Наталья колесова. Понедельник – день тяжелый. Повесть. ч.8

Я достала из кармана мобильник и некоторое время тупо рассматривала экран, жизнерадостно горевший весенними цветами: установила обои в противовес мрачному ноябрю. И кому я сейчас собираюсь звонить? Машке? Зачем – узнать все грязные подробности? И так все понятно. Стасу? И что я хочу от него услышать: все вранье, ничего не было, она сама на меня вешалась... Посоветоваться с мамой, как с пожившей многоопытной женщиной? Но как-то не принято у нас в семье говорить о личном. Да и знаю я, что услышу, вот прямо как вживую слышу мамин голос: ты, наверное, сама себя так повела, что Станислав решил загулять; может, ничего и не было вовсе, все болтовня позавидовавшей тебе подружки, ни к чему тебе такие ненадежные друзья; а вообще, мужчину нужно уметь контролировать и постоянно работать над отношениями... Может, не совсем так, но вывод неизменно один и тот же: во всем виновата сама...
Внезапно обнаружила, что мой палец завис над номером Черкасова. Этот-то мне сейчас к чему?! Освежающе поругаться по работе? Потребовать, чтобы он держал ответ за весь предательский мужской пол? Или элементарно пожаловаться на незадающуюся жизнь? Наверное, это и было основной темой нашей поне-
дельничной ночной беседы...
Да ни к чему сейчас никакие разговоры!
Я наконец скинула куртку и вернулась на
кухню.
Все-таки мамины гены сильны: в моменты неприятностей, нервотрепки, душевных бурь она точно так же принимается мыть, чистить, скоблить, а то и ремонт затевает. В психологии этому существует объяснение: когда мы не в силах повлиять на происходящее, то пытаемся очистить и улучшить свой маленький мирок, а через это уже получаем чувство успокоения и контроля (скорее всего, ложного) над собственной жизнью...
Так я и контролировала свой мир аж до двух ночи: перемыла всю посуду, шкафчики-столы-кафель, разгребла забытые завалы продуктов, набрала полный пакет мусора (Стаса бы туда головою!). Потирая натруженную спину и распухшие от воды руки, со стоном облегчения упала на кровать. Полежала немного, взяла мобильник и, отослав пару слов, отключилась.
Уснула я, как ни странно, моментально.

ВОСКРЕСЕНЬЕ
Утро началось хотя бы не в семь, как в рабочие дни, а в девять: столько раз сосчитанная плитка может и подождать. Я даже не сразу сообразила, отчего чувствую себя такой заторможенной и вялой. Еще и плечи со спиной ноют. Да, ночью же была внезапная генеральная уборка кухни! А до того девичья вечеринка, в конце которой...
Я даже зажмурилась, вспомнив, что было в конце.
...Выбор я свой, похоже, сделала. И даже не вчера. Наверное, все то время, что мы начали отдаляться со Стасом, а может, и гораздо раньше; каждый раз, когда я извинялась, подлизывалась, смирялась, звонила-писала-просила, где-то внутри – так глубоко, что и сама не чувствовала, не подозревала, – во мне вызревало решение. Просто требовался какой-то толчок, событие, которое вытолкнет его на поверхность. Вот вчера и...
Будем пытаться решать проблемы по мере их поступления. Сегодня главная задача – плитку пересчитать. Никогда бы не подумала, что буду страшно рада работе в выходной! А то так бы и страдала целый день в пустой квартире, не зная, как жить дальше. Еще и рискнула бы разобраться, кто прав, кто виноват, а то и вовсе устроить очную ставку... У-у-у, нет, вот это – ни за что! Ненавижу ссоры, скандалы, выяснение отношений... Болею от этого. К тому же, как правило, все без толку.
Так, надо строго контролировать свои мысли: во-первых, сегодня воскресенье, мой законный выходной, нечего его себе портить (и так уже ревизией плиточки испортили). Во-вторых, сегодня у меня рабочий день, а работа, как известно, сама себя не сделает. В-третьих... Ну, что-нибудь еще потом придумаю. Где там кефирчик и творожок? Пощажу нынче желудок и нервы, обойдусь без привычной дозы термоядерного кофе.
* * *
Через несколько часов я жутко об этом жалела.
Лежала без сил на полу в холле второго этажа недостроя и безнадежно смотрела на такую же безрадостную картину в стеклянной стене: сплошные, как вата, серые тучи, а непрерывно барабанящие в эту самую стену дождевые капли словно предлагали раздолбать здесь все на фиг, чтобы не мучиться.
Я была полностью с дождем согласна. Ну, стояло себе здание столько лет, никого не трогая, тихо разрушалось; нет, обязательно надо было выкупить его у разорившегося застройщика! А теперь через то страдает все наше архитектурное бюро, а конкретно сегодня еще и я!
Легендарная плитка оказалась именно «плиточкой» – мелкой мозаичной, кой только дурак такой дизайн придумал!
Я с трудом разделалась с третьим этажом, досконально пересчитав плитку на несколько раз, и малодушно вывела средний итог. Хоть бы шпаргалку дали, у кого сколько получалось раньше. А то вдруг выделюсь больше чем на десять штук, еще заставят пересчитывать... Ну уж нет, больше никаких жребиев тянуть не буду! Пойдут как миленькие остальные мучиться!
Шаги поднимавшегося по лестнице человека гулко разнеслись по пустому зданию: от лифта, естественно, была одна только шахта. Строители сегодня не работают – вот нормальные же люди! – так что это идет Василий Васильевич, сторож, дежурящий на площадке. С утра открыл мне двери, дыхнув щедро свежачком, строго велел зря свет не жечь, выше третьего этажа не подниматься, плиточку себе на ремонт в квартиру не выколупывать... И вообще пригласил в вагончик заглядывать, ежели устану или проголодаюсь, у него всё (подмигнул) есть.
Крикнула, глядя в потолок:
– Василь Василич, рано идешь, мне тут работы реально до самой ночи!
– Судя по тому, как ты работаешь, хватит еще и до следующих выходных!
Я резко села на расстеленных на полу строительных мешках:
– Ты?!
* * *
Черкасов.
Явился не запылился!
Оглядывает фронт (с временно объявленным мной перемирием) работ, небрежно покачивая пакетом с чем-то съедобным свежеразогретым на отставленной руке.
Заключил наконец:
– Так и думал, что у тебя еще и конь не валялся!
– Лучше бы здесь какой-нибудь жеребец и валялся, – проворчала я, – а не я. Что, контролировать меня пришел?
– Покормить.
– А?
Черкасов подошел и непринужденно уселся на мешки передо мной, скрестив ноги. Одет он был, кстати, сегодня вполне демократично: джинсы, теплая красно-сине-клетчатая рубаха под расстегнутой курткой.
– «А»! Обедать, говорю, пора.
От запахов у меня просто желудок свело, не до расспросов, зачем да почему.
Я нетерпеливо вытерла руки о пыльные джинсы и простерла их к заветному пакету:
– Золотой ты наш человек! Дай, дай скорее, а то загнусь прямо на твоих глазах!
– Вот и что бы ты без меня делала?
Впрочем, и сам Черкасов уплетал будь здоров – реакция из серии «не жалко, но убывает же»! Салат, жареное мясо, картошка и – боже, наш ведущий просто святой! – огромный стакан кофе. И заварное со сливочным кремом. Все то, что в нынешние печальные времена категорически запрещено: это же канцерогены, холестерины, жиры, углеводы! Все как я люблю.
Сложив опустошенные коробки и пластиковые приборы обратно в пакет, я сыто потягивала через трубочку кофе и наблюдала, как Черкасов слоняется вдоль стен. Объем работ изучает.
Доложила с бодростью, которой совсем не чувствовала:
– Третий этаж отработан! Осталась половина этого и вестибюль.
– А как ты считаешь?
Я продемонстрировала – как. Тыча пальчиком:
– Раз, два, три...
Черкасов смотрел скептически.
– А прикинуть по размеру, сколько плитки помещается в квадратный метр, и просчитать по плану помещения?
Я разозлилась:
– Думаешь, самый умный, да? А все остальные до тебя были дебилы дебилами? Погляди, какая здесь геометрия!
Черкасов огляделся снова и вынужденно признал: сложная.
– Ну ладно, давай показывай, где остановилась. Ты идешь с того конца, я с этого.
Не веря своему счастью, я осторожно уточнила:
– Артем, ты собираешься мне помочь?
– Ну а что делать? Не то будешь торчать тут до завтрашнего утра, а мне еще на следующий кофе разоряться...
– Не-не, ни в коем случае! Я ж тогда тебе такой пир закачу! – щедро пообещала я.
– Я тебя за язык не тянул!
* * *
Покончили мы с расчетами только поздним вечером. Даже Василич, которому сегодня явно не хватало компании, несколько раз наведывался: то ли проверить, не ушли ли мы, ему не сказавшись, то ли узнать, чем вообще тут, помимо работы, занимаемся. Щедро попытался «плеснуть маленько» и нам, но Черкасов отказался – за рулем, а я – чтобы реабилитироваться в глазах ведущего: не такая уж я и пьяница. Отчаявшийся сторож проворчал, что надоело ему над нами надзирать, велел, как будем уходить, постучать в вагончик и отдать ключи от входных дверей.
Мы сидели на полу уже вестибюля и при ярком освещении времянки-переноски подбивали итоги вместе со сброшенными на почту Алексеем Алексеевичем складскими данными. Сверившись с предыдущими отчетами, добытыми предусмотрительным Черкасовым, единодушно решили, что наша «циферка» самая верная из всех! Или, по крайней мере, максимально приближенная к правде.
Я с облегчением рухнула на расстеленные мешки – все равно всю одежду стирать! – и подвигала руками-ногами, словно изображая «снежного ангела» в сугробе. Простонала:
– Господи, неужели наконец-то все?!
– Я не Господи, дочь моя, но подтверждаю: все!
Черкасов аккуратно сложил в файлик наши листочки с записями, расчеты, замеры и метражи, предварительно нащелкав их на мобильник. Вставать тоже не спешил – и сам ухайдакался. Сидел и смотрел на двойные темные двери выхода, из-за которых к нам неутомимо прорывалась осень. Повернув голову, я поглядела тоже: в стекле отражался вестибюль и наши неясные силуэты. Словно призрачные. Призраки людей в призрачном здании – пока оно не достроено, не обжито, будто и не существует вовсе.
Чтобы удостовериться, точно ли мы все существуем, я крикнула:
– Э-эй!
В ответ – слабое эхо.
Артем аж вздрогнул:
– Ты чего?
– Э-ге-ге-ей!
Здание отозвалось неясным, но звучным гулом огромного пустого пространства, как будто и оно радовалось, что теперь не одиноко, что история и жизнь его наконец продлятся.
– Смотри, сейчас Василь Васильевич примчится! – предупредил Артем. – Еще и со своей заветной бутылочкой: решит, его наконец-то позвали!
Я засмеялась:
– Да и пусть! Сейчас я готова хлобыстнуть даже самогонку! Это ж какую работищу мы с тобой провернули!
Черкасов неожиданно улегся на живот, уставившись мне в лицо:
– Что, довольна? Давненько я тебя такой радостной не видел – с института, наверно. – Подумал и добавил: – И то на первых курсах.
– А на последних я взяла и резко погрустнела? – продолжила я беззаботно.
Артем скривился:
– Да нет, с этим своим связалась, как его... Ищенко.
Я от неожиданности забарахталась и впрямь как в глубоком снегу, но все-таки перевернулась на живот – нос к носу с Артемом.
– С чего ты вдруг сейчас о нем вспомнил?
– Думаешь, никто не догадывался, что ты вместо него курсовики делала? Что мы, идиоты, твой стиль не узна́ем?
Я открыла рот.
– Ну-у... строго говоря, мы все-таки вместе их делали. Просто Вите... Он лучше умел защищать проекты и...
– И приписывал себе все твои заслуги! – беспощадно закончил Черкасов. – Его диплом –
тоже ты?
– Ну... да.
Артем громко вздохнул-выдохнул.
– Потому и в магистратуру не попала? Ты что, не понимала, что тебя просто-напросто используют?
Поняла, хоть и с опозданием. Я, конечно, дура, но не настолько! Подозрения возникали и раньше, но на мои редкие робкие вопросы Витька расширял глаза и укорял, что я его ужасно обижаю, что у пары все должно быть неделимо, ведь это вклад в наше общее будущее. А потом целовал так, что любые лишние мысли мигом вылетали из головы... В общем, все по классике: «Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!»
Из-за его диплома я запорола свой собственный, пришлось – с большим трудом – переносить дипломирование на осень, какая уж там магистратура, а через год я попросту махнула на все рукой: не очень-то мне она и нужна, и так проживу!
А мой «неделимый» тем временем поступил в Москве и через полгода там женился. На «коренной».
Но я даже не подозревала, что кто-то кроме моих близких подруг знает о происходящем! Конечно, не я одна в институте делала чужие курсовые и дипломные проекты, но, наверное, единственная делала это бесплатно...
Ну как бесплатно? В благодарность за любовь.
Дурацкий характер (или все-таки воспитание, которое не получается изжить?): я по-прежнему считаю, что близкие люди, родные, друзья, любимые должны помогать, заботиться друг о друге. Еще и окружающих поддерживать. Но чаще всего получается, что так считаю только я, а остальные просто принимают все как должное, совершенно не отвечая взаимностью. Или выдавая его точно отмеренными, поощрительными порциями за хорошее (нужное!) поведение. Частенько я ощущаю себя маленькой беспомощной девочкой, выпрашивающей похвалу и любовь – сначала у мамы, потом у друзей и учителей, потом у возлюбленных и сослуживцев...
Но все это – мои ошибки и проблемы, моя жизнь! Можно еще потрындеть на эту тему с близкими подругами, но уж никак не с давним однокашником, а теперь коллегой и начальником!
Я села и сердито уставилась на Черкасова.
Но не успела и рта открыть, как коллега и начальник тоже уселся, скрестив ноги, и выступил первым:
– Да знаю я, что ты мне сейчас скажешь! Что это не мои проблемы и вообще дела давно минувших дней...
Я проворчала, оглядываясь в поисках своей сумки:
– Вот и хорошо, что сам все знаешь, не придется слова, нервы и время тратить...
– ...и ошибаешься, – неожиданно закончил Черкасов.
На втором этаже, что ли, забыла?
– В чем ошибаюсь? Придется все-таки тратить?
– Думаю, как раз из-за того Ищенко у тебя до сих пор проблемы!
Ничего себе заявленьице! Собиравшаяся встать, я от неожиданности осела на пятки, уставившись на своего оппонента. Следовало показательно удивиться: какие такие проблемы? Все у меня распрекрасно, не выдумывай! Но от растерянности я только спросила:
– С чего ты это взял?
* * *
Мы ехали домой. Молча. Каждый уставился в свое стекло: Черкасов – в лобовое, я, максимально отвернувшись от него всем телом, – в боковое. Рассеянно глядела на размытые дождем огни фонарей, витрин и окон. Переживала. Нет, я уже практически успокоилась – прооралась там, в вестибюле темного недостроенного центра, поддерживающего мои вопли одобрительным эхом. Со стороны улицы, наверное, та еще была картинка: стою я, широко разевая рот и размахивая руками, как ветряная мельница, а передо мной сидит Черкасов и внимает.
Выдохлась я очень не скоро – то есть по моим меркам не скоро, ведь обычно меня хватает всего на пару-тройку возмущенных реплик. Выдохлась, охрипла и только собралась развернуться и гордо раствориться в дождливой ночи, как Черкасов поднялся и, отряхивая джинсы, спокойно заметил:
– А вот со мной ругаться и спорить ты почему-то никогда не боишься, с чего бы это, как думаешь?.. Да вон твоя сумка, под моей курткой спряталась! Поехали домой.
И, распахнув дверь, выжидающе поглядел на меня. Пренебрежительно фыркнув, я прошествовала мимо него на улицу. Эффектный уход оказался испорчен: я тут же поскользнулась на нанесенной на крыльцо грязи, Черкасову еще и пришлось ловить меня под локоть.
Конечно, я собиралась уехать без него, но до автобусной остановки шлепать было далеко, а такси все как один отказывались ехать поздним вечером на строительную окраину города. Так что я просто безрезультатно металась вдоль забора в ожидании попутки, пока Черкасов закрывал навесной замок на цепях и достукивался до сторожа.
Вышел, мельком глянул на меня:
– Замерзла уже? Садись быстрей в машину.
Я с тоской глянула налево-направо на пустую и темную дорогу и сердито плюхнулась на переднее сиденье. Хорошо, Черкасов сразу включил обогрев, меня и впрямь колотило уже больше от холода, чем от злости.
Возмущение и уязвленное самолюбие – как посмел, психолог доморощенный, лезть в мою жизнь, еще и диагнозы ставить?! – до сих пор вздымались во мне, но все уменьшавшимися волнами.
* * *
...Ты была похожа на световой фонтан, сказал Артем. Идеи кидала просто влет – и какие! Да из тебя, натурально, искры сыпались! А потом этот твой м-му... мужик взял тебя и выключил.
Сравнение с фонтаном – идей и света – от нашего совершенно неромантичного ведущего настолько ошарашило, что я лишь моргала в ожидании продолжения. Артем, видимо с непривычки вести такие беседы, и сам смущался: у него опять начали краснеть уши.
– Мама как-то сказала: твоя судьба зависит от человека, который идет с тобой по жизни рядом. Я тогда только фыркнул: это все ваши стариковские заморочки, наше-то поколение умное, сильное, независимое, если вдруг кто тебе существование реально портит-усложняет – развернешься да уйдешь, какая там еще судьба?! А вот, глядя на тебя, поверил...
* * *
...Почему все кому не лень тычут меня носом в мои ошибки, продолжала негодовать я. Молча. Можно подумать, никто в жизни не ошибается, не тупит, не проигрывает!
Всем-то я нехороша!
Мама в детстве-юности постоянно ставила в пример кого-то с лучшими оценками, лучшим поведением, лучшими достижениями, а теперь размахивает рекламными плакатами отличной карьеры и сложившейся семейной жизни дочерей своих знакомых.
Ищенко твердил, что я слишком уж теряюсь от внимания, въедливых вопросов и критики, потому обязательно провалю защиту даже самых классных своих проектов, лучше он все возьмет на себя... Тогда я воспринимала это как свидетельство любви, мужской заботы и защиты, хотя где-то в глубине шевелилась мысль: а почему для начала не дать мне попробовать, а не предрекать сразу позорный провал?
Не тогда ли, в самом деле, появилось чувство бесконечной неуверенности в своих силах, ведь все окружающие гораздо сильнее, умнее и успешнее меня?
Ну, про Стаса уже много чего сказано...
* * *
...Слушай, Самохина, я тут понял: был не прав. Реально дурак. Думал, попадешь опять в архитектуру, оглянешься, очухаешься, воспрянешь. А если еще и подпинывать тебя в нужном направлении – вообще взлетишь. Хреновый я пока руководитель. Забываю, что каждому нужно свое: кому кнут, кому пряник... Самохина, давай разбираться, что нужно конкретно тебе. Говори, сделаем.
И смотрит на меня с честным ожиданием.
Пламенея ушами.
Тут, обалдевшая, я наконец открываю рот и говорю ему...
Вернее, ору.
* * *
– Спасибо, – буркнула я, безуспешно пытаясь скоренько выпутаться из ремня безопасности. – Что подвез. С плиткой помог.
И за непрошеный сеанс психоанализа, да.
– Самохина.
– Ну что еще?!
Смотрит безмятежным взглядом – словно не на него только что рявкнули. И не орали почти час назад.
– Как там твоего нынешнего зовут?
– Что? Зачем тебе?.. Ну, допустим, Стас, Станислав. Чего ухмыляешься?
– И имя у него противное.
– С чего это? – вскинулась я.
Со мной покончил – за моего парня взялся? Пусть и почти бывшего...
– Мы в общаге так тараканов звали. «Стасиками».
– Почему?
Пожал плечами:
– Не знаю, так повелось почему-то. Может, у кого-то самого первого был очень противный знакомый с таким именем...
Внезапно представился Стас с длинными тараканьими усами, и я почти улыбнулась. Успокоилась, даже отстегнуться получилось без проблем.
– Он не прусак, а козел! – объявила я, вы-лезая из машины. – Я ему так вчера и сказала.
Вернее, сегодня ночью. Написала: «Ты козел!!!» – и заблокировала контакт. Специально сегодня поглядела: с десяток звонков и целые простыни сообщений, которые у меня пока духа не хватает прочесть. Не привыкшие мы к такому общению, да. Но зато от души.
– Вот это правильно! – одобрил Черкасов, вылезая вслед за мной. – А ведь я тебе то же самое говорил!
– Ты? Когда это?
Что-то не припомню, чтобы мы обсуждали мою личную жизнь!
– Как когда? – удивился ведущий. – Да в понедельник же ночью! Ты мне там нарассказывала... У-у-у, Самохина, похоже, ты и впрямь ничего не помнишь!
– Да, кстати! – Я протянула руку: – Дай-ка мне свой телефон, хочу уже послушать, что там было на самом деле!
Черкасов ухмыльнулся:
– Что, внезапно расхрабрилась?
– Давай, давай!
– И что мне за это будет?
– А чего хочешь? – по инерции препиралась я, уже не стремясь по-быстрому удрать домой.
Ну, раз так странно сложились мои выходные, почему не покончить еще с одним тревожащим вопросом?
Артем поглядел на окна подъезда:
– До квартиры тебя проводить.
– С чего это? – насторожилась я.
Вроде бы ничего криминального в этом предложении нет, но фиг знает, какой именно подтекст в него вкладывает данный конкретный мужчина! Мужчина ухмыльнулся, явно считав мой подтекст.
– Не боись, Самохина, не напрашиваюсь ни на чай, ни на кофе! Ты же после обмена любезностями с этим... надеюсь, бывшим... еще не виделась? Ключ от твоей квартиры у него есть?
– Нет... – Теперь уже я тревожно уставилась на свои темные окна. – Думаешь, он может меня там поджидать? Да ну, Стас не такой!
Он слишком ленив даже для того, чтобы доехать до вкусного ужина и уютной постельки со ждущей его девушкой. А уж часами торчать у закрытой двери...
Черкасов скептически хмыкнул:
– Такой, не такой! Не он же поставил в ваших отношениях точку, тут самый смирный мужик дозреет до разборок!
– Ну... тогда лучше и правда проводи на всякий случай, – смилостивилась я.
– Вот спасибо за разрешение! – Еще и покло-нился, широко распахивая передо мной подъездную дверь.
Мне бы задуматься о настрое бывшего (вдруг и впрямь не ограничится гневными сообщениями, а нагрянет с визитом!), но в лифте я опять начала требовать от Артема мобильник с таинственными записями: лопну же от любопытства и беспокойства, что я там еще ему сдала, пока была в неадеквате! Черкасов отнекивался, пришлось шарить по его карманам; хозяин искомого гаджета дергался, отпихивался, вереща испуганным фальцетом: «Спасите-помогите, меня домогается неизвестная женщина!» – и угрожал нажать кнопку «SOS».
Вот такую занимательную картину и увидела моя соседка Леночка в разъехавшихся дверях на нашем этаже.
– Же-еня, приве-ет! – пропела она, окидывая Черкасова любопытным взглядом.
– Добрый вечер, – сказал тот, выходя на площадку.
– Тогда уж но-очи, – томным голосом протянула соседка, уже совершенно не торопясь никуда ехать.
Артем посмотрел на таращившегося снизу пекинеса:
– Ты Пакет?
– Ваф-ф, – неуверенно подтвердил тот.
– Симпатичный, – оценил Черкасов.
И это единственное его достоинство... Я бодрой рысью обежала площадку, заглянула в нишу мусоропровода, осмотрела темные марши лестницы, ведущие вверх и вниз. Фу-ух!
– Нету? – спросил Черкасов.
– Не-а.
– Вы едете или остаетесь? – поинтересовалась Леночка у Черкасова, поддергивая поводок.
– Еду.
И мне как-то резко представилось, что они останутся в лифте вдвоем (Пакет не в счет). А потом, может, еще и гулять пойдут. Со всеми отягчающими последствиями.
– Остаемся! – выпалила я.
Черкасов поглядел на меня, вскинув брови, но подтвердил:
– Уже не еду!
Леночка наконец-то вошла в лифт, который удерживала нажатой кнопкой, и подмигнула мне из его глубины:
– Этот гора-аздо лучше!
И укатила.
Зараза!
– Вы только что прослушали мнение опытного эксперта! – победно прокомментировал Черкасов.
И уставился на меня в ожидании. Чувствуя себя идиоткой, я огляделась по сторонам в поисках темы для разговора. Тема пряталась.
– Может, все-таки чаю? – предложил Артем. Помедлив, добавил осторожно: – Или даже кофе?
Я насупилась – именно потому, что мне захотелось рассмеяться. Или даже залихватски согласиться – на чай, на кофе, на... все.
Отрезала:
– На ночь вредно!
– В общем-то да. – Артем потер двумя пальцами переносицу – привычка с тех времен, когда на носу у него красовались очки. – А, так мы же еще не договорили!
Я напряглась. Уж лучше б отпустила его с Леночкой!
– Если ты опять про мои комплексы и моих неудачных мужиков...
– Почему это неудачных? – удивился Черкасов. – Очень даже удачных. Вернее, удачливых: повезло же им встретить такую, как ты!
Сомнительный комплимент – или издевка? Опять сейчас начнет про судьбу толковать? Но вместо этого Черкасов сказал:
– С понедельника берешь следующий проект.
Из меня словно выпустили весь воздух. Я прислонилась к холодной стене. Сразу вспомнилась мимолетная мысль уйти из «Ориона». А что, квест «на выходных расстаться с парнем» практически выполнен, в начале недели еще уволиться с работы, и новая жизнь – прямо с понедельника – точно, обеспечена!
– Артем, ну говорила же, я правда не справлюсь... Ты же видел, как я...
– Почему это не справишься? Справишься. Я тебе помогу.
Я от неожиданности чуть не выпалила детский вопрос: «Честно-пречестно?!» Обычно ведущий прикрепляет меня в пару то к одному, то к другому архитектору проекта, будто... пятое колесо к телеге. Ну, будто чернорабочую. И потом попросту не обращает внимания, решая и контролируя дальнейшее не со мной и не меня.
Похоже, Артем прочел все на моей физиономии, потому что заявил: мол, он полагал, мне будет слишком неудобно работать с бывшим сокурсником в роли начальника.
Я глядела на него с легкой оторопью.
– А-а-а, так ты все это время пытался быть тактичным?!
Стоило бы припомнить Черкасову все проявления его «тактичности», но в этом случае мы проторчим на лестничной площадке как раз до полуночи.
Черкасов хмыкнул – почти смущенно:
– Что, сильно достаю? Это ж я любя...
– Ага, кого люблю, того и бью!
– Просто я знаю твой потенциал и... – вновь почесал нос, – ну, это я уже говорил, ни к чему повторяться. В общем, с завтрашнего дня работаем вместе. Нет, ты работаешь, а я на подхвате. Что так смотришь? Ругаться и возражать мне ты умеешь, это мы уже выяснили, так что сработаемся.
Я продолжала безмолвно таращиться на него. Мне так редко предлагают какую-нибудь помощь и поддержку, что и не знаешь, как реагировать! А представить Черкасова «на подхвате» уж точно выше моих сил. Ситуация немыслимая, волнующая и... притягивающая. Впрочем, сам ведущий, похоже, ничего особенного в ней не видел, обронил: «Ну все, до завтра» – и направился к лифту.
Да, понедельник вновь обещает быть тяжелым...
Но интересным.
Я очнулась:
– Угу, пока. – Зашарила в сумке в поисках ключей.
А уже нажавший кнопку лифта Черкасов вдруг сказал:
– А, да! – и пошел обратно так целеустремленно, что я даже машинально огляделась, соображая, что он вдруг забыл.
Оказывается, меня.
– И-и-и... что это такое сейчас было? – еле вымолвила я, когда наконец-то смогла нормально дышать.
Соображала, правда, все равно не очень, поскольку сама намертво вцепилась в отвороты черкасовской куртки.
– Давно собирался...
– ...да все как-то подзабывал? – вопросила я скептически.
Хотя подобные интонации удаются с трудом, когда тебя прижимают к твоей родной двери, губы горят от долгого поцелуя, а Артемовы глаза так близко. Представилось вдруг, как ведущий архитектор вместо традиционного «Самохина, сделай», «Самохина, а где», «Самохина, просчитай» – вдруг вспоминает: «А, Самохина, меня поцелуй!»
И я неизбежно захихикала.
– Буду считать, что это ты так радуешься, а не надо мной потешаешься! – сурово заявил Артем.
– Я совме... щаю!
– Самохина, если ты сейчас же не прекратишь хихикать, буду целовать, пока не перестанешь!
Нашел чем напугать! Но едва Черкасов приступил к исполнению угрозы, я поспешно прикрыла свой рот ладонью и сказала в эту ладонь:
– Слова!
– М-м-м?
– Мне нужны слова!
– Какие слова?
– Желательно русские. Хотя инглиш элементэри тоже сойдет. С какой стати, почему, не знаю... – Но тут же сама догадалась: – А-а-а! Я сказала, что разбежалась со своим парнем, и ты решил: зеленый свет?
– Какой свет? – Похоже, и Черкасов сейчас не слишком-то соображал.
– Этот свет! – свирепо сказала я. – Говори давай!
– Уф-ф! – Артем наконец отлип от меня и прислонился к стене рядом. – Прямо как на допросе! Ты еще мне лампу в глаза направь! И ногти маникюрными щипчиками вырви!
– Какой ты затейник, однако. Ласку еще надо заслужить!
Черкасов заржал – так громко, что я испуганно закрыла рот уже ему: сейчас все соседи сбегутся, они у нас активные; удивительно, что еще не вылезли выяснять, кто тут в подъезде болтает ранней ночью.
Артем убрал и сжал мою ладонь, сказал с досадой:
– И чего зря болтать, и так ведь все ясно!
– Мне – нет!
Черкасов длинно вздохнул и уставился в потолок:
– Так ты же с самого начала без умолку про своего... трындела: Стас туда, Стас сюда, Стас сказал... Куда там втиснешься? Хорошо, в понедельник напилась и проболталась, как у вас все... «распрекрасно».
– Артем, – спросила я со сладким замиранием сердца (ну кому такое не понравится?), – ты, может, в меня еще в институте влюбился?
Но полнейший неромантик Черкасов глядел озадаченно.
– Что-то не припоминаю такого... От твоих проектов реально тащился, да. Может, что и намечалось, но тут к тебе Ищенко приклеился... Вертихвостка ты! – сердито резюмировал он. – Бросай ты этого своего... таракана, а? Хочешь, я еще раз ту свою «рекламную речевку» зачитаю?
– Лучше поцелуй!
И Черкасов с готовностью поцеловал. Раз. И еще раз. И еще...
«Как подростки, прячущиеся по подъездам», – туманно подумалось мне. А про рубашку я ему так и не сказала... И есть ли та запись на самом деле, не выяснила...
А потом стало совершенно все равно. Даже если бы сейчас явились Лена со Стасом вместе, я бы только обрадовалась: ведь всем и все сразу бы стало ясно.
Кажется, я все-таки знаю, о чем попросила джинна...