"Амба!" – вспыхнуло в голове. И рухнул с трехметровой высоты, ломая лыжи, кости и даже не почувствовав боли.
Полежав секунду между гранитными лбами, я увидел, что моя правая нога вывернута пяткой вверх и торчит с куском лыжи. Носок левой упирается в подбородок. На плече вместе с одеждой выдрано мясо, сахарно белеет кость. На спине что-то противно шевелится, будто горячая змея ползет под курткой. Хорошо, что еще боли нет. Видно, перебиты нервы. "Теперь не смогу даже пошевелиться", – подумал я.
Панический страх обжег меня. Захотелось вскочить на ноги и бежать куда глаза глядят, но я не мог даже шевельнуть пальцем. Самые страшные мысли метались в голове. И тут появилась боль в плече, сперва невнятная, потом ошпаривающая. Я застонал.
– В страну Ульгена собрался, охотник? – вдруг раздался женский голос.
Я с трудом разлепил веки и увидел перед собой голую женщину. Подумал, что эта смерть пришла ко мне и хочет взять душу.
Женщина, которую я видел, была красивой. Густые черные волосы ручейками бежали по смуглым плечам. Скуластое лицо с серебристыми глазами, тонким носом, губами, похожими на два красных лепестка, ласково улыбалось. Я разглядел маленькие груди с шелковистой кожей и сосками, похожими на спелую землянику. "Все-таки это смерть!" – решил я, снова закрыл глаза и заорал благим матом от невыносимой боли. Мне показалось, что к моему плечу приложили раскаленную подкову.
– Эй! Открой глаза! – закричала женщина.
Я послушно разлепил веки и увидел перед собой две серебряные чаши с прозрачной водой.
– Смотри! Смотри! – требовала женщина.
Я, одолевая боль, смотрел и смотрел, пока не почувствовал онемение во всем теле, как при наркозе.
– Теперь легче? – спросила женщина.
Я благодарно кивнул.
Тогда она вытащила нож у меня из-за пояса, выпрямилась и легко по снегу пошла к двум тонким березкам. Деревца торчали рогулинами в пяти метрах от скалы, с которой сорвался я.
Теперь увидел всю фигуру голой женщины. Она была небольшого роста с покатыми маленькими плечами, округлыми бедрами, длинными, как у оленихи, ногами.
Без одежды женщина держалась так, будто была в платье, никакого смущения. Возле березок остановилась, сильными уверенными взмахами перерубила стволы, захватила рукой кроны и потащила ко мне, уложила рядом и спросила:
– Веревка есть у тебя?
– В рюкзаке, – выдохнул я.
Женщина развязала шнурки, стягивающие горловину рюкзака, вытащила крепкую, уложенную в кольцо веревку.
Обвязала деревья, потом наклонилась, крепко обхватила меня. Я невольно снова закрыл глаза и удивился, как легко она приподняла меня, бережно уложила на березки, выпрямляя ноги. Я по-прежнему не чувствовал никакой боли. Тело только гудело, как дуплистое дерево на ветру.
Ухватив за конец веревки, женщина на самодельных носилках потащила меня осторожными, мягкими рывками вверх к скале.
– Тебе, милый, здорово повезло! – нежно говорила она. – Ты покалечился рядом с моим жилищем. Теперь будешь моим гостем, пока не выздоровеешь.
"Однако она земная", – подумал я.
Голая женщина втянула меня в пещеру с черными стенами. Они были будто вырублены громадным топором. Глядя на выступы, озарился новой догадкой. "Это же дочь хозяина гор Бам-Кары», – решил я.
Отец рассказывал: «У могущественного духа сорок дочерей. Каждая владеет земными богатствами. Одна горючим камнем – углем. Другая – золотом, третья − пушными зверьками, четвертая – ручьями. Есть и младшая, любимая. Она помогает охотникам, спасает от беды. Но горе тому, кто влюбляется в нее. Он сохнет по девушке и навсегда уходит в горы. Такая участь, видно, постигла и меня.
Захотелось вскочить на ноги и броситься вон из пещеры, пока не чувствовал любви к Богине. Но режущая боль в спине так кольнула, что я
потерял сознание.
Когда открыл глаза, то увидел, что лежу на постели из пихтовых лапок возле голубого озера, от поверхности которого идет пар, будто от кипятка. Мне стало так жарко, что я заворочался, стал искать глазами свою спасительницу.
Голой женщины нигде не было. "Она, наверное, притащила меня сюда умирать", – подумал я. Не успел снова испугаться, как женщина снова показалась передо мной. В руках держала обтесанные дощечки.
– Сейчас, милый, будем лечиться, – сказала она, положила рядом дощечки и стала меня раздевать.
Я смущенно взмолился:
– Может, не стоит?
– Ты был когда-нибудь в больнице? − спросила она.
– Не посчастливилось! – буркнул я.
– Если бы посчастливилось, то знал, что тяжелобольного раздевают.
Она говорила, как вполне земная женщина, ласково, убедительно, по-матерински. Мне ничего не оставалось, как покориться ей. Она сняла все, даже трусы, потом стала осторожно прикладывать ладони к разорванному плечу, груди, к ногам.
– Через ладони я вижу твои внутренности, – говорила она. – Два ребра сломаны, позвоночник внизу смещен, правая нога выше и ниже колена сломана, левая у лодыжки раздроблена.
– Почему я не чувствую боли? – спросил я.
– Заколдовала. Теперь начнется самое трудное. Поставлю кости так, как они были. Иногда будет очень больно. Потерпи!
– Потерплю! – покорно согласился я.
Она целую вечность двигала костями, отчего внутри у меня хрустело, трещало, будто ломались сухие деревянные палочки.
Голая женщина стала прикладывать и привязывать к телу дощечки из кедра. Потом обняла за плечи, осторожно подняла, подержала навису, опустила на пихтовые ветки, как вялую куклу.
– Теперь спи! – приказала она.
Я спал долго.
Не знал, что она делала со мной в это время. Когда наконец открыл глаза, то почувствовал, что совершенно здоров.
Попробовал на своем ложе повернуться на один бок, потом на другой – не больно. Поднял правую ногу, согнул два раза – не больно. Поднял левую ногу, согнул – не больно. Изумленно посмотрел на голую женщину, которая стояла на другой стороне озера и довольно улыбалась.
– Ты плавать умеешь? – спросила она.
– У реки вырос.
– Тогда ныряй!
– А тут глубоко?
– Дна не достанешь.
Я посмотрел на пар, который поднимался от воды.
– Не поджарюсь, как яичница?
– Окрепнешь. Это Моку-су, целебная вода.
Я сел, опустил ноги вниз. Вода была теплая, приятная. Тогда оттолкнулся от края каменного берега и ушел с головой в Моку-су. Прижал к бокам руки, заскользил вниз.
Тонул, пока не сдавило грудь. Взмахнул руками, как крыльями, вылетел на поверхность. Первый раз по-настоящему увидел место, где находился.
Над озером поднимался желтовато-белый купол. Далеко вверху он сужался в кругляк, прикрытый голубой крышкой, от которой шел ровный спокойный солнечный свет, как от электрической лампочки.
Я понял, что озеро находится в кратере вулкана. Удивился. С отцом много лет охотился в этих местах, но никогда не видел "отверстие" в горах.
Голая женщина прочитала мои мысли.
– Сверху вулкан не найти, – сказала она и тоже прыгнула в воду.
Когда вышли из воды, женщина взяла меня за руку, увела в другую пещерку рядом. Там зажгла свечку. Робкий слабый свет показал кадушку с кедровыми орехами, туеса с медом, засушенными корнями и даже ларь с мукой. Тут же лежал обтесанный сверху ствол кедра. Показывая на него, женщина сказала:
– Это моя кровать. На дереве я сплю.
Я подивился жилью. В нем было тепло, много пищи. Можно отсюда месяцами не выходить. Но я не должен здесь оставаться. Дома ждет больной отец. Если приду с пустыми руками, как родителям дальше жить, чем питаться?
Я сказал:
- Мне надо вернуться в свою избушку.
Голая женщина сказала:
– Пока ты вылеживался, я проверяла капканы, соболей относила в твой домик. Тридцать шкурок однако набралось.
Сердце у меня расширилось от благодарности. Я пылко, неожиданно для себя, обнял женщину, почувствовал мягкую приятную грудь.
Она положила руки мне на плечи и отстранилась.
– Пока тебе нельзя.
– Потом можно будет? − задорно спросил я
– Когда можно, скажу, – обнадежила она.
Так мы стали жить в пещере и проверять капканы в тайге. Я настолько привык к своей горной подруге, что перестал замечать ее наготу.
Когда температура воздуха в тайге опускалась ниже сорока градусов, пар изо рта превращался в сосульки, я просил Эйгу, так звали голую женщину, оставаться в пещере. Но она ни на шаг не отпускала меня от себя и ходила за мной, как привязанная на веревочку, совсем не чувствуя мороза.
Я заметил, что ноги голой женщины будто плывут над сугробами, не проваливаются даже в пушистый снег. Вновь сомнения ожили во мне. "Она не простой человек," – решил я.
Постепенно я узнал о том, как голая женщина появилась в тайге. В деревне, где она выросла, ее назвали медвежьей дочерью. Чей-то завистливый злой ум сочинил о ней неправдоподобную историю, будто ее мать из соседней деревни еще девушкой с подругами пошла за малиной и потерялась в тайге. Даже опытные охотники не могли найти ее.
На следующий год женщина с волосами чуть ли не до колен показалась на опушке леса недалеко от деревни и бросилась к людям, которые косили сено. Не успела она добежать, как из кустов выломился огромный медведь, обхватил беглянку, унес обратно в тайгу.
Молва увязала эту историю с появлением Эйги, которую старый охотник Сербегеш нашел в тайге. Деревенские решили, что женщина родила от медведя девочку, оставила под елкой, чтобы ее подобрали люди.
Старый Сербегеш обрадовался найденышу, у него с женой не было детей. Супруги вырастили девочку, как свою дочь. Ни в чем не отказывали: лучший кусок − ей, лучшую одежду – ей, лучшие книги – ей, когда она пошла в школу. До восьми лет Эйга считала стариков своими родителями, жила счастливо, беззаботно.
Но потом зло прыгнуло в ее жизнь. Льстивая, внешне очень добрая соседка тетя Галя зазвала девочку к себе, угостила творогом со сметаной.
Когда беспечная Эйга уплетала вкуснятину, соседка стала расспрашивать, как девочка учится, какие книги читает, и открыла правду: старики-де не являются ее настоящими родителями, она дочь медведя.
Это так поразило Эйгу, так ошеломило, что она как ошпаренная выскочила от соседки, добежала до реки и бросилась в воду. Хотела утопиться, но дно реки было мелким, быстрая вода утащила девочку далеко за деревню. Там она выбралась на берег, упала в кусты и перестала видеть, слышать.
Когда была без сознания, к ней подошла незнакомая женщина, наклонилась над ней, погладила волосы и сказала:
– Знай, ты - дочь человека. Не слушай, что тебе говорят злые люди.
От слов женщины шла такая любовь, такое тепло, что Эйга поняла: это ее мать. Она прижималась к ней, заливалась слезами и шептала: "Как же мне жить без тебя, мама?"
Женщина сказала, что будет оберегать ее, а потом возьмет к себе.
Девочка стала успокаиваться. Женщина исчезла, и Эйга очнулась. Она поверила в свое видение, вернулась домой. Старикам ничего не сказала, но тете Гале ночью вымазала дегтем ворота.
Зло не оставило девочку в покое. Оно вселилось в мальчишек деревни. Они стали дразнить Эйгу, ходили за ней толпами и кричали: "Скоро медведь придет и тебя заберет!"
Мальчишки безжалостно дергали за косички. Девочки расцарапывали до крови щеки и уши. На уроках, когда она отвечала, одноклассники ревели, подражая медведю.
Однажды девочка не выдержала, схватила на перемене палку и стала бить своих обидчиков. Одного так трахнула по голове, что он потерял сознание. Вызвали фельдшерицу. С помощью нашатырного спирта она привела в чувство хулиганчика. После этого от Эйги отстали.
Семилетку Эйга закончила хорошо. На выпускном вечере к ней подошел поселковый уже взрослый парень. Когда девочка отказалась с ним танцевать, стал оскорблять ее подзаборными словами, назвал медведя любовником ее матери. Эйга швырнула ему в глаза горсть песка. Глупого занозистого подвыпившего ухажера под руки увели в деревенский медпункт.
Чувствуя себя чужой среди людей, девушка все чаще убегала в тайгу, там находила кров и питание. Когда умер старый Сербегеш, мать выдала Эйгу в другую деревню замуж за некрасивого слабого умом парня по имени Подур. Она старалась всеми силами его полюбить, стать верной хорошей женой. Не знала, куда посадить, когда он был дома. Обстирывала, одежду ему починяла, чтобы он выглядел аккуратным. Чуть ли не из ложечки кормила.
Однажды летом Подур вернулся из города, где продал мед на базаре. Расседлал и увел лошадь в конюшню. К нему подошел старый приятель Алей и стал вкрадчиво говорить:
– Жена твоя загостилась в Курье.
– А что тут удивительного, – ответил Подур. – Там у нее мать, подруги.
Приятель на ухо зашептал:
– В Курье, сказывают, бывший жених твоей жены ошивается. До сих пор неженатым живет, из дома твоей тещи не выходит. Твою жену с понталыки сбивает, поглаживает то руку, то коленки. Я бы на твоем месте притащил Эйгу на аркане домой.
Алей сказал, хитро подмигнул и уехал.
Подур вновь оседлал коня, взял в руки бич, к седлу прикрепил аркан и помчался в сторону Курьи. Его лицо чернело от злости.
"Какая она бессовестная! – ругался он. – Поехала в гости к матери, а закрутила со старым женихом. Кажется, я отогреваю змею на груди. Все норовит с другими мужиками шуры-муры крутить. Алей, наверное, еще не все сказал. Надо раз и навсегда покончить с этим, чтобы она хвостом не виляла!" – кипел Подур.
Он вспомнил, как два года назад по этой же дороге вез невесту в свой дом. Тогда ему встретился Алей и спросил:
– Куда ты мою жену везешь?
– Как, она твоя жена? – возмутился Подур.
– Жена она мне. Я только домой не взял ее.
Эйга тогда чуть не выцарапала глаза Алею.
– Чего ты врешь, окаянный! – закричала.
Потом она оказалась честной девушкой. "Но старая любовь всегда крепче новой. Может, она захотела теперь вернуться к первому вздыхателю", – думал глупый муж.
Подур доскакал до Курьи, увидел свою жену. Она с узелком шла к нему навстречу. Ее глаза заблестели радостно. Она подумала, что муж соскучился по ней и едет встретить ее.
Когда Эйга подошла близко, Подур размахнулся и опоясал бедную женщину бичом.
Она закричала:
– За что меня бьешь?
– Еще спрашиваешь, курва! – зверел Подур.
Он хлестал ее до тех пор, пока она не потеряла сознание. Когда очнулась, то увидела, что лежит раздетой посреди дороги. Люди проходят мимо и глазеют.
Эйга поднялась и ушла в тайгу. Там долго бродила, пока не наткнулась на пещеру. Кто-то в ней жил и оставил припасы на зиму. Но она не притронулась к ним. Ей совершенно не хотелось есть. Она не ела день, два, три, а потом месяц. Жила как ни в чем не бывало. Вот уже несколько лет она обходится без пищи. К людям, которые столько зла ей причинили, не хочет возвращаться.
Сердце мое заболело от жалости, когда я услышал эту историю, и стал уверять голую женщину, что никогда не обижу ее. "Поживем-увидим!" – сказала Эйга и согласилась вернуться со мной в охотничью избушку.
Там ничего не изменилось. Даже березовый веник, который я оставил у порога, лежал на старом месте.
Наступил март. Снег взбухал от влаги и сверкал под лучами солнца. Еще полмесяца - и побегут ручьи. Пора возвращаться в деревню. Я уговаривал Эйгу отправиться со мной. Но она решительно отказалась:
– Лучше отвези шкурки отцу и возвращайся.
На том поладили. Я снарядился, встал на новые лыжи и потянул за собой тяжелую, наполненную шкурками нарточку. Голая женщина стояла у домика и смотрела вслед. Я поднялся на вершину горы, посмотрел назад. Эйга по-прежнему стояла неподвижно внизу, опираясь рукой на угол дома. Я помахал рукой и с тяжелым чувством покатился вниз по склону на другой стороне горы.
Дома прожил месяц, расплатился с долгами, помог отцу вскопать огород, посадить картошку, а потом засобирался в тайгу.
Как меня ни отговаривали, но я набрал продуктов, охотничьих припасов, взял ружье и ушел к Мустагу, где ждала меня любимая женщина.
Охотничий домик оказался пуст. Никого в нем и рядом не было. Только на столе лежал мешочек, в котором оказались самородки золота и записка от Эйги. Она просила обязательно это золото отдать родителям, потому что скоро начнется большое горе для людей. И золото поможет моему отцу, матери, сестре выжить.
Я бросил мешочек в рюкзак вместе с запиской и, чувствуя острую тревогу в сердце, пошел искать голую женщину. Я побывал в том месте, где сорвался со скалы, где встретил свою любимую. Но там, к своему разочарованию, не обнаружил входа в пещеру. Вместо отверстия была сплошная гранитная стена, такая прочная, что ничем невозможно было ее пробить.
Скоро мне стало казаться, что встреча с голой женщиной произошла у меня во сне. Вот только записка, золотые самородки да шрамы на левом плече говорили о том, что было.
С большой неохотой и тоской в сердце я покинул глубокой осенью свой охотничий дом, решив на следующий год опять сюда вернуться. Я не верил, что Эйга могла погибнуть в горах. Я почему-то верил, что обязательно встречу ее.
В деревне меня ожидала ошеломляющая новость. Началась война. Отец передал мне повестку из военкомата. Шел сентябрь 1941 года. Меня отправили в десантный лыжный батальон. Я должен был воевать в тылу врага.
Полежав секунду между гранитными лбами, я увидел, что моя правая нога вывернута пяткой вверх и торчит с куском лыжи. Носок левой упирается в подбородок. На плече вместе с одеждой выдрано мясо, сахарно белеет кость. На спине что-то противно шевелится, будто горячая змея ползет под курткой. Хорошо, что еще боли нет. Видно, перебиты нервы. "Теперь не смогу даже пошевелиться", – подумал я.
Панический страх обжег меня. Захотелось вскочить на ноги и бежать куда глаза глядят, но я не мог даже шевельнуть пальцем. Самые страшные мысли метались в голове. И тут появилась боль в плече, сперва невнятная, потом ошпаривающая. Я застонал.
– В страну Ульгена собрался, охотник? – вдруг раздался женский голос.
Я с трудом разлепил веки и увидел перед собой голую женщину. Подумал, что эта смерть пришла ко мне и хочет взять душу.
Женщина, которую я видел, была красивой. Густые черные волосы ручейками бежали по смуглым плечам. Скуластое лицо с серебристыми глазами, тонким носом, губами, похожими на два красных лепестка, ласково улыбалось. Я разглядел маленькие груди с шелковистой кожей и сосками, похожими на спелую землянику. "Все-таки это смерть!" – решил я, снова закрыл глаза и заорал благим матом от невыносимой боли. Мне показалось, что к моему плечу приложили раскаленную подкову.
– Эй! Открой глаза! – закричала женщина.
Я послушно разлепил веки и увидел перед собой две серебряные чаши с прозрачной водой.
– Смотри! Смотри! – требовала женщина.
Я, одолевая боль, смотрел и смотрел, пока не почувствовал онемение во всем теле, как при наркозе.
– Теперь легче? – спросила женщина.
Я благодарно кивнул.
Тогда она вытащила нож у меня из-за пояса, выпрямилась и легко по снегу пошла к двум тонким березкам. Деревца торчали рогулинами в пяти метрах от скалы, с которой сорвался я.
Теперь увидел всю фигуру голой женщины. Она была небольшого роста с покатыми маленькими плечами, округлыми бедрами, длинными, как у оленихи, ногами.
Без одежды женщина держалась так, будто была в платье, никакого смущения. Возле березок остановилась, сильными уверенными взмахами перерубила стволы, захватила рукой кроны и потащила ко мне, уложила рядом и спросила:
– Веревка есть у тебя?
– В рюкзаке, – выдохнул я.
Женщина развязала шнурки, стягивающие горловину рюкзака, вытащила крепкую, уложенную в кольцо веревку.
Обвязала деревья, потом наклонилась, крепко обхватила меня. Я невольно снова закрыл глаза и удивился, как легко она приподняла меня, бережно уложила на березки, выпрямляя ноги. Я по-прежнему не чувствовал никакой боли. Тело только гудело, как дуплистое дерево на ветру.
Ухватив за конец веревки, женщина на самодельных носилках потащила меня осторожными, мягкими рывками вверх к скале.
– Тебе, милый, здорово повезло! – нежно говорила она. – Ты покалечился рядом с моим жилищем. Теперь будешь моим гостем, пока не выздоровеешь.
"Однако она земная", – подумал я.
Голая женщина втянула меня в пещеру с черными стенами. Они были будто вырублены громадным топором. Глядя на выступы, озарился новой догадкой. "Это же дочь хозяина гор Бам-Кары», – решил я.
Отец рассказывал: «У могущественного духа сорок дочерей. Каждая владеет земными богатствами. Одна горючим камнем – углем. Другая – золотом, третья − пушными зверьками, четвертая – ручьями. Есть и младшая, любимая. Она помогает охотникам, спасает от беды. Но горе тому, кто влюбляется в нее. Он сохнет по девушке и навсегда уходит в горы. Такая участь, видно, постигла и меня.
Захотелось вскочить на ноги и броситься вон из пещеры, пока не чувствовал любви к Богине. Но режущая боль в спине так кольнула, что я
потерял сознание.
Когда открыл глаза, то увидел, что лежу на постели из пихтовых лапок возле голубого озера, от поверхности которого идет пар, будто от кипятка. Мне стало так жарко, что я заворочался, стал искать глазами свою спасительницу.
Голой женщины нигде не было. "Она, наверное, притащила меня сюда умирать", – подумал я. Не успел снова испугаться, как женщина снова показалась передо мной. В руках держала обтесанные дощечки.
– Сейчас, милый, будем лечиться, – сказала она, положила рядом дощечки и стала меня раздевать.
Я смущенно взмолился:
– Может, не стоит?
– Ты был когда-нибудь в больнице? − спросила она.
– Не посчастливилось! – буркнул я.
– Если бы посчастливилось, то знал, что тяжелобольного раздевают.
Она говорила, как вполне земная женщина, ласково, убедительно, по-матерински. Мне ничего не оставалось, как покориться ей. Она сняла все, даже трусы, потом стала осторожно прикладывать ладони к разорванному плечу, груди, к ногам.
– Через ладони я вижу твои внутренности, – говорила она. – Два ребра сломаны, позвоночник внизу смещен, правая нога выше и ниже колена сломана, левая у лодыжки раздроблена.
– Почему я не чувствую боли? – спросил я.
– Заколдовала. Теперь начнется самое трудное. Поставлю кости так, как они были. Иногда будет очень больно. Потерпи!
– Потерплю! – покорно согласился я.
Она целую вечность двигала костями, отчего внутри у меня хрустело, трещало, будто ломались сухие деревянные палочки.
Голая женщина стала прикладывать и привязывать к телу дощечки из кедра. Потом обняла за плечи, осторожно подняла, подержала навису, опустила на пихтовые ветки, как вялую куклу.
– Теперь спи! – приказала она.
Я спал долго.
Не знал, что она делала со мной в это время. Когда наконец открыл глаза, то почувствовал, что совершенно здоров.
Попробовал на своем ложе повернуться на один бок, потом на другой – не больно. Поднял правую ногу, согнул два раза – не больно. Поднял левую ногу, согнул – не больно. Изумленно посмотрел на голую женщину, которая стояла на другой стороне озера и довольно улыбалась.
– Ты плавать умеешь? – спросила она.
– У реки вырос.
– Тогда ныряй!
– А тут глубоко?
– Дна не достанешь.
Я посмотрел на пар, который поднимался от воды.
– Не поджарюсь, как яичница?
– Окрепнешь. Это Моку-су, целебная вода.
Я сел, опустил ноги вниз. Вода была теплая, приятная. Тогда оттолкнулся от края каменного берега и ушел с головой в Моку-су. Прижал к бокам руки, заскользил вниз.
Тонул, пока не сдавило грудь. Взмахнул руками, как крыльями, вылетел на поверхность. Первый раз по-настоящему увидел место, где находился.
Над озером поднимался желтовато-белый купол. Далеко вверху он сужался в кругляк, прикрытый голубой крышкой, от которой шел ровный спокойный солнечный свет, как от электрической лампочки.
Я понял, что озеро находится в кратере вулкана. Удивился. С отцом много лет охотился в этих местах, но никогда не видел "отверстие" в горах.
Голая женщина прочитала мои мысли.
– Сверху вулкан не найти, – сказала она и тоже прыгнула в воду.
Когда вышли из воды, женщина взяла меня за руку, увела в другую пещерку рядом. Там зажгла свечку. Робкий слабый свет показал кадушку с кедровыми орехами, туеса с медом, засушенными корнями и даже ларь с мукой. Тут же лежал обтесанный сверху ствол кедра. Показывая на него, женщина сказала:
– Это моя кровать. На дереве я сплю.
Я подивился жилью. В нем было тепло, много пищи. Можно отсюда месяцами не выходить. Но я не должен здесь оставаться. Дома ждет больной отец. Если приду с пустыми руками, как родителям дальше жить, чем питаться?
Я сказал:
- Мне надо вернуться в свою избушку.
Голая женщина сказала:
– Пока ты вылеживался, я проверяла капканы, соболей относила в твой домик. Тридцать шкурок однако набралось.
Сердце у меня расширилось от благодарности. Я пылко, неожиданно для себя, обнял женщину, почувствовал мягкую приятную грудь.
Она положила руки мне на плечи и отстранилась.
– Пока тебе нельзя.
– Потом можно будет? − задорно спросил я
– Когда можно, скажу, – обнадежила она.
Так мы стали жить в пещере и проверять капканы в тайге. Я настолько привык к своей горной подруге, что перестал замечать ее наготу.
Когда температура воздуха в тайге опускалась ниже сорока градусов, пар изо рта превращался в сосульки, я просил Эйгу, так звали голую женщину, оставаться в пещере. Но она ни на шаг не отпускала меня от себя и ходила за мной, как привязанная на веревочку, совсем не чувствуя мороза.
Я заметил, что ноги голой женщины будто плывут над сугробами, не проваливаются даже в пушистый снег. Вновь сомнения ожили во мне. "Она не простой человек," – решил я.
Постепенно я узнал о том, как голая женщина появилась в тайге. В деревне, где она выросла, ее назвали медвежьей дочерью. Чей-то завистливый злой ум сочинил о ней неправдоподобную историю, будто ее мать из соседней деревни еще девушкой с подругами пошла за малиной и потерялась в тайге. Даже опытные охотники не могли найти ее.
На следующий год женщина с волосами чуть ли не до колен показалась на опушке леса недалеко от деревни и бросилась к людям, которые косили сено. Не успела она добежать, как из кустов выломился огромный медведь, обхватил беглянку, унес обратно в тайгу.
Молва увязала эту историю с появлением Эйги, которую старый охотник Сербегеш нашел в тайге. Деревенские решили, что женщина родила от медведя девочку, оставила под елкой, чтобы ее подобрали люди.
Старый Сербегеш обрадовался найденышу, у него с женой не было детей. Супруги вырастили девочку, как свою дочь. Ни в чем не отказывали: лучший кусок − ей, лучшую одежду – ей, лучшие книги – ей, когда она пошла в школу. До восьми лет Эйга считала стариков своими родителями, жила счастливо, беззаботно.
Но потом зло прыгнуло в ее жизнь. Льстивая, внешне очень добрая соседка тетя Галя зазвала девочку к себе, угостила творогом со сметаной.
Когда беспечная Эйга уплетала вкуснятину, соседка стала расспрашивать, как девочка учится, какие книги читает, и открыла правду: старики-де не являются ее настоящими родителями, она дочь медведя.
Это так поразило Эйгу, так ошеломило, что она как ошпаренная выскочила от соседки, добежала до реки и бросилась в воду. Хотела утопиться, но дно реки было мелким, быстрая вода утащила девочку далеко за деревню. Там она выбралась на берег, упала в кусты и перестала видеть, слышать.
Когда была без сознания, к ней подошла незнакомая женщина, наклонилась над ней, погладила волосы и сказала:
– Знай, ты - дочь человека. Не слушай, что тебе говорят злые люди.
От слов женщины шла такая любовь, такое тепло, что Эйга поняла: это ее мать. Она прижималась к ней, заливалась слезами и шептала: "Как же мне жить без тебя, мама?"
Женщина сказала, что будет оберегать ее, а потом возьмет к себе.
Девочка стала успокаиваться. Женщина исчезла, и Эйга очнулась. Она поверила в свое видение, вернулась домой. Старикам ничего не сказала, но тете Гале ночью вымазала дегтем ворота.
Зло не оставило девочку в покое. Оно вселилось в мальчишек деревни. Они стали дразнить Эйгу, ходили за ней толпами и кричали: "Скоро медведь придет и тебя заберет!"
Мальчишки безжалостно дергали за косички. Девочки расцарапывали до крови щеки и уши. На уроках, когда она отвечала, одноклассники ревели, подражая медведю.
Однажды девочка не выдержала, схватила на перемене палку и стала бить своих обидчиков. Одного так трахнула по голове, что он потерял сознание. Вызвали фельдшерицу. С помощью нашатырного спирта она привела в чувство хулиганчика. После этого от Эйги отстали.
Семилетку Эйга закончила хорошо. На выпускном вечере к ней подошел поселковый уже взрослый парень. Когда девочка отказалась с ним танцевать, стал оскорблять ее подзаборными словами, назвал медведя любовником ее матери. Эйга швырнула ему в глаза горсть песка. Глупого занозистого подвыпившего ухажера под руки увели в деревенский медпункт.
Чувствуя себя чужой среди людей, девушка все чаще убегала в тайгу, там находила кров и питание. Когда умер старый Сербегеш, мать выдала Эйгу в другую деревню замуж за некрасивого слабого умом парня по имени Подур. Она старалась всеми силами его полюбить, стать верной хорошей женой. Не знала, куда посадить, когда он был дома. Обстирывала, одежду ему починяла, чтобы он выглядел аккуратным. Чуть ли не из ложечки кормила.
Однажды летом Подур вернулся из города, где продал мед на базаре. Расседлал и увел лошадь в конюшню. К нему подошел старый приятель Алей и стал вкрадчиво говорить:
– Жена твоя загостилась в Курье.
– А что тут удивительного, – ответил Подур. – Там у нее мать, подруги.
Приятель на ухо зашептал:
– В Курье, сказывают, бывший жених твоей жены ошивается. До сих пор неженатым живет, из дома твоей тещи не выходит. Твою жену с понталыки сбивает, поглаживает то руку, то коленки. Я бы на твоем месте притащил Эйгу на аркане домой.
Алей сказал, хитро подмигнул и уехал.
Подур вновь оседлал коня, взял в руки бич, к седлу прикрепил аркан и помчался в сторону Курьи. Его лицо чернело от злости.
"Какая она бессовестная! – ругался он. – Поехала в гости к матери, а закрутила со старым женихом. Кажется, я отогреваю змею на груди. Все норовит с другими мужиками шуры-муры крутить. Алей, наверное, еще не все сказал. Надо раз и навсегда покончить с этим, чтобы она хвостом не виляла!" – кипел Подур.
Он вспомнил, как два года назад по этой же дороге вез невесту в свой дом. Тогда ему встретился Алей и спросил:
– Куда ты мою жену везешь?
– Как, она твоя жена? – возмутился Подур.
– Жена она мне. Я только домой не взял ее.
Эйга тогда чуть не выцарапала глаза Алею.
– Чего ты врешь, окаянный! – закричала.
Потом она оказалась честной девушкой. "Но старая любовь всегда крепче новой. Может, она захотела теперь вернуться к первому вздыхателю", – думал глупый муж.
Подур доскакал до Курьи, увидел свою жену. Она с узелком шла к нему навстречу. Ее глаза заблестели радостно. Она подумала, что муж соскучился по ней и едет встретить ее.
Когда Эйга подошла близко, Подур размахнулся и опоясал бедную женщину бичом.
Она закричала:
– За что меня бьешь?
– Еще спрашиваешь, курва! – зверел Подур.
Он хлестал ее до тех пор, пока она не потеряла сознание. Когда очнулась, то увидела, что лежит раздетой посреди дороги. Люди проходят мимо и глазеют.
Эйга поднялась и ушла в тайгу. Там долго бродила, пока не наткнулась на пещеру. Кто-то в ней жил и оставил припасы на зиму. Но она не притронулась к ним. Ей совершенно не хотелось есть. Она не ела день, два, три, а потом месяц. Жила как ни в чем не бывало. Вот уже несколько лет она обходится без пищи. К людям, которые столько зла ей причинили, не хочет возвращаться.
Сердце мое заболело от жалости, когда я услышал эту историю, и стал уверять голую женщину, что никогда не обижу ее. "Поживем-увидим!" – сказала Эйга и согласилась вернуться со мной в охотничью избушку.
Там ничего не изменилось. Даже березовый веник, который я оставил у порога, лежал на старом месте.
Наступил март. Снег взбухал от влаги и сверкал под лучами солнца. Еще полмесяца - и побегут ручьи. Пора возвращаться в деревню. Я уговаривал Эйгу отправиться со мной. Но она решительно отказалась:
– Лучше отвези шкурки отцу и возвращайся.
На том поладили. Я снарядился, встал на новые лыжи и потянул за собой тяжелую, наполненную шкурками нарточку. Голая женщина стояла у домика и смотрела вслед. Я поднялся на вершину горы, посмотрел назад. Эйга по-прежнему стояла неподвижно внизу, опираясь рукой на угол дома. Я помахал рукой и с тяжелым чувством покатился вниз по склону на другой стороне горы.
Дома прожил месяц, расплатился с долгами, помог отцу вскопать огород, посадить картошку, а потом засобирался в тайгу.
Как меня ни отговаривали, но я набрал продуктов, охотничьих припасов, взял ружье и ушел к Мустагу, где ждала меня любимая женщина.
Охотничий домик оказался пуст. Никого в нем и рядом не было. Только на столе лежал мешочек, в котором оказались самородки золота и записка от Эйги. Она просила обязательно это золото отдать родителям, потому что скоро начнется большое горе для людей. И золото поможет моему отцу, матери, сестре выжить.
Я бросил мешочек в рюкзак вместе с запиской и, чувствуя острую тревогу в сердце, пошел искать голую женщину. Я побывал в том месте, где сорвался со скалы, где встретил свою любимую. Но там, к своему разочарованию, не обнаружил входа в пещеру. Вместо отверстия была сплошная гранитная стена, такая прочная, что ничем невозможно было ее пробить.
Скоро мне стало казаться, что встреча с голой женщиной произошла у меня во сне. Вот только записка, золотые самородки да шрамы на левом плече говорили о том, что было.
С большой неохотой и тоской в сердце я покинул глубокой осенью свой охотничий дом, решив на следующий год опять сюда вернуться. Я не верил, что Эйга могла погибнуть в горах. Я почему-то верил, что обязательно встречу ее.
В деревне меня ожидала ошеломляющая новость. Началась война. Отец передал мне повестку из военкомата. Шел сентябрь 1941 года. Меня отправили в десантный лыжный батальон. Я должен был воевать в тылу врага.
Назад |