Потом был небольшой банкет, на котором Штоколов рассказывал о своих заграничных гастролях. В одном из зарубежных театров за день перед спектаклем Борис Тимофеевич внимательно осмотрел театр и понял, что в нем –специфическая акустика, при которой надо петь по-особому, главное – орать не надо, петь следует чуть тише обычного, но петь волнительно и лирично. Помню, он рассказывал: “В нашей труппе были два прекрасных певца Анджапаридзе и Огнивцев”… Штоколов сделал при этом потрясающую гримасу, изображая Огнивцева. Перед самым спектаклем Борис Тимофеевич поделился своим наблюдением – относительно акустики со своими коллегами. Огнивцев отреагировал так: “Да я, Боря, как рвану во всю свою мощь – и всех зрителей бросит в озноб! Я их потрясу!”. Штоколов продолжал: “Но потрясения на этот раз не случилось. Газеты дали предельно сухие информации, а положительных отзывов и глубоких рецензий не было совсем”.
Вообще Борис Тимофеевич, как личность легендарная, вел себя зачастую настолько вольнолюбиво, что позволял себе то, чего не смог бы себе позволить другой артист. В его душе, как мне представляется, до конца дней жила дерзкая мальчишеская задиристость, веселая озорнинка, бравада и удальство. Так, на одном из выступлений, проходившем в Петербурге, в Большом концертном зале “Октябрьский”, посвященном 300-летию русского флота, Штоколов перед тем, как петь, довольно образно поведал зрителям о том, как он, будучи юнгой, служил на Северном флоте. Затем приветливо улыбнулся, а улыбка у него была поистине лучезарной, процитировал известную матросскую шутку, произнеся перед огромной аудиторией буквально следующее: “Друзья мои! Поздравляю вас с этим прекрасным праздником! Я ведь тоже был когда-то моряком, и у меня тоже была вся задница в ракушках!” И сразу же запел, заглушая мощным басом раскатистый хохот зала. Как вдохновенно и божественно пел он в тот удивительный вечер! Зрители азартно и долго аплодировали, кричали: “Браво!”. И всё бисировали и бисировали… Я стоял за боковой кулисой среди артистов, мы тоже кричали, яростно хлопали и от всей души поддерживали певца…
А теперь обратимся непосредственно к моим кратким, документальным записям.
31 марта 1995, С.-Петербург
Творческий вечер, посвященный 100-летнему юбилею С. Есенина. Петербургские поэты выступали в Царском Селе. На этом вечере я прочел поэму “Есенин и Блок”. Заканчивал концерт Борис Штоколов. Он спел несколько вокальных произведений, в том числе и романс собственного сочинения на стихи Есенина “Пой же, пой! На проклятой гитаре…”. После концерта Борис Тимофеевич сказал мне: “Ваша поэма – поэтична. В ней разлит лиризм, она проникнута одухотворением…”. Так мы познакомились. Местный фотограф снимал нас, но обещанные снимки, естественно, не прислал. Ладно, это не главное. Иное дорого мне, а именно: на этом вечере, посвященном моему земляку Сергею Есенину, судьба предоставила мне счастливый миг знакомства с Борисом Тимофеевичем, нашим великим русским певцом. Выходит, что как бы Есенин познакомил меня со Штоколовым. В любом случае: не будь этого вечера – знакомство бы не состоялось.
7 декабря 1997, С.-Петербург
В новой квартире на Васильевском острове, из окон которой открывается прекрасный вид на Гавань, Борис Тимофеевич рассказывал нам – мне и своему аккомпаниатору Сергею Яковлеву: “Когда мы начинали жить с Надей, то у нас ничего не было. Даже стола. Я пошел на свалку, нашел там рейки, заляпанные цементом, очистил их, обстругал и сам сколотил круглый стол. Надя накрыла его плюшем малинового цвета. И стало уютно в нашем бедном быте. Вот так мы начинали жить… Я благодарен Наде за то, что она всю жизнь свято верила в меня, как в певца. Поддерживала духовно”.
11 декабря 1997, С.-Петербург
Сегодня Борис Тимофеевич делился своими планами: “Я сейчас готовлю книгу, она называется “Тайна бельканто”. В ней будет кассета. Эта книга – букварь по вокалу. Для всех, кто хочет петь. Для фанатиков. Я буду рекомендовать своим ученикам делать из своей глотки то, что сделал я из своей… А Федор Шаляпин этим не занимался – такая уникальная открытая глотка досталась ему от природы. Я хочу создать вокальный класс, где буду обучать молодых певцов открытию и расширению гортани. Они будут петь на противоестественном дыхании, с применением широкого и жесткого пояса, на который будет опираться дыхание и звук, издаваемый певцом. Запоют, как соловьи. Кстати, эти птицы поют именно открытой глоткой, исключительно виртуозно филируя каждое коленце”.
9 марта 1998, С.-Петербург
Вечером около 18 часов Борис Тимофеевич записывался на фирме “Мелодия”, которая находится в здании лютеранской церкви великомученицы Екатерины, расположенной на Васильевском острове (1-я линия). Зал имеет хорошую акустику, но микрофоны фирмы – старые, им уже по 25 лет. Поэтому при прослушивании записей певец их забраковал. Оставил только две, что были записаны с третьим микрофоном АКТ, который Штоколов принес из дома: “Ямщик, не гони лошадей” и “Хризантемы”. Записи спонсирует “Газпром” (Рэм Вяхирев).
Когда шла запись, я видел, как Штоколов переживает, волнуется, уходит всем своим духом в глубины музыки. Порой он закрывал глаза или наоборот – как бы выкатывал их и распахивал. Они сверкали, как ночные кинжальные молнии, а иногда становились приветливыми, наполненными неизъяснимым мерцающим светом. Этот свет являлся из трепетной души певца, наполненной стихийной силой вдохновения. В этот необыкновенный миг он стоял перед микрофонами, как истинный рыцарь русского вокального искусства. Был он статен, высок, порывист и одновременно предельно сдержан в жестах и движениях рук. Помнится, что в этой студии во время затяжной паузы я сказал Штоколову: “Вы поете сегодня прекрасно, с особым воодушевлением, превзошли самого Шаляпина”. На что Борис Тимофеевич с долей грусти ответил: “Не забывай, Гена, Шаляпин – наш гений. Он – недосягаем”. И стал прогуливаться по студии, отдыхая от только что спетой песни “Дивлюсь я на небо”. Об этой песне он говорил: “Вещь страшно тяжелая, я боялся ее петь. А теперь исполняю с огромным наслаждением.
29 мая 1998, С.-Петербург
Ровно в 13 часов я у Бориса Тимофеевича. Дверь (железную) открыла жена Надежда Петровна. Певец еще спал. Потом вышел из боковой комнаты. Обнялись. Борис Тимофеевич басит: “Гена, укладывай кассеты и мои книги. Они лежат на рояле”. Вскоре подъехал Сергей Яковлев. Вышли из квартиры и пошли к машине, ждавшей нас напротив Домика Петра. Едем в “Ленконцерт”, а оттуда – в Тосно. День яркий, солнечный. Борис Тимофеевич наслаждается дарами весенней жизни. На нем длинная джинсовая рубашка навыпуск, светлые стального цвета брюки, легкие белые летние ботинки. Настроение хорошее, потому что наступает лето. Хлынули волны тепла… После концерта Борис Тимофеевич был в отличном настроении. Мы вышли на улицу. Он восторженно воскликнул: “Да! Как все прошло хорошо! Как тепло! Какое солнышко! Пожить бы побольше, попеть! Правда, ребята? Еще бы лет 20 пожить”. В этих словах сквозило какое-то тревожное подсознательное предчувствие. Оно осозналось мною в полной мере только теперь, после того, как певец так неожиданно ушел от нас.
Коротко коснусь выступления Штоколова в нашем городе. Спустя два-три дня после нашего знакомства 31 марта 1995 года в Царском Селе я предложил Борису Тимофеевичу дать концерт в нашем Доме культуры, порадовать своим пением моих земляков. Не так-то просто было уговорить Штоколова, характер-то не из легких, нрав горячий, строптивый. К тому же огромная занятость, ибо шли бесконечные репетиции, записи на компакт-диски, на радио и телевидении, сольные концерты. Нервы напряжены. Только после нескольких бесед с ним, в которых я подробно рассказывал о моем городе, его старинной истории и даже “нажал” на то, что в Касимове дважды побывал Петр I и наследник престола цесаревич Александр, будущий император Александр Второй, в сопровождении поэта В. А. Жуковского. Напомнил певцу и о том, что в этот год Россия отмечает 100-летний юбилей Сергея Есенина, а в конце разговора добавил: “Вы же написали задушевную, мелодичную музыку на стихи Есенина. Было бы замечательно, если бы Вы исполнили эти произведения непосредственно на родине поэта, в данном случае в моем городке. Такой голос, как Ваш, там никогда не звучал. И вряд ли зазвучит когда-либо в нашей касимовской горестной глубинке – маленьком сердце большой России”. Певец грустно улыбнулся, задумался и тихо сказал: “Гена, надо подумать, к тому же предстоит найти “окно” в моей программе, ведь эта поездка займет не менее пяти дней, дорога-то неблизкая…”. Дня через два он сам позвонил и сказал: “Заказывай билеты, едем. Лучше всего закажи на “Красную стрелу”, поезд отходит в полночь. Поедем трое: ты, я и аккомпаниатор Сережа Яковлев. Когда возьмешь билеты, сразу же сообщи мне…”.
21 апреля 1995, С.-Петербург
Около 18 часов позвонил Штоколову. Сообщил ему о том, что Касимов ждет его приезда во второй половине мая. Обговаривали все детали будущей поездки, наши дальнейшие планы и творческие контакты. Он много рассказывал мне о своей системе пения, о великих певцах: Карузо, Шаляпине, Паваротти, Гяурове, Михайлове, братьях Пироговых.
17 мая 1995, С.-Петербург
Звонил Штоколову утром, в 11 часов. Сказал: “Билеты на поезд я купил. Выезжаем 22 мая в Москву на “Красной стреле”, поезд 1, вагон 2 (купе). Отправление в 23 ч. 55 минут. Прибытие в Москву в половине девятого утра”. Штоколов: “Спасибо, Гена. Очень удобный поезд. Дай Бог, доедем!..”. И продолжал: “Я сегодня до 2-х ночи читал вашу книгу “Посветлело”. Многое понравилось. Чистые стихи, духовные, хороший язык, народный. А Надежда Петровна читала ваши детские книжки “Я рос на просторе”, “Деревянные чубарики”. Сказала: как хорошо, что русские поэты пишут для детей. О своем впечатлении она сама лучше расскажет. Книжки пришлись ей по душе…”.
И вот 25 мая 1995 года в Касимовском Доме культуры состоялось первое выступление Штоколова. Он пел русские песни: “Славное море – священный Байкал”, “Глухой неведомой тайгою”, “По диким степям Забайкалья”, “Ах ты степь широкая!”, “Есть на Волге утес”, “Вдоль по Питерской”, “Ямщик, не гони лошадей”, “Эй, ухнем!” и другие. А из романсов – те, что так любит публика: “На заре ты ее не буди”, “Вам не понять моей печали”, “Только раз бывает в жизни встреча”, “Дорогой длинною”, “Очи черные”, “Хризантемы”, “Москва златоглавая”, “Сомнение”, “Пой же, пой! На проклятой гитаре”, “Гори, гори, моя звезда”.
Через день в этом же здании он пел для жителей района. Причем, в конце этого выступления исполнил вместе со зрительным залом “Тонкую рябину”. Это было удивительное зрелище. Люди были очень благодарны певцу не только за прекрасный концерт, но и за сердечное отношение к зрителям. После своего первого выступления на сцене ДК вечером следующего дня Борис Тимофеевич выступил в Касимовской музыкальной школе, где основными зрителями были преподаватели музыки, городская интеллигенция. После концерта директор школы В. И. Ряховский устроил ужин, на котором педагоги смогли напрямую пообщаться с певцом, послушать его размышления о музыке. Кто-то предложил Валерию Шелоумову, педагогу по классу баяна, спеть. Он взял в руки баян и полилась задушевная русская песня “Меж крутых бережков”. Затем были исполнены и другие народные песни. Штоколов поблагодарил нашего певца и сказал, что баритон у него теплый, со своей интонацией, в общем есть над чем работать – голос абсолютно природный, и добавил: “Вы истинный самородок. Работайте над техникой. Можете учиться по моей книжке-самоучителю “Как надо петь”.
Нигде я так не волновался, ведя концерт и читая стихи, как здесь, на знакомых мне сценах Дома культуры и музыкальной школы. В эти дни стояла прекрасная солнечная погода, температура доходила до двадцати пяти градусов. Помню, на прогулке Штоколов сказал: “Гена, в твоем городке так же тепло, как в Италии. Ты же знаешь – я не так давно пел в Милане, где вместе с Надей посетили Белый мавзолей Карузо”. Мягкий и сухой климат средней полосы благотворно влиял на голосовые связки певца, поэтому исполнял он русские песни и популярные романсы с особым воодушевлением, в буквальном смысле потрясая своим искусством людские души.
Спел Штоколов на касимовской сцене и две сложнейшие партии из оперного репертуара: каватину Алеко из одноименной оперы С. Рахманинова “Алеко” и арию Ивана Сусанина из оперы М. Глинки “Жизнь за царя”. Ему вдохновенно аккомпанировал на рояле Сергей Яковлев, выступивший и со своей сольной программой, виртуозно исполнив сложнейшие произведения А. Скрябина, С. Рахманинова и Ф. Шопена. Мои земляки приняли выступления певца превосходно. Народ слушал замечательные классические произведения в исполнении не каких-то там корчащихся на сцене “шептунов”, а выдающегося оперного певца, обладателя уникального чистейшего бельканто, истинно золотого звука.
Сейчас я вспоминаю эти гастроли с обостренной ностальгией, ибо великого певца, к сожалению, уже нет с нами. До сих пор многие люди, те, кто был на концерте, вспоминают эти мгновения жизни, как одни из редких и счастливых.
После летних гастролей успешно прошли осенние выступления в Нижнем Новгороде и Муроме в здании Дворца культуры, названного в честь 1100-летия со дня основания этого города.
В те осенние дни по просьбе работников завода “Цветмет”, тех, кто весной не смог послушать выступление певца, я предложил Борису Тимофеевичу дать один концерт в Касимове. Директор завода А. Н. Драенков, как всегда, проявил отзывчивость – выделил машину “Волга”, на которой мы приехали в Касимов. 24 октября 1995 года состоялся вечерний концерт в Доме культуры.
Пел Борис Тимофеевич на рязанской земле и в следующий раз, правда, спустя четыре года, а именно – 1 декабря 1999 года. Чтобы организовать этот концерт, я специально поехал в Рязань, где вел переговоры с администрацией филармонии о выступлении Штоколова. Надо сказать, эти переговоры были нервными и безрезультатными. Бывшая директриса В. Н. Кириллова сказала: “Я не могу принять Штоколова”. Я спросил: “Странно, почему? Он же великий певец!”. Директриса: “Когда он пел у нас, во время концерта неожиданно погас свет, Штоколов прекратил петь. Его просили продолжать, но он заявил, что, пока не включат электричество, он не издаст ни одного звука, не возьмет ни одной ноты”. Я возразил: “Валентина Николаевна, ни в одном контракте-договоре не отмечено, что певец должен петь в темноте”. Дальнейший разговор был бесполезным, и я прекратил его. Меня задело за живое такое отношение к моему другу – и я сделал всё, чтобы его выступление состоялось. Мы приехали в Рязань, где был дан полнокровный аншлаговый концерт в Большом зале областной филармонии им. С. Есенина. Борису Тимофеевичу устроили настоящую овацию. Он много раз выходил на “бис”. После концерта нас принял у себя, в здании администрации, губернатор области.
С того дня, когда пел Штоколов в Касимове, прошло почти 10 лет. Я задумал летом 2005 года повторить, в обновленной программе, его выступление в нашем городе. Голос певца звучал по-прежнему свежо, а кантилена была пластичной и ровной на всех регистрах. Но случилось непоправимое… Утром шестого января, включив телевизор, я по каналу НТВ вдруг увидел в левом углу экрана лицо Бориса Тимофеевича в траурной рамке. Поначалу не хотелось верить в это неожиданное, страшное и непредсказуемое несчастье. Я почему-то подумал: должно быть, произошла какая-то катастрофа – Штоколов в последние годы панически боялся летать на самолете, ибо все чаще случались в небе аварии во время полетов, как наших, так и зарубежных лайнеров. Но все оказалось не так.
Некоторые СМИ вводили в заблуждение своих слушателей и читателей, сообщая, что “после тяжелой и продолжительной” болезни скончался выдающийся певец. Когда люди слушают или читают такой текст, то думают, что у человека онкологическое заболевание. У Штоколова его не было. Врачи констатировали: элементарное защемление грыжи. Первая операция прошла успешно. Собственно говоря, она была совсем несложной. Через несколько дней пришлось делать вторую операцию, ибо обнаружили у певца обострившийся перитонит. Во время повторной операции сердце Бориса Тимофеевича остановилось.
Ведущие средства массовой информации опубликовали обширные некрологи, а телеканал “Культура” посвятил светлой памяти великого певца свою ночную передачу. На телеэкране миллионы зрителей снова увидели бессмертный образ Штоколова и услышали его чарующий голос. Думаю, что все поклонники выдающегося певца вряд ли смогли в эти минуты сдержать горестные слезы. Плакали, не стесняясь слёз, многие артисты Мариинского театра. Смерть Бориса Тимофеевича стала для них шоком – ведь совсем недавно певец выступал с концертами. Выглядел подтянутым, ежедневно делал зарядку, совершал продолжительные пешие прогулки. Попутно отмечу: однажды пианист Сергей Яковлев пригласил нас на дачу в Токсово. Там, на природе, мы все трое гуляли целыми вечерами, любуясь живописной озерной окрестностью. Борис Тимофеевич любил эти мгновения жизни, рассказывал нам о своих заграничных турне, о том, как легко и вдохновенно пелось ему в Австралии, где мягкий и благотворный климат способствовал более сочному и насыщенному звучанию его голоса.
Когда приближалось его 70-летие – он говорил: “Ведь если вдуматься, очень короткая наша жизнь на этой земле. Семьдесят лет – это вообще ничто. Вот в ветхозаветные времена жили по 700 – 800 лет. Вот это, я понимаю, срок! Но пусть и короткая, но какая прекрасная наша жизнь, если жить в ладу с совестью и в гармонии с окружающей природой! Поэтому хотелось бы жить не в аду, как многие сейчас живут, а в красоте, справедливости и любви. Хотел бы пожелать всем, чтобы у нас вот так повернулась жизнь – к прекрасному и чтобы каждый жил как можно дольше”. Сейчас, после неожиданной кончины певца, эти слова воспринимаются мною как его завещание.
Собственный корреспондент “Труда” Людмила Безрукова в некрологе о Борисе Штоколове писала: “Сегодня Мариинский театр, Петербург и вся Россия прощаются со Штоколовым. Артиста такого масштаба, такого яркого национального колорита в Питере больше нет – нынешняя Мариинская труппа построена по “среднеевропейскому” образцу, где традиционному русскому басу (культура, которая, безусловно, восходит к православному церковному пению) просто не находится места. А жаль – мы в очередной раз демонстрируем, с какой легкостью растрачиваем собственные бесценные традиции”.
До конца жизни Штоколов сохранял блестящую вокальную форму, и у него было много всевозможных проектов и планов в наступавшем 2005 году. Незадолго до Нового года – 23 декабря Борис Тимофеевич выступал в Петербургской консерватории, а потом уехал по творческим делам со своей второй женой Ниной Сергеевной в Москву. Он, видимо, готовился к будущим совместным выступлениям с певцами мирового уровня. В последние годы Штоколов, как мне кажется, стал все обостреннее чувствовать уходящее время. Поэтому интенсивно работал над голосом, гастролировал, проникновенно пел свой особый репертуар, составленный для участников войны и блокадников. Борис Тимофеевич любил их рассказы о пережитом, сам делился своими воспоминаниями о горестных годах военного лихолетья.
Сейчас вспоминаются даже незначительные эпизоды, связанные с тем ушедшим временем. Не забудутся наши разговоры в просторной квартире певца на Петровской набережной, не только о большой, огромной, как океан, музыке в широком смысле этого слова, но и глубокие, полные сердечного сострадания размышления Штоколова о преданно и самозабвенно любимой им России. Вообще он был постоянно поглощен только двумя темами – музыкой и Россией, переживающей сейчас очередную жесточайшую ломку своего бытийного и государственного уклада. Неисчислимое количество раз певец печально повторял: “Если д а ж е м н е сейчас живется в н а п р я г, то каково теперь простому человеку?”.
На днях я перечитывал его книгу “Гори, гори, моя звезда…”, думая о том, что в жизни Штоколова было так много поистине восхитительного, а зачастую и мистического, начиная прежде всего с того, что родился он среди величественной сибирской природы, сам был ее частью, эдаким крупным и глыбистым самородком, одаренный редкой певческой мощью. Совершенно исключительной красоты голос был дарован ему. И он со всей серьезностью отнесся к своему великому дару и постоянным, фанатичным трудом добился высшего совершенства в вокальном пении, заняв достойное место среди певцов мирового экстракласса.
Все в жизни Штоколова складывалось так, чтобы его талант не погиб, а крепко укоренился на родной почве. Совершенно не могу представить себе певца, скажем, в роли эмигранта, а тем более – перебежчика (слово-то какое жестокосердное!) из родной страны в страну чужедальнюю, несмотря на то, что такие горестные трагедии здесь пережили его самые близкие люди: дедушка был расстрелян и заколот штыками белогвардейцев, а отец по доносу в НКВД своим же земляком и подчиненным, занявшим потом его должность, был лишен работы, исключен из партии. Семья, к тому времени состоящая из пяти человек, осталась без средств к существованию. Пришлось срываться из родных мест и уезжать за десятки сотен километров к своим милосердным родственникам, приютившим пострадавшую семью. Правда, со временем Тимофей Ильич был в партии восстановлен. Дух и вера в нем не были сломлены. Он и на войну-то, как пишет в своей книге певец, ушел добровольцем, хотя и не призывался – был освобожден от воинской службы, имел так называемую законную бронь.
Думаю, что Штоколова, должно быть еще в самом раннем, бессознательном детстве осенило провидение, а Бог тайно поцеловал его, потом ласково взял за руку и повел к заветной певческой цели по тернистым кругам прекрасной земной жизни, которую он покинул так, как будто сошел со сцены – тихо, никого не беспокоя. Но от этой “тихости” обостренная боль невосполнимой утраты еще горячей обжигает душу, потому как певец был полон живительных и неувядаемых творческих сил.
И все же наш народный певец не умолк –звук его бархатного баса, записанный на самой современной аппаратуре на лазерные компакт-диски, будет звучать на земле и, как всякое великое творение – радовать и удивлять тех, кто будет жить после нас.
Похоронили певца 11 января 2005 года в Петербурге на Волковом кладбище, где покоится прах многих выдающихся корифеев отечественного искусства, с некоторыми из них он вместе когда-то выступал и дружил не один десяток лет.
Я рад и счастлив оттого, что у меня в этой жизни были и есть отзывчивые и высокоодаренные творческие друзья, написавшие замечательные книги и картины, поставившие фильмы, сыгравшие сложнейшие роли на сцене, прекрасно поющие на театральных подмостках. И среди них – гений чистого бельканто – Борис Тимофеефич Штоколов.