Глава 5
Потемну, под раскаты грома и сполохи молний, добрались Кузнецовы до родного села на тарантасе и в сопровождении четырех конных ка-заков. Едва въехали в кузнецовское подворье со стороны леса, как разразилась страшная гроза.
– Господи, спасибо тебе! – неслышно для других проговорил Гордей, осеняя себя крестным знамением, – может, эта непогодь замоет наши следы и не найдут нас вороги!.. Господи, спаси и сохрани нас грешных…
Хотел он раненого есаула взять к себе в дом, а остальных казаков разместить в просторной летней кухне, но пришедший в себя Бачинин стал протестовать и приказал казакам отнести его туда же, где они сами стали на постой. Также решительно он запретил беспокоить среди ночи доктора Иванова, заверив, что до утра он потерпит, а уж там и полечиться можно будет.
Поутру Гордей зазвал к себе в гости Тимофея Скопцова и Ивана Кочергина, а также Кирилла Ивановича Иванова. Последний, осмотрев раненого офицера и сделав ему перевязку, хотел было уже покинуть гостеприимный дом Кузнецовых, но хозяин попросил его остаться. Тут же, в летней кухне, в присутствии казаков, разъяснил Гордей ситуацию, сложившуюся после стычки с роговцами, и поставил прямой вопрос: как уберечься от мести бандитов, если те вдруг надумают поквитаться за вчерашнее поражение. Мнения разделились. Одни считали, что Рогов в отместку нагрянет в Урское со всем своим воинством, и тогда всех ждет неминуемая погибель… Другие уверяли, что Рогова уже наверняка преследуют белые части, и ему некогда будет гоняться за своими обидчиками, тем более, что он не знает, где проживает мятежный Кузнецов: в Сосновке, Кочкуровке, Горскино, Урском или в самом Брюханово, и потому можно не бояться возмездия с его стороны. Долго говорили и, похоже, успокоили друг друга, когда есаул, хорошо отдохнувший за ночь, предложил свой вариант развития событий, третий…
…Ближе к обеду, когда объезд села был закончен, а пикеты расстав-лены, Гордей, Барбашов, Михаил Андреевич вместе с казаками распо-ложились во дворе под навесом в ожидании, когда Алена и Маша соберут на стол. Пили чай, делились своими соображениями по вопросам обороны села от роговцев – все опасались упустить что-нибудь важное. Есаул сидел тут же на широкой лавке, откинувшись на стену сарая, подставив уже не жаркому августовскому солнцу бледное лицо. Правое плечо его было туго перевязано, рука держалась на перевязи, а рядом стоял батожок, на который он опирался, когда передвигался по двору, осторожно, мелкими шажками, вопреки Кириллу Ивановичу, который вообще запретил ему ходить.
– Соседей упредили, Иван Петрович, и ежели роговцы нагрянут к ним, то они зажгут дымный костер… мы увидим. Обещались силой подсобить, если их отряд небольшой будет, ну, а если все придут… нам их помощи не дождаться, потому как в тайгу они уйдут со своими домашними, ежели успеют, конечно…
– Эх, мужики!.. Если малый отряд – помогут, а если большой… С малым-то мы и сами справимся… Нам бы всех их одолеть, собрать все силы в кулак, да где их взять-то?
– Точно, ваш благородь, – заговорил урядник Елисей Глухов, покручивая черный ус, – их ведь полтыщи, бандитов-то, у них три или четыре пулемета на повозках… А тут, наверное, окрест по деревням столько мужиков не наберется, а, Михал Андреевич?
– Да раньше-то людно было у нас по селам и деревням, так ведь жизня какая нонче пошла: японская война, германская, а теперь вот и эта… гражданская, туды ее в хвост! И каждая по мужикам норовит вдарить… Не набрать нам с трех сел ровную силу против всего Рогова. У нас вон село большое, а собрали всего человек двадцать-тридцать: кто больной, кто инвалид, а кто в тайге прячется…
– Да, хорошо бы сейчас дать знать этим вашим партизанам, чтобы помогли нам против роговцев, а, ваше благородие? – Сергей Барбашов, похоже, сам удивился пришедшей ему в голову идее и в ожидании смот-рел на офицера.
– Хорошо бы, конечно, – усмехнулся Бачинин, – только вы, господин инженер, одних красных партизан хотите направить против других. А как же классовая борьба? Они что, дети малые? Не поймут политического момента? Нет, господа, этот вариант нереален, как бы еще ваши партизаны-землячки не помогли роговцам нас добить здесь…
– Да вы что, Иван Петрович, – оскорбленно проговорил Михаил Кузнецов, – да неужто единоземцы друг на друга пойдут? Да ни в жизнь!..
– На то она и есть гражданская война, Михаил Андреевич, – сказал есаул. – Сосед на соседа идет с оружием, брат – на брата. Мы пока добирались до ваших мест, такого повидали…
В ворота кузнецовской усадьбы кто-то громко постучал, и с улицы раздался голос Тимофея Скопцова:
– Гордей, открой ненадолгу… Мысля у меня тут есть…
При первых ударах в ворота лица всех мужчин мгновенно напряглись, кто-то глазами стал искать оружие, но, заслышав слабый, с легким потягом, голос Тимохи, также мгновенно все успокоились.
– Ну, как же, Тимоха свою «мыслю» принес… Федьша, встреть гостя, пока он ее не потерял, – гася улыбку в бороде, сказал Гордей.
Скрипнули ворота, впуская гостей. Их оказалось двое: Тимофей и его сын Семен. Худой, высокий, с жидкой русой бородой. На плече у него висела винтовка, за поясом – револьвер, а на картузе был пришит кусок красного ситца. Увидев на дворе кроме Кузнецовых казаков и офицера, Семен на мгновение остолбенел, потом попятился назад, но Федор уже успел прикрыть ворота, и потому Семен, прижавшись к ним спиной, зашептал с ужасом в голосе:
– Батя, родного сына на растерзание врагам привел?.. Как же это, батя?..
– Да Бог с тобой, Семка, нашенские тут мужики… вон крестный твой…
– Ага… Мы же казаков бьем вровень с колчаками, а тут они вот сидят… – он выхватил из-за пояса револьвер и направил на сидящих за столом.
– Не балуй, парень! – взревели казаки. Кто-то из них уже нырнул в летнюю кухню за оружием. Еще мгновение, и пролилась бы кровь, но Тимофей опустил руку сына с наганом и заслонил его своим телом от направленных в их сторону винтовок и карабинов.
– Мужики, дозвольте слово сказать… Я своего сына привел не для того, чтобы его казнили тут… Беда грозит нашему дому от пришлого злого ворога, так не лучше нам собраться всем в кучу да изничтожить его, а уж потом разбегаться по красным или белым углам?..
– Так и я о том же, господа…– сказал Барбашов, вставая со скамейки, – неужто урским партизанам будет легче, если их дома сожгут пришлые бандиты, хоть и красные?..
…С полчаса еще обсуждали свои вопросы мужики во дворе кузне-цовской усадьбы. Определились так, что Семен поднимает всех урских партизан и других, кто захочет им помочь сохранить родное село, и приведет их на подмогу своим землякам. Многие из партизан были хорошо наслышаны о крутом и жестоком нраве Рогова, и потому, как заверил всех Семен, они не допустят кровопролития в родном селе и непременно подсобят землякам. Поскольку роговцы могут нагрянуть в Урское только со стороны Крестьянского тракта, через Горскино, то партизаны должны будут их пропустить и затем ударить с тылу. Прямо с кузнецовского двора Скопцов-младший помчался на партизанскую базу…
* * *
…Уже двое суток держал в заложниках жителей небольшого поселка
Салаир роговский отряд. Не раз обошел Григорий Федорович храм, выстроенный его отцом, гулко топая по каменному полу его опустевших залов. Развеял он колчаковский гарнизон, казнил обидчиков бедного люда: председателя земской управы, купца с купчихой, попов и их приспешников. Сам душу отвел и бойцам дал повеселиться. После первого разгульного дня, к вечеру второго, стала его одолевать тревога: своим звериным чутьем он почувствовал, что над отрядом сгущаются тучи, а тут разведка Батурина подтвердила его опасения: из Кузнецка форсированным маршем продвигается в Салаир до батальона пехоты с несколькими орудиями, в Гурьевске приведена в боевую готовность караульная команда, из Бачат выступила рота карателей. А тут ведь Кольчугино и Брюханово под боком, а там тоже есть колчаковские гарнизоны… А ну, если из Тайги да Мариинска им в подмогу выйдут беляки – возьмут в кольцо отряд, что тогда?.. Захлопнется ловушка!.. Посоветовавшись со своими помощниками, Рогов дал команду спешно оставить Салаир и уходить окольными путями домой в родное Причер-нье, а отряду из сорока конных бойцов во главе Никифором Качурой поставил задачу: отыскать обидчика Кузнецова и примерно наказать. Негоже, чтобы какой-то мужик так надсмеялся над красным командиром Роговым!.. А чтобы рейд отряда Качуры был более оправдан, велел он ему во всех деревнях и селах, что попадутся на пути, реквизировать лошадей, продукты питания да набрать в отряд добровольцев. Но главное, побольше шуму наделать, чтобы запомнили соседи алтайского красного командира Рогова... Крепко-накрепко запомнил слова своего командира Никифор Качура: «добровольцев в отряд можно будет доставить даже под конвоем. Пообтешутся, пообвыкнут, и будут воевать, а нет – в расход пустим да новых наберем…». Так Григорий Федорович невольно повторял печальный опыт колчаковской мобилизации…
Уже перед самым выступлением отряда Рогов напомнил Качуре о Кузнецове: ты его можешь не убивать… ты мне в качестве трофея привези его клещнястую руку да его георгиевский крест. Крепко обидел его георгиевский кавалер, а личные обиды Григорий Федорович никому не прощал. А во главе отряда он поставил Никифора Качуру потому, что тот сам едва ушел живым от того Кузнецова, и теперь горел желанием отомстить за свой позор.
Была и еще одна причина, по которой Рогов отправил небольшой отряд в погоню за дерзким Кузнецовым: чувствуя за плечами превосходящие силы противника, он специально отправил Качуру по Крестьянскому тракту. Знал, что будет шум, стрельба, и преследователи могут увязаться именно за ним, а он, тем временем, благополучно выведет свой отряд из-под удара…
* * *
…Отряд роговцев неспешно приближался к развилке дороги. Качура и Огольцов ехали впереди колонны, а замыкала ее повозка с пулеметом «Максим» и двумя бойцами. Августовское солнце еще не набрало свою дневную силу, и потому многие бойцы после утреннего купания ехали, поеживаясь. В полуверсте от них, в низине, по обоим берегам неширокой, но многоводной реки, как на ладони раскинулось село Урское. Все было тихо и спокойно, но именно эта тишина и тревожила Никифора. Нутром он чувствовал опасность, но где она таилась? Не в том ли густом кустарнике на околице села, что зелеными бурунами протянулся вдоль дороги? Или в той высокой пожелтевшей траве, что покрыла причудливо выбравшиеся из суглинистой почвы увала огромные камни? Пальнуть бы сейчас по кустам, да шум поднимать не хочется до времени – вмиг всполошится все село. А так пока тихо...
Мрачно бросил он еще один пытливый взгляд на село, и вдруг его осенило, он понял, в чем крылась необычность ситуации: время близилось к обеду, а ни одна труба не курилась дымом, на улицах не видать ни людей, ни скотины, и лишь несмелый собачий лай изредка нарушал тишину. Мертвое село!.. Неужто все ушли из него, проведав, что идут красные партизаны Рогова. Это хорошо, значит уважают, а если… А если засада?! Никифор внезапно почувствовал, как у него похолодела спина. Он глянул на Огольцова и понял, что Филька тоже почуял опасность, в то время как остальные бойцы продолжали громко разговаривать и смеяться, а кто-то прямо на ходу прикладывался в фляжке или бутылочке с самогоном. Качура знаком подозвал Фильку и спросил:
– Чуешь?
– Кажись, да… только вот…
– Бери с собой вот этих орлов, сколько их тут – десять-пятнадцать, и гони на всем скаку в село… Чую, они где-то в кустах схоронились. Пока расчухают, ты у них в тылу будешь…
– А ты, Никифор?
– Марш, вперед, а я тебя прикрою… Похоже, все они здесь, а в селе никого нет. Узнай, где изба этого клещнястого, запали ее, он объявится барахло спасать, а мы его тут и прихватим! Потом атакуй их с тыла… Дрогнут мужики, побегут – у них зад не железный! А уж тут мы их прижмем к тебе… Хлеба не привезем, солдат не наберем – ерунда, а вот клещнястого упустим – не простит нам атаман: самим руки поотрубает, а может, и головы…
Огольцов выслушал молча, а затем подъехал к группе всадников и скомандовал вполголоса:
– Вы все за мной наметом в село! Живо! Живо!..
Никифор же завернул своего коня, подъехал к повозке и, также негром-ко отдал приказ. Партизан, что сидел за пулеметом, резко повернул его в сторону кустов, раскинувшихся в полусотне метров от дороги, и дал длинную очередь. Пугающая тишина была разорвана дробной пулеметной очередью, а кусты немедленно отозвались криками раненых и умирающих.
– Огонь по кустам и по тем камням! – уже кричал Качура, поднимая коня на дыбы, а тем временем группа Огольцова с дикими криками устремилась в село. Из кустов и из-за валунов им вслед запоздало прогремели выстрелы. Два-три бойца рухнули наземь, но остальные уже ворвались в село. Бойцы, оставшиеся с Качурой, открыли ответный огонь по придорожным кустам. И разгорелся бой…
– Э-эх, упустили момент! – с досадой проговорил Гордей и, выдернув чеку, метнул гранату в гущу врагов, уронив несколько всадников вместе с лошадьми в дорожную пыль. Теперь крики раненых неслись уже с дороги… Поняв ущербность своей позиции, Качура заорал, что есть мочи, стараясь перекричать беспорядочную канонаду:
– Слезай с коней! Всем спешиться!..Ложись! В цепь В цепь!!.. Обходи кусты слева!..
Вскоре ни одного партизана не осталось верхом. Они расползлись по дороге, забились во все мало-мальски заметные углубления, спрятались за любой камешок и отчаянно вели стрельбу по кустам. Кусты огрызались ответным огнем. Бой принял затяжной характер, и теперь оставалось ждать, у кого раньше закончатся патроны или… терпение и мужество. Причем обе стороны ясно понимали, что тот, кто дрогнет и побежит, будет непременно уничтожен противной стороной.
Полтора десятка всадников с Филькой Огольцовым во главе, преследуемые пулями, выпущенными им вслед из засады, в мгновение ока оказались на площади перед купеческим магазином. Улицы села были пусты, но вот из магазина выкатилась согбенная старушонка, жена Афони Гвоздева, и, заслышав стрельбу, мелкими шажками побежала вдоль харламовского заплота к своему дому, но Огольцов настиг ее и, замахнувшись плеткой, заорал:
– А ну, старая, где тут у вас живет Кузнецов?!
– Ой ты, ойеньки, – старуха мягко завалилась набок, прикрывая лицо котомкой с провизией.
Не сходя с лошади, Филька поднял ее за шиворот кофты с земли и крепко тряхнул:
– Где изба Кузнецова, ну?!
– Да эвон, к ельнику прилепилась…– и ткнула костлявой рукой по направлению кузнецовского подворья.
– За мной, мужики! – Крикнул Филька, пришпоривая лошадь, – красного петуха ему под крышу пустим!..
Иван Кочергин стоял в дверях магазина и слышал весь разговор, тем более что стрельба на околице села на какое-то время поутихла. Он понял, какая смертельная опасность нависла над всеми домашними Гордея, но что он может сделать один против полутора десятков воору-женных бандитов? Его рука скользнула в просторный карман шаровар, где у него лежал револьвер… Едва копыта лошадей застучали по мосту, Кочергин выскочил на крыльцо магазина и закричал вслед удаляющимся всадникам:
– Мужики! А может, заглянете ко мне – коньяком угощу!..
Чуть отставшие партизаны услышали его и весело заржали:
– Мы щас дружка клещнястого поджарим, а потом к тебе придем!.. Накрывай стол, покамест…
– Ну, тогда получайте, гады!.. – он вскинул здоровую левую руку с наганом и сделал несколько выстрелов вслед удаляющимся и все еще хохочущим конникам. Смех одного из них прервался на полувздохе, и уже в следующее мгновение он растянулся на мосту. У другого же бойца споткнулась раненая лошадь и наездник, роняя оружие, через перила моста полетел в воду. Заслышав стрельбу в тылу, Огольцов остановил отряд, но оценив обстановку, приказал:
– Трофим, и вы двое – убейте его, остальные за мной!..
… Тимоха Скопцов, промучавшись всю ночь от приступов удушья, теперь лежал в сенях на лавке. Рядом, в углу, стояло его одноствольное ружье, а у изголовья лежала граната. Он слышал, как на северной околице села, у развилки между Урским и Подкопенной, раздалась пулеметная очередь, потом поднялась ружейная пальба, грохнул взрыв гранаты… Вскочив со своего ложа, он бросился с ружьем за калитку, не обращая внимания на плач Зинаиды. Уже за калиткой он понял, что ему никак не успеть на околицу, где шел бой, но тут он увидел, как группа конных бойцов с красными лентами, устремилась вверх по истоптанной тропе, ведущей к дому Гордея Кузнецова, но вот на крыльце магазина появился Иван Кочергин и открыл огонь из револьвера. Два бандита упали, а остальные, застопорили движение, какое-то время совещались, после чего трое вернулись к магазину, а остальные на рысях стали подниматься к дому Кузнецовых. Поняв их замысел, Тимофей кинулся им наперерез через кузнецовский огород, где когда-то сошелся в смертельной схватке с волком его друг Гордей. Дозревающая картошка доходила ему до пояса и затрудняла движение, но конникам, чтобы добраться до дома, приходилось сделать добрый круг вокруг того же просторного кузнецовского огорода, в то время как ему нужно было одолеть чуть более ста шагов. Свое ружье Тимофей держал за ремень, и оно волочилось по земле, скрытое от бандитов картофельной ботвой. Он опередил конников, раньше поспел к пряслу на другой стороне огорода и теперь, прислонившись к нему, с трудом переводил дыхание, ожидая врагов.
– Что скажешь, батя? – спросил его худощавый, невзрачный на вид мужичок с узким беличьим лицом.
– Аль ищете кого? – Спросил Тимофей.
– Ага, дружка потеряли… Кузнецов не тут ли живет? Рука у него изуве-ченная?
– Да нет… Вон его дом, – и он махнул рукой в сторону Расейского угла. – Вишь, стожок рядом с домом?..
– А ты ничего не путаешь, дядя? – недобро ощерился мужик, который, похоже, был здесь за главного.
– Да нет же… Вон его дом… – продолжал настаивать Скопцов. Партизаны недоуменно переглянулись меж собой и о чем-то негромко заговорили. Еще не веря до конца, что ему удастся направить бандитов по ложному следу, Тимофей терпеливо ждал, какое решение они примут…
…Яшка Японец проснулся от громкой стрельбы и взрыва гранаты. Выскочив на крыльцо, он быстро разобрался: на околице идет бой, а он, сонный и пьяный, отлеживается на печи. Быстро натянув сапоги, Яков кинулся к ящику, где лежали гранаты, но их там не оказалось.
– Где они? – по-звериному зарычал он, на что Валентина ответила, едва сдерживая рыдания:
– Намеднись Гордей приходил за тобой, а ты пьяный спал… спросил гранаты… я дала…
– Без спросу? Убью, зараза!..
– Дак, кого спрашивать-то, когда ты в стельку пьяный, а им биться с бандитами… Как же, Яш?..
– Ладно, ладно… Не убью, не бойся… – уже остыл Яшка. – выручать надо дружков!.. – Он нырнул в кладовку, через минуту вышел оттуда с пулеметом на плече и перепоясанный пулеметной лентой. – Я пошел…
По узкому проулку он прошел мимо дома Тимофея Скопцова и увидел у ворот плачущую Зинаиду.
– Что сырость развела? – на бегу спросил Яшка.
– Как же, везде стреляют, и Тимоша побежал туда… похоже, эти варнаки к Гордею направляются… А что один Тимофей сделает, их то вон сколько!..
– Нич-чо, мы поможем… – он уже видел спину разговаривающего с конниками Тимофея, и также, напрямик через огород Кузнецовых, поспешил к нему.
Между тем всадники, посовещавшись, решили все же ехать к дому, Кузнецовых, а стоящему у прясла Тимофею узколицый мужик пригрозил:
– Прознаю, что врал – накажу! Боись, дядя! С красными партизанами шутить не моги!..
– Ах так?! – скрежетнул зубами Тимофей, – ну, тогда держите! – он выхватил из кармана гранату-лимонку, выдернул чеку и метнул вслед удаляющейся колонне всадников, а сам упал в заросли картошки. Глухо рванул взрыв и два человека вместе с лошадьми повалились замертво, а третий, закрыв окровавленное лицо руками, какое-то время оставался в седле, а потом рухнул к ногам своей чудом уцелевшей лошади. Оставшиеся бандиты резко повернули назад и открыли стрельбу по зарослям картошки. Яшка все это видел и, одолевая расстояние, закричал Тимофею:
– Не вста-ва-ай, Тимоха! Лежи-и!…Лежи, дур-рак,не встава-ай!..
Но Тимофей, словно не слышал криков товарища. Он приподнялся из кустов и прицелился из ружья в одного из всадников. Грохнул выстрел, но бандит только дернулся в седле и выстрелил в ответ. Тимофей нелепо взмахнул руками и повалился навзничь в картофельную ботву.
– А-а!.. – взревел Яшка, скидывая пулемет с плеча и целясь в бандитов.
– Еще один придурок, Филя… – произнес мужик с бельмом на глазу и передернул затвор винтовки, досылая патрон в патронник. – Сколько же их тут?
– Вали всех! – отозвался Огольцов и сделал несколько выстрелов из револьвера. По-прежнему могуч был Яшка-Японец, казалось бы, трудно промахнуться в такую мишень, но, по счастливой случайности, ни одна пуля не попала в него, зато его пулемет коротко рявкнул, и мужик с бельмом, громко охнув, свалился замертво. Один всадник, ища спасения, направил коня к дому Кузнецовых, но и его достала Яшкина пуля, остальные партизаны вместе с Огольцовым, упав лошадям на шею, рванули назад, к магазину, где, между тем, Кочергин отбивался от троих бандитов. Выглядывая из-за двери, он прицельно стрелял из револьвера, а в ответ в него летел град пуль, и только толстая дверь из лиственницы спасала его от смерти. Звонко щелкнул боек нагана, раз, другой… кончились патроны. Иван закрыл на засов входную дверь в магазин и опустился на пол: надо было зарядить барабан, но одной рукой это было сделать не просто. Вывалив из кармана горсть патронов прямо на пол, он откинул барабан нагана и, положив его рядом с собой, дрожащими от напряжения руками, стал неловко вставлять патроны в гнезда барабана. А между тем в дверь уже гулко стучали прикладами и громко ругались нападавшие.
– Открой, убогий, а то мы тебе последнюю руку оторвем! Слышишь, собака!..
– Слышу, слышу, – устало бормотал Иван, – дай вот дело сделать, я тебе сам башку оторву…
– Осип, не долбись, – раздался снаружи издевательски спокойный голос, – отойди чуток от двери, я сейчас гранату туда пульну… поберегись малость…
Стуки в двери прекратились, и было слышно, как кто-то торопливо сбежал с крыльца.
– Сейчас рванет!.. – лоб Кочергина мгновенно покрылся холодной испариной. Он хотел вскочить быстро, пружинисто, как это он делал в молодые годы, но теперь так не получилось: от неудобного сидения на полу затекли ноги, рука дрожала и сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.
– Всё! – решил он для себя, и левой рукой, в которой держал наган, перекрестился, прощаясь с жизнью.
Где-то снаружи грохнул ружейный выстрел, второй… Истошно закричал раненый, а затем раздался взрыв гранаты. Весь дом содрогнулся, но устоял…
Один из бандитов, выдернув чеку, уже готов был бросить гранату в дверь, за которой хоронился Кочергин, но в это время дверца в огромных воротах, ведущих во двор бывшего харламовского дома, приоткрылась и дворник Филипп выстрелил дуплетом по нападавшим. Взревел смертельно раненый бандит, судорожно сжимая в руках гранату, но уже в следующее мгновение взрыв разметал его плоть в разные стороны, обдавая кровью крыльцо и ворота. Филипп едва успел укрыться от осколков за толстыми дубовыми дверьми, быстро зарядил ружье и шагнул за ворота, но в следующее мгновение один из уцелевших бандитов выпустил в него несколько пуль из нагана. Угрюмый и молчаливый по жизни, дворник Филипп Жуков так же молча принял свою смерть. А в это время через мост к дому Харламова в спешном порядке приближались остатки группы Огольцова. Кочергин, выглянувший на секунду за дверь, оценил, что теперь против него будут воевать семь бандитов…
… Между тем бой на околице продолжался. Имея численное превос-ходство, роговцы взяли засевщих в кустах урских мужиков в полукольцо, а пулемет с повозки не давал им головы поднять. Кусты скрывали Гордея и его земляков от нападавших, но защитить от пуль не могли. Уже затих навсегда сраженный в голову Богдан Лукашевич, так и не успев метнуть во врага гранату. Умирал, истекая кровью, старый Бронский. Пуля пробила ему шею, и теперь он, хрипя и стеная, пытался зажать рану рукой и остановить кровь, но слишком быстро он ее терял, а вместе с нею уходила и жизнь… За камнями в кустах уже отвоевались два мужика из Расейского угла. Дед Прошка стрельнул пару раз из своей берданки и затих, как мышь, в той рытвинке, что он облюбовал в кустах. Гордей уже подумал, что окочурился дед, от пули или с перепугу, но заметил, как мелко дрожит его левая нога, обутая в валенок с калошей, а затем услышал его бормотанье – жив, значит…
– Ну, что Гордей Михайлыч, похоже, каюк нам пришел, если ваши партизаны не подмогнут? – невесело проговорил Елисей Глухов. – У тебя где отец-то?
– Да он дорогу на Барит с мужиками охранять пошел, чтобы, значит, нас с тылу не взяли…
– Слышь, какая стрельба в селе стоит, гранаты рвутся… Тоже, видать, бой идет. У наших вроде гранат не было…
– Значит бандиты их рвут… Эх, суки!.. Сейчас эти пойдут на нас, да из села с тыла наскочат, что будем делать, господин урядник?
– М-да, вариантов у нас немного остается – подыхать… только надо как-то повеселее это сделать, а то ваш дед лежит в ямке, как в могиле, да еще запах от него какой-то странный…тьфу, лучше бы уж он дома сидел!.. – Глухов толкнул его в бок, – дед, ползи отсюда, пока не поздно, может быть жив останешься… все равно от тебя никакого толку…
– Зря ты так, вашбродь… Я-то уже пожил, а тебе еще жить да жить, ты и ползи. А насчет толку… Вот щас я найду, каку штуку надо выдернуть тут, и рвану этих гадов!..
Только сейчас Глухов рассмотрел, что в руках у деда Прошки граната, которую он подобрал около погибшего Богдана Лукашевича. Никогда ранее не державший ее в руках, теперь он пытался найти ту самую главную «чеку», после которой и должен быть взрыв.
– Эй, дед, ты с ума сошел! – буквально взревел Глухов и вырвал у старика гранату. – Ты же всех нас тут погубишь, вояка!..
– А я что, виноватый, что в мою войну энтих штуковин еще не было… Пуля – дура! Штык – молодец, а это не понять что!..
– Фу…– перевел дыхание урядник, сжимая в руке гранату, – однако бедовые у тебя земляки, Гордей Михайлыч… того и гляди до беды доведут…
– Да, Елисей, с нашим дедом Прошкой скучать не приходится…
– Эй, там, в кустах! – раздался голос старшего из партизан. – Я прика-зываю вам сдать оружие и выходить на дорогу с поднятыми руками. Мы, красные партизаны, с мужиками не воюем …
– А что же ты тут делаешь тогда? – перебил его речь Кузнецов.
– Нам нужен Кузнецов, а остальные могут расходиться по домам…
– А я-то тебе зачем?
– А-а, вон ты где, – злорадно проговорил Качура, именно он вел пере-говоры с урскими повстанцами. – Шибко насолил ты товарищу Рогову… Он тебя отпустил с богом из церкви, а ты его бойцов побил – непорядок, Кузнецов!
– А что мне оставалось делать, если ты хотел нас расстрелять, а моих женщин опозорить? Товарищ Рогов знает об этом или ты забыл ему это рассказать?
– Я, Кузнецов, с тобой на эту тему говорить не буду, потому как тебе все равно хана, а вот остальные мужики еще могут свои шкуры спасти.
Отдайте нам Кузнецова, мужики, а сами идите по домам…
– А вот хрен тебе надо, бандюган проклятый?!. – отчаянно крикнул дед Прошка и снова уткнулся носом в пожухлую траву.
– По голосу слышу, что ты старик, но я тебя накажу за эти слова! – Похоже, Качура упивался властью, уверенный в своей победе, и почти не прятался, рискуя получить пулю.
– Эй, ты, морда неумытая, а что со мной будешь делать? – крикнул Глухов.
– А кто ты есть таков, наглец, встань, отзовись…
– Я – старший урядник Глухов, хватит этого?
– А-а, казачок!.. Врать не буду, вас, гадов и царских холуев, мы тоже будем уничтожать под самый корень!..
– А меня пощадишь? – неожиданно подал голос Сергей Барбашов. Патронов для браунинга не нашлось, и потому он теперь лежал в кустах с каким-то старым ружьем.
– А ты чьих будешь?
– Я инженер горнорудного управления…
– Тоже сволочь! Буржуй! Тебя тоже в распыл пустим…
Похоже, нервы у пулеметчика сдали, и он дал длинную очередь по кустам, сбивая и без того уже сильно поредевшие и начинающие желтеть листья.
– Цыц там, на повозке! – Строго прикрикнул на него Качура, – видишь, я переговоры делаю…
– Это что же, ты должен товарищу Рогову мою голову привезти, и тогда остальных отпустишь? – снова заговорил Гордей.
– А не голову даже, а твою клещнястую руку да крест твой, Егория…
– Не повезло тебе, бандит, и то, и другое ты у меня возьмешь только у мертвого!..
– Нас же втрое больше, какой смысл кровь лить?
– А у нас каждый троих твоих бандитов стоит, – подвел итог переговорам Глухов. – Приди и возьми, если сможешь…
Последние его слова заглушила новая пулеметная очередь, которая опять вдавила обороняющихся мужиков в землю…
* * *
Иван Кочергин обреченно сидел на полу магазина, сжимая в руке наган с последними тремя патронами. Дверь, ведущая в магазин, где он занял оборону, лишь несколько минут сможет выдержать напор бандитов, но зачем ее ломать, когда дверца в воротах осталась открытой. Краем глаза Иван видел тело лежащего дворника Филиппа и приоткрытую створку двери: через нее и ворвутся бандиты. Время шло, но никто не появлялся, хотя было слышно, что кто-то расшатывал ворота.
– Иван Иваныч, я ворота успел закрыть, – шепотом проговорил Спири-дон, подсаживаясь к нему и кладя рядом топор, каким он рубил мясо.
– Ты зачем пришел, Спиря, – с грустной улыбкой спросил своего помощника Иван. – У тебя же жена, сын?..
– У тебя тоже жена и детей поболе…
Иван с интересом посмотрел на вечно трусоватого Спирю и удивился: когда припрёт – и человек по-новому открывается…
– Ну что ж, тогда повоюем… Что-то они притихли… может ушли?
– Да нет, Иван Иваныч, они дом спалить хотят – побежали за соломой…
– Ну, вот, Спиря, будем мы с тобой слегка поджаренные…. Не страшно?
– Страшно, Иван Иваныч… – он закрыл глаза и стал истово молиться. В это время за стенами магазина раздался какой-то шум, крики, выстрелы…
– Неужто на штурм пошли? – проговорил Иван и осторожно выглянул в окно. То, что он увидел, удивило его и обрадовало: сверху, по дороге, идущей в село со стороны Барита, из-за огромного камня-валуна к мосту и магазину на рысях шло около десятка урских мужиков. Мгновения хватило ему, чтобы узнать среди всадников Ермоху Лукина, Легкова, Ежукова, пришлого казака Михайлу Сытина, Федьку Кузнецова. Чуть отстав от основной группы, неторопко трусил на коне Михаил Кузнецов. В руках у него было ружье, на поясе висела настоящая казацкая сабля.
– Федьша, не лезь поперед старших, придержи коня-то! – кричал дед Кузнецов вслед своему внуку. Меж тем дружинники быстро шли на сближение с бандитами, осадившими магазин, и на полном скаку открыли стрельбу по ним. Роговцы, оставив затею с поджогом усадьбы, залегли, используя для укрытия любой выступ, и открыли встречный огонь, двое их распластались прямо на крыльце, кто-то пытался взобраться на перепуганных стрельбой коней.
– Ну, помоги, Господи! – Иван горячо перекрестился, отодвинул засов двери и толкнул ее. Прямо у ног, спиной к нему лежали два бандита и вели огонь из винтовок по нападавшим. «Бах! Бах», – приглушенно про-звучали два его выстрела, и бандиты затихли. Оставшиеся продолжали отстреливаться, но им в тыл, сверху, с пулеметом в руках бежал Яшка Японец. На мосту он остановился и дал длинную очередь по залегшим партизанам, и еще трое замерли навсегда, а остальные, побросав оружие, сдались. Поняв, что сопротивление роговцев сломлено, Иван и Спиридон вышли на крыльцо. Михайло Сытин приказал разоружить сдавшихся бандитов и закрыть в чулан под замок. В это время лошадка Михаила Кузнецова наконец доставила его к месту боя. Глянув на старика, казак не приказал, а попросил:
– Дядь Миш, не надо ехать за нами, там стреляют. Оставайся здесь за старшего, а ты, дядя, – эти слова уже относились к Яшке, – садись быстрее на коня со своим пулеметом, и вперед, на околицу! Не опоздать бы…
Помощь из села пришла вовремя, и задержись казак Сытин со своей группой хоть на пять минут, помогать было бы уже некому. К этому времени патроны у защитников села уже закончились, а роговцы, поняв это, поднялись в рост и спокойно, со смехом, шли на сближение. Когда до кустов, где засели дружинники, оставалось двадцать-тридцать шагов, урядник метнул гранату в самую гущу нападавших. Глухо ухнул взрыв, забрав жизни нескольких человек. Нападавшие бросились было врас-сыпную, но были остановлены криком Качуры:
– Не боись, мужики, у них больше ничего нет, окромя камней!.. Сейчас мы их всех освежуем!..
Все еще испуганно поглядывая на кусты, роговцы снова растянули пешую цепь, стараясь взять дружинников в кольцо. В это самое время со стороны села на бешеной скорости приближался небольшой отряд всад-ников, а в сторону бандитов зазвучали ружейные выстрелы, застрочил пулемет...
– Айда, мужики, – закричал Гордей, и первым кинулся в атаку. Штыков у дружинников не было, но шли они в атаку по всем правилам штыкового боя. Вместе с ним поднялись Глухов, Барбашов, другие мужики, как урские, так и подкопенские, и даже дед Прошка старался не отстать от своих молодых земляков. И дрогнули бандиты, смешались их ряды, кто-то бросил оружие и поднял руки вверх, кто-то кинулся ловить своих лошадей, но давалось это им трудно. Понимая, что пощады ему не будет, Качура повел за собой на прорыв около десятка конников, и лоб в лоб столкнулся с конными бойцами, на картузах и груди которых были нашиты точно такие же красные ленты, как и у них самих. Несколько стушевались урские партизаны, пришедшие из тайги на помощь своим односельчанам, потеряли строй, чем воспользовались роговцы: стреляя и размахивая шашками, прорвали они редкую цепь урских партизан и вслед за командиром ушли в направлении Горскино. Запоздалый залп вдогонку не принес им урону. Отстояли урские крестьяне родное село от красных бандитов и теперь принялись считать свои потери…
Девять человек потеряли в этом бою урские: Филипп Жуков, вечный дворник на харламовском подворье, и смерть свою встретил у его ворот. Тимофея Скопцова, застреленного Филькой Огольцовым, нашли в огороде Кузнецовых среди буйно растущей картошки. Урядник Глухов и Яшка Японец еще живого принесли его в дом и передали рыдающей жене. Первой же пулеметной очередью с бандитской повозки был убит Александр Бронский, отец трех братьев-силачей. Семья эта всегда особ-няком держалась на селе, но в трудную минуту шестидесятилетний Бронский вместе со своими земляками поднялся на защиту родного села. Со слезами на глазах, почерневшие от горя, Василий, Федор и Александр, пришедшие с Семеном Скопцовым из тайги, принесли тело своего отца в родной дом, где их встретила зареванная мать… Собирался метнуть гранату Богдан Лукашевич в наседавших бандитов, да был сражен случайной пулей. Его и еще пять мужиков отвезли на телегах в Расейский угол, а все село, как в былые времена, стало готовиться к проводам в последний путь своих погибших земляков. Судьбу же пленных роговцев было решено определить после похорон. Большинство односельчан желало им смерти…
Потемну, под раскаты грома и сполохи молний, добрались Кузнецовы до родного села на тарантасе и в сопровождении четырех конных ка-заков. Едва въехали в кузнецовское подворье со стороны леса, как разразилась страшная гроза.
– Господи, спасибо тебе! – неслышно для других проговорил Гордей, осеняя себя крестным знамением, – может, эта непогодь замоет наши следы и не найдут нас вороги!.. Господи, спаси и сохрани нас грешных…
Хотел он раненого есаула взять к себе в дом, а остальных казаков разместить в просторной летней кухне, но пришедший в себя Бачинин стал протестовать и приказал казакам отнести его туда же, где они сами стали на постой. Также решительно он запретил беспокоить среди ночи доктора Иванова, заверив, что до утра он потерпит, а уж там и полечиться можно будет.
Поутру Гордей зазвал к себе в гости Тимофея Скопцова и Ивана Кочергина, а также Кирилла Ивановича Иванова. Последний, осмотрев раненого офицера и сделав ему перевязку, хотел было уже покинуть гостеприимный дом Кузнецовых, но хозяин попросил его остаться. Тут же, в летней кухне, в присутствии казаков, разъяснил Гордей ситуацию, сложившуюся после стычки с роговцами, и поставил прямой вопрос: как уберечься от мести бандитов, если те вдруг надумают поквитаться за вчерашнее поражение. Мнения разделились. Одни считали, что Рогов в отместку нагрянет в Урское со всем своим воинством, и тогда всех ждет неминуемая погибель… Другие уверяли, что Рогова уже наверняка преследуют белые части, и ему некогда будет гоняться за своими обидчиками, тем более, что он не знает, где проживает мятежный Кузнецов: в Сосновке, Кочкуровке, Горскино, Урском или в самом Брюханово, и потому можно не бояться возмездия с его стороны. Долго говорили и, похоже, успокоили друг друга, когда есаул, хорошо отдохнувший за ночь, предложил свой вариант развития событий, третий…
…Ближе к обеду, когда объезд села был закончен, а пикеты расстав-лены, Гордей, Барбашов, Михаил Андреевич вместе с казаками распо-ложились во дворе под навесом в ожидании, когда Алена и Маша соберут на стол. Пили чай, делились своими соображениями по вопросам обороны села от роговцев – все опасались упустить что-нибудь важное. Есаул сидел тут же на широкой лавке, откинувшись на стену сарая, подставив уже не жаркому августовскому солнцу бледное лицо. Правое плечо его было туго перевязано, рука держалась на перевязи, а рядом стоял батожок, на который он опирался, когда передвигался по двору, осторожно, мелкими шажками, вопреки Кириллу Ивановичу, который вообще запретил ему ходить.
– Соседей упредили, Иван Петрович, и ежели роговцы нагрянут к ним, то они зажгут дымный костер… мы увидим. Обещались силой подсобить, если их отряд небольшой будет, ну, а если все придут… нам их помощи не дождаться, потому как в тайгу они уйдут со своими домашними, ежели успеют, конечно…
– Эх, мужики!.. Если малый отряд – помогут, а если большой… С малым-то мы и сами справимся… Нам бы всех их одолеть, собрать все силы в кулак, да где их взять-то?
– Точно, ваш благородь, – заговорил урядник Елисей Глухов, покручивая черный ус, – их ведь полтыщи, бандитов-то, у них три или четыре пулемета на повозках… А тут, наверное, окрест по деревням столько мужиков не наберется, а, Михал Андреевич?
– Да раньше-то людно было у нас по селам и деревням, так ведь жизня какая нонче пошла: японская война, германская, а теперь вот и эта… гражданская, туды ее в хвост! И каждая по мужикам норовит вдарить… Не набрать нам с трех сел ровную силу против всего Рогова. У нас вон село большое, а собрали всего человек двадцать-тридцать: кто больной, кто инвалид, а кто в тайге прячется…
– Да, хорошо бы сейчас дать знать этим вашим партизанам, чтобы помогли нам против роговцев, а, ваше благородие? – Сергей Барбашов, похоже, сам удивился пришедшей ему в голову идее и в ожидании смот-рел на офицера.
– Хорошо бы, конечно, – усмехнулся Бачинин, – только вы, господин инженер, одних красных партизан хотите направить против других. А как же классовая борьба? Они что, дети малые? Не поймут политического момента? Нет, господа, этот вариант нереален, как бы еще ваши партизаны-землячки не помогли роговцам нас добить здесь…
– Да вы что, Иван Петрович, – оскорбленно проговорил Михаил Кузнецов, – да неужто единоземцы друг на друга пойдут? Да ни в жизнь!..
– На то она и есть гражданская война, Михаил Андреевич, – сказал есаул. – Сосед на соседа идет с оружием, брат – на брата. Мы пока добирались до ваших мест, такого повидали…
В ворота кузнецовской усадьбы кто-то громко постучал, и с улицы раздался голос Тимофея Скопцова:
– Гордей, открой ненадолгу… Мысля у меня тут есть…
При первых ударах в ворота лица всех мужчин мгновенно напряглись, кто-то глазами стал искать оружие, но, заслышав слабый, с легким потягом, голос Тимохи, также мгновенно все успокоились.
– Ну, как же, Тимоха свою «мыслю» принес… Федьша, встреть гостя, пока он ее не потерял, – гася улыбку в бороде, сказал Гордей.
Скрипнули ворота, впуская гостей. Их оказалось двое: Тимофей и его сын Семен. Худой, высокий, с жидкой русой бородой. На плече у него висела винтовка, за поясом – револьвер, а на картузе был пришит кусок красного ситца. Увидев на дворе кроме Кузнецовых казаков и офицера, Семен на мгновение остолбенел, потом попятился назад, но Федор уже успел прикрыть ворота, и потому Семен, прижавшись к ним спиной, зашептал с ужасом в голосе:
– Батя, родного сына на растерзание врагам привел?.. Как же это, батя?..
– Да Бог с тобой, Семка, нашенские тут мужики… вон крестный твой…
– Ага… Мы же казаков бьем вровень с колчаками, а тут они вот сидят… – он выхватил из-за пояса револьвер и направил на сидящих за столом.
– Не балуй, парень! – взревели казаки. Кто-то из них уже нырнул в летнюю кухню за оружием. Еще мгновение, и пролилась бы кровь, но Тимофей опустил руку сына с наганом и заслонил его своим телом от направленных в их сторону винтовок и карабинов.
– Мужики, дозвольте слово сказать… Я своего сына привел не для того, чтобы его казнили тут… Беда грозит нашему дому от пришлого злого ворога, так не лучше нам собраться всем в кучу да изничтожить его, а уж потом разбегаться по красным или белым углам?..
– Так и я о том же, господа…– сказал Барбашов, вставая со скамейки, – неужто урским партизанам будет легче, если их дома сожгут пришлые бандиты, хоть и красные?..
…С полчаса еще обсуждали свои вопросы мужики во дворе кузне-цовской усадьбы. Определились так, что Семен поднимает всех урских партизан и других, кто захочет им помочь сохранить родное село, и приведет их на подмогу своим землякам. Многие из партизан были хорошо наслышаны о крутом и жестоком нраве Рогова, и потому, как заверил всех Семен, они не допустят кровопролития в родном селе и непременно подсобят землякам. Поскольку роговцы могут нагрянуть в Урское только со стороны Крестьянского тракта, через Горскино, то партизаны должны будут их пропустить и затем ударить с тылу. Прямо с кузнецовского двора Скопцов-младший помчался на партизанскую базу…
* * *
…Уже двое суток держал в заложниках жителей небольшого поселка
Салаир роговский отряд. Не раз обошел Григорий Федорович храм, выстроенный его отцом, гулко топая по каменному полу его опустевших залов. Развеял он колчаковский гарнизон, казнил обидчиков бедного люда: председателя земской управы, купца с купчихой, попов и их приспешников. Сам душу отвел и бойцам дал повеселиться. После первого разгульного дня, к вечеру второго, стала его одолевать тревога: своим звериным чутьем он почувствовал, что над отрядом сгущаются тучи, а тут разведка Батурина подтвердила его опасения: из Кузнецка форсированным маршем продвигается в Салаир до батальона пехоты с несколькими орудиями, в Гурьевске приведена в боевую готовность караульная команда, из Бачат выступила рота карателей. А тут ведь Кольчугино и Брюханово под боком, а там тоже есть колчаковские гарнизоны… А ну, если из Тайги да Мариинска им в подмогу выйдут беляки – возьмут в кольцо отряд, что тогда?.. Захлопнется ловушка!.. Посоветовавшись со своими помощниками, Рогов дал команду спешно оставить Салаир и уходить окольными путями домой в родное Причер-нье, а отряду из сорока конных бойцов во главе Никифором Качурой поставил задачу: отыскать обидчика Кузнецова и примерно наказать. Негоже, чтобы какой-то мужик так надсмеялся над красным командиром Роговым!.. А чтобы рейд отряда Качуры был более оправдан, велел он ему во всех деревнях и селах, что попадутся на пути, реквизировать лошадей, продукты питания да набрать в отряд добровольцев. Но главное, побольше шуму наделать, чтобы запомнили соседи алтайского красного командира Рогова... Крепко-накрепко запомнил слова своего командира Никифор Качура: «добровольцев в отряд можно будет доставить даже под конвоем. Пообтешутся, пообвыкнут, и будут воевать, а нет – в расход пустим да новых наберем…». Так Григорий Федорович невольно повторял печальный опыт колчаковской мобилизации…
Уже перед самым выступлением отряда Рогов напомнил Качуре о Кузнецове: ты его можешь не убивать… ты мне в качестве трофея привези его клещнястую руку да его георгиевский крест. Крепко обидел его георгиевский кавалер, а личные обиды Григорий Федорович никому не прощал. А во главе отряда он поставил Никифора Качуру потому, что тот сам едва ушел живым от того Кузнецова, и теперь горел желанием отомстить за свой позор.
Была и еще одна причина, по которой Рогов отправил небольшой отряд в погоню за дерзким Кузнецовым: чувствуя за плечами превосходящие силы противника, он специально отправил Качуру по Крестьянскому тракту. Знал, что будет шум, стрельба, и преследователи могут увязаться именно за ним, а он, тем временем, благополучно выведет свой отряд из-под удара…
* * *
…Отряд роговцев неспешно приближался к развилке дороги. Качура и Огольцов ехали впереди колонны, а замыкала ее повозка с пулеметом «Максим» и двумя бойцами. Августовское солнце еще не набрало свою дневную силу, и потому многие бойцы после утреннего купания ехали, поеживаясь. В полуверсте от них, в низине, по обоим берегам неширокой, но многоводной реки, как на ладони раскинулось село Урское. Все было тихо и спокойно, но именно эта тишина и тревожила Никифора. Нутром он чувствовал опасность, но где она таилась? Не в том ли густом кустарнике на околице села, что зелеными бурунами протянулся вдоль дороги? Или в той высокой пожелтевшей траве, что покрыла причудливо выбравшиеся из суглинистой почвы увала огромные камни? Пальнуть бы сейчас по кустам, да шум поднимать не хочется до времени – вмиг всполошится все село. А так пока тихо...
Мрачно бросил он еще один пытливый взгляд на село, и вдруг его осенило, он понял, в чем крылась необычность ситуации: время близилось к обеду, а ни одна труба не курилась дымом, на улицах не видать ни людей, ни скотины, и лишь несмелый собачий лай изредка нарушал тишину. Мертвое село!.. Неужто все ушли из него, проведав, что идут красные партизаны Рогова. Это хорошо, значит уважают, а если… А если засада?! Никифор внезапно почувствовал, как у него похолодела спина. Он глянул на Огольцова и понял, что Филька тоже почуял опасность, в то время как остальные бойцы продолжали громко разговаривать и смеяться, а кто-то прямо на ходу прикладывался в фляжке или бутылочке с самогоном. Качура знаком подозвал Фильку и спросил:
– Чуешь?
– Кажись, да… только вот…
– Бери с собой вот этих орлов, сколько их тут – десять-пятнадцать, и гони на всем скаку в село… Чую, они где-то в кустах схоронились. Пока расчухают, ты у них в тылу будешь…
– А ты, Никифор?
– Марш, вперед, а я тебя прикрою… Похоже, все они здесь, а в селе никого нет. Узнай, где изба этого клещнястого, запали ее, он объявится барахло спасать, а мы его тут и прихватим! Потом атакуй их с тыла… Дрогнут мужики, побегут – у них зад не железный! А уж тут мы их прижмем к тебе… Хлеба не привезем, солдат не наберем – ерунда, а вот клещнястого упустим – не простит нам атаман: самим руки поотрубает, а может, и головы…
Огольцов выслушал молча, а затем подъехал к группе всадников и скомандовал вполголоса:
– Вы все за мной наметом в село! Живо! Живо!..
Никифор же завернул своего коня, подъехал к повозке и, также негром-ко отдал приказ. Партизан, что сидел за пулеметом, резко повернул его в сторону кустов, раскинувшихся в полусотне метров от дороги, и дал длинную очередь. Пугающая тишина была разорвана дробной пулеметной очередью, а кусты немедленно отозвались криками раненых и умирающих.
– Огонь по кустам и по тем камням! – уже кричал Качура, поднимая коня на дыбы, а тем временем группа Огольцова с дикими криками устремилась в село. Из кустов и из-за валунов им вслед запоздало прогремели выстрелы. Два-три бойца рухнули наземь, но остальные уже ворвались в село. Бойцы, оставшиеся с Качурой, открыли ответный огонь по придорожным кустам. И разгорелся бой…
– Э-эх, упустили момент! – с досадой проговорил Гордей и, выдернув чеку, метнул гранату в гущу врагов, уронив несколько всадников вместе с лошадьми в дорожную пыль. Теперь крики раненых неслись уже с дороги… Поняв ущербность своей позиции, Качура заорал, что есть мочи, стараясь перекричать беспорядочную канонаду:
– Слезай с коней! Всем спешиться!..Ложись! В цепь В цепь!!.. Обходи кусты слева!..
Вскоре ни одного партизана не осталось верхом. Они расползлись по дороге, забились во все мало-мальски заметные углубления, спрятались за любой камешок и отчаянно вели стрельбу по кустам. Кусты огрызались ответным огнем. Бой принял затяжной характер, и теперь оставалось ждать, у кого раньше закончатся патроны или… терпение и мужество. Причем обе стороны ясно понимали, что тот, кто дрогнет и побежит, будет непременно уничтожен противной стороной.
Полтора десятка всадников с Филькой Огольцовым во главе, преследуемые пулями, выпущенными им вслед из засады, в мгновение ока оказались на площади перед купеческим магазином. Улицы села были пусты, но вот из магазина выкатилась согбенная старушонка, жена Афони Гвоздева, и, заслышав стрельбу, мелкими шажками побежала вдоль харламовского заплота к своему дому, но Огольцов настиг ее и, замахнувшись плеткой, заорал:
– А ну, старая, где тут у вас живет Кузнецов?!
– Ой ты, ойеньки, – старуха мягко завалилась набок, прикрывая лицо котомкой с провизией.
Не сходя с лошади, Филька поднял ее за шиворот кофты с земли и крепко тряхнул:
– Где изба Кузнецова, ну?!
– Да эвон, к ельнику прилепилась…– и ткнула костлявой рукой по направлению кузнецовского подворья.
– За мной, мужики! – Крикнул Филька, пришпоривая лошадь, – красного петуха ему под крышу пустим!..
Иван Кочергин стоял в дверях магазина и слышал весь разговор, тем более что стрельба на околице села на какое-то время поутихла. Он понял, какая смертельная опасность нависла над всеми домашними Гордея, но что он может сделать один против полутора десятков воору-женных бандитов? Его рука скользнула в просторный карман шаровар, где у него лежал револьвер… Едва копыта лошадей застучали по мосту, Кочергин выскочил на крыльцо магазина и закричал вслед удаляющимся всадникам:
– Мужики! А может, заглянете ко мне – коньяком угощу!..
Чуть отставшие партизаны услышали его и весело заржали:
– Мы щас дружка клещнястого поджарим, а потом к тебе придем!.. Накрывай стол, покамест…
– Ну, тогда получайте, гады!.. – он вскинул здоровую левую руку с наганом и сделал несколько выстрелов вслед удаляющимся и все еще хохочущим конникам. Смех одного из них прервался на полувздохе, и уже в следующее мгновение он растянулся на мосту. У другого же бойца споткнулась раненая лошадь и наездник, роняя оружие, через перила моста полетел в воду. Заслышав стрельбу в тылу, Огольцов остановил отряд, но оценив обстановку, приказал:
– Трофим, и вы двое – убейте его, остальные за мной!..
… Тимоха Скопцов, промучавшись всю ночь от приступов удушья, теперь лежал в сенях на лавке. Рядом, в углу, стояло его одноствольное ружье, а у изголовья лежала граната. Он слышал, как на северной околице села, у развилки между Урским и Подкопенной, раздалась пулеметная очередь, потом поднялась ружейная пальба, грохнул взрыв гранаты… Вскочив со своего ложа, он бросился с ружьем за калитку, не обращая внимания на плач Зинаиды. Уже за калиткой он понял, что ему никак не успеть на околицу, где шел бой, но тут он увидел, как группа конных бойцов с красными лентами, устремилась вверх по истоптанной тропе, ведущей к дому Гордея Кузнецова, но вот на крыльце магазина появился Иван Кочергин и открыл огонь из револьвера. Два бандита упали, а остальные, застопорили движение, какое-то время совещались, после чего трое вернулись к магазину, а остальные на рысях стали подниматься к дому Кузнецовых. Поняв их замысел, Тимофей кинулся им наперерез через кузнецовский огород, где когда-то сошелся в смертельной схватке с волком его друг Гордей. Дозревающая картошка доходила ему до пояса и затрудняла движение, но конникам, чтобы добраться до дома, приходилось сделать добрый круг вокруг того же просторного кузнецовского огорода, в то время как ему нужно было одолеть чуть более ста шагов. Свое ружье Тимофей держал за ремень, и оно волочилось по земле, скрытое от бандитов картофельной ботвой. Он опередил конников, раньше поспел к пряслу на другой стороне огорода и теперь, прислонившись к нему, с трудом переводил дыхание, ожидая врагов.
– Что скажешь, батя? – спросил его худощавый, невзрачный на вид мужичок с узким беличьим лицом.
– Аль ищете кого? – Спросил Тимофей.
– Ага, дружка потеряли… Кузнецов не тут ли живет? Рука у него изуве-ченная?
– Да нет… Вон его дом, – и он махнул рукой в сторону Расейского угла. – Вишь, стожок рядом с домом?..
– А ты ничего не путаешь, дядя? – недобро ощерился мужик, который, похоже, был здесь за главного.
– Да нет же… Вон его дом… – продолжал настаивать Скопцов. Партизаны недоуменно переглянулись меж собой и о чем-то негромко заговорили. Еще не веря до конца, что ему удастся направить бандитов по ложному следу, Тимофей терпеливо ждал, какое решение они примут…
…Яшка Японец проснулся от громкой стрельбы и взрыва гранаты. Выскочив на крыльцо, он быстро разобрался: на околице идет бой, а он, сонный и пьяный, отлеживается на печи. Быстро натянув сапоги, Яков кинулся к ящику, где лежали гранаты, но их там не оказалось.
– Где они? – по-звериному зарычал он, на что Валентина ответила, едва сдерживая рыдания:
– Намеднись Гордей приходил за тобой, а ты пьяный спал… спросил гранаты… я дала…
– Без спросу? Убью, зараза!..
– Дак, кого спрашивать-то, когда ты в стельку пьяный, а им биться с бандитами… Как же, Яш?..
– Ладно, ладно… Не убью, не бойся… – уже остыл Яшка. – выручать надо дружков!.. – Он нырнул в кладовку, через минуту вышел оттуда с пулеметом на плече и перепоясанный пулеметной лентой. – Я пошел…
По узкому проулку он прошел мимо дома Тимофея Скопцова и увидел у ворот плачущую Зинаиду.
– Что сырость развела? – на бегу спросил Яшка.
– Как же, везде стреляют, и Тимоша побежал туда… похоже, эти варнаки к Гордею направляются… А что один Тимофей сделает, их то вон сколько!..
– Нич-чо, мы поможем… – он уже видел спину разговаривающего с конниками Тимофея, и также, напрямик через огород Кузнецовых, поспешил к нему.
Между тем всадники, посовещавшись, решили все же ехать к дому, Кузнецовых, а стоящему у прясла Тимофею узколицый мужик пригрозил:
– Прознаю, что врал – накажу! Боись, дядя! С красными партизанами шутить не моги!..
– Ах так?! – скрежетнул зубами Тимофей, – ну, тогда держите! – он выхватил из кармана гранату-лимонку, выдернул чеку и метнул вслед удаляющейся колонне всадников, а сам упал в заросли картошки. Глухо рванул взрыв и два человека вместе с лошадьми повалились замертво, а третий, закрыв окровавленное лицо руками, какое-то время оставался в седле, а потом рухнул к ногам своей чудом уцелевшей лошади. Оставшиеся бандиты резко повернули назад и открыли стрельбу по зарослям картошки. Яшка все это видел и, одолевая расстояние, закричал Тимофею:
– Не вста-ва-ай, Тимоха! Лежи-и!…Лежи, дур-рак,не встава-ай!..
Но Тимофей, словно не слышал криков товарища. Он приподнялся из кустов и прицелился из ружья в одного из всадников. Грохнул выстрел, но бандит только дернулся в седле и выстрелил в ответ. Тимофей нелепо взмахнул руками и повалился навзничь в картофельную ботву.
– А-а!.. – взревел Яшка, скидывая пулемет с плеча и целясь в бандитов.
– Еще один придурок, Филя… – произнес мужик с бельмом на глазу и передернул затвор винтовки, досылая патрон в патронник. – Сколько же их тут?
– Вали всех! – отозвался Огольцов и сделал несколько выстрелов из револьвера. По-прежнему могуч был Яшка-Японец, казалось бы, трудно промахнуться в такую мишень, но, по счастливой случайности, ни одна пуля не попала в него, зато его пулемет коротко рявкнул, и мужик с бельмом, громко охнув, свалился замертво. Один всадник, ища спасения, направил коня к дому Кузнецовых, но и его достала Яшкина пуля, остальные партизаны вместе с Огольцовым, упав лошадям на шею, рванули назад, к магазину, где, между тем, Кочергин отбивался от троих бандитов. Выглядывая из-за двери, он прицельно стрелял из револьвера, а в ответ в него летел град пуль, и только толстая дверь из лиственницы спасала его от смерти. Звонко щелкнул боек нагана, раз, другой… кончились патроны. Иван закрыл на засов входную дверь в магазин и опустился на пол: надо было зарядить барабан, но одной рукой это было сделать не просто. Вывалив из кармана горсть патронов прямо на пол, он откинул барабан нагана и, положив его рядом с собой, дрожащими от напряжения руками, стал неловко вставлять патроны в гнезда барабана. А между тем в дверь уже гулко стучали прикладами и громко ругались нападавшие.
– Открой, убогий, а то мы тебе последнюю руку оторвем! Слышишь, собака!..
– Слышу, слышу, – устало бормотал Иван, – дай вот дело сделать, я тебе сам башку оторву…
– Осип, не долбись, – раздался снаружи издевательски спокойный голос, – отойди чуток от двери, я сейчас гранату туда пульну… поберегись малость…
Стуки в двери прекратились, и было слышно, как кто-то торопливо сбежал с крыльца.
– Сейчас рванет!.. – лоб Кочергина мгновенно покрылся холодной испариной. Он хотел вскочить быстро, пружинисто, как это он делал в молодые годы, но теперь так не получилось: от неудобного сидения на полу затекли ноги, рука дрожала и сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.
– Всё! – решил он для себя, и левой рукой, в которой держал наган, перекрестился, прощаясь с жизнью.
Где-то снаружи грохнул ружейный выстрел, второй… Истошно закричал раненый, а затем раздался взрыв гранаты. Весь дом содрогнулся, но устоял…
Один из бандитов, выдернув чеку, уже готов был бросить гранату в дверь, за которой хоронился Кочергин, но в это время дверца в огромных воротах, ведущих во двор бывшего харламовского дома, приоткрылась и дворник Филипп выстрелил дуплетом по нападавшим. Взревел смертельно раненый бандит, судорожно сжимая в руках гранату, но уже в следующее мгновение взрыв разметал его плоть в разные стороны, обдавая кровью крыльцо и ворота. Филипп едва успел укрыться от осколков за толстыми дубовыми дверьми, быстро зарядил ружье и шагнул за ворота, но в следующее мгновение один из уцелевших бандитов выпустил в него несколько пуль из нагана. Угрюмый и молчаливый по жизни, дворник Филипп Жуков так же молча принял свою смерть. А в это время через мост к дому Харламова в спешном порядке приближались остатки группы Огольцова. Кочергин, выглянувший на секунду за дверь, оценил, что теперь против него будут воевать семь бандитов…
… Между тем бой на околице продолжался. Имея численное превос-ходство, роговцы взяли засевщих в кустах урских мужиков в полукольцо, а пулемет с повозки не давал им головы поднять. Кусты скрывали Гордея и его земляков от нападавших, но защитить от пуль не могли. Уже затих навсегда сраженный в голову Богдан Лукашевич, так и не успев метнуть во врага гранату. Умирал, истекая кровью, старый Бронский. Пуля пробила ему шею, и теперь он, хрипя и стеная, пытался зажать рану рукой и остановить кровь, но слишком быстро он ее терял, а вместе с нею уходила и жизнь… За камнями в кустах уже отвоевались два мужика из Расейского угла. Дед Прошка стрельнул пару раз из своей берданки и затих, как мышь, в той рытвинке, что он облюбовал в кустах. Гордей уже подумал, что окочурился дед, от пули или с перепугу, но заметил, как мелко дрожит его левая нога, обутая в валенок с калошей, а затем услышал его бормотанье – жив, значит…
– Ну, что Гордей Михайлыч, похоже, каюк нам пришел, если ваши партизаны не подмогнут? – невесело проговорил Елисей Глухов. – У тебя где отец-то?
– Да он дорогу на Барит с мужиками охранять пошел, чтобы, значит, нас с тылу не взяли…
– Слышь, какая стрельба в селе стоит, гранаты рвутся… Тоже, видать, бой идет. У наших вроде гранат не было…
– Значит бандиты их рвут… Эх, суки!.. Сейчас эти пойдут на нас, да из села с тыла наскочат, что будем делать, господин урядник?
– М-да, вариантов у нас немного остается – подыхать… только надо как-то повеселее это сделать, а то ваш дед лежит в ямке, как в могиле, да еще запах от него какой-то странный…тьфу, лучше бы уж он дома сидел!.. – Глухов толкнул его в бок, – дед, ползи отсюда, пока не поздно, может быть жив останешься… все равно от тебя никакого толку…
– Зря ты так, вашбродь… Я-то уже пожил, а тебе еще жить да жить, ты и ползи. А насчет толку… Вот щас я найду, каку штуку надо выдернуть тут, и рвану этих гадов!..
Только сейчас Глухов рассмотрел, что в руках у деда Прошки граната, которую он подобрал около погибшего Богдана Лукашевича. Никогда ранее не державший ее в руках, теперь он пытался найти ту самую главную «чеку», после которой и должен быть взрыв.
– Эй, дед, ты с ума сошел! – буквально взревел Глухов и вырвал у старика гранату. – Ты же всех нас тут погубишь, вояка!..
– А я что, виноватый, что в мою войну энтих штуковин еще не было… Пуля – дура! Штык – молодец, а это не понять что!..
– Фу…– перевел дыхание урядник, сжимая в руке гранату, – однако бедовые у тебя земляки, Гордей Михайлыч… того и гляди до беды доведут…
– Да, Елисей, с нашим дедом Прошкой скучать не приходится…
– Эй, там, в кустах! – раздался голос старшего из партизан. – Я прика-зываю вам сдать оружие и выходить на дорогу с поднятыми руками. Мы, красные партизаны, с мужиками не воюем …
– А что же ты тут делаешь тогда? – перебил его речь Кузнецов.
– Нам нужен Кузнецов, а остальные могут расходиться по домам…
– А я-то тебе зачем?
– А-а, вон ты где, – злорадно проговорил Качура, именно он вел пере-говоры с урскими повстанцами. – Шибко насолил ты товарищу Рогову… Он тебя отпустил с богом из церкви, а ты его бойцов побил – непорядок, Кузнецов!
– А что мне оставалось делать, если ты хотел нас расстрелять, а моих женщин опозорить? Товарищ Рогов знает об этом или ты забыл ему это рассказать?
– Я, Кузнецов, с тобой на эту тему говорить не буду, потому как тебе все равно хана, а вот остальные мужики еще могут свои шкуры спасти.
Отдайте нам Кузнецова, мужики, а сами идите по домам…
– А вот хрен тебе надо, бандюган проклятый?!. – отчаянно крикнул дед Прошка и снова уткнулся носом в пожухлую траву.
– По голосу слышу, что ты старик, но я тебя накажу за эти слова! – Похоже, Качура упивался властью, уверенный в своей победе, и почти не прятался, рискуя получить пулю.
– Эй, ты, морда неумытая, а что со мной будешь делать? – крикнул Глухов.
– А кто ты есть таков, наглец, встань, отзовись…
– Я – старший урядник Глухов, хватит этого?
– А-а, казачок!.. Врать не буду, вас, гадов и царских холуев, мы тоже будем уничтожать под самый корень!..
– А меня пощадишь? – неожиданно подал голос Сергей Барбашов. Патронов для браунинга не нашлось, и потому он теперь лежал в кустах с каким-то старым ружьем.
– А ты чьих будешь?
– Я инженер горнорудного управления…
– Тоже сволочь! Буржуй! Тебя тоже в распыл пустим…
Похоже, нервы у пулеметчика сдали, и он дал длинную очередь по кустам, сбивая и без того уже сильно поредевшие и начинающие желтеть листья.
– Цыц там, на повозке! – Строго прикрикнул на него Качура, – видишь, я переговоры делаю…
– Это что же, ты должен товарищу Рогову мою голову привезти, и тогда остальных отпустишь? – снова заговорил Гордей.
– А не голову даже, а твою клещнястую руку да крест твой, Егория…
– Не повезло тебе, бандит, и то, и другое ты у меня возьмешь только у мертвого!..
– Нас же втрое больше, какой смысл кровь лить?
– А у нас каждый троих твоих бандитов стоит, – подвел итог переговорам Глухов. – Приди и возьми, если сможешь…
Последние его слова заглушила новая пулеметная очередь, которая опять вдавила обороняющихся мужиков в землю…
* * *
Иван Кочергин обреченно сидел на полу магазина, сжимая в руке наган с последними тремя патронами. Дверь, ведущая в магазин, где он занял оборону, лишь несколько минут сможет выдержать напор бандитов, но зачем ее ломать, когда дверца в воротах осталась открытой. Краем глаза Иван видел тело лежащего дворника Филиппа и приоткрытую створку двери: через нее и ворвутся бандиты. Время шло, но никто не появлялся, хотя было слышно, что кто-то расшатывал ворота.
– Иван Иваныч, я ворота успел закрыть, – шепотом проговорил Спири-дон, подсаживаясь к нему и кладя рядом топор, каким он рубил мясо.
– Ты зачем пришел, Спиря, – с грустной улыбкой спросил своего помощника Иван. – У тебя же жена, сын?..
– У тебя тоже жена и детей поболе…
Иван с интересом посмотрел на вечно трусоватого Спирю и удивился: когда припрёт – и человек по-новому открывается…
– Ну что ж, тогда повоюем… Что-то они притихли… может ушли?
– Да нет, Иван Иваныч, они дом спалить хотят – побежали за соломой…
– Ну, вот, Спиря, будем мы с тобой слегка поджаренные…. Не страшно?
– Страшно, Иван Иваныч… – он закрыл глаза и стал истово молиться. В это время за стенами магазина раздался какой-то шум, крики, выстрелы…
– Неужто на штурм пошли? – проговорил Иван и осторожно выглянул в окно. То, что он увидел, удивило его и обрадовало: сверху, по дороге, идущей в село со стороны Барита, из-за огромного камня-валуна к мосту и магазину на рысях шло около десятка урских мужиков. Мгновения хватило ему, чтобы узнать среди всадников Ермоху Лукина, Легкова, Ежукова, пришлого казака Михайлу Сытина, Федьку Кузнецова. Чуть отстав от основной группы, неторопко трусил на коне Михаил Кузнецов. В руках у него было ружье, на поясе висела настоящая казацкая сабля.
– Федьша, не лезь поперед старших, придержи коня-то! – кричал дед Кузнецов вслед своему внуку. Меж тем дружинники быстро шли на сближение с бандитами, осадившими магазин, и на полном скаку открыли стрельбу по ним. Роговцы, оставив затею с поджогом усадьбы, залегли, используя для укрытия любой выступ, и открыли встречный огонь, двое их распластались прямо на крыльце, кто-то пытался взобраться на перепуганных стрельбой коней.
– Ну, помоги, Господи! – Иван горячо перекрестился, отодвинул засов двери и толкнул ее. Прямо у ног, спиной к нему лежали два бандита и вели огонь из винтовок по нападавшим. «Бах! Бах», – приглушенно про-звучали два его выстрела, и бандиты затихли. Оставшиеся продолжали отстреливаться, но им в тыл, сверху, с пулеметом в руках бежал Яшка Японец. На мосту он остановился и дал длинную очередь по залегшим партизанам, и еще трое замерли навсегда, а остальные, побросав оружие, сдались. Поняв, что сопротивление роговцев сломлено, Иван и Спиридон вышли на крыльцо. Михайло Сытин приказал разоружить сдавшихся бандитов и закрыть в чулан под замок. В это время лошадка Михаила Кузнецова наконец доставила его к месту боя. Глянув на старика, казак не приказал, а попросил:
– Дядь Миш, не надо ехать за нами, там стреляют. Оставайся здесь за старшего, а ты, дядя, – эти слова уже относились к Яшке, – садись быстрее на коня со своим пулеметом, и вперед, на околицу! Не опоздать бы…
Помощь из села пришла вовремя, и задержись казак Сытин со своей группой хоть на пять минут, помогать было бы уже некому. К этому времени патроны у защитников села уже закончились, а роговцы, поняв это, поднялись в рост и спокойно, со смехом, шли на сближение. Когда до кустов, где засели дружинники, оставалось двадцать-тридцать шагов, урядник метнул гранату в самую гущу нападавших. Глухо ухнул взрыв, забрав жизни нескольких человек. Нападавшие бросились было врас-сыпную, но были остановлены криком Качуры:
– Не боись, мужики, у них больше ничего нет, окромя камней!.. Сейчас мы их всех освежуем!..
Все еще испуганно поглядывая на кусты, роговцы снова растянули пешую цепь, стараясь взять дружинников в кольцо. В это самое время со стороны села на бешеной скорости приближался небольшой отряд всад-ников, а в сторону бандитов зазвучали ружейные выстрелы, застрочил пулемет...
– Айда, мужики, – закричал Гордей, и первым кинулся в атаку. Штыков у дружинников не было, но шли они в атаку по всем правилам штыкового боя. Вместе с ним поднялись Глухов, Барбашов, другие мужики, как урские, так и подкопенские, и даже дед Прошка старался не отстать от своих молодых земляков. И дрогнули бандиты, смешались их ряды, кто-то бросил оружие и поднял руки вверх, кто-то кинулся ловить своих лошадей, но давалось это им трудно. Понимая, что пощады ему не будет, Качура повел за собой на прорыв около десятка конников, и лоб в лоб столкнулся с конными бойцами, на картузах и груди которых были нашиты точно такие же красные ленты, как и у них самих. Несколько стушевались урские партизаны, пришедшие из тайги на помощь своим односельчанам, потеряли строй, чем воспользовались роговцы: стреляя и размахивая шашками, прорвали они редкую цепь урских партизан и вслед за командиром ушли в направлении Горскино. Запоздалый залп вдогонку не принес им урону. Отстояли урские крестьяне родное село от красных бандитов и теперь принялись считать свои потери…
Девять человек потеряли в этом бою урские: Филипп Жуков, вечный дворник на харламовском подворье, и смерть свою встретил у его ворот. Тимофея Скопцова, застреленного Филькой Огольцовым, нашли в огороде Кузнецовых среди буйно растущей картошки. Урядник Глухов и Яшка Японец еще живого принесли его в дом и передали рыдающей жене. Первой же пулеметной очередью с бандитской повозки был убит Александр Бронский, отец трех братьев-силачей. Семья эта всегда особ-няком держалась на селе, но в трудную минуту шестидесятилетний Бронский вместе со своими земляками поднялся на защиту родного села. Со слезами на глазах, почерневшие от горя, Василий, Федор и Александр, пришедшие с Семеном Скопцовым из тайги, принесли тело своего отца в родной дом, где их встретила зареванная мать… Собирался метнуть гранату Богдан Лукашевич в наседавших бандитов, да был сражен случайной пулей. Его и еще пять мужиков отвезли на телегах в Расейский угол, а все село, как в былые времена, стало готовиться к проводам в последний путь своих погибших земляков. Судьбу же пленных роговцев было решено определить после похорон. Большинство односельчан желало им смерти…