Полковник важно кивнул и отрывисто бросил:
− Три озера в одном.
− Как это? – изумился Деревянко.
– На месте большого вулкана, залитого водой, поднялся второй вулкан, который тоже заполнился водой. Оттуда вырос третий и тоже заполнился водой. Так получилось три озера в одном.
− В самом деле, стоит посмотреть на это чудо, – согласился генерал.
– Еще у нас необыкновенной красоты закаты. Нет слов, чтобы описать их. Только глаза могут оценить это чудо природы. Главнокомандующий разместился в гостиничных номерах, из которых особенно хорошо видно вечернее небо. Он часами может разглядывать необычные краски.
«Удивительно, как он находит на это время? − подумал Деревянко. −У командующих обычно расписана каждая минута». Решил, что американцы в любой обстановке не отказываются от комфорта, тем более духовного. Такая прагматичная нация.
За разговорами подъехали к белому зданию, которое оказалось штабом генерала Макартура. Нашу делегацию удобно разместили, каждому предоставили небольшой, но уютный кабинет с письменным столом.
Не успел Кузьма Николаевич освоиться на новом месте, как ему принесли телеграмму из Ставки. В ней говорилось, что он уполномочен от имени Советского Верховного Главнокомандования подписать Акт о безоговорочной капитуляции Японии, в связи с этим переводится в непосредственное подчинение Ставки Верховного Главнокомандования. Иными словами, в распоряжение лично Сталина.
Деревянко тяжело задышал. Ему показалось, что он слишком высоко и незаслуженно взлетел. Потом, когда ему пришлось подписать на борту линкора Акт, он скромно назвал себя «неизвестным генералом». Кузьма Николаевич долго раздумывал над требованиями телеграммы, подписанной Сталиным и Антоновым: «Текст протокола по капитуляции должен быть подписан следующим образом: «По уполномочию Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных сил генерал-лейтенант К. Деревянко»». Кроме того, ему предписывалось оговорить с генералом Макартуром, что текст, предложенный американской стороной, советская сторона не считает окончательным и оставляет за собой право внести необходимые поправки.
Словом, Кузьма Николаевич не был простым подписантом Акта. Вскоре после этого исторического события он открыл на дипломатических позициях настоящий фронт борьбы за интересы СССР и многого добился. В договор был вписан пункт, по которому Япония не имеет права претендовать на земли, находившиеся за пределами страны. Согласно ему, Курильская гряда отошла к России. Теперь один из островов назван именем Деревянко. «Неизвестный генерал» получил основательную прописку на карте мира.
***
В день прилета Кузьма Николаевич встретился с Макартуром. Обратил внимание на его моложавый вид. Он знал, что генералу около шестидесяти лет, но выглядел командующий лет на сорок. Высокий, поджарый, в идеально пригнанной форме, с золотым жезлом на груди. Волосы темные, еще густые. Брови слегка подбритые. Даже по внешнему виду чувствовалось, что это человек чрезвычайно самолюбивый, целеустремленный. По справке разведуправления Деревянко знал, что Дуглас еще в юности стал упорно завоевывать себе непререкаемый авторитет. В привилегированной военной академии Вест Пойнт прежде всего взялся за… спорт. Занятия по теории мог пропустить, но матчи по бейсболу или футболу никогда, потому что успехи в спорте создавали подлинный авторитет у товарищей и преподавателей. И здесь он нашел способ выделиться. Рассказывали, что в коллективной игре Дуглас выглядел середнячком, тушевался среди остальных, но когда выходил с каким-нибудь игроком один на один, то зачастую обыгрывал его. Благодаря спортивным достижениям имя Макартура гремело в академии.
В армии Дуглас оказался смелым и находчивым офицером. Во время войны с Мексикой ему поручили обеспечить войска механическим транспортом. В одном из городков он обнаружил сотни вагонов, но без локомотивов. Ему сообщили, что противник, отступая, спрятал несколько локомотивов в другом городе. Дуглас нашел их. На обратном пути к своим позициям он был атакован пятью вооруженными людьми. По ним офицер открыл огонь из пистолета, двое упали. Потом еще были перестрелки. Макартур обнаружил три пули, прошедшие сквозь его одежду, но сам он не пострадал. Несмотря на «шероховатости», ему удалось выполнить приказ.
Первая мировая война хорошо прокрутила Макартура в штабах 42 дивизии, которая сражалась во Франции. Из мясорубки он успешно выбрался с наградами − крест «За выдающиеся заслуги», медаль «За выдающиеся заслуги» и шесть Серебряных звезд. В июле 1918 года ему присвоили звание бригадного генерала. А вот начало войны с Японией Макартур бессовестно пропил. Так уж получилось, что перед самым нападением японцев на Перл-Харбор случился день рождения у одного из заслуженных американских адмиралов. Командный состав флота подтянулся в самый шикарный ресторан Манилы для веселых развлечений. Праздновали до утра. Не отставал от своих подчиненных и Макартур. Утром с трудом разбудили его, чтобы сообщить, что американского военного флота больше не существует. Японцы отправили корабли на дно вместе с моряками. Что самое поразительное, накануне нападения Вашингтон сообщил своему командующему о предстоящих боевых действиях противника. Но беспредельная самоуверенность, халатность и алкоголь подвели великого американского полководца. Вскоре ему пришлось под натиском японцев бежать сломя голову с Филиппинских островов.
Макартур спросил Кузьму Николаевича:
− В каких сражениях вы участвовали?
Деревянко перечислил Сталинградскую битву, Курскую дугу, с десяток других, не менее кровопролитных. Макартур читал об этих сражениях. Вообще, как ни странно, он боготворил Сталина. Смотрел каждый фильм с его участием, при этом в знак почтения сидел на краешке кресла. После разговора с Деревянко о сражениях генерал вспомнил о героической обороне острова Коррехидор, который находился всего в 20 километрах от Манилы. Макартур организовал туда поездку нашего генерала.
Вот как Кузьма Николаевич вспоминает о ней.
«В порту нас ждал быстроходный катер, и через час мы уже причалили к полуразрушенной стене набережной на Коррехидоре. Его площадь примерно пять квадратных километров. Здесь американцы уже к 20-м годам построили мощные фортификационные сооружения. Мне показали туннель Малимнта, где во время боев размещалась штаб-квартира Макартура.
Жизнь на Коррехидоре шла своим чередом даже после того, как японцы захватили провинцию Кавите, которой, собственно, и принадлежал остров. Мысль о падении острова считалась американцами невероятной. Американцы называли его «восточным Гибралтаром». Однако на Карреходоре повторилось то, что произошло с Сингапуром, где орудия были установлены так, что могли вести огонь только в сторону моря, а захвачен он был со стороны суши.
Японцы подвергли Коррехидор интенсивной бомбардировке и высадили десант в тылу американской дальнобойной артиллерии. Захватив остров, они оставили там часть пленных для восстановления фортификационных сооружений, а большую часть отправили в концлагерь на остров Лусон.
Осмотрели мы развалины форта Крокет, который был одной из трех крупных артиллерийских позиций на этом острове. Бетонные стены метровой толщины были во многих местах пробиты снарядами. Казармы почти километровой длины сгорели полностью. От театрального зала остались одни стены, в таком же состоянии было и здание американских ВВС, в котором жил Макартур до приезда в Австралию.
Американцы окружили Коррехидор ореолом славы. Надо отдать должное защитникам
острова, которые героически боролись против японского вторжения. Однако мне, прошедшему Великую Отечественную войну от начала до конца, масштабы этих боевых действий не показались грандиозными».
***
До подписания Акта о капитуляции американцы захотели перебросить иностранные делегации в Токио, а потом на линкор «Миссури», где должна была состояться историческая церемония. За день до отлета к Деревянке зашел полковник Ледер, словоохотливый, свойский, без комплексов, готовый всегда выпить, чувствуется, парень из разведки. Он принес с собой бутылочку, перед каждым нашим офицером поставил крохотный стаканчик, разлил. Деревянко, который хорошо владел такими формами общения, поднял мензурку и спросил:
− За что пьем?
− За завтрашний перелет в Токио.
31 августа рано утром советская делегация вместе с другими союзниками оказалась в «летающей крепости». Через четыре часа сели на Окинаве. После дозаправки снова поднялись в воздух. В шестом часу вечера в салон вошел штурман.
− Заходим в аэропорт Ацуги! – предупредил он.
Крыло стало опускаться вниз. Кузьма Николаевич увидел ширь Токийского залива с точками и черточками кораблей союзников. Где-то там затаился линкор «Миссури», на котором все произойдет. Ратник Сидящего на белом коне прекрасно понимал суть исторического момента, проглатывающего последние остатки страшной войны. Хорошо понимал и Сталина, который выбрал именно его, чтобы он, сын каменотеса, сказал Второй мировой войне: прощай, оружие! В этом был еще один подтекст. Генерал Деревянко родился в ноябре 1904 года, в тот момент, когда японцы заливали кровью российский Порт-Артур. Теперь потомок павших героев должен был поднять Знамя справедливости и окончательно выбить меч из рук самураев.
Неожиданно салон самолета погрузился в темноту. Кузьма Николаевич огляделся и понял. что «летающая крепость» попала в глубокую облачность. По стеклу иллюминатора побежали ручейки дождя. Все, кто были в салоне, напряглись, переживая опасный момент, но через несколько минут вновь выглянуло солнце, тревога упала с души.
Первым приземлился самолет американской делегации во главе с Макартуром. Через несколько минут села «летающая крепость» с остальными делегациями. Подали трап. К самолету подъехали несколько легковых машин с представителями советского посольства. Делегацию встречал наш военный атташе. Стоянка была оцеплена американскими парашютистами.
Самолет Макартура встречали министры и генералы поверженной Японии. Министры были во фраках, белых перчатках и в цилиндрах. Своими манерами и одеянием они подчеркивали торжественность и величие этой исторической минуты.
К самолету Макартура подняли трап. В широком проеме двери показалась высокая, сухопарая фигура генерала. Он театрально постоял минуту в наполеоновской позе, оглядывая японских министров и генералов, которые склонились перед ним до самой земли. Так обычно они склонялись перед своим императором.
Лошадиное лицо Макартура залилось торжеством. Чувствовалось,, в душе у него было ликование и удовлетворение. Несмотря на все поражения, он взял свое и оказался победителем. В голове Кузьмы Николаевича мелькнула рыбкой озорная мысль: «Фиг сейчас бы ты принимал поклоны, если бы не гений Василевского, который за две недели расколотил всю миллионную рать этих вообще-то неплохих вояк».
Переводчик обратил внимание Деревянко на японские самолеты, которые держали на задворках аэродрома. Иероглифы на крыльях означали, что эти машины пилотировались камикадзе. Вот так Кузьма Николаевич столкнулся с ними. Не думал он, что самоподрыв человека станет когда-нибудь средством войны.
Правда, и наши воины бросались со связками гранат под танки, шли на таран самолетов противника, расстреляв боекомплект, но… Во второй половине войны, когда наступали, стали беречь людей и придерживали подобный героизм. В Сталинграде он сам врезал старшине между глаз, когда тот обвязывал гранаты, чтобы лечь под танк. Кулак у генерала дай боже, мог завалить быка запросто. Старшина опрокинулся на спину и потерял сознание. «Когда очнется, заприте в блиндаж и не выпускайте до тех пор, пока мозги не заработают в правильном направлении жизни!» − приказал командиру взвода. Потом поинтересовался, как поживает его крестник. Сказали, что поживает и воюет без закидонов.
У японцев смерть была поставлена на поток. Задумывались даже пуски ракет, управляемых смертниками. Деревянко считал подобные акции неоправданными. Лучше хорошо обучить солдата, чтобы он мог эффективно использовать свое оружие. Но у японцев каждая винтовка, каждый автомат, каждый танк, а самолет тем более, были на счету. Промышленность не успевала за глобальной войной, которую вели самураи. Вот и ввели культ смерти.
…Автомобиль вышел за территорию охраняемого аэропорта и двинулся к столице Японии. Кузьма Николаевич попросил военного атташе сбросить скорость, чтобы рассмотреть окрестности. По сути, разглядывать было нечего. Со всех сторон пустые холмистые просторы до горизонта.
Военный атташе в звании полковника рассказывал:
− Американцы 10 марта накрыли стратегическими бомбардировками Токио. Сбросили сотни тонн зажигательных бомб и напалма. В жилых кварталах, застроенных деревянными зданиями, образовалось огненное торнадо, которое испепелило людей. Японцы получили свою Помпею. Если бы американцы проиграли войну, их судили бы сейчас как военных преступников.
Деревянко из окна автомобиля оглядывал волнистые пространства, отскобленные от гари, упираясь взглядом в остовы танков. Его удивило, откуда они тут появились? Американцы не вели сухопутных боев в Токио.
− Японцы пытались вызволять людей из огненных мешков, отправляли танки, чтобы они пробивали пути через плотные застройки. Напалмовый огонь был таким сильным, что танки сгорали вместе с экипажами. Теперь они торчат повсюду, как печки выжженных немцами дотла наших деревень. У нас германцы освобождали жизненное пространство для себя. Наверное, американцы тоже старались для себя.
Генералу было известно, что ни один серьезный промышленный объект в Японии, работающий на войну, янки не тронули. Уничтожали только население.
У Деревянки был приказ Верховного главнокомандующего изучить последствия атомной бомбардировки. Поэтому он сказал атташе:
− Вы должны организовать мне поездку в Нагасаки и Хиросиму.
− Это опасно! − возразил полковник. − Трое наших сотрудников уже потоптались там.
− Я тоже должен.
Атташе промолчал, отвернулся и стал смотреть на дорогу перед машиной, которая приближалась к зеленому холму с видневшимся на нём бетонным забором. Из-за него выглядывало здание и пальмы. Это и было советское посольство, которое, к удивлению, уцелело. Когда поднялись к воротам, увидели, что далеко не совсем. Из стены был вырван огромный кусок бетона. Изломы почернели, спеклись. Кузьме Николаевичу они напомнили выгоревшие стены домов Сталинграда. Теперь, куда бы он ни поехал, прошлая война тащилась за ним, как побитая собака.
Дворик посольства украшал небольшой сад с пальмами. Во время бомбежки деревья тоже пострадали. Сотрудники гасили на них языки пламени. Пальмы удалось спасти. Они стояли наполовину черные, но живые.
Посол, крепкий мужчина с умным, высоколобым лицом, встретил офицеров на крыльце здания, пожал каждому руку и проводил в гостиную посольства. Там уже был накрыт стол, очень необычный на вид. Деревянный каркас, на котором расстелен матрац. Кивнув на стол, Кузьма Николаевич назвал его:
− Футоки!
Посол бросил быстрый удивленный взгляд на генерала.
Деревянко объяснил:
− До войны я окончил Восточный факультет военной академии имени Фрунзе.
− Теперь понятно, почему Сталин направил вас в Японию. Свежий приток профессиональных востоковедов нам будет очень кстати в предстоящей работе.
Я читал откровения смертельно обиженного отставкой Никиты Сергеевича Хрущева, предназначенные для американского Госдепа, наполненные любовью к Трумэну и анафематсвованием Сталину. В одном из пассажей бывший троцкист касался японского вопроса. Его до глубины души возмущало, что Сталин не захотел отдать Курильские острова и не подписал мирный договор с восточным соседом. Будучи руководителем Советского Союза, Никита Сергеевич готовился это сделать, но любимые американцы нанесли ему удар под дых, сорвав возвышенные желания нового генсека отрезвляющими порциями холодной войны, при которых формальный мир с японцами стал невозможен.
В своих откровениях Хрущев вспоминает о представителях Сталина в Японии при штабе Макартура. Они-де там болтались, их отключили от всякой работы. Когда знакомишься в материалами дипломатов того периода, понимаешь, что Хрущев был просто не в курсе сталинской политики и практических шагов Советского Союза на Востоке.
Деревянке понравился посол Яков Александрович Малик, доброжелательный, деликатный. По некоторым замечаниям, которые он высказывал, можно было судить о глубине его знания Японии. Генерал сразу же почувствовал в Якове Александровиче родственную душу. Пройдет всего лишь три месяца, и бывший посол станет его политическими советником, вплотную займется под его руководством проблемами атомных бомбардировок, переговорами с американцами.
Яков Александрович предложил срочно побывать в гостях у Макартура. В Токио уцелели три гостиницы, в одной из них находится главнокомандующий. Малое количество уцелевших гостиниц сразу вызвало озабоченность у Деревянко. Где же расселить прибывающий персонал, роту солдат охраны? И решил - пусть американцы думают об этом. Им поручено организовать сервис себе и остальным делегациям.
Кузьма Николаевич вспомнил о первой своей встрече с Макартуром. Тогда он обрушил на генерала град вопросов о работе рации для связи со штабом маршала Василевского, о предоставлении ему материалов по высадке союзных войск в Японии, о списках военных преступников. Генерал выслушал и поднял руки - «хенде хох»:
− Этим занимается начальник штаба генерал Сатерленд.
Деревянко подумал, что он исчерпал все вопросы, можно отдать честь, развернуться и уйти, но Макартур задержал его:
− Есть сведения, что в одной из радиопередач из Москвы говорилось о намерении Советского Союза высадить свои войска на Хоккайдо? – спросил генерал.
Кузьма Николаевич, не задумываясь, ответил:
− Утка! Таких задач советские войска не имели и не имеют.
Макартур успокоился, повеселел и подал на прощание руку.
Из посольства Деревянко с офицерами поехал в гостиницу. Улицы в Токио можно было теперь определить только по асфальту, ржавым трамвайным рельсам. Вокруг были выжженные пустыни с остовами обгоревших деревьев. Изредка проезжали шикарные автомобили, приспособленные под газогенераторное топливо. На них сзади крепились печки для сжигания дров, а по крыше проходили трубы, обмотанные изоляцией. Легковой транспорт выглядел нелепо.
У гостиницы, где остановился Макартур, толпились военные. Морпехи подали к зданию черный кадиллак, купленный генералом у манильского сахарного барона. По бокам длинной машины стояли семь мотоциклов. Видимо, генерал собрался куда-то ехать с эскортом. Деревянко заметил, что с каждым днем самомнение Макартура взлетало вверх. Что будет с ним после подписания Акта о капитуляции Японии? Время показало, что Дуглас станет претендовать даже на президентское кресло в Соединенных Штатах. Видимо, американские избиратели не разглядели в нем политического деятеля, способного руководить страной. Он благополучно проиграл выборы. Уже окончательно в отставке он размышлял о предстоящих галактических баталиях землян с инопланетянами.
Кузьма Николаевич зашел в просторный номер, который занимал Макартур. Тот, в самом деле, шибко торопился, отдавал приказания, разговаривал по телефону. Положив на минуту трубку, сказал Деревянке:
− Для доставки вашей делегации на «Миссури» выделен миноносец «Бьюкенен». Его командиру даны необходимые указания. За вами в гостиницу «Новый Гранд Отель» пришлют машины и доставят на борт миноносца.
Деревянко козырнул и отправился в гостиницу, где его ожидали уже члены советской делегации. Кто-то спросил, почему решили американцы провести подписание Акта на «Миссури»? Генерал ответил:
− Свой линкор японцы считают национальной достопримечательностью. Для них он был как «летучий голландец». Вдруг появлялся у берегов и расстреливал города из дальнобойных орудий. За ним охотились, но безуспешно. Только одному смертнику удалось бросить свой самолет на палубу. Одно крыло отлетело и врезалось в орудийную башню, вызвав небольшой пожар, который команда тут же потушила. Тело пилота по приказу капитана линкора похоронили в океане со всеми воинскими почестями. Стаценко буркнул:
− У нас часто не было возможности не только хоронить немцев, но и своих.
Деревянко вспомнил гору трупов красноармейцев под Демянском и подумал: «Америке все-таки посчастливилось не испытать и тысячной доли «прелестей» нашей войны. И Японию она фактически заграбастала чужими руками. Теперь янки делают вид, что они победили.
Горькое чувство зашевелилось у него в душе. Он не хотел, чтобы оно разрослось, и стал рассуждать о завтрашнем дне на линкоре. К нему надо подготовиться. Офицеры разошлись по своим комнатам.
Утро 2 сентября 1945 года было прекрасным. Будто сама природа радовалась победе над Зверем. День лучами солнца высвечивал каждую морщинку на лице океана. Корабли союзников на рейде выглядели издалека небрежно разбросанными спичечными коробками. Среди них выделялся линкор «Миссури». Он походил на темную гавайскую сигару, положенную боком на воду. В его сторону торопился миноносец. На тесной палубе стояли Деревянко, Воронов, Стаценко и переводчик. Все молча оглядывали морскую панораму.
Если Деревянко и летчик не особенно разбирались в кораблях, то моряк мог в полной мере оценить мельтешащие перед ним военные плавсредства. Кроме линкора, это были корабли третьего класса – эсминцы, легкие крейсеры, хорошо потрепанные в прошедшей войне, транспортные суда. Эти посудины в глазах нашего вице-адмирала выглядели вполне заурядными, неинтересными. Только вот «Миссури»! Он стремительно приближался, закрывал собой солнце и небо. Его размеры, особенно вблизи, впечатляли. Длина корабля 270 метров, водоизмещение 40820 тонн. Его снаряды пробивали десятиметровые бетонные укрепления. Еще вчера он накрывал своими мощными пушками судостроительные верфи Японии. Да что говорить о верфях, если две недели назад на Хиросиму и Нагасаки были сброшены атомные бомбы.
Мне удалось найти заметки Константина Симонова на этот счет. Как корреспондент «Красной звезды» он побывал в Японии и в своих дневниках запечатлел картины апокалипсиса.
«Я уже знал из рассказов, что вид Хиросимы не совпадает с теми первыми московскими представлениями, которые возникли, когда мы прочитали об атомной бомбе. Я помню, у меня тогда было ощущение какой-то выжженной земли, огромной воронки в несколько километров шириной и в несколько сот метров глубиной - словом, ощущение чего-то загадочного, как то химически испепеленного. В реальности все это было не совсем так.
Для того чтобы представить себе то, что я увидел, нужно понять прежде всего, что такое японский город, подобный Хиросиме. Это город в триста-четыреста тысяч жителей, губернский центр, в котором, однако, с трудом наберется больше пятнадцати- двадцати каменных зданий, все остальное - из дерева, причем очень легкого, из картона и бумаги. Некоторые дома, внешне имеющие вид каменных, на самом деле представляют собой просто обмазанную штукатуркой плетенку из дранки и, может быть, еще более непрочны, чем деревянные строения.
И вот мы стоим в центре Хиросимы. Примерно здесь (кто говорит - в трехстах, кто - в пятистах метрах над нашими головами) разорвалась атомная бомба.
Во-первых, начнем с того, что нам придется отказаться от представления о взрывной волне, идущей от места разрыва по диагоналям вверх. Здесь взрывная волна шла от места разрыва, то есть с полукилометровой высоты, по диагоналям вниз. Во-вторых, посмотрим, что осталось от города. Бетонные дома (а их в городе штук пятнадцать - двадцать) стоят на месте; из них силой взрыва выбило окна, двери, с иных сорвало крыши, с иных нет, но они, зияя пустыми окнами, стоят. Если вообразить, что взята чудовищная железная метла и этой метлой выметено из зданий все, что в них было, то можно себе представить тот вид, какой имеют эти дома.
Кругом этих домов пустыня. Над пустыней возвышаются железные телеграфные столбы, кое-где помятые, но в большинстве целые, и деревья − есть вырванные с корнем, но большинство стоит, только кажется, что та же железная метла смела с этих деревьев все листья, все до одного, и они стоят абсолютно голые.
Кроме деревьев и столбов, неожиданно самыми высокими пунктами пейзажа оказываются довольно многочисленные, рассеянные по городу старые кладбища. Японское кладбище больше всего напоминает, пожалуй, древнее еврейское кладбище, которое я видел в Праге. Это поставленные рядом друг с другом высокие плоские каменные плиты, часто из неровных и необделанных кусков камня; это каменные же и довольно высокие светильники. И все это, крепко врытое в землю, осталось стоять в полной неприкосновенности. А дома из дранки, картона, дерева и бумаги рассыпались.
Здесь, как и в Токио, среди пожарища всюду видны несгораемые ящики. Там, где они были крепко привинчены или забетонированы, они стоят; там, где просто были поставлены на пол, повалились.
Крыши осыпались и покрыли землю осколками черепицы. Бумага и картон превратились в прах; черепица разбилась, но осталась и засыпала всю землю.
В километре от центра взрыва - река. На ней мосты. Они целы.
Таково зрелище Хиросимы - мрачное, но не загадочное. Ожидаемый загадочный ужас превратился в страшной силы удар, который рассыпал все, что было некрепко, и оставил то, что крепче - деревья, столбы, камень, бетон.
Вот пока и все, что осталось в сознании».
Потом на этом месте побывает Кузьма Николаевич. Он не только увидит все это глазами, но и запечатлеет объективом фотоаппарата, кинокамеры. Будет смонтирован фильм, который покажут Сталину. Верховный главнокомандующий поднимет на ноги ученых, разведчиков, промышленность, чтобы создать это самое страшное оружие для отпора американцам. Только Хрущев, да еще с большого бодуна, мог увидеть в Трумэне ангела во плоти и таковым обрисовать его в своих мемуарах.
…Миноносец причалил к платформе линкора. Делегация поднялась по трапу на борт, где вовсю хозяйничали американцы: определяли места расположения делегаций. Советского фоторепортера Темина так оттеснили, что у того не осталось места для сьемок. Распределители втолковывали ему: «Американские издатели тут все перекупили за большие деньги». Фотокорреспондент «Правды» не мог позволить себе таких расходов. Он подскочил к Деревянко:
− Кузьма Николаевич, мне не дают снимать! Помогите!
− Иди за мной! – бросил тот.
Темин со своей камерой прилип к советской делегации. Вместе они выдвинулись к столу, на котором должны были поставить подписи представители союзников.
Навстречу нашей делегации вышел Макартур. Деревянко представил ему членов своей делегации, в том числе Темина:
− Специальный фотограф Сталина. – и обратился к фотокорреспонденту. − Где вам удобнее расположиться для сьемки?
− Вот здесь, − ответил Темин и показал на площадку, которую до отказа набили представители американских средств массовой информации.
− Надеюсь, вы не возражаете? - обратился Деревянко к Макартуру.
− О кей! – ответил тот и взмахом руки отсек от Темина офицеров охраны, который попытались за локти вытащить фотокорреспондента из оцепления.
Получив высочайшее разрешение, молодец Темин «отвязался». Даже в какой-то момент забрался на орудие и оттуда заснял процедуру подписания Акта. Часть его снимков Деревянко потом показал Сталину, которому они понравились.
Вот как рассказал о подписании сам Кузьма Николаевич:
«После того как собрались все представители стран-победительниц, в маленьком катере доставили японскую делегацию во главе с министром иностранных дел Мамору Сегемицу. Главного уполномоченного японского императора Сегемицу под руки поддерживали два человека. Японская делегация было поставлена напротив делегаций стран-победительниц. Низко опустив голову, Сегемицу стоял, опираясь на палку, поскольку у него одна нога была на протезе. Ноги он лишился задолго до войны в Китае во время парада японских войск. Китайский патриот бросил бомбу в группу японских генералов. Среди них был и Сегемицу.
Обстановка, в которой происходила церемония, была очень простой. Небольшой стол, покрытый зеленым сукном, две чернильницы, два стоявшие друг против друга стула. Микрофон. На столе разложены листы с текстом этого документа на английском и японском языках.
В 10 часов 30 минут по токийскому времени подписание акта началось с «пяти минут позора Японии» − японская делегация должна была выдержать укоризненный взгляд всех присутствующих в это время на линкоре. Перед началом выступил генерал Макартур. Затем он подчеркнуто небрежным жестом пригласил к столу японскую делегацию. По меткому высказыванию одного из журналистов, она была как бы группой, участвующей в похоронной процессии. Сегемицу подошел к столу. Отдал палку секретарю. И, сняв черный цилиндр, стоя, возле стола был стул, начал подписывать акт. Вдруг Сегемицу нервно вздрогнул, его бледное лицо покрылось потом. И здесь ему не повезло – автоматическая ручка по какой-то причине не действовала. Догадливый секретарь быстро подсунул Сегемицу какую-то другую ручку, и тот, торопливо поставив подпись, тяжело вздохнув, отошел в сторону. Тоже самое сделал начальник генерального штаба японской армии генерал Иошихидо Умэдзу, несколько замешкавшись перед тем, как подписать акт.
От имени союзных держав акт подписал вначале генерал Макартур. Словно специально, он достал из кармана горсть авторучек, подписал документ с английским текстом одной авторучкой, с японским другой. Затем поставили подписи другие генералы.
Я находился в первой шеренге представителей союзных держав, и мне хорошо были видны лица членов японской делегации. Когда свою подпись под актом ставил китайский генерал, японцы даже не подняли глаз и не пошевелились, но подавленная злоба так и пробивалась сквозь неподвижные маски их бледно-желтых лиц.»
Как только генерал Макартур объявил, что сейчас акт подпишет представитель Союза Советских Социалистических республик, грянули аплодисменты, не предусмотренные протоколом. Аплодировали американские моряки, бросали вверх шапочки. Они-то знали, чья страна принесла Победу над Японией. Очень скоро историки Западных стран будут переходить на визг, доказывая, что американские атомные бомбы вынудили японцев поднять руки. Но это было не так. Японцы готовились еще много лет воевать. У них в руках было очень страшное оружие, не менее разрушительное, чем атомное. Является чудом, что они не пустили в его ход. О нем я расскажу чуть ниже. А пока о том, что случилось во время подписания Акта. Без конфликта не обошлось. Некоторые представители союзников перепутали строчки, неправильно расписались. Японцы всколыхнулись, забегали вокруг стола, потребовали вернуть процедуру. Макартур не опустился до таких «мелочей». Главное, японцы уже украсили своими закорючками историческую бумагу. Дело было сделано. Формалисты с обеих сторон столкнулись лбами над Актом, привели его в удовлетворительное состояние. После этого японскую делегацию отправили на берег в маленьком кораблике. Остальным устроили банкет до следующего утра, а затем развезли по гостиницам на берегу.
Когда советская делегация вернулась в свою резиденцию, Кузьма Николаевич попросил своих помощников, вице-адмирала и генерал-майора, поднатужиться над мемуарами, изложить свои впечатления о церемонии подписания Акта со всеми мельчайшими подробностями, сам тоже до позднего вечера бился над обстоятельным донесением в Москву. Он знал, что с его работой обязательно познакомится Сталин. Это накладывало на автора особую ответственность.
На следующий день советскую делегацию пригласили на очередную сессию японского парламента. Открыть её должен был сам император Хирохито. Ему предстояло прочесть текст Акта о капитуляции Страны восходящего солнца.
Заседание назначалось на десять тридцать утра. Советская делегация в полном составе приехала к десяти и не увидела императора. Оказалось, он приехал в парламент еще раньше. Открыл сессию и убыл.
На глазах советской делегации разыгрывалось незабываемое шоу. Депутаты упорно избегали разговоров о войне и поражении. Один поставил вопрос о необходимости возместить потери японских промышленников от войны и бомбежек. Другой обвинил японский народ в том, что тот был недостаточно усерден в своих жертвах великим идеям императора и должен просить у него прощение.
На этой сессии Деревянко ни разу не услышал слова «капитуляция», только прозвучал Указ о прекращении войны. Тогда он спросил японцев, почему так неточно это название, ему с апломбом ответили, что на японский зык слово «капитуляция» иначе перевести нельзя, так как нет соответствующего иероглифа. Генерал-востоковед знал, что в богатом японском языке есть такое слово. Но стоит ли доказывать?..
Известно, что капитулирует обычно не столько физически сломленная армия, сколько морально, перед безысходностью. Японцы, несмотря на все бомбардировки и поражения, сохраняли самурайский дух и готовы были дальше сражаться. И для этого у них были средства, Деревянке позднее попала на глаза книга английского писателя. Тот прямо писал: «Победу над Японией одержала не бомба, а Сталин. Поэтому главы Соединенных Штатов и Англии в Ялте ходили на цыпочках вокруг Сталина и упрашивали вступить в войну. Они-то, обладая полнотой информации, хорошо понимали, что без Сталина им не сокрушить японцев». И Деревянко особенно это понял, когда побывал на развалинах строений отрядов 731 и 100 в Маньчжурии.
− Три озера в одном.
− Как это? – изумился Деревянко.
– На месте большого вулкана, залитого водой, поднялся второй вулкан, который тоже заполнился водой. Оттуда вырос третий и тоже заполнился водой. Так получилось три озера в одном.
− В самом деле, стоит посмотреть на это чудо, – согласился генерал.
– Еще у нас необыкновенной красоты закаты. Нет слов, чтобы описать их. Только глаза могут оценить это чудо природы. Главнокомандующий разместился в гостиничных номерах, из которых особенно хорошо видно вечернее небо. Он часами может разглядывать необычные краски.
«Удивительно, как он находит на это время? − подумал Деревянко. −У командующих обычно расписана каждая минута». Решил, что американцы в любой обстановке не отказываются от комфорта, тем более духовного. Такая прагматичная нация.
За разговорами подъехали к белому зданию, которое оказалось штабом генерала Макартура. Нашу делегацию удобно разместили, каждому предоставили небольшой, но уютный кабинет с письменным столом.
Не успел Кузьма Николаевич освоиться на новом месте, как ему принесли телеграмму из Ставки. В ней говорилось, что он уполномочен от имени Советского Верховного Главнокомандования подписать Акт о безоговорочной капитуляции Японии, в связи с этим переводится в непосредственное подчинение Ставки Верховного Главнокомандования. Иными словами, в распоряжение лично Сталина.
Деревянко тяжело задышал. Ему показалось, что он слишком высоко и незаслуженно взлетел. Потом, когда ему пришлось подписать на борту линкора Акт, он скромно назвал себя «неизвестным генералом». Кузьма Николаевич долго раздумывал над требованиями телеграммы, подписанной Сталиным и Антоновым: «Текст протокола по капитуляции должен быть подписан следующим образом: «По уполномочию Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных сил генерал-лейтенант К. Деревянко»». Кроме того, ему предписывалось оговорить с генералом Макартуром, что текст, предложенный американской стороной, советская сторона не считает окончательным и оставляет за собой право внести необходимые поправки.
Словом, Кузьма Николаевич не был простым подписантом Акта. Вскоре после этого исторического события он открыл на дипломатических позициях настоящий фронт борьбы за интересы СССР и многого добился. В договор был вписан пункт, по которому Япония не имеет права претендовать на земли, находившиеся за пределами страны. Согласно ему, Курильская гряда отошла к России. Теперь один из островов назван именем Деревянко. «Неизвестный генерал» получил основательную прописку на карте мира.
***
В день прилета Кузьма Николаевич встретился с Макартуром. Обратил внимание на его моложавый вид. Он знал, что генералу около шестидесяти лет, но выглядел командующий лет на сорок. Высокий, поджарый, в идеально пригнанной форме, с золотым жезлом на груди. Волосы темные, еще густые. Брови слегка подбритые. Даже по внешнему виду чувствовалось, что это человек чрезвычайно самолюбивый, целеустремленный. По справке разведуправления Деревянко знал, что Дуглас еще в юности стал упорно завоевывать себе непререкаемый авторитет. В привилегированной военной академии Вест Пойнт прежде всего взялся за… спорт. Занятия по теории мог пропустить, но матчи по бейсболу или футболу никогда, потому что успехи в спорте создавали подлинный авторитет у товарищей и преподавателей. И здесь он нашел способ выделиться. Рассказывали, что в коллективной игре Дуглас выглядел середнячком, тушевался среди остальных, но когда выходил с каким-нибудь игроком один на один, то зачастую обыгрывал его. Благодаря спортивным достижениям имя Макартура гремело в академии.
В армии Дуглас оказался смелым и находчивым офицером. Во время войны с Мексикой ему поручили обеспечить войска механическим транспортом. В одном из городков он обнаружил сотни вагонов, но без локомотивов. Ему сообщили, что противник, отступая, спрятал несколько локомотивов в другом городе. Дуглас нашел их. На обратном пути к своим позициям он был атакован пятью вооруженными людьми. По ним офицер открыл огонь из пистолета, двое упали. Потом еще были перестрелки. Макартур обнаружил три пули, прошедшие сквозь его одежду, но сам он не пострадал. Несмотря на «шероховатости», ему удалось выполнить приказ.
Первая мировая война хорошо прокрутила Макартура в штабах 42 дивизии, которая сражалась во Франции. Из мясорубки он успешно выбрался с наградами − крест «За выдающиеся заслуги», медаль «За выдающиеся заслуги» и шесть Серебряных звезд. В июле 1918 года ему присвоили звание бригадного генерала. А вот начало войны с Японией Макартур бессовестно пропил. Так уж получилось, что перед самым нападением японцев на Перл-Харбор случился день рождения у одного из заслуженных американских адмиралов. Командный состав флота подтянулся в самый шикарный ресторан Манилы для веселых развлечений. Праздновали до утра. Не отставал от своих подчиненных и Макартур. Утром с трудом разбудили его, чтобы сообщить, что американского военного флота больше не существует. Японцы отправили корабли на дно вместе с моряками. Что самое поразительное, накануне нападения Вашингтон сообщил своему командующему о предстоящих боевых действиях противника. Но беспредельная самоуверенность, халатность и алкоголь подвели великого американского полководца. Вскоре ему пришлось под натиском японцев бежать сломя голову с Филиппинских островов.
Макартур спросил Кузьму Николаевича:
− В каких сражениях вы участвовали?
Деревянко перечислил Сталинградскую битву, Курскую дугу, с десяток других, не менее кровопролитных. Макартур читал об этих сражениях. Вообще, как ни странно, он боготворил Сталина. Смотрел каждый фильм с его участием, при этом в знак почтения сидел на краешке кресла. После разговора с Деревянко о сражениях генерал вспомнил о героической обороне острова Коррехидор, который находился всего в 20 километрах от Манилы. Макартур организовал туда поездку нашего генерала.
Вот как Кузьма Николаевич вспоминает о ней.
«В порту нас ждал быстроходный катер, и через час мы уже причалили к полуразрушенной стене набережной на Коррехидоре. Его площадь примерно пять квадратных километров. Здесь американцы уже к 20-м годам построили мощные фортификационные сооружения. Мне показали туннель Малимнта, где во время боев размещалась штаб-квартира Макартура.
Жизнь на Коррехидоре шла своим чередом даже после того, как японцы захватили провинцию Кавите, которой, собственно, и принадлежал остров. Мысль о падении острова считалась американцами невероятной. Американцы называли его «восточным Гибралтаром». Однако на Карреходоре повторилось то, что произошло с Сингапуром, где орудия были установлены так, что могли вести огонь только в сторону моря, а захвачен он был со стороны суши.
Японцы подвергли Коррехидор интенсивной бомбардировке и высадили десант в тылу американской дальнобойной артиллерии. Захватив остров, они оставили там часть пленных для восстановления фортификационных сооружений, а большую часть отправили в концлагерь на остров Лусон.
Осмотрели мы развалины форта Крокет, который был одной из трех крупных артиллерийских позиций на этом острове. Бетонные стены метровой толщины были во многих местах пробиты снарядами. Казармы почти километровой длины сгорели полностью. От театрального зала остались одни стены, в таком же состоянии было и здание американских ВВС, в котором жил Макартур до приезда в Австралию.
Американцы окружили Коррехидор ореолом славы. Надо отдать должное защитникам
острова, которые героически боролись против японского вторжения. Однако мне, прошедшему Великую Отечественную войну от начала до конца, масштабы этих боевых действий не показались грандиозными».
***
До подписания Акта о капитуляции американцы захотели перебросить иностранные делегации в Токио, а потом на линкор «Миссури», где должна была состояться историческая церемония. За день до отлета к Деревянке зашел полковник Ледер, словоохотливый, свойский, без комплексов, готовый всегда выпить, чувствуется, парень из разведки. Он принес с собой бутылочку, перед каждым нашим офицером поставил крохотный стаканчик, разлил. Деревянко, который хорошо владел такими формами общения, поднял мензурку и спросил:
− За что пьем?
− За завтрашний перелет в Токио.
31 августа рано утром советская делегация вместе с другими союзниками оказалась в «летающей крепости». Через четыре часа сели на Окинаве. После дозаправки снова поднялись в воздух. В шестом часу вечера в салон вошел штурман.
− Заходим в аэропорт Ацуги! – предупредил он.
Крыло стало опускаться вниз. Кузьма Николаевич увидел ширь Токийского залива с точками и черточками кораблей союзников. Где-то там затаился линкор «Миссури», на котором все произойдет. Ратник Сидящего на белом коне прекрасно понимал суть исторического момента, проглатывающего последние остатки страшной войны. Хорошо понимал и Сталина, который выбрал именно его, чтобы он, сын каменотеса, сказал Второй мировой войне: прощай, оружие! В этом был еще один подтекст. Генерал Деревянко родился в ноябре 1904 года, в тот момент, когда японцы заливали кровью российский Порт-Артур. Теперь потомок павших героев должен был поднять Знамя справедливости и окончательно выбить меч из рук самураев.
Неожиданно салон самолета погрузился в темноту. Кузьма Николаевич огляделся и понял. что «летающая крепость» попала в глубокую облачность. По стеклу иллюминатора побежали ручейки дождя. Все, кто были в салоне, напряглись, переживая опасный момент, но через несколько минут вновь выглянуло солнце, тревога упала с души.
Первым приземлился самолет американской делегации во главе с Макартуром. Через несколько минут села «летающая крепость» с остальными делегациями. Подали трап. К самолету подъехали несколько легковых машин с представителями советского посольства. Делегацию встречал наш военный атташе. Стоянка была оцеплена американскими парашютистами.
Самолет Макартура встречали министры и генералы поверженной Японии. Министры были во фраках, белых перчатках и в цилиндрах. Своими манерами и одеянием они подчеркивали торжественность и величие этой исторической минуты.
К самолету Макартура подняли трап. В широком проеме двери показалась высокая, сухопарая фигура генерала. Он театрально постоял минуту в наполеоновской позе, оглядывая японских министров и генералов, которые склонились перед ним до самой земли. Так обычно они склонялись перед своим императором.
Лошадиное лицо Макартура залилось торжеством. Чувствовалось,, в душе у него было ликование и удовлетворение. Несмотря на все поражения, он взял свое и оказался победителем. В голове Кузьмы Николаевича мелькнула рыбкой озорная мысль: «Фиг сейчас бы ты принимал поклоны, если бы не гений Василевского, который за две недели расколотил всю миллионную рать этих вообще-то неплохих вояк».
Переводчик обратил внимание Деревянко на японские самолеты, которые держали на задворках аэродрома. Иероглифы на крыльях означали, что эти машины пилотировались камикадзе. Вот так Кузьма Николаевич столкнулся с ними. Не думал он, что самоподрыв человека станет когда-нибудь средством войны.
Правда, и наши воины бросались со связками гранат под танки, шли на таран самолетов противника, расстреляв боекомплект, но… Во второй половине войны, когда наступали, стали беречь людей и придерживали подобный героизм. В Сталинграде он сам врезал старшине между глаз, когда тот обвязывал гранаты, чтобы лечь под танк. Кулак у генерала дай боже, мог завалить быка запросто. Старшина опрокинулся на спину и потерял сознание. «Когда очнется, заприте в блиндаж и не выпускайте до тех пор, пока мозги не заработают в правильном направлении жизни!» − приказал командиру взвода. Потом поинтересовался, как поживает его крестник. Сказали, что поживает и воюет без закидонов.
У японцев смерть была поставлена на поток. Задумывались даже пуски ракет, управляемых смертниками. Деревянко считал подобные акции неоправданными. Лучше хорошо обучить солдата, чтобы он мог эффективно использовать свое оружие. Но у японцев каждая винтовка, каждый автомат, каждый танк, а самолет тем более, были на счету. Промышленность не успевала за глобальной войной, которую вели самураи. Вот и ввели культ смерти.
…Автомобиль вышел за территорию охраняемого аэропорта и двинулся к столице Японии. Кузьма Николаевич попросил военного атташе сбросить скорость, чтобы рассмотреть окрестности. По сути, разглядывать было нечего. Со всех сторон пустые холмистые просторы до горизонта.
Военный атташе в звании полковника рассказывал:
− Американцы 10 марта накрыли стратегическими бомбардировками Токио. Сбросили сотни тонн зажигательных бомб и напалма. В жилых кварталах, застроенных деревянными зданиями, образовалось огненное торнадо, которое испепелило людей. Японцы получили свою Помпею. Если бы американцы проиграли войну, их судили бы сейчас как военных преступников.
Деревянко из окна автомобиля оглядывал волнистые пространства, отскобленные от гари, упираясь взглядом в остовы танков. Его удивило, откуда они тут появились? Американцы не вели сухопутных боев в Токио.
− Японцы пытались вызволять людей из огненных мешков, отправляли танки, чтобы они пробивали пути через плотные застройки. Напалмовый огонь был таким сильным, что танки сгорали вместе с экипажами. Теперь они торчат повсюду, как печки выжженных немцами дотла наших деревень. У нас германцы освобождали жизненное пространство для себя. Наверное, американцы тоже старались для себя.
Генералу было известно, что ни один серьезный промышленный объект в Японии, работающий на войну, янки не тронули. Уничтожали только население.
У Деревянки был приказ Верховного главнокомандующего изучить последствия атомной бомбардировки. Поэтому он сказал атташе:
− Вы должны организовать мне поездку в Нагасаки и Хиросиму.
− Это опасно! − возразил полковник. − Трое наших сотрудников уже потоптались там.
− Я тоже должен.
Атташе промолчал, отвернулся и стал смотреть на дорогу перед машиной, которая приближалась к зеленому холму с видневшимся на нём бетонным забором. Из-за него выглядывало здание и пальмы. Это и было советское посольство, которое, к удивлению, уцелело. Когда поднялись к воротам, увидели, что далеко не совсем. Из стены был вырван огромный кусок бетона. Изломы почернели, спеклись. Кузьме Николаевичу они напомнили выгоревшие стены домов Сталинграда. Теперь, куда бы он ни поехал, прошлая война тащилась за ним, как побитая собака.
Дворик посольства украшал небольшой сад с пальмами. Во время бомбежки деревья тоже пострадали. Сотрудники гасили на них языки пламени. Пальмы удалось спасти. Они стояли наполовину черные, но живые.
Посол, крепкий мужчина с умным, высоколобым лицом, встретил офицеров на крыльце здания, пожал каждому руку и проводил в гостиную посольства. Там уже был накрыт стол, очень необычный на вид. Деревянный каркас, на котором расстелен матрац. Кивнув на стол, Кузьма Николаевич назвал его:
− Футоки!
Посол бросил быстрый удивленный взгляд на генерала.
Деревянко объяснил:
− До войны я окончил Восточный факультет военной академии имени Фрунзе.
− Теперь понятно, почему Сталин направил вас в Японию. Свежий приток профессиональных востоковедов нам будет очень кстати в предстоящей работе.
Я читал откровения смертельно обиженного отставкой Никиты Сергеевича Хрущева, предназначенные для американского Госдепа, наполненные любовью к Трумэну и анафематсвованием Сталину. В одном из пассажей бывший троцкист касался японского вопроса. Его до глубины души возмущало, что Сталин не захотел отдать Курильские острова и не подписал мирный договор с восточным соседом. Будучи руководителем Советского Союза, Никита Сергеевич готовился это сделать, но любимые американцы нанесли ему удар под дых, сорвав возвышенные желания нового генсека отрезвляющими порциями холодной войны, при которых формальный мир с японцами стал невозможен.
В своих откровениях Хрущев вспоминает о представителях Сталина в Японии при штабе Макартура. Они-де там болтались, их отключили от всякой работы. Когда знакомишься в материалами дипломатов того периода, понимаешь, что Хрущев был просто не в курсе сталинской политики и практических шагов Советского Союза на Востоке.
Деревянке понравился посол Яков Александрович Малик, доброжелательный, деликатный. По некоторым замечаниям, которые он высказывал, можно было судить о глубине его знания Японии. Генерал сразу же почувствовал в Якове Александровиче родственную душу. Пройдет всего лишь три месяца, и бывший посол станет его политическими советником, вплотную займется под его руководством проблемами атомных бомбардировок, переговорами с американцами.
Яков Александрович предложил срочно побывать в гостях у Макартура. В Токио уцелели три гостиницы, в одной из них находится главнокомандующий. Малое количество уцелевших гостиниц сразу вызвало озабоченность у Деревянко. Где же расселить прибывающий персонал, роту солдат охраны? И решил - пусть американцы думают об этом. Им поручено организовать сервис себе и остальным делегациям.
Кузьма Николаевич вспомнил о первой своей встрече с Макартуром. Тогда он обрушил на генерала град вопросов о работе рации для связи со штабом маршала Василевского, о предоставлении ему материалов по высадке союзных войск в Японии, о списках военных преступников. Генерал выслушал и поднял руки - «хенде хох»:
− Этим занимается начальник штаба генерал Сатерленд.
Деревянко подумал, что он исчерпал все вопросы, можно отдать честь, развернуться и уйти, но Макартур задержал его:
− Есть сведения, что в одной из радиопередач из Москвы говорилось о намерении Советского Союза высадить свои войска на Хоккайдо? – спросил генерал.
Кузьма Николаевич, не задумываясь, ответил:
− Утка! Таких задач советские войска не имели и не имеют.
Макартур успокоился, повеселел и подал на прощание руку.
Из посольства Деревянко с офицерами поехал в гостиницу. Улицы в Токио можно было теперь определить только по асфальту, ржавым трамвайным рельсам. Вокруг были выжженные пустыни с остовами обгоревших деревьев. Изредка проезжали шикарные автомобили, приспособленные под газогенераторное топливо. На них сзади крепились печки для сжигания дров, а по крыше проходили трубы, обмотанные изоляцией. Легковой транспорт выглядел нелепо.
У гостиницы, где остановился Макартур, толпились военные. Морпехи подали к зданию черный кадиллак, купленный генералом у манильского сахарного барона. По бокам длинной машины стояли семь мотоциклов. Видимо, генерал собрался куда-то ехать с эскортом. Деревянко заметил, что с каждым днем самомнение Макартура взлетало вверх. Что будет с ним после подписания Акта о капитуляции Японии? Время показало, что Дуглас станет претендовать даже на президентское кресло в Соединенных Штатах. Видимо, американские избиратели не разглядели в нем политического деятеля, способного руководить страной. Он благополучно проиграл выборы. Уже окончательно в отставке он размышлял о предстоящих галактических баталиях землян с инопланетянами.
Кузьма Николаевич зашел в просторный номер, который занимал Макартур. Тот, в самом деле, шибко торопился, отдавал приказания, разговаривал по телефону. Положив на минуту трубку, сказал Деревянке:
− Для доставки вашей делегации на «Миссури» выделен миноносец «Бьюкенен». Его командиру даны необходимые указания. За вами в гостиницу «Новый Гранд Отель» пришлют машины и доставят на борт миноносца.
Деревянко козырнул и отправился в гостиницу, где его ожидали уже члены советской делегации. Кто-то спросил, почему решили американцы провести подписание Акта на «Миссури»? Генерал ответил:
− Свой линкор японцы считают национальной достопримечательностью. Для них он был как «летучий голландец». Вдруг появлялся у берегов и расстреливал города из дальнобойных орудий. За ним охотились, но безуспешно. Только одному смертнику удалось бросить свой самолет на палубу. Одно крыло отлетело и врезалось в орудийную башню, вызвав небольшой пожар, который команда тут же потушила. Тело пилота по приказу капитана линкора похоронили в океане со всеми воинскими почестями. Стаценко буркнул:
− У нас часто не было возможности не только хоронить немцев, но и своих.
Деревянко вспомнил гору трупов красноармейцев под Демянском и подумал: «Америке все-таки посчастливилось не испытать и тысячной доли «прелестей» нашей войны. И Японию она фактически заграбастала чужими руками. Теперь янки делают вид, что они победили.
Горькое чувство зашевелилось у него в душе. Он не хотел, чтобы оно разрослось, и стал рассуждать о завтрашнем дне на линкоре. К нему надо подготовиться. Офицеры разошлись по своим комнатам.
Утро 2 сентября 1945 года было прекрасным. Будто сама природа радовалась победе над Зверем. День лучами солнца высвечивал каждую морщинку на лице океана. Корабли союзников на рейде выглядели издалека небрежно разбросанными спичечными коробками. Среди них выделялся линкор «Миссури». Он походил на темную гавайскую сигару, положенную боком на воду. В его сторону торопился миноносец. На тесной палубе стояли Деревянко, Воронов, Стаценко и переводчик. Все молча оглядывали морскую панораму.
Если Деревянко и летчик не особенно разбирались в кораблях, то моряк мог в полной мере оценить мельтешащие перед ним военные плавсредства. Кроме линкора, это были корабли третьего класса – эсминцы, легкие крейсеры, хорошо потрепанные в прошедшей войне, транспортные суда. Эти посудины в глазах нашего вице-адмирала выглядели вполне заурядными, неинтересными. Только вот «Миссури»! Он стремительно приближался, закрывал собой солнце и небо. Его размеры, особенно вблизи, впечатляли. Длина корабля 270 метров, водоизмещение 40820 тонн. Его снаряды пробивали десятиметровые бетонные укрепления. Еще вчера он накрывал своими мощными пушками судостроительные верфи Японии. Да что говорить о верфях, если две недели назад на Хиросиму и Нагасаки были сброшены атомные бомбы.
Мне удалось найти заметки Константина Симонова на этот счет. Как корреспондент «Красной звезды» он побывал в Японии и в своих дневниках запечатлел картины апокалипсиса.
«Я уже знал из рассказов, что вид Хиросимы не совпадает с теми первыми московскими представлениями, которые возникли, когда мы прочитали об атомной бомбе. Я помню, у меня тогда было ощущение какой-то выжженной земли, огромной воронки в несколько километров шириной и в несколько сот метров глубиной - словом, ощущение чего-то загадочного, как то химически испепеленного. В реальности все это было не совсем так.
Для того чтобы представить себе то, что я увидел, нужно понять прежде всего, что такое японский город, подобный Хиросиме. Это город в триста-четыреста тысяч жителей, губернский центр, в котором, однако, с трудом наберется больше пятнадцати- двадцати каменных зданий, все остальное - из дерева, причем очень легкого, из картона и бумаги. Некоторые дома, внешне имеющие вид каменных, на самом деле представляют собой просто обмазанную штукатуркой плетенку из дранки и, может быть, еще более непрочны, чем деревянные строения.
И вот мы стоим в центре Хиросимы. Примерно здесь (кто говорит - в трехстах, кто - в пятистах метрах над нашими головами) разорвалась атомная бомба.
Во-первых, начнем с того, что нам придется отказаться от представления о взрывной волне, идущей от места разрыва по диагоналям вверх. Здесь взрывная волна шла от места разрыва, то есть с полукилометровой высоты, по диагоналям вниз. Во-вторых, посмотрим, что осталось от города. Бетонные дома (а их в городе штук пятнадцать - двадцать) стоят на месте; из них силой взрыва выбило окна, двери, с иных сорвало крыши, с иных нет, но они, зияя пустыми окнами, стоят. Если вообразить, что взята чудовищная железная метла и этой метлой выметено из зданий все, что в них было, то можно себе представить тот вид, какой имеют эти дома.
Кругом этих домов пустыня. Над пустыней возвышаются железные телеграфные столбы, кое-где помятые, но в большинстве целые, и деревья − есть вырванные с корнем, но большинство стоит, только кажется, что та же железная метла смела с этих деревьев все листья, все до одного, и они стоят абсолютно голые.
Кроме деревьев и столбов, неожиданно самыми высокими пунктами пейзажа оказываются довольно многочисленные, рассеянные по городу старые кладбища. Японское кладбище больше всего напоминает, пожалуй, древнее еврейское кладбище, которое я видел в Праге. Это поставленные рядом друг с другом высокие плоские каменные плиты, часто из неровных и необделанных кусков камня; это каменные же и довольно высокие светильники. И все это, крепко врытое в землю, осталось стоять в полной неприкосновенности. А дома из дранки, картона, дерева и бумаги рассыпались.
Здесь, как и в Токио, среди пожарища всюду видны несгораемые ящики. Там, где они были крепко привинчены или забетонированы, они стоят; там, где просто были поставлены на пол, повалились.
Крыши осыпались и покрыли землю осколками черепицы. Бумага и картон превратились в прах; черепица разбилась, но осталась и засыпала всю землю.
В километре от центра взрыва - река. На ней мосты. Они целы.
Таково зрелище Хиросимы - мрачное, но не загадочное. Ожидаемый загадочный ужас превратился в страшной силы удар, который рассыпал все, что было некрепко, и оставил то, что крепче - деревья, столбы, камень, бетон.
Вот пока и все, что осталось в сознании».
Потом на этом месте побывает Кузьма Николаевич. Он не только увидит все это глазами, но и запечатлеет объективом фотоаппарата, кинокамеры. Будет смонтирован фильм, который покажут Сталину. Верховный главнокомандующий поднимет на ноги ученых, разведчиков, промышленность, чтобы создать это самое страшное оружие для отпора американцам. Только Хрущев, да еще с большого бодуна, мог увидеть в Трумэне ангела во плоти и таковым обрисовать его в своих мемуарах.
…Миноносец причалил к платформе линкора. Делегация поднялась по трапу на борт, где вовсю хозяйничали американцы: определяли места расположения делегаций. Советского фоторепортера Темина так оттеснили, что у того не осталось места для сьемок. Распределители втолковывали ему: «Американские издатели тут все перекупили за большие деньги». Фотокорреспондент «Правды» не мог позволить себе таких расходов. Он подскочил к Деревянко:
− Кузьма Николаевич, мне не дают снимать! Помогите!
− Иди за мной! – бросил тот.
Темин со своей камерой прилип к советской делегации. Вместе они выдвинулись к столу, на котором должны были поставить подписи представители союзников.
Навстречу нашей делегации вышел Макартур. Деревянко представил ему членов своей делегации, в том числе Темина:
− Специальный фотограф Сталина. – и обратился к фотокорреспонденту. − Где вам удобнее расположиться для сьемки?
− Вот здесь, − ответил Темин и показал на площадку, которую до отказа набили представители американских средств массовой информации.
− Надеюсь, вы не возражаете? - обратился Деревянко к Макартуру.
− О кей! – ответил тот и взмахом руки отсек от Темина офицеров охраны, который попытались за локти вытащить фотокорреспондента из оцепления.
Получив высочайшее разрешение, молодец Темин «отвязался». Даже в какой-то момент забрался на орудие и оттуда заснял процедуру подписания Акта. Часть его снимков Деревянко потом показал Сталину, которому они понравились.
Вот как рассказал о подписании сам Кузьма Николаевич:
«После того как собрались все представители стран-победительниц, в маленьком катере доставили японскую делегацию во главе с министром иностранных дел Мамору Сегемицу. Главного уполномоченного японского императора Сегемицу под руки поддерживали два человека. Японская делегация было поставлена напротив делегаций стран-победительниц. Низко опустив голову, Сегемицу стоял, опираясь на палку, поскольку у него одна нога была на протезе. Ноги он лишился задолго до войны в Китае во время парада японских войск. Китайский патриот бросил бомбу в группу японских генералов. Среди них был и Сегемицу.
Обстановка, в которой происходила церемония, была очень простой. Небольшой стол, покрытый зеленым сукном, две чернильницы, два стоявшие друг против друга стула. Микрофон. На столе разложены листы с текстом этого документа на английском и японском языках.
В 10 часов 30 минут по токийскому времени подписание акта началось с «пяти минут позора Японии» − японская делегация должна была выдержать укоризненный взгляд всех присутствующих в это время на линкоре. Перед началом выступил генерал Макартур. Затем он подчеркнуто небрежным жестом пригласил к столу японскую делегацию. По меткому высказыванию одного из журналистов, она была как бы группой, участвующей в похоронной процессии. Сегемицу подошел к столу. Отдал палку секретарю. И, сняв черный цилиндр, стоя, возле стола был стул, начал подписывать акт. Вдруг Сегемицу нервно вздрогнул, его бледное лицо покрылось потом. И здесь ему не повезло – автоматическая ручка по какой-то причине не действовала. Догадливый секретарь быстро подсунул Сегемицу какую-то другую ручку, и тот, торопливо поставив подпись, тяжело вздохнув, отошел в сторону. Тоже самое сделал начальник генерального штаба японской армии генерал Иошихидо Умэдзу, несколько замешкавшись перед тем, как подписать акт.
От имени союзных держав акт подписал вначале генерал Макартур. Словно специально, он достал из кармана горсть авторучек, подписал документ с английским текстом одной авторучкой, с японским другой. Затем поставили подписи другие генералы.
Я находился в первой шеренге представителей союзных держав, и мне хорошо были видны лица членов японской делегации. Когда свою подпись под актом ставил китайский генерал, японцы даже не подняли глаз и не пошевелились, но подавленная злоба так и пробивалась сквозь неподвижные маски их бледно-желтых лиц.»
Как только генерал Макартур объявил, что сейчас акт подпишет представитель Союза Советских Социалистических республик, грянули аплодисменты, не предусмотренные протоколом. Аплодировали американские моряки, бросали вверх шапочки. Они-то знали, чья страна принесла Победу над Японией. Очень скоро историки Западных стран будут переходить на визг, доказывая, что американские атомные бомбы вынудили японцев поднять руки. Но это было не так. Японцы готовились еще много лет воевать. У них в руках было очень страшное оружие, не менее разрушительное, чем атомное. Является чудом, что они не пустили в его ход. О нем я расскажу чуть ниже. А пока о том, что случилось во время подписания Акта. Без конфликта не обошлось. Некоторые представители союзников перепутали строчки, неправильно расписались. Японцы всколыхнулись, забегали вокруг стола, потребовали вернуть процедуру. Макартур не опустился до таких «мелочей». Главное, японцы уже украсили своими закорючками историческую бумагу. Дело было сделано. Формалисты с обеих сторон столкнулись лбами над Актом, привели его в удовлетворительное состояние. После этого японскую делегацию отправили на берег в маленьком кораблике. Остальным устроили банкет до следующего утра, а затем развезли по гостиницам на берегу.
Когда советская делегация вернулась в свою резиденцию, Кузьма Николаевич попросил своих помощников, вице-адмирала и генерал-майора, поднатужиться над мемуарами, изложить свои впечатления о церемонии подписания Акта со всеми мельчайшими подробностями, сам тоже до позднего вечера бился над обстоятельным донесением в Москву. Он знал, что с его работой обязательно познакомится Сталин. Это накладывало на автора особую ответственность.
На следующий день советскую делегацию пригласили на очередную сессию японского парламента. Открыть её должен был сам император Хирохито. Ему предстояло прочесть текст Акта о капитуляции Страны восходящего солнца.
Заседание назначалось на десять тридцать утра. Советская делегация в полном составе приехала к десяти и не увидела императора. Оказалось, он приехал в парламент еще раньше. Открыл сессию и убыл.
На глазах советской делегации разыгрывалось незабываемое шоу. Депутаты упорно избегали разговоров о войне и поражении. Один поставил вопрос о необходимости возместить потери японских промышленников от войны и бомбежек. Другой обвинил японский народ в том, что тот был недостаточно усерден в своих жертвах великим идеям императора и должен просить у него прощение.
На этой сессии Деревянко ни разу не услышал слова «капитуляция», только прозвучал Указ о прекращении войны. Тогда он спросил японцев, почему так неточно это название, ему с апломбом ответили, что на японский зык слово «капитуляция» иначе перевести нельзя, так как нет соответствующего иероглифа. Генерал-востоковед знал, что в богатом японском языке есть такое слово. Но стоит ли доказывать?..
Известно, что капитулирует обычно не столько физически сломленная армия, сколько морально, перед безысходностью. Японцы, несмотря на все бомбардировки и поражения, сохраняли самурайский дух и готовы были дальше сражаться. И для этого у них были средства, Деревянке позднее попала на глаза книга английского писателя. Тот прямо писал: «Победу над Японией одержала не бомба, а Сталин. Поэтому главы Соединенных Штатов и Англии в Ялте ходили на цыпочках вокруг Сталина и упрашивали вступить в войну. Они-то, обладая полнотой информации, хорошо понимали, что без Сталина им не сокрушить японцев». И Деревянко особенно это понял, когда побывал на развалинах строений отрядов 731 и 100 в Маньчжурии.