- Ты поддаешься мне?!
он засмеялся:
- Конечно!
- Зачем?
- Хочу, чтобы ты обрадовалась и поцеловала меня наконец.
И, не дожидаясь, когда я к нему подойду, он рывком оказался рядом, обхватил ладонями мою голову и приблизил к своему лицу. В Сереже мне все было желанно. Я глядела ему в глаза и ощущала такое счастье, что трудно было дышать. Поцелуй был бесконечен, но мы как-то умудрились раздеться. Сережа, сильный, нежный, предупредительный, всеми способами демонстрировал свою покорность и полную зависимость от моих желаний. Все, что со мной происходило, имело мало общего с ранее прочитанным в романах. Сережина близость, его нагота, его учащенное дыхание никак не пробуждали во мне эротических настроений, но любое его прикосновение вызывало во мне трепет и зашкаливающий восторг от сознания, что ласкает меня именно Сережа.
Ранним утром мы шли по безлюдной улице в сторону моего дома, и для нас пели птицы. А вечером Сережа позвонил и сообщил, что уезжает через три дня в Новосибирск, а потом в Москву.
- Я думал, что это произойдет позже, но приезжает человек, с которым мне обязательно нужно встретиться.
- Это связано с научной работой?
- И с научной работой тоже. Я буду тебе звонить и писать.
И он действительно звонил. В первую неделю через день, на следующей - два раза. Телефонные разговоры не делали нас ближе, в целях экономии говорили быстро, в основном общими фразами, о чувствах молчали. А потом звонки прекратились, но зато пришел конверт, в котором лежал маленький листочек, на одной стороне большими печатными буквами было написано "Москва", а на другой Сережа предлагал, если хочу, писать ему по адресу: "Главпочтамт, до востребования". О, сколько вариантов ответа складывалось у меня в голове в последующие дни! От пронзительно-откровенных до иронично-оскорбительных. Но ни один из них пред ясными Сережиными очами не предстал.
В середине июля я уехала на обязательную для студентов нашего факультета двухнедельную культармейскую практику. Днем в дальнем селе Чебула отряды ремонтировали клубы, находившиеся в основном в зданиях бывших церквей, а ближе к вечеру ездили с концертами по колониям и выступали перед гражданами, осужденными на разные сроки. Жили мы, и юноши, и девушки, в спортивном зале клуба, волейбольная сетка отделяла женскую половину от мужской, спали на полу на матрасах, кормили собой миллионы мух и, как Павка Корчагин, вечерами с радостью зачеркивали на календаре каждый прожитый день. В результате я повысила свое малярное мастерство, познакомилась с некоторыми сторонами быта заключенных и заработала пиелонефрит, который стал причиной моего досрочного возвращения домой. Весь этот культармеский период в сознании запечатлелся как абсурд на фоне бреда, где абсурдом была сама колониально-концертно-строительная практика, а бредом - мои непрекращающиеся мысленные беседы с Сережей.
"Ждать да догонять - вот мученье!" - говорила моя бабушка. Ах, как была она права! Слава Богу, что мне хоть догонять никого не надо было. Для того чтобы жизнь моя превратилась в муку, хватало и одного ожидания. Я возненавидела телефон за то, что он молчит и за то, что звонит, но соединяет не с Сережей. Я презирала свой почтовый ящик за банальность попадаемой в него информации и отсутствие вестей из Москвы. Я не находила утешения ни в компаниях, ни в чтении, ни в беседах с подругами. Я уже не злилась на Сережу и не ревновала его, а просто тосковала и только что не скулила, как щенок.
- Привет, это я! Я прилетел час назад! - радостно сообщил Сережа.
Шестнадцатое августа. Двадцать три часа пятнадцать минут местного времени. Жизнь вернулась.
- Алё! Ты меня слышишь?
- Да, - я восстановила дыхание. - Как ты съездил? Удачно?
- Всенесомненно! И даже более того! А как ты? Скрытная такая! Не писала ничего! Ты ведь уезжала?
- И уезжала тоже. Так много времени прошло.
- Разве? Всего-то чуть больше месяца.
- У нас разное представление о времени.
- Значит, если я скажу: завтра в час мы встречаемся, ты можешь прийти в два или позже, или раньше?
- Где?
- У меня!
- Нет!
- Да!
Но встреча не состоялась. После завтрака папа присел на диван и, держа руку у сердца, растерянно сказал:
- Болит как-то сильно… Не было так раньше.
Я вызвала скорую, мы уехали в больницу, где врачи определили ишемию сердца, и папу положили в кардиологическое отделение.
- Ты хоть здесь отоспишься, в "тысячу" с мужичками играть будешь. Папа, не расстраивайся!
- Даже и не думаю. Маме позвони! Пусть тапки привезет и все остальное.
- Я сама принесу. Будем гулять с тобой по больничному скверу, когда разрешат.
Мы с мамой, конечно, испугались, хотели вызвать Сашу – он был на каникулах в Белово, - но лечащий врач сказала:
- Ничего страшного не случилось. Прокапаем, подлечим. У мужчин в этом возрасте бывает такое. Волноваться ему нельзя, курить надо бросить, диета...
Это несколько успокаивало, но вид опустевшего папиного кресла все равно вызывал тревогу и желание поскорее увидеть в нем папу здоровым и веселым, как прежде.
Последнюю неделю каникул я почти все время проводила на воздухе: днем с папой, а вечером с Сережей. С папой мы обычно сидели на лавочке возле клумб с настурциями и болтали о пустяках, но однажды он неожиданно сказал:
- Я бы хотел, чтобы ты уехала отсюда. В Москву, в Ленинград! Мне не удалось, но ты должна попробовать!
Когда папе было десять лет, в поисках талантов в нашу область приезжал представитель хора мальчиков при Гнесинском училище и, прослушав Ванечку, был поражен его голосом, долго уговаривал мою бабушку отпустить сына в Москву, но она не решилась.
- Я уже пробовала, ты знаешь! И к чему сейчас об этом говорить, осталось учиться всего год!
- Лида, тебе еще только двадцать лет! Можно добиться, чего хочешь! Я вот в сорок пять учиться пошел! Ты, кстати, замуж не собираешься случайно?
- Это вот вообще не кстати! Не за кого, и не зовут!
- А Сергей этот?
- Какой?! Ой, папа, тебя, кажется, участницы хора пришли навестить! - по тротуару к нашей скамейке действительно шли две женщины, одну из которых, Люду, я уже встречала здесь не раз. Они остались, а я побежала готовиться к очередной вечерней прогулке с Сережей.
Хотя это скорее были не прогулки, а пробежки, (Сережа шел быстро, и на его один шаг моих приходилось несколько) с длительными остановками для бесед и иногда поцелуев в безлюдных местах.
Часто мы встречались в моем любимом, со шпилем и башенными часами, здании главпочтамта. Поздним вечером посетителей было мало, в высоком холле при входе я садилась на выступ одной из ниш и, пока Сережа звонил в Москву, и ждала. "Норильск, пройдите в пятую кабину, Вологда - в третью", - доносились из переговорного пункта призывы телефонистки. Я представляла людей, желающих в далеких городах услышать родные голоса, и радовалась, что мне уже телефонных звонков ждать не нужно. Сережа был рядом, хотя иногда мне казалось, что мыслями он все еще находится в столице.
Сережа не тосковал, не грустил, но временами производил впечатление человека, которому кто-то выдал специальные очки со словами: "Приедешь к себе в Кемеровку - надевай почаще! И увидишь, в какой заднице ты живешь, пока нормальные люди наслаждаются негасимым светом московских окон!" Я была уверена, что этим "кто-то" мог быть Алексей, с которым Сережа в столице почти не расставался. Прежний притягательный для меня искренний Сережин интерес к окружающему, его попытка во всем дойти до сути, стали иногда заменяться ироничной оценкой внешних, очевидных сторон, на которые и внимание-то обращать не надо. Казалось, в его сознании поселилась идея, для воплощения которой нужно находиться совсем не в нашем городе. И вот теперь он пережидал, копил силы и каждый день звонил в Москву, получая таким образом желанный жизненный импульс.
И все-таки Сережа был рядом, пусть изменившийся, но реальный, живой, а не существующий только в моих воспоминаниях, как недавно во время разлуки. Мы по-прежнему много смеялись, говорили, но на мои прямые вопросы о том, где он был, с кем? Где останавливался? Почему перестал звонить? Я получала ответы, в которых конкретных фактов было так же мало, как сиропа в стакане газировки из уличного автомата. Я могла анализировать, сопоставлять известную мне информацию и пытаться прогнозировать будущие наши отношения, но не делала этого, потому, вероятно, что подсознательно догадывалась - прогноз будет для меня неблагоприятным. Одно я знала точно: пока Сережа не окончит институт - а ему так же, как и мне, оставалось учиться год, - жить в другой город не уедет, и с оптимизмом воображала, каким сказочным могло бы стать для нас это время.
Каникулы кончились, с южных побережий вернулись мои подружки и делились впечатлениями каждая в своей манере. Марина, смеясь, описывала веселые, а порой грозившие опасностями последствия применения динамоприемов с искателями курортных приключений. Вера, когда я пришла к ней, сдержанно сообщила, что скоро ожидает черноморского гостя у нас в Сибири, а потом прибавила:
- Правда, это не Виталий, а его друг, Игорь!
Оказалось, что властная мамаша Виталия уже давно выбрала другую невесту для сына, и он трусливо скрывал этот факт до Вериного приезда. А Игорю Вера понравилась с самого знакомства, у них была дружеская переписка - и, пожалуйста, он собирается приехать уже не только как друг. Обсуждение подробностей наших с Верой летних переживаний и приключений были прерваны звонком в дверь. "Ах, как не вовремя! - подумала я, усмехнулась. - Надеюсь, это не Алла!" Но по голосу из прихожей догадалась, что пришла именно она.
- О! Лида! Привет! Давно тебя не видела, - и она хихикнула. - Ты случайно не на Мосфильм ездила сниматься?
Честность и открытость - лучший отпор злобствующему оппоненту:
- Алла! Я выполняла важное поручение государства - повышала культурный уровень советских граждан, рискуя собственным здоровьем. Надеюсь, у тебя как у истинной комсомолки подобное заявление не вызывает насмешки? - сказано это было очень серьезно, проникновенным тоном секретаря партийной ячейки.
Скрытую иронию Алла не уловила и даже начала оправдываться:
- Нет, что ты! Я против комсомола и вообще... ничего не имею. А что за поручение?
Мне стало неловко, я рассказала о своей практике, в лицах проигрывая некоторые эпизоды. Мы посмеялись и ждали, что поведает Алла, потому что просто так она бы не пришла. И действительно Алла сообщила судьбоносную новость:
- Я замуж выхожу весной.
- За кого?
- За Дениса Барсукова! Вы вряд ли его знаете. Он старше на пять лет. Смотрите, какой браслет подарил, - и мы восторженно одобрили. - У него в семье все юристы, а Денис – адвокат.
- Классно! Ты теперь безбоязненно можешь убивать своей красотой наповал, - Алла с постриженной челкой и измененным, более изысканным макияжем выглядела действительно привлекательно. - Он тебе срок до минимального поможет скостить.
- Я-то ладно! А что с вами, девочки, делать?
- А что мы? Нас Бог миловал, в услугах адвокатов не нуждаемся! Вот врачи - это другое дело! Пока папа в больнице лежал, я поняла, что доктор в семье - это очень актуально!
- Что ж, разумно! Вот и я говорю: физика - физикой, а жизнь - жизнью. А папу уже выписали?
- Вчера. А при чем здесь физика?
- Да ладно, Лида! Город наш маленький, а Кортников - личность известная, с ним раз пройдешь, и на завтра все уже обсуждают. Только вот думаю, что по Кемерово прогуливаться он долго не будет.
- Девочки, я вам фотографии с моря покажу, - включилась в разговор Вера, но я оставаться не стала, мне уже как раз пора было собираться на встречу с известной личностью.
Перед моим выходом из дома Сережа неожиданно позвонил и попросил взять с собой что-нибудь из еды. Я сделала бутерброды с колбасным сыром, нарезала соленый огурец и, пообещав родителям не возвращаться поздно, пошла к месту встречи - в малолюдный сквер обкомовской больницы. Сережа задержался минут на пятнадцать, хотя обычно не опаздывал, пришел взъерошенный и слегка пьяный, что было в первый раз. Более того, он достал из пакета пол-литра водки и спросил, принесла ли я закуску.
- А что мы отмечаем?
- Ничего не отмечаем, напьемся просто так, хотя... повод всегда можно найти. Вот, например, - он открыл бутылку, приподнял ее, произнес. - За начало заключительного учебного года, - и передал мне.
- Нет, сначала ты.
Он сделал из горлышка несколько глотков и закусил огурцом.
- За все счастливые моменты, которые возможны в заключении! - сказала я и тоже сделала глоток.
- Люблю твой оптимизм! И когда ты вот так на меня смотришь!
- Как?
- Не скажу! - он стал целовать меня, но вскоре внезапно отодвинулся, выпил еще и стал прохаживаться вдоль скамейки туда и обратно.
- Мы с тобой, как дворняги, мотаемся по этому проклятому городу. Пойти некуда! Дыра! Скорее бы уехать!- и опять он выпил.
- В Москву, в Москву! Как у Чехова! - попыталась я иронией снять излишнюю эмоциональную напряженность разговора.
- К черту Чехова! Ну хотя бы и в Москву! Или давай уедем в Канаду?!
Я засмеялась:
- Лучше сразу, как земляк наш Леонов, в открытый космос полетим!
- Я не шучу!
- Так и я - серьезно. Кто нас выпустит из страны? В космос улететь у нас шансов больше, чем оказаться в Канаде. Сегодня только папа рассказывал, что его приятеля даже в Болгарию не выпустили из-за того, что какого-то члена правительства вспомнить не мог. Сережа, пожалуйста, не пей больше и закусывай, тебе завтра плохо будет.
- Да мне уже сегодня хреново! И вчера! И всегда! Здесь нормальный человек жить не может! Ни в этом городе, ни в этой стране! Давай уедем!
Вот я и дождалась! Сережа наконец позвал меня с собой! Мне было без разницы, где с ним жить: в пустыне, в тундре, в заброшенной российской деревне, но желание уехать в Канаду своей невозможностью осуществиться напоминало мне попытку ребенка проникнуть в нарисованный на картинке домик. Сережа продолжал развивать свою мысль об отъезде.
- Лично у меня есть знакомые, которые свалили отсюда и живут там, как люди!
- А почему Канада? Почему не Штаты или Франция?
- В Канаду попасть проще! Шансов больше, а денег нужно меньше!
- Каких шансов?! Сережа! Кто нас там ждет?! Да и я, кроме рублей, никогда других денег не видела и, тем более, в руках не держала! - я допила оставшуюся на дне водку. - Все! Пьянству - бой!
- Лида, ты меня не слышишь!
- Сережа, я обещала сегодня прийти пораньше. Давай поговорим о Канаде завтра, на трезвую голову!
- Лично моя голова трезвая. Я хочу услышать однозначный ответ на мой вопрос: ты готова поехать со мной? - Сережа был уже изрядно пьян.
- Я готова полететь с тобой даже на Луну.
- Нет, не на Луну! Отвечай серьезно!
- Ну, хорошо! Я не знаю ни английского, ни французского языка, в школе учила немецкий, я предпочитаю страны с теплым климатом, а в Канаде холодно, я люблю свою Родину, но с тобой бы я уехала! Ты доволен?
- Что ты любишь?! Родину?! Я не ослышался? Может, ты и партию любишь?!
- Ну, при чем здесь партия? Сережа, пойдем домой!
- Да никуда я не пойду! Родину она любит! Картинки в букваре?! Березки?!
- И березки тоже, но больше тополя!
- А город этот?!
- Его я просто обожаю. Сережа, пойдем, нужно хотя бы позвонить, чтобы мои не волновались!
- Да ты - совок, Лида! Господи! Оказывается, ты просто настоящий, махровый совок!
Я отнесла эти восклицания на счет водки, не обижалась и хотела поскорее попасть домой, чтобы не волновать папу.
- Жаль, что разочаровала тебя, пойдем!
- Иди! Но знай, если ты сейчас уйдешь, то больше мы встречаться не будем!
- Хочешь, мы вместе дойдем до твоего дома?
- Я повторяю для особо умных: либо мы идем вместе, когда захочу я, либо ты идешь, когда захочешь, но одна.
- Мой папа только вчера из больницы вышел.
- Я уже все тебе объяснил, - он сидел, развалившись на скамейке, и на меня не смотрел.
Стрелки на часах подходили к двенадцати. Я встала и быстро, почти бегом, направилась в сторону дома.
Папа после таблеток уже спал, мама встретила меня и тоже легла.
Я едва дождалась утра и позвонила Сереже.
- Я, наверное, разбудила тебя, извини. Хотела узнать, как ты?
- Напрасно побеспокоилась. Я в порядке, как и твой папа, надеюсь?
- Да.
- Ну, пока! Всего тебе доброго, Лида! - и он положил трубку.
Глава пятая
"Не везет в любви, повезет в игре в карты", - давно приметил народ. В моем же случае удача сопутствовала в другой игре - КВН. Клуб веселых и находчивых. Находчивостью, правда, в последнее время я не отличалась, скорее, растерянностью, но зато более веселого человека, чем я после расставания с Сережей нужно было умудриться найти! Веселость эта началась внезапно, когда во время моей третьей попытки (их всего было три) объясниться он предложил мне вместо наших встреч заняться фотографией и фиксировать виды родного города. Я рассмеялась и продолжала хихикать даже после того, как Сережа положил трубку. Потом смех прошел, но возвращался иногда в самое неподходящее время и часто по грустным поводам. Окружающие по-разному реагировали на перемены моего настроения.
Брат, с которым после его поступления в военное училище мы виделись редко, не мог понять моей реакции на его рассказы о курсантских невзгодах.
"Лидка, ты зря смеешься! В этой казарме столько кретинов! Некоторые после армии командиров из себя строят, иногда так и хочется в пятак врезать! Сестра, ну хватит ржать! Я серьезно!" "Саша, ты не обращай внимание, это непроизвольно".
Удивлялись мои одногруппники, когда сообщение об очередной смене руководителя курса и назначении нового провинциального гения режиссуры я встретила взрывом хохота, не вникала в причины увольнения предыдущей команды педагогов и безропотно включилась в работу над выпускным спектаклем "Солдатская вдова", где мне, правда, дали одну из главных ролей.
Марина же после очередного моего веселья приобняла меня и сказала:
- Лида! Лидочка, тебе надо поплакать, сесть, прореветься, а то этот твой смех без причины знаешь признак чего?! Так что лучше уж поплачь!
Но плакать не хотелось. Желаний вообще не было никаких, как, впрочем, и сожалений. Вспоминая еще и еще наше последнее свидание, я думала, что, появись у меня возможность вернуть все назад, в своем поведении почти ничего бы изменить не смогла. Родину я и правда люблю. Лет с пяти, когда сидела на репетициях и концертах папиного хора и слушала торжественно-протяжные, тоскливо-щемящие мелодии народных песен, я представляла раздольные поля и речку Волгу, и быстрых коней, и казаков, и ямщика несчастного, и сердце трепетало от чего-то пока до конца неосознанного мною, но уже родного, что вызывало и жалость, и радость одновременно. А позднее Александр Сергеевич и другие любимые мои рассказчики своими сказками и историями в стихах и прозе дали мне понять, что не любить отечества нельзя, и я с готовностью согласилась с ними. "А Сережа, - думала я, - наверное, в детстве другие сказки читал, а может, сразу перешел к условиям задач по физике". Это ироничное умозаключение стало причиной очередного приступа смеха.
С моей веселухой действительно надо было что-то делать.
- Давай сделаем из нее лимонад, - предложил мне Дима Смирновский, недавний выпускник, а теперь преподаватель нашего ВУЗа, когда я рассказала ему вкратце историю происхождения моего веселого периода жизни.
Вообще чаще его звали не Димой, а Митей или Митенькой. Это ласковое мягкое имя необыкновенно подходило ему. Доброго и ранимого, худенького, с глазами печального ангела, но с чувством юмора одессита-интеллектуала, Митеньку любили все, кто имел сердце. Его же страстью были кинематограф и массовые зрелища. Во время подготовки одного из них (посвящения в студенты) мы и подружились.
- Что сделаем?!
- Англичане говорят: "Если вам достался лимон, сделайте из него лимонад".
- Остроумно, но я не представляю, как это отнести к моему случаю.
- Лида, выходу энергии твоего смехо-психического надрыва нужно дать правильное направление, и я даже знаю какое.
И Дмитрий рассказал, что на областном телевидении ему поручили организовать игру КВН между студенческими командами города.
- Я к тебе, собственно, и шел, чтобы предложить роль ведущей.
- А с кем в паре?
Мы обсудили детали, и я включилась в работу. Митя написал сценарий, придумал задания командам, и мы вместе с ним ходили на репетиции, работали над дикцией игроков, поднимали творческий дух.
Первая игра предполагалась между командами Медицинского и Политехнического институтов, причем и с той, и с другой стороны участвовали только юноши. Медики, к моей радости, выбрали капитаном Мишу Альтшулера. Марика в игровой состав не взяли, он входил в группу поддержки. Но, в принципе, было неважно, какая у тебя роль и чей ВУЗ представляешь, главное - ты в команде и можешь наслаждаться дружелюбием ее участников, их подтруниванием друг над другом, радоваться остроте сочиненной шутки и всегда рассчитывать на уважение к проявлению твоих способностей. Эти райски-свободные отношения сумел выстроить Митя.
Все репетиционное время я находилась в окружении умных, талантливых молодых мужчин. Раньше я знала бы, как этим распорядиться, но сейчас...
- Говорят, когда Бог закрывает окно, он оставляет форточку. А тебе прямо двери распахнул! На, Лида, выбирай не хочу! Какие мальчики! Загляденье! - делала выводы Марина после присутствия на одной из репетиций и, предупреждая мои возражения, продолжала. - Ладно, ладно! Не хочешь сама – дай приобщиться подружкам. Как, например, того усатого зовут из политеха? Если ему усы сбрить, замуж выходить можно! И все-таки, Лида, я тебе советую в лечебных целях хоть в кино с кем-нибудь сходить. Клин клином вышибают! Народ редко ошибается.
Ни на какие "вышибания клиньев" сил у меня не было, но в кино я сходила. После репетиции Митя сказал:
- Я случайно услышал, что ты нуждаешься в целебной силе кинематографа? Давай я выпишу лекарство.
Он любил выискивать шедевры киноискусства, которые иногда показывались в отдаленных от центра маленьких кинотеатрах или клубах. Как коллекционер в лавке старьевщика мечтает найти подходящий ему экземпляр, так Митя рассматривал газету с афишей в надежде увидеть название фильмов Тарковского, Антониони и других своих любимчиков. В этот раз попалась "Раба любви" Михалкова, которую показывали в клубе Коксохимзавода. Картина эта нам уже была знакома, но, как говорил Митя, "Если фильм заставляет к себе возвращаться, значит, он не такой и плохой". Вместе в кино мы шли впервые. Обычно Митя при наших встречах в институте на ходу бросал: "Ты уже посмотрела ... " И шло название фильма, который я еще, конечно, не видела. "Не пропусти! Это такой сюр!" Или: "На этот не ходи, зря время потеряешь".
Я побежала домой, чтобы успеть перекусить перед сеансом, и, поднимаясь по лестнице, увидела, как из нашей квартиры выходит Антон. За лето он изменился: стал шире в плечах, загорел, волосы и брови посветлели, в отличие от пробивающихся усов.
- Привет, сосед! Какой ты красавчик! Прямо - орел! Кто дома?
- Мама. Я инструменты дяде Ване вернул.
- Молодец. А где ты так загорел?
- На Шикотане. Со стройотрядом ездил рыбу солить.
- Здорово! - Антон стоял посредине лестницы и, когда я захотела проскочить, остановил меня.
- Лида, подожди! Послушай, я, конечно, младше, но это всего какой-то год!
- Антон! Я примерно представляю, что ты хочешь сказать, и давай мы эту тему сразу закроем. Посмотри мне в глаза! - я держала его взгляд. - Я тебя очень хорошо понимаю! Сделать. Ничего. Не могу. Мне очень хреново! Ты понял?!
- Да.
- Без обид?
- Да.
- Мы сейчас с приятелем собираемся посмотреть фильм. Хочешь с нами? Хорошее кино как лекарство!
- Когда?
- А вот прямо минут через двадцать.
- Я у подъезда ждать буду.
Внезапное решение пригласить Антона было принято из чувства сострадания, может быть, даже не столько к нему, сколько к себе самой, оказавшейся в подобной ситуации. Сначала я пожалела о своем порыве, но потом решила, что Митя поймет, а Антона это может отрезвить.
В кино я плакала чуть ли не навзрыд. Антон сидел притихший, а Митя сказал, что лекарство действует.
После фильма Антон робко предложил пойти в кафе "Льдинка" - популярное у студентов место, которое находилось на центральном Советском проспекте и представляло собой трехэтажную стеклянную встройку в пространство между стенами двух сталинских домов. В городе это был единственный пункт общепита, где "кафе" к международным соревнованиям по хоккею с мячом написали латинскими буквами. Неоновая вывеска намекала на реальность существования заграничной жизни и создавала иллюзию приобщенности к ней в нашем городе.
- А почему бы и нет? - согласился Митя, а мне было все равно.
В кафе мои непьющие кавалеры заказали мороженое, а мне еще и шампанского. Первоначальная скованность Антона прошла совсем, он в подробностях объяснял нам, почему после этого лета, проведенного на рыбообрабатывающем заводе, на рыбу смотреть не может.
- А если бы рыбка золотая была? - спросил Митя, и здесь мы все дали волю воображению, заветное желание мое непроизвольно мелькнуло в сознании, обожгло сердце, но я вслух я его, конечно, не произнесла.
Митины преувеличения вызвали хохот, и, спускаясь по лестнице, мы еще продолжали смеяться. Я посмотрела вниз и у гардероба увидела несколько человек из Сережиной компании, а потом и его самого. Он держал в руках куртку и смотрел прямо на нас. Встретившись взглядами, мы одновременно кивнули друг другу в знак приветствия. Актерское мастерство в этот раз мне очень пригодилось! Я, все еще улыбаясь, отвечала на вопросы Мити и спокойно дожидалась, когда Антон принесет пальто, но угловым зрением видела, как Сережа получил номерок и, в окружении девиц, поднялся наверх.
- Лида, тебе плохо? - вдруг спросил Митя.
- Почему ты так решил?
- Ты вся белая, - ответил за него Антон.
Я посмотрела в зеркало: действительно, бледность моя была очевидна. "Да, Лидка, не актриса ты", - подумала я.
Пока шли домой, разговор меня как-то отвлекал, но в одиночестве своей комнаты я ощутила тяжесть безысходной тоски. Слез не было, хотелось только орать во всю глотку до скончания сил.
В моменты жизненных неприятностей я обычно не выпиваю. Не из-за отсутствия желания, а потому, что не пьянею, не расслабляюсь, а тоска только усиливается. Но в этот раз я позвонила Марине, она, невзирая на поздний час, прибежала ко мне, и мы изрядно уменьшили мамин запас настоек. Опустошая рюмки одну за другой, я ждала желаемого душевного облегчения, и часа через три, когда открылась рвота и начался озноб, оно пришло. Марина, которая мало пьет, но быстро пьянеет, шепотом, чтобы не разбудить родителей, приговаривала заплетающимся языком:
- Вызываем скорую! Тебя надо промыть! Это отравление, я звоню 03!
Обошлось без врачей. Я три дня не ходила в институт, сбивала температуру, есть ничего не могла, пила воду и чай и постепенно пришла в себя. С физическим выздоровлением стали наконец проявляться первые признаки возвращения здравого смысла: я перестала обижаться на телефон, а, когда на один из прогонов кто-то из игроков привел девицу из Сережиного окружения, я сначала почувствовала радостное любопытство, а в конце репетиции даже забыла о ее присутствии. (Ну, или почти забыла).
Митя ненавязчиво включался в процесс моего восстановления. Его комната в общежитии для преподавателей была местом своеобразного интеллектуально-творческого клуба. Здесь собирались художники разных направлений, поэты, звукорежиссеры, операторы, преподаватели ВУЗов, философы, студенты и даже один психиатр. Я осторожно входила в их круг, а Митя пытался незаметно "постелить мне соломку". Никто на "посиделках" о политике не говорил, не обличал коммунистов, просто слушали музыку, стихи известные и только что написанные, обсуждали новые приемы раскадровки, вникали в тонкости философских теорий, рассуждали о природе Божественного и в тесном пространстве Митиной комнаты ощущали себя жителями мира. Лучшей атмосферы для моего выздоровления сложно было придумать. Представительницы женского пола в этой компании появлялись редко, и я уже через некоторое время поймала себя на кокетливых интонациях при обсуждении теории Фромма и была этому рада.
Постепенно возвращалось ощущение утраченной свободы. Казалось, что жизнь, будто оправдываясь за то, что не дает мне возможности быть рядом с Сережей, предлагает взамен успех, некоторую популярность и череду ярких событий.
На сцене театра оперетты наконец состоялась игра КВН. Перед началом мне сделали профессиональный макияж, прическу с начесом, я стояла в холле у большого зеркала в кримпленовом костюме, в туфлях, которые из-за высоты каблуков больше походили на ходули, и думала, что если Сережа вдруг увидит игру, то вряд ли узнает меня в таком виде. Театр чуть ли не трещал из-за обилия народа, желающего приобщиться к празднику и ощутить вместе со всеми дух дозволенного вольнодумства. Представление показали по областному телевидению, и начальством было принято смелое решение сделать серию подобных передач. Митя счастливый порхал между игроками, уверял, что завтра все они проснутся знаменитыми, и ему верили. Медики с небольшим отрывом одержали победу, Миша тихо торжествовал, а Марик ходил откровенно-счастливый. Объятия, поцелуи, рукопожатия, хохот, звяканья стаканов завершали эту встречу. Расставались ненадолго, впереди предстояла следующая игра, и, стало быть, праздник не кончался.
Через полмесяца, как и планировалось, мы с Мариной слетали на неделю в Литву, с двухдневной остановкой в Москве. Поездка прошла сказочно, как будто нас сопровождал Кот в Сапогах и заранее волшебным способом устраивал успешность любых наших продвижений. Володя, двадцатисемилетний троюродный брат Марины, встретил нас в аэропорту, отвез к себе в маленький домик, в котором жил вместе с мамой в пригороде Вильнюса.
- Вам повезло! Мне новую машину дали, там кабина большая. Я вас в город возить буду, еще ребят на работе попрошу, чтобы по пути и в другие места подбрасывали. Покатаетесь, все увидите!
И мы действительно проехали почти всю Литву на грузовиках и автобусах и увидели уютно-приветливый Вильнюс, старинные улочки городов, множество деревень с костелами и черепичными крышами домов, магазины в Клайпеде, в которых без очереди продавали импортные вещи, и, как мечтали, посмотрели спектакль («Соломенная шляпка») в знаменитом театре маленького городка Паневежеса.
Мы радовались всему, что предлагал новый день: уплетали имбирные и шоколадные пирожные, каких в Сибири никогда не пробовали, пили в гостях домашнее вино из яблок, пели под аккордеон веселого вдовца-соседа его любимую песню про Колю-Николашу, а потом вместе со всеми на литовском про девушку, за которую надо выпить, чтобы у нее не болело сердце.
Путешествуя по Литве, враждебного отношения к себе как к представителям русской нации (перед отъездом нас многие об этом предупреждали) не заметили (ну, может, в магазинах не сразу отвечали на вопросы, и приходилось дольше ждать товар, но это ведь – мелочи!). Провожали нас чуть ли не всей округой, и литовские Володины соседи искренне приглашали в следующий раз приезжать без стеснения в гости уже к ним.
Возвращаясь домой, я смотрела на звездное небо в иллюминаторе и представляла, какой яркой кометой ворвусь в кемеровскую атмосферу в новой шикарной французской шубе, воображала, как случайно мы встретимся с Сережей, и он, потрясенный моим видом, не упадет, конечно, но пошатнется.
Поразительно, но мы действительно встретились случайно. Снежным теплым вечером я возвращалась от Марины и на скамейке увидела двух модных девиц, в одной из которых узнала Лену, мою одноклассницу. Мы обрадовались, наговорили друг другу комплиментов, поделились новостями, решили недолго прогуляться по Весенней. Как экзотическую диковинку, они рассматривали в свете фонарей мою длинную шубу из искусственного меха и экстравагантную шапку с лисьей отделкой, я увлеченно рассказывала о Паневежеском театре и не сразу заметила приближающуюся к нам компанию из трех молодых людей, среди которых был Сережа. Лена узнала в одном из юношей своего знакомого, побежала навстречу и после оживленных переговоров махнула нам рукой, подзывая к себе.
Мы подошли, Сережа стоял чуть впереди и особого внимания на нас, девушек, не обращал, я слегка опустила голову, так, что он с высоты своего роста лица моего, прикрытого мехом шапки, увидеть не мог. Решили прогуляться объединенной компанией. Никто никому не представился, просто гурьбой побрели вдоль улицы. Лена и ее подружка щебетали с незнакомыми мне спутниками Сережи. Он шел справа, смотрел в другую сторону, молчал и по-прежнему меня не узнавал. Почти год назад по этой же улице, но в обратном направлении мы шли в квартиру к Марго! Чтобы понять, как ты действительно относишься к человеку, достаточно неожиданно увидеть его, и первое чувство, которое ты испытаешь или не испытаешь в момент встречи, будет определяющим. О своей влюбленности в Сережу я знала и без этого теста, но потеря самоконтроля, щемление сердца, волна радости, которые я ощутила, сказали о том, что время меня от чувств не излечило нисколько. Постепенно мы вошли в привычный наш прогулочный ритм: его один длинный шаг и несколько моих рядом, и воспоминания о счастливых летних встречах опасно приблизили меня к слезам.
У Драмтеатра Сережа сказал своим спутникам, что ему нужно зайти к другу в соседний дом и стал прощаться. Я подняла голову, наконец посмотрела на его лицо, глаза наши встретились, и безразличие Сережи вдруг сменилось узнаванием, удивлением и промелькнувшей радостью, которую он или не успел, или не захотел скрыть. Сережа опустил взгляд, кивнул мне, слегка замешкался, сказал всем "Пока!" и ушел. С этой встречи в моей душе необъяснимым образом поселилось спокойствие и неожиданная надежда.
он засмеялся:
- Конечно!
- Зачем?
- Хочу, чтобы ты обрадовалась и поцеловала меня наконец.
И, не дожидаясь, когда я к нему подойду, он рывком оказался рядом, обхватил ладонями мою голову и приблизил к своему лицу. В Сереже мне все было желанно. Я глядела ему в глаза и ощущала такое счастье, что трудно было дышать. Поцелуй был бесконечен, но мы как-то умудрились раздеться. Сережа, сильный, нежный, предупредительный, всеми способами демонстрировал свою покорность и полную зависимость от моих желаний. Все, что со мной происходило, имело мало общего с ранее прочитанным в романах. Сережина близость, его нагота, его учащенное дыхание никак не пробуждали во мне эротических настроений, но любое его прикосновение вызывало во мне трепет и зашкаливающий восторг от сознания, что ласкает меня именно Сережа.
Ранним утром мы шли по безлюдной улице в сторону моего дома, и для нас пели птицы. А вечером Сережа позвонил и сообщил, что уезжает через три дня в Новосибирск, а потом в Москву.
- Я думал, что это произойдет позже, но приезжает человек, с которым мне обязательно нужно встретиться.
- Это связано с научной работой?
- И с научной работой тоже. Я буду тебе звонить и писать.
И он действительно звонил. В первую неделю через день, на следующей - два раза. Телефонные разговоры не делали нас ближе, в целях экономии говорили быстро, в основном общими фразами, о чувствах молчали. А потом звонки прекратились, но зато пришел конверт, в котором лежал маленький листочек, на одной стороне большими печатными буквами было написано "Москва", а на другой Сережа предлагал, если хочу, писать ему по адресу: "Главпочтамт, до востребования". О, сколько вариантов ответа складывалось у меня в голове в последующие дни! От пронзительно-откровенных до иронично-оскорбительных. Но ни один из них пред ясными Сережиными очами не предстал.
В середине июля я уехала на обязательную для студентов нашего факультета двухнедельную культармейскую практику. Днем в дальнем селе Чебула отряды ремонтировали клубы, находившиеся в основном в зданиях бывших церквей, а ближе к вечеру ездили с концертами по колониям и выступали перед гражданами, осужденными на разные сроки. Жили мы, и юноши, и девушки, в спортивном зале клуба, волейбольная сетка отделяла женскую половину от мужской, спали на полу на матрасах, кормили собой миллионы мух и, как Павка Корчагин, вечерами с радостью зачеркивали на календаре каждый прожитый день. В результате я повысила свое малярное мастерство, познакомилась с некоторыми сторонами быта заключенных и заработала пиелонефрит, который стал причиной моего досрочного возвращения домой. Весь этот культармеский период в сознании запечатлелся как абсурд на фоне бреда, где абсурдом была сама колониально-концертно-строительная практика, а бредом - мои непрекращающиеся мысленные беседы с Сережей.
"Ждать да догонять - вот мученье!" - говорила моя бабушка. Ах, как была она права! Слава Богу, что мне хоть догонять никого не надо было. Для того чтобы жизнь моя превратилась в муку, хватало и одного ожидания. Я возненавидела телефон за то, что он молчит и за то, что звонит, но соединяет не с Сережей. Я презирала свой почтовый ящик за банальность попадаемой в него информации и отсутствие вестей из Москвы. Я не находила утешения ни в компаниях, ни в чтении, ни в беседах с подругами. Я уже не злилась на Сережу и не ревновала его, а просто тосковала и только что не скулила, как щенок.
- Привет, это я! Я прилетел час назад! - радостно сообщил Сережа.
Шестнадцатое августа. Двадцать три часа пятнадцать минут местного времени. Жизнь вернулась.
- Алё! Ты меня слышишь?
- Да, - я восстановила дыхание. - Как ты съездил? Удачно?
- Всенесомненно! И даже более того! А как ты? Скрытная такая! Не писала ничего! Ты ведь уезжала?
- И уезжала тоже. Так много времени прошло.
- Разве? Всего-то чуть больше месяца.
- У нас разное представление о времени.
- Значит, если я скажу: завтра в час мы встречаемся, ты можешь прийти в два или позже, или раньше?
- Где?
- У меня!
- Нет!
- Да!
Но встреча не состоялась. После завтрака папа присел на диван и, держа руку у сердца, растерянно сказал:
- Болит как-то сильно… Не было так раньше.
Я вызвала скорую, мы уехали в больницу, где врачи определили ишемию сердца, и папу положили в кардиологическое отделение.
- Ты хоть здесь отоспишься, в "тысячу" с мужичками играть будешь. Папа, не расстраивайся!
- Даже и не думаю. Маме позвони! Пусть тапки привезет и все остальное.
- Я сама принесу. Будем гулять с тобой по больничному скверу, когда разрешат.
Мы с мамой, конечно, испугались, хотели вызвать Сашу – он был на каникулах в Белово, - но лечащий врач сказала:
- Ничего страшного не случилось. Прокапаем, подлечим. У мужчин в этом возрасте бывает такое. Волноваться ему нельзя, курить надо бросить, диета...
Это несколько успокаивало, но вид опустевшего папиного кресла все равно вызывал тревогу и желание поскорее увидеть в нем папу здоровым и веселым, как прежде.
Последнюю неделю каникул я почти все время проводила на воздухе: днем с папой, а вечером с Сережей. С папой мы обычно сидели на лавочке возле клумб с настурциями и болтали о пустяках, но однажды он неожиданно сказал:
- Я бы хотел, чтобы ты уехала отсюда. В Москву, в Ленинград! Мне не удалось, но ты должна попробовать!
Когда папе было десять лет, в поисках талантов в нашу область приезжал представитель хора мальчиков при Гнесинском училище и, прослушав Ванечку, был поражен его голосом, долго уговаривал мою бабушку отпустить сына в Москву, но она не решилась.
- Я уже пробовала, ты знаешь! И к чему сейчас об этом говорить, осталось учиться всего год!
- Лида, тебе еще только двадцать лет! Можно добиться, чего хочешь! Я вот в сорок пять учиться пошел! Ты, кстати, замуж не собираешься случайно?
- Это вот вообще не кстати! Не за кого, и не зовут!
- А Сергей этот?
- Какой?! Ой, папа, тебя, кажется, участницы хора пришли навестить! - по тротуару к нашей скамейке действительно шли две женщины, одну из которых, Люду, я уже встречала здесь не раз. Они остались, а я побежала готовиться к очередной вечерней прогулке с Сережей.
Хотя это скорее были не прогулки, а пробежки, (Сережа шел быстро, и на его один шаг моих приходилось несколько) с длительными остановками для бесед и иногда поцелуев в безлюдных местах.
Часто мы встречались в моем любимом, со шпилем и башенными часами, здании главпочтамта. Поздним вечером посетителей было мало, в высоком холле при входе я садилась на выступ одной из ниш и, пока Сережа звонил в Москву, и ждала. "Норильск, пройдите в пятую кабину, Вологда - в третью", - доносились из переговорного пункта призывы телефонистки. Я представляла людей, желающих в далеких городах услышать родные голоса, и радовалась, что мне уже телефонных звонков ждать не нужно. Сережа был рядом, хотя иногда мне казалось, что мыслями он все еще находится в столице.
Сережа не тосковал, не грустил, но временами производил впечатление человека, которому кто-то выдал специальные очки со словами: "Приедешь к себе в Кемеровку - надевай почаще! И увидишь, в какой заднице ты живешь, пока нормальные люди наслаждаются негасимым светом московских окон!" Я была уверена, что этим "кто-то" мог быть Алексей, с которым Сережа в столице почти не расставался. Прежний притягательный для меня искренний Сережин интерес к окружающему, его попытка во всем дойти до сути, стали иногда заменяться ироничной оценкой внешних, очевидных сторон, на которые и внимание-то обращать не надо. Казалось, в его сознании поселилась идея, для воплощения которой нужно находиться совсем не в нашем городе. И вот теперь он пережидал, копил силы и каждый день звонил в Москву, получая таким образом желанный жизненный импульс.
И все-таки Сережа был рядом, пусть изменившийся, но реальный, живой, а не существующий только в моих воспоминаниях, как недавно во время разлуки. Мы по-прежнему много смеялись, говорили, но на мои прямые вопросы о том, где он был, с кем? Где останавливался? Почему перестал звонить? Я получала ответы, в которых конкретных фактов было так же мало, как сиропа в стакане газировки из уличного автомата. Я могла анализировать, сопоставлять известную мне информацию и пытаться прогнозировать будущие наши отношения, но не делала этого, потому, вероятно, что подсознательно догадывалась - прогноз будет для меня неблагоприятным. Одно я знала точно: пока Сережа не окончит институт - а ему так же, как и мне, оставалось учиться год, - жить в другой город не уедет, и с оптимизмом воображала, каким сказочным могло бы стать для нас это время.
Каникулы кончились, с южных побережий вернулись мои подружки и делились впечатлениями каждая в своей манере. Марина, смеясь, описывала веселые, а порой грозившие опасностями последствия применения динамоприемов с искателями курортных приключений. Вера, когда я пришла к ней, сдержанно сообщила, что скоро ожидает черноморского гостя у нас в Сибири, а потом прибавила:
- Правда, это не Виталий, а его друг, Игорь!
Оказалось, что властная мамаша Виталия уже давно выбрала другую невесту для сына, и он трусливо скрывал этот факт до Вериного приезда. А Игорю Вера понравилась с самого знакомства, у них была дружеская переписка - и, пожалуйста, он собирается приехать уже не только как друг. Обсуждение подробностей наших с Верой летних переживаний и приключений были прерваны звонком в дверь. "Ах, как не вовремя! - подумала я, усмехнулась. - Надеюсь, это не Алла!" Но по голосу из прихожей догадалась, что пришла именно она.
- О! Лида! Привет! Давно тебя не видела, - и она хихикнула. - Ты случайно не на Мосфильм ездила сниматься?
Честность и открытость - лучший отпор злобствующему оппоненту:
- Алла! Я выполняла важное поручение государства - повышала культурный уровень советских граждан, рискуя собственным здоровьем. Надеюсь, у тебя как у истинной комсомолки подобное заявление не вызывает насмешки? - сказано это было очень серьезно, проникновенным тоном секретаря партийной ячейки.
Скрытую иронию Алла не уловила и даже начала оправдываться:
- Нет, что ты! Я против комсомола и вообще... ничего не имею. А что за поручение?
Мне стало неловко, я рассказала о своей практике, в лицах проигрывая некоторые эпизоды. Мы посмеялись и ждали, что поведает Алла, потому что просто так она бы не пришла. И действительно Алла сообщила судьбоносную новость:
- Я замуж выхожу весной.
- За кого?
- За Дениса Барсукова! Вы вряд ли его знаете. Он старше на пять лет. Смотрите, какой браслет подарил, - и мы восторженно одобрили. - У него в семье все юристы, а Денис – адвокат.
- Классно! Ты теперь безбоязненно можешь убивать своей красотой наповал, - Алла с постриженной челкой и измененным, более изысканным макияжем выглядела действительно привлекательно. - Он тебе срок до минимального поможет скостить.
- Я-то ладно! А что с вами, девочки, делать?
- А что мы? Нас Бог миловал, в услугах адвокатов не нуждаемся! Вот врачи - это другое дело! Пока папа в больнице лежал, я поняла, что доктор в семье - это очень актуально!
- Что ж, разумно! Вот и я говорю: физика - физикой, а жизнь - жизнью. А папу уже выписали?
- Вчера. А при чем здесь физика?
- Да ладно, Лида! Город наш маленький, а Кортников - личность известная, с ним раз пройдешь, и на завтра все уже обсуждают. Только вот думаю, что по Кемерово прогуливаться он долго не будет.
- Девочки, я вам фотографии с моря покажу, - включилась в разговор Вера, но я оставаться не стала, мне уже как раз пора было собираться на встречу с известной личностью.
Перед моим выходом из дома Сережа неожиданно позвонил и попросил взять с собой что-нибудь из еды. Я сделала бутерброды с колбасным сыром, нарезала соленый огурец и, пообещав родителям не возвращаться поздно, пошла к месту встречи - в малолюдный сквер обкомовской больницы. Сережа задержался минут на пятнадцать, хотя обычно не опаздывал, пришел взъерошенный и слегка пьяный, что было в первый раз. Более того, он достал из пакета пол-литра водки и спросил, принесла ли я закуску.
- А что мы отмечаем?
- Ничего не отмечаем, напьемся просто так, хотя... повод всегда можно найти. Вот, например, - он открыл бутылку, приподнял ее, произнес. - За начало заключительного учебного года, - и передал мне.
- Нет, сначала ты.
Он сделал из горлышка несколько глотков и закусил огурцом.
- За все счастливые моменты, которые возможны в заключении! - сказала я и тоже сделала глоток.
- Люблю твой оптимизм! И когда ты вот так на меня смотришь!
- Как?
- Не скажу! - он стал целовать меня, но вскоре внезапно отодвинулся, выпил еще и стал прохаживаться вдоль скамейки туда и обратно.
- Мы с тобой, как дворняги, мотаемся по этому проклятому городу. Пойти некуда! Дыра! Скорее бы уехать!- и опять он выпил.
- В Москву, в Москву! Как у Чехова! - попыталась я иронией снять излишнюю эмоциональную напряженность разговора.
- К черту Чехова! Ну хотя бы и в Москву! Или давай уедем в Канаду?!
Я засмеялась:
- Лучше сразу, как земляк наш Леонов, в открытый космос полетим!
- Я не шучу!
- Так и я - серьезно. Кто нас выпустит из страны? В космос улететь у нас шансов больше, чем оказаться в Канаде. Сегодня только папа рассказывал, что его приятеля даже в Болгарию не выпустили из-за того, что какого-то члена правительства вспомнить не мог. Сережа, пожалуйста, не пей больше и закусывай, тебе завтра плохо будет.
- Да мне уже сегодня хреново! И вчера! И всегда! Здесь нормальный человек жить не может! Ни в этом городе, ни в этой стране! Давай уедем!
Вот я и дождалась! Сережа наконец позвал меня с собой! Мне было без разницы, где с ним жить: в пустыне, в тундре, в заброшенной российской деревне, но желание уехать в Канаду своей невозможностью осуществиться напоминало мне попытку ребенка проникнуть в нарисованный на картинке домик. Сережа продолжал развивать свою мысль об отъезде.
- Лично у меня есть знакомые, которые свалили отсюда и живут там, как люди!
- А почему Канада? Почему не Штаты или Франция?
- В Канаду попасть проще! Шансов больше, а денег нужно меньше!
- Каких шансов?! Сережа! Кто нас там ждет?! Да и я, кроме рублей, никогда других денег не видела и, тем более, в руках не держала! - я допила оставшуюся на дне водку. - Все! Пьянству - бой!
- Лида, ты меня не слышишь!
- Сережа, я обещала сегодня прийти пораньше. Давай поговорим о Канаде завтра, на трезвую голову!
- Лично моя голова трезвая. Я хочу услышать однозначный ответ на мой вопрос: ты готова поехать со мной? - Сережа был уже изрядно пьян.
- Я готова полететь с тобой даже на Луну.
- Нет, не на Луну! Отвечай серьезно!
- Ну, хорошо! Я не знаю ни английского, ни французского языка, в школе учила немецкий, я предпочитаю страны с теплым климатом, а в Канаде холодно, я люблю свою Родину, но с тобой бы я уехала! Ты доволен?
- Что ты любишь?! Родину?! Я не ослышался? Может, ты и партию любишь?!
- Ну, при чем здесь партия? Сережа, пойдем домой!
- Да никуда я не пойду! Родину она любит! Картинки в букваре?! Березки?!
- И березки тоже, но больше тополя!
- А город этот?!
- Его я просто обожаю. Сережа, пойдем, нужно хотя бы позвонить, чтобы мои не волновались!
- Да ты - совок, Лида! Господи! Оказывается, ты просто настоящий, махровый совок!
Я отнесла эти восклицания на счет водки, не обижалась и хотела поскорее попасть домой, чтобы не волновать папу.
- Жаль, что разочаровала тебя, пойдем!
- Иди! Но знай, если ты сейчас уйдешь, то больше мы встречаться не будем!
- Хочешь, мы вместе дойдем до твоего дома?
- Я повторяю для особо умных: либо мы идем вместе, когда захочу я, либо ты идешь, когда захочешь, но одна.
- Мой папа только вчера из больницы вышел.
- Я уже все тебе объяснил, - он сидел, развалившись на скамейке, и на меня не смотрел.
Стрелки на часах подходили к двенадцати. Я встала и быстро, почти бегом, направилась в сторону дома.
Папа после таблеток уже спал, мама встретила меня и тоже легла.
Я едва дождалась утра и позвонила Сереже.
- Я, наверное, разбудила тебя, извини. Хотела узнать, как ты?
- Напрасно побеспокоилась. Я в порядке, как и твой папа, надеюсь?
- Да.
- Ну, пока! Всего тебе доброго, Лида! - и он положил трубку.
Глава пятая
"Не везет в любви, повезет в игре в карты", - давно приметил народ. В моем же случае удача сопутствовала в другой игре - КВН. Клуб веселых и находчивых. Находчивостью, правда, в последнее время я не отличалась, скорее, растерянностью, но зато более веселого человека, чем я после расставания с Сережей нужно было умудриться найти! Веселость эта началась внезапно, когда во время моей третьей попытки (их всего было три) объясниться он предложил мне вместо наших встреч заняться фотографией и фиксировать виды родного города. Я рассмеялась и продолжала хихикать даже после того, как Сережа положил трубку. Потом смех прошел, но возвращался иногда в самое неподходящее время и часто по грустным поводам. Окружающие по-разному реагировали на перемены моего настроения.
Брат, с которым после его поступления в военное училище мы виделись редко, не мог понять моей реакции на его рассказы о курсантских невзгодах.
"Лидка, ты зря смеешься! В этой казарме столько кретинов! Некоторые после армии командиров из себя строят, иногда так и хочется в пятак врезать! Сестра, ну хватит ржать! Я серьезно!" "Саша, ты не обращай внимание, это непроизвольно".
Удивлялись мои одногруппники, когда сообщение об очередной смене руководителя курса и назначении нового провинциального гения режиссуры я встретила взрывом хохота, не вникала в причины увольнения предыдущей команды педагогов и безропотно включилась в работу над выпускным спектаклем "Солдатская вдова", где мне, правда, дали одну из главных ролей.
Марина же после очередного моего веселья приобняла меня и сказала:
- Лида! Лидочка, тебе надо поплакать, сесть, прореветься, а то этот твой смех без причины знаешь признак чего?! Так что лучше уж поплачь!
Но плакать не хотелось. Желаний вообще не было никаких, как, впрочем, и сожалений. Вспоминая еще и еще наше последнее свидание, я думала, что, появись у меня возможность вернуть все назад, в своем поведении почти ничего бы изменить не смогла. Родину я и правда люблю. Лет с пяти, когда сидела на репетициях и концертах папиного хора и слушала торжественно-протяжные, тоскливо-щемящие мелодии народных песен, я представляла раздольные поля и речку Волгу, и быстрых коней, и казаков, и ямщика несчастного, и сердце трепетало от чего-то пока до конца неосознанного мною, но уже родного, что вызывало и жалость, и радость одновременно. А позднее Александр Сергеевич и другие любимые мои рассказчики своими сказками и историями в стихах и прозе дали мне понять, что не любить отечества нельзя, и я с готовностью согласилась с ними. "А Сережа, - думала я, - наверное, в детстве другие сказки читал, а может, сразу перешел к условиям задач по физике". Это ироничное умозаключение стало причиной очередного приступа смеха.
С моей веселухой действительно надо было что-то делать.
- Давай сделаем из нее лимонад, - предложил мне Дима Смирновский, недавний выпускник, а теперь преподаватель нашего ВУЗа, когда я рассказала ему вкратце историю происхождения моего веселого периода жизни.
Вообще чаще его звали не Димой, а Митей или Митенькой. Это ласковое мягкое имя необыкновенно подходило ему. Доброго и ранимого, худенького, с глазами печального ангела, но с чувством юмора одессита-интеллектуала, Митеньку любили все, кто имел сердце. Его же страстью были кинематограф и массовые зрелища. Во время подготовки одного из них (посвящения в студенты) мы и подружились.
- Что сделаем?!
- Англичане говорят: "Если вам достался лимон, сделайте из него лимонад".
- Остроумно, но я не представляю, как это отнести к моему случаю.
- Лида, выходу энергии твоего смехо-психического надрыва нужно дать правильное направление, и я даже знаю какое.
И Дмитрий рассказал, что на областном телевидении ему поручили организовать игру КВН между студенческими командами города.
- Я к тебе, собственно, и шел, чтобы предложить роль ведущей.
- А с кем в паре?
Мы обсудили детали, и я включилась в работу. Митя написал сценарий, придумал задания командам, и мы вместе с ним ходили на репетиции, работали над дикцией игроков, поднимали творческий дух.
Первая игра предполагалась между командами Медицинского и Политехнического институтов, причем и с той, и с другой стороны участвовали только юноши. Медики, к моей радости, выбрали капитаном Мишу Альтшулера. Марика в игровой состав не взяли, он входил в группу поддержки. Но, в принципе, было неважно, какая у тебя роль и чей ВУЗ представляешь, главное - ты в команде и можешь наслаждаться дружелюбием ее участников, их подтруниванием друг над другом, радоваться остроте сочиненной шутки и всегда рассчитывать на уважение к проявлению твоих способностей. Эти райски-свободные отношения сумел выстроить Митя.
Все репетиционное время я находилась в окружении умных, талантливых молодых мужчин. Раньше я знала бы, как этим распорядиться, но сейчас...
- Говорят, когда Бог закрывает окно, он оставляет форточку. А тебе прямо двери распахнул! На, Лида, выбирай не хочу! Какие мальчики! Загляденье! - делала выводы Марина после присутствия на одной из репетиций и, предупреждая мои возражения, продолжала. - Ладно, ладно! Не хочешь сама – дай приобщиться подружкам. Как, например, того усатого зовут из политеха? Если ему усы сбрить, замуж выходить можно! И все-таки, Лида, я тебе советую в лечебных целях хоть в кино с кем-нибудь сходить. Клин клином вышибают! Народ редко ошибается.
Ни на какие "вышибания клиньев" сил у меня не было, но в кино я сходила. После репетиции Митя сказал:
- Я случайно услышал, что ты нуждаешься в целебной силе кинематографа? Давай я выпишу лекарство.
Он любил выискивать шедевры киноискусства, которые иногда показывались в отдаленных от центра маленьких кинотеатрах или клубах. Как коллекционер в лавке старьевщика мечтает найти подходящий ему экземпляр, так Митя рассматривал газету с афишей в надежде увидеть название фильмов Тарковского, Антониони и других своих любимчиков. В этот раз попалась "Раба любви" Михалкова, которую показывали в клубе Коксохимзавода. Картина эта нам уже была знакома, но, как говорил Митя, "Если фильм заставляет к себе возвращаться, значит, он не такой и плохой". Вместе в кино мы шли впервые. Обычно Митя при наших встречах в институте на ходу бросал: "Ты уже посмотрела ... " И шло название фильма, который я еще, конечно, не видела. "Не пропусти! Это такой сюр!" Или: "На этот не ходи, зря время потеряешь".
Я побежала домой, чтобы успеть перекусить перед сеансом, и, поднимаясь по лестнице, увидела, как из нашей квартиры выходит Антон. За лето он изменился: стал шире в плечах, загорел, волосы и брови посветлели, в отличие от пробивающихся усов.
- Привет, сосед! Какой ты красавчик! Прямо - орел! Кто дома?
- Мама. Я инструменты дяде Ване вернул.
- Молодец. А где ты так загорел?
- На Шикотане. Со стройотрядом ездил рыбу солить.
- Здорово! - Антон стоял посредине лестницы и, когда я захотела проскочить, остановил меня.
- Лида, подожди! Послушай, я, конечно, младше, но это всего какой-то год!
- Антон! Я примерно представляю, что ты хочешь сказать, и давай мы эту тему сразу закроем. Посмотри мне в глаза! - я держала его взгляд. - Я тебя очень хорошо понимаю! Сделать. Ничего. Не могу. Мне очень хреново! Ты понял?!
- Да.
- Без обид?
- Да.
- Мы сейчас с приятелем собираемся посмотреть фильм. Хочешь с нами? Хорошее кино как лекарство!
- Когда?
- А вот прямо минут через двадцать.
- Я у подъезда ждать буду.
Внезапное решение пригласить Антона было принято из чувства сострадания, может быть, даже не столько к нему, сколько к себе самой, оказавшейся в подобной ситуации. Сначала я пожалела о своем порыве, но потом решила, что Митя поймет, а Антона это может отрезвить.
В кино я плакала чуть ли не навзрыд. Антон сидел притихший, а Митя сказал, что лекарство действует.
После фильма Антон робко предложил пойти в кафе "Льдинка" - популярное у студентов место, которое находилось на центральном Советском проспекте и представляло собой трехэтажную стеклянную встройку в пространство между стенами двух сталинских домов. В городе это был единственный пункт общепита, где "кафе" к международным соревнованиям по хоккею с мячом написали латинскими буквами. Неоновая вывеска намекала на реальность существования заграничной жизни и создавала иллюзию приобщенности к ней в нашем городе.
- А почему бы и нет? - согласился Митя, а мне было все равно.
В кафе мои непьющие кавалеры заказали мороженое, а мне еще и шампанского. Первоначальная скованность Антона прошла совсем, он в подробностях объяснял нам, почему после этого лета, проведенного на рыбообрабатывающем заводе, на рыбу смотреть не может.
- А если бы рыбка золотая была? - спросил Митя, и здесь мы все дали волю воображению, заветное желание мое непроизвольно мелькнуло в сознании, обожгло сердце, но я вслух я его, конечно, не произнесла.
Митины преувеличения вызвали хохот, и, спускаясь по лестнице, мы еще продолжали смеяться. Я посмотрела вниз и у гардероба увидела несколько человек из Сережиной компании, а потом и его самого. Он держал в руках куртку и смотрел прямо на нас. Встретившись взглядами, мы одновременно кивнули друг другу в знак приветствия. Актерское мастерство в этот раз мне очень пригодилось! Я, все еще улыбаясь, отвечала на вопросы Мити и спокойно дожидалась, когда Антон принесет пальто, но угловым зрением видела, как Сережа получил номерок и, в окружении девиц, поднялся наверх.
- Лида, тебе плохо? - вдруг спросил Митя.
- Почему ты так решил?
- Ты вся белая, - ответил за него Антон.
Я посмотрела в зеркало: действительно, бледность моя была очевидна. "Да, Лидка, не актриса ты", - подумала я.
Пока шли домой, разговор меня как-то отвлекал, но в одиночестве своей комнаты я ощутила тяжесть безысходной тоски. Слез не было, хотелось только орать во всю глотку до скончания сил.
В моменты жизненных неприятностей я обычно не выпиваю. Не из-за отсутствия желания, а потому, что не пьянею, не расслабляюсь, а тоска только усиливается. Но в этот раз я позвонила Марине, она, невзирая на поздний час, прибежала ко мне, и мы изрядно уменьшили мамин запас настоек. Опустошая рюмки одну за другой, я ждала желаемого душевного облегчения, и часа через три, когда открылась рвота и начался озноб, оно пришло. Марина, которая мало пьет, но быстро пьянеет, шепотом, чтобы не разбудить родителей, приговаривала заплетающимся языком:
- Вызываем скорую! Тебя надо промыть! Это отравление, я звоню 03!
Обошлось без врачей. Я три дня не ходила в институт, сбивала температуру, есть ничего не могла, пила воду и чай и постепенно пришла в себя. С физическим выздоровлением стали наконец проявляться первые признаки возвращения здравого смысла: я перестала обижаться на телефон, а, когда на один из прогонов кто-то из игроков привел девицу из Сережиного окружения, я сначала почувствовала радостное любопытство, а в конце репетиции даже забыла о ее присутствии. (Ну, или почти забыла).
Митя ненавязчиво включался в процесс моего восстановления. Его комната в общежитии для преподавателей была местом своеобразного интеллектуально-творческого клуба. Здесь собирались художники разных направлений, поэты, звукорежиссеры, операторы, преподаватели ВУЗов, философы, студенты и даже один психиатр. Я осторожно входила в их круг, а Митя пытался незаметно "постелить мне соломку". Никто на "посиделках" о политике не говорил, не обличал коммунистов, просто слушали музыку, стихи известные и только что написанные, обсуждали новые приемы раскадровки, вникали в тонкости философских теорий, рассуждали о природе Божественного и в тесном пространстве Митиной комнаты ощущали себя жителями мира. Лучшей атмосферы для моего выздоровления сложно было придумать. Представительницы женского пола в этой компании появлялись редко, и я уже через некоторое время поймала себя на кокетливых интонациях при обсуждении теории Фромма и была этому рада.
Постепенно возвращалось ощущение утраченной свободы. Казалось, что жизнь, будто оправдываясь за то, что не дает мне возможности быть рядом с Сережей, предлагает взамен успех, некоторую популярность и череду ярких событий.
На сцене театра оперетты наконец состоялась игра КВН. Перед началом мне сделали профессиональный макияж, прическу с начесом, я стояла в холле у большого зеркала в кримпленовом костюме, в туфлях, которые из-за высоты каблуков больше походили на ходули, и думала, что если Сережа вдруг увидит игру, то вряд ли узнает меня в таком виде. Театр чуть ли не трещал из-за обилия народа, желающего приобщиться к празднику и ощутить вместе со всеми дух дозволенного вольнодумства. Представление показали по областному телевидению, и начальством было принято смелое решение сделать серию подобных передач. Митя счастливый порхал между игроками, уверял, что завтра все они проснутся знаменитыми, и ему верили. Медики с небольшим отрывом одержали победу, Миша тихо торжествовал, а Марик ходил откровенно-счастливый. Объятия, поцелуи, рукопожатия, хохот, звяканья стаканов завершали эту встречу. Расставались ненадолго, впереди предстояла следующая игра, и, стало быть, праздник не кончался.
Через полмесяца, как и планировалось, мы с Мариной слетали на неделю в Литву, с двухдневной остановкой в Москве. Поездка прошла сказочно, как будто нас сопровождал Кот в Сапогах и заранее волшебным способом устраивал успешность любых наших продвижений. Володя, двадцатисемилетний троюродный брат Марины, встретил нас в аэропорту, отвез к себе в маленький домик, в котором жил вместе с мамой в пригороде Вильнюса.
- Вам повезло! Мне новую машину дали, там кабина большая. Я вас в город возить буду, еще ребят на работе попрошу, чтобы по пути и в другие места подбрасывали. Покатаетесь, все увидите!
И мы действительно проехали почти всю Литву на грузовиках и автобусах и увидели уютно-приветливый Вильнюс, старинные улочки городов, множество деревень с костелами и черепичными крышами домов, магазины в Клайпеде, в которых без очереди продавали импортные вещи, и, как мечтали, посмотрели спектакль («Соломенная шляпка») в знаменитом театре маленького городка Паневежеса.
Мы радовались всему, что предлагал новый день: уплетали имбирные и шоколадные пирожные, каких в Сибири никогда не пробовали, пили в гостях домашнее вино из яблок, пели под аккордеон веселого вдовца-соседа его любимую песню про Колю-Николашу, а потом вместе со всеми на литовском про девушку, за которую надо выпить, чтобы у нее не болело сердце.
Путешествуя по Литве, враждебного отношения к себе как к представителям русской нации (перед отъездом нас многие об этом предупреждали) не заметили (ну, может, в магазинах не сразу отвечали на вопросы, и приходилось дольше ждать товар, но это ведь – мелочи!). Провожали нас чуть ли не всей округой, и литовские Володины соседи искренне приглашали в следующий раз приезжать без стеснения в гости уже к ним.
Возвращаясь домой, я смотрела на звездное небо в иллюминаторе и представляла, какой яркой кометой ворвусь в кемеровскую атмосферу в новой шикарной французской шубе, воображала, как случайно мы встретимся с Сережей, и он, потрясенный моим видом, не упадет, конечно, но пошатнется.
Поразительно, но мы действительно встретились случайно. Снежным теплым вечером я возвращалась от Марины и на скамейке увидела двух модных девиц, в одной из которых узнала Лену, мою одноклассницу. Мы обрадовались, наговорили друг другу комплиментов, поделились новостями, решили недолго прогуляться по Весенней. Как экзотическую диковинку, они рассматривали в свете фонарей мою длинную шубу из искусственного меха и экстравагантную шапку с лисьей отделкой, я увлеченно рассказывала о Паневежеском театре и не сразу заметила приближающуюся к нам компанию из трех молодых людей, среди которых был Сережа. Лена узнала в одном из юношей своего знакомого, побежала навстречу и после оживленных переговоров махнула нам рукой, подзывая к себе.
Мы подошли, Сережа стоял чуть впереди и особого внимания на нас, девушек, не обращал, я слегка опустила голову, так, что он с высоты своего роста лица моего, прикрытого мехом шапки, увидеть не мог. Решили прогуляться объединенной компанией. Никто никому не представился, просто гурьбой побрели вдоль улицы. Лена и ее подружка щебетали с незнакомыми мне спутниками Сережи. Он шел справа, смотрел в другую сторону, молчал и по-прежнему меня не узнавал. Почти год назад по этой же улице, но в обратном направлении мы шли в квартиру к Марго! Чтобы понять, как ты действительно относишься к человеку, достаточно неожиданно увидеть его, и первое чувство, которое ты испытаешь или не испытаешь в момент встречи, будет определяющим. О своей влюбленности в Сережу я знала и без этого теста, но потеря самоконтроля, щемление сердца, волна радости, которые я ощутила, сказали о том, что время меня от чувств не излечило нисколько. Постепенно мы вошли в привычный наш прогулочный ритм: его один длинный шаг и несколько моих рядом, и воспоминания о счастливых летних встречах опасно приблизили меня к слезам.
У Драмтеатра Сережа сказал своим спутникам, что ему нужно зайти к другу в соседний дом и стал прощаться. Я подняла голову, наконец посмотрела на его лицо, глаза наши встретились, и безразличие Сережи вдруг сменилось узнаванием, удивлением и промелькнувшей радостью, которую он или не успел, или не захотел скрыть. Сережа опустил взгляд, кивнул мне, слегка замешкался, сказал всем "Пока!" и ушел. С этой встречи в моей душе необъяснимым образом поселилось спокойствие и неожиданная надежда.