Я забеспокоился при мысли о том, что совсем недалеко от этого места находится наш табор, а там один Володя. Бросив рыбалку, я напрямик зашагал к нашему лагерю скорым шагом.
Выйдя на открытое место, я вдруг увидел метрах в пятидесяти от себя двух волков. Они, разумеется, задолго до приближения к ним услышали мои шаги, но не захотели скрыться. Мало того, они не собирались уйти с моего пути.
Два больших серых волка спокойно и нагло смотрели на меня, вывалив языки из пасти. Раздражённый мыслями о дезертире, я решил их проучить. Снял ружьё с плеча, но не успел его поднять. Волки поняли мои намерения и в два прыжка скрылись в чаще. Тем не менее я выстрелил и, конечно, промазал.
Мои опасения усилились, и, ускорив шаг, я продолжил путь к табору. Совсем близко от него я услышал ружейные выстрелы и, скинув рюкзак, бегом преодолел оставшийся путь.
Успел я как раз вовремя: сухая трава горела, подбираясь к палатке. Своей походной курткой я принялся тушить пламя. Вскоре подоспел Володя, и мы вдвоём быстро справились с пожаром.
Оказалось, что Володя к нашему возвращению решил приготовить добрый обед, и, пока он чистил картошку и теребил рябчиков, наши лошади далеко отошли от лагеря. Володя подкинул в костёр побольше сухих дров и ушёл за лошадьми, чтобы подогнать их поближе.
Ветер сбил пламя от костра на высохшую траву, которая разгорелась под сильной тягой и подожгла упавшее дерево, на которое Володя положил наши седла и уздечки, а также приставил пистонку Дмитрича.
Перед нашим походом я настоял, чтобы Анатолий Дмитриевич вместо своего ружья взял карабин, как наиболее скорострельное и надёжное оружие.
Пистонка сильно нагрелась и дала два выстрела, которые заставили нас всех броситься в лагерь. Из тайги, как медведь, вывалил Дмитрич.
Слушая наш рассказ, он держал свою пистонку в руках. Она очень пострадала: обгорело ложе, почернел металл. Положив ружьё на упавшее дерево, Дмитрич надавил на стволы. Они погнулись.
«Вот и отслужила моя старая пистонка. И спасибо ей за то, что, погибая сама, она спасла всё наше имущество», – так и сказал наш проводник.
Володя тут же заверил Дмитрича, что готов уплатить сумму, которую тот назначит за испорченное оружие. Но Дмитрич ответил, что плату он не примет, потому что ружьё давно своё отслужило и с лихвой оправдало свою стоимость.
«А ты, парень, впредь будь осмотрительней в наших делах. Помни, иной случай судьбу решает», – заключил Дмитрич.
Сёдла и уздечки мы быстро починили, я сходил за своим рюкзаком. Пойманного хариуса мы тут же засолили и с большим аппетитом сели есть суп из рябчиков. Дмитрич ничего добыть не сумел, даже следов нигде не видел.
5. На наблюдениях
В начале августа наш отряд закончил рекогносцировку пунктов триангуляции и вернулся на базу в Улюколь. Я дал в экспедицию телеграмму, где просил дальнейших указаний о продолжении работы.
В ответной телеграмме сообщалось, что наша бригада будет усилена помощником на наблюдениях, который выезжает к нам и привезёт с собой инструмент, необходимый для работы.
Так как состав бригады увеличился, я принял решение часть продуктового запаса увести и оставить примерно посреди нашего маршрута с тем расчётом, что им мы воспользуемся на обратном пути от Енисея.
Погрузив с собой мешок картофеля, килограмм пять разной крупы, мешок сухарей и соль, мы с Дмитричем на трёх лошадях уехали в тайгу.
В конце второго дня пути мы выбрали место в стороне от магистральной тропы, на берегу одной из речек. Вырубив корыто в большой колоде, уложили туда наши продукты. Чтобы сохранить их от грызунов и дождя, сняли с ближайших деревьев кору и хорошо укрыли наш склад.
Возвращаясь, тщетно пытались обнаружить следы дикой козы, изюбря или сохатого, зато успешно порыбачили на небольших таёжных речушках. В посёлок вернулись спустя пять дней после отъезда.
Не помощник, а помощница ожидала нас в Улюколе. Зоя Морозова была студенткой последнего курса Новосибирского института инженеров геодезии и картографии. Прибыла она в экспедицию на производственную практику, откуда была направлена в нашу бригаду.
Зоя привезла инструмент для наблюдений ОТ-0,2. Прибор с хорошей точностью и отличной оптикой, прочный и удобный для транспортировки вьючным транспортом. Мне было поручено опробовать этот инструмент в полевых условиях и написать отзыв о его достоинствах и недостатках. Выполнив юстировку, я вместе с помощницей сделал несколько пробных наблюдений и остался вполне удовлетворён его работой.
Что касается Зои, то я был немного озадачен появлением девушки в нашем отряде, но в дальнейшем сомнения мои полностью рассеялись. Зоя оказалась грамотной, общительной, инициативной, выносливой и неприхотливой, а также надёжным товарищем, на которого можно положиться. Она не стала обузой для нашего отряда. Напротив, во всех делах оказывала посильную помощь и, сколько могла, старалась улучшить наш незатейливый полевой быт.
После составления подробного маршрута наш отряд был полностью готов к началу работы. Не теряя времени, мы отправились в тайгу на наблюдения.
В первый день прошли восемнадцать километров, пропустив первый триангуляционный пункт, необходимый для привязки нашей сети. Не торопясь, отработали на втором. Здесь же и заночевали.
Я составил маршрут таким образом, что самые отдалённые от магистральной тропы пункты мы должны отработать, двигаясь в сторону Енисея. Рассуждал я примерно так: лошади рано или поздно ослабнут, погода осенью так или иначе испортится, и пусть это случится, когда мы станем двигаться в обратном направлении. В случае чрезвычайной ситуации проще будет отправить кого-нибудь за помощью в Улюколь.
Поднявшись на второй день похода с первыми лучами солнца, мы взяли очень высокий темп, которого придерживались всё время, пока позволяла погода.
Я не разрешал специально останавливаться на охоту или рыбалку, дорожил каждой минутой светлого времени суток. Мы работали в буквальном смысле от зари до зари. Несмотря на это, наша помощница на наблюдениях, как только появлялась возможность, охотилась на рябчиков. Зоя быстро освоила двуствольное ружьё и ей чрезвычайно везло. Благодаря Зоиному азарту мы часто имели дополнительный приварок.
Погода способствовала высокой производительности нашего отряда, но наступившая осень внесла свои коррективы в работу. Ночами было уже холодно, иногда случались заморозки, трава становилась с каждым днём менее сочной и питательной, поэтому лошади начали худеть и всё больше уставать.
Одна из четырёх лошадей заболела. Мы сняли с неё весь груз и оставили отдыхать на поляне, а сами ушли к очередному наблюдательному пункту. Вернувшись на третий день, мы нашли её издохшей.
Впрочем, транспортных трудностей мы не испытывали, потому что запас продуктов заканчивался и груза было немного.
6. Голодовка
Наступил октябрь. Листва выстелила красно-жёлтым ковром землю. Ушла из речек рыба. Тайга стала скучной. По небу плыли суровые тучи, выбрасывая иногда на землю то дождь, то снег. Низкая облачность стала причиной первой задержки на одном из наблюдательных пунктов.
Продукты закончились ещё сутки назад, мы ели рябчиков, сваренных на костре без соли. Поднявшийся ветер сделал невозможной охоту: вся птица попряталась. В итоге мы имели двух рябчиков на четверых, и было ясно, что из-за плохой погоды нам придётся задержаться на этом знаке. Я решил, что проводник должен ехать к нашему продуктовому складу, до которого осталось двенадцать километров. Учитывая, что лошадь Дмитрича ослаблена постоянной работой и недостаточным питанием, проводник должен был переночевать у склада и рано утром выехать к нам с продуктами, не съезжая с тропы для охоты, чтобы не разъехаться с нами. Если получится отработать на пункте до возвращения Дмитрича, то мы сразу двинемся к нему навстречу.
Проводник уехал, а мы остались ожидать рабочую погоду. Я всё время находился у прибора, ожидая хорошую видимость. Наблюдательный пункт был построен на одном из останцев и очень удобен для выполнения наблюдений.
Наконец, разогнав все тучи, утих и ветер. В конце дня установилась тихая ясная погода. Мы с Зоей отнаблюдали зенитные расстояния, затем сделали привязку азимутных пунктов, в завершение измерили горизонтальные углы.
Проверив вычисления в журнале и убедившись в качестве выполненных наблюдений, мы закончили работу и вполне удовлетворённые спустились к нашему табору.
Уже приближались сумерки, поэтому решили остаться здесь до утра. Выпив бульон, оставшийся от сваренных ранее рябчиков, легли на заслуженный отдых, предвкушая сытный обед из варёного и запечённого картофеля с сухарями, который нас ожидает завтра.
Ранним утром наш отряд двинулся на восток. Настроение было приподнятое, казалось, что все трудности уже позади. Впереди осталось всего четыре пункта и около пятидесяти километров пути.
Мы весело болтали и шутили, пока не услышали ржание лошади Дмитрича. Наши лошади ей ответили и прибавили шаг.
Я радостно приветствовал Дмитрича, но он был не весел, сразу сообщив нам, что склад наш ограблен. Сухари, картофель, крупу и соль забрали неизвестные люди. Они приплыли по речке на лёгкой лодке, скорее всего, заготавливая рыбу впрок. Склад наш они обнаружили по деревьям со срезанной с них корой, которой мы накрыли наши продукты.
Грабители аккуратно закрыли наш склад, оставив нам полведра картофеля и столько же сухарей. Их расчёт оказался верным: продуктов вполне хватило бы, чтобы, не голодая, выйти из тайги до ближайшего населённого пункта. Но нас связывала работа...
Пройдя с полкилометра до ближайшего ручья, мы сварили рябчиков, заботливо добытых Дмитричем, и запекли в углях картофель.
Во время обеда держали производственный совет, рассуждая, как в создавшейся ситуации следует поступить правильно.
Можно было, конечно, бросить работу и вернуться в посёлок за продуктами, но значительная потеря времени ставила под вопрос успешное завершение всего полевого сезона. Ведь эффективно работать в условиях зимнего времени оптические приборы не могли, что доказал опыт позапрошлого года.
Не имело смысла отправлять Дмитрича специально за продовольствием в Улюколь, так как лошади были слишком ослаблены и такой длительный поход займёт много времени.
Рассуждая таким образом, пришли к выводу, что будет лучше, если мы продолжим работу всей бригадой. Дмитрич теперь должен заниматься постоянно охотой, и, если нам повезёт, то, добыв какого-нибудь зверя, мы решим вопрос питания окончательно.
Мы установили довольно жёсткие нормы расхода оставшихся продуктов и незамедлительно двинулись в путь.
Дмитрич всё время был занят поиском следов какого-нибудь зверя. Однажды он обнаружил схрон медведя, где лежал убитый сохатёнок. Мясо взять было невозможно, так как оно уже изрядно протухло, и Дмитрич устроил засаду на хищника. Он просидел всю ночь на дереве, но медведь не пришёл. В другой раз наш проводник увидел следы изюбря и пытался его преследовать, но лошадь была слишком слаба для этого. Почуяв погоню, изюбрь легко ушёл от охотника.
Тем не менее по пять-семь рябчиков наш проводник добывал каждый день, когда позволяла обстановка, ему помогала Зоя.
Спустя шесть дней продукты полностью закончились, несмотря на экономию. Теперь наш рацион состоял только из диетического мяса рябчиков. Зоя шутила, что многие гурманы могли бы нам позавидовать, так как рябчики считаются деликатесом у ценителей здоровой и полезной пищи.
Погода уже не давала полноценно работать. Часто шёл дождь или снег, дул сильный ветер. Приходилось просиживать на пунктах по несколько дней.
Наконец мы достигли последнего триангуляционного пункта нашего маршрута. Остановились на ночлег в трёх километрах от него. Поставили палатку, предварительно наломав пихтовых веток в качестве подстила. Развели добрый костёр и сварили трёх рябчиков на ужин.
Стемнело, пошёл обильный снегопад. Снег перестал идти только утром и покрыл всю тайгу белым покрывалом. Мы попили оставшийся с вечера бульон и пошли в довольно крутой подъём к пункту. Он представлял собой двадцатиметровую пирамиду с установленным наверху столиком для инструмента. Видимость была отличной, но дул сильный ветер, который раскачивал пирамиду, а вместе с ним и столик с прибором. Не было возможности ровно навести инструмент на точку визирования.
Я спустился с сигнала и отдал приказ немедленно выдвигаться всем в посёлок, до которого было двадцать пять километров. Сам я решил остаться на тригопункте в ожидании, когда стихнет ветер и установится рабочая погода. Анатолий Дмитриевич должен был сменить лошадей в колхозе, взять продукты, тёплые вещи и вернуться за мной.
Мои спутники запротестовали. Дмитрич говорил, что, оставшись один, я рискую получить голодный обморок, который может случиться на сигнале, а это обеспечит моё падение с двадцатиметровой высоты. Он предлагал забить одну лошадь и использовать её мясо для полноценного питания.
Зоя соглашалась с проводником и добавляла, что в тайге по инструкции одному запрещено производить геодезические работы. Она заявила, что не пойдёт никуда, пока мы вместе не закончим наблюдения.
Володя был немногословен, но также со мной не согласился.
В ответ на доводы, которые были вполне разумны, я ответил, что несу персональную ответственность за организацию и производство работ, поэтому моё слово решающее исходя из принципа единоначалия власти. Положение наше слишком серьёзное, чтобы тратить время на дебаты и споры. В создавшейся ситуации я не изменил бы своего решения, которое принял, исходя из многолетнего опыта работы в тайге, и считал его единственно верным.
Мои товарищи замолчали. Мне показалось, что они были немало удивлены моим твёрдым решением и командным тоном, не терпящим возражений. Чтобы смягчить обстановку, я разъяснил членам бригады свою позицию. Мы уже потеряли одно вьючное животное, за которое мне придётся отчитываться. Выпавший снег лишил подножного корма оставшихся лошадей. Если случится их падёж, то мы, не имея продуктового запаса, своими силами не сможем вынести из тайги имущество экспедиции: прибор, палатку, одеяла, сёдла, уздечки, карабин, ружьё и прочую мелочь. Всё это является материальными ценностями, которые я обязан сохранить, а не использовать по своему усмотрению, как предлагает Дмитрич. Кроме того, если продолжит идти снег, то ослабленные лошади и люди не смогут преодолеть его высокого покрова, а это приведёт к самым печальным последствиям. Что касается требования Зои остаться со мной, то я его отклонил по простой причине: в нашей ситуации гораздо проще добыть питание на одного человека, чем на двоих. При этом слепо следовать требованиям инструкции я не намерен, потому что в ней не предусмотришь все обстоятельства, сопутствующие работе в полевых условиях.
В завершение я торжественно пообещал, что если почувствую себя плохо, то не стану подниматься на сигнал и буду ждать возвращения Дмитрича. Что бы ни случилось, не уйду никуда от пункта и не сверну с тропы в случае успешной работы и самостоятельного движения к посёлку. Буду себя беречь и действовать осмотрительно.
Зоя плакала, Дмитрич качал головой, а Володя уже седлал лошадей. Возражений более не последовало.
Мои товарищи ушли, а я перенёс к пункту палатку и два тёплых одеяла. Затем развёл костер из строительного мусора, которого здесь было в достатке после бригады Тузовского, и лёг отдыхать. Накопившаяся усталость позволила мне уснуть крепким сном, несмотря на голод.
Проснулся я поздно вечером. Поднялся на сигнал, наблюдать было всё ещё невозможно. Походил немного вокруг своего табора в надежде подстрелить рябчика. Но никого не обнаружив, опять развёл костёр, положив в него большое сырое бревно, чтобы оно тлело всю ночь, опять уснул до утра.
Проснулся я сразу, словно кто-то меня толкнул. Сел и прислушался. Ветер утих, тайга замерла, казалось, что все её обитатели старались не нарушать наступившую тишину.
Я поднялся на пирамиду. Погода была ясная, видимость отличная. К полудню мной была закончена вся работа по наблюдениям, и я отдыхал, прихлёбывая кипяток.
Как бы ни торопились мои товарищи, раньше сегодняшнего вечера они не придут в посёлок. Дмитрич двинется в обратный путь завтра и на свежих лошадях прибудет сюда после полудня.
Я решил не дожидаться проводника, а выйти ему навстречу. Сборы были недолгие: взял свой топорик, ружьё, сумку с документами уложил в рюкзак. Прибор завернул в одеяло и оставил в палатке.
Свой маршрут я поделил на два этапа. До сумерек мне необходимо дойти до балаганчика, построенного бригадой Тузовского, где я рассчитывал переночевать, а утром продолжить путь уже до посёлка. В пути мне необходимо добыть хотя бы одного рябчика.
Не спеша я шёл по нашей тропе, которая была действительно удобна для пешего хода. Стало значительно теплей, снег таял под лучами солнца, которое отдавало последнее тепло перед долгой зимой.
Подходя к ельнику, где предполагал найти рябчиков, я снял ружьё с плеча, взвёл курки и осторожно вошёл в чащу. Пройдя совсем немного, я увидел сразу трёх рябчиков, которые сидели на разных деревьях. От волнения меня бросило в дрожь, руки не могли держать ружьё ровно. Но приводить свои чувства в порядок не было времени: ещё секунда, и они улетят. Я дал залп, но промахнулся. Вторым выстрелом я пытался сбить улетающего рябчика с вершины высокой ели. Он летел вниз под острым углом, а после выстрела изменил траекторию и, казалось, упал. Я на коленях искал его в траве, но тщетно. Расстроенный, я сел на землю и подумал о том, что добытчик из меня дрянной. Одно дело – стрелять дичь ради спортивного азарта, когда трофеи удовлетворяют одно лишь честолюбие, и совершенно другой смысл приобретает охота, когда добыча решает вопрос выживания.
Мне вспомнились слова Анатолия Дмитриевича, который одухотворял тайгу и наделял её каким-то единым, непознанным разумом. Он говорил: «В трудный час тайга хорошему человеку обязательно поможет».
Ну что же, тайга дала мне шанс, я его не использовал. У меня кружилась голова то ли от голода, то ли от неудачной охоты. Подниматься не хотелось, навалилась какая-то усталость и равнодушие к своей дальнейшей судьбе.
В таком состоянии человек теряет волю, я понимал это, поэтому рывком поднялся с земли. Развернувшись к тропе, я увидел белку на отдельно стоящей берёзе. Подошёл ближе. Глядя на белку, я подумал: «Понимает ли она, что сейчас будет убита?» Чтобы выжить, ей надо бежать немедленно. Но белка, высунув голову из-за ствола тонкой берёзы, пристально на меня смотрела маленькими чёрными глазками. Такое положение белки было очень удачным для меня. Выстрелив ей в голову, я не повредил её маленькое тельце.
Со своей добычей я скоро добрался до балагана. Одну половину белки я сварил в кружке, другую часть пожарил на костре, надев на прутик. Я медленно ел мясо, наслаждаясь каждым его кусочком. Закончив ужин, прилёг у костра и сразу уснул.
Проснулся в полночь. Мне не захотелось ждать утра, и я сразу отправился в путь.
В Улюколь я пришёл, когда солнце ещё не встало. Дмитрич седлал коней, он очень обрадовался моему возвращению и крепко жал мне руку. Теперь ему не было смысла спешить, и во время завтрака за общим столом я подробно рассказал о том, как заканчивал работу и выходил из тайги.
Прибежала Зоя Морозова, обняла меня и заявила, что мне теперь полагается медаль «За отвагу», а лучше орден Красной Звезды. Потом пришли моя жена с сынишкой, и я отправился отдыхать домой, на съёмную квартиру.
7. Завершение полевого сезона
Пятнадцать дней голодовки не прошли для меня бесследно. Чувство голода никогда не покидало меня. Мне дали совет в течение трёх дней не есть ничего, кроме хлеба и тёплого чая. Так я и поступил, и моё пищеварение восстановилось вполне.
Дмитрич съездил за оставленными мной вещами на последнем пункте, и я учинил ревизию материальных ценностей нашего отряда. Всё было на месте, исключая павшей лошади.
За три дня до наступления годовщины Великого Октября Зоя уехала домой в Новосибирск, желая встретить праздник в кругу семьи. Я дал ей весьма положительную характеристику и выразил надежду, что когда-нибудь нам вновь доведётся работать вместе. Зоя увезла в экспедицию мой отзыв о новом инструменте, который также был положительным.
Полевой сезон 1943 года закончился успешно. Я получил деньги из экспедиции, произвёл расчёт с нашим проводником, хозяевами квартиры и колхозом. Володя уехал на лошадях обратно в Иланск.
Я знал, что на следующий полевой сезон не вернусь уже в Улюколь, поэтому перед отъездом в Иланск пригласил на прощальный ужин Анатолия Дмитриевича, Михалыча и председателя колхоза. Мы хорошо посидели, немного выпили за нашу совместную работу. На прощание я подарил Дмитричу свой рюкзак. Он ему очень нравился за большое количество карманов и различных отделов. Михалыч получил от меня армейский бинокль, который мне два года назад выдали на складе пограничной заставы. Мне на память был вручён кованый нож, сделанный Михалычем. Нож этот много лет служил мне и сейчас лежит в столе как память о давно прошедших днях.
Продолжалась война. Моя мама писала письмо в Москву с просьбой сообщить о судьбе её сына Иннокентия Ивановича Хвостова, который до начала войны проходил службу в Брест-Литовске. Пришёл неутешительный ответ, где сообщалось: «...в списках убитых, раненых и пропавших без вести ваш сын не значится». Это могло означать лишь одно: Иннокентий был в плену, что оставляло надежду на то, что он, возможно, жив.
Тетрадь четвёртая
Тулунская экспедиция, 1944 год
1. Дела семейные
Несмотря на большую занятость, я и мой старший брат Иван старались помогать родителям, а также младшим братьям Михаилу, Петру и сестре Галине, которые получали высшее образование в это нелёгкое для страны время.
Мы не оставляли без материальной поддержки семью нашего самого старшего брата Кондрата, репрессированного в 1937 году и расстрелянного. Кондрат был ни в чём не виновен, в этом были убеждены все в нашей большой семье. Для нас он оставался честным человеком и настоящим большевиком, верным делу социалистического преобразования страны и общества. В 1956 году Кондрат был полностью реабилитирован, что подтвердило нашу уверенность в его невиновности.
Семья Кондрата оказалась в очень трудном положении. Самый старший из детей Кондрата Евгений был призван на фронт в 1941 году. Вернулся весной 1944 года. Евгения комиссовали из армии после тяжёлого ранения и продолжительного лечения в госпитале. Его приезд стал радостным событием для всей семьи. Живые возвращались с войны редко, чаще приходили извещения о смерти – похоронки.
Евгений как старший мужчина в семье взял на себя заботы по содержанию и воспитанию своих младших братьев и сестёр, сразу поступил на работу.
В конце 1943 года мне предложили должность начальника Магаданской экспедиции. Я ответил отказом, так как это назначение не позволило бы мне принимать участие в семейных делах. Моим тяте и маме было уже больше шестидесяти лет, им были необходимы внимание и забота.
К этим доводам отнеслись с пониманием и спустя месяц мне предложили должность начальника геодезической партии Тулунской экспедиции. База партии располагалась вблизи города Зима в посёлке Ухтуй.
Административно-хозяйственная работа меня не привлекала, к тому же сдельная зарплата у инженеров, работающих в поле, была выше оклада начальника партии. Но я чувствовал усталость от многих лет работы в тайге. К тому же расстояние от Зимы до Черемхово составляет всего сто двадцать километров, что давало возможность часто видеться со всеми близкими мне людьми.
Взвесив всё и посоветовавшись с тятей, я согласился на предложение возглавить геодезическую партию и был переведён в Тулунскую экспедицию.
В феврале 1944 года я с женой и сыном прибыл в Ухтуй, а весной приехали родители и жили у нас всё время, пока я здесь работал.
В Ухтуй приезжали погостить и другие мои многочисленные родственники. Младший брат Пётр и племянник Анатолий работали в Зиминской партии рабочими топографических отрядов в период летних каникул.
Я отработал здесь два года. За это время наша партия в срок выполнила все правительственные задания и после завершения запланированных работ была расформирована и переведена в село Качуг.
2. Зиминская партия. Объекты
производства работ
Тулунская экспедиция состояла из трёх партий: Нижнеудинской, Усть-Ордынской и нашей, Зиминской. Коллектив всех трёх партий был сильным и хорошо сработавшимся. Не только инженерно-технический состав экспедиции имел богатый опыт производства работ, но и кадровые рабочие любой бригады были высококвалифицированными специалистами. Я понял это сразу после прибытия в Ухтуй.
Первым делом я назначил общее собрание, где представился, рассказал вкратце о себе и выразил надежду на плодотворное сотрудничество. В дальнейшем я общался индивидуально, чтобы, ближе познакомившись, составить мнение о каждом. К своему удовольствию, я не нашёл в партии случайных людей, большинство работали в экспедиции ещё с довоенного времени. Здесь не было пьяниц, лодырей и всякого рода комбинаторов. Признаться, я даже немного обеспокоился, смогу ли соответствовать как руководитель такому боеспособному коллективу.
Задание на полевой сезон к моему приезду было уже утверждено. Я должен распределить участки работ между топографическими отрядами, составить и согласовать маршруты, а также графики выполнения работ. Кроме этого, необходимо в короткий срок сформировать заявку на спецодежду, инструменты, материалы, продукты, фураж для вьючного транспорта на весь полевой сезон.
Участки партии расположены в таёжных массивах, каждый из них получил своё условное название: Ангарский (вдоль Ангары от Балаганска до Аталанки – 80 км); Аталанский (по необжитому таёжному массиву от Зимы до Аталанки – 125 км); Окинский (вдоль берега реки Оки от Зимы до Братска – 180 км); Завалинский (лесостепная площадь от Зимы до посёлка Завали – 80 км); Жигаловский (от Балаганска до Жигалова – 160 км) и Саянский (от Зимы вверх по Оке в направлении Саянских гор к Бельским гольцам – 150 км).
На этих шести участках предстояло выполнить следующие геодезические работы: рекогносцировку и триангуляцию пунктов, постройку знаков и наблюдение с них, нивелирование второго, третьего и четвёртого классов с закладкой реперов.
В среде топографов в ходу было выражение: «Рекогносцировка – бог триангуляции». Поэтому в своей подготовительной работе мы большое внимание уделили организации рекогносцировки: определили состав бригад, куда вошли наиболее опытные инженеры и рабочие, установили сроки начала и завершения рекогносцировки каждого участка, постарались обеспечить всем необходимым для успешного производства работ каждый отряд.
В этом деле мне здорово помогали инженеры нашей партии Степан Ефимович Зуев, Фёдор Николаевич Марочкин, Сергей Петрович Суворов. Это были авторитетные специалисты в экспедиции, мнение которых весьма ценно, в чём я не раз убеждался. Именно они предложили транспортировать грузы для полевых бригад на плотах по рекам, где это возможно.
Мы немедленно приступили к заготовке леса для строительства плотов. Их использование во многом упростило и ускорило выполнение общей задачи.
В общем, мне удалось в короткий срок наладить деловые отношения с инженерами, техниками и кадровыми рабочими Зиминской партии.
Выйдя на открытое место, я вдруг увидел метрах в пятидесяти от себя двух волков. Они, разумеется, задолго до приближения к ним услышали мои шаги, но не захотели скрыться. Мало того, они не собирались уйти с моего пути.
Два больших серых волка спокойно и нагло смотрели на меня, вывалив языки из пасти. Раздражённый мыслями о дезертире, я решил их проучить. Снял ружьё с плеча, но не успел его поднять. Волки поняли мои намерения и в два прыжка скрылись в чаще. Тем не менее я выстрелил и, конечно, промазал.
Мои опасения усилились, и, ускорив шаг, я продолжил путь к табору. Совсем близко от него я услышал ружейные выстрелы и, скинув рюкзак, бегом преодолел оставшийся путь.
Успел я как раз вовремя: сухая трава горела, подбираясь к палатке. Своей походной курткой я принялся тушить пламя. Вскоре подоспел Володя, и мы вдвоём быстро справились с пожаром.
Оказалось, что Володя к нашему возвращению решил приготовить добрый обед, и, пока он чистил картошку и теребил рябчиков, наши лошади далеко отошли от лагеря. Володя подкинул в костёр побольше сухих дров и ушёл за лошадьми, чтобы подогнать их поближе.
Ветер сбил пламя от костра на высохшую траву, которая разгорелась под сильной тягой и подожгла упавшее дерево, на которое Володя положил наши седла и уздечки, а также приставил пистонку Дмитрича.
Перед нашим походом я настоял, чтобы Анатолий Дмитриевич вместо своего ружья взял карабин, как наиболее скорострельное и надёжное оружие.
Пистонка сильно нагрелась и дала два выстрела, которые заставили нас всех броситься в лагерь. Из тайги, как медведь, вывалил Дмитрич.
Слушая наш рассказ, он держал свою пистонку в руках. Она очень пострадала: обгорело ложе, почернел металл. Положив ружьё на упавшее дерево, Дмитрич надавил на стволы. Они погнулись.
«Вот и отслужила моя старая пистонка. И спасибо ей за то, что, погибая сама, она спасла всё наше имущество», – так и сказал наш проводник.
Володя тут же заверил Дмитрича, что готов уплатить сумму, которую тот назначит за испорченное оружие. Но Дмитрич ответил, что плату он не примет, потому что ружьё давно своё отслужило и с лихвой оправдало свою стоимость.
«А ты, парень, впредь будь осмотрительней в наших делах. Помни, иной случай судьбу решает», – заключил Дмитрич.
Сёдла и уздечки мы быстро починили, я сходил за своим рюкзаком. Пойманного хариуса мы тут же засолили и с большим аппетитом сели есть суп из рябчиков. Дмитрич ничего добыть не сумел, даже следов нигде не видел.
5. На наблюдениях
В начале августа наш отряд закончил рекогносцировку пунктов триангуляции и вернулся на базу в Улюколь. Я дал в экспедицию телеграмму, где просил дальнейших указаний о продолжении работы.
В ответной телеграмме сообщалось, что наша бригада будет усилена помощником на наблюдениях, который выезжает к нам и привезёт с собой инструмент, необходимый для работы.
Так как состав бригады увеличился, я принял решение часть продуктового запаса увести и оставить примерно посреди нашего маршрута с тем расчётом, что им мы воспользуемся на обратном пути от Енисея.
Погрузив с собой мешок картофеля, килограмм пять разной крупы, мешок сухарей и соль, мы с Дмитричем на трёх лошадях уехали в тайгу.
В конце второго дня пути мы выбрали место в стороне от магистральной тропы, на берегу одной из речек. Вырубив корыто в большой колоде, уложили туда наши продукты. Чтобы сохранить их от грызунов и дождя, сняли с ближайших деревьев кору и хорошо укрыли наш склад.
Возвращаясь, тщетно пытались обнаружить следы дикой козы, изюбря или сохатого, зато успешно порыбачили на небольших таёжных речушках. В посёлок вернулись спустя пять дней после отъезда.
Не помощник, а помощница ожидала нас в Улюколе. Зоя Морозова была студенткой последнего курса Новосибирского института инженеров геодезии и картографии. Прибыла она в экспедицию на производственную практику, откуда была направлена в нашу бригаду.
Зоя привезла инструмент для наблюдений ОТ-0,2. Прибор с хорошей точностью и отличной оптикой, прочный и удобный для транспортировки вьючным транспортом. Мне было поручено опробовать этот инструмент в полевых условиях и написать отзыв о его достоинствах и недостатках. Выполнив юстировку, я вместе с помощницей сделал несколько пробных наблюдений и остался вполне удовлетворён его работой.
Что касается Зои, то я был немного озадачен появлением девушки в нашем отряде, но в дальнейшем сомнения мои полностью рассеялись. Зоя оказалась грамотной, общительной, инициативной, выносливой и неприхотливой, а также надёжным товарищем, на которого можно положиться. Она не стала обузой для нашего отряда. Напротив, во всех делах оказывала посильную помощь и, сколько могла, старалась улучшить наш незатейливый полевой быт.
После составления подробного маршрута наш отряд был полностью готов к началу работы. Не теряя времени, мы отправились в тайгу на наблюдения.
В первый день прошли восемнадцать километров, пропустив первый триангуляционный пункт, необходимый для привязки нашей сети. Не торопясь, отработали на втором. Здесь же и заночевали.
Я составил маршрут таким образом, что самые отдалённые от магистральной тропы пункты мы должны отработать, двигаясь в сторону Енисея. Рассуждал я примерно так: лошади рано или поздно ослабнут, погода осенью так или иначе испортится, и пусть это случится, когда мы станем двигаться в обратном направлении. В случае чрезвычайной ситуации проще будет отправить кого-нибудь за помощью в Улюколь.
Поднявшись на второй день похода с первыми лучами солнца, мы взяли очень высокий темп, которого придерживались всё время, пока позволяла погода.
Я не разрешал специально останавливаться на охоту или рыбалку, дорожил каждой минутой светлого времени суток. Мы работали в буквальном смысле от зари до зари. Несмотря на это, наша помощница на наблюдениях, как только появлялась возможность, охотилась на рябчиков. Зоя быстро освоила двуствольное ружьё и ей чрезвычайно везло. Благодаря Зоиному азарту мы часто имели дополнительный приварок.
Погода способствовала высокой производительности нашего отряда, но наступившая осень внесла свои коррективы в работу. Ночами было уже холодно, иногда случались заморозки, трава становилась с каждым днём менее сочной и питательной, поэтому лошади начали худеть и всё больше уставать.
Одна из четырёх лошадей заболела. Мы сняли с неё весь груз и оставили отдыхать на поляне, а сами ушли к очередному наблюдательному пункту. Вернувшись на третий день, мы нашли её издохшей.
Впрочем, транспортных трудностей мы не испытывали, потому что запас продуктов заканчивался и груза было немного.
6. Голодовка
Наступил октябрь. Листва выстелила красно-жёлтым ковром землю. Ушла из речек рыба. Тайга стала скучной. По небу плыли суровые тучи, выбрасывая иногда на землю то дождь, то снег. Низкая облачность стала причиной первой задержки на одном из наблюдательных пунктов.
Продукты закончились ещё сутки назад, мы ели рябчиков, сваренных на костре без соли. Поднявшийся ветер сделал невозможной охоту: вся птица попряталась. В итоге мы имели двух рябчиков на четверых, и было ясно, что из-за плохой погоды нам придётся задержаться на этом знаке. Я решил, что проводник должен ехать к нашему продуктовому складу, до которого осталось двенадцать километров. Учитывая, что лошадь Дмитрича ослаблена постоянной работой и недостаточным питанием, проводник должен был переночевать у склада и рано утром выехать к нам с продуктами, не съезжая с тропы для охоты, чтобы не разъехаться с нами. Если получится отработать на пункте до возвращения Дмитрича, то мы сразу двинемся к нему навстречу.
Проводник уехал, а мы остались ожидать рабочую погоду. Я всё время находился у прибора, ожидая хорошую видимость. Наблюдательный пункт был построен на одном из останцев и очень удобен для выполнения наблюдений.
Наконец, разогнав все тучи, утих и ветер. В конце дня установилась тихая ясная погода. Мы с Зоей отнаблюдали зенитные расстояния, затем сделали привязку азимутных пунктов, в завершение измерили горизонтальные углы.
Проверив вычисления в журнале и убедившись в качестве выполненных наблюдений, мы закончили работу и вполне удовлетворённые спустились к нашему табору.
Уже приближались сумерки, поэтому решили остаться здесь до утра. Выпив бульон, оставшийся от сваренных ранее рябчиков, легли на заслуженный отдых, предвкушая сытный обед из варёного и запечённого картофеля с сухарями, который нас ожидает завтра.
Ранним утром наш отряд двинулся на восток. Настроение было приподнятое, казалось, что все трудности уже позади. Впереди осталось всего четыре пункта и около пятидесяти километров пути.
Мы весело болтали и шутили, пока не услышали ржание лошади Дмитрича. Наши лошади ей ответили и прибавили шаг.
Я радостно приветствовал Дмитрича, но он был не весел, сразу сообщив нам, что склад наш ограблен. Сухари, картофель, крупу и соль забрали неизвестные люди. Они приплыли по речке на лёгкой лодке, скорее всего, заготавливая рыбу впрок. Склад наш они обнаружили по деревьям со срезанной с них корой, которой мы накрыли наши продукты.
Грабители аккуратно закрыли наш склад, оставив нам полведра картофеля и столько же сухарей. Их расчёт оказался верным: продуктов вполне хватило бы, чтобы, не голодая, выйти из тайги до ближайшего населённого пункта. Но нас связывала работа...
Пройдя с полкилометра до ближайшего ручья, мы сварили рябчиков, заботливо добытых Дмитричем, и запекли в углях картофель.
Во время обеда держали производственный совет, рассуждая, как в создавшейся ситуации следует поступить правильно.
Можно было, конечно, бросить работу и вернуться в посёлок за продуктами, но значительная потеря времени ставила под вопрос успешное завершение всего полевого сезона. Ведь эффективно работать в условиях зимнего времени оптические приборы не могли, что доказал опыт позапрошлого года.
Не имело смысла отправлять Дмитрича специально за продовольствием в Улюколь, так как лошади были слишком ослаблены и такой длительный поход займёт много времени.
Рассуждая таким образом, пришли к выводу, что будет лучше, если мы продолжим работу всей бригадой. Дмитрич теперь должен заниматься постоянно охотой, и, если нам повезёт, то, добыв какого-нибудь зверя, мы решим вопрос питания окончательно.
Мы установили довольно жёсткие нормы расхода оставшихся продуктов и незамедлительно двинулись в путь.
Дмитрич всё время был занят поиском следов какого-нибудь зверя. Однажды он обнаружил схрон медведя, где лежал убитый сохатёнок. Мясо взять было невозможно, так как оно уже изрядно протухло, и Дмитрич устроил засаду на хищника. Он просидел всю ночь на дереве, но медведь не пришёл. В другой раз наш проводник увидел следы изюбря и пытался его преследовать, но лошадь была слишком слаба для этого. Почуяв погоню, изюбрь легко ушёл от охотника.
Тем не менее по пять-семь рябчиков наш проводник добывал каждый день, когда позволяла обстановка, ему помогала Зоя.
Спустя шесть дней продукты полностью закончились, несмотря на экономию. Теперь наш рацион состоял только из диетического мяса рябчиков. Зоя шутила, что многие гурманы могли бы нам позавидовать, так как рябчики считаются деликатесом у ценителей здоровой и полезной пищи.
Погода уже не давала полноценно работать. Часто шёл дождь или снег, дул сильный ветер. Приходилось просиживать на пунктах по несколько дней.
Наконец мы достигли последнего триангуляционного пункта нашего маршрута. Остановились на ночлег в трёх километрах от него. Поставили палатку, предварительно наломав пихтовых веток в качестве подстила. Развели добрый костёр и сварили трёх рябчиков на ужин.
Стемнело, пошёл обильный снегопад. Снег перестал идти только утром и покрыл всю тайгу белым покрывалом. Мы попили оставшийся с вечера бульон и пошли в довольно крутой подъём к пункту. Он представлял собой двадцатиметровую пирамиду с установленным наверху столиком для инструмента. Видимость была отличной, но дул сильный ветер, который раскачивал пирамиду, а вместе с ним и столик с прибором. Не было возможности ровно навести инструмент на точку визирования.
Я спустился с сигнала и отдал приказ немедленно выдвигаться всем в посёлок, до которого было двадцать пять километров. Сам я решил остаться на тригопункте в ожидании, когда стихнет ветер и установится рабочая погода. Анатолий Дмитриевич должен был сменить лошадей в колхозе, взять продукты, тёплые вещи и вернуться за мной.
Мои спутники запротестовали. Дмитрич говорил, что, оставшись один, я рискую получить голодный обморок, который может случиться на сигнале, а это обеспечит моё падение с двадцатиметровой высоты. Он предлагал забить одну лошадь и использовать её мясо для полноценного питания.
Зоя соглашалась с проводником и добавляла, что в тайге по инструкции одному запрещено производить геодезические работы. Она заявила, что не пойдёт никуда, пока мы вместе не закончим наблюдения.
Володя был немногословен, но также со мной не согласился.
В ответ на доводы, которые были вполне разумны, я ответил, что несу персональную ответственность за организацию и производство работ, поэтому моё слово решающее исходя из принципа единоначалия власти. Положение наше слишком серьёзное, чтобы тратить время на дебаты и споры. В создавшейся ситуации я не изменил бы своего решения, которое принял, исходя из многолетнего опыта работы в тайге, и считал его единственно верным.
Мои товарищи замолчали. Мне показалось, что они были немало удивлены моим твёрдым решением и командным тоном, не терпящим возражений. Чтобы смягчить обстановку, я разъяснил членам бригады свою позицию. Мы уже потеряли одно вьючное животное, за которое мне придётся отчитываться. Выпавший снег лишил подножного корма оставшихся лошадей. Если случится их падёж, то мы, не имея продуктового запаса, своими силами не сможем вынести из тайги имущество экспедиции: прибор, палатку, одеяла, сёдла, уздечки, карабин, ружьё и прочую мелочь. Всё это является материальными ценностями, которые я обязан сохранить, а не использовать по своему усмотрению, как предлагает Дмитрич. Кроме того, если продолжит идти снег, то ослабленные лошади и люди не смогут преодолеть его высокого покрова, а это приведёт к самым печальным последствиям. Что касается требования Зои остаться со мной, то я его отклонил по простой причине: в нашей ситуации гораздо проще добыть питание на одного человека, чем на двоих. При этом слепо следовать требованиям инструкции я не намерен, потому что в ней не предусмотришь все обстоятельства, сопутствующие работе в полевых условиях.
В завершение я торжественно пообещал, что если почувствую себя плохо, то не стану подниматься на сигнал и буду ждать возвращения Дмитрича. Что бы ни случилось, не уйду никуда от пункта и не сверну с тропы в случае успешной работы и самостоятельного движения к посёлку. Буду себя беречь и действовать осмотрительно.
Зоя плакала, Дмитрич качал головой, а Володя уже седлал лошадей. Возражений более не последовало.
Мои товарищи ушли, а я перенёс к пункту палатку и два тёплых одеяла. Затем развёл костер из строительного мусора, которого здесь было в достатке после бригады Тузовского, и лёг отдыхать. Накопившаяся усталость позволила мне уснуть крепким сном, несмотря на голод.
Проснулся я поздно вечером. Поднялся на сигнал, наблюдать было всё ещё невозможно. Походил немного вокруг своего табора в надежде подстрелить рябчика. Но никого не обнаружив, опять развёл костёр, положив в него большое сырое бревно, чтобы оно тлело всю ночь, опять уснул до утра.
Проснулся я сразу, словно кто-то меня толкнул. Сел и прислушался. Ветер утих, тайга замерла, казалось, что все её обитатели старались не нарушать наступившую тишину.
Я поднялся на пирамиду. Погода была ясная, видимость отличная. К полудню мной была закончена вся работа по наблюдениям, и я отдыхал, прихлёбывая кипяток.
Как бы ни торопились мои товарищи, раньше сегодняшнего вечера они не придут в посёлок. Дмитрич двинется в обратный путь завтра и на свежих лошадях прибудет сюда после полудня.
Я решил не дожидаться проводника, а выйти ему навстречу. Сборы были недолгие: взял свой топорик, ружьё, сумку с документами уложил в рюкзак. Прибор завернул в одеяло и оставил в палатке.
Свой маршрут я поделил на два этапа. До сумерек мне необходимо дойти до балаганчика, построенного бригадой Тузовского, где я рассчитывал переночевать, а утром продолжить путь уже до посёлка. В пути мне необходимо добыть хотя бы одного рябчика.
Не спеша я шёл по нашей тропе, которая была действительно удобна для пешего хода. Стало значительно теплей, снег таял под лучами солнца, которое отдавало последнее тепло перед долгой зимой.
Подходя к ельнику, где предполагал найти рябчиков, я снял ружьё с плеча, взвёл курки и осторожно вошёл в чащу. Пройдя совсем немного, я увидел сразу трёх рябчиков, которые сидели на разных деревьях. От волнения меня бросило в дрожь, руки не могли держать ружьё ровно. Но приводить свои чувства в порядок не было времени: ещё секунда, и они улетят. Я дал залп, но промахнулся. Вторым выстрелом я пытался сбить улетающего рябчика с вершины высокой ели. Он летел вниз под острым углом, а после выстрела изменил траекторию и, казалось, упал. Я на коленях искал его в траве, но тщетно. Расстроенный, я сел на землю и подумал о том, что добытчик из меня дрянной. Одно дело – стрелять дичь ради спортивного азарта, когда трофеи удовлетворяют одно лишь честолюбие, и совершенно другой смысл приобретает охота, когда добыча решает вопрос выживания.
Мне вспомнились слова Анатолия Дмитриевича, который одухотворял тайгу и наделял её каким-то единым, непознанным разумом. Он говорил: «В трудный час тайга хорошему человеку обязательно поможет».
Ну что же, тайга дала мне шанс, я его не использовал. У меня кружилась голова то ли от голода, то ли от неудачной охоты. Подниматься не хотелось, навалилась какая-то усталость и равнодушие к своей дальнейшей судьбе.
В таком состоянии человек теряет волю, я понимал это, поэтому рывком поднялся с земли. Развернувшись к тропе, я увидел белку на отдельно стоящей берёзе. Подошёл ближе. Глядя на белку, я подумал: «Понимает ли она, что сейчас будет убита?» Чтобы выжить, ей надо бежать немедленно. Но белка, высунув голову из-за ствола тонкой берёзы, пристально на меня смотрела маленькими чёрными глазками. Такое положение белки было очень удачным для меня. Выстрелив ей в голову, я не повредил её маленькое тельце.
Со своей добычей я скоро добрался до балагана. Одну половину белки я сварил в кружке, другую часть пожарил на костре, надев на прутик. Я медленно ел мясо, наслаждаясь каждым его кусочком. Закончив ужин, прилёг у костра и сразу уснул.
Проснулся в полночь. Мне не захотелось ждать утра, и я сразу отправился в путь.
В Улюколь я пришёл, когда солнце ещё не встало. Дмитрич седлал коней, он очень обрадовался моему возвращению и крепко жал мне руку. Теперь ему не было смысла спешить, и во время завтрака за общим столом я подробно рассказал о том, как заканчивал работу и выходил из тайги.
Прибежала Зоя Морозова, обняла меня и заявила, что мне теперь полагается медаль «За отвагу», а лучше орден Красной Звезды. Потом пришли моя жена с сынишкой, и я отправился отдыхать домой, на съёмную квартиру.
7. Завершение полевого сезона
Пятнадцать дней голодовки не прошли для меня бесследно. Чувство голода никогда не покидало меня. Мне дали совет в течение трёх дней не есть ничего, кроме хлеба и тёплого чая. Так я и поступил, и моё пищеварение восстановилось вполне.
Дмитрич съездил за оставленными мной вещами на последнем пункте, и я учинил ревизию материальных ценностей нашего отряда. Всё было на месте, исключая павшей лошади.
За три дня до наступления годовщины Великого Октября Зоя уехала домой в Новосибирск, желая встретить праздник в кругу семьи. Я дал ей весьма положительную характеристику и выразил надежду, что когда-нибудь нам вновь доведётся работать вместе. Зоя увезла в экспедицию мой отзыв о новом инструменте, который также был положительным.
Полевой сезон 1943 года закончился успешно. Я получил деньги из экспедиции, произвёл расчёт с нашим проводником, хозяевами квартиры и колхозом. Володя уехал на лошадях обратно в Иланск.
Я знал, что на следующий полевой сезон не вернусь уже в Улюколь, поэтому перед отъездом в Иланск пригласил на прощальный ужин Анатолия Дмитриевича, Михалыча и председателя колхоза. Мы хорошо посидели, немного выпили за нашу совместную работу. На прощание я подарил Дмитричу свой рюкзак. Он ему очень нравился за большое количество карманов и различных отделов. Михалыч получил от меня армейский бинокль, который мне два года назад выдали на складе пограничной заставы. Мне на память был вручён кованый нож, сделанный Михалычем. Нож этот много лет служил мне и сейчас лежит в столе как память о давно прошедших днях.
Продолжалась война. Моя мама писала письмо в Москву с просьбой сообщить о судьбе её сына Иннокентия Ивановича Хвостова, который до начала войны проходил службу в Брест-Литовске. Пришёл неутешительный ответ, где сообщалось: «...в списках убитых, раненых и пропавших без вести ваш сын не значится». Это могло означать лишь одно: Иннокентий был в плену, что оставляло надежду на то, что он, возможно, жив.
Тетрадь четвёртая
Тулунская экспедиция, 1944 год
1. Дела семейные
Несмотря на большую занятость, я и мой старший брат Иван старались помогать родителям, а также младшим братьям Михаилу, Петру и сестре Галине, которые получали высшее образование в это нелёгкое для страны время.
Мы не оставляли без материальной поддержки семью нашего самого старшего брата Кондрата, репрессированного в 1937 году и расстрелянного. Кондрат был ни в чём не виновен, в этом были убеждены все в нашей большой семье. Для нас он оставался честным человеком и настоящим большевиком, верным делу социалистического преобразования страны и общества. В 1956 году Кондрат был полностью реабилитирован, что подтвердило нашу уверенность в его невиновности.
Семья Кондрата оказалась в очень трудном положении. Самый старший из детей Кондрата Евгений был призван на фронт в 1941 году. Вернулся весной 1944 года. Евгения комиссовали из армии после тяжёлого ранения и продолжительного лечения в госпитале. Его приезд стал радостным событием для всей семьи. Живые возвращались с войны редко, чаще приходили извещения о смерти – похоронки.
Евгений как старший мужчина в семье взял на себя заботы по содержанию и воспитанию своих младших братьев и сестёр, сразу поступил на работу.
В конце 1943 года мне предложили должность начальника Магаданской экспедиции. Я ответил отказом, так как это назначение не позволило бы мне принимать участие в семейных делах. Моим тяте и маме было уже больше шестидесяти лет, им были необходимы внимание и забота.
К этим доводам отнеслись с пониманием и спустя месяц мне предложили должность начальника геодезической партии Тулунской экспедиции. База партии располагалась вблизи города Зима в посёлке Ухтуй.
Административно-хозяйственная работа меня не привлекала, к тому же сдельная зарплата у инженеров, работающих в поле, была выше оклада начальника партии. Но я чувствовал усталость от многих лет работы в тайге. К тому же расстояние от Зимы до Черемхово составляет всего сто двадцать километров, что давало возможность часто видеться со всеми близкими мне людьми.
Взвесив всё и посоветовавшись с тятей, я согласился на предложение возглавить геодезическую партию и был переведён в Тулунскую экспедицию.
В феврале 1944 года я с женой и сыном прибыл в Ухтуй, а весной приехали родители и жили у нас всё время, пока я здесь работал.
В Ухтуй приезжали погостить и другие мои многочисленные родственники. Младший брат Пётр и племянник Анатолий работали в Зиминской партии рабочими топографических отрядов в период летних каникул.
Я отработал здесь два года. За это время наша партия в срок выполнила все правительственные задания и после завершения запланированных работ была расформирована и переведена в село Качуг.
2. Зиминская партия. Объекты
производства работ
Тулунская экспедиция состояла из трёх партий: Нижнеудинской, Усть-Ордынской и нашей, Зиминской. Коллектив всех трёх партий был сильным и хорошо сработавшимся. Не только инженерно-технический состав экспедиции имел богатый опыт производства работ, но и кадровые рабочие любой бригады были высококвалифицированными специалистами. Я понял это сразу после прибытия в Ухтуй.
Первым делом я назначил общее собрание, где представился, рассказал вкратце о себе и выразил надежду на плодотворное сотрудничество. В дальнейшем я общался индивидуально, чтобы, ближе познакомившись, составить мнение о каждом. К своему удовольствию, я не нашёл в партии случайных людей, большинство работали в экспедиции ещё с довоенного времени. Здесь не было пьяниц, лодырей и всякого рода комбинаторов. Признаться, я даже немного обеспокоился, смогу ли соответствовать как руководитель такому боеспособному коллективу.
Задание на полевой сезон к моему приезду было уже утверждено. Я должен распределить участки работ между топографическими отрядами, составить и согласовать маршруты, а также графики выполнения работ. Кроме этого, необходимо в короткий срок сформировать заявку на спецодежду, инструменты, материалы, продукты, фураж для вьючного транспорта на весь полевой сезон.
Участки партии расположены в таёжных массивах, каждый из них получил своё условное название: Ангарский (вдоль Ангары от Балаганска до Аталанки – 80 км); Аталанский (по необжитому таёжному массиву от Зимы до Аталанки – 125 км); Окинский (вдоль берега реки Оки от Зимы до Братска – 180 км); Завалинский (лесостепная площадь от Зимы до посёлка Завали – 80 км); Жигаловский (от Балаганска до Жигалова – 160 км) и Саянский (от Зимы вверх по Оке в направлении Саянских гор к Бельским гольцам – 150 км).
На этих шести участках предстояло выполнить следующие геодезические работы: рекогносцировку и триангуляцию пунктов, постройку знаков и наблюдение с них, нивелирование второго, третьего и четвёртого классов с закладкой реперов.
В среде топографов в ходу было выражение: «Рекогносцировка – бог триангуляции». Поэтому в своей подготовительной работе мы большое внимание уделили организации рекогносцировки: определили состав бригад, куда вошли наиболее опытные инженеры и рабочие, установили сроки начала и завершения рекогносцировки каждого участка, постарались обеспечить всем необходимым для успешного производства работ каждый отряд.
В этом деле мне здорово помогали инженеры нашей партии Степан Ефимович Зуев, Фёдор Николаевич Марочкин, Сергей Петрович Суворов. Это были авторитетные специалисты в экспедиции, мнение которых весьма ценно, в чём я не раз убеждался. Именно они предложили транспортировать грузы для полевых бригад на плотах по рекам, где это возможно.
Мы немедленно приступили к заготовке леса для строительства плотов. Их использование во многом упростило и ускорило выполнение общей задачи.
В общем, мне удалось в короткий срок наладить деловые отношения с инженерами, техниками и кадровыми рабочими Зиминской партии.