургическую промышленность в Сибири была предпринята еще Копикузом. Тот в 1912 году получил в концессию большую часть Кузбасса. Планировалось построить металлургический завод на тельбесской руде. Копикуз пригласил Курако. Предложили Михаилу Константиновичу построить завод с домнами американского типа. Но помешала разгоревшаяся Гражданская война.
– Да, у нас долго менялась власть: то белые, то опять красные. То партизаны, то бандитское отродье. И главное, одних от других и не отличишь никаким способом!
Куликов убрал с носа тяжелое пенсне, сурово глянул на супругу:
– Не совсем так, Наташа. Гость подумает, что у нас сплошь дикий край… Хотя верно: в России советской власти уже двенадцать лет, а в Сибири кое-как наскребется восемь. А это большая разница для государства и для края в таком масштабе… Ты вот лучше расскажи гостю, как с горы на иконах катались.
Наталья Андреевна вроде как смутилась, даже зарделась.
– Так одни только сказки теперь. Дело прошлое, совсем давнее. Но в голове торчит…
И она стала рассказывать о своей младшей сестре, первой комсомолке Кузнецка. Как молодежь власть в свои руки брала, помогала порядок наводить в городе.
– Церкву нашу после ухода Рогова больше никто и не восстанавливал. От Бога народ тогда быстро отринул. Не знаю, правильно оно ли нет. А вот Нюрка, сестрица моя, первой из девок в комсомол записалась. Тимофея Николаича сынок был там же, еще братья Полосухины… И вот в двадцать пятом на Рождество по-старому игрища молодежь у крепости устроила. Такую катушку по Водопадной смастерили, что ни пройти ни проехать. Сверху кто на санях, кто на тазу побитом, кто на старой столешнице – все с визгом да хохотом чуть не до дома купца Фонарева неслись. А Нюрка с подружками туда без всего пришла. Вот девки и позарились в церкви на иконы, что остались после погрома… Написаны были краской на старинных досках. Некоторые в половину этого стола. – Она ткнула пальцем в накинутую на стол белую скатерть. Помолчав, продолжила: – Значит, усядется деваха задницей на икону и вниз – пока доска под ней не переломится… Только дело, видно, совершили не богоугодное. После одного захода понеслась Нюрка – да так, что столкнулась с лучшей подруженькой своей Настеной лоб в лоб… Вот так зараз две смерти.
Бардин поднялся. Подошел к ведру с водой. Зачерпнул ковшиком. Потом медленно сглатывал жидкость. Ему казалось, что когда-то в своей жизни он уже встречался с бедолажной Нюркой. От этого в груди разливалась давно не подступавшая тоска.
КУЗНЕЦК. 1929. СТЫЧКА С ЯНУШКЕВИЧЕМ
Пока Бардин прощался с Каменским, а потом оформлял свой отъезд в Москве, на площадке в Сибири появился гражданский инженер Янушкевич (гражданскими в то время называли инженеров-строителей).
При знакомстве он произвел на Бардина приятное впечатление. Подтянутый, в инженерной форме, застегнутой на все пуговицы. На вид около шестидесяти, но выглядел еще полным сил и энергии. Казалось, что человек понимает свое предназначение, свою роль на стройке и готов сворачивать горы. Более того, он постоянно подчеркивал, что осведомлен почти во всех вопросах строительства, на все имеет свое профессиональное суждение. Правда, несколько смущала солдафонская манера отвечать на указания или советы по-старомодному: «Так-с точно!», «Никак нет-с!»
Бардин посчитал, что с таким специалистом, пока позволяет погода, можно развернуть широкий фронт работ. Надо было срочно начинать разработку карьеров, вести планировочные работы, ускорить строительство бараков для прибывающих рабочих. К осени должен подойти из тайги сплавной лес – значит, на Томи надо успеть обустроить пристани. Дел, что называется, было по горло.
Но через некоторое время Бардин стал замечать, что дела у Янушкевича постоянно отстают от намеченных сроков, а то и вовсе срываются. Хорошо, что не поставили его на строительство большого деревообделочного и лесопильного завода на берегу реки, где с начала лета обваловали специальную площадку.
В разговорах с главным инженером Янушкевич вел себя с излишней осторожностью, а в последнее время стал совсем замкнут. Сразу ставить ему на вид Бардину не хотелось: мало ли что может быть, ведь человек впервые столкнулся со строительством крупного завода. Но все-таки намекнул товарищу инженеру раз-другой: мол, заметна излишняя медлительность в проведении самых необходимых мероприятий.
К сожалению, дела у Янушкевича все равно двигались с трудом. Когда Бардин приходил к плотникам, занятым строительством бараков, выяснялось, что Янушкевич был у них только несколько дней назад. Искать же его по всей стройке – пустые хлопоты.
В конце концов Бардин пригласил Янушкевича для беседы. Не было желания даже отчитывать, как он умел. Решил просто поговорить по душам.
– Эммануил Федосеевич, хотел бы побеседовать с вами без свидетелей. Ответьте честно: что вам мешает выполнять мои указания?
Янушкевич вздернул подбородок, неприязненно сощурился:
– Я не всегда разделяю суть ваших указаний.
– Но вы же никогда не возражали мне и не говорили об этом вслух!
– Если желаете, теперь буду поступать именно так. Вы думаете, что я безропотное существо. Я уже многое оставил после себя и понимаю цену решений…
Бардин вспыхнул, но удержал в себе гнев, чтобы не сорваться в ответ на хамское поведение подчиненного. А тот не унимался:
– Ваши указания часто противоречат законам и правилам строительства. Вы же чистый металлург. А я настоящий строитель. И могу заявить, что намного больше вашего осведомлен в технологии и правилах строительного дела.
Бардин осмысливал сказанное Янушкевичем. Наконец спросил:
– Как же, вы считаете, я должен строить дальнейшую работу с вами?
– Я, как нижестоящий работник, буду обязан выполнять ваши указания. Но, как человек с головой, должен заявить, что по вопросам, с которыми я принципиально не согласен, вы должны давать мне письменные указания. У меня, должны знать, дети, больная жена… Я не хочу, чтобы они пострадали из-за моей глупости и опрометчивости.
С этого момента отношения с Янушкевичем совсем испортились. Тот считал, что Бардин суется не в свое дело. В открытую не подчинялся и постоянно требовал письменных распоряжений.
Еще в самом начале Бардин поручил Янушкевичу срочно приступить к разбивке базисных осей на площадке завода. Надо было поставить более сотни бетонных знаков с заделкой их на незамерзающей глубине. Без этого невозможно было размещать на местности будущие цеха и сооружения. Прошло почти три недели, а работа так и не началась.
– Считаю, что без окончательно утвержденного генерального плана это делать не имеет смысла. Если настаиваете, дайте мне письменное распоряжение. Потом посмотрим…
Пришлось пойти на компромисс. В письменной форме Бардин предложил Янушкевичу приступить к разбивке осей, а также выполнить испытание грунтов.
– Все равно без утвержденного генплана делать эту работу считаю преступлением, – долдонил Янушкевич.
– В конце концов, за все, что делается здесь, отвечаю я! – в сердцах ответил Бардин.
После этого он поручил выполнять работу минуя Янушкевича. Исполнителями в основном оказались молодые, но уже освоившиеся со строительством ребята, прекрасно знающие, что надо делать.
Конечно, можно было бы сразу отстранить Янушкевича от обязанностей. Но не было никакой замены – ни одного человека, имеющего высшее образование или хотя бы приличный опыт работы в строительстве.
Бардин видел, как молодежь с увлеченностью ухватилась за порученную работу. Однажды утром, проходя мимо кучки ребят, обвешанных разными геодезическими инструментами, по привычке остановился. Поздоровался. У всех треноги, рейки, мерные ленты, приборы в чехлах и футлярах. Узнал двух девушек (ехал с ними в одном вагоне из Томска). Одна худенькая, с жидкими косичками, словно девочка-школьница, вторая высокая, крепкого сложения, с короткой стрижкой. Девушки тоже узнали главного инженера.
– Здравствуйте, Иван Павлович! – с улыбкой произнесла та, что поменьше. – Мы выполнили свое обещание. Остались здесь до конца. Теперь настоящие кузнецкстроевцы…
– Как устроились?
– Просто замечательно. Наши томские все в одном бараке, в шестнадцатом. И ребята, и девчонки.
– Ну-ну… А поверку своим инструментам давно делали?
– Ой, что вы! Как положено. Наш Виктор Николаевич за этим следит строго! – И девушка увела взгляд на стоявшего рядом парня лет тридцати.
Бардину было приятно находиться среди этих молодых людей. Но почти сразу он вспомнил: возле коксовых печей предстоит еще незавершенный со вчерашнего дня тяжелый разговор. И все равно он не спешил уходить. Оставался стоять перед ватагой ясноглазых ребят, готовых свернуть любые горы.
– Приборы у вас заграничные?
– Не только. Работаем в основном с американскими нивелирами «Висслер», – начала объяснять девушка в красной косынке. – Хоть и давно выпущены, но показали себя превосходно. Есть еще польские «Герлях» разных годов. А теодолиты почти все наши, поступили прямо с завода «Геофизика». Безотказны в любую погоду. Говорят, что не подводят даже в сильные холода…
И все-таки рабочий день Бардина оказался испорчен. Взяв просмотреть щегловскую газету, он наткнулся на статью под заголовком «Так дальше нельзя!». Внизу стояла подпись некоего Норда. Явно псевдоним. Речь в публикации шла о непорядках, которые якобы имеют место на строительстве металлургического завода в Кузнецке.
Автор отмечал, что строителям будущего гиганта мешают ничего не понимающие металлурги, чем создается полная безответственность. Делался намек на то, что главным виновником хаоса на строительной площадке является не кто иной, как лично главный инженер стройки. И соответственно, следовали выводы, что в случае непринятия мер последствия будут неисправимы. В качестве доказательства приводились факты неправильно принятых решений – в частности, по строительству фундамента главного здания заводоуправления. Почему-то руководство дало указание строить его на ленточном фундаменте, а не на свайных опорах. В связи с этим здание долго не простоит, неизбежно развалится. Говорилось и об ошибочности задания на испытание грунтов и выполнение разбивочных осей до окончательно согласованного генплана.
Было ясно, что все это инспирировалось Янушкевичем и другими специалистами, несогласными с решениями Бардина. В частности, гидрогеолог Кучин рекомендовал для снижения уровня грунтовых вод и прекращения их доступа с окрестных гор сделать штольню длиной более трех километров: она бы перехватывала все поверхностные и грунтовые воды, направляющиеся к площадке с горы.
Предложение Кучина имело свое обоснование, но Бардин его не принял, считая, что это повлечет за собой большую и ненужную работу.
Теперь, поскольку появились, по сути, официальные обвинения в газете, главному инженеру ничего не оставалось, как вызвать для консультации гидрогеолога из Москвы и ждать окончательного решения вопроса на месте.
Через неделю в Кузнецк прибыл профессор Дмыховский, известный знаток по части грунтов и оснований. В течение трех дней он знакомился со всеми данными, побывал на месте заложения фундамента строящегося здания. Наконец тряхнул козлиной бородкой и густым басом изрек, что полностью одобряет принятый Бардиным тип ленточного фундамента.
После такого заключения работа пошла более уверенно. Но статья сделала свое дело. Она породила сомнения в квалифицированности руководства стройки, точнее в состоятельности главного инженера. Бардин понимал, что отныне разговоры о его личной некомпетентности будут подниматься при любом удобном случае. Опережая события, он отправился в Томск, чтобы доложить Колгушкину обо всем, что произошло. Рассказал о случившемся и потребовал от начальника своей отставки.
– Так дальше нельзя, Филомей Тимофеевич! Завтра возникнут еще более сложные вопросы! Я же не мальчик для битья! Каждый раз апеллировать к Москве – это не дело… Нет, пока не наломал дров, увольняйте меня с этого места.
Колгушкин подался вперед:
– Ну что вы, Иван Павлович, так близко принимаете к сердцу. Оно вам еще пригодится для больших дел. А на чужой роток не накинешь платок! Сколько людей, столько и мнений. Другое дело, люди не слышат друг друга… Я вот сам недавно в Москве
Назад | Далее