Андрей говорил о том, что можно быть одиноким, даже если ты, по сути, и не одинок, Рита же вначале таких слов не понимала, а затем согласилась, что, наверно, – можно быть одиноким даже и тогда, когда вокруг тебя множество людей. Тут, сделала для себя великий вывод Рита, дело вовсе не в количестве людей вокруг тебя, а в том, какое отношение эти люди имеют к тебе, и какое отношение ты имеешь к ним. Если между тобой и окружающими людьми нет никакого единства – это и есть одиночество.
А затем Рита изнемогала под поцелуями Андрея, и сбивчивым, горячечным шепотом рассказывала ему о том, как в детстве во дворе дома, где она жила, всякий раз после дождя образовывалась огромная лужа, в которой отражалось небо, и как Рита всякий раз боялась ступать в эту лужу, потому что ей казалось, будто она непременно провалится в отраженное в луже небо…
- Я вспотела до самых пяток, - сказала Рита, когда все закончилось. – Я хочу на улицу, чтобы остыть.
Андрей, отодвинул дверь вагончика, и они вышли на улицу.
Кустарник, разросшийся вокруг, шумел таинственными ночными голосами. Вверху сияли безмолвные августовские звезды. Вдалеке высокими голосами перекликались электровозные гудки, им сиплыми голосами вторили гудки тепловозов.
- Наш вагончик… - сказала Рита. – Уехать бы куда-нибудь в этом вагончике… Ехать бы и ехать… и чтобы никаких других пассажиров, кроме нас с тобой, в нем не было. Ведь правда же, нам с тобой не надо никаких попутчиков?
- Конечно, - сказал Андрей. – Зачем нам попутчики?
- Тогда давай уедем прямо сейчас! Прямо сейчас! Что нам делать в этом городе? Здесь – одиночество и бандиты… давай уедем, а?
- Давай, - сказал Андрей. – Только – куда мы поедем?
- Куда-нибудь, - сказала Рита. – Чтобы только далеко-далеко… Ты мужчина, ты и решай. Куда ты меня повезешь, туда я с тобой и поеду.
- Вот как… - сказал Андрей, внимательно глядя на Риту. – Что ж… А давай мы поедем в город Зурбаган.
- А где это – Зурбаган? – полушепотом спросила Рита.
- Далеко, - сказал Андрей. – У самого-самого дальнего на свете моря.
- Как здорово, - совсем уже шепотом произнесла Рита. – А кто там живет?
- Хорошие люди. Старые моряки, сошедшие на берег пираты, веселые и беспечные бродяги, щедрые торговцы, прекрасные смуглолицые женщины…
- А море там – какое? – спросила Рита.
- Хорошее, весёлое, - сказал Андрей. – Бескрайнее и теплое. Иногда, когда шторм, оно бывает сердитым, но затем, когда шторм утихает, оно опять становится ласковым и добрым.
- Ура! Поедем в Зурбаган! Поедем туда немедленно! Вот только…
- Что? – спросил Андрей.
- Я вдруг подумала… - сказала Рита. – Вот мы уедем в Зурбаган… и мы обязательно туда приедем… а только – кем я там тебе буду? И – кем будешь ты мне?
- Ты будешь мне там женой, - сказал Андрей, и сам удивился тому, что сказал. – Ты хочешь быть моей женой?
- Я не знаю… - в раздумье сказала Рита. – Я не знаю, что такое жена. Это, наверно, то, что было сейчас между нами?
- И это, и еще многое-многое другое. Впрочем, я и сам не слишком-то знаю, что такое – жена. Хотя у меня и есть жена… как будто бы есть.
- Это хорошо, что и ты не знаешь, - сказала Рита. – Потому что… Мне кажется, что строить на пустом месте намного проще, чем перестраивать то, что уже было построено кем-то и когда-то.
- Наверно, - согласился Андрей.
- Вот видишь, какая я у тебя умная. Я сейчас чувствую себя взрослой-взрослой! Я хочу быть твоей женой. Мы приедем в Зурбаган и поселимся в домике возле самого моря. И ты будешь работать, например, рыбаком, и каждый день уходить в море…
- А ты будешь меня встречать.
- Мы будем тебя ждать ивстречать, - поправила Рита.
- Вы? – удивился Андрей.
- Мы, - сказала Рита. – Я и он… тот, который сейчас у меня внутри. Он еще совсем-совсем крохотный… но я его чувствую… я знаю, что он там.
- Рита…
- У тебя такой испуганный голос… Ты не хочешь, чтобы у нас, когда мы будем жить в Зурбагане, был малыш… наш с тобой малыш? Мы оденем его в матросский костюмчик… и вместе с ним каждый вечер будем встречать тебя на берегу…
- Ну, хорошо… Просто мне кажется, что еще рано говорить о малыше… откуда мы можем это знать?
- Я знаю! – засмеялась Рита. – Я чувствую! Он внутри меня… где-то глубоко-глубоко… но я его все равно чувствую… потому что он – мой и твой… он – частица меня и тебя!
- Как просто у тебя все получается.
- А дети вообще получаются просто! – засмеялась Рита и прижалась к Андрею. – Теперь-то я это знаю! Погоди-ка…
Рита высвободилась из объятий Андрея и подбежала к вагончику. Рядом с ним белел в темноте большой закаменевший кусок извести. Рита подобрала известь и принялась что-то писать на стене вагончика.
- Только ты пока не смотри! – крикнула она Андрею. – Посмотришь тогда, когда все будет готово. Еще не готово… и еще не готово… а вот теперь – готово! Смотри!
Андрей повернул голову. На вагончике белела надпись «Прокопьевск-Зурбаган». Андрею вдруг захотелось плакать. Он не знал, почему ему захотелось плакать. Может быть, из-за смутного предчувствия, которое вдруг возникло где-то глубоко в нем. Это было нехорошее предчувствие, тягостное и смутное. Будто бы он отправился в дальнюю дорогу, и позабыл взять с собой что-то крайне необходимое и важное. Что-то такое, без чего и само дальнее путешествие, и вся последующая жизнь непременно должны превратиться в тягостную бессмыслицу…
- Пойдем спать, - сказал он Рите. – Уже поздно.
- Пойдем! – охотно согласилась Рита. – Мы будем спать, а наш вагончик будет ехать и ехать, ехать и ехать… Как называется поезд, который едет без остановок?
- Кажется, экспресс, - сказал Андрей.
- Экспресс в Зурбаган, - сказала Рита. – Тебе нравится такое: экспресс в Зурбаган? По-моему, очень красиво.
***
Андрею не спалось: он думал. Он думал о себе и о Рите. Последние Ритины слова – наивные, полудетские и исполненные бесконечного доверия к нему, Андрею, растревожили его душу до самого основания, если, конечно, у человеческой души может быть какое-то основание.
Он не хотел ни в чем обманывать Риту, он не считал, что воспользовался случаем и Ритиной неопытностью, ему не было дела до того, что Рита, по сути, годится ему в дочери… Возраст Риты и его собственный возраст в данном случае были неважны: важно было другое. Он не сожалел сейчас, что неосторожно предложил Рите стать его женой. Да, действительно, слова эти были весьма неосторожны, они как-то сами собой сорвались с губ, но – он не жалел о сказанном. Кроме того, Рита с чисто женской интуитивной предусмотрительностью сообщила, что у них может случиться ребенок – да, у них может случиться ребенок. От того, чем они с Ритой занимались и, вероятно, будут заниматься еще, родятся дети. Рита – нормальная, здоровая, вполне взрослая девочка – стало быть, у них и впрямь может быть ребенок. Андрей не жалел и об этом пока что в высшей степени гипотетическом ребенке. Ребенок так ребенок: он, Андрей, покамест достаточно еще молод, он еще успеет поставить на ноги своего ребенка…
Итак, что же получается в итоге? А получается, что Андрею и впрямь надобно жениться на Рите.
Впрочем, надобно – не то слово.
Он хочет жениться на Рите.
По сути, он сделал Рите предложение, и она согласилась.
Стало быть, они поженятся и уедут из этого города. Они уедут в Зурбаган. Нет, и в самом деле – что Андрей потеряет, женившись на Рите и уехав из города? Нелюбимую работу? Такую же нелюбимую жену? Сам зачумленный город? Нечего ему терять, а, стало быть, не о чем и раздумывать. Тем более Рита – весьма, кажется, славное существо. Просто-таки подарок небес…
Конечно, будут сложности. Неведомо еще, как отнесется к замужеству дочери Ритина мать, которая, наверно, ровесница ему, Андрею. Неизвестна также и грядущая реакция его собственной жены, да и дочери тоже. Впрочем, все это – пустяки. Тут главное – решиться. И второе, такое же главное, – надобно будет очень серьезно и обстоятельно потолковать с самой Ритой. Рита – ребенок: что она может смыслить в замужестве? Он и сам-то в нем мало чего смыслит, а уж Рита…
Сам не заметив как, Андрей уснул, а проснулся оттого, что Рита его поцеловала. Андрей открыл глаза: сквозь оконце под потолком пробивались утренние лучи.
- Доброе утро, - улыбаясь, сказала Рита. – Я не сплю уже тысячу часов. Я смотрю на тебя… то есть как ты спишь, и думаю. Сказать тебе, о чем я думаю?
- Конечно, - сказал Андрей, протягивая к ней руки.
- Я думаю о том, как мы с тобой будем жить в Зурбагане… какой у нас будет дом, какие будут занавески на окнах и какие цветы разведём в нашем палисаднике. И еще я думаю, как мы назовем нашего маленького. Мне почему-то кажется, что это будет мальчик, и он будет похожим на тебя. Я придумала уже двадцать семь имен, и все никак не могу выбрать самое лучшее…
- Как странно получается, - сказал Андрей. – Вчера вечером ты заснула, а я не спал и смотрел на тебя… вернее, слушал твое дыхание, а тебя не видел, потому что было темно. И – думал о том же самом… то есть о том, как мы с тобой будем жить в Зурбагане. Я думал о тебе, о нашем ребенке… то есть о том же, что и ты сейчас.
- Мы с тобой думаем одинаково! – торжественно сказала Рита. – А, значит, ты сможешь угадать, о чем я подумала буквально сию секунду!
- Да тут и гадать-то нечего, - рассмеялся Андрей. – Ты подумала о душе, который я тебе вчера обещал.
- Точно! – в восторге воскликнула Рита. – Ты вчера обещал мне душ! И еще ты говорил, что душ будет холодным, и ты меня потом согреешь.
- Тогда – готовься! – сказал Андрей, вскакивая.
- А как это – готовиться? – спросила Рита.
- Ну, раздевайся.
- Совсем-совсем?
- А то как же! Кто же идет в душ одетым?
Рита принялась раздеваться, но на полпути остановилась.
- Знаешь, - сказала она, - я не могу сама… до конца. Я еще не умею… чтобы так, легко и до конца. Я, наверно, научусь потом, позднее… в Зурбагане. А пока – раздень меня сам…
Обнаженная, при дневном свете, Рита до такой степени походила на девочку-подростка, что у Андрея перехватило дыхание. Он укутал ее в одеяло и вынес из вагона на улицу.
Великолепное, наполненное солнцем утро. Невдалеке от вагончика среди кустарника высился самодовольный молодой ясень. Мириады утренних росинок, будто драгоценные камни, сверкали на его листьях. Вот к этому-то ясеню Андрей Риту и принес. Это и был обещанный холодный утренний душ.
- Ух, ты! – восхищенно прошептала Рита. – Как красиво…
- Прошу! – сказал Андрей, распеленав Риту. – Становись под дерево и встряхни его! И – сразу же ко мне, под одеяло!
- Я боюсь, - нерешительно сказала Рита. – Эта роса, наверно, такая холодная. Встряхни дерево сам.
- Ну, тогда держись! – сказал Андрей, подходя.
- Давай! – отчаянно зажмурившись, сказала Рита.
И – мириады блистающих на солнце холодных бриллиантов тотчас же обрушились на нагую Риту и одетого Андрея!
- Ух, ты! – едва выдохнула Рита, взглянула на Андрея и расхохоталась. – И тебя тоже! Прямо в одежде! Еще! Давай еще!
Андрей встряхнул дерево еще – и новые мириады бриллиантов обрушились на него и Риту.
- Еще! – радостно вопила Рита. – Еще!
- Может быть, хватит? – стараясь перевести занявшееся дыхание, спросил Андрей.
- Еще! – требовала Рита. – Еще!
Андрей встряхнул дерево еще дважды, а затем бриллианты иссякли.
- Душ закончился до завтрашнего утра! – сказал Андрей и скомандовал: - Скорей под одеяло! Немедленно греться!
Он укутал Риту в одеяло, подхватил ее на руки и побежал к вагончику. Рита смеялась.
- Завтра мы уедем в Зурбаган! – хохоча, кричала Рита. – Завтра! Завтра!..
4.
…Ну, любовники, ну в вагончике, - размышлял редактор, - подумаешь, сенсация!
Однако вскоре Яков Ефимович посмотрел на дело иначе.
- Так ты говоришь, - спросил он у присутствовавшего при разговоре Мыки, - что эта самая девица – совсем еще малолетка?
- Чистое дитя! – вместо Мыки клятвенно заверил Вася Нечитайло. – Он, то есть Мыки, самолично наблюдал… будьте уверены! Титьки, говорит, еще толком не выросли…
- Гм… - сказал Яков Ефимович, и надолго задумался. – Вот что, братва лихая. Мне тут надобно слетать в одно местечко. А вы ожидайте меня… ну, скажем, в «Трех свиньях». Да-да, естественно… понимаю… вот вам деньги в качестве аванса. Но – не напивайтесь в тех «Трех свиньях» как свиньи. Потому что в любое время вы мне можете понадобиться для дела.
Получив аванс, Вася Нечитайло с Мыкой отправились в «Три свиньи», где их ожидали Валька Астролябия и безучастный Владик, а Яков Ефимович тем временем набрал телефон милиции.
Если бы трубку тогда поднял я сам или, скажем, Батя, то эта история имела бы, наверно, совсем другое продолжение. Потому что мы с Батей знали, что такое этот Яков Ефимович, и не стали бы с ним размазывать кисель по чистой скатерти. Да и он сам, думается, заслышав в трубке наши с Батей голоса, поспешил бы откланяться – иначе непременно нарвался бы на справедливую грубость с нашей стороны.
Но – случилось то, что случилось: трубку подняли не мы, потому что в тот день случился выходной и мы отсутствовали, а – дежуривший по отделу Федя Гвоздев. Этот Федя Гвоздев был милиционером тишайшим, исполнительным, пришибленным, нерассуждающим и абсолютно не способным к абстрактному мышлению. Вот на него-то искушенный Яков Ефимович и вышел.
- Это говорит редактор газеты «Сплошная сенсация» Яков Ефимович, - услышал Федя в трубке. – Да-да, Яков Ефимович… А это, стало быть, Федя Гвоздев… Наслышан, наслышан… Да какой там выходной, мама моя родимая! Какие у меня выходные, Федя! Тружусь на старости лет как последняя ломовая лошадь! Так и помру на рабочем месте, Федя!
- А чего звоните-то? – спросил Федя, весьма смутно представляя себе, кто таков Яков Ефимович.
- А дело у меня имеется, Феденька. Очень важное, между прочим. Имею информацию о совершающемся сейчас тяжком преступлении. Как порядочный человек и как гражданин, считаю своим долгом поделиться важной информацией, потому что… ну и все такое прочее.
- Преступление? – насторожился Федя. – Какое преступление?
- Наитягчайшее, - сказал Яков Ефимович. – Я так думаю, что совращение малолетней.
- Что-что? – удивился Федя. – Это как же?..
- Он мне говорит «это как же»! Ой, ой… Ну, слушайте, молодой человек, что я имею вам сказать по этому поводу… - и Яков Ефимович поведал Феде вкратце то, что сам недавно услышал от Васи Нечитайлы и Мыки.
- Ну, - засомневался Федя Гвоздев, - какое же это совращение? Развлекаются ребята… Я за них… хи-хи-хи… даже рад.
- Он мне будет говорить «развлекаются ребята»! – всплеснул руками Яков Ефимович на другом конце провода. – Он-то, может, и развлекается, а она-то, если судить по имеющейся у меня информации, малолетняя! Неразумное, так сказать, дитя!
- Ну, так и что же? – не мог взять в толк Федя Гвоздев. – Ну, малолетняя… Сейчас эти самые малолетние – ого… сами знаете, какие! Нас с вами еще научат… Короче говоря – развлекаются.
- Ой, ой! – горестно произнес Яков Ефимович. – Развлекаются – в густых кустах и вдалеке от мира… А если, например, он ее там держит насильно? Или даже не насильно, а просто – купил дурочку за шоколадку и пачку дешевых сигарет? А если, прямо сказать, он сексуальный маньяк? Маньяки – они любят, чтобы все было именно в кустах… а потом придушит девчонку, и поминай как звали.
- Да какой еще маньяк… - неуверенно сказал Федя.
- Я так считаю, - змеиным голосом произнёс Яков Ефимович, - что эти ваши слова, Федя, есть официальное мнение всей нашей милиции? И, стало быть, в качестве таковых я могу их присовокупить к своей будущей статье?
- Это к какой еще статье? – насторожился Федя Гвоздев.
- К разоблачительной, Федя, - сказал Яков Ефимович. – По поводу злодействующего в городе маньяка и реакции нашей милиции в связи с таким прискорбным фактом нашей жизни. Вернее – о полном нежелании нашей милиции реагировать на сей прискорбный факт.
- Ну… - впал после этих слов в размышления Федя. – А вы-то сами, к слову говоря, для чего мне об этом рассказали?
- По двум причинам, - сказал Яков Ефимович. – Во-первых, потому, что я честный человек и не могу, получив наиважнейшую информацию, не уведомить о том родную милицию… о чем, между прочим, семь минут назад я вам, Федя, уже докладывал. А во-вторых, я прошу у вас позволения самолично присутствовать при поимке маньяка в качестве репортера. Это же будет замечательный репортаж! О том, как наша славная милиция вовремя среагировала на сигнал от обеспокоенных граждан и разоблачила маньяка! Готовьте дырочку для ордена, Федя…
- А другие обеспокоенные граждане, помимо вас, еще имеются? – спросил Федя.
- А то как же! Ждут в условленном месте и готовы к выполнению своего гражданского долга!
- Стало быть, свидетельская база имеется, - констатировал Федя.
- А то как же ей не быть, - сказал Яков Ефимович. – Они же заодно и понятые.
- Ну… - сказал Федя. – Ладно. Этим делом я займусь самолично. Вот прямо сейчас и займусь.
- Можно, разумеется, и сейчас, - сказал Яков Михайлович. – Но, я так думаю, лучше вечером… даже ночью… где-нибудь ближе к рассвету. Чтобы, значит, этот маньяк меньше всего нас ожидал и не оказал нам сопротивления. Вот они-то, эти сознательные граждане, о которых мы только что с вами беседовали, нас с вами туда и отведут. Ой, ой, какие мерзкие дела творятся в этом собачьем мире…
- А ежели, - засомневался Федя Гвоздев, - они до вечера того… исчезнут в неизвестном направлении?
- Я вижу, Федя, - назидательно сказал Яков Ефимович, - что вы ни черта не разбираетесь в жизни… уж простите старика за такие резкие эпитеты! Вы, судя по всему, очень слабы в психологии! Скажите-ка, а вы сами, будь вы на месте того маньяка, разве не пожелали бы продлить, так сказать, процесс наслаждения на как можно более длительное время? Ну, вы только себе вообразите: ночь, тишина, одиночество и тут же – на все готовая юная особа… эдакий сладкий персик! Ведь это же, скажу я вам, такое удовольствие, которое может длиться вечно… до самой зимы! Или вы, Федя, станете меня уверять в том, что я-таки не прав?
- Ну… - ответствовал Федя Гвоздев, на чём, собственно, разговор и закончился.
***
Андрей и Рита, разумеется, не знали, что это – их последняя совместная ночь, да даже и не вся ночь целиком, а всего лишь – половина ночи. Они не знали, что скоро для них всё закончится…
Вначале они ужинали. От купленных вчера на вокзале продуктов осталось всего ничего, так, какие-то крохи и еще – огромная вяленая рыбина. Рыбину по просьбе Риты они есть не стали. «Это, - сказала Рита, - рыба из самого Зурбагана. Пускай она с нами и вернется в Зурбаган, хорошо?» «Само собою!» - смеялся Андрей, целуя Риту.
Вина в бутылке оставалась самая малость, и эту малость Рита откровенно, демонстративно, медленным взмахом руки частью выплеснула себе на грудь, а частью – себе на бедра.
- Ну? – глядя Андрею в глаза, призывно сказала Рита. – Я женщина, или я не женщина?
- Конечно, женщина! – сказал Андрей.
- Тогда чего же ты ждешь?
Рита снова и снова подставляла свое тело под поцелуи.
- Однажды, - лепетала она, - на мою ладонь упал желтый лист… Была осень. Я, конечно, и раньше знала, что осенью листья желтые, и что они облетают… но почему-то не придавала этому значения. А тут вдруг удивилась. Лист был резной и крупный… это был кленовый лист… и я вдруг увидела, что весь мир наполнен падающими листьями… и все вокруг было таким удивительным и непостижимым, что мне захотелось плакать. Это было в городском сквере… я нашла скамейку, где никто не сидел, присела на нее и всплакнула… а желтые и красные листья все падали и падали… И каждый из них словно бы пел. Мир был наполнен тихими голосами падающих листьев… это была удивительная и непостижимая музыка… они падали, падали, падали…
Потом Андрей, лежа на сене, сквозь полуоткрытую дверь вагончика задумчиво смотрел во тьму, а Рита, смеясь, играла с рыбиной.
- Когда мы приедем в Зурбаган, - сказала она Андрею, - я отпущу ее в море, там она оживет. Вот увидишь, оживет и уплывет – далеко-далеко! Как ты думаешь, когда мы доберёмся до Зурбагана?
- Завтра, - сказал Андрей.
- Завтра? – тут же прекратила свою игру Рита. – Нет, и впрямь – завтра?!
- Завтра. Настанет утро, мы отправимся с тобой в город… я думаю, что все утряслось, и никто нас уже не ищет… я рассчитаюсь с работы, ты соберешь свои вещички, предупредишь свою маму – и мы уедем.
- В город, - задумчиво сказала Рита. – А, может, не надо в город? Ты знаешь, я почему-то боюсь… Я боюсь, что если мы пойдем в город, он нас разлучит… он нас проглотит… мы там затеряемся… и больше никогда уже не встретимся. Я не хочу в город. Давай уедем так… без возвращения в город. Если не в этом вагончике, то в каком-нибудь другом…
- Пока мы не обрежем все веревки, которыми привязаны к этому городу, мы никуда не сможем уехать, - сказал Андрей. – Мне нужно рассчитаться с работы, забрать документы, тебе – поговорить с матерью.
- Наверно, ты прав. Но я все равно боюсь… Я боюсь не только за себя и за тебя, но еще и за него… за того, кто сейчас живет внутри меня. Мы с ним боимся вместе… у нас один общий страх на двоих.
- Иди ко мне, - сказал Андрей. – И – ничего не бойся. Будем считать, что мы только на несколько часов завернули в этот город, а следующая остановка – уже Зурбаган. Спи, моя девочка, спи. Завтра у нас будет непростой день…
- Завтра мы попрощаемся с нашим замечательным душем, - сказала Рита, - и с нашим вагончиком. Надо обязательно попрощаться и с вагончиком, и с душем… и еще нам надо не забыть про рыбину, чтобы отпустить ее затем в море.
- Конечно, конечно…
- Мне будет жаль расставаться с нашим вагончиком, - сказала Рита. – Так жаль, что я, наверно, буду плакать. И еще я буду плакать, потому что… можно, я не скажу, почему я завтра буду плакать?
- Ну и не говори…
***
Они уснули одновременно. Впрочем, Андрей тут же и проснулся. Его разбудило какое-то непонятное и тоскливое ощущение вдруг возникшей в нем тревоги.
Он осторожно поднялся, стараясь не потревожить Риту и прислушался к ночной тишине. Вроде все было как всегда: легкий шелест ночного ветра за дверью, далекие вокзальные гудки, еще какие-то невнятные шорохи, которые бывают лишь ночью.
И вместе с тем – что-то было не так. Что-то было не так до такой степени, что Андрей, помедлив, решил разбудить девочку.
- Вставай, - сказал он, опустившись перед ней на колени. – Просыпайся…
- Что? – вскинулась спросонья Рита. – Уже утро, да? Разве уже утро? но почему же тогда так темно?
- Одевайся, - деревянным голосом сказал Андрей.
- Да-да, - засуетилась сонная и ничего не понимающая Рита: каким-то непостижимым образом невнятное ощущение тревоги, томившее душу Андрея, вдруг передалось и ей. – Да, конечно… скажи, что-то случилось?
- Мы – приехали, - тускло сказал Андрей. – Конечная станция – Зурбаган. Дальше поезд не идет…
- Я не понимаю…
- Иди ко мне, - сказал Андрей. – Садись. Посидим рядышком… у нас еще есть несколько минут.
- Хорошо, - покорно сказала Рита, садясь и интуитивно прижимаясь к Андрею. – Мне холодно… обними меня, пожалуйста.
Андрей обнял Риту за плечи и закрыл глаза.
Ощущение тревоги стало невыносимым.
Снаружи вагончика раздались голоса, вспыхнули острые, проникающие сквозь вагонные щели, лучи света, и в дверь забарабанили кулаки.
- Отворяйте! – закричали снаружи сразу несколько хриплых голосов. – Сказано – отворяйте! Иначе мы сломаем дверь! И – не пытайтесь сопротивляться! Ваше логово окружено… мать-перемать!
- Что это? – испуганно выдохнула Рита.
- Зурбаган, - безучастно сказал Андрей. – Мы приехали…
- Но… как же… Зурбаган? – не могла взять в толк Рита. –А где же это… добрые пираты, веселые бродяги, прекрасные женщины, ласковое море? Я не понимаю…
- Пираты, женщины… - раздраженносказал Андрей, отстранил от себя Риту, встал и отпер дверь вагончика.
И тотчас в вагончик ворвались люди: режущие лучи фонарей исчертили темноту и полоснули по лицам Андрея и Риты.
- Не двигаться! – приказали Рите и Андрею. – Милиция!
- Какая к дьяволу милиция? – мрачно спросил Андрей. – Что вам здесь нужно?
- Тебя и нужно, - сказал чей-то голос. – И, само собою, твою деваху. Я сказал – не двигаться, пока не явится Медуза… тьфу, черт… следователь.
Вскоре в вагончик влезла и Медуза: в ту ночь она была дежурным следователем, и волей-неволей ей пришлось ехать на место происшествия, чему, разумеется, она была никак не рада.
- Ага! – сказала Медуза, светя фонарем в глаза Андрею и Рите. – Вот они, голубки! А что, неплохо устроились! Вагон, сено, одеяльце… Ну-ну!
В это самое время в вагоне возник и Яков Ефимович собственной персоной и с фотоаппаратом наперевес. Щелкнув несколько раз фотовспышкой, Яков Ефимович вдруг замер.
- Ты? – растерянно сказал он Андрею. – Какого черта ты тут делаешь… это, стало быть, ты и есть тот самый маньяк? Ой, ой…
- Вы его знаете? – тотчас же накинулась на Якова Ефимовича Медуза. – Вы его знаете?
- К сожалению, - неохотно сказал Яков Ефимович. – Это корреспондент моей газеты Андрей Евдокименко.
- Ага! – торжествующе воскликнула Медуза. – Значит, так… значит, личность преступника установлена! Вот этого, - она указала на Андрея, - взять и запереть в машине, а ты, - Медуза ткнула пальцем в грудь Рите, - подожди меня снаружи. Мне еще надо тебя допросить, а затем на экспертизу… так что подожди, пока я осмотрю место происшествия. Где понятые? Почему я не вижу понятых?..
Тотчас же в вагончике возникли и понятые – Вася Нечитайло и Мыка.
В понятых и, по совместительству, в свидетелях они оказались не по своей воле. Оба они не любили иметь дела с милицией, ибо за свою жизнь предостаточно от нее натерпелись всяких несправедливостей, но… дожидаясь в «Трех свиньях» Якова Ефимовича, они дождались и его самого, и милицейского наряда, возглавляемого Федей Гвоздевым.
- Стало быть, - сказал Федя Гвоздев, обращаясь одновременно к Васе Нечитайло и Мыке, - вы покажете нам то самое место! А вы двое, - обратился Федя к Вальке Астролябии и флегматичному Владику, - пошли отсюда к трепаной матери, а завтра явитесь к Медузе… то есть к следователю для допроса! И попробуйте только не явиться!
- Мы так не договаривались, и ничего не знаем! – сказали хором Вася Нечитайло и Мыка, обращаясь одновременно к Якову Ефимовичу и Феде Гвоздеву.
- Поговорите у меня еще, шантрапа косопузая! – гаркнул Федя и единым махом съездил сразу двоим по шее, от чего тот и другой моментально пришли в унылую готовность помогать родимой милиции, в чем только той заблагорассудится.
И вот ровно в полночь Вася Нечитайло и Мыка во главе небольшого милицейского отряда и в сопровождении увешанного фотоаппаратами Якова Ефимовича двинулись к вагончику. Угнетенный безрадостными перспективами и вероломством со стороны Якова Ефимовича, Мыка скверно ориентируясь на местности. Трижды уводил отряд в неверном направлении, за что трижды же был чувствительно бит Федей Гвоздевым по шее и прочим частям организма.
Наконец, пришли, и сейчас Вася Нечитайло и Мыка в качестве понятых присутствовали при осмотре места происшествия Медузой.
Повторимся: настроение у Васи Нечитайло и у Мыка было преотвратнейшим. Вася мысленно костерил втравившего его в это дело Якова Ефимовича, а Мыка так же мысленно корил черта, без которого – Мыка был в том уверен – он не вляпался бы в столь двусмысленную, а главное, бесплатную историю. «Схожу завтра в церковь и поставлю свечку, - мысленно сулил Мыка черту. – Будешь у меня знать, поганец ты эдакий! Вот как только меня отпустят – так сразу же и схожу… попомнишь ты у меня, кривая твоя рожа!»
Примерно через час осмотр места происшествия Медузой был закончен, то, что она сочла вещественными доказательствами, было изъято, и только тут обнаружили, что главного действующего лица, то есть Риты, нигде не видно.
- Где эта малолетняя потаскушка? – заорала Медуза. – Я вас спрашиваю, уроды – куда подевалась девка? Отыскать… вашу перемать! Доставить!
Тут же кинулись Риту искать, но, как известно, нигде ее не нашли, развели руками, усадили беснующуюся Медузу в машину и убыли.
Около раскуроченного маленького мирка – допотопного вагончика с непонятной надписью на борту «Прокопьевск-Зурбаган» – остались лишь Мыка да Вася Нечитайло. Зародившийся предрассветный ветерок свободно залетал в отворенные двери вагончика и ворошил пахучие сухие цветы и травы…
А затем Рита изнемогала под поцелуями Андрея, и сбивчивым, горячечным шепотом рассказывала ему о том, как в детстве во дворе дома, где она жила, всякий раз после дождя образовывалась огромная лужа, в которой отражалось небо, и как Рита всякий раз боялась ступать в эту лужу, потому что ей казалось, будто она непременно провалится в отраженное в луже небо…
- Я вспотела до самых пяток, - сказала Рита, когда все закончилось. – Я хочу на улицу, чтобы остыть.
Андрей, отодвинул дверь вагончика, и они вышли на улицу.
Кустарник, разросшийся вокруг, шумел таинственными ночными голосами. Вверху сияли безмолвные августовские звезды. Вдалеке высокими голосами перекликались электровозные гудки, им сиплыми голосами вторили гудки тепловозов.
- Наш вагончик… - сказала Рита. – Уехать бы куда-нибудь в этом вагончике… Ехать бы и ехать… и чтобы никаких других пассажиров, кроме нас с тобой, в нем не было. Ведь правда же, нам с тобой не надо никаких попутчиков?
- Конечно, - сказал Андрей. – Зачем нам попутчики?
- Тогда давай уедем прямо сейчас! Прямо сейчас! Что нам делать в этом городе? Здесь – одиночество и бандиты… давай уедем, а?
- Давай, - сказал Андрей. – Только – куда мы поедем?
- Куда-нибудь, - сказала Рита. – Чтобы только далеко-далеко… Ты мужчина, ты и решай. Куда ты меня повезешь, туда я с тобой и поеду.
- Вот как… - сказал Андрей, внимательно глядя на Риту. – Что ж… А давай мы поедем в город Зурбаган.
- А где это – Зурбаган? – полушепотом спросила Рита.
- Далеко, - сказал Андрей. – У самого-самого дальнего на свете моря.
- Как здорово, - совсем уже шепотом произнесла Рита. – А кто там живет?
- Хорошие люди. Старые моряки, сошедшие на берег пираты, веселые и беспечные бродяги, щедрые торговцы, прекрасные смуглолицые женщины…
- А море там – какое? – спросила Рита.
- Хорошее, весёлое, - сказал Андрей. – Бескрайнее и теплое. Иногда, когда шторм, оно бывает сердитым, но затем, когда шторм утихает, оно опять становится ласковым и добрым.
- Ура! Поедем в Зурбаган! Поедем туда немедленно! Вот только…
- Что? – спросил Андрей.
- Я вдруг подумала… - сказала Рита. – Вот мы уедем в Зурбаган… и мы обязательно туда приедем… а только – кем я там тебе буду? И – кем будешь ты мне?
- Ты будешь мне там женой, - сказал Андрей, и сам удивился тому, что сказал. – Ты хочешь быть моей женой?
- Я не знаю… - в раздумье сказала Рита. – Я не знаю, что такое жена. Это, наверно, то, что было сейчас между нами?
- И это, и еще многое-многое другое. Впрочем, я и сам не слишком-то знаю, что такое – жена. Хотя у меня и есть жена… как будто бы есть.
- Это хорошо, что и ты не знаешь, - сказала Рита. – Потому что… Мне кажется, что строить на пустом месте намного проще, чем перестраивать то, что уже было построено кем-то и когда-то.
- Наверно, - согласился Андрей.
- Вот видишь, какая я у тебя умная. Я сейчас чувствую себя взрослой-взрослой! Я хочу быть твоей женой. Мы приедем в Зурбаган и поселимся в домике возле самого моря. И ты будешь работать, например, рыбаком, и каждый день уходить в море…
- А ты будешь меня встречать.
- Мы будем тебя ждать ивстречать, - поправила Рита.
- Вы? – удивился Андрей.
- Мы, - сказала Рита. – Я и он… тот, который сейчас у меня внутри. Он еще совсем-совсем крохотный… но я его чувствую… я знаю, что он там.
- Рита…
- У тебя такой испуганный голос… Ты не хочешь, чтобы у нас, когда мы будем жить в Зурбагане, был малыш… наш с тобой малыш? Мы оденем его в матросский костюмчик… и вместе с ним каждый вечер будем встречать тебя на берегу…
- Ну, хорошо… Просто мне кажется, что еще рано говорить о малыше… откуда мы можем это знать?
- Я знаю! – засмеялась Рита. – Я чувствую! Он внутри меня… где-то глубоко-глубоко… но я его все равно чувствую… потому что он – мой и твой… он – частица меня и тебя!
- Как просто у тебя все получается.
- А дети вообще получаются просто! – засмеялась Рита и прижалась к Андрею. – Теперь-то я это знаю! Погоди-ка…
Рита высвободилась из объятий Андрея и подбежала к вагончику. Рядом с ним белел в темноте большой закаменевший кусок извести. Рита подобрала известь и принялась что-то писать на стене вагончика.
- Только ты пока не смотри! – крикнула она Андрею. – Посмотришь тогда, когда все будет готово. Еще не готово… и еще не готово… а вот теперь – готово! Смотри!
Андрей повернул голову. На вагончике белела надпись «Прокопьевск-Зурбаган». Андрею вдруг захотелось плакать. Он не знал, почему ему захотелось плакать. Может быть, из-за смутного предчувствия, которое вдруг возникло где-то глубоко в нем. Это было нехорошее предчувствие, тягостное и смутное. Будто бы он отправился в дальнюю дорогу, и позабыл взять с собой что-то крайне необходимое и важное. Что-то такое, без чего и само дальнее путешествие, и вся последующая жизнь непременно должны превратиться в тягостную бессмыслицу…
- Пойдем спать, - сказал он Рите. – Уже поздно.
- Пойдем! – охотно согласилась Рита. – Мы будем спать, а наш вагончик будет ехать и ехать, ехать и ехать… Как называется поезд, который едет без остановок?
- Кажется, экспресс, - сказал Андрей.
- Экспресс в Зурбаган, - сказала Рита. – Тебе нравится такое: экспресс в Зурбаган? По-моему, очень красиво.
***
Андрею не спалось: он думал. Он думал о себе и о Рите. Последние Ритины слова – наивные, полудетские и исполненные бесконечного доверия к нему, Андрею, растревожили его душу до самого основания, если, конечно, у человеческой души может быть какое-то основание.
Он не хотел ни в чем обманывать Риту, он не считал, что воспользовался случаем и Ритиной неопытностью, ему не было дела до того, что Рита, по сути, годится ему в дочери… Возраст Риты и его собственный возраст в данном случае были неважны: важно было другое. Он не сожалел сейчас, что неосторожно предложил Рите стать его женой. Да, действительно, слова эти были весьма неосторожны, они как-то сами собой сорвались с губ, но – он не жалел о сказанном. Кроме того, Рита с чисто женской интуитивной предусмотрительностью сообщила, что у них может случиться ребенок – да, у них может случиться ребенок. От того, чем они с Ритой занимались и, вероятно, будут заниматься еще, родятся дети. Рита – нормальная, здоровая, вполне взрослая девочка – стало быть, у них и впрямь может быть ребенок. Андрей не жалел и об этом пока что в высшей степени гипотетическом ребенке. Ребенок так ребенок: он, Андрей, покамест достаточно еще молод, он еще успеет поставить на ноги своего ребенка…
Итак, что же получается в итоге? А получается, что Андрею и впрямь надобно жениться на Рите.
Впрочем, надобно – не то слово.
Он хочет жениться на Рите.
По сути, он сделал Рите предложение, и она согласилась.
Стало быть, они поженятся и уедут из этого города. Они уедут в Зурбаган. Нет, и в самом деле – что Андрей потеряет, женившись на Рите и уехав из города? Нелюбимую работу? Такую же нелюбимую жену? Сам зачумленный город? Нечего ему терять, а, стало быть, не о чем и раздумывать. Тем более Рита – весьма, кажется, славное существо. Просто-таки подарок небес…
Конечно, будут сложности. Неведомо еще, как отнесется к замужеству дочери Ритина мать, которая, наверно, ровесница ему, Андрею. Неизвестна также и грядущая реакция его собственной жены, да и дочери тоже. Впрочем, все это – пустяки. Тут главное – решиться. И второе, такое же главное, – надобно будет очень серьезно и обстоятельно потолковать с самой Ритой. Рита – ребенок: что она может смыслить в замужестве? Он и сам-то в нем мало чего смыслит, а уж Рита…
Сам не заметив как, Андрей уснул, а проснулся оттого, что Рита его поцеловала. Андрей открыл глаза: сквозь оконце под потолком пробивались утренние лучи.
- Доброе утро, - улыбаясь, сказала Рита. – Я не сплю уже тысячу часов. Я смотрю на тебя… то есть как ты спишь, и думаю. Сказать тебе, о чем я думаю?
- Конечно, - сказал Андрей, протягивая к ней руки.
- Я думаю о том, как мы с тобой будем жить в Зурбагане… какой у нас будет дом, какие будут занавески на окнах и какие цветы разведём в нашем палисаднике. И еще я думаю, как мы назовем нашего маленького. Мне почему-то кажется, что это будет мальчик, и он будет похожим на тебя. Я придумала уже двадцать семь имен, и все никак не могу выбрать самое лучшее…
- Как странно получается, - сказал Андрей. – Вчера вечером ты заснула, а я не спал и смотрел на тебя… вернее, слушал твое дыхание, а тебя не видел, потому что было темно. И – думал о том же самом… то есть о том, как мы с тобой будем жить в Зурбагане. Я думал о тебе, о нашем ребенке… то есть о том же, что и ты сейчас.
- Мы с тобой думаем одинаково! – торжественно сказала Рита. – А, значит, ты сможешь угадать, о чем я подумала буквально сию секунду!
- Да тут и гадать-то нечего, - рассмеялся Андрей. – Ты подумала о душе, который я тебе вчера обещал.
- Точно! – в восторге воскликнула Рита. – Ты вчера обещал мне душ! И еще ты говорил, что душ будет холодным, и ты меня потом согреешь.
- Тогда – готовься! – сказал Андрей, вскакивая.
- А как это – готовиться? – спросила Рита.
- Ну, раздевайся.
- Совсем-совсем?
- А то как же! Кто же идет в душ одетым?
Рита принялась раздеваться, но на полпути остановилась.
- Знаешь, - сказала она, - я не могу сама… до конца. Я еще не умею… чтобы так, легко и до конца. Я, наверно, научусь потом, позднее… в Зурбагане. А пока – раздень меня сам…
Обнаженная, при дневном свете, Рита до такой степени походила на девочку-подростка, что у Андрея перехватило дыхание. Он укутал ее в одеяло и вынес из вагона на улицу.
Великолепное, наполненное солнцем утро. Невдалеке от вагончика среди кустарника высился самодовольный молодой ясень. Мириады утренних росинок, будто драгоценные камни, сверкали на его листьях. Вот к этому-то ясеню Андрей Риту и принес. Это и был обещанный холодный утренний душ.
- Ух, ты! – восхищенно прошептала Рита. – Как красиво…
- Прошу! – сказал Андрей, распеленав Риту. – Становись под дерево и встряхни его! И – сразу же ко мне, под одеяло!
- Я боюсь, - нерешительно сказала Рита. – Эта роса, наверно, такая холодная. Встряхни дерево сам.
- Ну, тогда держись! – сказал Андрей, подходя.
- Давай! – отчаянно зажмурившись, сказала Рита.
И – мириады блистающих на солнце холодных бриллиантов тотчас же обрушились на нагую Риту и одетого Андрея!
- Ух, ты! – едва выдохнула Рита, взглянула на Андрея и расхохоталась. – И тебя тоже! Прямо в одежде! Еще! Давай еще!
Андрей встряхнул дерево еще – и новые мириады бриллиантов обрушились на него и Риту.
- Еще! – радостно вопила Рита. – Еще!
- Может быть, хватит? – стараясь перевести занявшееся дыхание, спросил Андрей.
- Еще! – требовала Рита. – Еще!
Андрей встряхнул дерево еще дважды, а затем бриллианты иссякли.
- Душ закончился до завтрашнего утра! – сказал Андрей и скомандовал: - Скорей под одеяло! Немедленно греться!
Он укутал Риту в одеяло, подхватил ее на руки и побежал к вагончику. Рита смеялась.
- Завтра мы уедем в Зурбаган! – хохоча, кричала Рита. – Завтра! Завтра!..
4.
…Ну, любовники, ну в вагончике, - размышлял редактор, - подумаешь, сенсация!
Однако вскоре Яков Ефимович посмотрел на дело иначе.
- Так ты говоришь, - спросил он у присутствовавшего при разговоре Мыки, - что эта самая девица – совсем еще малолетка?
- Чистое дитя! – вместо Мыки клятвенно заверил Вася Нечитайло. – Он, то есть Мыки, самолично наблюдал… будьте уверены! Титьки, говорит, еще толком не выросли…
- Гм… - сказал Яков Ефимович, и надолго задумался. – Вот что, братва лихая. Мне тут надобно слетать в одно местечко. А вы ожидайте меня… ну, скажем, в «Трех свиньях». Да-да, естественно… понимаю… вот вам деньги в качестве аванса. Но – не напивайтесь в тех «Трех свиньях» как свиньи. Потому что в любое время вы мне можете понадобиться для дела.
Получив аванс, Вася Нечитайло с Мыкой отправились в «Три свиньи», где их ожидали Валька Астролябия и безучастный Владик, а Яков Ефимович тем временем набрал телефон милиции.
Если бы трубку тогда поднял я сам или, скажем, Батя, то эта история имела бы, наверно, совсем другое продолжение. Потому что мы с Батей знали, что такое этот Яков Ефимович, и не стали бы с ним размазывать кисель по чистой скатерти. Да и он сам, думается, заслышав в трубке наши с Батей голоса, поспешил бы откланяться – иначе непременно нарвался бы на справедливую грубость с нашей стороны.
Но – случилось то, что случилось: трубку подняли не мы, потому что в тот день случился выходной и мы отсутствовали, а – дежуривший по отделу Федя Гвоздев. Этот Федя Гвоздев был милиционером тишайшим, исполнительным, пришибленным, нерассуждающим и абсолютно не способным к абстрактному мышлению. Вот на него-то искушенный Яков Ефимович и вышел.
- Это говорит редактор газеты «Сплошная сенсация» Яков Ефимович, - услышал Федя в трубке. – Да-да, Яков Ефимович… А это, стало быть, Федя Гвоздев… Наслышан, наслышан… Да какой там выходной, мама моя родимая! Какие у меня выходные, Федя! Тружусь на старости лет как последняя ломовая лошадь! Так и помру на рабочем месте, Федя!
- А чего звоните-то? – спросил Федя, весьма смутно представляя себе, кто таков Яков Ефимович.
- А дело у меня имеется, Феденька. Очень важное, между прочим. Имею информацию о совершающемся сейчас тяжком преступлении. Как порядочный человек и как гражданин, считаю своим долгом поделиться важной информацией, потому что… ну и все такое прочее.
- Преступление? – насторожился Федя. – Какое преступление?
- Наитягчайшее, - сказал Яков Ефимович. – Я так думаю, что совращение малолетней.
- Что-что? – удивился Федя. – Это как же?..
- Он мне говорит «это как же»! Ой, ой… Ну, слушайте, молодой человек, что я имею вам сказать по этому поводу… - и Яков Ефимович поведал Феде вкратце то, что сам недавно услышал от Васи Нечитайлы и Мыки.
- Ну, - засомневался Федя Гвоздев, - какое же это совращение? Развлекаются ребята… Я за них… хи-хи-хи… даже рад.
- Он мне будет говорить «развлекаются ребята»! – всплеснул руками Яков Ефимович на другом конце провода. – Он-то, может, и развлекается, а она-то, если судить по имеющейся у меня информации, малолетняя! Неразумное, так сказать, дитя!
- Ну, так и что же? – не мог взять в толк Федя Гвоздев. – Ну, малолетняя… Сейчас эти самые малолетние – ого… сами знаете, какие! Нас с вами еще научат… Короче говоря – развлекаются.
- Ой, ой! – горестно произнес Яков Ефимович. – Развлекаются – в густых кустах и вдалеке от мира… А если, например, он ее там держит насильно? Или даже не насильно, а просто – купил дурочку за шоколадку и пачку дешевых сигарет? А если, прямо сказать, он сексуальный маньяк? Маньяки – они любят, чтобы все было именно в кустах… а потом придушит девчонку, и поминай как звали.
- Да какой еще маньяк… - неуверенно сказал Федя.
- Я так считаю, - змеиным голосом произнёс Яков Ефимович, - что эти ваши слова, Федя, есть официальное мнение всей нашей милиции? И, стало быть, в качестве таковых я могу их присовокупить к своей будущей статье?
- Это к какой еще статье? – насторожился Федя Гвоздев.
- К разоблачительной, Федя, - сказал Яков Ефимович. – По поводу злодействующего в городе маньяка и реакции нашей милиции в связи с таким прискорбным фактом нашей жизни. Вернее – о полном нежелании нашей милиции реагировать на сей прискорбный факт.
- Ну… - впал после этих слов в размышления Федя. – А вы-то сами, к слову говоря, для чего мне об этом рассказали?
- По двум причинам, - сказал Яков Ефимович. – Во-первых, потому, что я честный человек и не могу, получив наиважнейшую информацию, не уведомить о том родную милицию… о чем, между прочим, семь минут назад я вам, Федя, уже докладывал. А во-вторых, я прошу у вас позволения самолично присутствовать при поимке маньяка в качестве репортера. Это же будет замечательный репортаж! О том, как наша славная милиция вовремя среагировала на сигнал от обеспокоенных граждан и разоблачила маньяка! Готовьте дырочку для ордена, Федя…
- А другие обеспокоенные граждане, помимо вас, еще имеются? – спросил Федя.
- А то как же! Ждут в условленном месте и готовы к выполнению своего гражданского долга!
- Стало быть, свидетельская база имеется, - констатировал Федя.
- А то как же ей не быть, - сказал Яков Ефимович. – Они же заодно и понятые.
- Ну… - сказал Федя. – Ладно. Этим делом я займусь самолично. Вот прямо сейчас и займусь.
- Можно, разумеется, и сейчас, - сказал Яков Михайлович. – Но, я так думаю, лучше вечером… даже ночью… где-нибудь ближе к рассвету. Чтобы, значит, этот маньяк меньше всего нас ожидал и не оказал нам сопротивления. Вот они-то, эти сознательные граждане, о которых мы только что с вами беседовали, нас с вами туда и отведут. Ой, ой, какие мерзкие дела творятся в этом собачьем мире…
- А ежели, - засомневался Федя Гвоздев, - они до вечера того… исчезнут в неизвестном направлении?
- Я вижу, Федя, - назидательно сказал Яков Ефимович, - что вы ни черта не разбираетесь в жизни… уж простите старика за такие резкие эпитеты! Вы, судя по всему, очень слабы в психологии! Скажите-ка, а вы сами, будь вы на месте того маньяка, разве не пожелали бы продлить, так сказать, процесс наслаждения на как можно более длительное время? Ну, вы только себе вообразите: ночь, тишина, одиночество и тут же – на все готовая юная особа… эдакий сладкий персик! Ведь это же, скажу я вам, такое удовольствие, которое может длиться вечно… до самой зимы! Или вы, Федя, станете меня уверять в том, что я-таки не прав?
- Ну… - ответствовал Федя Гвоздев, на чём, собственно, разговор и закончился.
***
Андрей и Рита, разумеется, не знали, что это – их последняя совместная ночь, да даже и не вся ночь целиком, а всего лишь – половина ночи. Они не знали, что скоро для них всё закончится…
Вначале они ужинали. От купленных вчера на вокзале продуктов осталось всего ничего, так, какие-то крохи и еще – огромная вяленая рыбина. Рыбину по просьбе Риты они есть не стали. «Это, - сказала Рита, - рыба из самого Зурбагана. Пускай она с нами и вернется в Зурбаган, хорошо?» «Само собою!» - смеялся Андрей, целуя Риту.
Вина в бутылке оставалась самая малость, и эту малость Рита откровенно, демонстративно, медленным взмахом руки частью выплеснула себе на грудь, а частью – себе на бедра.
- Ну? – глядя Андрею в глаза, призывно сказала Рита. – Я женщина, или я не женщина?
- Конечно, женщина! – сказал Андрей.
- Тогда чего же ты ждешь?
Рита снова и снова подставляла свое тело под поцелуи.
- Однажды, - лепетала она, - на мою ладонь упал желтый лист… Была осень. Я, конечно, и раньше знала, что осенью листья желтые, и что они облетают… но почему-то не придавала этому значения. А тут вдруг удивилась. Лист был резной и крупный… это был кленовый лист… и я вдруг увидела, что весь мир наполнен падающими листьями… и все вокруг было таким удивительным и непостижимым, что мне захотелось плакать. Это было в городском сквере… я нашла скамейку, где никто не сидел, присела на нее и всплакнула… а желтые и красные листья все падали и падали… И каждый из них словно бы пел. Мир был наполнен тихими голосами падающих листьев… это была удивительная и непостижимая музыка… они падали, падали, падали…
Потом Андрей, лежа на сене, сквозь полуоткрытую дверь вагончика задумчиво смотрел во тьму, а Рита, смеясь, играла с рыбиной.
- Когда мы приедем в Зурбаган, - сказала она Андрею, - я отпущу ее в море, там она оживет. Вот увидишь, оживет и уплывет – далеко-далеко! Как ты думаешь, когда мы доберёмся до Зурбагана?
- Завтра, - сказал Андрей.
- Завтра? – тут же прекратила свою игру Рита. – Нет, и впрямь – завтра?!
- Завтра. Настанет утро, мы отправимся с тобой в город… я думаю, что все утряслось, и никто нас уже не ищет… я рассчитаюсь с работы, ты соберешь свои вещички, предупредишь свою маму – и мы уедем.
- В город, - задумчиво сказала Рита. – А, может, не надо в город? Ты знаешь, я почему-то боюсь… Я боюсь, что если мы пойдем в город, он нас разлучит… он нас проглотит… мы там затеряемся… и больше никогда уже не встретимся. Я не хочу в город. Давай уедем так… без возвращения в город. Если не в этом вагончике, то в каком-нибудь другом…
- Пока мы не обрежем все веревки, которыми привязаны к этому городу, мы никуда не сможем уехать, - сказал Андрей. – Мне нужно рассчитаться с работы, забрать документы, тебе – поговорить с матерью.
- Наверно, ты прав. Но я все равно боюсь… Я боюсь не только за себя и за тебя, но еще и за него… за того, кто сейчас живет внутри меня. Мы с ним боимся вместе… у нас один общий страх на двоих.
- Иди ко мне, - сказал Андрей. – И – ничего не бойся. Будем считать, что мы только на несколько часов завернули в этот город, а следующая остановка – уже Зурбаган. Спи, моя девочка, спи. Завтра у нас будет непростой день…
- Завтра мы попрощаемся с нашим замечательным душем, - сказала Рита, - и с нашим вагончиком. Надо обязательно попрощаться и с вагончиком, и с душем… и еще нам надо не забыть про рыбину, чтобы отпустить ее затем в море.
- Конечно, конечно…
- Мне будет жаль расставаться с нашим вагончиком, - сказала Рита. – Так жаль, что я, наверно, буду плакать. И еще я буду плакать, потому что… можно, я не скажу, почему я завтра буду плакать?
- Ну и не говори…
***
Они уснули одновременно. Впрочем, Андрей тут же и проснулся. Его разбудило какое-то непонятное и тоскливое ощущение вдруг возникшей в нем тревоги.
Он осторожно поднялся, стараясь не потревожить Риту и прислушался к ночной тишине. Вроде все было как всегда: легкий шелест ночного ветра за дверью, далекие вокзальные гудки, еще какие-то невнятные шорохи, которые бывают лишь ночью.
И вместе с тем – что-то было не так. Что-то было не так до такой степени, что Андрей, помедлив, решил разбудить девочку.
- Вставай, - сказал он, опустившись перед ней на колени. – Просыпайся…
- Что? – вскинулась спросонья Рита. – Уже утро, да? Разве уже утро? но почему же тогда так темно?
- Одевайся, - деревянным голосом сказал Андрей.
- Да-да, - засуетилась сонная и ничего не понимающая Рита: каким-то непостижимым образом невнятное ощущение тревоги, томившее душу Андрея, вдруг передалось и ей. – Да, конечно… скажи, что-то случилось?
- Мы – приехали, - тускло сказал Андрей. – Конечная станция – Зурбаган. Дальше поезд не идет…
- Я не понимаю…
- Иди ко мне, - сказал Андрей. – Садись. Посидим рядышком… у нас еще есть несколько минут.
- Хорошо, - покорно сказала Рита, садясь и интуитивно прижимаясь к Андрею. – Мне холодно… обними меня, пожалуйста.
Андрей обнял Риту за плечи и закрыл глаза.
Ощущение тревоги стало невыносимым.
Снаружи вагончика раздались голоса, вспыхнули острые, проникающие сквозь вагонные щели, лучи света, и в дверь забарабанили кулаки.
- Отворяйте! – закричали снаружи сразу несколько хриплых голосов. – Сказано – отворяйте! Иначе мы сломаем дверь! И – не пытайтесь сопротивляться! Ваше логово окружено… мать-перемать!
- Что это? – испуганно выдохнула Рита.
- Зурбаган, - безучастно сказал Андрей. – Мы приехали…
- Но… как же… Зурбаган? – не могла взять в толк Рита. –А где же это… добрые пираты, веселые бродяги, прекрасные женщины, ласковое море? Я не понимаю…
- Пираты, женщины… - раздраженносказал Андрей, отстранил от себя Риту, встал и отпер дверь вагончика.
И тотчас в вагончик ворвались люди: режущие лучи фонарей исчертили темноту и полоснули по лицам Андрея и Риты.
- Не двигаться! – приказали Рите и Андрею. – Милиция!
- Какая к дьяволу милиция? – мрачно спросил Андрей. – Что вам здесь нужно?
- Тебя и нужно, - сказал чей-то голос. – И, само собою, твою деваху. Я сказал – не двигаться, пока не явится Медуза… тьфу, черт… следователь.
Вскоре в вагончик влезла и Медуза: в ту ночь она была дежурным следователем, и волей-неволей ей пришлось ехать на место происшествия, чему, разумеется, она была никак не рада.
- Ага! – сказала Медуза, светя фонарем в глаза Андрею и Рите. – Вот они, голубки! А что, неплохо устроились! Вагон, сено, одеяльце… Ну-ну!
В это самое время в вагоне возник и Яков Ефимович собственной персоной и с фотоаппаратом наперевес. Щелкнув несколько раз фотовспышкой, Яков Ефимович вдруг замер.
- Ты? – растерянно сказал он Андрею. – Какого черта ты тут делаешь… это, стало быть, ты и есть тот самый маньяк? Ой, ой…
- Вы его знаете? – тотчас же накинулась на Якова Ефимовича Медуза. – Вы его знаете?
- К сожалению, - неохотно сказал Яков Ефимович. – Это корреспондент моей газеты Андрей Евдокименко.
- Ага! – торжествующе воскликнула Медуза. – Значит, так… значит, личность преступника установлена! Вот этого, - она указала на Андрея, - взять и запереть в машине, а ты, - Медуза ткнула пальцем в грудь Рите, - подожди меня снаружи. Мне еще надо тебя допросить, а затем на экспертизу… так что подожди, пока я осмотрю место происшествия. Где понятые? Почему я не вижу понятых?..
Тотчас же в вагончике возникли и понятые – Вася Нечитайло и Мыка.
В понятых и, по совместительству, в свидетелях они оказались не по своей воле. Оба они не любили иметь дела с милицией, ибо за свою жизнь предостаточно от нее натерпелись всяких несправедливостей, но… дожидаясь в «Трех свиньях» Якова Ефимовича, они дождались и его самого, и милицейского наряда, возглавляемого Федей Гвоздевым.
- Стало быть, - сказал Федя Гвоздев, обращаясь одновременно к Васе Нечитайло и Мыке, - вы покажете нам то самое место! А вы двое, - обратился Федя к Вальке Астролябии и флегматичному Владику, - пошли отсюда к трепаной матери, а завтра явитесь к Медузе… то есть к следователю для допроса! И попробуйте только не явиться!
- Мы так не договаривались, и ничего не знаем! – сказали хором Вася Нечитайло и Мыка, обращаясь одновременно к Якову Ефимовичу и Феде Гвоздеву.
- Поговорите у меня еще, шантрапа косопузая! – гаркнул Федя и единым махом съездил сразу двоим по шее, от чего тот и другой моментально пришли в унылую готовность помогать родимой милиции, в чем только той заблагорассудится.
И вот ровно в полночь Вася Нечитайло и Мыка во главе небольшого милицейского отряда и в сопровождении увешанного фотоаппаратами Якова Ефимовича двинулись к вагончику. Угнетенный безрадостными перспективами и вероломством со стороны Якова Ефимовича, Мыка скверно ориентируясь на местности. Трижды уводил отряд в неверном направлении, за что трижды же был чувствительно бит Федей Гвоздевым по шее и прочим частям организма.
Наконец, пришли, и сейчас Вася Нечитайло и Мыка в качестве понятых присутствовали при осмотре места происшествия Медузой.
Повторимся: настроение у Васи Нечитайло и у Мыка было преотвратнейшим. Вася мысленно костерил втравившего его в это дело Якова Ефимовича, а Мыка так же мысленно корил черта, без которого – Мыка был в том уверен – он не вляпался бы в столь двусмысленную, а главное, бесплатную историю. «Схожу завтра в церковь и поставлю свечку, - мысленно сулил Мыка черту. – Будешь у меня знать, поганец ты эдакий! Вот как только меня отпустят – так сразу же и схожу… попомнишь ты у меня, кривая твоя рожа!»
Примерно через час осмотр места происшествия Медузой был закончен, то, что она сочла вещественными доказательствами, было изъято, и только тут обнаружили, что главного действующего лица, то есть Риты, нигде не видно.
- Где эта малолетняя потаскушка? – заорала Медуза. – Я вас спрашиваю, уроды – куда подевалась девка? Отыскать… вашу перемать! Доставить!
Тут же кинулись Риту искать, но, как известно, нигде ее не нашли, развели руками, усадили беснующуюся Медузу в машину и убыли.
Около раскуроченного маленького мирка – допотопного вагончика с непонятной надписью на борту «Прокопьевск-Зурбаган» – остались лишь Мыка да Вася Нечитайло. Зародившийся предрассветный ветерок свободно залетал в отворенные двери вагончика и ворошил пахучие сухие цветы и травы…