Глава 1
Спецпроект
1
Главный редактор журнала «Красивая жизнь» Оксана Геннадьевна, 25 лет от роду, иногда раздражает тем, что в ней не к чему придраться. Цвет помады в цвет ногтей, сумка одного тона с туфлями, безупречно сидящая на бёдрах юбка-карандаш и идеального размера декольте белой офисной блузки – что-то вроде бы видно, но не то чтобы очень. И даже женщины, разговаривая с Оксаной Геннадьевной, не могут отвести взгляда от этого декольте. Думается, на завистливые взгляды женщин эта безупречность и рассчитана, ведь в редакции их абсолютное большинство.
Оксана Геннадьевна – будущая жена Биг-Босса, и это все объясняет. И её большой, просторный кабинет, странный своей роскошью для провинциального, хотя и глянцевого издания, и твердость, с которой она называет на «ты» сотрудниц редакции, годящихся ей в матери, и решительность в ведении редакционной и рекламной политики.
Об этом думает руководитель спецпроектов Елена Кузнецова, сидя на еженедельном собрании редакции в понедельник после обеда, разглядывая свой облупившийся маникюр и созерцая все эти лица, замершие в ожидании того, когда Оксана Геннадьевна завершит телефонный разговор с «важным рекламодателем».
Директор отдела моды («Боже-боже, какая мода в нашем Мухосранске!» - думает Ленка) Вадик Соловьев рисует что-то в своем блокноте. Вадик не гей, не манерный придурок, он талантливо рисует одежду и иногда шьет ее по своим эскизам для девиц вроде Оксаны, простигосподи, Геннадьевны. Другое дело, что он и не журналист, и рисовать у него получается в разы лучше, чем писать связные тексты. Поэтому он и директор отдела – за него пишут девочки-студентки, а он подбирает к текстам красивые фото из Интернета.
Директор отдела «Любовь и семья» Анечка сосредоточенно смотрит в панораму ночного Манхеттена на стене. Два развода за спиной Анечки, на руках младенец и мама-инвалид. В связи с такими перипетиями в личной жизни она увлекается психологией и эзотерикой.
Коммерческий директор Дима мрачен. Он и так-то невеселый человек, а на заседаниях мрачен всегда.
– На носу апрель! – наконец-то оторвавшись от телефона, веско произносит главный редактор.
Все оживляются
Спецпроекты по традиции обсуждаются в последнюю очередь, когда всем уже хочется курить или пить кофе и заседать уже невмоготу.
– Весь апрель никому не верь! – сказал Дима. – Чем не тема?
– Дима, я тебя умоляю, - стонет Ленка.
– А что, – ухватывается за эту банальщину Оксана Геннадьевна, – читатели в любом случае будут ждать что-то первоапрельское в нашем номере. Надо что-то придумать!
Идея исправления жизни давно, как перекати-поле, гуляла в Ленкиной голове. С юности она мечтала однажды открыть газету с объявлениями и увидеть какое-нибудь обещание типа «Изменю к лучшему вашу жизнь. Гарантия 100%. Расчет по результатам». Но годы шли, волшебного объявления не было.
Тогда Лена решила действовать. Она без труда после школы поступила в университет и выучилась на психолога, но поняла, что наука к реальной жизни имеет весьма слабое отношение. И уже через полтора месяца поступила на журфак, который, впрочем, не закончила, поскольку поняла, что и он к реальности никакого отношения не имеет.
Но, в общем, как психолог она могла имитировать участие в чьей-то судьбе, а как журналист – описать розыгрыш.
– Хм, – сказала Оксана Геннадьевна и пристально посмотрела на Кузнецову. – Ты думаешь, это будет забавно? Очень странный какой-то розыгрыш.
Лена в ответ пристально посмотрела на главного редактора: «Господи, – пришло в голову, – а Оксанка-то ведь никогда, никогда-никогда не думала о том, чтобы кто-то как по мановению волшебной палочки изменил её жизнь!!! Хочешь изменить жизнь – сходи к косметологу и купи новую мини-юбку». Одновременно с чувством презрения к красавице на Лену накатила холодная и удушающая зависть.
– Понимаете, Оксана Геннадьевна, на свете есть много людей, которые совершенно не хотят менять свою жизнь к лучшему и ждут, что кто-то придет и сделает это за них, – сказала она с грустной улыбкой. – Почему бы им не предоставить возможность поверить в то, что так бывает?
– Ну, ладно, они позвонят, – пыталась рассуждать главный редактор, – а дальше-то что?
– Будем действовать по обстоятельствам! – оптимистично заявила Ленка, которая и сама толком не понимала, что дальше. – Узнаем, что за проблема, как можно решить, если сможем – поможем, не сможем – скажем, мол, спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
– Лена, если честно – звучит как бред, – как-то доверительно сказала главный редактор, наклоняясь над столом, тем самым распахнув декольте, и перешла на полушепот, – но я знаю, что ты опытный журналист и… человек, так что доверяю судьбу номера тебе. Надеюсь, ты в любом случае сделаешь из этого конфетку.
Идея была одобрена, но вдруг Ленке стало страшновато. Она отчетливо поняла, что вся затея не только звучит, как бред, но и есть полный бред, порождение её измученного обстоятельствами последнего времени сознания. Когда она дошла до своего заваленного бумагами и распечатанными макетами стола, уже перебоялась, села к компьютеру и забила в адресную строку адрес самой большой газеты частных объявлений.
2
– Я надеюсь, ты номер не своего мобильного обозначила там? – было первое, о чем поинтересовалась Мила, когда услышала про объявление.
– Свой, - помертвевшим голосом ответила подруга. – Я об этом как-то даже не подумала.
– Ленуся, ты дурында! – воскликнула Милана и отхлебнула кофе. – Как можно так подставляться?! Кто его знает, какие безумцы откликнутся на твой призыв! Придется телефон менять, а это хлопотно!
Они обедали в кофейне бизнес-центра, где работала Мила. Строго говоря, осваивала бизнес-ланч только Лена, а ее подруга пила вторую чашку американо. Мила была слегка странноватой: почти не ела, жила на кофе и сигаретах, причем без цели похудеть – она от природы имела фигуру тростинки. Природа наградила Милку гладкой, розоватой кожей, тонким носом и огромными черными глазами, которые привлекали внимание не только тем, что занимали половину острого лица, но и неуловимой раскосостью. Черные глаза, глядящие на тебя, но и как бы в сторону, завораживали любого, их выражение очень трудно было угадать, а прямой взгляд поймать и вовсе невозможно, и только благодаря такому маленькому дефекту Милка считалась женщиной-загадкой.
Милана постоянно меняла телефоны, длину и цвет волос и любила использовать какие-нибудь почти вышедшие из обихода словечки. Например, она никогда не говорила «сволочь» или «козел». Если хотела ругнуться, то непременно говорила «этакий мерзавец!» или «каков нахал!». В ее лексиконе это были очень сильные оскорбления, хотя остальными воспринимались с улыбкой.
Милана закончила психфак вместе с Леной и устроилась на работу в отдел корпоративных отношений крупного холдинга. Она стала настоящей акулой в управлении персоналом, разъезжая на конференции по всему миру.
Уже пять лет Милка была замужем за 40-летним подданным Великобритании Майклом, называла его Мишей, и они преспокойно жили на разных континентах. Два раза в год Майкл прилетал к жене на Урал. На Новый год и на день рождения мужа Мила летала к нему в Йорк. Две недели в году они отдыхали где-то на нейтральной территории у одного из теплых океанов. И менять ничего не собирались. Ленка ни разу не слышала от подруги, что ей плохо, или одиноко, или не хватает Миши, или некому гвоздь забить. Милка жила абсолютно гармоничной жизнью, в перерывах между встречами с мужем с головой погружаясь в работу, а во время встреч – выключая телефон и полностью растворяясь в счастливой, хоть и непонятной другим семейной жизни.
Если Кузнецова чему и завидовала в жизни подруги, так это ее совершенно спокойной уверенности, что все хорошо и так, как надо. Через семь часовых поясов Майкл чуть не круглосуточно писал жене в скайп милые глупости или размышления о жизни, а она почти незамедлительно ему отвечала. Она мало спала, но уставшей или несвежей выглядела редко. Милкина семья наглядно демонстрировала, что можно быть близкими людьми и на расстоянии.
В этот хмурый мартовский день подруга выкроила для разговора полчаса в обеденный перерыв.
– Ты вообще смелая девица,– усмехнулась она. – Но мне нравится эта афера, потому что мне нравятся аферы вообще. А какой текст ты дала в объявлении?
– «Изменю вашу жизнь. Недорого. Гарантии».
– Шедеврально! – хохотнула подруга и шумно отхлебнула кофе. – Напишу Мише, он наверняка это оценит! Конечно, Ленуся, это смелый эксперимент. Наверное, прежде чем пытаться изменить чужую жизнь, надо представлять, как можно изменить свою собственную. Я думаю, что если ты встретишься с теми людьми, которые тебе позвонят, ты сможешь им помочь. А они всенепременно помогут тебе. Так или иначе.
– Аминь! – сказала в ответ Лена, и Мила рассмеялась.
3
Иногда Елена себя остро ненавидела. За неустроенность жизни, за постоянную внутреннюю маяту. За вопросы, на которые не было ответов. За то, что так и не пошла ни в бассейн, ни на фитнес. За то, что не умеет покупать одежду на свою нестандартную фигуру с большой грудью. За то, что по утрам лень краситься, а по жизни лень заниматься своей внешностью в принципе. Бывали такие дни, когда в зеркало хотелось плюнуть. Дни ненависти случались обычно раз в месяц и, конечно, в чем-то были сопряжены с гормонами. Но было универсальное спасение от этого состояния – ходить по магазинам. Причем не по бутикам с одеждой, которую она без надобности даже в руки не брала, а по гипермаркетам мебели. Или по магазинам «Все для сада». Или по магазинам игрушек. Она мечтала.
Когда-нибудь у нее будет большой дом. И в гостиную она непременно купит вот такой огромный угловой диван с полочкой для газет. На эту полочку она будет ставить бокал белого вина, чтобы попивать, вытянув ноги и читая вечером книжку. Около дивана придет и ляжет большой пес, скорее всего золотистый ретривер… Вырастет сад возле дома. В нем она построит беседку. А вдоль дорожек поставит больших глиняных гномов с фонарями… Или не гномов… В заваленных играми и куклами магазинах она выбирала подарки будущим детям. Ленка понимала, что, если кто узнает, зачем она ходит в магазины, ее сочтут за душевнобольную. Но ей было все равно. Она называла это визуализацией своей мечты. Большой мечты под названием «Счастливая жизнь».
Она собиралась уйти от мужа два года. Два года с того самого момента, как проснулась утром, посмотрела на лежащего рядом – знакомого до мельчайших морщинок у глаз и при этом совсем чужого – мужчину и поняла, что надо уходить.
Муж Дима был хороший. Этим словом она всегда описывала его, не зная, как конкретизировать эту «хорошесть». Не пьет, не бьет, не гуляет. Любит. Работает. В общем-то с этой мотивацией она и выходила замуж. Мама сказала – иди, пока берут. И Ленка пошла. Любила ли она его? Конечно, она себя об этом спрашивала. И, конечно, врала себе. И в ночь перед свадьбой плакала, хотела все отменить, но платье было куплено, ресторан оплачен, приехали родственники из Москвы. Отменять было нельзя. И Ленка вышла замуж за хорошего Диму, взяла его фамилию и очень быстро к нему привыкла. Вечерами он играл в компьютерные игры или смотрел телевизор, Ленка строчила свои журналистские курсовые или статьи в газету «Городской вестник». Он в зале, она на кухне. Дома было тихо и мирно. По выходным они встречались с друзьями. Или ездили к родителям. Или ходили в кино. Сексом занимались часто, но одинаково. Перед сном Дима говорил: «Я люблю тебя», а Ленка отвечала: «И я». Так и жили. А потом, года через три, Ленке стало душно.
Во-первых, лучшим отдыхом Дима считал лежание на диване перед телевизором. Когда он провел так две недели своего отпуска, Ленка впала в депрессию. Он смотрел передачи про путешествия, но сам мог выехать только до турбазы «Березка». Он смотрел передачи про научные открытия, все подряд футбольные матчи и поединки боксеров. И вечером пересказывал все жене.
Во-вторых, Дима умел радоваться тому, что у него есть, поэтому ни к чему не стремился. Он не был глупым или безвольным, имел работу в крупной фирме на неплохой должности, которую Ленка в своих статьях описывала как «менеджер среднего звена». У Димы была большая, хоть и однокомнатная квартира в новом доме в центре города, которую купили ему родители на окончание института. Путешествовать он не видел смысла, потому что «все это уже по телевизору видел». Разговоры о расширении квартиры затухали, как костер, в который не подкидывают дров. Машина не нужна в связи с тем, что квартира в центре, все рядом, родители через дорогу. Работа другая не нужна, потому что глупо хотеть работу лучше. И в тот момент, когда Ленке казалось, что у нее нет ничего, муж ее жил спокойно, потому что у него все было.
В-третьих, Дима не хотел детей. Он хотел «пожить для себя». Максимум, на что он соглашался, - завести кота. Но Ленка не хотела кота, она хотела дочку. Поэтому в их просторной однокомнатной квартире не было ни кота, ни дочки.
Кризис наступил тогда, когда Ленка поняла, что в ее мечтах муж никак не фигурирует. Однажды ей приснился светлый сон, один из тех снов, которые после себя оставляют острое ощущение блаженства. В большом доме, в котором были открыты двери на веранду и гулял прохладный сквозняк, она стояла в прямоугольнике света, падающего в комнату через эти двери, босиком на теплом деревянном полу. И ждала мужчину, настолько любимого, что замирало все внутри, и диафрагму подтягивало к ребрам, и было трудно дышать. И это огромное чувство обожания к тому, кто вот-вот придет, делало Ленку настолько счастливой, что она любила не только его, она любила весь мир. И сквозь бьющий в глаза солнечный свет она увидела ЕГО, идущего навстречу и протягивающего к ней руки. Она бросилась навстречу, ощутила эти руки на своей талии, громко выдохнула от переполнившей ее радости – и проснулась. Рядом, лицом к ней, лежал Дима и негромко храпел, открыв рот. В предрассветной серости Ленка вглядывалась в его лицо. А еще не ушедшее чувство счастья наполняло ее изнутри, и грело, и пело. И пело оно: «Лена, надо уходииииить!»
После этого пробуждения Ленка два года готовилась. Морально и материально. Втайне от мужа копила деньги на съемную квартиру, брала подработки, вляпывалась в ненужные ей проекты, если обещали платить.
А потом в один момент ушла. Даже неожиданно для себя. Она пришла домой поздно, потому что задержалась на работе. Из прихожей увидела ноги в носках, торчащие из-под клетчатого пледа на диване. Услышала:
– Лена! Какой матч смотрю! Второй тайм, куча острых моментов, ни одного гола!
Прошла к шкафу, достала сумку, кинула в нее джинсы, свитер и пару трусов, прошла в ванную, бросила поверх одежды шампунь и зубную щетку, обулась и вышла из квартиры. И когда вышла из подъезда, поймала себя на мысли, что не ждет, что Дима побежит за ней, потому что вообще не уверена, заметил ли он ее уход. Так закончились почти шесть лет совместной жизни.
Глава 2
Клиент первый. Павлик
1
В кофейне было накурено, пахло кофе и свежей выпечкой. Стояла какая-то гнетущая для утра буднего дня тишина: колоритная блондинка читала деловую прессу, её спутник углубился в свой телефон, два парня, погруженные в смартфоны, между собой не общались. Было слышно, как официантки переговариваются у стойки.
За столиком перед Леной сидел подтянутый, но ссутулившийся брюнет в возрасте «где-то к сорока». Он был хорошо и стильно пострижен, одет в приличный свитер с высоким горлом. Короткие, плотные пальцы: ногти красивой формы, в идеальном состоянии, колец нет. Часы дорогие. Виски уже почти седые, а лицо молодое. Глаза светлые, посажены глубоко и смотрят тревожно. И вообще выражение лица настороженное. Нервничает, теребит в руках салфетку с эмблемой кофейни и постоянно откашливается. Мужчину зовут Павел Иванович, можно просто Павел, можно просто Паша.
Паша, он же Павел, читает меню, теребит салфетку и даже не представляет, как нервничает и изнемогает от собственной глупой самонадеянности сидящая перед ним 32-летняя шатенка. Шатенкой она стала буквально вчера. Идя на первую встречу по объявлению «Изменю вашу жизнь», она постриглась – сделала короткую стильную стрижку, изменила мышиный цвет на «каштан» и купила дорогую черную водолазку. Спину она держала прямо, улыбалась неопределенно, а внутри тряслись и звенели нервные струны. Внешний безупречный образ никак не совпадал с внутренней, растерянной женщиной, повторяющей себе распевно: «Вот дуууура, вот дуууура». Своими собственными руками внутренняя женщина разрушила последние остатки жизненной гармонии, выстроив такой красивый и совершенно лживый фасад. Но – встреча была назначена, кофе заказан, взгляды встретились, и Елена, подавив глубокий вздох, начала:
– Павел, давайте построим нашу встречу так: вы мне рассказываете, что вас в вашей жизни не устраивает, что вы хотите изменить, почему хотите это сделать, а потом я озвучу свои условия и, если они вас устроят, мы вместе выработаем план действий. Согласны?
– Я согласен, – несколько раз кивнул Павел, – тревожит только, что мне будет трудно рассказать вам, незнакомому человеку, все подробности… Это очень личное, понимаете?
– Я понимаю, – кивнула Ленка и улыбнулась. – Но давайте начнем не с подробностей, а с главного.
Он говорил тихо, разглаживая на столике несчастную салфетку. Уже после первых фраз Лена поняла, что эксперимент зашел слишком далеко, вернее, идея была с самого начала плохая. Человеку напротив невозможно сказать, что это розыгрыш для апрельского номера журнала. Этот человек сделал над собой усилие и позвонил ей, Ленке, и готов дать ей карт-бланш по изменению его жизни. Свежепокрашенные каштановые волосы зашевелились в районе затылка, по спине пробежала горячая волна ужаса. Но, словно по щелчку, в ней вдруг включились и психолог, и журналист: разом стало спокойно и любопытно, и первые строчки интервью сами собой сложились в голове.
2
Павлик у мамы был единственным сыном. А у мамы с бабушкой – единственным мужчиной в доме. Вернее, в двух домах: мама с бабушкой жили в разных квартирах на одной лестничной клетке. Папа Павлика, по версии мамы, погиб до его рождения. По версии бабушки, озвученной перед смертью, – жил на соседней улице, но становиться папой маленького мальчика не хотел.
Мама и бабушка, конечно, очень любили Павлика. Конечно, баловали. Конечно, не обошлось без небольшого, но судьбоносного насилия: мальчик закончил музыкальную школу, хотя все детство мечтал заниматься боксом. Или нырять в воду с вышки. Но бокс был опасен. В бассейне было холодно, пахло хлоркой и ангиной. Поэтому Павлик выучился игре на саксофоне. Потом он закончил школу с золотой медалью, потом – юрфак с красным дипломом. То, что Павлик пойдет именно на юридический, ни у кого в доме не вызывало сомнений, ведь мама всю жизнь работала адвокатом, бабушка – судьей, поэтому любовь к профессии должна была передаться наследнику генетически. Начало карьеры Павлика пришлось на 90-е годы, и он быстро стал успешным и обеспеченным юристом.
«Это жизнь до женитьбы, если коротко», – сказал Павлик.
Будучи востребованным адвокатом, Павлик оставался хорошим сыном и продолжал жить с мамой. С девушками стабильных отношений не было, поэтому смысла съезжать из родной квартиры он не видел.
Потом в жизни адвоката появилась девушка Катя. Очень красивая, эффектная и просто… хорошая («Боже, какое знакомое слово!»). Главное достоинство ее состояло в том, что она умела Павлика обожать. Она обожала его глазами, телом, делами. Она могла слушать его бесконечно, кивать, восторгаться. Привыкший взвешивать каждое слово юрист Павел с ней превращался в Павлика и мог болтать без умолку. В постели она была готова на все, с ней он приблизился к пониманию слова «разврат».
Катя не имела высшего образования, она работала администратором в салоне красоты, и с точки зрения мамы молодого человека, это было не очень хорошо. Маме казалось, что Катя не умеет поддержать разговор. И не выглядит умной женщиной. Влюбленный Павлик считал, что ум в женщине не главное. Он в один момент снял квартиру, съехал от мамы, зажил самостоятельной жизнью. А после одного из неприятных разговоров с бабушкой и мамой взял Катю за руку и притащил ее в ЗАГС. Женился юрист Павлик, как он позже понял, просто как пацан – назло маме.
С Катей жилось хорошо. Потом жилось нормально. Потом вдруг осточертело ее обожание. Ее безмолвие и вечное согласие со всем, с любой мелочью. И хорошесть ее тоже осточертела. И эффектная красота поблекла и перестала быть важной. И вдруг захотелось с ней обсудить то да се, но оказалось, что неинтересно и глупо это – обсуждать что-то с ней, женщиной, созданной обожать и не перечить. И когда она выучилась и получила-таки высшее юридическое образование, бесило все: и то, что зачем-то и получила его, хотя работать по специальности не собиралась, и то, что образование именно юридическое, хотя юридической жилки в ней нет.
Детей у Павлика с Катей не было, развелись они тихо и быстро. Состоявшийся и состоятельный юрист Павел не вернулся жить к маме, но ужинал у нее каждый день. Только в ее доме ему было уютно.
Потом повстречалась Ира. Ее Павлик полюбил не так пылко, как Катю, а разлюбил еще быстрее, но в этот промежуток Ира успела родить ему двойню. Поэтому он прожил с ней десять лет, время от времени страшно скандаля и уходя жить к маме. Иногда наступало какое-то просветление, хотелось начать жизнь заново, дети – две девочки – росли чудесные, и Павлик возвращался в лоно семьи и честно пытался как-то наладить отношения с женой. Они ходили с Ирой к психологу, но всегда неизбежно наступал разлад, потому что Ира считала, что во всем виновата свекровь. Психологи были разные, но говорили одно: надо разрывать связь с матерью, надо взрослеть, надо учиться принимать решения… Павлик один раз даже пошел на эксперимент и полгода не общался с мамой. Но семье это не помогло.
– А Ирина была красивая? – спросила Лена.
– Почему была? Она и есть красивая, – ответил собеседник без тени ностальгии или тепла в голосе.
Уже пару лет Павел жил один, виделся с детьми по выходным и изводил себя мыслью, что живет неправильно. Ему хотелось семейного тепла, чтобы дома ждали и любили. Но такой семьи не было. Павлик начинал постепенно проваливаться в депрессию. И тут – объявление в газете. Серьезный человек, юрист, а позвонил – была не была.
Лена слушала с интересом, и очень живо представляла себе маму Павлика – полноватую, почему-то еврейскую, женщину с аккуратной, гладкой прической, поджатыми тонкими губами и пристальным взглядом. Представляла волоокую, как сказала бы Милана, брюнетку Катю, живущую инстинктами и страстями и с мучениями сдающую сессии в университете. Иру представляла почему-то строгой, красивой женщиной «за 30», причем красота ее была холодная и не грела. Рядом с этой снежной королевой представлялись девочки, похожие на Павлика и одетые в розовое, как куклы.
Картина была предельно ясна. Мама и сын. Мама не отпускает, сын не сопротивляется.
Сейчас журналист в Елене взял верх над психологом, и, забыв о том, как проклинала себя за самонадеянный эксперимент полтора часа назад, она уже была готова к новому.
– Мне сложно сделать какие-то выводы, опираясь только на ваши слова, Паша, – сказала она ему тихо, почти интимно наклонившись над столиком, и заметила, что мужчина посмотрел на ее грудь, обтянутую водолазкой.
Лена обещала подумать.
Глава 3
Клиент второй. Мария.
1
Мария несчастна. Это видно с первого взгляда. Серая вязаная шапка налезла на брови, хотя на улице тепло. Из-под шапки торчат нестройные кончики волос. Тонковатые губы не накрашены, маникюра на руке, нервно теребившей пуговицу на куртке, нет.
Мария казалась женщиной молодой, но потухшей внутри. Она очень сутулилась, этакая молодая старушка.
– Что, прям сразу начинать рассказывать? – спросила она, не глядя на Лену.
– Как вам удобнее, - как можно дружелюбнее отозвалась та.
– Сначала я хочу узнать, сколько будут стоить ваши услуги.
– Я же сказала по телефону, что оплата по факту… выполнения работ, – Лена чуть замешкалась.
– И все-таки. Примерно. У вас же есть опыт. Сколько стоит вернуть мужа?
Мария произносила слова по одному на каждом выдохе. Веско и четко.
– Недорого.
– Почему? – она впервые подняла на собеседницу светлые, почти бесцветные глаза.
– Ну, потому что не я же буду вам мужа возвращать, а вы сами.
– Как это не вы?!
Они встретились за столиком кафе большого торгового центра. Мария то и дело смотрела в сторону шумной детской комнаты с лабиринтом. Где-то в гуще орущих детей в колготках бегал и ребенок этой женщины. И до момента, пока Кузнецова не сказала, что она сама будет возвращать своего мужа, Мария была даже как-то слегка безучастна к своей «спасительнице», хотя теребящая пуговицы рука ее выдавала. А тут она внезапно оживилась, подалась вперед, но оживление это было слегка агрессивным.
– Конечно, не я, – Лена тоже подалась вперед, но понизила голос и прищурилась для убедительности. – Муж ваш, и вернуть его сможете только вы. Я ему никто, как же я могу на него повлиять?
– Я вам расскажу, что ему сказать, вы ему скажете – и он все поймет. И вернется.
– А вы сами?
– Он меня давно не слушает, - плечи женщины еще сильнее опустились.
– Маша, давайте по порядку, - предложила Ленка. – И не выпить ли нам по кофе?
– Я не пью кофе, мне нельзя, я кормлю грудью, - ответила Маша.
– У вас маленький ребенок! – Лена обрадовалась поводу начать разговор с другой точки и, возможно, вывести его в нужное русло. – Мальчик или девочка?
– Мальчик. Почти два года.
Лена не могла скрыть недоумения. Детей у нее не было, но о их кормлении она знала по многочисленным приятельницам.
– У сына аллергия на кофеин? – участливо спросила она.
– Нет. Не думаю. Я не проверяла. С тех пор, как он родился, я ни разу не пила кофе. Ни к чему это.
– Ладно, я поняла, а чай вы пьете?
– Пью зеленый без добавок, - автоматически ответила Мария.
– Отлично. Я пойду закажу.
Пока Лена стояла в очереди у бара, она внимательно рассматривала клиентку со стороны. И уже понимала сбежавшего мужа. Лет Маше около 30. Черная куртка вроде бы современного фасона, но, вися на сутулых плечах, наводила тоску и прибавляла не меньше десятка лет своей хозяйке. Вязаная шапка, не снимаемая даже в кафе, явно скрывала отсутствие какой бы то ни было укладки, а то и вовсе волосы, которые не удалось вовремя помыть. Лена со стыдом поняла, что, когда она пользуется этим приемом, примитивная маскировка наверняка так же видна невооруженным взглядом.
«Клянусь, никогда больше!» – пообещала она себе.
Маша то и дело присматривалась к происходящему в детском лабиринте хаосу и несколько раз порывалась метнуться к нему, и это говорило Ленке о том, что ребенок, находящийся в эпицентре событий, явно нечасто в него попадает, и мать боится: ее чадо кто-то уронит, поколотит, обидит грубым словом. Получив чай, наблюдатель вернулся на исходную позицию – Лена снова уперлась взглядом в колючие и неприветливые светлые глаза.
– Маша, у вас в детской комнате еще один ребенок?
– Да. Дочь. Ей 8 лет.
– И давно ушел муж?
– Три недели назад.
– И почему он ушел? У него есть другая женщина?
От этих вопросов и без того поникшая Маша сжалась и еще ниже опустилась над столиком.
– Я не знаю. Думаю, что нет. Я бы заметила. Он живет у своей мамы.
– Так почему он ушел?
– Мы поссорились. Он сказал, что я его достала, что у него больше нет сил. Взял зубную щетку и ушел.
– А почему у него нет сил? Он много работает?
– Обычно. Как все. Домой приходит… приходил в начале восьмого. Я не знаю, почему у него нет сил. Я думаю об этом три недели и не могу понять. Ведь на самом деле это у меня нет сил. Я круглые сутки с детьми. Все на мне – хозяйство, уборка, готовка, дети. Я три раза в день готовлю еду. Встаю в пять утра, готовлю завтрак, отвожу дочь в школу, потом забираю ее, три раза в неделю вожу ее в музыкальную школу, вечером делаю с ней уроки. Я мою полы каждый день! И это у него нет сил, вы представляете?!
Маша оживилась, на глазах превращаясь в женщину, которая во всем права. Она говорила и смотрела в упор на Лену, и та понимала, что сейчас должна восхищенно ахнуть, но не ахалось.
– Маша, простите, а зачем вы моете полы каждый день?
– Как зачем? – сейчас недоумение проявилось на лице собеседницы. – Ведь в доме маленький ребенок. В доме должна быть идеальная чистота.
– Хорошо, понятно. Вы, я вижу, идеальная хозяйка. Но из-за чего тогда вы поссорились с мужем?
– Он предложил поехать в санаторий на выходные. Вдвоем. Я отказалась – и он разозлился.
– А почему вы отказались?
– Я не могу бросить детей на выходные. Я ведь прежде всего мать.
Елена пристально посмотрела на эту «прежде всего мать». Да, немного не так она представляла себе тех женщин, из-за которых ей всегда невыносимо было читать интернетовские форумы о материнстве.
– Но муж, наверное, тоже подумал о детях, прежде чем предложить поехать в санаторий? Куда он предлагал их деть?
– Он предложил оставить их у своей мамы, – в голосе Маши зазвенело возмущение. – Но я не могу доверить детей, особенно младшего, свекрови. Я ни разу не оставляла его ни с кем с самого рождения!
– Почему?!
– У вас есть дети? – прищурилась собеседница.
– Нет. У меня нет детей, – Лена постаралась ответить невозмутимо, но ощутила, что шея и щеки начинают предательски покрываться красными горячими пятнами.
– Тогда вы вряд ли сможете меня понять, – и хотя улыбка прежде всего матери была снисходительно-ироничной, Лена отметила, что она все-таки может улыбаться.
– А вы постарайтесь мне объяснить, – в тон ответила Ленка.
– Просто я никому не доверяю. Мои дети привыкли есть свежее. Одеваться только в чистое. Они часто болеют, поэтому в доме не должно быть лишних микробов. Только я сама могу обеспечить для них нужный порядок. Больше никто. По этой же причине мы редко ходим по гостям, редко бываем у наших бабушек. И оставить детей с бабушкой на выходные я не могу. Я себе просто не могу этого представить!
– Ну, а мужу вы доверяете?
– В каком смысле?
– С ним вы можете оставить детей, чтобы пойти прогуляться или сходить к косметологу, например?
– Вы что, издеваетесь?
– Нет. Я спрашиваю.
– С мужем я не оставлю детей ни при каких обстоятельствах. Он их будет кормить пельменями и бутербродами. Он ничего не умеет по дому. Я даже не уверена, что он знает, где лежат тряпки для пыли.
– Чтобы выйти прогуляться, необязательно учить мужа готовить. Это же всего пара часов.
– Прогуляться я могу и с детьми, - отрезала Мария и обеспокоенно посмотрела в сторону детской комнаты.
– Но неужели вам никогда не хотелось отдохнуть от детей, Маша? – Лене стало по-настоящему интересно.
– Что значит – отдохнуть от детей?
Вопрос прозвучал как-то даже с угрозой.
– Ну, вы же живой человек, Маша, вы же можете уставать. Маленькие дети – это тяжело.
– Я не имею права уставать, Елена. Я мать.
– Хорошо, – Лена вздохнула. – Давайте вернемся к мужу. Как у вас было с интимной жизнью с ним?
– Разве обязательно об этом говорить? Причем тут интимная жизнь? – спросила Маша быстро и нервно, и легкая агрессия снова выдала ее. Она точно понимала, что это здесь «причем».
– Обязательно, если мы хотим вернуть мужа. Мы хотим?
– Да, хотим. Но вы поймите, мне не очень удобно разговаривать об этом с малознакомым человеком.
– Я понимаю, но мы же как раз знакомимся. Итак, что там с интимной жизнью? Когда в последний раз?
Маша уставилась в пустую чашку из-под чая.
– Еще до рождения сына. Вернее, до беременности.
Лена ожидала услышать что-то подобное, но все равно не смогла скрыть своего обалдения.
– То есть два с лишним года кто-то один из вас уклоняется от выполнения супружеского долга? Кто?
– Ну, почему уклоняюсь?! – вспыхнула молодая мать. – Беременность была проблемная, потом ребенок маленький, ночами не спал, ну какой уж тут супружеский долг! О чем вы вообще говорите?! Сын до сих пор спит с нами. Вернее, между нами. Я же не могу выгнать ребенка из кровати ради секса с мужем!
– Но это же ваша супружеская кровать! – воскликнула Ленка. Парочка за соседним столом – совсем молоденькие парень и девушка – нехорошо посмотрела в сторону подпрыгивающих на своих стульях женщин.
– Вы говорите, как мой муж! Но я же мать прежде всего! – еще громче воскликнула Мария.
Они помолчали. Лена подбирала слова. Потом спросила:
– Маша, ну, а зачем вам муж? Зачем вам его возвращать?
Маша молча смотрела на нее, и Лена поняла, что впервые у ее собеседницы нет заготовленного ответа.
– Вы с мужем не спите. Вы ему не доверяете. В хозяйстве он вам не помощник. Зачем? Он перестал вас содержать?
– Причем тут деньги?! – Маша слегка подскочила на стуле, и этот порыв наглядно показал, что деньги действительно не причем. – В нормальной семье должен быть муж! У детей должен быть отец!
– Он не общается с детьми?
– Общается, приходит почти каждый день.
– Значит, у них есть отец.
– Но это не то!!!
Они снова помолчали. Затем Маша, выдавливая из себя по слову, сказала:
– Вы меня совсем не понимаете. Я обрадовалась, когда позвонила и узнала, что вы – женщина. Я думала, вы меня как женщину поймете. Думала, что поможете. А вы совсем, совсем меня не понимаете. Это же так просто. У детей должен быть дом, семья, мама и папа. Все остальные варианты – это не то, это не по-настоящему.
– Маша, ну, положа руку на сердце, вы же понимаете, почему он ушел?
– Нет. Я не понимаю. У нас все было хорошо. Дома всегда чисто, наготовлено, рубашки все поглажены, полы помыты. Детьми я сама занималась, его не трогала. Мы почти не ругались. Все было хорошо.
– Видимо, это не главное?
– А что главное? Думаете, он из-за секса ушел?! – Лену накрыло волной чужой ненависти. И еще она видела, что эта мысль все-таки уже приходила в голову Марии, но, видимо, изгонялась.
– Если честно, я не знаю, из-за чего он ушел, – вздохнув, ответила Лена и выпрямилась. – Но я возьмусь вам помогать только при одном условии.
– При каком?
– Только при условии, что вы любите мужа, Маша.
Маша замолчала. Она глядела в сторону детской комнаты и, нахмурившись, думала. Лена смотрела на нее со стороны, снова и снова пыталась представить, какая Маша, когда она без шапки, дома, в халате или спортивном костюме. Какая она, когда смеется.
– Елена, – Маша смотрела напряженно. – Я люблю своего мужа. Честно. Просто я так давно не думала об этом… Но я не уверена, что это главное.
– А я уверена! – Лена рассмеялась с облегчением.
– Значит, вы мне поможете?
– Я постараюсь. Но мне надо кое-что сначала обдумать.
И пока они договаривались, когда и как созвонятся, от лабиринта в детской комнате отделилась худенькая, какая-то полупрозрачная девочка, с огромными серыми глазами, двумя жиденькими косичками, растрепанная, но очень радостная. Она подбежала к столу и начала что-то восторженно шептать матери на ухо, обнимая ее за шею и стесняясь незнакомки. Вглядываясь в черты лица девочки, Лена вдруг увидела перед собой маленькую Машу и то, как она, Маша взрослая, может смеяться. На душе потеплело.
Спецпроект
1
Главный редактор журнала «Красивая жизнь» Оксана Геннадьевна, 25 лет от роду, иногда раздражает тем, что в ней не к чему придраться. Цвет помады в цвет ногтей, сумка одного тона с туфлями, безупречно сидящая на бёдрах юбка-карандаш и идеального размера декольте белой офисной блузки – что-то вроде бы видно, но не то чтобы очень. И даже женщины, разговаривая с Оксаной Геннадьевной, не могут отвести взгляда от этого декольте. Думается, на завистливые взгляды женщин эта безупречность и рассчитана, ведь в редакции их абсолютное большинство.
Оксана Геннадьевна – будущая жена Биг-Босса, и это все объясняет. И её большой, просторный кабинет, странный своей роскошью для провинциального, хотя и глянцевого издания, и твердость, с которой она называет на «ты» сотрудниц редакции, годящихся ей в матери, и решительность в ведении редакционной и рекламной политики.
Об этом думает руководитель спецпроектов Елена Кузнецова, сидя на еженедельном собрании редакции в понедельник после обеда, разглядывая свой облупившийся маникюр и созерцая все эти лица, замершие в ожидании того, когда Оксана Геннадьевна завершит телефонный разговор с «важным рекламодателем».
Директор отдела моды («Боже-боже, какая мода в нашем Мухосранске!» - думает Ленка) Вадик Соловьев рисует что-то в своем блокноте. Вадик не гей, не манерный придурок, он талантливо рисует одежду и иногда шьет ее по своим эскизам для девиц вроде Оксаны, простигосподи, Геннадьевны. Другое дело, что он и не журналист, и рисовать у него получается в разы лучше, чем писать связные тексты. Поэтому он и директор отдела – за него пишут девочки-студентки, а он подбирает к текстам красивые фото из Интернета.
Директор отдела «Любовь и семья» Анечка сосредоточенно смотрит в панораму ночного Манхеттена на стене. Два развода за спиной Анечки, на руках младенец и мама-инвалид. В связи с такими перипетиями в личной жизни она увлекается психологией и эзотерикой.
Коммерческий директор Дима мрачен. Он и так-то невеселый человек, а на заседаниях мрачен всегда.
– На носу апрель! – наконец-то оторвавшись от телефона, веско произносит главный редактор.
Все оживляются
Спецпроекты по традиции обсуждаются в последнюю очередь, когда всем уже хочется курить или пить кофе и заседать уже невмоготу.
– Весь апрель никому не верь! – сказал Дима. – Чем не тема?
– Дима, я тебя умоляю, - стонет Ленка.
– А что, – ухватывается за эту банальщину Оксана Геннадьевна, – читатели в любом случае будут ждать что-то первоапрельское в нашем номере. Надо что-то придумать!
Идея исправления жизни давно, как перекати-поле, гуляла в Ленкиной голове. С юности она мечтала однажды открыть газету с объявлениями и увидеть какое-нибудь обещание типа «Изменю к лучшему вашу жизнь. Гарантия 100%. Расчет по результатам». Но годы шли, волшебного объявления не было.
Тогда Лена решила действовать. Она без труда после школы поступила в университет и выучилась на психолога, но поняла, что наука к реальной жизни имеет весьма слабое отношение. И уже через полтора месяца поступила на журфак, который, впрочем, не закончила, поскольку поняла, что и он к реальности никакого отношения не имеет.
Но, в общем, как психолог она могла имитировать участие в чьей-то судьбе, а как журналист – описать розыгрыш.
– Хм, – сказала Оксана Геннадьевна и пристально посмотрела на Кузнецову. – Ты думаешь, это будет забавно? Очень странный какой-то розыгрыш.
Лена в ответ пристально посмотрела на главного редактора: «Господи, – пришло в голову, – а Оксанка-то ведь никогда, никогда-никогда не думала о том, чтобы кто-то как по мановению волшебной палочки изменил её жизнь!!! Хочешь изменить жизнь – сходи к косметологу и купи новую мини-юбку». Одновременно с чувством презрения к красавице на Лену накатила холодная и удушающая зависть.
– Понимаете, Оксана Геннадьевна, на свете есть много людей, которые совершенно не хотят менять свою жизнь к лучшему и ждут, что кто-то придет и сделает это за них, – сказала она с грустной улыбкой. – Почему бы им не предоставить возможность поверить в то, что так бывает?
– Ну, ладно, они позвонят, – пыталась рассуждать главный редактор, – а дальше-то что?
– Будем действовать по обстоятельствам! – оптимистично заявила Ленка, которая и сама толком не понимала, что дальше. – Узнаем, что за проблема, как можно решить, если сможем – поможем, не сможем – скажем, мол, спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
– Лена, если честно – звучит как бред, – как-то доверительно сказала главный редактор, наклоняясь над столом, тем самым распахнув декольте, и перешла на полушепот, – но я знаю, что ты опытный журналист и… человек, так что доверяю судьбу номера тебе. Надеюсь, ты в любом случае сделаешь из этого конфетку.
Идея была одобрена, но вдруг Ленке стало страшновато. Она отчетливо поняла, что вся затея не только звучит, как бред, но и есть полный бред, порождение её измученного обстоятельствами последнего времени сознания. Когда она дошла до своего заваленного бумагами и распечатанными макетами стола, уже перебоялась, села к компьютеру и забила в адресную строку адрес самой большой газеты частных объявлений.
2
– Я надеюсь, ты номер не своего мобильного обозначила там? – было первое, о чем поинтересовалась Мила, когда услышала про объявление.
– Свой, - помертвевшим голосом ответила подруга. – Я об этом как-то даже не подумала.
– Ленуся, ты дурында! – воскликнула Милана и отхлебнула кофе. – Как можно так подставляться?! Кто его знает, какие безумцы откликнутся на твой призыв! Придется телефон менять, а это хлопотно!
Они обедали в кофейне бизнес-центра, где работала Мила. Строго говоря, осваивала бизнес-ланч только Лена, а ее подруга пила вторую чашку американо. Мила была слегка странноватой: почти не ела, жила на кофе и сигаретах, причем без цели похудеть – она от природы имела фигуру тростинки. Природа наградила Милку гладкой, розоватой кожей, тонким носом и огромными черными глазами, которые привлекали внимание не только тем, что занимали половину острого лица, но и неуловимой раскосостью. Черные глаза, глядящие на тебя, но и как бы в сторону, завораживали любого, их выражение очень трудно было угадать, а прямой взгляд поймать и вовсе невозможно, и только благодаря такому маленькому дефекту Милка считалась женщиной-загадкой.
Милана постоянно меняла телефоны, длину и цвет волос и любила использовать какие-нибудь почти вышедшие из обихода словечки. Например, она никогда не говорила «сволочь» или «козел». Если хотела ругнуться, то непременно говорила «этакий мерзавец!» или «каков нахал!». В ее лексиконе это были очень сильные оскорбления, хотя остальными воспринимались с улыбкой.
Милана закончила психфак вместе с Леной и устроилась на работу в отдел корпоративных отношений крупного холдинга. Она стала настоящей акулой в управлении персоналом, разъезжая на конференции по всему миру.
Уже пять лет Милка была замужем за 40-летним подданным Великобритании Майклом, называла его Мишей, и они преспокойно жили на разных континентах. Два раза в год Майкл прилетал к жене на Урал. На Новый год и на день рождения мужа Мила летала к нему в Йорк. Две недели в году они отдыхали где-то на нейтральной территории у одного из теплых океанов. И менять ничего не собирались. Ленка ни разу не слышала от подруги, что ей плохо, или одиноко, или не хватает Миши, или некому гвоздь забить. Милка жила абсолютно гармоничной жизнью, в перерывах между встречами с мужем с головой погружаясь в работу, а во время встреч – выключая телефон и полностью растворяясь в счастливой, хоть и непонятной другим семейной жизни.
Если Кузнецова чему и завидовала в жизни подруги, так это ее совершенно спокойной уверенности, что все хорошо и так, как надо. Через семь часовых поясов Майкл чуть не круглосуточно писал жене в скайп милые глупости или размышления о жизни, а она почти незамедлительно ему отвечала. Она мало спала, но уставшей или несвежей выглядела редко. Милкина семья наглядно демонстрировала, что можно быть близкими людьми и на расстоянии.
В этот хмурый мартовский день подруга выкроила для разговора полчаса в обеденный перерыв.
– Ты вообще смелая девица,– усмехнулась она. – Но мне нравится эта афера, потому что мне нравятся аферы вообще. А какой текст ты дала в объявлении?
– «Изменю вашу жизнь. Недорого. Гарантии».
– Шедеврально! – хохотнула подруга и шумно отхлебнула кофе. – Напишу Мише, он наверняка это оценит! Конечно, Ленуся, это смелый эксперимент. Наверное, прежде чем пытаться изменить чужую жизнь, надо представлять, как можно изменить свою собственную. Я думаю, что если ты встретишься с теми людьми, которые тебе позвонят, ты сможешь им помочь. А они всенепременно помогут тебе. Так или иначе.
– Аминь! – сказала в ответ Лена, и Мила рассмеялась.
3
Иногда Елена себя остро ненавидела. За неустроенность жизни, за постоянную внутреннюю маяту. За вопросы, на которые не было ответов. За то, что так и не пошла ни в бассейн, ни на фитнес. За то, что не умеет покупать одежду на свою нестандартную фигуру с большой грудью. За то, что по утрам лень краситься, а по жизни лень заниматься своей внешностью в принципе. Бывали такие дни, когда в зеркало хотелось плюнуть. Дни ненависти случались обычно раз в месяц и, конечно, в чем-то были сопряжены с гормонами. Но было универсальное спасение от этого состояния – ходить по магазинам. Причем не по бутикам с одеждой, которую она без надобности даже в руки не брала, а по гипермаркетам мебели. Или по магазинам «Все для сада». Или по магазинам игрушек. Она мечтала.
Когда-нибудь у нее будет большой дом. И в гостиную она непременно купит вот такой огромный угловой диван с полочкой для газет. На эту полочку она будет ставить бокал белого вина, чтобы попивать, вытянув ноги и читая вечером книжку. Около дивана придет и ляжет большой пес, скорее всего золотистый ретривер… Вырастет сад возле дома. В нем она построит беседку. А вдоль дорожек поставит больших глиняных гномов с фонарями… Или не гномов… В заваленных играми и куклами магазинах она выбирала подарки будущим детям. Ленка понимала, что, если кто узнает, зачем она ходит в магазины, ее сочтут за душевнобольную. Но ей было все равно. Она называла это визуализацией своей мечты. Большой мечты под названием «Счастливая жизнь».
Она собиралась уйти от мужа два года. Два года с того самого момента, как проснулась утром, посмотрела на лежащего рядом – знакомого до мельчайших морщинок у глаз и при этом совсем чужого – мужчину и поняла, что надо уходить.
Муж Дима был хороший. Этим словом она всегда описывала его, не зная, как конкретизировать эту «хорошесть». Не пьет, не бьет, не гуляет. Любит. Работает. В общем-то с этой мотивацией она и выходила замуж. Мама сказала – иди, пока берут. И Ленка пошла. Любила ли она его? Конечно, она себя об этом спрашивала. И, конечно, врала себе. И в ночь перед свадьбой плакала, хотела все отменить, но платье было куплено, ресторан оплачен, приехали родственники из Москвы. Отменять было нельзя. И Ленка вышла замуж за хорошего Диму, взяла его фамилию и очень быстро к нему привыкла. Вечерами он играл в компьютерные игры или смотрел телевизор, Ленка строчила свои журналистские курсовые или статьи в газету «Городской вестник». Он в зале, она на кухне. Дома было тихо и мирно. По выходным они встречались с друзьями. Или ездили к родителям. Или ходили в кино. Сексом занимались часто, но одинаково. Перед сном Дима говорил: «Я люблю тебя», а Ленка отвечала: «И я». Так и жили. А потом, года через три, Ленке стало душно.
Во-первых, лучшим отдыхом Дима считал лежание на диване перед телевизором. Когда он провел так две недели своего отпуска, Ленка впала в депрессию. Он смотрел передачи про путешествия, но сам мог выехать только до турбазы «Березка». Он смотрел передачи про научные открытия, все подряд футбольные матчи и поединки боксеров. И вечером пересказывал все жене.
Во-вторых, Дима умел радоваться тому, что у него есть, поэтому ни к чему не стремился. Он не был глупым или безвольным, имел работу в крупной фирме на неплохой должности, которую Ленка в своих статьях описывала как «менеджер среднего звена». У Димы была большая, хоть и однокомнатная квартира в новом доме в центре города, которую купили ему родители на окончание института. Путешествовать он не видел смысла, потому что «все это уже по телевизору видел». Разговоры о расширении квартиры затухали, как костер, в который не подкидывают дров. Машина не нужна в связи с тем, что квартира в центре, все рядом, родители через дорогу. Работа другая не нужна, потому что глупо хотеть работу лучше. И в тот момент, когда Ленке казалось, что у нее нет ничего, муж ее жил спокойно, потому что у него все было.
В-третьих, Дима не хотел детей. Он хотел «пожить для себя». Максимум, на что он соглашался, - завести кота. Но Ленка не хотела кота, она хотела дочку. Поэтому в их просторной однокомнатной квартире не было ни кота, ни дочки.
Кризис наступил тогда, когда Ленка поняла, что в ее мечтах муж никак не фигурирует. Однажды ей приснился светлый сон, один из тех снов, которые после себя оставляют острое ощущение блаженства. В большом доме, в котором были открыты двери на веранду и гулял прохладный сквозняк, она стояла в прямоугольнике света, падающего в комнату через эти двери, босиком на теплом деревянном полу. И ждала мужчину, настолько любимого, что замирало все внутри, и диафрагму подтягивало к ребрам, и было трудно дышать. И это огромное чувство обожания к тому, кто вот-вот придет, делало Ленку настолько счастливой, что она любила не только его, она любила весь мир. И сквозь бьющий в глаза солнечный свет она увидела ЕГО, идущего навстречу и протягивающего к ней руки. Она бросилась навстречу, ощутила эти руки на своей талии, громко выдохнула от переполнившей ее радости – и проснулась. Рядом, лицом к ней, лежал Дима и негромко храпел, открыв рот. В предрассветной серости Ленка вглядывалась в его лицо. А еще не ушедшее чувство счастья наполняло ее изнутри, и грело, и пело. И пело оно: «Лена, надо уходииииить!»
После этого пробуждения Ленка два года готовилась. Морально и материально. Втайне от мужа копила деньги на съемную квартиру, брала подработки, вляпывалась в ненужные ей проекты, если обещали платить.
А потом в один момент ушла. Даже неожиданно для себя. Она пришла домой поздно, потому что задержалась на работе. Из прихожей увидела ноги в носках, торчащие из-под клетчатого пледа на диване. Услышала:
– Лена! Какой матч смотрю! Второй тайм, куча острых моментов, ни одного гола!
Прошла к шкафу, достала сумку, кинула в нее джинсы, свитер и пару трусов, прошла в ванную, бросила поверх одежды шампунь и зубную щетку, обулась и вышла из квартиры. И когда вышла из подъезда, поймала себя на мысли, что не ждет, что Дима побежит за ней, потому что вообще не уверена, заметил ли он ее уход. Так закончились почти шесть лет совместной жизни.
Глава 2
Клиент первый. Павлик
1
В кофейне было накурено, пахло кофе и свежей выпечкой. Стояла какая-то гнетущая для утра буднего дня тишина: колоритная блондинка читала деловую прессу, её спутник углубился в свой телефон, два парня, погруженные в смартфоны, между собой не общались. Было слышно, как официантки переговариваются у стойки.
За столиком перед Леной сидел подтянутый, но ссутулившийся брюнет в возрасте «где-то к сорока». Он был хорошо и стильно пострижен, одет в приличный свитер с высоким горлом. Короткие, плотные пальцы: ногти красивой формы, в идеальном состоянии, колец нет. Часы дорогие. Виски уже почти седые, а лицо молодое. Глаза светлые, посажены глубоко и смотрят тревожно. И вообще выражение лица настороженное. Нервничает, теребит в руках салфетку с эмблемой кофейни и постоянно откашливается. Мужчину зовут Павел Иванович, можно просто Павел, можно просто Паша.
Паша, он же Павел, читает меню, теребит салфетку и даже не представляет, как нервничает и изнемогает от собственной глупой самонадеянности сидящая перед ним 32-летняя шатенка. Шатенкой она стала буквально вчера. Идя на первую встречу по объявлению «Изменю вашу жизнь», она постриглась – сделала короткую стильную стрижку, изменила мышиный цвет на «каштан» и купила дорогую черную водолазку. Спину она держала прямо, улыбалась неопределенно, а внутри тряслись и звенели нервные струны. Внешний безупречный образ никак не совпадал с внутренней, растерянной женщиной, повторяющей себе распевно: «Вот дуууура, вот дуууура». Своими собственными руками внутренняя женщина разрушила последние остатки жизненной гармонии, выстроив такой красивый и совершенно лживый фасад. Но – встреча была назначена, кофе заказан, взгляды встретились, и Елена, подавив глубокий вздох, начала:
– Павел, давайте построим нашу встречу так: вы мне рассказываете, что вас в вашей жизни не устраивает, что вы хотите изменить, почему хотите это сделать, а потом я озвучу свои условия и, если они вас устроят, мы вместе выработаем план действий. Согласны?
– Я согласен, – несколько раз кивнул Павел, – тревожит только, что мне будет трудно рассказать вам, незнакомому человеку, все подробности… Это очень личное, понимаете?
– Я понимаю, – кивнула Ленка и улыбнулась. – Но давайте начнем не с подробностей, а с главного.
Он говорил тихо, разглаживая на столике несчастную салфетку. Уже после первых фраз Лена поняла, что эксперимент зашел слишком далеко, вернее, идея была с самого начала плохая. Человеку напротив невозможно сказать, что это розыгрыш для апрельского номера журнала. Этот человек сделал над собой усилие и позвонил ей, Ленке, и готов дать ей карт-бланш по изменению его жизни. Свежепокрашенные каштановые волосы зашевелились в районе затылка, по спине пробежала горячая волна ужаса. Но, словно по щелчку, в ней вдруг включились и психолог, и журналист: разом стало спокойно и любопытно, и первые строчки интервью сами собой сложились в голове.
2
Павлик у мамы был единственным сыном. А у мамы с бабушкой – единственным мужчиной в доме. Вернее, в двух домах: мама с бабушкой жили в разных квартирах на одной лестничной клетке. Папа Павлика, по версии мамы, погиб до его рождения. По версии бабушки, озвученной перед смертью, – жил на соседней улице, но становиться папой маленького мальчика не хотел.
Мама и бабушка, конечно, очень любили Павлика. Конечно, баловали. Конечно, не обошлось без небольшого, но судьбоносного насилия: мальчик закончил музыкальную школу, хотя все детство мечтал заниматься боксом. Или нырять в воду с вышки. Но бокс был опасен. В бассейне было холодно, пахло хлоркой и ангиной. Поэтому Павлик выучился игре на саксофоне. Потом он закончил школу с золотой медалью, потом – юрфак с красным дипломом. То, что Павлик пойдет именно на юридический, ни у кого в доме не вызывало сомнений, ведь мама всю жизнь работала адвокатом, бабушка – судьей, поэтому любовь к профессии должна была передаться наследнику генетически. Начало карьеры Павлика пришлось на 90-е годы, и он быстро стал успешным и обеспеченным юристом.
«Это жизнь до женитьбы, если коротко», – сказал Павлик.
Будучи востребованным адвокатом, Павлик оставался хорошим сыном и продолжал жить с мамой. С девушками стабильных отношений не было, поэтому смысла съезжать из родной квартиры он не видел.
Потом в жизни адвоката появилась девушка Катя. Очень красивая, эффектная и просто… хорошая («Боже, какое знакомое слово!»). Главное достоинство ее состояло в том, что она умела Павлика обожать. Она обожала его глазами, телом, делами. Она могла слушать его бесконечно, кивать, восторгаться. Привыкший взвешивать каждое слово юрист Павел с ней превращался в Павлика и мог болтать без умолку. В постели она была готова на все, с ней он приблизился к пониманию слова «разврат».
Катя не имела высшего образования, она работала администратором в салоне красоты, и с точки зрения мамы молодого человека, это было не очень хорошо. Маме казалось, что Катя не умеет поддержать разговор. И не выглядит умной женщиной. Влюбленный Павлик считал, что ум в женщине не главное. Он в один момент снял квартиру, съехал от мамы, зажил самостоятельной жизнью. А после одного из неприятных разговоров с бабушкой и мамой взял Катю за руку и притащил ее в ЗАГС. Женился юрист Павлик, как он позже понял, просто как пацан – назло маме.
С Катей жилось хорошо. Потом жилось нормально. Потом вдруг осточертело ее обожание. Ее безмолвие и вечное согласие со всем, с любой мелочью. И хорошесть ее тоже осточертела. И эффектная красота поблекла и перестала быть важной. И вдруг захотелось с ней обсудить то да се, но оказалось, что неинтересно и глупо это – обсуждать что-то с ней, женщиной, созданной обожать и не перечить. И когда она выучилась и получила-таки высшее юридическое образование, бесило все: и то, что зачем-то и получила его, хотя работать по специальности не собиралась, и то, что образование именно юридическое, хотя юридической жилки в ней нет.
Детей у Павлика с Катей не было, развелись они тихо и быстро. Состоявшийся и состоятельный юрист Павел не вернулся жить к маме, но ужинал у нее каждый день. Только в ее доме ему было уютно.
Потом повстречалась Ира. Ее Павлик полюбил не так пылко, как Катю, а разлюбил еще быстрее, но в этот промежуток Ира успела родить ему двойню. Поэтому он прожил с ней десять лет, время от времени страшно скандаля и уходя жить к маме. Иногда наступало какое-то просветление, хотелось начать жизнь заново, дети – две девочки – росли чудесные, и Павлик возвращался в лоно семьи и честно пытался как-то наладить отношения с женой. Они ходили с Ирой к психологу, но всегда неизбежно наступал разлад, потому что Ира считала, что во всем виновата свекровь. Психологи были разные, но говорили одно: надо разрывать связь с матерью, надо взрослеть, надо учиться принимать решения… Павлик один раз даже пошел на эксперимент и полгода не общался с мамой. Но семье это не помогло.
– А Ирина была красивая? – спросила Лена.
– Почему была? Она и есть красивая, – ответил собеседник без тени ностальгии или тепла в голосе.
Уже пару лет Павел жил один, виделся с детьми по выходным и изводил себя мыслью, что живет неправильно. Ему хотелось семейного тепла, чтобы дома ждали и любили. Но такой семьи не было. Павлик начинал постепенно проваливаться в депрессию. И тут – объявление в газете. Серьезный человек, юрист, а позвонил – была не была.
Лена слушала с интересом, и очень живо представляла себе маму Павлика – полноватую, почему-то еврейскую, женщину с аккуратной, гладкой прической, поджатыми тонкими губами и пристальным взглядом. Представляла волоокую, как сказала бы Милана, брюнетку Катю, живущую инстинктами и страстями и с мучениями сдающую сессии в университете. Иру представляла почему-то строгой, красивой женщиной «за 30», причем красота ее была холодная и не грела. Рядом с этой снежной королевой представлялись девочки, похожие на Павлика и одетые в розовое, как куклы.
Картина была предельно ясна. Мама и сын. Мама не отпускает, сын не сопротивляется.
Сейчас журналист в Елене взял верх над психологом, и, забыв о том, как проклинала себя за самонадеянный эксперимент полтора часа назад, она уже была готова к новому.
– Мне сложно сделать какие-то выводы, опираясь только на ваши слова, Паша, – сказала она ему тихо, почти интимно наклонившись над столиком, и заметила, что мужчина посмотрел на ее грудь, обтянутую водолазкой.
Лена обещала подумать.
Глава 3
Клиент второй. Мария.
1
Мария несчастна. Это видно с первого взгляда. Серая вязаная шапка налезла на брови, хотя на улице тепло. Из-под шапки торчат нестройные кончики волос. Тонковатые губы не накрашены, маникюра на руке, нервно теребившей пуговицу на куртке, нет.
Мария казалась женщиной молодой, но потухшей внутри. Она очень сутулилась, этакая молодая старушка.
– Что, прям сразу начинать рассказывать? – спросила она, не глядя на Лену.
– Как вам удобнее, - как можно дружелюбнее отозвалась та.
– Сначала я хочу узнать, сколько будут стоить ваши услуги.
– Я же сказала по телефону, что оплата по факту… выполнения работ, – Лена чуть замешкалась.
– И все-таки. Примерно. У вас же есть опыт. Сколько стоит вернуть мужа?
Мария произносила слова по одному на каждом выдохе. Веско и четко.
– Недорого.
– Почему? – она впервые подняла на собеседницу светлые, почти бесцветные глаза.
– Ну, потому что не я же буду вам мужа возвращать, а вы сами.
– Как это не вы?!
Они встретились за столиком кафе большого торгового центра. Мария то и дело смотрела в сторону шумной детской комнаты с лабиринтом. Где-то в гуще орущих детей в колготках бегал и ребенок этой женщины. И до момента, пока Кузнецова не сказала, что она сама будет возвращать своего мужа, Мария была даже как-то слегка безучастна к своей «спасительнице», хотя теребящая пуговицы рука ее выдавала. А тут она внезапно оживилась, подалась вперед, но оживление это было слегка агрессивным.
– Конечно, не я, – Лена тоже подалась вперед, но понизила голос и прищурилась для убедительности. – Муж ваш, и вернуть его сможете только вы. Я ему никто, как же я могу на него повлиять?
– Я вам расскажу, что ему сказать, вы ему скажете – и он все поймет. И вернется.
– А вы сами?
– Он меня давно не слушает, - плечи женщины еще сильнее опустились.
– Маша, давайте по порядку, - предложила Ленка. – И не выпить ли нам по кофе?
– Я не пью кофе, мне нельзя, я кормлю грудью, - ответила Маша.
– У вас маленький ребенок! – Лена обрадовалась поводу начать разговор с другой точки и, возможно, вывести его в нужное русло. – Мальчик или девочка?
– Мальчик. Почти два года.
Лена не могла скрыть недоумения. Детей у нее не было, но о их кормлении она знала по многочисленным приятельницам.
– У сына аллергия на кофеин? – участливо спросила она.
– Нет. Не думаю. Я не проверяла. С тех пор, как он родился, я ни разу не пила кофе. Ни к чему это.
– Ладно, я поняла, а чай вы пьете?
– Пью зеленый без добавок, - автоматически ответила Мария.
– Отлично. Я пойду закажу.
Пока Лена стояла в очереди у бара, она внимательно рассматривала клиентку со стороны. И уже понимала сбежавшего мужа. Лет Маше около 30. Черная куртка вроде бы современного фасона, но, вися на сутулых плечах, наводила тоску и прибавляла не меньше десятка лет своей хозяйке. Вязаная шапка, не снимаемая даже в кафе, явно скрывала отсутствие какой бы то ни было укладки, а то и вовсе волосы, которые не удалось вовремя помыть. Лена со стыдом поняла, что, когда она пользуется этим приемом, примитивная маскировка наверняка так же видна невооруженным взглядом.
«Клянусь, никогда больше!» – пообещала она себе.
Маша то и дело присматривалась к происходящему в детском лабиринте хаосу и несколько раз порывалась метнуться к нему, и это говорило Ленке о том, что ребенок, находящийся в эпицентре событий, явно нечасто в него попадает, и мать боится: ее чадо кто-то уронит, поколотит, обидит грубым словом. Получив чай, наблюдатель вернулся на исходную позицию – Лена снова уперлась взглядом в колючие и неприветливые светлые глаза.
– Маша, у вас в детской комнате еще один ребенок?
– Да. Дочь. Ей 8 лет.
– И давно ушел муж?
– Три недели назад.
– И почему он ушел? У него есть другая женщина?
От этих вопросов и без того поникшая Маша сжалась и еще ниже опустилась над столиком.
– Я не знаю. Думаю, что нет. Я бы заметила. Он живет у своей мамы.
– Так почему он ушел?
– Мы поссорились. Он сказал, что я его достала, что у него больше нет сил. Взял зубную щетку и ушел.
– А почему у него нет сил? Он много работает?
– Обычно. Как все. Домой приходит… приходил в начале восьмого. Я не знаю, почему у него нет сил. Я думаю об этом три недели и не могу понять. Ведь на самом деле это у меня нет сил. Я круглые сутки с детьми. Все на мне – хозяйство, уборка, готовка, дети. Я три раза в день готовлю еду. Встаю в пять утра, готовлю завтрак, отвожу дочь в школу, потом забираю ее, три раза в неделю вожу ее в музыкальную школу, вечером делаю с ней уроки. Я мою полы каждый день! И это у него нет сил, вы представляете?!
Маша оживилась, на глазах превращаясь в женщину, которая во всем права. Она говорила и смотрела в упор на Лену, и та понимала, что сейчас должна восхищенно ахнуть, но не ахалось.
– Маша, простите, а зачем вы моете полы каждый день?
– Как зачем? – сейчас недоумение проявилось на лице собеседницы. – Ведь в доме маленький ребенок. В доме должна быть идеальная чистота.
– Хорошо, понятно. Вы, я вижу, идеальная хозяйка. Но из-за чего тогда вы поссорились с мужем?
– Он предложил поехать в санаторий на выходные. Вдвоем. Я отказалась – и он разозлился.
– А почему вы отказались?
– Я не могу бросить детей на выходные. Я ведь прежде всего мать.
Елена пристально посмотрела на эту «прежде всего мать». Да, немного не так она представляла себе тех женщин, из-за которых ей всегда невыносимо было читать интернетовские форумы о материнстве.
– Но муж, наверное, тоже подумал о детях, прежде чем предложить поехать в санаторий? Куда он предлагал их деть?
– Он предложил оставить их у своей мамы, – в голосе Маши зазвенело возмущение. – Но я не могу доверить детей, особенно младшего, свекрови. Я ни разу не оставляла его ни с кем с самого рождения!
– Почему?!
– У вас есть дети? – прищурилась собеседница.
– Нет. У меня нет детей, – Лена постаралась ответить невозмутимо, но ощутила, что шея и щеки начинают предательски покрываться красными горячими пятнами.
– Тогда вы вряд ли сможете меня понять, – и хотя улыбка прежде всего матери была снисходительно-ироничной, Лена отметила, что она все-таки может улыбаться.
– А вы постарайтесь мне объяснить, – в тон ответила Ленка.
– Просто я никому не доверяю. Мои дети привыкли есть свежее. Одеваться только в чистое. Они часто болеют, поэтому в доме не должно быть лишних микробов. Только я сама могу обеспечить для них нужный порядок. Больше никто. По этой же причине мы редко ходим по гостям, редко бываем у наших бабушек. И оставить детей с бабушкой на выходные я не могу. Я себе просто не могу этого представить!
– Ну, а мужу вы доверяете?
– В каком смысле?
– С ним вы можете оставить детей, чтобы пойти прогуляться или сходить к косметологу, например?
– Вы что, издеваетесь?
– Нет. Я спрашиваю.
– С мужем я не оставлю детей ни при каких обстоятельствах. Он их будет кормить пельменями и бутербродами. Он ничего не умеет по дому. Я даже не уверена, что он знает, где лежат тряпки для пыли.
– Чтобы выйти прогуляться, необязательно учить мужа готовить. Это же всего пара часов.
– Прогуляться я могу и с детьми, - отрезала Мария и обеспокоенно посмотрела в сторону детской комнаты.
– Но неужели вам никогда не хотелось отдохнуть от детей, Маша? – Лене стало по-настоящему интересно.
– Что значит – отдохнуть от детей?
Вопрос прозвучал как-то даже с угрозой.
– Ну, вы же живой человек, Маша, вы же можете уставать. Маленькие дети – это тяжело.
– Я не имею права уставать, Елена. Я мать.
– Хорошо, – Лена вздохнула. – Давайте вернемся к мужу. Как у вас было с интимной жизнью с ним?
– Разве обязательно об этом говорить? Причем тут интимная жизнь? – спросила Маша быстро и нервно, и легкая агрессия снова выдала ее. Она точно понимала, что это здесь «причем».
– Обязательно, если мы хотим вернуть мужа. Мы хотим?
– Да, хотим. Но вы поймите, мне не очень удобно разговаривать об этом с малознакомым человеком.
– Я понимаю, но мы же как раз знакомимся. Итак, что там с интимной жизнью? Когда в последний раз?
Маша уставилась в пустую чашку из-под чая.
– Еще до рождения сына. Вернее, до беременности.
Лена ожидала услышать что-то подобное, но все равно не смогла скрыть своего обалдения.
– То есть два с лишним года кто-то один из вас уклоняется от выполнения супружеского долга? Кто?
– Ну, почему уклоняюсь?! – вспыхнула молодая мать. – Беременность была проблемная, потом ребенок маленький, ночами не спал, ну какой уж тут супружеский долг! О чем вы вообще говорите?! Сын до сих пор спит с нами. Вернее, между нами. Я же не могу выгнать ребенка из кровати ради секса с мужем!
– Но это же ваша супружеская кровать! – воскликнула Ленка. Парочка за соседним столом – совсем молоденькие парень и девушка – нехорошо посмотрела в сторону подпрыгивающих на своих стульях женщин.
– Вы говорите, как мой муж! Но я же мать прежде всего! – еще громче воскликнула Мария.
Они помолчали. Лена подбирала слова. Потом спросила:
– Маша, ну, а зачем вам муж? Зачем вам его возвращать?
Маша молча смотрела на нее, и Лена поняла, что впервые у ее собеседницы нет заготовленного ответа.
– Вы с мужем не спите. Вы ему не доверяете. В хозяйстве он вам не помощник. Зачем? Он перестал вас содержать?
– Причем тут деньги?! – Маша слегка подскочила на стуле, и этот порыв наглядно показал, что деньги действительно не причем. – В нормальной семье должен быть муж! У детей должен быть отец!
– Он не общается с детьми?
– Общается, приходит почти каждый день.
– Значит, у них есть отец.
– Но это не то!!!
Они снова помолчали. Затем Маша, выдавливая из себя по слову, сказала:
– Вы меня совсем не понимаете. Я обрадовалась, когда позвонила и узнала, что вы – женщина. Я думала, вы меня как женщину поймете. Думала, что поможете. А вы совсем, совсем меня не понимаете. Это же так просто. У детей должен быть дом, семья, мама и папа. Все остальные варианты – это не то, это не по-настоящему.
– Маша, ну, положа руку на сердце, вы же понимаете, почему он ушел?
– Нет. Я не понимаю. У нас все было хорошо. Дома всегда чисто, наготовлено, рубашки все поглажены, полы помыты. Детьми я сама занималась, его не трогала. Мы почти не ругались. Все было хорошо.
– Видимо, это не главное?
– А что главное? Думаете, он из-за секса ушел?! – Лену накрыло волной чужой ненависти. И еще она видела, что эта мысль все-таки уже приходила в голову Марии, но, видимо, изгонялась.
– Если честно, я не знаю, из-за чего он ушел, – вздохнув, ответила Лена и выпрямилась. – Но я возьмусь вам помогать только при одном условии.
– При каком?
– Только при условии, что вы любите мужа, Маша.
Маша замолчала. Она глядела в сторону детской комнаты и, нахмурившись, думала. Лена смотрела на нее со стороны, снова и снова пыталась представить, какая Маша, когда она без шапки, дома, в халате или спортивном костюме. Какая она, когда смеется.
– Елена, – Маша смотрела напряженно. – Я люблю своего мужа. Честно. Просто я так давно не думала об этом… Но я не уверена, что это главное.
– А я уверена! – Лена рассмеялась с облегчением.
– Значит, вы мне поможете?
– Я постараюсь. Но мне надо кое-что сначала обдумать.
И пока они договаривались, когда и как созвонятся, от лабиринта в детской комнате отделилась худенькая, какая-то полупрозрачная девочка, с огромными серыми глазами, двумя жиденькими косичками, растрепанная, но очень радостная. Она подбежала к столу и начала что-то восторженно шептать матери на ухо, обнимая ее за шею и стесняясь незнакомки. Вглядываясь в черты лица девочки, Лена вдруг увидела перед собой маленькую Машу и то, как она, Маша взрослая, может смеяться. На душе потеплело.
| Далее