В новом многоплановом и остросюжетном произведении «Раб Божий» писатель через характер и приключения современного героя причудливо объединяет различные временные пласты, своеобразно высвечивает сталинскую эпоху с личностью одного из самых её известных и неоднозначных деятелей Лаврентия Берии. Предлагаем читателям заключительную часть повести.
- 6 -
Через две недели Лаврик выбрался к своей охотничьей избушке, куда его тянуло весь этот год. Встал в двухстах метрах на пригорке. У ног крутилась молодая дымчатая лайка с круглыми голубыми глазами, очень понятливая и умная. Она не уставала удивлять охотника. С утра неутомимо трусила перед хозяином по тропинкам и сограм. Только хвост белым кренделем и влажная потемневшая шкура мелькала то здесь, то там в пожухлой спутанной траве. Но за час до обеда или ужина лайка поднимала в воздух двух-трех рябчиков. Вскидывай ружье и стреляй без промаха, хозяин! Когда он разжигал костер, Тихон, так звали лайку, брал зубами сухие ветки и деликатно подавал. Лаврику иногда казалось, что он общается с человеком, превращенным волшебниками в собаку.
Знакомая до боли с детства местность царапала сердце. Он неотрывно смотрел на кедровый бор, на белый пик, похожий на каменный топор. В солнечные дни, когда природа сияла под лучами, он выглядел грандиозно красивым под синим небом. Сегодня же серая туманность гасила яркие краски, давила плотной сыростью лес и горы. Было холодно, неуютно. Чувствовалось, что земля вот-вот уйдет под снег.
Когда еще Лаврика не было на свете, отец загрузил своего Гнедка плотницким инструментом и на целый год ушел к Белому пику, там у подножья срубил этот дом, куда потом привез жену, которая здесь родила ему сына. С тех пор Лаврика тянуло сюда, как лунатика к ночному светилу. Самое поразительное, он всегда находил дом нестареющим, будто время не касалось его. И теперь глаза не увидели изменений. Даже ведро торчало на кирпичной трубе. Только дым не шел. И вдруг над головой пелену облаков словно пробил кулак. В полынью хлынул сноп солнечных лучей и осветил склон горушки и кедровый бор. Листва, трава засверкали всеми цветами, какие есть в мире. Красота снизошла на землю. Тихон вытянул хвост и яростно рванулся за полевой мышью, носом подбросил жирное тело, на лету зубами поймал и выплюнул. Оглушенная страхом коричневая мышь шлепнулась в траву вверх лапками и замерла, будто мертвая.
– Тихон, оставь ее в покое! – крикнул Лаврик. Крупными шагами он двинулся вниз. Собака внимательно посмотрела ему в спину. Потом покатала еще носом бедняжку и помчалась вслед, покачивая белым кренделем. Возле избушки пробежала туда-сюда, обнюхивая землю, и скрылась за углом.
Лаврик прижался лицом к холодному стеклу окошка. Его сердце возбужденно билось. С тревогой оглядел комнату дома. Вроде там все на месте – побеленная печка справа, уголок кровати, покрытый стеганым одеялом и деревянный стол, по которому важно по-хозяйски разгуливал черный грач и что-то выдалбливал крепким клювом. Удивительно! Дверь в комнату была закрыта. Как птица попала туда? Значит, что-то не так в избушке. С волнением в груди он обошел дом. На крыльце сидел Тихон, ждал хозяина. Удивительно, дверь в сенцы была открыта. Лаврик вступил на низкое крыльцо, Тихон сразу же поднялся и бросился в сенцы. Дверь в комнату все-таки была чуть-чуть приоткрыта. Тихон носом расширил щель, изогнувшись гибким телом, и юркнул внутрь дома. Оттуда сразу же раздался душераздирающий птичий крик и, громко хлопая крыльями, вылетел испуганный грач. Он чуть не врезался в голову Лаврика, перед самым лбом вильнул вверх на сухую ветку кедра. Под тяжестью птицы ветка закачалась. Грач с безопасной высоты посмотрел на человека, пододвинулся к стволу и стал усиленно чистить клюв о кору, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. В это время Тихон отрывисто залаял в доме. Лаврик, забыв о птице, широко открыл дверь и вошел. Зловоние ударило ему в нос, от которого у него перехватило дыхание.
Запах густо веял от кровати, на которой лежало тело, до подбородка накрытое стеганым одеялом. На подушке виднелась женская голова с восточным лицом и густыми каштановыми волосами. По бледно-синему цвету кожи, впалым щекам чувствовалось, что бедняжка на издыхании. Вдруг справа край одеяла откинулся, высунулась рука с пистолетом. Лаврика будто током ударило. Он проворно сместился влево от линии ствола и ладонью прижал к одеялу кисть. Тонкие губы женщины раздвинулись и задрожали:
– Кто вы?
– Охотник. Хозяин этого дома.
– Помогите мне.
Угасло напряжение руки женщины. Не отпуская кисть, он извлек пистолет из-под пальцев, выщелкнул пустую обойму на пол и отбросил оружие на стол. От глухого металлического стука черные дуги бровей женщины нервно взлетели, плавно опустились. Лаврик ошалело замер. Перед ним было лицо… инопланетянки, которая показалась ему в лесу у деревни Раздолье, потом она являлась в снах и каждый раз манила к себе. «Звала на помощь!» – догадался он, сбросил огромный рюкзак с вещами, продуктами возле стола. Тихон отодвинулся, виновато посмотрел на хозяина, толкнул носом дверь и, опустив хвост, вышел из комнаты. Бедняга никак не мог притерпеться к запаху.
Лаврик покрутил затекшими плечами, стараясь осторожно дышать, подсел на край кровати. Его нос помаленьку привыкал к запаху, который уже не казался столь невыносимым.
– Как звать вас? – спросил он женщину.
– Олеся.
– Что с вами?
– Ранена.
– Куда?
– В грудь.
– Я осмотрю вас.
Она промолчала, отвела глаза в сторону. Лаврик не отрывал взгляда от лица женщины. Чем больше смотрел, тем больше узнавал в ней инопланетянку. Ему казалось, что она материализовалась из тонкого мира. Он подумал, что судьба специально привела его к ней, чтобы спасти.
Лаврик взялся за одеяло, откинул в сторону край. Грудь женщины была вся в крови. Пришлось достать нож, раскроить свитер, разрезать черную ажурную комбинацию. Самым трудным было снять белый лифчик. Под левую чашечку затекла кровь, намертво слепила кожу и материю. Отодрать пальцами не получилось. Только с помощью спирта удалось освободить грудь от женской амуниции, после этого очистить кожу вокруг раны, которая была наполнена гноем, как рюмка водкой. Если начнется заражение, тело женщины не спасти.
– Пуля вышла? – спросил Лаврик и положил ладонь на лоб раненой. Ему показалось, что он коснулся раскаленной плиты. Да, женщина вся горит!
– Нет! Закройте, пожалуйста, дверь. Меня морозит, – прошептала Олеся и добавила, стуча зубами и пытаясь правой рукой натянуть на себя одеяло.
– Чуток потерпите – сказал он. Быстро встал, закрыл дверь. Тотчас с другой стороны зацарапали доски когти собаки. Пришлось впустить настойчивого Тихона. Тот жадно потянул носом воздух. Его состав ему снова не понравился. Он отправился под стол и лег, поблескивая глазами из полумрака.
Лаврик вернулся к кровати, снова присел на край и сказал:
– Я вытащу у вас пулю, но сейчас мне надо приготовиться к операции.
Она опустила стрелки-реснички и стала похожа на выбеленную смертью врубелевскую Тамару в гробу.
Когда Воскобойниковы счастливо жили в этой охотничьей избушке, они обзавелись кучей нужных для быта вещей – кастрюлями, ведрами, бочками, рукомойниками и даже десятиведерной деревянной бочкой, в которой поочередно мылись. Лаврику нравилось хлюпаться в домашней бане, особенно когда мама из ковшика обливала его холодной водой и приговаривала: «Как с гуся вода, так с малыша худоба». Он закрывался ладошками и притворно визжал.
Ему стукнуло пять лет, и семья вернулась в поселок, все свое добро вместе со старой одеждой и матрацами оставила на чердаке. В пустой открытой избушке от непогоды спасались и отдыхали таежники. Каждый, попользовавшись бытовыми богатствами хозяев, прибавлял что-нибудь от себя. Поэтому дом благодаря таежному братству всегда оставался полной чашей. В нем можно было переждать любую непогоду.
Лаврик бережно прикрыл одеялом женщину до подбородка, из своего рюкзака достал топор и выскочил из дома. Возле туалета увидел горку полугнилых осиновых стволов. Пару разрубил на поленья, захватил в охапку, бегом унес к печи, разжег. Когда жаркие оранжевые язычки зализали деревяшки, поставил цинковый бачок с водой на плиту. Пока вода грелась, разделся, бросил меховую куртку на табурет, засучил рукава рубашки и по-быстрому вымыл пол, стены. Тихон почему-то нервничал, рычал на тряпку, хватал зубами и пытался вырвать из рук. Пришлось слегка шлепнуть его по хвосту. Пес обиделся, отошел к кровати. Там уселся у изголовья, часто задышал, открыв пасть и свесив набок язык. Женщина с опаской покосилась на него. После некоторого колебания извлекла руку из-под одеяла и погладила голову собаки. Тот только в ответ прижал уши и благосклонно лизнул ее в ладонь. Понравилась.
Лаврик забрался на чердак, там возле трубы нашел деревянный ящик, с волнением открыл его и к своей радости обнаружил два матраца, два ватных одеяла. Скрутил их, взял подмышку и спустился вниз. Когда с ношей вошел в комнату и остановился в изумлении. Пес улегся в постели рядом с раненой и нежно вылизывал ей шею. Увидев хозяина, засмущался, неохотно спрыгнул на пол.
На табуретах возле кровати Лаврик положил матрацы и одеяла. Из рюкзака достал две шелковые цветные простыни. Он готовился охотиться с комфортом, принес даже надувное кресло и хорошую аптечку. И вот теперь все это, кроме кресла, в первый же день пригодилось. Будто кто-то отдиктовал ему, что надо взять. Лаврик снял с печки тяжелый бачок и тоже поставил возле кровати. Потом налил воду в кастрюлю, сунул туда свои хирургические инструменты – нож, шило, ножницы, пинцет, поставил на конфорку. Пусть обеззараживаются крутым кипятком. Лаврик вернулся к кровати, присел на край, убрал влажную прядь со лба женщины и сочувственно спросил:
– Тяжело?
– Не вышепчешь.
– Мне надо подготовить вас.
Она поморгала в знак согласия. Он расстегнул джинсы, осторожно стащил с плотных бедер и взялся за колготки. Когда потянул трусики, женщина прижала пальцами черный треугольник с красной чайкой.
– Мне надо вас обмыть, – сказал Лаврик.
Ее рука поползла вверх и бессильно упала у правого бока. Смуглое тело женщины было все в синяках. Такое впечатление, будто его колотили палками по разным местам, потом взяли горсть бурой земли и тщательно растерли на животе, на ногах, сверху еще присыпали листочками и сухой травкой. Чувствовалось, что она с размаху бросалась на кусты, на ветки, ползла по земле. Была подстрелена, к счастью, не смертельно.
Лаврик намылил вехотку, обмакнул в теплую воду и стал бережно водить по телу женщины. Когда дошел до пушистого темного лобка, ее ноги напряглись и сжались. Он нежно погладил выпуклое бедро. Она вздохнула и раздвинула колени. Вымыв спину, он сменил постель. Потом под голову и плечи подвел пленку. Погладил волосы раненой, спросил:
– Начнем с божьей помощью?
– Я жива останусь? – тревога смотрела из черных зрачков.
– Конечно! К счастью, пуля только разорвала мышцы.
Лаврик осторожно подвел ладонь под затылок женщины, приподнял голову, поднес фляжку, обтянутую зеленой суконкой, к синим губам.
– Спирт. Хлебните. Иначе не выдержите боль.
Она послушно приподняла верхнюю губу, обнажая белые крупные зубы. Он влил ей в рот порцию обжигающей жидкости. Женщина глотнула, выкатила от ужаса глаза, закашлялась с мучительным стоном и отчаянно замотала правой рукой, желтый гной хлынул из раны, залил, как патокой, грудь. Лаврик подождал, когда она чуть-чуть успокоится, и вновь настойчиво поднес фляжку к ее губам. После пяти ужасных глотков она откинулась на подушку, потеряла сознание.
Лаврик пододвинул к себе табурет с кастрюлей, где лежали прокипяченные «инструменты». Взял нож, расширил вход к пуле, вырезал отмершие ткани. Потом двумя деревянными палочками зацепил металлический комок, легко вытащил, бросил в кастрюлю. Прозрачная вода сразу окрасилась кровью, Прокалил зажигалкой шило, прожег стенки отверстия. Вдруг раненая распахнула глаза. Ее лицо стало ломаться морщинами. Она открыла рот, чтобы закричать. Боль в клетках пробила наркотическую защиту. Лаврик навис над головой женщины, взглядом острым, как скальпель, проник в глубину ее глаз. Всматривался, пока не увидел живой огонек. Он был крохотный, но стремительно разрастался и разрастался.Охотник мысленно протянул к огню руки, из его ладоней полосой пошла ослепительная белая энергия и стала скручивать пламя. Оно стремительно скукоживалось. Еще усилие и горение прекратилось. Лаврик, не отрываясь от глаз женщины, проговорил громко, твердо, как вбил дюбели в глубину ее сознания:
– Спи спокойно! Спи двое суток! Проснешься, будешь ощущать себя здоровой. Твои разрушенные клетки растворятся в организме, молодые, крепкие, здоровые заполнят рану. Ты исцелишься!
Лаврик намочил марлю в соленой воде, сложил и пристроил на рану. Сверху придавил пластинкой коры кедра и забинтовал. Теперь оставалось накрыть спящую женщину простыней, одеялом и заняться собой. Минуту он сидел на краю кровати, уткнув лицо в ладони.
В голове замерла теплая пустота, только на затылке в продольных мышцах тяжелела густая боль. Потом в замкнутом напряженном пространстве стали взрываться посверкивающими осколками мысли. Он думал о своей странной жизни, которая жестко вырывает его из уютных обжитых мест и бросает черт знает куда, чтобы кого-то, как потом оказывается, спасти. Сейчас было такое чувство, что с охотой и таежным уединением у него ничего не получится. От раненой дамы даже не пахло, а воняло опасностью. Он остро ощущал серный запах, как будто преисподняя разверзлась и оттуда потянуло жаровней, на которой поджариваются грешники. Казалось, из расщелины вот-вот выскочат черти и уволокут вниз грешное тело женщины. И он должен помешать почему-то адским силам. Лаврик приподнял голову, его взгляд упал на пистолет, который валялся на столе, потом на пол, где у порога приткнулась пустая обойма, поблескивая металлическими, истертыми до сияния ребрами. Он поднялся, шагнул к порогу, поднял обойму, со стола взял пистолет и сложил части. Теперь оружие было готово к бою, если, конечно, его набить патронами. Оружие было табельным. Значит, хозяйка принадлежала к какой-то государственной секретной службе… Удивительно, как она здесь оказалась? Лаврик вернул пистолет на стол, положил рядом с черным прокопченным котелком, возле которого так деловито прогуливался грач, простукивая клювом доски, и занялся уборкой комнаты. Свернул провонявшие матрац и одеяло в рулон, вынес из дома. Там развесил проветриваться на двух ветках кедра. За его движениями внимательно следил Тихон. Ему что-то не нравилось. Он подпрыгивал, хватал зубами за края матраца, тащил на землю. Пришлось забросить матрац на более высокий сук. И только тогда пес успокоился, даже опустил хвост. Лаврик взял его за уши, притянул морду к себе и, заглядывая в умные глаза, печальным голосом сказал:
– Извини, дорогой! Не получится у нас охоты.
Тихон в ответ лизнул хозяина в нос. Отпустив его, Лаврик наломал ветки кедра и понес в дом. Там обложил хвоей голову женщины, чтобы она вдыхала самый целебный запах тайги и лечилась. После этого подобрал с пола запачканные джинсы, колготки, бюстгальтер, рубашку и все это затолкал в бачок с водой, постирал. Слил воду, налил новую, холодную и снова поставил на плиту. Четыре крупных полена подложил в печь. Пока белье гостьи кипятилось, стал обыскивать комнату. Он чувствовал, что где-то здесь упрятан секрет инопланетянки. Осмотрел кожаную вишневого цвета сумку, которая валялась под кроватью. Но там ничего интересного – гребень, губная помада, зеркальце и прочее, прочее – всего десять мелких женских предметов, включая деньги.
Подсобил Тихон. Он словно понял, что нужно хозяину. Покружился по комнате, обнюхивая пол, потом подошел к столу, поднялся передними лапами на стол и гавкнул на котелок.
– Ты что там нашел? – удивленно спросил Лаврик.
В горле пса забурлило, затрещало, грозно зарычало.
Котелок был наполовину забит мусором из сухой земли, пожухлой листвы, травы. Наверное, кто-то из предыдущих постояльцев нашел его в тайге, принес в дом и почему-то с начинкой оставил на столе.
Лаврик сунул руку в котелок, пальцами просеял начинку, но ничего в мусоре не оказалось. Тогда он машинально перевернул котелок и на днище увидел прилипшую черную пленку. Оторвал – в углублении оказались листики тонкой бумаги и крохотная дискета. За тайником чувствовалась профессиональная рука. Инопланетянка притащила котелок со своим секретом. Лаврик прочитал текст, отпечатанный мелким шрифтом. Только стопроцентное зрение могло разобрать буквы, которые издали сливались в жирные линии. Некоторые слова были смазаны, надо было догадываться, что они означали. И все-таки он понял смысл и будто с головой вошел в грязное-прегрязное болото с доисторическими ящерами. Они ползали, плавали, бегали и питались друг другом, клацая стальными зубами. Запахло смертью со всех сторон. Охотник обратно сложил бумаги, диск в углубление котелка, снова закрыл пленкой. Мусор оставил на месте. После этого грустно сказал псу, который сидел перед ним и пристально смотрел ему в глаза, стараясь хозяину передать свое страстное желание подзаправиться:
– Тихон, мы с тобой хорошо влипли. Ты прав, это надо заесть.
Пес взвизгнул и раскрыл пасть. В миниатюре она не уступала набору зубов доисторических ящеров…
После обеда Лаврик с собакой пошел в тайгу и на поляне в километре от избушки подстрелил десять рябчиков. Теперь надо было добывать питание на троих. Тушки он развесил в прохладном погребе, на крючки под потолком. Остальное время отдал портняжеству. Из двух одеял раскроил и вручную сшил ватный комбинезон. В нем женщина могла передвигаться по зимней тайге. С чердака достал материнские черные валенки. Правда, они были с дырами на пятках, но с помощью дратвы и шила устранил изъяны старой обуви…
Инопланетянка проснулась через два дня утром, когда рассвело. Лаврик к этому времени успел хорошо размяться. В горах выпал обильно снег. Охотничья избушка оказалась засыпанной под самую крышу. Пришлось подняться затемно в четыре часа, взять лопату и освобождать жилье от белой муки. Сугробы радовали Тихона. Скоро начнется охота, которую он ждал целое лето, ради которой жил. Пес с разбега прыгал в снег, как в воду, прорывал лапами норы, выскакивал возле дерева с запорошенной возбужденной мордой, поворачивался и огромными прыжками, поднимая белые грибы, возвращался к хозяину. Тот дергал ухо пса и с огорчением говорил:
– Пока ничего не выйдет у нас с охотой. Надо женщину спасать.
Пес взвизгивал, поджимал уши и отчаянно вилял хвостом. Он еще надеялся, что хозяин передумает, поведет его к белкам. Тогда он покажет себя.
Рассвет стал наступать быстро. Небо за Белым пиком из густо-синего с каплями звезд стало размываться в белесое, в который добавились сперва желтые, потом оранжевые цвета перешли в багровые. Было видно, вот-вот появится диск солнца и снег заискрится в лучах.
Лаврик быстрыми движениями расчистил площадку у крыльца, полюбовался грандиозным, как на картинах Рериха, восходом в горах, и пошел в дом. Деревянную лопату он оставил в сенцах. До комнаты солнце не дотянулось, поэтому предметы тонули в сумраке и было прохладно. Он присел на корточки возле печи, открыл дверцу, заглянул внутрь. Дрова сгорели, под покрывала серая горка пепла. Пошуровал кочергой, пока не очистил колосники. Потом положил туда пять сухих поленьев, подсунул под топливо стружки, взял обрывок березовой коры, поджег. Когда береста разгорелась, сунул в стружки и закрыл дверцу. Печка загудела от пламени. И тут он почувствовал на себе взгляд, обернулся к кровати и увидел, что женщина пристально смотрит на него.
– Ну что, милая, пришла в себя? – сказал с нежностью врача, которому удалось спасти пациента, и присел на край кровати. Не ожидая ответа, положил ладонь на лоб женщины. Слава Богу, температуры не было. Значит, пошла на поправку. И все-таки какой странный пристальный взгляд и красные скулы.
– Вам что-то надо? – спросил он.
– По нужде, – с трудом выдавила из себя бедная женщина.
– Можете встать?
– Если поможете.
– Попробуем.
У крыльца к нему бросился Тихон, норовя сунуть нос в горшок.
– Это не для тебя, – Лаврик отвел рукой собаку в сторону, пошел по снегу, проваливаясь выше колен, к уборной. Там в прорезь выбросил содержимое горшка и почему-то вспомнил отца, который поставил сооружение впритык к кедру, чтобы дерево питалось человеческими отходами. И в самом деле корни будто забирали жижу. Уборная была всегда сухая, не надо было ее чистить.
Вернувшись в дом, Лаврик встретил сияющие благодарные глаза женщины. Она полулежа на подушке с открытыми плечами.
– Есть хотите? – спросил он.
– До трясучки.
– Сварю вам бульон из рябчиков. Вообще, мы здесь можем красиво прожить всю зиму. Вместе охотиться!
Он еще надеялся в доме зацепиться. Но как в одно мгновение переменилось лицо инопланетянки. Так бывает в природе. Светит солнышко, трава веселится под лучами. И вдруг небо закрывает черная туча, все начинает страдать, хмуриться, становиться траурным. С лица сошли спокойствие, благожелательность и проступили жесткость, злоба и страх. Оно стало некрасивым, отталкивающим.
– Не проживем! – сквозь стиснутые зубы вымучила она. Звук получился похожим на взрыв воздуха из проткнутого мяча. Лаврик поднялся, вышел в сенцы, где хранил, как в холодильнике, пакет с тушкой рябчика, вернулся в комнату, поставил кастрюльку с водой и мясом на печь. Ожидая, пока вода закипит и сварится бульон, он снова пристроился на краю кровати. Ему захотелось поднять настроение женщины. Поправил ей волосы справа, потом слева. Опустил прядь на высокий выпуклый лоб и, пока она не успела опомниться, поставил перед ее глазами зеркальце. Она посмотрела на себя, чуть взбила волосы над лбом. Чувствовалось, что ей понравилось собственное лицо, которое за двое суток заметно поправилось, синева ушла. Она подобрела, расслабилась и стала обаятельной. И тогда Лаврик сказал:
– Я прочитал ваши бумаги. Кажется, понял ситуацию.
Олеся долго молчала. Наконец решилась на откровенность:
– Геологи Зыряновской экспедиции на бумагах создали грандиозное месторождение золота. Приписки составили тысячу процентов. По ним вглубь Горной Шории проведут железную дорогу, построят поселок, шахту, поставят оборудование. Подрядчики получат миллиарды рублей. Больше половины, естественно, разворуют. А затем все будет брошено в тайге. На самом деле, месторождение слишком малое, чтобы им серьезно заниматься. Оно только для небольшой артели. Если я с документами доберусь до города, афера лопнет. Отсюда меня не выпустят живой. Охота уже началась. Моего коллегу, с которым я выбиралась из экспедиции, подстрелили. Я ушла и сама не знаю, как оказалась в этом доме. У меня такое ощущение, что я на том свете. Мое тело где-то лежит и гниет под елкой, а дух мой на кровати.
Выдала и «поехала» под одеяло с головой.
Лаврик тяжело вздохнул. Взглядом прошелся по буграм одеяла и подумал: мозги у бедняжки встали набекрень от стресса. Он поднялся, шагнул к печи. В кастрюльке пузырьками бурлила вода. Он ткнул ножом в мясо, твердое, сырое. Ему еще вариться и вариться. Подбросил в печь еще пару полешек и вернулся к кровати. Под одеялом нашел руку инопланетянки, спросил:
– Чувствуете меня?
– Еще как. У вас очень горячая ладонь.
– Значит, вы еще на этом свете. Чтобы не оказаться на том, надо быстрее выздоравливать и выбираться отсюда. Я уже кое-что сделал для этого. Подготовил вам зимнюю одежду.
– Я так признательна вам.
– А теперь подкрепимся бульоном с мясом рябчика, медом и орехами.
Из-под одеяла выбралась тонкая рука, бессильно уложилась на сером поле одеяла. Лаврик залюбовался мягкими аристократическими линиями. Его особенно поразили пальцы. Они были короткими, припухлыми у основания, уменьшались к острым ногтям с остатками красного лака и походили на когти очень большой хищной птицы. Ничто так не выдает характер женщины, как пальцы. У Олеси они показывали решительность и жестокость.
Рука ожила, похлопала одеяло.
– Я хотела бы получить свою сумочку, – сказала Олеся Ее голос, приглушенный ватой, прозвучал, как из закрытого погреба. Первые слова он не разобрал, по остальным догадался, что надо. Он поднялся, подошел к столу, где лежали котелок, пистолет и вишневый кожаный комок с ремешком, взял сумочку и принес женщине под руку. Не открывая лица, она пальцами переворошила все, что в нем находилось, достала скромный белый пакетик
– Гигиенические салфетки. Протрите меня.
Такими штуками Лаврику приходилось много раз пользоваться в самолете. Ночь пролетишь, утром уберешь пот с лица, шеи, рук и как будто хорошо умылся ароматическим маслом. Чувствуешь себя свежим, отдохнувшим. Женщины особенно ценят такие салфетки летом.
– Вам надо открыться, – сказал Лаврик.
Олеся решительно откинула одеяло. Стало понятно, почему она прятала лицо. Собиралась с духом. Бедняжке совсем непросто было показываться обнаженной перед глазами совершенно незнакомого мужика. Даже над верхней губой у нее проступила капельками испарина. Чтобы чуть-чуть успокоить женщину, Лаврик, протирая ей шею, говорил:
– Вы совершаете преступление перед человечеством, скрывая одеждой такую красоту.
На комплимент она улыбнулась, закрыла глаза и стала наслаждаться мужскими прикосновениями. Когда последняя cкомканная салфетка отправилось в мусорное ведро, Олеся кокетливо поморгала:
– Теперь можно попробовать ваш бульон. Скажите, где вы научились так профессионально оперировать?
Лаврик снял с веревки джинсы, рубашечку, потянулся к лифчику и тут же раздумал брать. Из-за раны она не сможет надеть… Остальное положил на обнаженные стройные ножки.
– Вам помочь? – посмотрел в глаза.
– Пожалуй, справлюсь, – она положила руку сперва на черные трусики.
Он отошел к печке, взял ложку, помешал в кастрюле. Ножом потыкал мясо, которое теперь отделялось от костей. Бульон был готов. Оставалось подсолить наваристую жидкость. Лаврик сглотнул слюну, накрошил лук и отправил в кастрюлю. Теперь вареву надо потомиться минут пять и можно есть.
В дверь заскреб Тихон. Он набегался вокруг кедров, соскучился по хозяину. Лаврик впустил пса. Тот сразу деловито обнюхал пол. Изогнув спину, забрался под кровать, что-то там поискал и только после этого подошел к хозяину, поднял морду, Его черный влажный нос шумно втягивал запах, а крендель хвоста напряженно раскачивался из стороны в сторону. Лаврик сказал ему:
– Потерпи чуток. Получишь косточки. У тебя будет пир горой.
Тихон понял, отошел к столу и улегся. Лаврик обернулся к кровати. Олеся уже была в джинсах. Рубашечку набросила на грудь и рукава завязала на шее. Получилось нечто вроде фартука, только подтянутого к шее. Встретив взгляд, смущенно потеребила снизу рубашечку:
– Рука болит. Не могу поднять.
– Пока пальцы сжимай и разжимай.
Она, морщясь, положила кисть на колено, слегка подвигала, потом сжала пальцы в кулак.
– Кажется, ложку подниму.
Ели за столом. Схлебывая бульон, Олеся стала допытываться:
– Я так и не узнала, откуда у вас медицинские познания. Просто поразительно, как вы извлекли пулю и обработали рану. Но самое удивительное, у меня пропало чувство боли. Только раз она вспыхнула и тут же угасла, как под гипнозом.
– Так уж важно вам знать? – спросил он, запуская руку в чашку с мясом. Для него бульон был, как слону дробина. Поэтому он сразу взялся за рябчика, запивая отваром. Косточки сбрасывал Тихону.
– Мое тело – дорогая штучка и не каждому я предоставляю доступ к нему. Только профессионалам и очень уважаемым, – сказала она.
– Считайте, что вы доверились профессионалу. Я работал в госпитале у Ахмад-шаха, – небрежно бросил он.
– У кого, кого? – в голосе Олеси зазвенело удивление.
Лаврик яростно вцепился зубами в бедрышко куропатки и промычал:
– Полевого командира в Афганистане.
Она надолго ушла в свои мысли, даже пить перестала. Когда трапеза закончилась, он взял женщину на руки, отнес на кровать, там бережно уложил в постели, пригладил волосы:
– Может, вам раздеться?
– Я только дома сплю голой.
Она права. Днем надо будет еще вставать и каждый раз одеваться-раздеваться – процесс пока мучительный для нее. Он, конечно, мог помочь, но это женщине будет неприятно. Есть вещи, которые она старается проделывать сама в одиночестве.
Оказавшись в постели, Олеся тут же заснула.
Лаврик нахлобучил на голову ушанку из собачьего меха, набросил на плечи куртку и, позвав Тихона, вышел из дома. Солнце уже поднялось. Утро было прекрасное. Очертания зеленых кедров на синем небе, высокий пик в белой сверкающей шапке и темный кобчик, который распластанными крыльями расчерчивал круги над убеленными горами. Морозный воздух приятно холодил и пощипывал разгоряченную кожу лица, шеи и легкие Полюбовавшись природой, Лаврик взялся за лопату и стал с наслаждением разбрасывать снег, пробивая дорожку к туалету по своим же следам. Когда он был уже в метрах десяти до отхожего сооружения, вдруг раздался мощный рокот над кедровой рощей. Инстинктивно Лаврик бросился в туалет. Что-то подсказывало ему – машина ищет инопланетянку. Только успел захлопнуть за собой дверцу, как над головой заревел вертолет. В щели видел, как взбесился Тихон, стал подпрыгивать вверх и взлаивать на зеленое с белыми полосами днище. Когда рокот затих за Белым пиком, он вышел, машинально дочистил дорожку и уже без настроения вернулся в избушку. Ему хотелось сегодня сходить на охоту, но вертолет спутал план. Киллеров могут перебросить сюда в любую минуту. Надо, как можно быстрее, сматываться.