ПРИЕЗД НЕЗНАКОМКИ
Вечером, после ужина, жена неожиданно вспомнила:
— Тебе звонила какая-то женщина из Тирасполя. Сказала, что ее зовут Маша, и что вы были раньше знакомы: когда ты в армии служил, как я поняла.
— В армии? — Донов нахмурился. — Да, что-то припоминаю... Она еще что-нибудь говорила?
— Она будет тебе звонить часов в десять в воскресенье, — жена с любопытством посмотрела на Донова: — Какое-то юношеское увлечение, да?
— Просто знакомство — Донов отвернулся, не желая продолжать разговор, и жена, поняв это, безразлично пожала плечами и занялась мытьем посуды. Они давно не интересовались делами и переживаниями друг друга: два корабля, вынужденные стоять на приколе в одной семейной гавани.
Маша... Память Донова, всколыхнувшись, перенесла его через множество лет в Тирасполь, где он, двадцатипятилетний лейтенант, призванный после окончания вуза на два года в армию, приглашает в театр официантку генеральской столовой Машу, самую красивую и недоступную девушку в дивизии, — и с удивлением обнаруживает, что она соглашается. И этот вечер в театре — ставили очень смешную и увлекательную комедию, — когда общий смех настолько их сблизил, что Донов решился взять Машу за руку, и она не сразу ее отняла. А потом он провожал ее домой и на перекрестке она попрощалась с ним, пояснив, что возле подъезда на лавочке постоянно сидят соседи и она не хочет, чтобы их видели вместе, — а он еще долго стоял, слушая, как удаляются в темноте ее торопливые шаги, потом нашел троллейбусную остановку и отправился на квартиру, снимаемую у одинокой старушки, и был безумно счастлив...
Время до воскресенья тянулось долго, мучительно, но вот оно пришло, и вместе с ним телефонный звонок. Дети отдыхали в оздоровительном лагере в Евпатории, жена со своим другом Володей ушла купаться на озеро, — и Донов радовался одиночеству, позволявшему разговаривать с Машей без возможных насмешек присутствующих. Да, это была она, Маша, и он с удивлением слушал ее не изменившийся голос, называвший его «Санечкой» и рассказывавший, как долго вела она переписку с различными адресными бюро, пока не установила его адрес и телефон.
— У тебя жена и двое детей: мальчик и девочка? — полувопросительно, полуутвердительно спросила Маша.
— Да. А у тебя?
— Сейчас никого. Дочь выросла, живет с мужем в Петербурге, я — одна, в той самой Тираспольской двухкомнатной квартире, ты должен помнить.
— Маша, — волнуясь, прервал ее Донов. — Ты не хотела бы встретиться?
— Да, — Маша ответила сразу, словно ждала этого вопроса.
— Я работаю сейчас в Симферополе и сниму для тебя квартиру. Ты была когда-нибудь в Крыму?
— Нет. Я почти все время проработала в Германии, в Тирасполь вернулась четыре года назад.
— Прекрасно. Посмотришь Крым, на море искупаешься. Согласна?
— Конечно. Я как раз ухожу в отпуск.
Договорились, что через неделю Донов позвонит Маше по телефонному номеру ее подруги и узнает, когда ее встречать.
Положив телефонную трубку, Донов замер, переживая и осмысливая состоявшийся разговор, потом сел за пианино и долго играл сонаты Бетховена, успокаивая фантазиями глухого старика разыгравшееся воображение: приезжает Маша, забирает его в Тирасполь и начинается жизнь, посвященная любви и музыке.
Донов представил шумящие аплодисментами концертные залы, расклеенные афиши с его именем – и горько усмехнулся.... После окончания музыкального училища Донову предсказывали звездное будущее – он прекрасно играл на фортепиано и великолепно пел, - но родители уговорили поступить по знакомству в юридический институт, соблазняя высокими заработками и престижностью профессии, и Донов поддался на уговоры и не жалел, и только в последние, рыночные годы начал уставать от мелочности адвокатского существования, занятого выдаиванием денег у клиентов и ублажением взятками судей.
Квартиру – точнее, комнату - Донов снял по объявлению: он не хотел вовлекать в личные дела симферопольских знакомых, у которых ночевал: что-то объяснять, потом опасаться длинного языка. Объявление дала худенькая, замотанная жизнью женщина, вынужденная для удовлетворения потребностей сына-старшеклассника периодически сдавать в наем небольшую, но уютную комнатку: в двух других располагалась хозяйка, отрекомендовавшаяся Донову как «Екатерина Васильевна, можно Катя» и ее сын Олег.
Хранившихся «про запас» денег не хватило, пришлось брать в производство неприятное, но прибыльное дело с полной предоплатой, договариваться на работе об отгулах, что-то врать жене, решать другие пустяковые проблемы. Но все заканчивается, – и в среду утром Донов стоял на перроне, встречая одесский поезд, волновался, сможет ли узнать Машу, пытался представить, какая она будет. Последний раз они виделись на днестровском мосту, их излюбленном месте свиданий. Цвел июнь; Донов ждал приказ о демобилизации и готовился к гражданской жизни, думая о том, как совместить свои планы с появлением в его жизни Маши, уже получившей от него предложение выйти замуж и обещавшей сегодня дать ответ, который, конечно, будет положительный, и Донов стоял на мосту, не зная, радоваться ли новому дню, который придется делить на троих, учитывая Машину трехлетнюю дочку.
Маша пришла с опозданием, чего обычно, ценя свое и чужое время, не позволяла; в выражении ее лица Донов уловил напряженность, как у человека, не уверенного в правильности принятого решения и все-таки собирающегося ему следовать.
Ты окончательно отказался от роты? – спросила, поздоровавшись, Маша.
Конечно! – удивленно посмотрел на нее Донов. – Армия – та же тюрьма
и я не собираюсь в ней сидеть.
- Но многие остаются в армии – и не жалеют. Твоя нынешняя зарплата лейтенанта выше зарплаты инженера; у тебя есть талант руководителя, тебя ценит командование. Здесь у тебя есть будущее: ты уверен, что оно будет на гражданке?
- Я уверен в себе, – хмуро ответил Донов. – И потом: музыка. Я должен к ней вернуться - и вернусь. Я тебе рассказывал.
- Да, помню – вздохнула Маша. – Ты – человек мечты. А я...
Маша запнулась и с неохотой продолжила:
- Я – человек быта. Я эти дни места себе не нахожу, все думаю, думаю. После техникума, выйдя замуж за офицера, я связала свою жизнь с армией: работала поваром, потом официантом. Когда ушла от пьяницы-мужа, командир дивизии выделил мне двухкомнатную квартиру, пробил место в садике для дочки. Я знаю, что в трудную минуту мне здесь помогут.
Маша умоляюще посмотрела на Донова:
- Санечка, останься в армии. Я слышала, как заместитель командира дивизии за обедом огорчался, что не уговорил тебя стать кадровым офицером. Армия нуждается в умных командирах: а ты умница, так все говорят.
Маша взяла Донова за руку.
- Санечка, если я попрошу командира дивизии, он поможет с военной академией и ты быстро получишь полк. А музыка... Я рожу еще одного ребенка и ты будешь играть нам по вечерам. Санечка, я боюсь тот мир, куда ты меня зовешь, я его не знаю. Если бы одна, а так, с ребенком...
Маша ожидающе посмотрела на Донова. Он молчал. В августе его ждали в московской филармонии, и если прослушивание пройдет удачно, он будет зачислен в штат. А Маша... Она не знает, как тяжелы будни строевого командира, как нелегко быть думающим в мире посредственности и как противно растить из вчерашних школьников пушечное мясо.
- Понимаешь – Донов осторожно сжал Машины руки, – для меня офицерский мундир – как чужая судьба. Меня корежит от армии, я не дождусь, когда от нее избавлюсь.
- Да, конечно.
Машино лицо стало холодным, отстраненным. Осторожно выдернув руки, она внимательно посмотрела на Донова и тихо сказала:
- Речка – и два берега. Желаю счастья, Санечка!
Повернулась и пошла прочь. Донов видел, как она вышла на набережную, потом на площадь и скрылась за углом трехэтажного магазина. А Донов еще долго стоял на мосту, вглядывался в текущие воды Днестра и уверял себя, что поступил правильно.
... Одесский поезд опоздал на десять минут. Маша вышла из вагона в числе последних пассажиров; Донов помог ей сойти на перрон, перехватил огромную сумку и, неловко улыбаясь, произнес:
- С приездом!
- Доброе утро, Санечка! – откликнулась Маша и, окинув Донова быстрым взглядом, отметила:
- Такой же, только потолстел.
- И поглупел, – засмеялся Донов. Неловкость первых минут не проходила. Одетая в желтое платье странного фасона, эта идущая рядом с ним женщина с усталым лицом совсем не походила на ту, с сияющими глазами и лукавой улыбкой Машеньку из далекого прошлого, и Донов поскучнел.
Что-то почувствовав, Маша остановилась.
- Санечка, ты такой кислый, словно лимон проглотил. – Маша внимательно смотрела на Донова. – Я сильно изменилась, да? Хочешь, я сегодня уеду обратно?! Только город посмотрю, - но это могу и одна сделать.
- Что ты! – всполошился Донов. – Не обращай внимания, на работе были неприятности, я еще не отошел, к тому же так долго не виделись!
- Двадцать один год – я посчитала.
- Больше, чем у трех мушкетеров! – пошутил Донов.
- Каких мушкетеров? – изумилась Маша.
- Ну, этих: Атоса, Портоса, Арамиса и Д’Артаньяна.
- А, из фильма... - протянула Маша и, перейдя на деловой тон, спросила:
- Что запланировано?
- Сейчас едем на квартиру - вот, кстати, твой ключ от дверного замка – потом прогулка по городу.
Комнатка Маше понравилась; распаковав вещи, она из привезенных с собой продуктов приготовила на кухне обед – очень вкусный, Донов давно такой не ел: жена готовила на скорую руку, лишь бы заполнить желудок. Маша радовалась, слушая похвалу в свой адрес, подкладывала Донову лакомые кусочки, рассказывала, что правильно сваренная и пожаренная еда делает человека здоровым, поэтому, работая долгие годы заведующей столовой, она все сложные блюда готовила сама, особенно когда командующий войсками в Германии принимал иностранные делегации. Пришел из школы хозяйский сын Олег и Донов с удовольствием отметил, что Маша, не жадничая, покормила мальчика.
В «их» комнате стояли две односпальные кровати; осмотревшись, Маша сказала:
- Я себе возьму ту, возле окна, а тебе постелю другую. Не возражаешь?
- Нет – ответил Донов.
До этого момента он не мог решить, удобным ли будет остаться на ночь, и готов был поближе к вечеру, пожелав Маше спокойной ночи, отправиться на свою квартиру. В том далеком прошлом они, всласть целовавшиеся, так и не стали близки.
- Ты помнишь, Санечка, тот концерт в Доме Культуры, где ты так красиво играл? У меня с тех пор полонез Огинского «Прощание с родиной» - любимая мелодия. А когда удалось попасть в Лейпциг, отнесла цветы на могилу Мендельсона и вспоминала твой рассказ о свадебном марше, подаренном этим нищим композитором любимой девушке, выходившей замуж за богача, и о том, что это оказался подарок для девушек всего мира.
Да, тот концерт, посвященный Дню Победы... Донов вспомнил его так отчетливо, словно он состоялся вчера. Зал Дома культуры был набит; музыкальные вариации Донова оказались апофеозом концертной программы. Вдохновленный любовью к Маше, сидевшей в первом ряду, Донов играл на вершине своих возможностей – и был награжден шквалом аплодисментов. А потом Маша предложила отметить успех у нее дома, и Донов впервые переступил порог Машиной квартиры. Был поздний вечер; в одной из комнат спала уложенная приходящей няней Машина дочка. Донов сидел на кухне, пил шампанское, надеялся, что останется до утра и, будучи девственником, страшился и ждал этого момента. Маша была оживленно-испуганной; Донов ловил ее убегающий взгляд, что-то говорил, потом встал и прижал Машу к себе, чувствуя, как трепещет под ласками ее тело. И вдруг, как гром с неба, – протяжный звонок в дверь.
- Господи, кто может быть?! – оттолкнув Донова, Маша поспешно приводила в порядок одежду. – Полночь скоро, кому не спится? Нужно открыть, а то дочку разбудит.
Выбежав в прихожую, Маша повернула в замке ключ и распахнула дверь.
- Здравствуй, Мария! Извини, что поздно: свет на кухне горит, решил навестить.
Маша зажгла в прихожей электросвет и остановившийся в проеме кухонных дверей Донов увидел высокого, лет сорока – сорока пяти мужчину, рассматривавшего Машу со счастливой улыбкой.
- Вот, зайду, думаю, чайком угостишь, – повторил мужчина растерянно молчавшей Маше.
- Добрый вечер! – решил заявить о себе Донов.
Мужчина вздрогнул, повернул голову и ошеломленно замер, разглядывая Донова.
- Кто это? – удивленно-требовательным голосом спросил он у Маши.
- Это мой знакомый, Александр Николаевич – объяснила Маша. – Пришел, как и вы, в гости. Идите на кухню, сейчас сделаю чай.
Донов повернулся и уселся на табурет; мужчина разместился напротив. Донов смотрел на Машу, хлопочущую возле газовой плиты, чувствовал, что она перепугана, - и понимал, почему. «Я работаю среди сотен мужчин, оторванных от женщин, – объясняла Маша Донову в начале их знакомства. – Меня называют Ледяной принцессой не потому, что не умею улыбаться, - я не позволяю себе этого. Репутация – главная моя ценность: появятся грязные слухи - я потеряю уважение командования и работу. Не обижайся: расставаться будем за квартал от дома, я так всем говорю, кто бы ни провожал». Сегодня Маша впервые нарушила свое правило – и попалась.
Мужчина, сидевший со смятенным лицом, вдруг привстал:
- Алексей Петрович, подполковник, замкомандира летного полка. А вы кем будете, молодой человек?
- Гвардии лейтенант Донов, командир мотострелкового взвода – нехотя отрекомендовался Донов. Ситуация складывалась нелепая и он не знал, как себя вести.
Маша налила гостям чай, открыла банку с вареньем и, сказав, что пойдет заниматься дочкой, ушла в комнату.
- Для меня Мария – как родная – вдруг начал объяснять подполковник. – Конечно, я понимаю..
Подполковник встал: злой, разочарованный, с горькой улыбкой.
- Вас и Марию объединяет молодость. А я...
Махнув рукой, подполковник прошел в прихожую и вышел, осторожно закрыв дверь.
- Ушел? – зайдя в кухню, Маша быстро подошла к окну. – Нет, стоит у беседки, смотрит. До утра теперь не уйдет.
- Кто это? – спросил Донов.
- Давний знакомый, со времен замужества. Интеллигентная жена, взрослые дети, – а туда же: «Не могу без тебя, все брошу»... Трудно быть одной!
Маша на секунду задумалась, решительно сказала:
- Позвоню знакомой, попрошусь переночевать. Ты сможешь проводить, дочкину одежду понести?
- А зачем уходить? – удивился Донов.
- Он после твоего ухода начнет опять ломиться, отношения выяснять. А если ты не уйдешь: такое устроит, всех соседей разбудит!
Через десять минут Маша со спящей дочкой на руках и Донов с сумкой вышли из подъезда. Вокруг никого не было: подполковник то ли затаился, то ли ушел. Пахло сиренью; вышитое звездами небо казалось нарисованным. Маша и Донов молча шли между домами. Происходящее казалась настолько нереальным, что Донов засмеялся.
- И часто так бегаешь? – спросил он.
- К счастью, нет. Привяжется какой-нибудь: скандалить нельзя, приходится прятаться. Все, пришли.
Сидевшая на лавочке женщина поднялась им навстречу, забрала у Донова сумку и вместе с Машей вошла в подъезд.
- Спокойной ночи, Санечка! – услышал он Машин голос и, повернувшись, отправился ловить такси.
После этой ночи Донов виделся с Машей не раз, но на квартире у нее так и не побывал. Отложенное на потом – отложенное навсегда.
Вечером, после ужина, жена неожиданно вспомнила:
— Тебе звонила какая-то женщина из Тирасполя. Сказала, что ее зовут Маша, и что вы были раньше знакомы: когда ты в армии служил, как я поняла.
— В армии? — Донов нахмурился. — Да, что-то припоминаю... Она еще что-нибудь говорила?
— Она будет тебе звонить часов в десять в воскресенье, — жена с любопытством посмотрела на Донова: — Какое-то юношеское увлечение, да?
— Просто знакомство — Донов отвернулся, не желая продолжать разговор, и жена, поняв это, безразлично пожала плечами и занялась мытьем посуды. Они давно не интересовались делами и переживаниями друг друга: два корабля, вынужденные стоять на приколе в одной семейной гавани.
Маша... Память Донова, всколыхнувшись, перенесла его через множество лет в Тирасполь, где он, двадцатипятилетний лейтенант, призванный после окончания вуза на два года в армию, приглашает в театр официантку генеральской столовой Машу, самую красивую и недоступную девушку в дивизии, — и с удивлением обнаруживает, что она соглашается. И этот вечер в театре — ставили очень смешную и увлекательную комедию, — когда общий смех настолько их сблизил, что Донов решился взять Машу за руку, и она не сразу ее отняла. А потом он провожал ее домой и на перекрестке она попрощалась с ним, пояснив, что возле подъезда на лавочке постоянно сидят соседи и она не хочет, чтобы их видели вместе, — а он еще долго стоял, слушая, как удаляются в темноте ее торопливые шаги, потом нашел троллейбусную остановку и отправился на квартиру, снимаемую у одинокой старушки, и был безумно счастлив...
Время до воскресенья тянулось долго, мучительно, но вот оно пришло, и вместе с ним телефонный звонок. Дети отдыхали в оздоровительном лагере в Евпатории, жена со своим другом Володей ушла купаться на озеро, — и Донов радовался одиночеству, позволявшему разговаривать с Машей без возможных насмешек присутствующих. Да, это была она, Маша, и он с удивлением слушал ее не изменившийся голос, называвший его «Санечкой» и рассказывавший, как долго вела она переписку с различными адресными бюро, пока не установила его адрес и телефон.
— У тебя жена и двое детей: мальчик и девочка? — полувопросительно, полуутвердительно спросила Маша.
— Да. А у тебя?
— Сейчас никого. Дочь выросла, живет с мужем в Петербурге, я — одна, в той самой Тираспольской двухкомнатной квартире, ты должен помнить.
— Маша, — волнуясь, прервал ее Донов. — Ты не хотела бы встретиться?
— Да, — Маша ответила сразу, словно ждала этого вопроса.
— Я работаю сейчас в Симферополе и сниму для тебя квартиру. Ты была когда-нибудь в Крыму?
— Нет. Я почти все время проработала в Германии, в Тирасполь вернулась четыре года назад.
— Прекрасно. Посмотришь Крым, на море искупаешься. Согласна?
— Конечно. Я как раз ухожу в отпуск.
Договорились, что через неделю Донов позвонит Маше по телефонному номеру ее подруги и узнает, когда ее встречать.
Положив телефонную трубку, Донов замер, переживая и осмысливая состоявшийся разговор, потом сел за пианино и долго играл сонаты Бетховена, успокаивая фантазиями глухого старика разыгравшееся воображение: приезжает Маша, забирает его в Тирасполь и начинается жизнь, посвященная любви и музыке.
Донов представил шумящие аплодисментами концертные залы, расклеенные афиши с его именем – и горько усмехнулся.... После окончания музыкального училища Донову предсказывали звездное будущее – он прекрасно играл на фортепиано и великолепно пел, - но родители уговорили поступить по знакомству в юридический институт, соблазняя высокими заработками и престижностью профессии, и Донов поддался на уговоры и не жалел, и только в последние, рыночные годы начал уставать от мелочности адвокатского существования, занятого выдаиванием денег у клиентов и ублажением взятками судей.
Квартиру – точнее, комнату - Донов снял по объявлению: он не хотел вовлекать в личные дела симферопольских знакомых, у которых ночевал: что-то объяснять, потом опасаться длинного языка. Объявление дала худенькая, замотанная жизнью женщина, вынужденная для удовлетворения потребностей сына-старшеклассника периодически сдавать в наем небольшую, но уютную комнатку: в двух других располагалась хозяйка, отрекомендовавшаяся Донову как «Екатерина Васильевна, можно Катя» и ее сын Олег.
Хранившихся «про запас» денег не хватило, пришлось брать в производство неприятное, но прибыльное дело с полной предоплатой, договариваться на работе об отгулах, что-то врать жене, решать другие пустяковые проблемы. Но все заканчивается, – и в среду утром Донов стоял на перроне, встречая одесский поезд, волновался, сможет ли узнать Машу, пытался представить, какая она будет. Последний раз они виделись на днестровском мосту, их излюбленном месте свиданий. Цвел июнь; Донов ждал приказ о демобилизации и готовился к гражданской жизни, думая о том, как совместить свои планы с появлением в его жизни Маши, уже получившей от него предложение выйти замуж и обещавшей сегодня дать ответ, который, конечно, будет положительный, и Донов стоял на мосту, не зная, радоваться ли новому дню, который придется делить на троих, учитывая Машину трехлетнюю дочку.
Маша пришла с опозданием, чего обычно, ценя свое и чужое время, не позволяла; в выражении ее лица Донов уловил напряженность, как у человека, не уверенного в правильности принятого решения и все-таки собирающегося ему следовать.
Ты окончательно отказался от роты? – спросила, поздоровавшись, Маша.
Конечно! – удивленно посмотрел на нее Донов. – Армия – та же тюрьма
и я не собираюсь в ней сидеть.
- Но многие остаются в армии – и не жалеют. Твоя нынешняя зарплата лейтенанта выше зарплаты инженера; у тебя есть талант руководителя, тебя ценит командование. Здесь у тебя есть будущее: ты уверен, что оно будет на гражданке?
- Я уверен в себе, – хмуро ответил Донов. – И потом: музыка. Я должен к ней вернуться - и вернусь. Я тебе рассказывал.
- Да, помню – вздохнула Маша. – Ты – человек мечты. А я...
Маша запнулась и с неохотой продолжила:
- Я – человек быта. Я эти дни места себе не нахожу, все думаю, думаю. После техникума, выйдя замуж за офицера, я связала свою жизнь с армией: работала поваром, потом официантом. Когда ушла от пьяницы-мужа, командир дивизии выделил мне двухкомнатную квартиру, пробил место в садике для дочки. Я знаю, что в трудную минуту мне здесь помогут.
Маша умоляюще посмотрела на Донова:
- Санечка, останься в армии. Я слышала, как заместитель командира дивизии за обедом огорчался, что не уговорил тебя стать кадровым офицером. Армия нуждается в умных командирах: а ты умница, так все говорят.
Маша взяла Донова за руку.
- Санечка, если я попрошу командира дивизии, он поможет с военной академией и ты быстро получишь полк. А музыка... Я рожу еще одного ребенка и ты будешь играть нам по вечерам. Санечка, я боюсь тот мир, куда ты меня зовешь, я его не знаю. Если бы одна, а так, с ребенком...
Маша ожидающе посмотрела на Донова. Он молчал. В августе его ждали в московской филармонии, и если прослушивание пройдет удачно, он будет зачислен в штат. А Маша... Она не знает, как тяжелы будни строевого командира, как нелегко быть думающим в мире посредственности и как противно растить из вчерашних школьников пушечное мясо.
- Понимаешь – Донов осторожно сжал Машины руки, – для меня офицерский мундир – как чужая судьба. Меня корежит от армии, я не дождусь, когда от нее избавлюсь.
- Да, конечно.
Машино лицо стало холодным, отстраненным. Осторожно выдернув руки, она внимательно посмотрела на Донова и тихо сказала:
- Речка – и два берега. Желаю счастья, Санечка!
Повернулась и пошла прочь. Донов видел, как она вышла на набережную, потом на площадь и скрылась за углом трехэтажного магазина. А Донов еще долго стоял на мосту, вглядывался в текущие воды Днестра и уверял себя, что поступил правильно.
... Одесский поезд опоздал на десять минут. Маша вышла из вагона в числе последних пассажиров; Донов помог ей сойти на перрон, перехватил огромную сумку и, неловко улыбаясь, произнес:
- С приездом!
- Доброе утро, Санечка! – откликнулась Маша и, окинув Донова быстрым взглядом, отметила:
- Такой же, только потолстел.
- И поглупел, – засмеялся Донов. Неловкость первых минут не проходила. Одетая в желтое платье странного фасона, эта идущая рядом с ним женщина с усталым лицом совсем не походила на ту, с сияющими глазами и лукавой улыбкой Машеньку из далекого прошлого, и Донов поскучнел.
Что-то почувствовав, Маша остановилась.
- Санечка, ты такой кислый, словно лимон проглотил. – Маша внимательно смотрела на Донова. – Я сильно изменилась, да? Хочешь, я сегодня уеду обратно?! Только город посмотрю, - но это могу и одна сделать.
- Что ты! – всполошился Донов. – Не обращай внимания, на работе были неприятности, я еще не отошел, к тому же так долго не виделись!
- Двадцать один год – я посчитала.
- Больше, чем у трех мушкетеров! – пошутил Донов.
- Каких мушкетеров? – изумилась Маша.
- Ну, этих: Атоса, Портоса, Арамиса и Д’Артаньяна.
- А, из фильма... - протянула Маша и, перейдя на деловой тон, спросила:
- Что запланировано?
- Сейчас едем на квартиру - вот, кстати, твой ключ от дверного замка – потом прогулка по городу.
Комнатка Маше понравилась; распаковав вещи, она из привезенных с собой продуктов приготовила на кухне обед – очень вкусный, Донов давно такой не ел: жена готовила на скорую руку, лишь бы заполнить желудок. Маша радовалась, слушая похвалу в свой адрес, подкладывала Донову лакомые кусочки, рассказывала, что правильно сваренная и пожаренная еда делает человека здоровым, поэтому, работая долгие годы заведующей столовой, она все сложные блюда готовила сама, особенно когда командующий войсками в Германии принимал иностранные делегации. Пришел из школы хозяйский сын Олег и Донов с удовольствием отметил, что Маша, не жадничая, покормила мальчика.
В «их» комнате стояли две односпальные кровати; осмотревшись, Маша сказала:
- Я себе возьму ту, возле окна, а тебе постелю другую. Не возражаешь?
- Нет – ответил Донов.
До этого момента он не мог решить, удобным ли будет остаться на ночь, и готов был поближе к вечеру, пожелав Маше спокойной ночи, отправиться на свою квартиру. В том далеком прошлом они, всласть целовавшиеся, так и не стали близки.
- Ты помнишь, Санечка, тот концерт в Доме Культуры, где ты так красиво играл? У меня с тех пор полонез Огинского «Прощание с родиной» - любимая мелодия. А когда удалось попасть в Лейпциг, отнесла цветы на могилу Мендельсона и вспоминала твой рассказ о свадебном марше, подаренном этим нищим композитором любимой девушке, выходившей замуж за богача, и о том, что это оказался подарок для девушек всего мира.
Да, тот концерт, посвященный Дню Победы... Донов вспомнил его так отчетливо, словно он состоялся вчера. Зал Дома культуры был набит; музыкальные вариации Донова оказались апофеозом концертной программы. Вдохновленный любовью к Маше, сидевшей в первом ряду, Донов играл на вершине своих возможностей – и был награжден шквалом аплодисментов. А потом Маша предложила отметить успех у нее дома, и Донов впервые переступил порог Машиной квартиры. Был поздний вечер; в одной из комнат спала уложенная приходящей няней Машина дочка. Донов сидел на кухне, пил шампанское, надеялся, что останется до утра и, будучи девственником, страшился и ждал этого момента. Маша была оживленно-испуганной; Донов ловил ее убегающий взгляд, что-то говорил, потом встал и прижал Машу к себе, чувствуя, как трепещет под ласками ее тело. И вдруг, как гром с неба, – протяжный звонок в дверь.
- Господи, кто может быть?! – оттолкнув Донова, Маша поспешно приводила в порядок одежду. – Полночь скоро, кому не спится? Нужно открыть, а то дочку разбудит.
Выбежав в прихожую, Маша повернула в замке ключ и распахнула дверь.
- Здравствуй, Мария! Извини, что поздно: свет на кухне горит, решил навестить.
Маша зажгла в прихожей электросвет и остановившийся в проеме кухонных дверей Донов увидел высокого, лет сорока – сорока пяти мужчину, рассматривавшего Машу со счастливой улыбкой.
- Вот, зайду, думаю, чайком угостишь, – повторил мужчина растерянно молчавшей Маше.
- Добрый вечер! – решил заявить о себе Донов.
Мужчина вздрогнул, повернул голову и ошеломленно замер, разглядывая Донова.
- Кто это? – удивленно-требовательным голосом спросил он у Маши.
- Это мой знакомый, Александр Николаевич – объяснила Маша. – Пришел, как и вы, в гости. Идите на кухню, сейчас сделаю чай.
Донов повернулся и уселся на табурет; мужчина разместился напротив. Донов смотрел на Машу, хлопочущую возле газовой плиты, чувствовал, что она перепугана, - и понимал, почему. «Я работаю среди сотен мужчин, оторванных от женщин, – объясняла Маша Донову в начале их знакомства. – Меня называют Ледяной принцессой не потому, что не умею улыбаться, - я не позволяю себе этого. Репутация – главная моя ценность: появятся грязные слухи - я потеряю уважение командования и работу. Не обижайся: расставаться будем за квартал от дома, я так всем говорю, кто бы ни провожал». Сегодня Маша впервые нарушила свое правило – и попалась.
Мужчина, сидевший со смятенным лицом, вдруг привстал:
- Алексей Петрович, подполковник, замкомандира летного полка. А вы кем будете, молодой человек?
- Гвардии лейтенант Донов, командир мотострелкового взвода – нехотя отрекомендовался Донов. Ситуация складывалась нелепая и он не знал, как себя вести.
Маша налила гостям чай, открыла банку с вареньем и, сказав, что пойдет заниматься дочкой, ушла в комнату.
- Для меня Мария – как родная – вдруг начал объяснять подполковник. – Конечно, я понимаю..
Подполковник встал: злой, разочарованный, с горькой улыбкой.
- Вас и Марию объединяет молодость. А я...
Махнув рукой, подполковник прошел в прихожую и вышел, осторожно закрыв дверь.
- Ушел? – зайдя в кухню, Маша быстро подошла к окну. – Нет, стоит у беседки, смотрит. До утра теперь не уйдет.
- Кто это? – спросил Донов.
- Давний знакомый, со времен замужества. Интеллигентная жена, взрослые дети, – а туда же: «Не могу без тебя, все брошу»... Трудно быть одной!
Маша на секунду задумалась, решительно сказала:
- Позвоню знакомой, попрошусь переночевать. Ты сможешь проводить, дочкину одежду понести?
- А зачем уходить? – удивился Донов.
- Он после твоего ухода начнет опять ломиться, отношения выяснять. А если ты не уйдешь: такое устроит, всех соседей разбудит!
Через десять минут Маша со спящей дочкой на руках и Донов с сумкой вышли из подъезда. Вокруг никого не было: подполковник то ли затаился, то ли ушел. Пахло сиренью; вышитое звездами небо казалось нарисованным. Маша и Донов молча шли между домами. Происходящее казалась настолько нереальным, что Донов засмеялся.
- И часто так бегаешь? – спросил он.
- К счастью, нет. Привяжется какой-нибудь: скандалить нельзя, приходится прятаться. Все, пришли.
Сидевшая на лавочке женщина поднялась им навстречу, забрала у Донова сумку и вместе с Машей вошла в подъезд.
- Спокойной ночи, Санечка! – услышал он Машин голос и, повернувшись, отправился ловить такси.
После этой ночи Донов виделся с Машей не раз, но на квартире у нее так и не побывал. Отложенное на потом – отложенное навсегда.
| Далее