Понимание православного отношения к вопросам, поднимаемым в данной статье, я обязан работе профессора духовной академии М.М.Дунаева: «Вера в горниле сомнения». В тексте дотошный читатель встретит много «скрытых цитат» из его работы.
Почему Запад не любит Россию? А то, что не любит еще более века назад писал Федор Достоевский: «И чего только мы не делали, чтоб Европа признала нас за своих, за европейцев, за одних только европейцев, а не за татар. Мы лезли к Европе поминутно и неустанно, сами напрашивались, во все дела и делишки. (…). Мы то пугали её силой, посылая туда наши армии спасать царей, то склонялись опять перед нею, как не надо было, и уверяли её, что мы созданы лишь, чтоб служить Европе и сделать её счастливою.
И что же: все эти освобожденные нами народы тотчас же, еще не добив Наполеона, стали смотреть на нас с самым ярким недоброжелательством и с злейшими подозрениями. Затем, несмотря на полученный урок, - что делали мы во все остальные годы почти столетия и делаем поныне? Вот то-то! Снова лезем в доброжелатели! Вот что мы выиграли в Европе, столь верно ей служа, - одну только ненависть и к себе презрение».
Но вопрос не только в том, что Европа нас не любит, мало ли кто кого не любит, вопрос в нас, почему это мы так упорно, так настойчиво и самозабвенно, даже жертвенно добиваемся любви от Европы?
Есть в этом, настойчивом стремлении к любви какая-то болезненная неполноценность, словно русского человека, подчеркнем это – православного человека разрывает изнутри стремление стяжать себе и благ земных и благ небесных одновременно. А то, что речь идет именно о разном отношении к «благам», очевидно, всякому, кто хоть раз дал себе труд задуматься над этим вопросом.
В чем же причина нелюбви Запада к нам? – спрашивал Достоевский и отвечал на это вопрос так: Главная причина именно в том состоит, что они не могут никак нас своими признать. Они ни за что и никогда не поверят, что мы воистину можем участвовать вместе с ними и на ровне с ними в дальнейших судьбах их цивилизации. Всему этому есть одна чрезвычайная причина: идею мы несем вовсе не ту, чем они, в человечество, - вот причина!
Попробуем детализировать эту идею, которая по-прежнему так пугает Запад.
Нужно ясно сознавать, что западная цивилизация, по сути своей, эвдемоническая, (греч. "эвдемония" - счастье), и прогресс в понимании этой культуры есть ни что иное, как поиск путей увеличения счастья для каждого человека. Разумеется, «счастья» измеряемого достатком, ведь ничего иного рационализм предложить не может. Всё остальное с точки зрения рационалиста сущая блажь, глупость, расстроенные нервы.
Дело в том, что жажда земных благ тянет нас к Европе, а наша православная душа создает такие установки в нашей совести, которые нужно сломать, чтобы исполнить уставы Запада. Отсюда русский человек душевно так страшно изломан, что этот излом вызывает отторжение «цельного» западного человека.
Ведь и на самом деле протестантизм разрешил дилемму между стяжанием благ земных и благ небесных тем, что вывел такую формулу, что, де, кого бог любит, тому и дает богатство, а кого не любит, того погружает в пучину бедности и болезней. Поэтому западный человек внутренне цельный (цельный, но не здоровый!). [X1] Он в душе своей христианского Бога давно заменил нравственными принципами, а богатство оправдал Божьей благодатью, Так что западный человек вовсе не безнравственный человек, даже напротив - протестантизм требует нравственности. Однако стяжание благ земных эта нравственность не отменяет, а ставит их в заслугу. Материальный достаток становится как бы вещественной проекцией нравственности западного человека. Получается так: к чему тянет тело со своими ненасытными потребностями, то и поощряется богом. В этой гармонии тела и души целостность западного человека.
Поэтому на Западе естественном образом привился черенок от идей эпохи Возрождения – гуманизм, а в России он остается не понятым ни рассудком, ни сердцем. Спроси любого просвещенного русского человека, что такое гуманизм, и ты получишь ответ: гуманизм – это человеколюбие. На самом деле гуманизм – это вера в человеческий разум, вера, доведенная до Абсолюта. Иначе сказать, Разум – это Бог гуманиста!
Вера Льва Толстого в то, что христианство и есть мораль и нравственность, а не таинства и прочая, умом не постигаемая глубина, была как раз переложением финала эпохи Возрождения – французской революции и Жан-Жака Руссо в частности. Это был пик заражения русского мировидения западными либеральными идеями, гуманизмом, усиленным многократно титанической мощью толстовского гения. За Львом Николаевичем потянулись сотни тысяч русских интеллигентов.
Тем более что гуманизм поставил на высокое место в нравственной иерархии чувство сострадательности к всему живому. Это так созвучно сентиментальной душе интеллигента вообще, а русского так в особенности. Дело вовсе не в том, что гуманист призывает к сострадательному отношению ко всему живому, а в том, что он абсолютизирует его как самодостаточную ценность. Делает из сострадания источник умиленного душевного наслаждения. Своего рода моральный гедонизм. Это совершенно не совпадает с православным понятием любви и сострадания, не возможного вне Бога.
Любому интеллигенту – человеку «умственного труда» – понятен пафос Толстого об умопостигаемых истинах. Иначе сказать, понятна формула веры – верую в то, что доказано!
Просветительская иллюзия, или вера в преображающую силу разума, есть лишь разновидность гипотезы о решающем воздействии на человека внешних обстоятельств: достаточно просветить разум человека сторонним знанием — и он отречётся от зла. Достоевский назвал это «одной из современных фальшей». Индивидуальный конкретный человек со своей свободной волей тут совершенно не причем, ведь он есть субъект приложения просветительских сил. Человек подлежит просвещению светом разума. Разумом, разумеется, другого человека, скажем, таких гигантов мысли, как Лев Толстой, или Руссо. Так замыкается порочный круг, из этого круга рациональная педагогика не может найти выход до сих пор и не найдет никогда. Гуманизм неразрывно связан с материализмом и по сути дела – это стороны одной медали. [X2]
В то же время гуманизм не есть мировой закон, обязательный для всякого здравомыслящего, это закон, придуманный человеком, и потому с точки зрения какого-нибудь людоеда из племени «мумбу-юмбу» современные войны, устроенные самыми гуманистическими цивилизациями Европы и Америки, покажутся верхом дикости, варварства. Язычники - людоеды не понимают и не принимают ценности гуманитарной цивилизации, из-за которых в войнах гибнут тысячи, а иногда миллионы людей. Людоеды считают дикостью, когда убивают такое количество людей, что их просто невозможно съесть.
Гуманизм в понимании этих племен заключается в том, чтобы не убивать больше людей, чем сможешь съесть. Гуманность совершенно близкая к природе: ни один хищник не охотится, если он сыт. Только цивилизованные народы занимаются массовыми убийствами, будучи при этом совершенно сытыми!
Вот почему профессор Московской Духовной Академии, доктор богословия, доктор филологических наук. М.М. Дунаев, в своем капитальном труде «Вера в горниле сомнений», так определил гуманизм: Первым гуманистом в мире был дьявол, утверждавший возможность для человека обойтись собственными силами, без Бога. За ним следовали те, кто стремился утвердить бытие на безбожной основе — начиная с духовных вождей Возрождения».
Но если это так, то есть если прав профессор, а за ним и Православная церковь в своем определении гуманизма, то ведь из этого мы должны сделать очень важные политические и экономические выводы. Да и как же иначе, если власть в лице её высших руководителей присутствует при богослужениях, если из государственной казны выделяются средства для строительства храма и так далее?
Можно, конечно, всё списать на политический цинизм – политикам выгодно заручиться поддержкой церкви для достижения практических, то есть «земных целей». Но что возможно для политиков, не может быть приемлемо для церкви. Это следует из евангельского посыла о разделения властей: «… покажите Мне монету, которою платится подать. Они принесли Ему динарий. И говорит им: чье это изображение и надпись? Говорят Ему: кесаревы. Тогда говорит им: итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу».(Мф.22)
И самый главный вывод, устрашающий в своей основе, заключается в том, что добиваться любви Запада есть ни что иное, как добиваться любви сатаны. Нужно научиться договаривать все до конца, а не останавливать себя на полуслове, замирая от страха, что логика рассуждений приводит к страшным выводам.
Существует расхожее представление о том, что церковь и вообще любая положительная религия нужна для смягчения нравов. Для насаждения в народе нравственной «рассады». Очевидна попытка власти превратить церковь в один из институтов социально-нравственного научения. На самом же деле такое утилитарное понимания религии, а Православия в особенности, есть ни что иное, как насмешка над Богом. Получается так: верую не потому, что Бог есть, а потому что вера мне полезна, да и полезна-то в чисто утилитарном смысле: здесь и сейчас. На самом деле мораль и нравственность имеют еще меньшее отношение к Православию, чем березовое полено к березняку. Березняк растет не ради полена. В нем, как и во всем живом, есть самосущная цель. Так и Православие без веры в таинства Христовы и воскресения из мертвых – ничто! Самосущная цель христианства запечатлена в Символе Веры, а мораль и нравственность – это поленья от веры.
Разумеется, религиозный человек по природе своей человек нравственный, но нравственность не есть еще вера. Если глубоко вдуматься, то мораль и нравственность меньше всего занимают православное самосознание, его больше всего волнует спасение души.
Нравственными людьми были и атеисты. Вспомните Павку Корчагина из романа Николая Островского «Как закалялась сталь», заклавшего себя на алтаре строительства коммунизма, то-есть рая на земле. А Нагульнов, Давыдов из «Поднятой целины» Шолохова? В революцию пошло много именно совестливых людей. Чернышевский поражал всех, даже конвойных солдат, своей глубокой нравственностью настолько, что конвойные, отправлявшие его в ссылку, считали Чернышевского святым. А ссыльные декабристы? Такое понимание святости очень показательный факт по части состояния массового отношения русского человека к христианству: «Причина проста: нравственная жизнь человека принадлежит не духовному, но душевному уровню его бытия». (М.М.Дунаев).
А духовный уровень русского народа и раньше и сейчас был и остается уделом немногих. Вот и получается, что «духовный березняк» рассматривается нами исключительно как отличное топливо для печей и каминов. Пользы ради.
Западная культура давно сделала религию служанкой общественно-политического устроения и поставила церковь на службу своим надобностям. Конечно православное, подлинное разделение властей кажется западному человеку нелепым и странным, если не сказать больше.
Большая часть русского православного этноса стремительно переходит на атеистические, толстовские позиции и тем самым смыкается с Западом. Церковь, стараясь шагать в ногу со временем, становится служебной, но не по отношению к Христу, а по отношению к власти. Так мне представляется. Рад был бы ошибиться.
* * *
Идеология либерал-гуманизма проникла в наши души и отравила там всё что могла, точнее, всё, до чего каждый из нас допустил. Лакейство русского либерала есть непременное свойство влюбленности в чужое. Русский либерал - полуобразованный человек. Полуобразование - это образованность только внешняя (научение), а внутри себя русский либерал так и остался в природном своем виде. Он по природе своей или нравственный или безнравственный. Так по природе своей все звери разделяются на хищных и травоядных. Природный, то есть внутренне необразованный человек, имеет собственное от рождения полученное свойство. От рождения – это означает только одно – свойство, полученное в результате эволюции, то есть постепенного изменения и такой же постепенной выбраковки социально не конкурентных особей. Либерализм западного человека и есть свойство (внутренний человек), приобретенное им в процессе социальной эволюции.
В России же со времен Петра, а может быть и раньше, происходило расщепление православного самосознания заимствованиями чужих мыслей и чужого жизнеустроения, подстегиваемое общей, первородной греховностью человека. Западу нечего было заимствовать у Востока, разве что алгебру и астрономию от арабского халифата. То есть вещи практические, а не духовные, переворачивающие человека.
Нас, русских, все время пытаются переделать, преобразовать во что-то, по мнению власти, очевидно хорошее. И все время этот симбиоз сотериологического и эвдемонического в русском сознании порождал только и исключительно химер. Удивительно ли, что взятка стала естественным смазочным материалам в бюрократической машине русской государственности.
Таким образом, мы видим, что внутреннее раздвоение (расщеп) русского человека явственно отразилось и на социально-политическом устройстве России 21 века, в том числе в её Конституции. Всё чаще и чаще мы слышим сетования на юридическую безграмотность, на наплевательское отношение граждан к законам. Но иного и быть не могло! «В одну повозку впрячь не можно коня и трепетную лань». Ни по закону, писанному человеком, ни по собственной воле православное самосознание жить не разрешает. [X3]
Нельзя православную душу, не разложив её изнутри, не заклав на алтаре экранов телевидения, в кинотеатрах и на эстраде, впрячь в повозку либерализма. Бердяев сделал точный вывод: «Юридизация и рационализация Христовой истины и есть переход с пути свободы на путь принуждения». Разумеется, ни Бердяев, ни православие не против закона: они против абсолютизации принципа права.
Принуждение несвободой всегда рождает зло, то есть имеет следствие, противоположное намерению. Это мы видим воочию – тюрьма еще ни кого не исправила, а опыта тюремно- лагерного бытия у нас предостаточно.
Наказание же будет тогда полезно и действенно, когда судящие (и не только судьи по должности и прокуроры, а всякий, осуждающий преступление внутренним судом, особенно присяжные заседатели), [X4]примут на себя грех и вину преступления.
«...Надо сказать правду и зло назвать злом; но зато половину тяготы приговора взять на себя. Войдём в залу суда с мыслью, что и мы виноваты. Эта боль сердечная, которой все теперь так боятся и с которою мы выйдем из залы суда, и будет для нас наказанием. Если истинна и сильна эта боль, то она нас очистит и сделает лучшими. Ведь сделавшись сами лучшими, мы и среду исправим и сделаем лучшею. Ведь только этим одним и можно её исправлять». (Ф.М.Достоевский,)
Человек, лишённый свободы, уже не есть человек. Уничтожение зла путём лишения человека свободы есть уничтожение человека. Несвобода превращает человека в ещё большего скота, чем он был до осуждения.
Человека нужно образовывать, или разрушать не «снаружи», а изнутри. Это прекрасно понимают западные идеологи социального дарвинизма, скрывающего своё подлинное лицо под маской либерализма. [X5] Индустрия масс-медиа и развлечений как раз и рассчитана на проникновение вовнутрь человека и преобразование его изнутри. Запад достиг в этом колоссальных успехов. Один Голливуд чего стоит! Вглядитесь в иных особей человеческого рода, не пропускающих ни одну серию из «мыльных опер»? Отличный способ увести человека от реальных проблем, требующих от него активного социального поведения вплоть до жертвенности. Русский человек в силу своей кротости и доверчивости – это всё побочный продукт его эволюции в поле православного миропонимания – попался в ловко расставленные сети киношных иллюзий.
Наши доморощенные либералы уверяют нас в том, что западный человек – это человек свободы. Но что такое свобода по-европейски, как не всецелое и раболепное следование человеческим законам? Что такое либерализм в реальности? Это принцип подчинения внешнему принуждению (юридизм) при полной свободе внутреннего человека. Современный философ Славой Жижек определил этот принцип так: «Рассуждайте сколько угодно и о чем угодно, толь ко повинуйтесь!» Отсюда свобода слова, не сдерживаемая никакими нравственными соображениями, а продиктованная единственно сиюминутной выгодой или выплеском не контролируемых ничем эмоций.
Свобода в православном понимании невозможна вне Христа. Принцип православия заключается в нерассуждающем повиновении заповедям христовым. Иначе сказать: пусть терпит ущерб закон, но торжествует моя христианская совесть. Совесть же в отличие от разума подобна инстинкту – она не рассуждает, а действует поверх сознания. Вместе с тем Достоевский заметил прозорливо: "Совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного". Заблудиться и оправдаться перед самим собой за любое преступление, хотя бы тем, что «среда заела», не сам, мол, волей своей, а по обстоятельствам.
«Есть только подлое устройство среды, а преступлений нет вовсе», - так говорит совесть, лишенная Бога, и соответственным образом организует среду своего обитания, то есть определяет не только социально-политическое, но и экономическое устроение государства. Все, и либералы, и коммунисты, начинают усиленно исправлять среду обитания, руководствуясь ложной связью между достатком и нравственностью человека. [X6] Православие переносит принцип подчинения из внешнего мира человека в мир внутренней и таким образом делает внешнего человека рабом внутреннего, или духовного человека.
Прочитайте планы нашего правительства на ближайшую перспективу, и вы увидите в них извечную «песню» рационалистов о том, что среда делает человека – человеком же или преступником. Правительство пытается изменить среду жизни, дать человеку всего и много-много и думает, что этот человек самым расчудесным образом превратится в высокопорядочного, высокоморального, работящего человека. Вера в то, что внешние обстоятельства играют решающую роль в становлении социально ответственного человека, особенно утвердилось в нашем сознании с коммунистической идеологией, побочной дочерью все той же эпохи Просвещения. [X7]
Разумеется, речь идет только об абсолютизации принципов, будь то принцип коммунизма, социализма или капитализма. Требовать от изломанного историей и душевно надорванного человека радости по поводу «рая в шалаше» такой же абсурд, как думать о том, что если свинью посадить за стол она через пару десятилетий станет благородной особой. Не в противопоставлении материального и духовного в человеческом бытие, а в их органическом синтезе (Христос) разрешении этого мнимого противоречия. Перекладывание всего и вся на внешние обстоятельства есть ни что иное, как попытка избежать ответственности за свою судьбу, обвиняя в своих бедах некие безличные силы или ближайшего начальника, или очередного «царя».
«Понимание свободы, основанное на принципе полнейшего удовлетворения земных потребностей человека, ложно и ведёт к ещё большей несвободе и кровавым трагедиям», – говорил преподобный Исаак Сирин. Да ведь это и понятно, где стяжание материального достатка, там и спутница этого стяжания зависть. Зависть слишком человеческое чувство, чтобы преодолеть его на путях удовлетворения потребностей. Ведь это всё равно, что давать для питья солёную воду, жаждущему человеку.
Что из этого получается в лучшей из всех западных культур, восходящего потребления – Америке, хорошо сказал писатель Владимир Буковский в своем романе «Московский процесс»: «Не знаю, быть может, в начале века Америка была страной свободы, но слушать сегодня эти слова без смеха невозможно. Трудно представить себе нацию, более порабощенную любой, самой идиотской модой, любой горсткой ничтожнейших шарлатанов, эту моду придумавших. В конечном итоге - своей погоней за успехом. Да ведь и успех, понимаемый столь трехмерно, вневременно, может быть лишь сугубо материальным, не выходящим за рамки известной русской присказки: лучше быть здоровым, но богатым, чем бедным, но больным. Удивляться ли, что при всей этой погоне за счастьем американцы в массе своей - люди глубоко несчастные, не удовлетворенные своей судьбой, часто осажденные проблемами, которые они сами же и создают, бесконечно ищущие самих себя и ничего не находящих. [X8] Отсюда и процветание всяческих гуру, психоаналитиков, сект и прочих спасителей людей от самих себя, без которых не может обойтись, кажется, добрая треть американского населения. [X9] ]Порою создается впечатление, что американцы, будучи не способны вынести бремя свободы, просто ищут, кому бы отдаться в рабство. [X10]
Рабство порождает насилие. Ростки болезни потребительской идеологии видны и у нас уже невооруженным глазом. Перечислять их нет нужды, та же мода, те же гуру и самые дикие суеверия на фоне, казалось бы, беспричинной агрессии. Беда в том, что мы по природе своей доверчивы и потому нет более истовых адептов всего этого вселенского хлама, чем русский человек. А русский человек без Бога в душе – об этом говорил еще Достоевский – самое страшное существо на земле. И это понятно – химеры начинают выть не только на соборе Нотр-Дам де Пари, а в каждой русской душе, потерявшей Бога.
* * *
Православное самосознание в отличие от Запада настаивает на том, что все виновны за всё и за вся, а это не может не вызывать резкий протест человека Западной культуры вплоть до отторжения. Если вдуматься в это, то вышеприведенный пример с цивилизацией людоедов и их оценкой гуманистических цивилизаций вполне применим и в этом случае. Но ведь и для русского человека сказать легко все виновны за всё и за вся, но как это почувствовать, а главное как описать это чувство языком юридическим! Как прикровенное выразить языком сухих формул? Ответ – никак! [X11] Но если не почувствовать эту вину за всех, то от принципа остается пустая оболочка слов. Вот и получилось на практике из этой оболочки извращенное: все виновны кроме меня – этакая химера русской практической нравственности.
Прав романтик колониальной империи Киплинг: «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господен суд».
Мы не понимаем, друг друга по причине того, что мы по-разному относимся к фундаментальным вопросам морали, права и достатка. У нас несовпадающая шкала ценностей. Вот почему когда русский человек напяливает на себя чужое (бизнесмен), он унаследует только худшие черты западного человека и худшие из исконно русского. Возникает химера. Алчность и жадность русского человека, дорвавшегося до богатства, вызывает изумление и отторжение у человека западной культуры.
Собственно говоря, всё, что заражает русский народ, откуда бы эта зараза не пришла, с Востока или Запада, обязательно перерабатывается народным сознанием до неузнаваемости, иногда в собственную противоположность. Так получилось и с принципом личной ответственности за свою судьбу, и с богатством, упавшим с «неба».
Лгать и изворачиваться, преследуя практические цели, это премилое свойство либеральной цивилизации. Русский человек в массе своей лжет совершенно бескорыстно, по некой внутренней инерции. Свойство русского человека лгать совершенно невинное в своем простодушии.
Этого не может понять западный человек, привыкший во всем усматривать рациональное зерно, смысл. Именно отсюда, из этого непонимания проистекает убежденность западного человека в том, что русский человек по природе своей лгун и доверять ему невозможно ни в чем. Но отсюда следует и обратное, наши назойливые уверения в своих добрых намерениях, ибо чувствуем же мы это недоверие! Чувствуем и оскорбляемся в глубине себя этим безосновательным недоверием: «Ты к ним всей душой, а они к тебе жопой».
Отношение к писанному (положительному) закону еще один разделительный фактор между Православием и Западным рационализмом. Точнее сказать: между юридизмом, усвоенным западными народами от Рима, требующим безоговорочного подчинения закону всех и каждого, и русской стихией справедливого.
И вот еще одна мысль: человек не есть раз и навсегда застывшая данность, человек это понятие динамическое. Скажем еще яснее – человек рождается зверенышем, но в этом звереныше заложен потенциал становления его в человека. Человек, в каждый конкретный момент своей жизни, находится либо на восходящей ветви своего развития к идеальному человеку, либо на нисходящей ветви, то есть ведущей его к состоянию животного. Этого совершенно не понимает либерализм доведший «права людей» до абсурда.
«Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, - говорил А.С.Пушкин, - без насильственных потрясений политических, страшных для человечества...»
Принуждение к добру должно исходить изнутри становящегося человека и силой своего понуждения образовывать из его несовершенства, образ, приближенный к образу Христа. Таково понимание эволюции человека в Православии.
Повторим еще раз очевидную для православного человека истину: внешним принуждением ничего не добьешься. Русский человек похож на пружину: чем сильнее его сжимают внешние обстоятельства, тем страшнее, разрушительнее будет высвобождение накопившейся энергии.
Задача русской культуры, задача Православия как раз и заключается в созидании этого внутреннего человека. Тирана по отношению к человеку внешнему, подверженному соблазнам внешнего мира и собственной греховной природе. И вся русская литература есть бесконечное исследование борьбы внутреннего человека с внешним, поскольку тирания внешнего человека ничем не меньше, чем тирания внутреннего человека.
Между тем, если нужно на чем-то сэкономить власти, она начинает наводить экономию с культуры и при этом с её самой бескорыстной, самой незащищенной части, то есть с культуры, несущей в мир человеческой не развлечение, а тревогу. Тревогу за соборную душу народа и за душу конкретного человека. Подлинное человеколюбие отсекается в мире вещизма в первую очередь. Душа ведь в понимании прагматика-атеиста есть что-то абстрактное, а вещь конкретна. У нас и культура понимается предметно и конкретно: библиотеки, театры, музеи, а дух их наполняющий, полагают, сам приложится – изойдет неким чудесным образом из предметов. На самом деле в искусстве, как и в природе не материя источает дух, а дух творческий преобразовывает материю. Входит в неё и пребывает там, как это бывает в намоленных иконах. Но ведь и музейная реликвия – топор палача – содержит в себе боль и страх казненных им людей. Дух смерти, дух гибели сидит в этом куске металла. Сидит и ждет. Точно так же, как икона ждет.