В дверь постучали. Деревянко закрыл словарь, поднялся, застегнул китель.
− Войдите! – разрешил он.
Дверь откатилась влево. В проеме показался высокий офицер с полковничьими погонами. Козырнул, представился:
− Военный комендант!.. Товарищ генерал, вам приказано сойти в Чите…
Получив разрешение идти, полковник развернулся и вышел из купе, закрыв за собой дверь. Деревянко посмотрел на ручные часы. До Читы оставалось еще минут десять. Пора собираться. Достал из-под нижней полки просторный кожаный чемодан, купленный в Австрии, и стал аккуратно набивать его книгами, освобождая полки. Последним ушел толстый словарь.
Руки двигались, а голова была занята совсем другими заботами. Ему не понравился приказ с бухты барахты сойти с поезда на половине пути. Не связан ли он с предстоящим арестом? Во время войны ни один генерал не ощущал себя в безопасности от спецслужб. Василевский как-то под Сталинградом рассказывал ему, что, отправляясь по новому назначению, успокаивал домашних, наказывал, что делать, если он вдруг… исчезнет.
Высокопоставленных воителей арестовывали особенно искусно, когда человек совершенно не подозревал о своей незавидной судьбине. Командующий Киевским военным округом Якир до войны преспокойно ехал в Москву на обычное совещание. Ночью его вагон незаметно отцепили от курьерского поезда на станции, отогнали в тупик. Там уже в купе зашли трое серых, так называли сотрудников спецорганов. Ловко достали пистолет из-под подушки и объявили об аресте. Командующий окончательно пришел в себя уже перед расстрельной стенкой. Суд и все остальное было для него, как в тумане.
В тридцатых годах генералов начинала бить дрожь от вызовов в Москву. Деревянко никогда не забудет Локтинова, командующего Прибалтийским особым военным округом, и корпусного комиссара Сусаинова. Перед самой войной обоих пригласили в столицу на совещание, которое проводил нарком Тимошенко. Генералы, зная за собой большие и малые грешки, так перепугались, что срочно «заболели», отказались ехать в Москву. Истинная причина очень быстро выявилась. «Заболевших» освободили от занимаемых должностей, чему они несказанно обрадовались. Генералы видели, что вот-вот начнется война. Кому хочется подставлять свою голову под топор?
После возвращения с трассы ZДеревянко покорчился от огня подозрений. В партком ГРУ вдруг потекли со всех сторон доносы на него. «Писатели» неутомимо открывали многочисленные прегрешения родственников Кузьмы Николаевича по линии отца. Двое его братьев были расстреляны за участие в бандах во время Гражданской войны. Вспомнили, что дядя Родион погиб в бою с красными на станции Христиновка в 1919 году. Донесли, что отец Николай Кириллович был кулаком, помогал бандитам продуктами и лошадьми. Но главное, он поставил у себя мраморный забор, который колол глаза односельчанам и проверяющим. Никто не обращал внимания на то, что забор представлял собой четыре камня, обтесанные и поставленные Николаем Кирилловичем «на попа». Но слово «мраморный» в доносах производило впечатление. Проверяющие ходили вокруг камней, обглаживали их ладонями, даже пробовали на язык. Потом собранные и запротоколированные факты, как леденцы из кулечка, вывалили на партийном собрании главного разведывательного управления.
Обвиняемый, словно рыцарь, отбивался мечом честности и порядочности, давая обстоятельные объяснения по каждой претензии, но, главное, он выяснил, кто явился организатором доносов. Сам начальник политотдела ГРУ генерал Ильичев! С таким высоким должностным лицом Деревянке не под силу было тягаться. От отчаяния написал письмо Ворошилову. После этого от Деревянки отстали, дали положительную характеристику, которую я уже приводил, и как благо отправили на финский фронт.
Говорят, не рой яму другим, сам можешь туда угодить. На политрука Ильичева какой-то чересчур бдительный сотрудник управления тоже накатал донос. Генералу пришлось предпринять титанические усилия, чтобы отмазаться. Сам Сталин сказал ему: «Мы знаем, что вас исключили из партии, Партия ошиблась, партия исправляет эту ошибку» Но с должности генерала все-таки сняли. В сентябре 1945 года в Оттаве сбежал шифровальщик Игорь Гузенко. Провал был колоссальным. Шифровальщики обычно знают все. Многие агенты были арестованы или срочно выехали в СССР. Сталин назначил партийную комиссию для расследования грандиозного ЧП. Жизнь Ильичева повисла на волоске. Комиссия во главе с Маленковым и Берией жаждала горячей крови, а он, теперь уже начальник ГРУ, в очередной раз ждал ареста. Его спасло только то, что еще до побега он потребовал срочно отозвать Гузенко в Москву, ибо тогда стал сомневаться в его благонадежности. И вождь посчитал этот факт в пользу Ильичева. Однако тому все же пришлось уйти из ГРУ, из армии. Сталин в ходе последней встречи сказал: «Лично к вам я претензий не имею, но попробуйте поработать на дипломатическом поприще». Так началась у генерала более спокойная и предсказуемая дипломатическая карьера. С Деревянко он уже не общался, больше не пересекались пути генералов. Кузьма Николаевич называл бывшего шефа заиндевевшим трупом. И вот теперь ему показалось, что Ильичев откуда-то из склепа снова протянул к нему костлявую руку. Бррр! Неприятно до дрожи!
С тяжелым, загруженным научной литературой чемоданом он вышел из вагона и сразу же увидел на перроне читинского вокзала знакомого генерал-полковника Семена Павловича Иванова, бывшего начальника штаба 3-го Украинского фронта, с которым отвоевал последние полтора года. Старый товарищ был необыкновенно доброжелательно настроен. Обнял Кузьму Николаевича и потащил к черной машине:
− Поедем! Василевский ждет нас!
Тревога, страхи сразу испарились. Стало понятно, неожиданный приказ сойти на половине пути не связан с арестом. Генерал-полковники этой работой не занимаются, хотя… не пройдет и десяти лет, как по наущению Хрущева некоторые маршалы во главе с Жуковым явятся в Кремль брать под белы ручки министра внутренних дел маршала Лаврентия Павловича Берия. Как говорится, в жизни все бывает! Нельзя ни за что ручаться. Но сегодня, видно, еще не вечер.
Кузьма Николаевич преспокойно забрался в машину, которая резво тронулась. Помчались по широким улицам мирного сибирского города.
Как переменчива все-таки судьба военного! Еще две недели назад Деревянко гулял по Вене, заседал в Союзническом совете по Австрии. А потом вдруг назначение на Дальний Восток, короткий наскок в Косиновку, трогательная встреча с близкими. Рассказы селян о жизни «под немцами». Мать и отец все эти годы оставались на оккупированной территории. Слава богу, кошмар для них кончился еще в 1944 году. Так тяжело было расставаться с родителями, но служба есть служба. Вот теперь новый поворот. Куда он выведет, на какие просторы?
Кузьма Николаевич заикнулся о будущем, но генерал-полковник ушел от ответа:
− Василевский все скажет!
И спросил, как Деревянко провел время на Украине.
− Хорошо! Мать такой борщ варила, что от одного запаха можно было с ума сойти и проглотить ложку от удовольствия, − сказал Кузьма Николаевич.
Подъехали к группе казенных кирпичных зданий. Генерал изготовился увидеть мощную охрану. Все-таки здесь работает Штаб командования Группы войск на Дальнем Востоке.
Ничего подобного! Не было даже бронированной техники. Только у входа в главное здание прогуливался солдат с винтовкой. Увидев генералов, он замер, вытянулся и даже не стал спрашивать пропуск. Впрочем, вольность часового можно было понять. Семен Павлович, наверное, раз по десять проходит перед ним. Не будешь же каждый раз у генерал-полковника требовать бумагу.
Кабинет командующего находился на втором этаже. В приемной сидели молодая женщина-сержант за пишущей машинкой и полковник, похожий на еврея. Он встал, козырнул и показал рукой на дверь:
− Проходите! Командующий ждет вас!
Генерал-полковник пропустил вперед Кузьму Николаевича, что очень удивило того. Деревянко был по званию младше. Где-где, а в армии субординация строго соблюдалась. Обер давит унтера. А тут вдруг ни с того ни с сего «обер» дает дорогу «унтеру», как своему начальнику. Явно атмосфера вокруг него изменилась. К худу или добру?
Кузьма Николаевич набрал в грудь воздуха, шагнул в кабинет командующего Группы войск на Дальнем Востоке. Здесь продолжились метаморфозы. Василевский вышел из-за стола, протянул руку, не дослушав рапорта. Он выглядел постаревшим. Живот рвал спереди тесный китель, волосы побелели, но взгляд по-прежнему был молодым, цепким, сильным. Кузьма Николаевич считал маршала гениальным полководцем. Он распланировал все крупнейшие и победоносные операции Великой Отечественно войны, которые потом назвали «десятью сталинскими ударами». Даже приказ о наступлении Красной армии под Москвой в 1941 году подписал вместе со Сталиным.
−У меня новость для тебя, − сказал Александр Михайлович, открыл сейф, достал оттуда красную папочку и протянул Деревянке.− Вот, читай! Телеграмма Сталина.
Кузьма Николаевич ошеломленно смотрел на маршала через стол. Чтобы ему, малоизвестному генералу, которых сотни в армии, Верховный главнокомандующий лично направил послание? Какое грандиозное событие должно было произойти, чтобы это случилось? Потом он уже узнал о переговорах президента Соединенных Штатов и Верховного главнокомандующего. Трумэн направил Сталину телеграмму. «Предлагаю, чтобы генерал армии Дуглас Макартур был назначен Верховным главнокомандующим. Прошу вас немедленно сообщить мне о назначении Вами представителя».
Сталин спросил Молотова, который и принес ему послание из-за океана:
− Кто из наших генералов дружит с иностранными языками? Кто из них в азиатских делах разбирается? Кто китайца от японца может отличить, если они перед ним выстроятся в одинаковой одежде?
Молотов глубокомысленно промолчал. Он не мог назвать имя такого генерала. Тогда Иосиф Виссарионович подошел к телефону внутренней связи:
− Поскребышев, принеси мне личное дело генерала Деревянко и соедини меня с Жуковым и Василевским.
«12 августа. Строго секретно. От генералиссимуса Сталина президенту Соединенных Штатов. Представлять Советское командование назначен генерал-лейтенант Деревянко, которому даны все инструкции».
Кузьма Николаевич прочитал телеграмму за подписями Сталина и начальника Генерального штаба Антонова. Генерал Деревянко назначался представителем Главного Командования Советских войск на Дальнем Востоке при генерале Макартуре. В связи с этим он поступал в непосредственное подчинение Маршала Советского Союза А.М. Василевского.
Командующий вложил листок с текстом снова в красную папку и сказал:
− На вас возлагается задача по координации наших действий и действий союзников. Макартур уполномочен подписать условия капитуляции Японии. Надо будет участвовать во всех без исключения переговорах союзников с японцами. Обо всем докладывать мне, а копии пересылать Антонову в Генеральный штаб.
Вот это ответственность!
…Больше всего Кузьму Николаевича поражало внешнее сходство командующего со священнослужителем. Сними с него мундир, надень рясу и дай в руки крест – настоящий поп!
Александр Михайлович в самом деле происходил из церковной семьи. На этот счет у него даже состоялся разговор со Сталиным перед войной. Вот как об этом вспоминает сам Василевский в своей книге «Дело всей жизни»:
«Минут через 45 после того, как я прибыл в Генштаб, мне позвонил А.Н. Поскребышев и сообщил, что меня ждут в Кремле к обеду. Быстро закончив дела, я через несколько минут уже сидел рядом с Борисом Михайловичем (Шапошниковым) за обеденным столом. Один из очередных тостов И.В. Сталин предложил за мое здоровье. И вслед за этим задал мне неожиданный вопрос: почему по окончании семинарии я не пошел в «попы»? Я, несколько смутившись, ответил, что ни я, ни отец не имели такого желания, что ни один из его четырех сыновей не стал священником. На это Сталин, улыбаясь в усы, заметил:
− Так, так! Вы не имели такого желания. Понятно. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор.
Беседа на этом не закончилась.
− Скажите, пожалуйста,− продолжал он. – Почему вы, да и ваши братья совершенно не помогаете отцу? Насколько мне известно, один ваш брат врач, другой агроном, третий командир, летчик и обеспеченный человек.. Я думаю, все вы могли помогать родителям…
Я ответил, что с 1926 года порвал полную связь с родителями. И если бы поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в рядах нашей партии, но едва ли бы служил в рядах Рабоче-Крестьянской Армии, В подтверждение я привел следующий факт. За несколько недель до этого впервые за многие годы я получил письмо от отца.
( Во всех служебных анкетах, заполняемых мною до этого, указывалось, что я связи с родителями не имею.) Я немедленно доложил о письме секретарю своей партийной организации, который потребовал от меня, чтобы впредь я сохранял взаимоотношения с родителями в прежнем порядке.
Сталина и членов Политбюро, присутствующих на обеде, этот факт удивил. Сталин сказал, чтобы я немедленно установил с родителями связь, оказывал бы им систематическую материальную помощь и сообщил бы об этом разрешении в парторганизации Генштаба..
Надо сказать, что через несколько лет Сталин почему-то вновь вспомнил о моих стариках, спросив, где и как они живут. Я ответил, что мать умерла, а 80-летний отец живет в Кинешме у старшей дочери, бывшей учительницы, потерявшей во время Великой Отечественной войны мужа и сына.
− А почему бы вам не взять отца, а, быть может, и сестру к себе? Наверное, им здесь было бы не хуже, − посоветовал Сталин».
Но и на этом история не закончилась.
После таких сталинских назиданий Василевский стал бывать у отца. Тот при каждой встрече благодарил его за помощь. Александр Михайлович недоумевал. Он не помогал материально отцу, не посылал денег ему. Ситуация прояснилась в конце войны. Однажды Сталин при встрече со своим гениальным полководцем достал пачку квитанций и отдал Василевскому. Тот внимательно изучил их дома и пришел крайнее изумление. Оказывается, Сталин отправлял личные деньги его отцу. Он соблюдал заповедь Иисуса «Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собой. Как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди… У тебя, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая». Верховный главнокомандующий все-таки был глубоко верующим не по форме, а по существу. Василевский, общаясь с ним в самые тяжелые года войны, убеждался в этом.
В Японии сам маршал неожиданно проявил свою духовную натуру. В Маньчжурии он встретился с отцом Феофаном, который заботился и сохранял могилы русских воинов, погибших в 1904 году на войне с японцами. Александр Михайлович так растрогался подвигом священника, что наградил его орденом Красной Звезды. Этот поступок произвел большое впечатление на советских солдат.
На религиозную стезю Деревянко и Василевский «съехали» однажды на Курской дуге. Тогда были моменты, когда пальцы сами тянулись ко лбу, чтобы сотворить крестное знамение и попросить помощи у Бога. Перед наступлением немцев маршал смотрел оборонительные сооружения 53-й армии. Кузьма Николаевич сопровождал его. Лазали по траншеям, заглядывали в щели, под брустверные блиндажи. Когда ревизия закончилась, оба уселись на командном пункте. Александр Михайлович снял фуражку, широкой ладонью пригладил мокрый чуб. Сложное путешествие по обороне армии настроили командующего на философский лад. Он вдруг спросил:
− Помнишь Откровение Иоанна Богослова? Из недр земли выбрался Зверь, посланец дьявола, и стал уничтожать людей. Из отверстия неба вышел Сидящий на белом коне со своим воинством и уничтожил Зверя. Мы с тобой ратники Сидящего на белом коне, воюем с первым Зверем.
− А будет второй? – спросил Деревянко.
− Будет. Пророки в Библии не врут.
И оба генерала перекрестились. Василевский окончил полный курс семинарии, считай, что получил настоящее церковное образование. Деревянко - только церковно-приходскую школу. Но у него была отличная память. Он чуть не наизусть помнил Библию и пользовался её мудростью.
И сегодня напомнил Василевскому о давнем разговоре на Курской дуге. Александр Михайлович закивал, показывая, что тоже помнит о нем:
−Настало время нам сразиться и со вторым Зверем. Только теперь вам больше воевать пером и словом, чем командовать частями и соединениями. Помните, без моего особого разрешения никаких документов о капитуляции Японии не подписывать, от себя никаких обещаний не давать и на себя никаких обязательств не брать. Был у нас один умник в Берлине. На него американцы поднажали, он подмахнул Акт о капитуляции немцев, а потом Сталину пришлось дезавуировать его подпись. Столько нервов это стоило всем нам. При переговорах о капитуляции следует иметь в виду, что капитулировавшим могут быть сохранены личные вещи, ордена. Условия содержания − в соответствии с международными соглашениями по этому поводу. Во время переговоров очень внимательно следить за всеми перемещениями японских войск и докладывать лично мне. К американцам тоже надо присматриваться. Совсем недавно они хотели прибрать город Дальний. Пришлось туда бросить наши войска на опережение и заставить союзников убраться подобру-поздорову. С ними приходится держать ухо востро. В любой момент могут какую-нибудь подлянку устроить. Вы, кажется, учились на Восточном факультете в академии? – неожиданно спросил Василевский.
− На разведчика.
− Вот и замечательно! Надеюсь, что свое новое задание выполните успешно.
Деревянко почувствовал, что инструктаж завершается, хотел подняться, но сдержался. Со старшими не принято в таких случаях торопиться. Сами дадут знак, когда надо откланяться. Наконец командующий поднялся из-за стола и на прощание протянул руку. Его пожатие было теплым и крепким, стирающим официальную грань между генералом и маршалом. Кузьма Николаевич понял, что теперь он помощник Василевского по особым дипломатическим вопросам и будет работать на самостоятельном участке.
От командующего Кузьма Николаевич отправился к Иванову. Начальник штаба был не один. Перед ним с другой стороны стола примостился генерал-майор с белым кабинетным лицом и впалым щеками. Глубокие ямки под скулами вызывали мысли о заболевании мужчины. На самом деле он был здоров, как бык. Просто конструкция его тела не хотела носить лишний жир. Без остатка сжигала его подвижным образом жизни. Он даже сидя не давал себе ни минуты покоя. Двигал коленками, поднимал и опускал плечи, пощипывал кожу. Начальник штаба кивнул на него:
− Познакомься, заместитель командующего Дальневосточной армией Григорий Павлович Кузнецов. Он топчется около Японии с сорокового года. Все знает, все ведает. От него узнаешь все тонкости «наших взаимоотношений».
Генерал-майор поднялся, протянул руку. «Не службист!» −решил Деревянко. Для него службизм был синонимом формализма, который он всей душой ненавидел. Как разведчик Кузьма Николаевич привык на войне выбирать дороги нехоженые и покруче, исходя из обстановки.
Хотелось бы отметить и умение Деревянко решать самостоятельно свои вопросы вдали от начальства. Своего свободного стиля работы Кузьма Николаевич придерживался и на фронтах Великой Отечественной войны. Если собрать все подвиги, которые он там совершил, получился бы Монблан. Чтобы их описать, потребовался бы не один роман. К сожалению, нашлась только племянница-журналистка, которая выпустила в свет небольшим тиражом мемуары Деревянко «Легендарный генерал». Сын Владимир Кузьмич издал о нем тонюсенькую книгу в Днепропетровске - «Солдат, генерал, дипломат». Вот, пожалуй, и все. Между тем те, кто подписал Акт о капитуляции Японии, стали национальными героями у себя на родине и в мире. Мы знаем Жукова, который подписал Акт о капитуляции Германии, но не знаем Кузьму Николаевича, который поставил точку во Второй мировой войне. Его подвиги неизвестны для россиян. О них рассказывают пока лишь наградные листы, открытые интернетом.
Корсунь-Шевченковское сражение, в котором участвовал Деревянко как начальник штаба 4-й гвардейской армии, Сталин назвал по ожесточенности вторым Сталинградом, где наши войска утопили десять германских дивизий в грязи, снегу и в огне. «В условиях распутицы и бездорожья, − писалось в наградном листе, – Деревянко обеспечил управление войсками в данной операции, мобилизовав для этого все виды связи». Речь идет о бое в районе села Шендеровка. Здесь немцы рвали кольцо окружения. От скопления войск создавались заторы, через которые не могли выбраться остальные войска. Деревянко удалось подтянуть к горловине, забитой вражескими орудиями, танками, пехотой дополнительные силы и закупорить немцам новые пути прорыва. «Сильный советский огонь из района Хильков не позволил многим машинам и повозкам, запряженным лошадьми, уйти далеко от Шендеровки»,− писали позднее германские источники.
Деревянко как главный «технолог» 4-й ударной армии, по мнению командования, обеспечил не только ликвидацию Корсунь-Шевченковской группировки врага, но и победу в Уманьско-Христиновской операции, августовский прорыв обороны противника в районе Кишинева. Вывод командующего: генерал достоин ордена Суворова 2 степени. Наверху рассмотрели представление и решили, что Деревянко следует все-таки наградить орденом 1-й степени.
Воевал он, не жалея своего живота. Иногда приходилось брать в руки автомат и сражаться, как рядовому бойцу. На озере Балатон в Венгрии власовцы прорвались к самому штабу армии. Выстрелы, взрывы гранат, танки. Все, кто был в штабе, во главе с начальником бросились отбивать атаку. Отбили! За разработку и проведение Балатонской наступательной операции Кузьму Николаевича наградили вторым орденом Ленина. К концу войны прибавились еще ордена Кутузова и Богдана Хмельницкого. Он собрал фактически все высшие полководческие награды. В последний год войны ему присвоили звание генерал лейтенанта и отправили на… дипломатический фронт. Там тоже нужны были нестандартно мыслящие ратники…
***
Семен Павлович провел Деревянко в свою рабочую комнату:
− Поработай возле меня! Это будет удобно во всех отношениях. Сюда поступает самая свежая информация со всех фронтов. Ты можешь своими глазами увидеть все это на картах, где отмечается движение наших и японских войск.
Не успел Деревянко глазом моргнуть, как перед ним на столе оказалась большущая гора папок и бумаг в рулонах.
− Помилуй! Когда же я твои наработки одолею? Василевский приказал 18 августа быть готовым к полету из Хабаровска в Манилу. Остается всего лишь четверо суток.
− Согласен! Положение твое, Кузьма Николаевич, сложное. Но мы своих в беде не бросаем. Я тебе дам толкового, знающего весь театр военных действий офицера. Могу предложить в помощь генерала, который служит на Дальнем Востоке семь лет.
− Кто таков?
− Василий Александрович Семенов. Окончил, как и ты, военную академию имени Фрунзе. Командовал дивизией, корпусом. У нас его называют «теоретиком» за пристрастие к военной теории. Маршал пригласил его для подготовки материалов по второму этапу боевых действий.
− Хорошо! − согласился Деревянко. – Просмотрю общие сведения, а вечером буду рад с ним познакомиться и обсудить детали..
Кузьма Николаевич погрузился в разработки Генштаба. Чем больше изучал, тем крепче восхищался масштабом задуманных и проводимых операций. Одновременно боевые действия велись на суше и на море, в горах и пустыне. Авиация наносила удары по узлам дорог. Флот перерезал морские коммуникации Квантунской армии, нанес удары с моря, с воздуха, по портам Северной Кореи, высадив морские десанты. За первые десять дней наши войска продвинулись в глубь Маньчжурии более чем на 300 километров, сломив сопротивление основных сил Квантунской армии на всех операционных направлениях. Были созданы условия для разгрома группировки противника по частям. В каждой детали этой, не имевшей в мире аналогов операции чувствовалось дыхание полководческого гения ратника Василевского.
Ошеломленный Кузьма Николаевич поздно вечером приехал в гостиницу. Позвонил дежурному по штабу и попросил соединить с генералом Семеновым. Тут же услышал Василия Александровича. Оказалось, он остановился в этой же гостинице. Деревянко пригласил его к себе «на поговорить».
Вскоре в дверь постучали. В комнату вошёл невысокий, сухощавый генерал-майор. Хозяин протянул ему руку:
− Устраивайтесь и чувствуйте себя, как дома. Иванов сказал, что мы с вами земляки.
− Я с Днепропетровщины.
− Я из-под Умани. Даже не верится, что неделю назад был дома в своей деревне.
− Как там после оккупации? Мне ведь об этом домашние почти ничего не пишут.
Кузьма Николаевич рассказал. Ничего хорошего, дескать. Но родственников не тронули. В Косиновке не оказалось предателей. Не выдали мать и отца, слава богу.
За разговором незаметно промелькнула ночь. Его прекратили яркие лучи солнца, которые пробились сквозь занавеси на окнах. Договорились продолжить беседу в штабе, и гость ушел в свою комнату досыпать. Кузьма Николаевич тоже прилег. Старая походная привычка за несколько минут восстанавливать силы. Три часа вполне хватило, чтобы снова ощутить себя бодрым, готовым к новой работе.
В штабе с генералом Семеновым говорили о самых насущных делах. Деревянко многое узнал о Квантунской армии. Она насчитывала миллион солдат – колосс, слепленный из «глины». Но вот новую «глину» японцам брать уже негде. Малая численность населения позволяла рекрутировать только подростков и старшее, необученное поколение. Японцы кое-как собрали 250 тысяч и этим ограничились. Сейчас американцы их бьют в хвост и гриву на море и в воздухе, а мы на земле. Японское командование обратилось к Василевскому с предложением прекратить военные действия. Главком сообщил в Москву, при этом отметил, что в обращении ни слова о капитуляции.
Маршал предложил командующему Квантунской армией генералу Ямаде с 12 часов 20 августа прекратить всякие боевые действия против советских войск на всем фронте, сложить оружие и сдаться в плен. Наша армия перестанет воевать, как только оружие окажется на земле. Теперь у японцев наметился только один выход, и они массово пошли по нему.
22 августа 1945 года газеты опубликовали сообщение, о том, что представителем советских войск при генерале Макартуре назначен генерал-лейтенант Деревянко, который на днях прибудет в Манилу.
Перед отлетом в Манилу Кузьма Николаевич несколько раз встретился с Василевским. Разговоры были конкретными: уточнялся порядок связи, обговаривалось, кто из военных войдет в группу Деревянки. Остановились на двух кандидатурах – вице-адмирале Стаценко от ВМФ и генерал-майоре авиации Воронине от ВВС. Мужики обстоятельные, театр военных действий с моря, с воздуха знали вдоль и поперек, но главное, это были военные с высокой культурой, знаниями иностранных языков.
Кузьма Николаевич познакомился с каждым из них. Получил о каждом собственные благоприятные впечатления. С этими ребятами, он посчитал, можно идти в разведку и к черту на кулички. Работа предстояла очень серьезная. Перед группой была поставлена задача: после подписания Акта о капитуляции побывать в Хиросиме и Нагасаки, профессионально оценить последствия атомных бомбардировок союзников. Еще хотелось взглянуть на останки центра бактериологического оружия. Деревянко знал, что в этот центр сумел проникнуть наш разведчик. Он погиб, но успел передать информацию о самом засекреченном японском объекте в Маньчжурии. Японцы так глубоко прятали его, что не позволяли даже своим самолетам пролетать вблизи. Рассказывают, были случаи, когда сбивали неосторожных пилотов. Еще самураи создавали установку для запуска ракет со смертниками. Все подобные изобретения очень интересовали нашу разведку. Деревянке предстояло приоткрыть завесу над тайнами самураев, поэтому его помощником стал генерал-майор авиации.
25 августа 1945 года советская делегация из Хабаровска на пассажирском американском самолете вылетела в Манилу. Хозяева заполнили до отказа воздушную трубу с крыльями, русским отвели почетное место возле кабины пилотов. Так получилось, что вице-адмирал устроился слева, генерал-авиатор справа. Оба сидели с невозмутимым спокойствием, особенно моряк. А вот летчик слегка всё-таки нервничал. По тому, как разогнался и поднялся самолет, он почувствовал профессиональный уровень пилотов, который не внушал ему особого доверия. Рывки, слишком долго шли на бреющем полете.
Полет продолжался непрерывно 10 часов 30 минут, и совсем небезмятежно. Самолет то и дело попадал в заградительный огонь японской зенитной артиллерии. То спереди, то сбоку обозначались вспышки разрывов, от которых машину встряхивало. Кузьме Николаевичу казалось, что его бросили на телегу, запряженную горячими конями, и отправили по кочкам. Первым не выдержал Воронин:
− Чего они рвутся напрямую! – рявкнул он. Чувствовалось, что ему, летчику-асу, хотелось забраться в кабину и взяться за штурвал.
Пилоты будто услышали его. Стали горячие участки огибать на большой высоте, отклоняясь от маршрута на десятки километров. В неудобном, опасном полете прошла вся ночь. В 11 часов утра самолет плюхнулся в аэропорту Манилы.
Только пассажиры спустилась с трапа, как оказалась в галдящей толпе фоторепортеров. К Кузьме Николаевичу протиснулся полковник Ледер из штаба Макартура, представился. Дав фотожурналистам поработать, а нашей делегации ответить на короткие вопросы, увел к удобной, просторной машине с мягкими сиденьями, покрытыми желтой кожей. Деревянке не приходилось ездить в подобном лимузине. Он слышал, что Макартур любит окружать себя комфортом. Рассказывали, что главнокомандующий лично смоделировал, а затем раскроил форменную куртку, к которой приспособил золотой жезл собственной конструкции. Этот человек старался быть оригинальным, ни на кого не похожим не только в одежде, но и в курительной трубке. Трубка у него была из специально обработанной кукурузы. Она свисала с мундштука, как флажок. Кузьме Николаевичу пришлось довольно длительное время проводить в тесном рабочем общении с Макартуром, но к виду кукурузной сеточки, из которой непрерывно сочился дым, он так и не мог привыкнуть.
Чтобы завязать общение с полковником Ледером, Кузьма Николаевич, окидывая взглядом из окна каменные строения Манилы, спросил тоном туриста о диковинных здешних местах, которые стоит посмотреть.
− Войдите! – разрешил он.
Дверь откатилась влево. В проеме показался высокий офицер с полковничьими погонами. Козырнул, представился:
− Военный комендант!.. Товарищ генерал, вам приказано сойти в Чите…
Получив разрешение идти, полковник развернулся и вышел из купе, закрыв за собой дверь. Деревянко посмотрел на ручные часы. До Читы оставалось еще минут десять. Пора собираться. Достал из-под нижней полки просторный кожаный чемодан, купленный в Австрии, и стал аккуратно набивать его книгами, освобождая полки. Последним ушел толстый словарь.
Руки двигались, а голова была занята совсем другими заботами. Ему не понравился приказ с бухты барахты сойти с поезда на половине пути. Не связан ли он с предстоящим арестом? Во время войны ни один генерал не ощущал себя в безопасности от спецслужб. Василевский как-то под Сталинградом рассказывал ему, что, отправляясь по новому назначению, успокаивал домашних, наказывал, что делать, если он вдруг… исчезнет.
Высокопоставленных воителей арестовывали особенно искусно, когда человек совершенно не подозревал о своей незавидной судьбине. Командующий Киевским военным округом Якир до войны преспокойно ехал в Москву на обычное совещание. Ночью его вагон незаметно отцепили от курьерского поезда на станции, отогнали в тупик. Там уже в купе зашли трое серых, так называли сотрудников спецорганов. Ловко достали пистолет из-под подушки и объявили об аресте. Командующий окончательно пришел в себя уже перед расстрельной стенкой. Суд и все остальное было для него, как в тумане.
В тридцатых годах генералов начинала бить дрожь от вызовов в Москву. Деревянко никогда не забудет Локтинова, командующего Прибалтийским особым военным округом, и корпусного комиссара Сусаинова. Перед самой войной обоих пригласили в столицу на совещание, которое проводил нарком Тимошенко. Генералы, зная за собой большие и малые грешки, так перепугались, что срочно «заболели», отказались ехать в Москву. Истинная причина очень быстро выявилась. «Заболевших» освободили от занимаемых должностей, чему они несказанно обрадовались. Генералы видели, что вот-вот начнется война. Кому хочется подставлять свою голову под топор?
После возвращения с трассы ZДеревянко покорчился от огня подозрений. В партком ГРУ вдруг потекли со всех сторон доносы на него. «Писатели» неутомимо открывали многочисленные прегрешения родственников Кузьмы Николаевича по линии отца. Двое его братьев были расстреляны за участие в бандах во время Гражданской войны. Вспомнили, что дядя Родион погиб в бою с красными на станции Христиновка в 1919 году. Донесли, что отец Николай Кириллович был кулаком, помогал бандитам продуктами и лошадьми. Но главное, он поставил у себя мраморный забор, который колол глаза односельчанам и проверяющим. Никто не обращал внимания на то, что забор представлял собой четыре камня, обтесанные и поставленные Николаем Кирилловичем «на попа». Но слово «мраморный» в доносах производило впечатление. Проверяющие ходили вокруг камней, обглаживали их ладонями, даже пробовали на язык. Потом собранные и запротоколированные факты, как леденцы из кулечка, вывалили на партийном собрании главного разведывательного управления.
Обвиняемый, словно рыцарь, отбивался мечом честности и порядочности, давая обстоятельные объяснения по каждой претензии, но, главное, он выяснил, кто явился организатором доносов. Сам начальник политотдела ГРУ генерал Ильичев! С таким высоким должностным лицом Деревянке не под силу было тягаться. От отчаяния написал письмо Ворошилову. После этого от Деревянки отстали, дали положительную характеристику, которую я уже приводил, и как благо отправили на финский фронт.
Говорят, не рой яму другим, сам можешь туда угодить. На политрука Ильичева какой-то чересчур бдительный сотрудник управления тоже накатал донос. Генералу пришлось предпринять титанические усилия, чтобы отмазаться. Сам Сталин сказал ему: «Мы знаем, что вас исключили из партии, Партия ошиблась, партия исправляет эту ошибку» Но с должности генерала все-таки сняли. В сентябре 1945 года в Оттаве сбежал шифровальщик Игорь Гузенко. Провал был колоссальным. Шифровальщики обычно знают все. Многие агенты были арестованы или срочно выехали в СССР. Сталин назначил партийную комиссию для расследования грандиозного ЧП. Жизнь Ильичева повисла на волоске. Комиссия во главе с Маленковым и Берией жаждала горячей крови, а он, теперь уже начальник ГРУ, в очередной раз ждал ареста. Его спасло только то, что еще до побега он потребовал срочно отозвать Гузенко в Москву, ибо тогда стал сомневаться в его благонадежности. И вождь посчитал этот факт в пользу Ильичева. Однако тому все же пришлось уйти из ГРУ, из армии. Сталин в ходе последней встречи сказал: «Лично к вам я претензий не имею, но попробуйте поработать на дипломатическом поприще». Так началась у генерала более спокойная и предсказуемая дипломатическая карьера. С Деревянко он уже не общался, больше не пересекались пути генералов. Кузьма Николаевич называл бывшего шефа заиндевевшим трупом. И вот теперь ему показалось, что Ильичев откуда-то из склепа снова протянул к нему костлявую руку. Бррр! Неприятно до дрожи!
С тяжелым, загруженным научной литературой чемоданом он вышел из вагона и сразу же увидел на перроне читинского вокзала знакомого генерал-полковника Семена Павловича Иванова, бывшего начальника штаба 3-го Украинского фронта, с которым отвоевал последние полтора года. Старый товарищ был необыкновенно доброжелательно настроен. Обнял Кузьму Николаевича и потащил к черной машине:
− Поедем! Василевский ждет нас!
Тревога, страхи сразу испарились. Стало понятно, неожиданный приказ сойти на половине пути не связан с арестом. Генерал-полковники этой работой не занимаются, хотя… не пройдет и десяти лет, как по наущению Хрущева некоторые маршалы во главе с Жуковым явятся в Кремль брать под белы ручки министра внутренних дел маршала Лаврентия Павловича Берия. Как говорится, в жизни все бывает! Нельзя ни за что ручаться. Но сегодня, видно, еще не вечер.
Кузьма Николаевич преспокойно забрался в машину, которая резво тронулась. Помчались по широким улицам мирного сибирского города.
Как переменчива все-таки судьба военного! Еще две недели назад Деревянко гулял по Вене, заседал в Союзническом совете по Австрии. А потом вдруг назначение на Дальний Восток, короткий наскок в Косиновку, трогательная встреча с близкими. Рассказы селян о жизни «под немцами». Мать и отец все эти годы оставались на оккупированной территории. Слава богу, кошмар для них кончился еще в 1944 году. Так тяжело было расставаться с родителями, но служба есть служба. Вот теперь новый поворот. Куда он выведет, на какие просторы?
Кузьма Николаевич заикнулся о будущем, но генерал-полковник ушел от ответа:
− Василевский все скажет!
И спросил, как Деревянко провел время на Украине.
− Хорошо! Мать такой борщ варила, что от одного запаха можно было с ума сойти и проглотить ложку от удовольствия, − сказал Кузьма Николаевич.
Подъехали к группе казенных кирпичных зданий. Генерал изготовился увидеть мощную охрану. Все-таки здесь работает Штаб командования Группы войск на Дальнем Востоке.
Ничего подобного! Не было даже бронированной техники. Только у входа в главное здание прогуливался солдат с винтовкой. Увидев генералов, он замер, вытянулся и даже не стал спрашивать пропуск. Впрочем, вольность часового можно было понять. Семен Павлович, наверное, раз по десять проходит перед ним. Не будешь же каждый раз у генерал-полковника требовать бумагу.
Кабинет командующего находился на втором этаже. В приемной сидели молодая женщина-сержант за пишущей машинкой и полковник, похожий на еврея. Он встал, козырнул и показал рукой на дверь:
− Проходите! Командующий ждет вас!
Генерал-полковник пропустил вперед Кузьму Николаевича, что очень удивило того. Деревянко был по званию младше. Где-где, а в армии субординация строго соблюдалась. Обер давит унтера. А тут вдруг ни с того ни с сего «обер» дает дорогу «унтеру», как своему начальнику. Явно атмосфера вокруг него изменилась. К худу или добру?
Кузьма Николаевич набрал в грудь воздуха, шагнул в кабинет командующего Группы войск на Дальнем Востоке. Здесь продолжились метаморфозы. Василевский вышел из-за стола, протянул руку, не дослушав рапорта. Он выглядел постаревшим. Живот рвал спереди тесный китель, волосы побелели, но взгляд по-прежнему был молодым, цепким, сильным. Кузьма Николаевич считал маршала гениальным полководцем. Он распланировал все крупнейшие и победоносные операции Великой Отечественно войны, которые потом назвали «десятью сталинскими ударами». Даже приказ о наступлении Красной армии под Москвой в 1941 году подписал вместе со Сталиным.
−У меня новость для тебя, − сказал Александр Михайлович, открыл сейф, достал оттуда красную папочку и протянул Деревянке.− Вот, читай! Телеграмма Сталина.
Кузьма Николаевич ошеломленно смотрел на маршала через стол. Чтобы ему, малоизвестному генералу, которых сотни в армии, Верховный главнокомандующий лично направил послание? Какое грандиозное событие должно было произойти, чтобы это случилось? Потом он уже узнал о переговорах президента Соединенных Штатов и Верховного главнокомандующего. Трумэн направил Сталину телеграмму. «Предлагаю, чтобы генерал армии Дуглас Макартур был назначен Верховным главнокомандующим. Прошу вас немедленно сообщить мне о назначении Вами представителя».
Сталин спросил Молотова, который и принес ему послание из-за океана:
− Кто из наших генералов дружит с иностранными языками? Кто из них в азиатских делах разбирается? Кто китайца от японца может отличить, если они перед ним выстроятся в одинаковой одежде?
Молотов глубокомысленно промолчал. Он не мог назвать имя такого генерала. Тогда Иосиф Виссарионович подошел к телефону внутренней связи:
− Поскребышев, принеси мне личное дело генерала Деревянко и соедини меня с Жуковым и Василевским.
«12 августа. Строго секретно. От генералиссимуса Сталина президенту Соединенных Штатов. Представлять Советское командование назначен генерал-лейтенант Деревянко, которому даны все инструкции».
Кузьма Николаевич прочитал телеграмму за подписями Сталина и начальника Генерального штаба Антонова. Генерал Деревянко назначался представителем Главного Командования Советских войск на Дальнем Востоке при генерале Макартуре. В связи с этим он поступал в непосредственное подчинение Маршала Советского Союза А.М. Василевского.
Командующий вложил листок с текстом снова в красную папку и сказал:
− На вас возлагается задача по координации наших действий и действий союзников. Макартур уполномочен подписать условия капитуляции Японии. Надо будет участвовать во всех без исключения переговорах союзников с японцами. Обо всем докладывать мне, а копии пересылать Антонову в Генеральный штаб.
Вот это ответственность!
…Больше всего Кузьму Николаевича поражало внешнее сходство командующего со священнослужителем. Сними с него мундир, надень рясу и дай в руки крест – настоящий поп!
Александр Михайлович в самом деле происходил из церковной семьи. На этот счет у него даже состоялся разговор со Сталиным перед войной. Вот как об этом вспоминает сам Василевский в своей книге «Дело всей жизни»:
«Минут через 45 после того, как я прибыл в Генштаб, мне позвонил А.Н. Поскребышев и сообщил, что меня ждут в Кремле к обеду. Быстро закончив дела, я через несколько минут уже сидел рядом с Борисом Михайловичем (Шапошниковым) за обеденным столом. Один из очередных тостов И.В. Сталин предложил за мое здоровье. И вслед за этим задал мне неожиданный вопрос: почему по окончании семинарии я не пошел в «попы»? Я, несколько смутившись, ответил, что ни я, ни отец не имели такого желания, что ни один из его четырех сыновей не стал священником. На это Сталин, улыбаясь в усы, заметил:
− Так, так! Вы не имели такого желания. Понятно. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор.
Беседа на этом не закончилась.
− Скажите, пожалуйста,− продолжал он. – Почему вы, да и ваши братья совершенно не помогаете отцу? Насколько мне известно, один ваш брат врач, другой агроном, третий командир, летчик и обеспеченный человек.. Я думаю, все вы могли помогать родителям…
Я ответил, что с 1926 года порвал полную связь с родителями. И если бы поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в рядах нашей партии, но едва ли бы служил в рядах Рабоче-Крестьянской Армии, В подтверждение я привел следующий факт. За несколько недель до этого впервые за многие годы я получил письмо от отца.
( Во всех служебных анкетах, заполняемых мною до этого, указывалось, что я связи с родителями не имею.) Я немедленно доложил о письме секретарю своей партийной организации, который потребовал от меня, чтобы впредь я сохранял взаимоотношения с родителями в прежнем порядке.
Сталина и членов Политбюро, присутствующих на обеде, этот факт удивил. Сталин сказал, чтобы я немедленно установил с родителями связь, оказывал бы им систематическую материальную помощь и сообщил бы об этом разрешении в парторганизации Генштаба..
Надо сказать, что через несколько лет Сталин почему-то вновь вспомнил о моих стариках, спросив, где и как они живут. Я ответил, что мать умерла, а 80-летний отец живет в Кинешме у старшей дочери, бывшей учительницы, потерявшей во время Великой Отечественной войны мужа и сына.
− А почему бы вам не взять отца, а, быть может, и сестру к себе? Наверное, им здесь было бы не хуже, − посоветовал Сталин».
Но и на этом история не закончилась.
После таких сталинских назиданий Василевский стал бывать у отца. Тот при каждой встрече благодарил его за помощь. Александр Михайлович недоумевал. Он не помогал материально отцу, не посылал денег ему. Ситуация прояснилась в конце войны. Однажды Сталин при встрече со своим гениальным полководцем достал пачку квитанций и отдал Василевскому. Тот внимательно изучил их дома и пришел крайнее изумление. Оказывается, Сталин отправлял личные деньги его отцу. Он соблюдал заповедь Иисуса «Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собой. Как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди… У тебя, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая». Верховный главнокомандующий все-таки был глубоко верующим не по форме, а по существу. Василевский, общаясь с ним в самые тяжелые года войны, убеждался в этом.
В Японии сам маршал неожиданно проявил свою духовную натуру. В Маньчжурии он встретился с отцом Феофаном, который заботился и сохранял могилы русских воинов, погибших в 1904 году на войне с японцами. Александр Михайлович так растрогался подвигом священника, что наградил его орденом Красной Звезды. Этот поступок произвел большое впечатление на советских солдат.
На религиозную стезю Деревянко и Василевский «съехали» однажды на Курской дуге. Тогда были моменты, когда пальцы сами тянулись ко лбу, чтобы сотворить крестное знамение и попросить помощи у Бога. Перед наступлением немцев маршал смотрел оборонительные сооружения 53-й армии. Кузьма Николаевич сопровождал его. Лазали по траншеям, заглядывали в щели, под брустверные блиндажи. Когда ревизия закончилась, оба уселись на командном пункте. Александр Михайлович снял фуражку, широкой ладонью пригладил мокрый чуб. Сложное путешествие по обороне армии настроили командующего на философский лад. Он вдруг спросил:
− Помнишь Откровение Иоанна Богослова? Из недр земли выбрался Зверь, посланец дьявола, и стал уничтожать людей. Из отверстия неба вышел Сидящий на белом коне со своим воинством и уничтожил Зверя. Мы с тобой ратники Сидящего на белом коне, воюем с первым Зверем.
− А будет второй? – спросил Деревянко.
− Будет. Пророки в Библии не врут.
И оба генерала перекрестились. Василевский окончил полный курс семинарии, считай, что получил настоящее церковное образование. Деревянко - только церковно-приходскую школу. Но у него была отличная память. Он чуть не наизусть помнил Библию и пользовался её мудростью.
И сегодня напомнил Василевскому о давнем разговоре на Курской дуге. Александр Михайлович закивал, показывая, что тоже помнит о нем:
−Настало время нам сразиться и со вторым Зверем. Только теперь вам больше воевать пером и словом, чем командовать частями и соединениями. Помните, без моего особого разрешения никаких документов о капитуляции Японии не подписывать, от себя никаких обещаний не давать и на себя никаких обязательств не брать. Был у нас один умник в Берлине. На него американцы поднажали, он подмахнул Акт о капитуляции немцев, а потом Сталину пришлось дезавуировать его подпись. Столько нервов это стоило всем нам. При переговорах о капитуляции следует иметь в виду, что капитулировавшим могут быть сохранены личные вещи, ордена. Условия содержания − в соответствии с международными соглашениями по этому поводу. Во время переговоров очень внимательно следить за всеми перемещениями японских войск и докладывать лично мне. К американцам тоже надо присматриваться. Совсем недавно они хотели прибрать город Дальний. Пришлось туда бросить наши войска на опережение и заставить союзников убраться подобру-поздорову. С ними приходится держать ухо востро. В любой момент могут какую-нибудь подлянку устроить. Вы, кажется, учились на Восточном факультете в академии? – неожиданно спросил Василевский.
− На разведчика.
− Вот и замечательно! Надеюсь, что свое новое задание выполните успешно.
Деревянко почувствовал, что инструктаж завершается, хотел подняться, но сдержался. Со старшими не принято в таких случаях торопиться. Сами дадут знак, когда надо откланяться. Наконец командующий поднялся из-за стола и на прощание протянул руку. Его пожатие было теплым и крепким, стирающим официальную грань между генералом и маршалом. Кузьма Николаевич понял, что теперь он помощник Василевского по особым дипломатическим вопросам и будет работать на самостоятельном участке.
От командующего Кузьма Николаевич отправился к Иванову. Начальник штаба был не один. Перед ним с другой стороны стола примостился генерал-майор с белым кабинетным лицом и впалым щеками. Глубокие ямки под скулами вызывали мысли о заболевании мужчины. На самом деле он был здоров, как бык. Просто конструкция его тела не хотела носить лишний жир. Без остатка сжигала его подвижным образом жизни. Он даже сидя не давал себе ни минуты покоя. Двигал коленками, поднимал и опускал плечи, пощипывал кожу. Начальник штаба кивнул на него:
− Познакомься, заместитель командующего Дальневосточной армией Григорий Павлович Кузнецов. Он топчется около Японии с сорокового года. Все знает, все ведает. От него узнаешь все тонкости «наших взаимоотношений».
Генерал-майор поднялся, протянул руку. «Не службист!» −решил Деревянко. Для него службизм был синонимом формализма, который он всей душой ненавидел. Как разведчик Кузьма Николаевич привык на войне выбирать дороги нехоженые и покруче, исходя из обстановки.
Хотелось бы отметить и умение Деревянко решать самостоятельно свои вопросы вдали от начальства. Своего свободного стиля работы Кузьма Николаевич придерживался и на фронтах Великой Отечественной войны. Если собрать все подвиги, которые он там совершил, получился бы Монблан. Чтобы их описать, потребовался бы не один роман. К сожалению, нашлась только племянница-журналистка, которая выпустила в свет небольшим тиражом мемуары Деревянко «Легендарный генерал». Сын Владимир Кузьмич издал о нем тонюсенькую книгу в Днепропетровске - «Солдат, генерал, дипломат». Вот, пожалуй, и все. Между тем те, кто подписал Акт о капитуляции Японии, стали национальными героями у себя на родине и в мире. Мы знаем Жукова, который подписал Акт о капитуляции Германии, но не знаем Кузьму Николаевича, который поставил точку во Второй мировой войне. Его подвиги неизвестны для россиян. О них рассказывают пока лишь наградные листы, открытые интернетом.
Корсунь-Шевченковское сражение, в котором участвовал Деревянко как начальник штаба 4-й гвардейской армии, Сталин назвал по ожесточенности вторым Сталинградом, где наши войска утопили десять германских дивизий в грязи, снегу и в огне. «В условиях распутицы и бездорожья, − писалось в наградном листе, – Деревянко обеспечил управление войсками в данной операции, мобилизовав для этого все виды связи». Речь идет о бое в районе села Шендеровка. Здесь немцы рвали кольцо окружения. От скопления войск создавались заторы, через которые не могли выбраться остальные войска. Деревянко удалось подтянуть к горловине, забитой вражескими орудиями, танками, пехотой дополнительные силы и закупорить немцам новые пути прорыва. «Сильный советский огонь из района Хильков не позволил многим машинам и повозкам, запряженным лошадьми, уйти далеко от Шендеровки»,− писали позднее германские источники.
Деревянко как главный «технолог» 4-й ударной армии, по мнению командования, обеспечил не только ликвидацию Корсунь-Шевченковской группировки врага, но и победу в Уманьско-Христиновской операции, августовский прорыв обороны противника в районе Кишинева. Вывод командующего: генерал достоин ордена Суворова 2 степени. Наверху рассмотрели представление и решили, что Деревянко следует все-таки наградить орденом 1-й степени.
Воевал он, не жалея своего живота. Иногда приходилось брать в руки автомат и сражаться, как рядовому бойцу. На озере Балатон в Венгрии власовцы прорвались к самому штабу армии. Выстрелы, взрывы гранат, танки. Все, кто был в штабе, во главе с начальником бросились отбивать атаку. Отбили! За разработку и проведение Балатонской наступательной операции Кузьму Николаевича наградили вторым орденом Ленина. К концу войны прибавились еще ордена Кутузова и Богдана Хмельницкого. Он собрал фактически все высшие полководческие награды. В последний год войны ему присвоили звание генерал лейтенанта и отправили на… дипломатический фронт. Там тоже нужны были нестандартно мыслящие ратники…
***
Семен Павлович провел Деревянко в свою рабочую комнату:
− Поработай возле меня! Это будет удобно во всех отношениях. Сюда поступает самая свежая информация со всех фронтов. Ты можешь своими глазами увидеть все это на картах, где отмечается движение наших и японских войск.
Не успел Деревянко глазом моргнуть, как перед ним на столе оказалась большущая гора папок и бумаг в рулонах.
− Помилуй! Когда же я твои наработки одолею? Василевский приказал 18 августа быть готовым к полету из Хабаровска в Манилу. Остается всего лишь четверо суток.
− Согласен! Положение твое, Кузьма Николаевич, сложное. Но мы своих в беде не бросаем. Я тебе дам толкового, знающего весь театр военных действий офицера. Могу предложить в помощь генерала, который служит на Дальнем Востоке семь лет.
− Кто таков?
− Василий Александрович Семенов. Окончил, как и ты, военную академию имени Фрунзе. Командовал дивизией, корпусом. У нас его называют «теоретиком» за пристрастие к военной теории. Маршал пригласил его для подготовки материалов по второму этапу боевых действий.
− Хорошо! − согласился Деревянко. – Просмотрю общие сведения, а вечером буду рад с ним познакомиться и обсудить детали..
Кузьма Николаевич погрузился в разработки Генштаба. Чем больше изучал, тем крепче восхищался масштабом задуманных и проводимых операций. Одновременно боевые действия велись на суше и на море, в горах и пустыне. Авиация наносила удары по узлам дорог. Флот перерезал морские коммуникации Квантунской армии, нанес удары с моря, с воздуха, по портам Северной Кореи, высадив морские десанты. За первые десять дней наши войска продвинулись в глубь Маньчжурии более чем на 300 километров, сломив сопротивление основных сил Квантунской армии на всех операционных направлениях. Были созданы условия для разгрома группировки противника по частям. В каждой детали этой, не имевшей в мире аналогов операции чувствовалось дыхание полководческого гения ратника Василевского.
Ошеломленный Кузьма Николаевич поздно вечером приехал в гостиницу. Позвонил дежурному по штабу и попросил соединить с генералом Семеновым. Тут же услышал Василия Александровича. Оказалось, он остановился в этой же гостинице. Деревянко пригласил его к себе «на поговорить».
Вскоре в дверь постучали. В комнату вошёл невысокий, сухощавый генерал-майор. Хозяин протянул ему руку:
− Устраивайтесь и чувствуйте себя, как дома. Иванов сказал, что мы с вами земляки.
− Я с Днепропетровщины.
− Я из-под Умани. Даже не верится, что неделю назад был дома в своей деревне.
− Как там после оккупации? Мне ведь об этом домашние почти ничего не пишут.
Кузьма Николаевич рассказал. Ничего хорошего, дескать. Но родственников не тронули. В Косиновке не оказалось предателей. Не выдали мать и отца, слава богу.
За разговором незаметно промелькнула ночь. Его прекратили яркие лучи солнца, которые пробились сквозь занавеси на окнах. Договорились продолжить беседу в штабе, и гость ушел в свою комнату досыпать. Кузьма Николаевич тоже прилег. Старая походная привычка за несколько минут восстанавливать силы. Три часа вполне хватило, чтобы снова ощутить себя бодрым, готовым к новой работе.
В штабе с генералом Семеновым говорили о самых насущных делах. Деревянко многое узнал о Квантунской армии. Она насчитывала миллион солдат – колосс, слепленный из «глины». Но вот новую «глину» японцам брать уже негде. Малая численность населения позволяла рекрутировать только подростков и старшее, необученное поколение. Японцы кое-как собрали 250 тысяч и этим ограничились. Сейчас американцы их бьют в хвост и гриву на море и в воздухе, а мы на земле. Японское командование обратилось к Василевскому с предложением прекратить военные действия. Главком сообщил в Москву, при этом отметил, что в обращении ни слова о капитуляции.
Маршал предложил командующему Квантунской армией генералу Ямаде с 12 часов 20 августа прекратить всякие боевые действия против советских войск на всем фронте, сложить оружие и сдаться в плен. Наша армия перестанет воевать, как только оружие окажется на земле. Теперь у японцев наметился только один выход, и они массово пошли по нему.
22 августа 1945 года газеты опубликовали сообщение, о том, что представителем советских войск при генерале Макартуре назначен генерал-лейтенант Деревянко, который на днях прибудет в Манилу.
Перед отлетом в Манилу Кузьма Николаевич несколько раз встретился с Василевским. Разговоры были конкретными: уточнялся порядок связи, обговаривалось, кто из военных войдет в группу Деревянки. Остановились на двух кандидатурах – вице-адмирале Стаценко от ВМФ и генерал-майоре авиации Воронине от ВВС. Мужики обстоятельные, театр военных действий с моря, с воздуха знали вдоль и поперек, но главное, это были военные с высокой культурой, знаниями иностранных языков.
Кузьма Николаевич познакомился с каждым из них. Получил о каждом собственные благоприятные впечатления. С этими ребятами, он посчитал, можно идти в разведку и к черту на кулички. Работа предстояла очень серьезная. Перед группой была поставлена задача: после подписания Акта о капитуляции побывать в Хиросиме и Нагасаки, профессионально оценить последствия атомных бомбардировок союзников. Еще хотелось взглянуть на останки центра бактериологического оружия. Деревянко знал, что в этот центр сумел проникнуть наш разведчик. Он погиб, но успел передать информацию о самом засекреченном японском объекте в Маньчжурии. Японцы так глубоко прятали его, что не позволяли даже своим самолетам пролетать вблизи. Рассказывают, были случаи, когда сбивали неосторожных пилотов. Еще самураи создавали установку для запуска ракет со смертниками. Все подобные изобретения очень интересовали нашу разведку. Деревянке предстояло приоткрыть завесу над тайнами самураев, поэтому его помощником стал генерал-майор авиации.
25 августа 1945 года советская делегация из Хабаровска на пассажирском американском самолете вылетела в Манилу. Хозяева заполнили до отказа воздушную трубу с крыльями, русским отвели почетное место возле кабины пилотов. Так получилось, что вице-адмирал устроился слева, генерал-авиатор справа. Оба сидели с невозмутимым спокойствием, особенно моряк. А вот летчик слегка всё-таки нервничал. По тому, как разогнался и поднялся самолет, он почувствовал профессиональный уровень пилотов, который не внушал ему особого доверия. Рывки, слишком долго шли на бреющем полете.
Полет продолжался непрерывно 10 часов 30 минут, и совсем небезмятежно. Самолет то и дело попадал в заградительный огонь японской зенитной артиллерии. То спереди, то сбоку обозначались вспышки разрывов, от которых машину встряхивало. Кузьме Николаевичу казалось, что его бросили на телегу, запряженную горячими конями, и отправили по кочкам. Первым не выдержал Воронин:
− Чего они рвутся напрямую! – рявкнул он. Чувствовалось, что ему, летчику-асу, хотелось забраться в кабину и взяться за штурвал.
Пилоты будто услышали его. Стали горячие участки огибать на большой высоте, отклоняясь от маршрута на десятки километров. В неудобном, опасном полете прошла вся ночь. В 11 часов утра самолет плюхнулся в аэропорту Манилы.
Только пассажиры спустилась с трапа, как оказалась в галдящей толпе фоторепортеров. К Кузьме Николаевичу протиснулся полковник Ледер из штаба Макартура, представился. Дав фотожурналистам поработать, а нашей делегации ответить на короткие вопросы, увел к удобной, просторной машине с мягкими сиденьями, покрытыми желтой кожей. Деревянке не приходилось ездить в подобном лимузине. Он слышал, что Макартур любит окружать себя комфортом. Рассказывали, что главнокомандующий лично смоделировал, а затем раскроил форменную куртку, к которой приспособил золотой жезл собственной конструкции. Этот человек старался быть оригинальным, ни на кого не похожим не только в одежде, но и в курительной трубке. Трубка у него была из специально обработанной кукурузы. Она свисала с мундштука, как флажок. Кузьме Николаевичу пришлось довольно длительное время проводить в тесном рабочем общении с Макартуром, но к виду кукурузной сеточки, из которой непрерывно сочился дым, он так и не мог привыкнуть.
Чтобы завязать общение с полковником Ледером, Кузьма Николаевич, окидывая взглядом из окна каменные строения Манилы, спросил тоном туриста о диковинных здешних местах, которые стоит посмотреть.