5.
Мы с Андреем беседовали долго – так долго, что даже флегматичный тюремный надзиратель и тот не выдержал и несколько раз заглянул к нам – не случилось ли чего непредвиденного.
Верил ли я Андрею? Скорее да, чем нет. Конечно, теоретически рассуждая, Андрей мог и наврать: журналист, сочинитель, фантазер, да еще, к тому же, подозреваемый в препаскуднейшем преступлении – с такого станется. Но, рассуждал я, именно потому, что он журналист и сочинитель – он мог бы наврать и поскладнее. Гораздо складнее, вот ведь какое дело.
Он, к примеру, мог бы все отрицать, и поди уличи его во лжи, пока Рита отсутствует.
Он мог бы также оклеветать Риту – навязалась, дескать, сама до такой степени, что невозможно ее было от себя отогнать…
Он мог сочинить героическую историю о том, как их преследовали люди Красавчика и как он спас Риту, а заодно и себя от бандитской расправы.
Он мог соврать что-нибудь и еще – но он сказал то, что сказал. Поэтому-то я ему больше верил, чем не верил.
- Ну, хорошо, - подытожил я, и набрал номер телефона Бати. – Алло. Слушай, Батя, а не обращался ли к тебе на днях редактор газеты «Сплошная сенсация» с просьбой о том, чтобы ты защитил одного его журналиста от людей Красавчика?
- Ко мне – нет, - сказал Батя. – А вот к моему заму Венгерскому – обращался. Кажется, был какой-то инцидент в «Трех свиньях». Да-да… Какой-то журналист повздорил с Красавчиком из-за некой девицы, и сломал тому челюсть. Красавчик и компания искали этого журналиста, но Венгерский их урезонил… А что?
- А то, что все сходится, - сказал я. – Это тот самый журналист, и та самая девица…
- Совратитель и совращенная? – удивился Батя. – Гляди, как оно складно получается! Просто-таки романтическая история любви! Если бы не разница в возрасте между любовниками…
- Да и ляд с ней, с разницей, - сказал я. – Батя, его нужно отпустить.
- Думаешь? – после молчания спросил Батя.
- Почти уверен, - сказал я.
- А дело, естественно, прекратить? – спросил Батя. – Так следует понимать движение твоей милосердной души?
- Да.
- А Медуза?
- Перетопчется.
- А уголовный кодекс?
- Жизнь – штука сложная и многогранная. Ее всю целиком в уголовный кодекс не втиснешь. А судьбу всем этим девчонке сломать можно – и очень даже запросто.
- Философствуешь? – спросил Батя. – А отвечать, конечно, мне…
- Отобьемся, - сказал я. – Впервой, что ли?
- А если с девчонкой что-нибудь случилось? – спросил Батя.
- Не думаю, - сказал я. – Даже уверен: ничего с ней не случилось. То есть, конечно же, случилось, но – жива она и здорова. И не позднее, чем завтра я предоставлю тебе о том доказательства.
- Охо-хо, - сказал Батя. – Ладно. Заканчивай там – и ко мне на доклад. Со всеми, так сказать, частностями и нюансами.
- Я тебя отпускаю, - сказал я Андрею. – Дело мы постараемся прекратить.
- Я это уже понял, - дрогнувшим голосом сказал Андрей. – Спасибо вам.
- Пошел ты со своими благодарностями, сам знаешь, куда.. Я тебя отпускаю не ради тебя самого, а ради нее. Ради Риты.
- Я понимаю…
- Ну-ну, - сказал я. – Я хочу тебя спросить… Я хочу спросить – как у вас будет дальше… ну, между тобой и Ритой?
- Я обязательно должен отвечать на этот вопрос?
- Нет, - сказал я.
- Тогда – я не стану на него отвечать, - сказал Андрей.
- Ну, а встретиться-то с ней ты намерен?
- Я не знаю, где она, - сказал Андрей, и добавил. - Правда же, не знаю…
- Я думаю, - сказал я, - что она отыщет тебя сама. Как только ты отсюда выйдешь, так сразу же и отыщет.
- Если бы, - ответил Андрей.
- Что ж… Распишись вот здесь. И здесь тоже… Командир! – кликнул я надзирателя. – Я его отпускаю. С разрешения Бати.
- Понятное дело, - равнодушно сказал надзиратель, и обратился к Андрею. - Пойдем, горемычный, в камеру за твоими вещичками. И – на свободу с чистой совестью.
- Спасибо.
- Все, иди, - сказал я.
***
- Стало быть, прекращаем дело? – спросил у меня Батя.
- Надо бы.
- Медуза заест, - тоскливо взглянул он. – Да и всякие проверяющие тоже могут… Да и Моня к тому же…
- Отобьемся, - повторно заверил я Батю. – Идут они все…
- В особенности Моня, - подытожил Батя. – Что хоть у них там было, в том вагончике, если не разврат?
- Жизнь была. Любовь между двумя одинокими людьми. А, скорее всего, односторонняя любовь.
- Она его любила, а он ее – нет, - сказал мудрый Батя. – Понятное дело…
- Дите, наверно, у нее будет, - сказал я.
- Моей дочери тоже семнадцать лет. Эх, жизнь-житуха… Ты думаешь, у них что-нибудь сладится?
- Думаю, что нет, - ответил я. – Напуганный он какой-то после всего. И – равнодушный. А, может, он был такой всегда – кто знает? Плюс огласка. Плюс – все-таки – разница в возрасте. Плюс – у него уже имеется семья. Хоть и стерва, судя по всему, его жена, а все же… Жизнь – как-никак не романтический вагончик…
- Маршрутом «Прокопьевск-Зурбаган», - вставил Батя. – Да… А с девчонкой-то, я думаю, тебе все равно надо увидеться. Хотя бы для того, чтобы убедиться – жива ли?
***
Как мы с Батей и предполагали, ничего у Риты и Андрея в смысле их дальнейшей совместной жизни не вышло.
Риту я увидел вечером того же дня – у вагончика. Зачем я туда явился? Мне казалось, что она, Рита, непременно побывать там еще хоть один раз. Я не верил, что Рита и Андрей придут туда вместе, а вот то, что туда придет одна Рита –знал почти наверняка.
Откуда я о том знал? Ну, тут все просто. Я был сыщиком, и я искал Риту. Найти человека проще всего тогда, когда ты нарисуешь для себя его психологический портрет. Я нарисовал для себя психологический портрет Риты, и из этого следовало, что рано или поздно она непременно придет к вагончику. Еще хотя бы один раз. И, стало быть, незачем мне шастать по белу свету в поисках этой девочки...
Там я ее и увидел – вечером того же дня, как отпустил Андрея. Хрупкая девчонка с густыми, пепельного цвета волосами клоком сена стирала с борта вагончика надпись «Прокопьевск-Зурбаган». Это и была Рита, это не мог быть никто иной, кроме Риты…
Увидев меня, Рита замерла, какое-то время смотрела на меня испуганно, затем взяла свежий клок сена и продолжила свою работу. Работы ей оставалось немного – стереть последние пять букв: «…баган».
- Я его сегодня отпустил, - сказал я. – Андрея…
- Я знаю, - не сразу ответила Рита. – Наверно, теперь вы хотите арестовать меня?
- Нет, - сказал я.
- Тогда зачем же вы сюда пришли? – спросила Рита.
- Чтобы увидеть вас, - сказал я.
- Зачем?
- Ну, чтобы убедиться, что вы живы, и никуда не пропали, - сказал я. – Впрочем, если честно, я и без того знал, что вы живы, и никуда не делись. Хотя и не знаю, где пропадали все это время.
- Так, в одном месте, - не сразу ответила Рита. - Даже — в нескольких местах. Села на самый дальний автобус, и поехала. А затем — обратно...
- Я так и подумал...
Мы помолчали, а затем Рита спросила:
- Откуда же вы знали, что я буду именно здесь?
- Знал вот… Это не так и сложно – знать… да. Скажите, а зачем вы стираете эти слова?
Рита ничего не ответила, закончила свою работу, вытерла руки. Какое-то время молча смотрела на меня, затем подошла и присела со мной рядом на штабель гнилых и напрочь заросших травой шпал.
- Я хочу спросить, - сказала она. – Если, конечно, можно…
- Можно, - сказал я.
- Я хотела спросить… он вам все рассказал… там, в тюрьме?
- Почти.
- И вы теперь все-все о нас знаете?
Я ничего не ответил, да, видимо, Рита и не ждала от меня никакого ответа.
- Зачем же он это сделал? – спросила она больше у самой себя, чем у меня. – Зачем он все рассказал?
- Он боялся остаться в тюрьме, - сказал я. – Там ведь очень плохо. Он очень хотел выйти на свободу.
- Да, - сказала Рита, - да… Он такой слабохарактерный…
- Вы считаете, что он вас предал? – спросил я.
Рита пожала плечами, помолчала, а затем спросила:
- Скажите, а откуда о нас… обо всем этом вам… то есть милиции… стало известно?
- В общем – случайно, - сказал я. – Один тип вас случайно увидел, и донес.
- Зачем же он это сделал?
- Надеялся заработать.
- Заработать? – устало удивилась Рита. – Но как же… как же на этом… как же на этом можно заработать?
- Можно. На всем можно заработать… В особенности – на предательстве и доносительстве. Предательство и доносительство – выгодный товар в этом мире.
- И что же – он заработал?
- Нет.
- Почему?
- Зачем вам знать, - сказал я.
- А я знаю… Это вы не дали ему заработать. Ведь правда же?
- Это неважно, - сказал я.
- Это вы не дали ему заработать, - с каким-то непонятным для меня упрямством повторила Рита. – И он, этот… который… он предал нас бесплатно. Но для чего же он предал бесплатно? Я не понимаю…
- Просто – он учуял, что между вами любовь. Между вами и Андреем.
- Вы считаете, что между нами была любовь? – взглянула на меня Рита.
- Наверно, - не сразу ответил я. – Я так думаю… Андрей был одинок, и вы – тоже. Одиночество – это плохо и страшно. От одиночества можно защититься любовью. Только любовью, и ничем больше.
- Может быть, - сказала Рита. – Но все-таки – зачем же он нас предал… тот, который бесплатно? Я не понимаю…
- Люди ненавидят любовь, и стараются ее уничтожить… стереть. Всю свою жизнь люди, по сути, ничем более и не занимаются, как только тем, что уничтожают любовь.
- Почему? – спросила Рита.
- На этот вопрос не существует ответа, - сказал я. – Просто – люди ненавидят любовь.
- Когда есть вопрос, но не существует ответа, это называется философией, - сказала Рита.
- Может быть, - согласился я.
- Скажите, а как зовут того, кто нас… ну, предал? – спросила Рита.
- Зачем вам его имя? – взглянул я на неё.
- Я не знаю, - ответила Рита. – Просто мне нужно знать его имя. Для целостности картины…
- Их много – тех, которые предают, - не сразу ответил я.
- Вот как, - без удивления вздохнула Рита.
- Да, - сказал я. – Мыка, Медуза, Яков Ефимович, Моня, Вася Нечитайло, Валька Астролябия… Много…
- Имена-то какие…
- Какие люди, такие и имена.
- Вы очень похожи на него… на Андрея, - вдруг сказала она. – Чем-то очень похожи…
- Скажите, - спросил я, - а вы, как я понял, с ним уже виделись… после всего?
- Да, - ответила Рита.
- И – что же? – осторожно спросил я.
- Ничего, - сказала Рита.
- То есть? - все так же осторожно выговорил я.
- Вы знаете, что означает слово Зурбаган? – спросила Рита.
- Знаю, - сказал я.
- Это он рассказал вам… там… о Зурбагане?
- Да.
- Мы ехали с ним в Зурбаган, - сказала Рита. – Я – приехала, а он – отстал по дороге. Навсегда. И теперь я одна – в Зурбагане. Только и всего.
- Может, вам надо чем-то помочь? – спросил я после молчания, пристально глядя на эту рано и внезапно повзрослевшую девочку.
Мне вдруг показалось, что между нею и мной запросто могли бы возникнуть некие отношения. Не такие, разумеется, как между нею и Андреем, а – какие-то другие. Как, предположим, между двумя цветками, которые произрастают на одном и том же лугу. И эти отношения закрыли бы зияющую где-то в глубине меня смутную и тоскливую прореху, которую я постоянно в себе ощущал, и из-за которой мне жилось на свете неприкаянно и худо. Но вместе с тем я отчетливо понимал, что никогда никаких отношений между мной и этой девочкой быть не может из-за тысячи самых разнообразных, больших и малых, и всяких причин. И, стало быть, мне только и оставалось, что повторить свой вопрос:
- Вам надо чем-нибудь помочь?
- Нет, - просто сказала она. – Я пойду… можно?
- Разумеется, - сказал я. – Всего вам доброго.
- Вам – тоже, - сказала Рита. – И все-таки вы чем-то так на него похожи…
- Если оно и впрямь так, - сказал я, - то для меня это очень огорчительно. Потому что – ваш Андрей мне не понравился. Вот не понравился – и все тут. А вы мне – нравитесь.
Рита ничего не сказала, вздохнула и медленно пошла в сторону вокзала. Отойдя метров на тридцать, остановилась, обернулась и помахала мне рукой. У меня вдруг ни с того, ни с сего защипало в глазах…
***
…Вновь об этой истории мне напомнил Мыка. Он угодил в психиатрическую лечебницу. Он очень поправился, даже помолодел, у него просветленный и осмысленный взгляд. Меня Мыка признал и заявил, что как только его выпустят из лечебницы, он тут же сядет на поезд и уедет в город Зурбаган. «Начальник, - спросил меня Мыка, - ты знаешь, где находится город Зурбаган?» «Знаю», - ответил я.
Мы с Андреем беседовали долго – так долго, что даже флегматичный тюремный надзиратель и тот не выдержал и несколько раз заглянул к нам – не случилось ли чего непредвиденного.
Верил ли я Андрею? Скорее да, чем нет. Конечно, теоретически рассуждая, Андрей мог и наврать: журналист, сочинитель, фантазер, да еще, к тому же, подозреваемый в препаскуднейшем преступлении – с такого станется. Но, рассуждал я, именно потому, что он журналист и сочинитель – он мог бы наврать и поскладнее. Гораздо складнее, вот ведь какое дело.
Он, к примеру, мог бы все отрицать, и поди уличи его во лжи, пока Рита отсутствует.
Он мог бы также оклеветать Риту – навязалась, дескать, сама до такой степени, что невозможно ее было от себя отогнать…
Он мог сочинить героическую историю о том, как их преследовали люди Красавчика и как он спас Риту, а заодно и себя от бандитской расправы.
Он мог соврать что-нибудь и еще – но он сказал то, что сказал. Поэтому-то я ему больше верил, чем не верил.
- Ну, хорошо, - подытожил я, и набрал номер телефона Бати. – Алло. Слушай, Батя, а не обращался ли к тебе на днях редактор газеты «Сплошная сенсация» с просьбой о том, чтобы ты защитил одного его журналиста от людей Красавчика?
- Ко мне – нет, - сказал Батя. – А вот к моему заму Венгерскому – обращался. Кажется, был какой-то инцидент в «Трех свиньях». Да-да… Какой-то журналист повздорил с Красавчиком из-за некой девицы, и сломал тому челюсть. Красавчик и компания искали этого журналиста, но Венгерский их урезонил… А что?
- А то, что все сходится, - сказал я. – Это тот самый журналист, и та самая девица…
- Совратитель и совращенная? – удивился Батя. – Гляди, как оно складно получается! Просто-таки романтическая история любви! Если бы не разница в возрасте между любовниками…
- Да и ляд с ней, с разницей, - сказал я. – Батя, его нужно отпустить.
- Думаешь? – после молчания спросил Батя.
- Почти уверен, - сказал я.
- А дело, естественно, прекратить? – спросил Батя. – Так следует понимать движение твоей милосердной души?
- Да.
- А Медуза?
- Перетопчется.
- А уголовный кодекс?
- Жизнь – штука сложная и многогранная. Ее всю целиком в уголовный кодекс не втиснешь. А судьбу всем этим девчонке сломать можно – и очень даже запросто.
- Философствуешь? – спросил Батя. – А отвечать, конечно, мне…
- Отобьемся, - сказал я. – Впервой, что ли?
- А если с девчонкой что-нибудь случилось? – спросил Батя.
- Не думаю, - сказал я. – Даже уверен: ничего с ней не случилось. То есть, конечно же, случилось, но – жива она и здорова. И не позднее, чем завтра я предоставлю тебе о том доказательства.
- Охо-хо, - сказал Батя. – Ладно. Заканчивай там – и ко мне на доклад. Со всеми, так сказать, частностями и нюансами.
- Я тебя отпускаю, - сказал я Андрею. – Дело мы постараемся прекратить.
- Я это уже понял, - дрогнувшим голосом сказал Андрей. – Спасибо вам.
- Пошел ты со своими благодарностями, сам знаешь, куда.. Я тебя отпускаю не ради тебя самого, а ради нее. Ради Риты.
- Я понимаю…
- Ну-ну, - сказал я. – Я хочу тебя спросить… Я хочу спросить – как у вас будет дальше… ну, между тобой и Ритой?
- Я обязательно должен отвечать на этот вопрос?
- Нет, - сказал я.
- Тогда – я не стану на него отвечать, - сказал Андрей.
- Ну, а встретиться-то с ней ты намерен?
- Я не знаю, где она, - сказал Андрей, и добавил. - Правда же, не знаю…
- Я думаю, - сказал я, - что она отыщет тебя сама. Как только ты отсюда выйдешь, так сразу же и отыщет.
- Если бы, - ответил Андрей.
- Что ж… Распишись вот здесь. И здесь тоже… Командир! – кликнул я надзирателя. – Я его отпускаю. С разрешения Бати.
- Понятное дело, - равнодушно сказал надзиратель, и обратился к Андрею. - Пойдем, горемычный, в камеру за твоими вещичками. И – на свободу с чистой совестью.
- Спасибо.
- Все, иди, - сказал я.
***
- Стало быть, прекращаем дело? – спросил у меня Батя.
- Надо бы.
- Медуза заест, - тоскливо взглянул он. – Да и всякие проверяющие тоже могут… Да и Моня к тому же…
- Отобьемся, - повторно заверил я Батю. – Идут они все…
- В особенности Моня, - подытожил Батя. – Что хоть у них там было, в том вагончике, если не разврат?
- Жизнь была. Любовь между двумя одинокими людьми. А, скорее всего, односторонняя любовь.
- Она его любила, а он ее – нет, - сказал мудрый Батя. – Понятное дело…
- Дите, наверно, у нее будет, - сказал я.
- Моей дочери тоже семнадцать лет. Эх, жизнь-житуха… Ты думаешь, у них что-нибудь сладится?
- Думаю, что нет, - ответил я. – Напуганный он какой-то после всего. И – равнодушный. А, может, он был такой всегда – кто знает? Плюс огласка. Плюс – все-таки – разница в возрасте. Плюс – у него уже имеется семья. Хоть и стерва, судя по всему, его жена, а все же… Жизнь – как-никак не романтический вагончик…
- Маршрутом «Прокопьевск-Зурбаган», - вставил Батя. – Да… А с девчонкой-то, я думаю, тебе все равно надо увидеться. Хотя бы для того, чтобы убедиться – жива ли?
***
Как мы с Батей и предполагали, ничего у Риты и Андрея в смысле их дальнейшей совместной жизни не вышло.
Риту я увидел вечером того же дня – у вагончика. Зачем я туда явился? Мне казалось, что она, Рита, непременно побывать там еще хоть один раз. Я не верил, что Рита и Андрей придут туда вместе, а вот то, что туда придет одна Рита –знал почти наверняка.
Откуда я о том знал? Ну, тут все просто. Я был сыщиком, и я искал Риту. Найти человека проще всего тогда, когда ты нарисуешь для себя его психологический портрет. Я нарисовал для себя психологический портрет Риты, и из этого следовало, что рано или поздно она непременно придет к вагончику. Еще хотя бы один раз. И, стало быть, незачем мне шастать по белу свету в поисках этой девочки...
Там я ее и увидел – вечером того же дня, как отпустил Андрея. Хрупкая девчонка с густыми, пепельного цвета волосами клоком сена стирала с борта вагончика надпись «Прокопьевск-Зурбаган». Это и была Рита, это не мог быть никто иной, кроме Риты…
Увидев меня, Рита замерла, какое-то время смотрела на меня испуганно, затем взяла свежий клок сена и продолжила свою работу. Работы ей оставалось немного – стереть последние пять букв: «…баган».
- Я его сегодня отпустил, - сказал я. – Андрея…
- Я знаю, - не сразу ответила Рита. – Наверно, теперь вы хотите арестовать меня?
- Нет, - сказал я.
- Тогда зачем же вы сюда пришли? – спросила Рита.
- Чтобы увидеть вас, - сказал я.
- Зачем?
- Ну, чтобы убедиться, что вы живы, и никуда не пропали, - сказал я. – Впрочем, если честно, я и без того знал, что вы живы, и никуда не делись. Хотя и не знаю, где пропадали все это время.
- Так, в одном месте, - не сразу ответила Рита. - Даже — в нескольких местах. Села на самый дальний автобус, и поехала. А затем — обратно...
- Я так и подумал...
Мы помолчали, а затем Рита спросила:
- Откуда же вы знали, что я буду именно здесь?
- Знал вот… Это не так и сложно – знать… да. Скажите, а зачем вы стираете эти слова?
Рита ничего не ответила, закончила свою работу, вытерла руки. Какое-то время молча смотрела на меня, затем подошла и присела со мной рядом на штабель гнилых и напрочь заросших травой шпал.
- Я хочу спросить, - сказала она. – Если, конечно, можно…
- Можно, - сказал я.
- Я хотела спросить… он вам все рассказал… там, в тюрьме?
- Почти.
- И вы теперь все-все о нас знаете?
Я ничего не ответил, да, видимо, Рита и не ждала от меня никакого ответа.
- Зачем же он это сделал? – спросила она больше у самой себя, чем у меня. – Зачем он все рассказал?
- Он боялся остаться в тюрьме, - сказал я. – Там ведь очень плохо. Он очень хотел выйти на свободу.
- Да, - сказала Рита, - да… Он такой слабохарактерный…
- Вы считаете, что он вас предал? – спросил я.
Рита пожала плечами, помолчала, а затем спросила:
- Скажите, а откуда о нас… обо всем этом вам… то есть милиции… стало известно?
- В общем – случайно, - сказал я. – Один тип вас случайно увидел, и донес.
- Зачем же он это сделал?
- Надеялся заработать.
- Заработать? – устало удивилась Рита. – Но как же… как же на этом… как же на этом можно заработать?
- Можно. На всем можно заработать… В особенности – на предательстве и доносительстве. Предательство и доносительство – выгодный товар в этом мире.
- И что же – он заработал?
- Нет.
- Почему?
- Зачем вам знать, - сказал я.
- А я знаю… Это вы не дали ему заработать. Ведь правда же?
- Это неважно, - сказал я.
- Это вы не дали ему заработать, - с каким-то непонятным для меня упрямством повторила Рита. – И он, этот… который… он предал нас бесплатно. Но для чего же он предал бесплатно? Я не понимаю…
- Просто – он учуял, что между вами любовь. Между вами и Андреем.
- Вы считаете, что между нами была любовь? – взглянула на меня Рита.
- Наверно, - не сразу ответил я. – Я так думаю… Андрей был одинок, и вы – тоже. Одиночество – это плохо и страшно. От одиночества можно защититься любовью. Только любовью, и ничем больше.
- Может быть, - сказала Рита. – Но все-таки – зачем же он нас предал… тот, который бесплатно? Я не понимаю…
- Люди ненавидят любовь, и стараются ее уничтожить… стереть. Всю свою жизнь люди, по сути, ничем более и не занимаются, как только тем, что уничтожают любовь.
- Почему? – спросила Рита.
- На этот вопрос не существует ответа, - сказал я. – Просто – люди ненавидят любовь.
- Когда есть вопрос, но не существует ответа, это называется философией, - сказала Рита.
- Может быть, - согласился я.
- Скажите, а как зовут того, кто нас… ну, предал? – спросила Рита.
- Зачем вам его имя? – взглянул я на неё.
- Я не знаю, - ответила Рита. – Просто мне нужно знать его имя. Для целостности картины…
- Их много – тех, которые предают, - не сразу ответил я.
- Вот как, - без удивления вздохнула Рита.
- Да, - сказал я. – Мыка, Медуза, Яков Ефимович, Моня, Вася Нечитайло, Валька Астролябия… Много…
- Имена-то какие…
- Какие люди, такие и имена.
- Вы очень похожи на него… на Андрея, - вдруг сказала она. – Чем-то очень похожи…
- Скажите, - спросил я, - а вы, как я понял, с ним уже виделись… после всего?
- Да, - ответила Рита.
- И – что же? – осторожно спросил я.
- Ничего, - сказала Рита.
- То есть? - все так же осторожно выговорил я.
- Вы знаете, что означает слово Зурбаган? – спросила Рита.
- Знаю, - сказал я.
- Это он рассказал вам… там… о Зурбагане?
- Да.
- Мы ехали с ним в Зурбаган, - сказала Рита. – Я – приехала, а он – отстал по дороге. Навсегда. И теперь я одна – в Зурбагане. Только и всего.
- Может, вам надо чем-то помочь? – спросил я после молчания, пристально глядя на эту рано и внезапно повзрослевшую девочку.
Мне вдруг показалось, что между нею и мной запросто могли бы возникнуть некие отношения. Не такие, разумеется, как между нею и Андреем, а – какие-то другие. Как, предположим, между двумя цветками, которые произрастают на одном и том же лугу. И эти отношения закрыли бы зияющую где-то в глубине меня смутную и тоскливую прореху, которую я постоянно в себе ощущал, и из-за которой мне жилось на свете неприкаянно и худо. Но вместе с тем я отчетливо понимал, что никогда никаких отношений между мной и этой девочкой быть не может из-за тысячи самых разнообразных, больших и малых, и всяких причин. И, стало быть, мне только и оставалось, что повторить свой вопрос:
- Вам надо чем-нибудь помочь?
- Нет, - просто сказала она. – Я пойду… можно?
- Разумеется, - сказал я. – Всего вам доброго.
- Вам – тоже, - сказала Рита. – И все-таки вы чем-то так на него похожи…
- Если оно и впрямь так, - сказал я, - то для меня это очень огорчительно. Потому что – ваш Андрей мне не понравился. Вот не понравился – и все тут. А вы мне – нравитесь.
Рита ничего не сказала, вздохнула и медленно пошла в сторону вокзала. Отойдя метров на тридцать, остановилась, обернулась и помахала мне рукой. У меня вдруг ни с того, ни с сего защипало в глазах…
***
…Вновь об этой истории мне напомнил Мыка. Он угодил в психиатрическую лечебницу. Он очень поправился, даже помолодел, у него просветленный и осмысленный взгляд. Меня Мыка признал и заявил, что как только его выпустят из лечебницы, он тут же сядет на поезд и уедет в город Зурбаган. «Начальник, - спросил меня Мыка, - ты знаешь, где находится город Зурбаган?» «Знаю», - ответил я.
Назад |