В литературной практике есть произведения, которые сами по себе являются, уж если не героем, то непосредственным участником в жизни их автора. История создания стихотворения «Кузедеевский бор» - это целая жизнь, даже не отдельного человека, а целого региона, где когда-то пришлось мне работать.
В середине шестидесятых годов судьба занесла меня в Таштагол. Вблизи этого рудника базировалась Партия скважинной геофизики. Отмечу, что такого профиля геофизических партий в Советском Союзе было всего лишь две - в Горной Шории и в Красноярском крае. Экспедиция располагалась в городе Ленинске-Кузнецком. Каким образом я появился в этом шахтёрском городке, не помню, возможно, заехал к родственникам. Зашёл в экспедицию. И прямо с порога предложили мне приличное место – исполнять обязанности главного инженера геофизической партии. Причина банальная. Мои предшественники, геофизики Величко и Валерий Чумак (мой сокурсник), сделали важное открытие. Им бы радоваться. Но тут появилась возможность устроиться на работу вблизи Чёрного моря, в городе Днепродзержинске, правда, в обычную каротажную партию. Кто тут устоит? С одной стороны – тёплое море, родная Украина, с другой, - восемь месяцев зимы, остальное – лето с проливными дождями. Жильё? Какое там жильё, в лучшем случае – временно. Словом, уехали ребята. В партии не осталось ни одного инженера.
Тогда и появился я в Кузбасской геофизической экспедиции. Опыта работы по скважинным методам у меня не было. Правда, наземные электроразведочные работы, магнитометрическую съёмку мне проводить доводилось. Пообещали в скором времени построить деревянный дом. Уговорили.
В Таштаголе мне пришлось начинать всё с нуля. Партия обслуживала две или три геологические экспедиции, проводившие бурение. Каждую скважину изучали комплексом методов скважинной геофизики, включая магнитный каротаж, радиометрию и некоторые другие методы. Для угольных месторождений определяющим оставался электрический каротаж. Этим методом уточняли не только размеры угольных пластов, но и определяли качество угля, например, его зольность.
Для месторождений железных руд (магнетита) стал незаменимым новый в геофизике метод магнитного каротажа. С его помощью можно было определить пространственное положение рудного тела, направлять бурение. Искривление скважины, местоположение забоя на глубине тоже определялось геофизическим методом. Проще говоря, геофизики стали, как и при поисках нефтяных и газовых месторождений, «глазами» геологов и буровиков. Нефть и газ в Советском Союзе открывали не «черномырдины», а рядовые геофизики. Но, умывшись нефтью, эти шакалы из руководства «отраслью» присвоили потом золотую нефтяную трубу.
Помимо разведочных скважин, на действующих рудниках, глубоко под землёй, тоже осуществлялось бурение для уточнения направления проходки и определения контура рудного тела. Эти скважины также необходимо было исследовать. Одним словом, бурить дальше, или приостановить бурение – зависело от заключения геофизика. Ошибаться не приходилось. И так по каждой скважине – непрерывный рабочий процесс. Давать заключение – это и стало моей основной работой. И, конечно же, обеспечивать весь цикл исследований.
Магнетит – богатая железная руда. Но запасы её на месторождениях Горной Шории невелики. Строительство гиганта металлургической промышленности в Новокузнецке было, мягко говоря, непродуманным шагом. Ну, хорошо, есть местный уголь, но необходимой железной руды – кот наплакал. Впрочем, политическим авантюристам, которые руководили страной, важней было создать пропагандистскую кампанию по осуществлению великих строек, мобилизовать «массы». Об экономической перспективе они не думали. Наркоматом тяжёлой промышленности руководили закалённые большевики, умеющие, разве что, драть глотку и стучать кулаком по столу. Ещё в начале строительства главный пролетарский поэт успел прокукарекать:
Я знаю – город будет, я знаю – саду цвесть,
Когда такие люди в стране советской есть!
Правда, не уточнялось, какие это люди. А строили комбинат, в основном, подневольные крестьяне, главы многодетных семей, лишённые собственности и домашнего очага.
В середине шестидесятых годов комбинат работал на полную мощность. Железную руду возили, в основном, с Южного Урала. Понятно, любые приросты запасов местной руды были экономически выгодными.
Мои предшественники сделали потрясающее открытие! Им не грех было бы Государственную премию за это присудить. Но открытие попросту «не заметили». Скорее всего, шум поднимать вокруг этого события было не к лицу некоторым авторитетам в геологической науке...
Уже после записи первых магнитных диаграмм по рабочим скважинам геофизики пришли в недоумение: магнитные аномалии не соответствовали существующим геологическим разрезам. Геологи представляли рудные тела на известных месторождениях Горной Шории в виде вертикальных штоков, что явно противоречило характеру магнитных аномалий. В забое некоторых скважин отмечалось высокое магнитное поле.
Последующее бурение показало, что аномалии вызваны новыми рудными телами. И геологические разрезы на известных месторождениях предстали в совершенно ином свете. Вместо вертикальных штоков, месторождение магнитных руд выглядело в виде слоёного пирога: слой пустой породы, слой руды!
Бесперспективные забои стали вдруг перспективными. Горнякам предстояло осваивать новые горизонты. Геологи начали бурить не вслепую, каждый метр бурения корректировался геофизической службой. По сути дела, это открытие должно было войти в учебники по скважинной геофизике. В партию зачастили различные соискатели научных званий. Что же касается виновников такого повышенного интереса к региону, они, как уже было сказано, умчались в тёплые края.
Дел у меня на новом месте работы оказалось невпроворот. Приходилось осваивать новую технику, знакомиться со старыми отчётами, просматривать сотни диаграмм, отснятых ранее.
У пожилой четы снимал я угол, привыкая к новому месту работы. Не боги горшки обжигают. Единственная улочка посёлка примыкала к склону горы. Ближайшим «культурным» заведением была захудалая столовая с буфетом, где продавали на разлив дешёвое вино. Чтобы сходить в кино, нужно было ехать на автобусе километра за три – в Таштагол. Горная речушка Кондома, одноимённая железнодорожная станция, словом, - таёжный тупик.
Месяца через четыре я уже освоился со своим положением и новыми обязанностями. Работа была интересной, появились неожиданные идеи. Давать ежедневные заключения по результатам магнитного каротажа – это же примитивно, слишком узко. Опыт предыдущей работы в Казахстане по геологическому обоснованию данных аэромагнитной съёмки навёл на мысль, - сопоставить материалы скважинной геофизики с данными аэромагнитной съёмки и результатами наземных геофизических работ. Палки в колёса мне никто не вставлял, я был единственным в партии инженером – и рядовым, и главным. С начальником партии, практиком, не имеющим специального образования, но членом, боюсь тавтологии, мы ладили.
Возникла идея – надо её осуществлять. Стояла середина лета. Появилась какая-то отдушина. Поехал я в ближайшую геофизическую экспедицию, которая занималась наземными работами. Базировалась она на полпути от Таштагола до Новокузнецка – на станции Кузедеево.
Запомнилось лучезарное утро. Казалось, пела и радовалась жизни каждая травинка. Я присел на огромный пень, напоминающий круглый стол, слушая пенье птиц, любуясь этим реликтовым чудом. Деревья были высоченные. Некоторые вершины уже засыхали, но, чуть ниже, курчавились мохнатые зелёные ветви. Было так спокойно, так надёжно. И как же он сохранился такой древний бор по соседству с неугомонным, неуживчивым человечьим пристанищем?
В детстве мне приходилось видеть девственные леса, где порою не ступала даже нога человека – главного губителя всей живности и земной красоты. Из какого бы рая Бог не изгонял очередного прародителя рода людского, он пытается отыскать новый рай, чтобы в очередной раз, его погубить и уничтожить. Но там, в Кузедеево, произошло какое-то чудо, - десятилетиями разумно соседствовали реликтовый бор и человек.
Многие годы назад в музее-заповеднике Спасское-Лутовиново я увидел столь же древние деревья. Возраст многих из них равнялся двум столетиям. Парк разбил помещик Лутовинов, дед И.С. Тургенева, жестокий крепостник и деспот. Аллеи парка с высоты ангельского полёта изображают римскую цифру ХIХ, - начало нового для его создателя века. Мог ли предполагать феодал-сластолюбец, что его детище станет символом классического золотого века русской литературы!
Кузедеевский реликтовый липовый бор – явление иного рода. Это скорее, чудом сохранившийся, заповедный уголок Природы. Его мощь олицетворяет иную породу людей – мастеров кузнечного дела, кем издавна славился этот край. Долго я сидел на заповедном пне. Само собой родились стихи. Они, как я теперь понимаю, сыграли немаловажную роль в моей жизни.
1
Бор, не знаю я, чей ровесник,
Может Москвы, а может Парижа.
Наследник ремёсел, ремесленник
И мудрый политик.
Я смотрю на его вершины –
Там, как будто в скале, вороньё гнездится.
В его высоком мире и синем
Не поют весенние птицы.
Не живут певцы с гвоздикой в петлице.
Затихают его вершины.
Засыхают его вершины.
И зелёные ветви сутуло
По стволу спускаются вниз –
В них великая сила уснула.
Корни с вечностью переплелись.
2
Срезы пней, как площадь у мэрии
В провинциальном французском городе,
Птицы не могут петь умеренно
И с утра надрывают горло.
И текут районные будни
Вдоль столбов телеграфных линий.
И проходят усталые люди
По тропе, протоптанной ливнями.
Кто он – мудрый и щедрый Создатель?
Это счастье не только мне,
Чтобы я, как простой солдатик,
Отдохнул на старинном пне.
В экспедиции я, конечно, побывал, собрал нужные материалы. «Районные будни» потекли своим чередом. Была какая-то личная жизнь. Началось строительство дома. У меня появился помощник. В Кемерово прошло совещание молодых писателей. Я там был, и не мёд, или пиво пил...
Идея по обобщению материалов аэромагнитных наземных скважинных геофизических исследований нашла одобрение в экспедиции. Утвердили тему. А главное – смету. Меня, раба божьего, перевели старшим инженером в опытно-методическую партию на базе экспедиции. Предоставили городскую квартиру.
Весной 1967 года в Кемеровском книжном издательстве вышла моя первая книжка в, так называемой, кассете, под общим названием «Взмах крыла». Её редактором был поэт Игорь Киселёв. Несомненно, человек талантливый, обладающий хорошим литературным вкусом. Ко времени появления поэтической книжки у нас сложились с ним дружеские отношения. Несколько лет назад, открыв очередной номер журнала «Наш современник», я с радостью обнаружил небольшую вступительную статью о нём и подборку стихотворений, посвященных его памяти. Из других кемеровских поэтов, именно тех лет, запомнился мне Валентин Махалов.
Выход моей поэтической книжки календарно совпал с завершением работы в геодезической партии. Я подготовил отчёт и защитил его на Техническом совете экспедиции. Обобщив и сопоставив геофизические материалы, которые были у меня, я рекомендовал на перспективных площадях пробурить сто скважин. Всё говорило о наличии там залежей магнезита. Расчёт мой был совершенно прост: если хотя бы треть скважин подсечёт руду, значительное увеличение местных запасов магнезита – обеспечено. Собственно, так оно и произошло, хотя сам я был уже далеко. Сначала проводил геофизическую съёмку в Молдавии, а затем окончательно переехал в Алма-Ату.
Моей спутницей в скитаниях по Западной Сибири и Молдавии стала Лидия Сергеевна Успенская. В Таштаголе у нас с ней родился сын Андрей...
В Кемерово я попал неожиданно. Летом 1993 года мне пришло приглашение на празднование 75-летия Василия Фёдорова, уроженца этой области. Вспомнили обо мне коллеги из писательской организации. Мероприятие прошло весьма торжественно. По области группу писателей сопровождал Аман Тулеев, в то время – Председатель областного Совета народных депутатов. Сожалею, что, пользуясь такой возможностью, не смог съездить в Таштагол. А изменения произошли в том регионе не малые. Открыты новые месторождения...
В начале 1999 года я переехал из Алма-Аты в подмосковный город Электросталь.
Идея создания очерка об одном из крупных промышленных предприятий в городе Электростали привела меня в кабинет руководителя концерна. Выяснилось, что мы едва ли не земляки. Мой собеседник оказался выпускником Томского Политехнического института, правда, более позднего выпуска. Так состоялось моё знакомство с Александром Николаевичем Евдокимовым. Что любопытно, - он вырос на железнодорожной станции Мудыбаш, которая рядом с посёлком Кузедеево. Учился в средней школе, играл в местной волейбольной команде, где заметным игроком был молодой железнодорожник Аман Тулеев.
А происходило это именно в те, памятные для меня годы: Таштагол, работа в геофизической партии, редкие свободные минуты и тот памятный Кузедеевский бор...