Тянитолкай и птица Феникс
Расплавленное золото у горизонта подсвечивало снежное серебро и алмазы. Но этим зимним утром меня не радовало созерцание несметных сокровищ в зимней ювелирной лавке. Потому что ехали мы в невесёлое место. В НИИ онкологии.
Ещё со студенческих времен слово «онкодиспансер» для меня было равнозначно словам «приговор», «безысходность», «смерть»… Собственно, мне-то чего бояться? Моя опухоль на 99% доброкачественная! Боялась я не 1% неизвестности, а общей атмосферы приговоренности смертников. Самой операции боялась, поскольку слова «операция» и «анафилактический шок» стояли в моем сознании на одной доске.
Хотя… Страх смерти присутствовал, конечно. Я вспоминала Борьку, соратника по латиноамериканским танцам. Его диагноз, озвученный год назад, был фантастически ужасным, как если бы внезапно по телевизору объявили о вторжении марсиан. Только вчера парень работал, танцевал, отмечал Новый год… И вдруг Борькин почти прирученный остеохондроз на глазах превратился в дракона, пожирающего плоть своего хозяина. Комок взбесившихся клеток в левой почке высасывал силы из нашего улыбчивого приятеля, пока не превратил его в восковой манекен с безучастным лицом, упакованный в большую красную коробку с черным крестом…
Человек, доставивший меня до института, благополучно укатил и, вероятно, был уже на работе в нашем городе, а я всё ожидала приглашения подняться в женское отделение. Незнакомые женщины из разных регионов страны, также томящиеся в ожидании, без спросу рассказывали мне свои истории болезни. Как страшные сказки со счастливым концом. Им в это верилось. Вначале я была удивлена этой открытостью. Потом поняла: здесь нечего стесняться, потому что перед лицами Смерти и Надежды все равны. И пациентка, пережившая осознание того, что в ней живет собственный убийца и потом – моменты победы над ним, считает себя старшей сестрой по отношению к новенькой. В общем, все пациенты здесь - родственники.
Наконец, прозвучала моя фамилия. Я бодро вскочила с диванчика, подхватив сумки с вещами и продуктами. Ко мне подошла пожилая женщина в пестром фланелевом халате.
- Пойдем, деточка! - ласково позвала она. - Я провожу. Давай сумку, - и мягко, но настойчиво санитарка отняла у меня одну.
- Ну что Вы! Я донесу сама, - пыталась сопротивляться я.
- Тебе нельзя, милая, не надо!
Мне хотелось сказать: «Я не та… не по этому поводу…»
Но женщина продолжала, заходя в лифт: «Ты не бойся, деточка! Всё будет хорошо, вот увидишь! Ты – такая красивая! Просто ступила, видно, не на ту дорожку. Ты подумай, милая, жизнь свою пересмотри, подумай».
Это было так неожиданно трогательно, что у меня навернулись слезы.
Я кивнула, позволяя помочь: «Спасибо! Всё будет хорошо!»
- А ты верь, деточка, верь! - подбодрила на прощание добрая крестная.
В отделении пахло кислой капустой и отварным минтаем. Видимо, раздатчицы уже привезли обед в столовую.
- Наташа, - я, привыкшая к обращению «Наталья Ивановна», не сразу поняла, что обратились ко мне.
- Ты посиди на диванчике, место в палате ещё не освободилось, - блондинка лет сорока в белом халате с улыбкой указала мне на диван.
- За выписанной бабушкой ещё не приехали, ничего?
И медицинская сестра считала меня своей родственницей. Не иначе. Я согласилась подождать.
На третьем этаже располагались три отделения: гинекология, гастроэнтерология и пульмонология. Прохаживаясь, я обнаружила, что коридоры отделений, вопреки моим ожиданиям, были окрашены не в серые, а розовые, желтые, зеленые цвета пастельных тонов. Окна были составлены из ярких кусочков стекла. Что было изображено, не очень понятно. В нашем отделении на витраже, казалось, был изображен фантастической красоты алый цветок.
- Наталья Ивановна, вы? - услышала я вдруг от устремившейся ко мне женщины. В ней я узнала свою хорошую знакомую, землячку.
- Пойдемте к нам, - пригласила она.
Познакомив меня с соседкой по палате в гастроэнтерологии, Нина Антоновна рассказала свою историю болезни, равнодушия онкологов на местах и чудесного исцеления в тутошнем НИИ.
- Меня выписали, - радостно сообщила она. - А вы тут с Анечкой дружите, она – хороший человек.
Семидесятилетняя Анечка тут же сообщила, что хоронить себя не позволит, поклялась приглашать к себе в гости и ухаживать за мной после операции.
В палате, в которую меня определили, умирать тоже никто не собирался. Кареглазая сбитая женщина, бойко поинтересовавшись местом моего проживания, обрадовалась, что мы - землячки, и тут же начала вычислять общих знакомых. Ей это удалось. Тогда Валентина стала рассказывать забавные истории из жизни этих знакомых, потом из жизни питомцев знакомых, потом истории незнакомых… В общем, было нескучно. И как-то забылись страхи и сомнения.
- А вот ещё интересная история. Сестра моя Иринка, когда с мужем своим, алкашом, развелась, познакомилась с Серегой. Он на Севере жил, в гости к другу приехал. Высокий, красивый. И неженатый! Влюбился мужик в мою сестру. Она у меня девочка, что надо: глазищи огромные, волос копна, фигурка – ну всё при ней. Встречались по-взрослому, пока Сергей тут гостил. И как-то Иришка, видно, пропустила момент. Мужик на свой Север уехал, а сестра выяснила, что беременная. Ну, тест - две полоски, понятно, в общем. Парень ничего не обещал, потому красавица моя к гинекологу побежала, мини-аборт делать. Сделать-то сделала, а признаки беременности остались: и тошнит, и грудь набухает. Она к гинекологу: «А точно, - спрашивает, - с беременностью покончено?» Та обиделась: «Своими глазами, мол, видела, что плодное яйцо вылетело! Не первый год работаю, ошибиться не могла». Время проходит, живот у сестренки растет и растет. И, внимание, девчонки! Снится мне сон. Будто прихожу я к своей Ирочке и приношу ей колготки голубые и розовые. А она мне говорит: «Валюш, а голубые-то зачем? У меня же девочка будет!» Я на следующий день сеструху на УЗИ потащила. Вот тогда-то и выяснилось впервые, что у неё матка двурогая! Один зародыш убрали, ну, значит, мальчика, а девочка осталась. Сергей узнал, что Ирина ребенка ждет, приехал жениться. Машунька получилась красавица, вся в мать. Вот такая история! Серёга с Иркой живут, между прочим, душа в душу. Машеньке пять лет уже.
Я лежала на кровати и думала: «Чего только в жизни не бывает! Вот развивались бы оба плода в такой двурогой. Каждый рог, как отдельная комнатка, а в комнатке по малышу, и каждый смотрит в свою сторону. Тяни-Толкайчик!» Я улыбнулась.
- Да, - задумчиво протянула Валя. – Хорошо, племяшка хоть есть… Детей-то своих у меня уже не будет. Везет тебе, Алёна, - с грустью обратилась она к бледной худой женщине, - ты Ванюху успела родить…
- Не завидуй! – откликнулась та. – Его ещё вырастить надо! Третий класс, уроки с ним делать нужно, а я тут валяюсь. Вчера опять в трубку плакал, скучает.
- Конечно, вырастишь! – уверенно произнесла Валентина. – А я курс облучения закончу, восстановлюсь и ребеночка возьму из Дома малютки. Юра – не против.
На следующий день у Люды, ещё одной нашей соседки, перестала поступать моча в мочеприемник. Вывод уролога был неутешительным: нужна повторная операция.
Женщина печально смотрела в тарелку с остывающим гороховым супом, стоящим на прикроватной тумбочке, когда в нашу палату с грохотом ворвались две санитарки с тревожными лицами, толкая перед собой каталку.
- Петрова! – выкрикнула одна из них. – Ты ещё не ела? Срочно на операцию!
Людмила испуганно уронила ложку в суп, лихорадочно сбросила с себя одежду, суетливо достала из тумбочки эластичные бинты, молча сунув их мне, и полезла на каталку. Я без вопросов торопливо намотала бинты ей на ноги. Женщину срочно накрыли простыней и бегом покатили к лифту.
Закрылась дверь. Я медленно опустилась на стул с озадаченным видом: «Это что, была служба доставки?!»
Ситуация была комичной. Сцена из «Приключений итальянцев в России». Первой начала хохотать Валюшка. Мы утирали слезы от смеха, потом вдруг, как по команде, остановились.
- Всё будет хорошо, - как заклинание произнесла Алёна.
Назавтра был мой черед. Несмотря на мощную психологическую поддержку вновь обретенных родственниц, операции я ждала как восхождения на Голгофу. Тоска и обреченность…
С грохотом ворвалась в палату каталка и, приняв на борт мое обнаженное тело, помчалась в операционную.
- Чего дрожишь? – крикнула на бегу вчерашняя мордатенькая санитарка. – Алла Геннадьевна – хороший хирург, оперирует быстро и качественно. Бэз шуму и пыли! – и захохотала.
Я молча таращила свои близорукие глаза и завидовала её здоровью и оптимизму.
Въехали. «Перебирайтесь сюда, протяните руку, другую. Анестезия! Начинаем!» Глаза сами закрылись…
И вдруг тревожная мысль: «Как они меня оперировать будут, когда я задыхаюсь?! Приступ, конечно! Не учли! Нужно позвать!»
Где-то рядом слышались голоса. К моему ужасу ни позвать, ни пошевелиться не удалось. Это был кошмарный сон, когда хочешь закричать, убежать от опасности и вдруг осознаешь, что ничего не можешь сделать! Твои руки, ноги и язык тебе не принадлежат! Но как же?! Так и умрешь от удушья на операционном столе лучшей клиники Сибири! Нужно дышать! Я попыталась выкашлять то, что мешало мне вдохнуть.
- Очнулась, - услышала я голос сбоку. – Лена, подойди к ней!
И голос надо мной: «Глаза откройте! Не получается? Не пытайтесь вытолкнуть дыхательную трубку! Подождите, скоро мы всё уберем. Ещё рано».
«Господи, всё уже позади, – успокоилась я. – Это просто действие миорелаксантов». И я мысленно стала читать «Отче наш».
Медсестра отправилась помогать хирургу. Операционный день был в разгаре.
Через три часа я занимала свое койко-место в палате.
- А Люда? Ещё не вернули? - забеспокоилась я, обратив внимание на пустующую кровать соседки.
- В реанимации пока, - отозвалась Алёна. – Ты поспи! Спать надо!
Вечером под наши ликующие возгласы Людмилу медленно торжественно водрузили на прежнее место. В коридоре, приветственно маша мне рукой, маячила Анечка.
- Я ухаживать! Как обещала, - провозгласила она. – Что принести?
- Спасибо, ничего не надо! – весело ответила я. – Мне вставать можно.
Анна разочарованно махнула рукой и повернулась уходить.
- Завтра вечером опять пойдем гулять по этажам! – пообещала я.
Женщина, обернувшись, энергично закивала крупной головой.
- Люд, извини, я вчера на звонки твоих родственников отвечала, телефон слишком настойчиво звонил, - призналась я соседке по палате. – Обещала, что ты перезвонишь.
- Дочки звонили. И муж! От него больше всех пропущенных. Переживает!
Женщина что-то ворковала на незнакомом мне языке, узкие глаза светились любовью. Во время разговора она провела рукой по волосам и спрятала ершик черных волос под медицинскую шапочку. Хотела нравиться мужу.
- Люда, извини, ты кто по национальности? – полюбопытствовала я, когда она закончила.
- Бурятка наполовину. И муж – бурят, - тихо ответила моя соседка. – Чуть не потеряла его этим летом. Он в автокатастрофу попал. Думали, не выживет. Без сознания долго лежал в реанимации, черепно-мозговая травма. А потом рассказывает мне: «Людочка, меня же чуть не забрали ТУДА. Я дочек видел. Смотрю сверху: вот Соня сидит в коридоре, вот Алла. Плачут. Вот зять стоит. Не плачет, пачку сигарет в руке мнет. А курить нельзя. А где же, думаю, наша мама? А мамочки нашей нет, она на работе, как всегда. И тут поднимать меня стали, как на скоростном лифте. Уши закладывает. Вокруг люди в белых одеждах, и лица добрые. А я прошу: «Не забирайте меня, мои хорошие! Я с женой не успел повидаться!» Они и согласились». Он же, крещенный, муж-то мой, хоть и бурят. Не мог он это выдумать. Всё так и было! Всё правильно сказал: и где Соня сидела, и Алла, и зять как стоял… Жалко, встретить меня не может, раньше бы встретил. Новый год скоро. Хотела здесь подарочки какие-нибудь купить. Не получается. Хоть бы выписали до праздника…
Пятьсот раз слышала подобные истории по телевизору, читала в прессе. И думала, что вот один дурак, у которого была клиническая смерть, выдумал, как «душа воспаряет и видит всё как бы со стороны», а другие дураки стали за ним повторять, чтобы тоже засветиться. Но, услышав просто рассказанную историю об умирающем муже от соседки по палате, я поверила. Поняла: так бывает!
На следующий день к нам поступила фигуристая блондинка с длинными волнистыми волосами. Вещи она раскладывала, разговаривая по телефону. По окончании разговора «служба скорой доставки» умчала красавицу. Мы даже не успели познакомиться. На кровати сиротливо остался лежать шелковый халат цвета морской волны…
После ужина я решила лучше рассмотреть картину-витраж в женском отделении. И обнаружила поразительную вещь! Здесь была художественно изображена полость малого таза и в ней женские органы! На первый взгляд, матка была схожа с цветком… Но нет, это была птица, волшебная птица дивной красоты! Вот она распахнула свои расписные крылья, готовая к полету любви. Над ней лепестками – зарево, а выше только лазурное небо… Так это же птица Феникс, которая возрождается из пепла! Я была поражена фантазии художника и обрадована своей догадливостью.
Возникла идея рассмотреть ещё витражи на нашем этаже. В гастроэнтерологии зелеными стеклышками затейливым узором были выложены пищевод и желудок. Вместе они были ящеркой с изумрудными глазами и с короной на голове. Хозяйкой Медной горы, наверное. В пульмонологии я поняла, что березки на картине - это легкие. Бронхи множественно ветвились и оканчивались альвеолами в виде зеленых листочков. Вокруг деревьев ярко-синим и алым цвел луг…
Соседки по палате были вежливо равнодушны к моим открытиям.
«Наверное, здесь лечился художник, - думала я. – Картины - знак благодарности. Лучшего подарка не придумаешь!»
В пятницу выписывали Валентину. С утра она густо накрасила ресницы и навела румянец.
В палату энергично вошла миловидная моложавая женщина с высоко поднятой стриженой головой.
- Валюшка, сестренка! – бросилась она к нашей соседке по палате. – Как я рада! Так и думала, что тебя встречу! Будем лечиться?
- Да я полечилась, Кать, ты на мое место ложишься, - ответила названная сестра.
- Жаль! – слегка расстроилась женщина.
- Тоже наша? – поинтересовалась я у Вали.
- Почти. Из соседнего города.
- А вы почему сюда? – обратилась я к Кате.
Женщина, как и все здесь, без утайки поведала свою историю.
- Знаешь, Наташ, диагноз мне поставили у нас на медосмотре, я в колонии работаю. Мне сказали: «Опухоль незапущенная, прооперируют, полечат, всё нормально будет». Я спокойная в областной диспансер ехала. А там онколог, гнида, после осмотра говорит: «Вот так, голубушка, рак шейки матки второй стадии. На пяти тысячах сойдемся». Сидит такой толстый, морда чуть не трескается, жаба жабой. Я ему: «За что?! Помощь онкобольным у нас бесплатная!» А он: «Ну, ты же понимаешь, прооперировать – полбеды. Я же тебе могу современную химиотерапию назначить, а могу такую, что голова, как коленка, будет» – «Гад - ты, - говорю я жабёнышу. – В больнице вашей ни дня не останусь!» А эта пародия на врача с ухмылкой отвечает: «Ну, беги, беги! Что, уже место на кладбище забронировала?» – «Я?! – отвечаю ему со смехом. – Да я ещё тебя, гнида, переживу! И на могиле твоей цыганочку спляшу!» Сбежала вниз на стрессе, а в машине мужу на грудь упала и разрыдалась, Катины глаза застелила пелена слез.
- Дома на семейном совете муж с дочкой и зятем решили меня сюда отправить. Деньги, мол, найдем, если надо! А мне всё равно. Всё одно, думаю, умирать. Ночью лежу, не сплю, думаю: «Если и в этой больнице скажут место на кладбище готовить, жить не стану. Зачем волынку тянуть?! Обременять близких, мучить?» На кухню прокралась, взяла нож самый острый и в сумку на самое дно положила. Думаю: «Полосну, в крайнем случае, себя по шее, и спасти не успеют!» Видела, как зэки это делают. В НИИ меня очень хорошо приняли. По полису. Денег никто не требовал. Пришла ко мне в палату девочка стройненькая, совсем молодюсенькая, думаю, только вот институт, наверное, закончила. Эльвира Эдуардовна зовут Что-то говорит мне об операции, я и не слушаю её, про нож в сумке думаю. А девочка мне говорит: «Зайдите, Екатерина Николаевна, ко мне в ординаторскую!» И уже у себя в кабинете продолжила: «Мне, - говорит, - не нравится ваше настроение. По глазам вижу, затеваете что-то недоброе. Не отвечайте, меня послушайте! Рак – это не приговор. Бывали случаи, когда и с раком третьей стадии люди выкарабкивались. А у вас-то вторая! Поверьте мне, я здесь семь лет работаю, уже всякого навидалась. Думаете, вы облегчите жизнь родным, если уйдете?! Ничего подобного! Вы их жестоко раните, они до самого конца себя корить будут, что не сделали для вас всё, что могли. Ваша семья любит вас и ждет возвращения! Так что, выбрасываем черные мысли из головы, и готовимся к операции!» Вот, вроде бы, простые слова. Может, даже всем так говорят. А я вернулась в палату и думаю: «Ну как она, эта девочка, поняла всё, почувствовала?! И так сказала хорошо… Да что же это я?!» А сама реву, реву, остановиться не могу… И потом так легко мне стало на душе, как будто гнойник прорвался, и сердце болеть перестало!
Слеза медленно катилась по моей правой щеке.
- Это катарсис называется, - прошептала я.
- Катарсис… Слово странное, - раздумчиво сказала Катя и продолжила свой рассказ.
- Прооперировали меня, капельницы проставили. Волосы полезли, конечно. А были длинные, густые. Пришлось постричься. Ну, это ничего. Главное, надежду мне дали. Зять из больницы меня домой привез. Муж выбежал, в глаза заглядывает, как верный пес. Только хвостом не виляет. Мне и жалко его, и смешно. «Ну что ты, - говорю, - Колясик, переполошился? Даже если умру, один ты не останешься. Сразу очередь выстроится на красавчика такого! Я ж тебя всю жизнь холила и лелеяла!» Коля вдруг отвернулся и на крыльцо стал подниматься, а сам ладошкой глаза вытирает. Вечером баню истопил. А меня разбирает, париться-то нельзя! Как я раньше любила парку поддать, нахлестаться веничком до изнеможения, а потом во дворе себя ведром ледяной воды окатить! Ну, всё теперь, вышли сроки! Помылась просто. Лежим с мужем после бани, он обнял меня и говорит: «Кать, ну как ты могла сказать такое про других баб?» – «Ой, Коленька, - говорю, - да знаю я о твоих походах налево! Ты-то у меня ещё ого-го, а я не могу с тобой теперь. Нескоро ещё можно будет». – «Да не нужен мне никто, - отвечает, - ты только живи, Кать, живи, а?» И носом хлюпает. Ох, как я Кольку моего целовала! Поняла, как сильно я его люблю и никому отдавать не хочу.
Катя вытерла опять набежавшую влагу. Алёнка лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Валя смотрела в потолок, широко открыв глаза, и прикладывала поочередно к уголку каждого глаза кончик платочка. Боролась за красоту, приготовленную для мужа.
- Вот такая история! – закончила Катя. - Объяснила я тебе, почему сюда теперь хоть на карачках поползу? Потому что ЛЮДИ здесь работают!
– Мужа-то больше не пугаешь, что умрешь? – высморкавшись, спросила я.
- Пугаю иногда, - засмеялась новая знакомая. – В тонусе держу!
- Кать, я тоже хочу историю тебе рассказать, - обратилась я к женщине. – Не о себе.
- А сама? У тебя что?
- Да всё хорошо, - откликнулась я. – Доброкачественная.
- Точно? – не поверила Катя.
- Точно. Уже гистология готова, - успокоила я и продолжила: – В общем, не о себе. Учительница одна у нас в соседнем доме жила, Евгения Петровна Тулина. Географию преподавала. Она у сына репетитором была. Сильный педагог. А вообще, работала в школе № 12, в интернате. Ну, ты знаешь, Валь!
- Почему жила? – с замиранием в голосе спросила Валя.
- Потому что умерла. От онкологии. Женьке когда диагноз поставили, уже поздно было оперировать. Страшно и как-то нелепо было узнать это о молодой жизнерадостной женщине. Знаете, она хохотушка такая была! Сорок пять ей было на тот момент.
Евгения Петровна ведь всю жизнь, получается, чужим детям посвятила. Своей семьи не было. Дети любили её, просто как родную. И сын мой тоже. Да её невозможно было не полюбить! Часами по телефону могла говорить, какой у меня Денис – замечательный, как он подружился с её не менее замечательными ребятами. У неё все хорошие были. Интернатовские, из класса Евгении Петровны, чуть не жили у неё. Приходили к Евгеше (они её так звали) картошку жарить и чай пить. За чаем, естественно, разговоры за жизнь.
Дэн мой говорит как-то после чаепития: «Мам, Евгения Петровна, такая добрая, весёлая. Ну как она ни с одним мужем не ужилась? Может, попадались одни гады гадские?!» Я удивилась: «С какими мужьями?» – «Ну, с такими! – отвечает. – Девчонки у Евгеши спросили, был ли у неё муж. А она ответила, что у неё было семь мужей. И все военные. И со всеми в разводе». Я, конечно, подноготную Тулиной не знаю. Они с папой в Сибирь с Кубани переехали. Года 33, наверное, ей было. Знаю, что отец у неё был военным. Поэтому я плечами пожала. А потом думаю: наврала, конечно. Не было у ней ни одного. Семь! Белоснежка, блин! Почему не было? Не знаю. Может, дело было в её фигуре? Уж очень крупной женщиной она была. Наверное, не нашелся богатырь под стать. А, может, мужчин отпугивало неумение свить уютное гнездышко… Знаете, девчонки, нехорошо о покойниках, но дома у неё был вечный бардак. Обои старые, замызганные, кое-где висящие, как уши спаниеля. Ванна и унитаз времен царя Гороха, все в трещинах. И даже зеркало в ванной мутное. В общем, ремонт от производителя! А мебель - отцом ещё купленная в советские времена. Я уже не говорю о вечно раскиданных по всей квартире бумагах. Учебные планы, сочинения свои, детей, положения о конкурсах, олимпиадах… Девчонки у Евгеши порой прибирались, хотелось порядок навести. Евгения Петровна не возражала, но сразу возвещала: «Документы не трогать! А то ничего не найду!»
А цифра семь стала роковой в её жизни. Семь лет прожила наша географичка после приговора врачей. А онкологи-то ей всего год давали. От химии она отказалась. Молилась и пила по каплям настойки мухомора, болиголова. Дениска рассказывал, что подруги к Жене как-то зашли при нём. Та заглянула в холодильник и говорит: «Дорогие мои, чаем вас напоить хотела. А к чаю ничего нет. Только яды. Будете?» И хохочет…
Евгения Петровна удивлялась, сколько талантливых детей в детском доме нашла. Как пронзительно они писали о семье! Семье, в которую не вернутся. А Евгеша писала о своих ребятишках, которые скучают по маме. А мама-то у кого умерла, а у кого просто пила беспробудно. К слову, истории Тулиной о сиротах печатали в журнале «Семья и школа». Евгения Петровна детей в городскую литературную студию возила. Стихи публиковали. В городских изданиях и областных. Некоторые ребята побеждали в литературных конкурсах. Одну девочку даже в Москву приглашали.
Ну, Тулина-то географичкой же была. Она свой класс то в походы водила, то по стране возила. И по области, и на Байкал, и в Питер, и в столицу. Деньги тратила в основном свои. И папины сбережения. Ну, понятно - неоткуда было в квартире появиться свежему ремонту и новой мебели. Иногда, правда, руководство интерната шло навстречу. Частично компенсировали расходы.
Бывало, спонсоры находились. Например, Дашевская Людмила Александровна. Ну, слышали, наверное? Писательница и сценарист. Познакомились они с Евгенией случайно возле храма Христа Спасителя. Женя как раз возила детей в Москву, мой Денис с ними тогда ездил. Дашевская к детям обратилась: «Ребята, вы из Сибири?» Те – радостным хором: «Да! Из Кузбасса!» И Людмила Александровна: «Я сразу поняла. Только у сибиряков такие чистые одухотворенные лица!» Что она там усмотрела на лицах этой орущей от восторга, шкодной ребятни?! Какую такую одухотворенность?! А когда от Евгении Петровны узнала, что в группе в основном дети, оставшиеся без попечения родителей, пригласила к себе в гости. Накормила чем Бог послал. Дома у неё, Дениска сказал, свинарник хлеще, чем у Евгеши. У Дашевской пять кошек жило. Так что кроме бардака ещё и вонь приличная стояла. Но дети были рады, что побывали в гостях у настоящей писательницы, москвички. Читали Дашевской свои стихи. Она плакала. А потом вытащила откуда-то с антресолей пачку денег, завернутую в газетку, и отдала Евгении Петровне. Такая же сумасшедшая, как Евгеша…
Но ведь лучше быть помешанной на чистоте душевной, чем чистоте физической?! Правда?..
Евгения Петровна грант как-то выиграла. Поездку географического кружка в Финляндию и Швецию. Она уже была больна. Руководителю туристической группы (Евгеше то есть) перед поездкой нужно было медосмотр пройти. А она - инвалид. Уже метастазы были. Кто бы ей чего подписал? Так учительница наша справку просто подделала. Конечно, везла детей не одна. Анну Ивановну, учительницу литературы, взяла в качестве помощницы. Набрала с собой обезболивающих. Уколы делать тайком в туалет бегала. Когда уж совсем невмоготу было. И ни разу, понимаете, ни разу никто ни слезинки на лице её не увидел! Никто даже не понял, насколько ей больно! Дети ни о чём не догадывались. Счастливые домой вернулись. Море впечатлений! И стихов...
Класс Евгешин выпустился примерно за год до её смерти. Окончание девятилетки. Она, конечно, не работала уже. Но это всё равно. Ребята и учителя пригласили. Дениску моего, ну и меня заодно, позвали на торжественную часть. Классные руководители выпускников общий номер готовили. Пели детям что-то переделанное из модного: «Они вернутся, она вернется, они пять лет нам заменяли солнце!». Евгеша всё закатывала свои синие глаза под потолок. Двигалась хорошо. Я на следующий день позвонила Жене: «Вы, говорю, Евгения Петровна, самая артистичная! Мы с Денисом только на вас и любовались!» Она отвечает: «Слава Богу, сдержалась. Когда пела, думала: только на моих не смотреть! Если бы их мордашки увидела, сразу бы разревелась!» Вот…
Я тут недавно рассказ Брэдбери прочитала. «Калейдоскоп». Не читали? – обратилась я к собеседницам.
Катерина с Валей помотали головами.
- Сюжет такой. Космический корабль развалился. Главный герой, космонавт, понимает, что сейчас погибнет, сгорит в атмосфере и жалеет, что не успел сделать что-то хорошее в конце жизни. Его видит мальчик с Земли. Как падающую звезду. И загадывает желание… Понимаете?
Так вот и Женька торопилась сделать что-то хорошее. Может, хотела стать для кого-то такой звездой, чтобы исполнить желание? Или обогреть обделенных судьбой? Незадолго до смерти она выпускницу свою прежних лет, сироту, к себе жить пустила. Надьку, беременную, парень бросил. Так Евгения Петровна ей на работу устроиться помогла. А потом квартиру ей свою завещала…
Вот так, Катюш! Человек за всю жизнь семьей не обзавелся… Тебе повезло, что у тебя муж. И любит тебя! А ты нервы ему мотаешь… Кать, поживешь ещё! Вторая стадия – не третья и не четвертая. Ну правда!.. Извини…
Катерина смотрела вниз, на одеяло, расстеленное на её кровати. Казалось, с неё слетел налет бравады.
После минутного молчания послышался её тихий голос:
- Да. Я подумаю об этом… Брэдбери, говоришь? Нужно почитать. Мало читаю.
В палату вошла Людмила.
- Здрасьте! – поприветствовала она новенькую и, обведя взглядом товарок, обеспокоенно спросила: – А вы чего все с красными носами? Случилось что?
- Ой, да это мы с Натальей, наверное, всех на сырость развели! – засмеялась Катя. - Валь, я же на химию легла. После капельниц волосы опять полезут. Так Новый год же скоро! Хочется выглядеть. Ты парик уже себе купила? Когда в магазин едешь? Сегодня? Здесь? Отлично! Во сколько Юрец приедет? Может, до его приезда меня успеют прокапать? Завезёте меня потом к Зине? Помнишь её? Рыженькая такая. Не хочу в больнице ночевать! Мы с ней поболтаем, погуляем. На улице тает всё! Как весной!
Просто Скарлетт О`Хара. «Я не буду думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра!»
После ужина в книжном шкафу в столовой я наткнулась на «Великого Гэтсби». Эту книгу мне рекомендовала почитать коллега, когда мы обсуждали роман того же Фицджеральда «Ночь нежна».
Соседки по палате тихо сопели, когда я наконец оторвалась от чтения и выключила светильник. Тоненькие пальчики капели несмело забарабанили по клавиатуре подоконника. «Декабрь сошел с ума и думает, что он – март», - определила я. «Вааааууу!» - утробным голосом восхитился кем-то в больничном дворе тоже сошедший с ума мартовский кот. «Завтра пойду гулять», - засыпая, решила я.
Утром после процедур я отправилась на прогулку. Выйдя на крыльцо больницы, я вдохнула полной грудью. В мое тело ворвался влажный одуряющий весенний воздух. «Вааааууу!» - захотелось, уподобляясь вчерашнему ночному певцу, взвыть от радости. Плакали от счастья сосульки, под ногами плескались лужи кусочками лазурного неба. Множественные магазинчики манили витринами с выставленными в них сюрпризами и сюрпризиками. Цвет витрин был преимущественно нарядно-красный. Кафешки завлекали ароматами кофе и свежей выпечки. Бакалея звала попробовать свежих колбас и фруктов. И я, поддавшись искушениям, с удовольствием заходила, рассматривала, примеряла, пробовала, что-то покупала в надежде удивить или хотя бы порадовать близких. Новый год на носу! А где-то в сказочном лесу по поляне катилось кольцо Двенадцати месяцев, брошенное взбалмошной юной королевой, и скоро должны были расцвести подснежники…
Ближе к обеду я вернулась в душную палату. Окна открывать не разрешала Алёна. У неё была температура и слабость. От предложений выйти в коридор или закутаться в одеяла на время проветривания женщина категорически отказывалась.
Вечером её навестили мать с сыном. Белокурый мальчик радостно вбежал в палату и обнял вставшую с постели Алёну. Ваня, большой и упитанный, странно смотрелся рядом со своей изможденной мамой. Они больше походили на резвого братца Иванушку и несчастную сестрицу Алёнушку, которую злая ведьма заманила в омут. («Ах, братец Иванушка! Тяжёл камень на дно тянет, шелковая трава ноги спутала, желты пески на груди легли»). Сын держал маму за руку, прислонившись большой головой к её плечу, пока она другой рукой вяло хлебала домашний куриный бульон. Ванина бабушка что-то оживленно рассказывала дочери. В глазах её читалась тревога.
- Мне нужно выйти, - произнесла Алёна, с явным облегчением освобождаясь из-под тяжести сыновней любви.
- Мама, куда?! – встрепенулся мальчик. – Я с тобой!
- Ванюша, нехорошо! – попыталась усовестить внука бабушка Вера. – Мама сейчас вернется. Что ты как маленький!
- Мама, мамочка, не уходи! – заплакал Иванушка. («Выплынь, выплынь, Алёнушка!»)
- Да я в туалет! – с досадой ответила мать.
- Сын в отца, наверное, такой крупный? – спросила я Алёну, когда ушли посетители.
- В меня! – недовольно ответила женщина. – Я тоже была кровь с молоком, пока сюда не попала.
- Так привязан к тебе! - продолжила я.
- Одна ращу его. Это он сейчас вынужденно живет с моей мамой. Раньше мы никогда не разлучались.
- А муж? – осторожно спросила я.
- Объелся груш! – резко ответила соседка по палате.
- Извини!
- Ничего, - смягчилась Алёна. – Свекрови такая сноха не нужна была. Рылом не вышла. Не их круга. А мы ведь с Андреем в одной группе учились, я ж не какая-то ПТУшница. Экономический закончила, в банке работаю, не бедствуем. Всё равно свекровь нищебродами нас называет. Сами-то – бизнесмены! По столицам да заграницам катаются. Не то что моя мама, учительница!
- А отец Ивана что?
- Женился. Материально помогает.
- Ну, может, тебе тоже другого нужно найти? – продолжала я.
- Зачем? - парировала собеседница. – Кому мой ребенок нужен? Да ещё неизвестно на кого нарвешься. Попадётся какой-нибудь аферист, будет деньги тянуть!
«Проживание со свекровью не прошло даром», - с раздражением подумала я и уткнулась в книгу.
На следующий день, выйдя на улицу, я догадалась, что до подснежников дело не дойдёт. Какие-то технические неполадки не позволили волшебному кольцу завершить полный оборот по лесной поляне. Капель вновь затаилась в сосульках. Кусочки неба вмерзли в асфальт. Слегка вьюжило. Но горожане радостно обсуждали то, что, к счастью, не успели растаять ледовые фигуры на Центральной площади, и всю зиму можно будет любоваться слегка потерявшими форму шедеврами.
Я прошлась до Центральной площади и вместе с другими праздными горожанами стала изучать творчество скульпторов. Изо льда были вырезаны Пушкин, который «наше – всё!», и герои его сказок. Упитанная русалка, кокетничая, раскачивалась на толстых прозрачных ветвях. Старуха с разбитым корытом ругала опустившего голову старика за неумение жить. Царевна Лебедь сопровождала суровых богатырей, выходящих из кудрявых волн. И, конечно, здоровенный ученый кот, ходил по ледяной цепи. По дорожкам между фигурами белые лошадки катали розовощеких весёлых детей. Из репродукторов звучал новогодний хит прошлых лет в исполнении «Аббы». Розовыми яблоками на заснеженных ветках берёз висели посвистывающие снегири. Пахло жаренными пирожками с картошкой и капустой. Крутилась кастрюлька, из которой чудесным образом возникало розовое облако сладкой ваты…
Расплавленное золото у горизонта подсвечивало снежное серебро и алмазы. Но этим зимним утром меня не радовало созерцание несметных сокровищ в зимней ювелирной лавке. Потому что ехали мы в невесёлое место. В НИИ онкологии.
Ещё со студенческих времен слово «онкодиспансер» для меня было равнозначно словам «приговор», «безысходность», «смерть»… Собственно, мне-то чего бояться? Моя опухоль на 99% доброкачественная! Боялась я не 1% неизвестности, а общей атмосферы приговоренности смертников. Самой операции боялась, поскольку слова «операция» и «анафилактический шок» стояли в моем сознании на одной доске.
Хотя… Страх смерти присутствовал, конечно. Я вспоминала Борьку, соратника по латиноамериканским танцам. Его диагноз, озвученный год назад, был фантастически ужасным, как если бы внезапно по телевизору объявили о вторжении марсиан. Только вчера парень работал, танцевал, отмечал Новый год… И вдруг Борькин почти прирученный остеохондроз на глазах превратился в дракона, пожирающего плоть своего хозяина. Комок взбесившихся клеток в левой почке высасывал силы из нашего улыбчивого приятеля, пока не превратил его в восковой манекен с безучастным лицом, упакованный в большую красную коробку с черным крестом…
Человек, доставивший меня до института, благополучно укатил и, вероятно, был уже на работе в нашем городе, а я всё ожидала приглашения подняться в женское отделение. Незнакомые женщины из разных регионов страны, также томящиеся в ожидании, без спросу рассказывали мне свои истории болезни. Как страшные сказки со счастливым концом. Им в это верилось. Вначале я была удивлена этой открытостью. Потом поняла: здесь нечего стесняться, потому что перед лицами Смерти и Надежды все равны. И пациентка, пережившая осознание того, что в ней живет собственный убийца и потом – моменты победы над ним, считает себя старшей сестрой по отношению к новенькой. В общем, все пациенты здесь - родственники.
Наконец, прозвучала моя фамилия. Я бодро вскочила с диванчика, подхватив сумки с вещами и продуктами. Ко мне подошла пожилая женщина в пестром фланелевом халате.
- Пойдем, деточка! - ласково позвала она. - Я провожу. Давай сумку, - и мягко, но настойчиво санитарка отняла у меня одну.
- Ну что Вы! Я донесу сама, - пыталась сопротивляться я.
- Тебе нельзя, милая, не надо!
Мне хотелось сказать: «Я не та… не по этому поводу…»
Но женщина продолжала, заходя в лифт: «Ты не бойся, деточка! Всё будет хорошо, вот увидишь! Ты – такая красивая! Просто ступила, видно, не на ту дорожку. Ты подумай, милая, жизнь свою пересмотри, подумай».
Это было так неожиданно трогательно, что у меня навернулись слезы.
Я кивнула, позволяя помочь: «Спасибо! Всё будет хорошо!»
- А ты верь, деточка, верь! - подбодрила на прощание добрая крестная.
В отделении пахло кислой капустой и отварным минтаем. Видимо, раздатчицы уже привезли обед в столовую.
- Наташа, - я, привыкшая к обращению «Наталья Ивановна», не сразу поняла, что обратились ко мне.
- Ты посиди на диванчике, место в палате ещё не освободилось, - блондинка лет сорока в белом халате с улыбкой указала мне на диван.
- За выписанной бабушкой ещё не приехали, ничего?
И медицинская сестра считала меня своей родственницей. Не иначе. Я согласилась подождать.
На третьем этаже располагались три отделения: гинекология, гастроэнтерология и пульмонология. Прохаживаясь, я обнаружила, что коридоры отделений, вопреки моим ожиданиям, были окрашены не в серые, а розовые, желтые, зеленые цвета пастельных тонов. Окна были составлены из ярких кусочков стекла. Что было изображено, не очень понятно. В нашем отделении на витраже, казалось, был изображен фантастической красоты алый цветок.
- Наталья Ивановна, вы? - услышала я вдруг от устремившейся ко мне женщины. В ней я узнала свою хорошую знакомую, землячку.
- Пойдемте к нам, - пригласила она.
Познакомив меня с соседкой по палате в гастроэнтерологии, Нина Антоновна рассказала свою историю болезни, равнодушия онкологов на местах и чудесного исцеления в тутошнем НИИ.
- Меня выписали, - радостно сообщила она. - А вы тут с Анечкой дружите, она – хороший человек.
Семидесятилетняя Анечка тут же сообщила, что хоронить себя не позволит, поклялась приглашать к себе в гости и ухаживать за мной после операции.
В палате, в которую меня определили, умирать тоже никто не собирался. Кареглазая сбитая женщина, бойко поинтересовавшись местом моего проживания, обрадовалась, что мы - землячки, и тут же начала вычислять общих знакомых. Ей это удалось. Тогда Валентина стала рассказывать забавные истории из жизни этих знакомых, потом из жизни питомцев знакомых, потом истории незнакомых… В общем, было нескучно. И как-то забылись страхи и сомнения.
- А вот ещё интересная история. Сестра моя Иринка, когда с мужем своим, алкашом, развелась, познакомилась с Серегой. Он на Севере жил, в гости к другу приехал. Высокий, красивый. И неженатый! Влюбился мужик в мою сестру. Она у меня девочка, что надо: глазищи огромные, волос копна, фигурка – ну всё при ней. Встречались по-взрослому, пока Сергей тут гостил. И как-то Иришка, видно, пропустила момент. Мужик на свой Север уехал, а сестра выяснила, что беременная. Ну, тест - две полоски, понятно, в общем. Парень ничего не обещал, потому красавица моя к гинекологу побежала, мини-аборт делать. Сделать-то сделала, а признаки беременности остались: и тошнит, и грудь набухает. Она к гинекологу: «А точно, - спрашивает, - с беременностью покончено?» Та обиделась: «Своими глазами, мол, видела, что плодное яйцо вылетело! Не первый год работаю, ошибиться не могла». Время проходит, живот у сестренки растет и растет. И, внимание, девчонки! Снится мне сон. Будто прихожу я к своей Ирочке и приношу ей колготки голубые и розовые. А она мне говорит: «Валюш, а голубые-то зачем? У меня же девочка будет!» Я на следующий день сеструху на УЗИ потащила. Вот тогда-то и выяснилось впервые, что у неё матка двурогая! Один зародыш убрали, ну, значит, мальчика, а девочка осталась. Сергей узнал, что Ирина ребенка ждет, приехал жениться. Машунька получилась красавица, вся в мать. Вот такая история! Серёга с Иркой живут, между прочим, душа в душу. Машеньке пять лет уже.
Я лежала на кровати и думала: «Чего только в жизни не бывает! Вот развивались бы оба плода в такой двурогой. Каждый рог, как отдельная комнатка, а в комнатке по малышу, и каждый смотрит в свою сторону. Тяни-Толкайчик!» Я улыбнулась.
- Да, - задумчиво протянула Валя. – Хорошо, племяшка хоть есть… Детей-то своих у меня уже не будет. Везет тебе, Алёна, - с грустью обратилась она к бледной худой женщине, - ты Ванюху успела родить…
- Не завидуй! – откликнулась та. – Его ещё вырастить надо! Третий класс, уроки с ним делать нужно, а я тут валяюсь. Вчера опять в трубку плакал, скучает.
- Конечно, вырастишь! – уверенно произнесла Валентина. – А я курс облучения закончу, восстановлюсь и ребеночка возьму из Дома малютки. Юра – не против.
На следующий день у Люды, ещё одной нашей соседки, перестала поступать моча в мочеприемник. Вывод уролога был неутешительным: нужна повторная операция.
Женщина печально смотрела в тарелку с остывающим гороховым супом, стоящим на прикроватной тумбочке, когда в нашу палату с грохотом ворвались две санитарки с тревожными лицами, толкая перед собой каталку.
- Петрова! – выкрикнула одна из них. – Ты ещё не ела? Срочно на операцию!
Людмила испуганно уронила ложку в суп, лихорадочно сбросила с себя одежду, суетливо достала из тумбочки эластичные бинты, молча сунув их мне, и полезла на каталку. Я без вопросов торопливо намотала бинты ей на ноги. Женщину срочно накрыли простыней и бегом покатили к лифту.
Закрылась дверь. Я медленно опустилась на стул с озадаченным видом: «Это что, была служба доставки?!»
Ситуация была комичной. Сцена из «Приключений итальянцев в России». Первой начала хохотать Валюшка. Мы утирали слезы от смеха, потом вдруг, как по команде, остановились.
- Всё будет хорошо, - как заклинание произнесла Алёна.
Назавтра был мой черед. Несмотря на мощную психологическую поддержку вновь обретенных родственниц, операции я ждала как восхождения на Голгофу. Тоска и обреченность…
С грохотом ворвалась в палату каталка и, приняв на борт мое обнаженное тело, помчалась в операционную.
- Чего дрожишь? – крикнула на бегу вчерашняя мордатенькая санитарка. – Алла Геннадьевна – хороший хирург, оперирует быстро и качественно. Бэз шуму и пыли! – и захохотала.
Я молча таращила свои близорукие глаза и завидовала её здоровью и оптимизму.
Въехали. «Перебирайтесь сюда, протяните руку, другую. Анестезия! Начинаем!» Глаза сами закрылись…
И вдруг тревожная мысль: «Как они меня оперировать будут, когда я задыхаюсь?! Приступ, конечно! Не учли! Нужно позвать!»
Где-то рядом слышались голоса. К моему ужасу ни позвать, ни пошевелиться не удалось. Это был кошмарный сон, когда хочешь закричать, убежать от опасности и вдруг осознаешь, что ничего не можешь сделать! Твои руки, ноги и язык тебе не принадлежат! Но как же?! Так и умрешь от удушья на операционном столе лучшей клиники Сибири! Нужно дышать! Я попыталась выкашлять то, что мешало мне вдохнуть.
- Очнулась, - услышала я голос сбоку. – Лена, подойди к ней!
И голос надо мной: «Глаза откройте! Не получается? Не пытайтесь вытолкнуть дыхательную трубку! Подождите, скоро мы всё уберем. Ещё рано».
«Господи, всё уже позади, – успокоилась я. – Это просто действие миорелаксантов». И я мысленно стала читать «Отче наш».
Медсестра отправилась помогать хирургу. Операционный день был в разгаре.
Через три часа я занимала свое койко-место в палате.
- А Люда? Ещё не вернули? - забеспокоилась я, обратив внимание на пустующую кровать соседки.
- В реанимации пока, - отозвалась Алёна. – Ты поспи! Спать надо!
Вечером под наши ликующие возгласы Людмилу медленно торжественно водрузили на прежнее место. В коридоре, приветственно маша мне рукой, маячила Анечка.
- Я ухаживать! Как обещала, - провозгласила она. – Что принести?
- Спасибо, ничего не надо! – весело ответила я. – Мне вставать можно.
Анна разочарованно махнула рукой и повернулась уходить.
- Завтра вечером опять пойдем гулять по этажам! – пообещала я.
Женщина, обернувшись, энергично закивала крупной головой.
- Люд, извини, я вчера на звонки твоих родственников отвечала, телефон слишком настойчиво звонил, - призналась я соседке по палате. – Обещала, что ты перезвонишь.
- Дочки звонили. И муж! От него больше всех пропущенных. Переживает!
Женщина что-то ворковала на незнакомом мне языке, узкие глаза светились любовью. Во время разговора она провела рукой по волосам и спрятала ершик черных волос под медицинскую шапочку. Хотела нравиться мужу.
- Люда, извини, ты кто по национальности? – полюбопытствовала я, когда она закончила.
- Бурятка наполовину. И муж – бурят, - тихо ответила моя соседка. – Чуть не потеряла его этим летом. Он в автокатастрофу попал. Думали, не выживет. Без сознания долго лежал в реанимации, черепно-мозговая травма. А потом рассказывает мне: «Людочка, меня же чуть не забрали ТУДА. Я дочек видел. Смотрю сверху: вот Соня сидит в коридоре, вот Алла. Плачут. Вот зять стоит. Не плачет, пачку сигарет в руке мнет. А курить нельзя. А где же, думаю, наша мама? А мамочки нашей нет, она на работе, как всегда. И тут поднимать меня стали, как на скоростном лифте. Уши закладывает. Вокруг люди в белых одеждах, и лица добрые. А я прошу: «Не забирайте меня, мои хорошие! Я с женой не успел повидаться!» Они и согласились». Он же, крещенный, муж-то мой, хоть и бурят. Не мог он это выдумать. Всё так и было! Всё правильно сказал: и где Соня сидела, и Алла, и зять как стоял… Жалко, встретить меня не может, раньше бы встретил. Новый год скоро. Хотела здесь подарочки какие-нибудь купить. Не получается. Хоть бы выписали до праздника…
Пятьсот раз слышала подобные истории по телевизору, читала в прессе. И думала, что вот один дурак, у которого была клиническая смерть, выдумал, как «душа воспаряет и видит всё как бы со стороны», а другие дураки стали за ним повторять, чтобы тоже засветиться. Но, услышав просто рассказанную историю об умирающем муже от соседки по палате, я поверила. Поняла: так бывает!
На следующий день к нам поступила фигуристая блондинка с длинными волнистыми волосами. Вещи она раскладывала, разговаривая по телефону. По окончании разговора «служба скорой доставки» умчала красавицу. Мы даже не успели познакомиться. На кровати сиротливо остался лежать шелковый халат цвета морской волны…
После ужина я решила лучше рассмотреть картину-витраж в женском отделении. И обнаружила поразительную вещь! Здесь была художественно изображена полость малого таза и в ней женские органы! На первый взгляд, матка была схожа с цветком… Но нет, это была птица, волшебная птица дивной красоты! Вот она распахнула свои расписные крылья, готовая к полету любви. Над ней лепестками – зарево, а выше только лазурное небо… Так это же птица Феникс, которая возрождается из пепла! Я была поражена фантазии художника и обрадована своей догадливостью.
Возникла идея рассмотреть ещё витражи на нашем этаже. В гастроэнтерологии зелеными стеклышками затейливым узором были выложены пищевод и желудок. Вместе они были ящеркой с изумрудными глазами и с короной на голове. Хозяйкой Медной горы, наверное. В пульмонологии я поняла, что березки на картине - это легкие. Бронхи множественно ветвились и оканчивались альвеолами в виде зеленых листочков. Вокруг деревьев ярко-синим и алым цвел луг…
Соседки по палате были вежливо равнодушны к моим открытиям.
«Наверное, здесь лечился художник, - думала я. – Картины - знак благодарности. Лучшего подарка не придумаешь!»
В пятницу выписывали Валентину. С утра она густо накрасила ресницы и навела румянец.
В палату энергично вошла миловидная моложавая женщина с высоко поднятой стриженой головой.
- Валюшка, сестренка! – бросилась она к нашей соседке по палате. – Как я рада! Так и думала, что тебя встречу! Будем лечиться?
- Да я полечилась, Кать, ты на мое место ложишься, - ответила названная сестра.
- Жаль! – слегка расстроилась женщина.
- Тоже наша? – поинтересовалась я у Вали.
- Почти. Из соседнего города.
- А вы почему сюда? – обратилась я к Кате.
Женщина, как и все здесь, без утайки поведала свою историю.
- Знаешь, Наташ, диагноз мне поставили у нас на медосмотре, я в колонии работаю. Мне сказали: «Опухоль незапущенная, прооперируют, полечат, всё нормально будет». Я спокойная в областной диспансер ехала. А там онколог, гнида, после осмотра говорит: «Вот так, голубушка, рак шейки матки второй стадии. На пяти тысячах сойдемся». Сидит такой толстый, морда чуть не трескается, жаба жабой. Я ему: «За что?! Помощь онкобольным у нас бесплатная!» А он: «Ну, ты же понимаешь, прооперировать – полбеды. Я же тебе могу современную химиотерапию назначить, а могу такую, что голова, как коленка, будет» – «Гад - ты, - говорю я жабёнышу. – В больнице вашей ни дня не останусь!» А эта пародия на врача с ухмылкой отвечает: «Ну, беги, беги! Что, уже место на кладбище забронировала?» – «Я?! – отвечаю ему со смехом. – Да я ещё тебя, гнида, переживу! И на могиле твоей цыганочку спляшу!» Сбежала вниз на стрессе, а в машине мужу на грудь упала и разрыдалась, Катины глаза застелила пелена слез.
- Дома на семейном совете муж с дочкой и зятем решили меня сюда отправить. Деньги, мол, найдем, если надо! А мне всё равно. Всё одно, думаю, умирать. Ночью лежу, не сплю, думаю: «Если и в этой больнице скажут место на кладбище готовить, жить не стану. Зачем волынку тянуть?! Обременять близких, мучить?» На кухню прокралась, взяла нож самый острый и в сумку на самое дно положила. Думаю: «Полосну, в крайнем случае, себя по шее, и спасти не успеют!» Видела, как зэки это делают. В НИИ меня очень хорошо приняли. По полису. Денег никто не требовал. Пришла ко мне в палату девочка стройненькая, совсем молодюсенькая, думаю, только вот институт, наверное, закончила. Эльвира Эдуардовна зовут Что-то говорит мне об операции, я и не слушаю её, про нож в сумке думаю. А девочка мне говорит: «Зайдите, Екатерина Николаевна, ко мне в ординаторскую!» И уже у себя в кабинете продолжила: «Мне, - говорит, - не нравится ваше настроение. По глазам вижу, затеваете что-то недоброе. Не отвечайте, меня послушайте! Рак – это не приговор. Бывали случаи, когда и с раком третьей стадии люди выкарабкивались. А у вас-то вторая! Поверьте мне, я здесь семь лет работаю, уже всякого навидалась. Думаете, вы облегчите жизнь родным, если уйдете?! Ничего подобного! Вы их жестоко раните, они до самого конца себя корить будут, что не сделали для вас всё, что могли. Ваша семья любит вас и ждет возвращения! Так что, выбрасываем черные мысли из головы, и готовимся к операции!» Вот, вроде бы, простые слова. Может, даже всем так говорят. А я вернулась в палату и думаю: «Ну как она, эта девочка, поняла всё, почувствовала?! И так сказала хорошо… Да что же это я?!» А сама реву, реву, остановиться не могу… И потом так легко мне стало на душе, как будто гнойник прорвался, и сердце болеть перестало!
Слеза медленно катилась по моей правой щеке.
- Это катарсис называется, - прошептала я.
- Катарсис… Слово странное, - раздумчиво сказала Катя и продолжила свой рассказ.
- Прооперировали меня, капельницы проставили. Волосы полезли, конечно. А были длинные, густые. Пришлось постричься. Ну, это ничего. Главное, надежду мне дали. Зять из больницы меня домой привез. Муж выбежал, в глаза заглядывает, как верный пес. Только хвостом не виляет. Мне и жалко его, и смешно. «Ну что ты, - говорю, - Колясик, переполошился? Даже если умру, один ты не останешься. Сразу очередь выстроится на красавчика такого! Я ж тебя всю жизнь холила и лелеяла!» Коля вдруг отвернулся и на крыльцо стал подниматься, а сам ладошкой глаза вытирает. Вечером баню истопил. А меня разбирает, париться-то нельзя! Как я раньше любила парку поддать, нахлестаться веничком до изнеможения, а потом во дворе себя ведром ледяной воды окатить! Ну, всё теперь, вышли сроки! Помылась просто. Лежим с мужем после бани, он обнял меня и говорит: «Кать, ну как ты могла сказать такое про других баб?» – «Ой, Коленька, - говорю, - да знаю я о твоих походах налево! Ты-то у меня ещё ого-го, а я не могу с тобой теперь. Нескоро ещё можно будет». – «Да не нужен мне никто, - отвечает, - ты только живи, Кать, живи, а?» И носом хлюпает. Ох, как я Кольку моего целовала! Поняла, как сильно я его люблю и никому отдавать не хочу.
Катя вытерла опять набежавшую влагу. Алёнка лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Валя смотрела в потолок, широко открыв глаза, и прикладывала поочередно к уголку каждого глаза кончик платочка. Боролась за красоту, приготовленную для мужа.
- Вот такая история! – закончила Катя. - Объяснила я тебе, почему сюда теперь хоть на карачках поползу? Потому что ЛЮДИ здесь работают!
– Мужа-то больше не пугаешь, что умрешь? – высморкавшись, спросила я.
- Пугаю иногда, - засмеялась новая знакомая. – В тонусе держу!
- Кать, я тоже хочу историю тебе рассказать, - обратилась я к женщине. – Не о себе.
- А сама? У тебя что?
- Да всё хорошо, - откликнулась я. – Доброкачественная.
- Точно? – не поверила Катя.
- Точно. Уже гистология готова, - успокоила я и продолжила: – В общем, не о себе. Учительница одна у нас в соседнем доме жила, Евгения Петровна Тулина. Географию преподавала. Она у сына репетитором была. Сильный педагог. А вообще, работала в школе № 12, в интернате. Ну, ты знаешь, Валь!
- Почему жила? – с замиранием в голосе спросила Валя.
- Потому что умерла. От онкологии. Женьке когда диагноз поставили, уже поздно было оперировать. Страшно и как-то нелепо было узнать это о молодой жизнерадостной женщине. Знаете, она хохотушка такая была! Сорок пять ей было на тот момент.
Евгения Петровна ведь всю жизнь, получается, чужим детям посвятила. Своей семьи не было. Дети любили её, просто как родную. И сын мой тоже. Да её невозможно было не полюбить! Часами по телефону могла говорить, какой у меня Денис – замечательный, как он подружился с её не менее замечательными ребятами. У неё все хорошие были. Интернатовские, из класса Евгении Петровны, чуть не жили у неё. Приходили к Евгеше (они её так звали) картошку жарить и чай пить. За чаем, естественно, разговоры за жизнь.
Дэн мой говорит как-то после чаепития: «Мам, Евгения Петровна, такая добрая, весёлая. Ну как она ни с одним мужем не ужилась? Может, попадались одни гады гадские?!» Я удивилась: «С какими мужьями?» – «Ну, с такими! – отвечает. – Девчонки у Евгеши спросили, был ли у неё муж. А она ответила, что у неё было семь мужей. И все военные. И со всеми в разводе». Я, конечно, подноготную Тулиной не знаю. Они с папой в Сибирь с Кубани переехали. Года 33, наверное, ей было. Знаю, что отец у неё был военным. Поэтому я плечами пожала. А потом думаю: наврала, конечно. Не было у ней ни одного. Семь! Белоснежка, блин! Почему не было? Не знаю. Может, дело было в её фигуре? Уж очень крупной женщиной она была. Наверное, не нашелся богатырь под стать. А, может, мужчин отпугивало неумение свить уютное гнездышко… Знаете, девчонки, нехорошо о покойниках, но дома у неё был вечный бардак. Обои старые, замызганные, кое-где висящие, как уши спаниеля. Ванна и унитаз времен царя Гороха, все в трещинах. И даже зеркало в ванной мутное. В общем, ремонт от производителя! А мебель - отцом ещё купленная в советские времена. Я уже не говорю о вечно раскиданных по всей квартире бумагах. Учебные планы, сочинения свои, детей, положения о конкурсах, олимпиадах… Девчонки у Евгеши порой прибирались, хотелось порядок навести. Евгения Петровна не возражала, но сразу возвещала: «Документы не трогать! А то ничего не найду!»
А цифра семь стала роковой в её жизни. Семь лет прожила наша географичка после приговора врачей. А онкологи-то ей всего год давали. От химии она отказалась. Молилась и пила по каплям настойки мухомора, болиголова. Дениска рассказывал, что подруги к Жене как-то зашли при нём. Та заглянула в холодильник и говорит: «Дорогие мои, чаем вас напоить хотела. А к чаю ничего нет. Только яды. Будете?» И хохочет…
Евгения Петровна удивлялась, сколько талантливых детей в детском доме нашла. Как пронзительно они писали о семье! Семье, в которую не вернутся. А Евгеша писала о своих ребятишках, которые скучают по маме. А мама-то у кого умерла, а у кого просто пила беспробудно. К слову, истории Тулиной о сиротах печатали в журнале «Семья и школа». Евгения Петровна детей в городскую литературную студию возила. Стихи публиковали. В городских изданиях и областных. Некоторые ребята побеждали в литературных конкурсах. Одну девочку даже в Москву приглашали.
Ну, Тулина-то географичкой же была. Она свой класс то в походы водила, то по стране возила. И по области, и на Байкал, и в Питер, и в столицу. Деньги тратила в основном свои. И папины сбережения. Ну, понятно - неоткуда было в квартире появиться свежему ремонту и новой мебели. Иногда, правда, руководство интерната шло навстречу. Частично компенсировали расходы.
Бывало, спонсоры находились. Например, Дашевская Людмила Александровна. Ну, слышали, наверное? Писательница и сценарист. Познакомились они с Евгенией случайно возле храма Христа Спасителя. Женя как раз возила детей в Москву, мой Денис с ними тогда ездил. Дашевская к детям обратилась: «Ребята, вы из Сибири?» Те – радостным хором: «Да! Из Кузбасса!» И Людмила Александровна: «Я сразу поняла. Только у сибиряков такие чистые одухотворенные лица!» Что она там усмотрела на лицах этой орущей от восторга, шкодной ребятни?! Какую такую одухотворенность?! А когда от Евгении Петровны узнала, что в группе в основном дети, оставшиеся без попечения родителей, пригласила к себе в гости. Накормила чем Бог послал. Дома у неё, Дениска сказал, свинарник хлеще, чем у Евгеши. У Дашевской пять кошек жило. Так что кроме бардака ещё и вонь приличная стояла. Но дети были рады, что побывали в гостях у настоящей писательницы, москвички. Читали Дашевской свои стихи. Она плакала. А потом вытащила откуда-то с антресолей пачку денег, завернутую в газетку, и отдала Евгении Петровне. Такая же сумасшедшая, как Евгеша…
Но ведь лучше быть помешанной на чистоте душевной, чем чистоте физической?! Правда?..
Евгения Петровна грант как-то выиграла. Поездку географического кружка в Финляндию и Швецию. Она уже была больна. Руководителю туристической группы (Евгеше то есть) перед поездкой нужно было медосмотр пройти. А она - инвалид. Уже метастазы были. Кто бы ей чего подписал? Так учительница наша справку просто подделала. Конечно, везла детей не одна. Анну Ивановну, учительницу литературы, взяла в качестве помощницы. Набрала с собой обезболивающих. Уколы делать тайком в туалет бегала. Когда уж совсем невмоготу было. И ни разу, понимаете, ни разу никто ни слезинки на лице её не увидел! Никто даже не понял, насколько ей больно! Дети ни о чём не догадывались. Счастливые домой вернулись. Море впечатлений! И стихов...
Класс Евгешин выпустился примерно за год до её смерти. Окончание девятилетки. Она, конечно, не работала уже. Но это всё равно. Ребята и учителя пригласили. Дениску моего, ну и меня заодно, позвали на торжественную часть. Классные руководители выпускников общий номер готовили. Пели детям что-то переделанное из модного: «Они вернутся, она вернется, они пять лет нам заменяли солнце!». Евгеша всё закатывала свои синие глаза под потолок. Двигалась хорошо. Я на следующий день позвонила Жене: «Вы, говорю, Евгения Петровна, самая артистичная! Мы с Денисом только на вас и любовались!» Она отвечает: «Слава Богу, сдержалась. Когда пела, думала: только на моих не смотреть! Если бы их мордашки увидела, сразу бы разревелась!» Вот…
Я тут недавно рассказ Брэдбери прочитала. «Калейдоскоп». Не читали? – обратилась я к собеседницам.
Катерина с Валей помотали головами.
- Сюжет такой. Космический корабль развалился. Главный герой, космонавт, понимает, что сейчас погибнет, сгорит в атмосфере и жалеет, что не успел сделать что-то хорошее в конце жизни. Его видит мальчик с Земли. Как падающую звезду. И загадывает желание… Понимаете?
Так вот и Женька торопилась сделать что-то хорошее. Может, хотела стать для кого-то такой звездой, чтобы исполнить желание? Или обогреть обделенных судьбой? Незадолго до смерти она выпускницу свою прежних лет, сироту, к себе жить пустила. Надьку, беременную, парень бросил. Так Евгения Петровна ей на работу устроиться помогла. А потом квартиру ей свою завещала…
Вот так, Катюш! Человек за всю жизнь семьей не обзавелся… Тебе повезло, что у тебя муж. И любит тебя! А ты нервы ему мотаешь… Кать, поживешь ещё! Вторая стадия – не третья и не четвертая. Ну правда!.. Извини…
Катерина смотрела вниз, на одеяло, расстеленное на её кровати. Казалось, с неё слетел налет бравады.
После минутного молчания послышался её тихий голос:
- Да. Я подумаю об этом… Брэдбери, говоришь? Нужно почитать. Мало читаю.
В палату вошла Людмила.
- Здрасьте! – поприветствовала она новенькую и, обведя взглядом товарок, обеспокоенно спросила: – А вы чего все с красными носами? Случилось что?
- Ой, да это мы с Натальей, наверное, всех на сырость развели! – засмеялась Катя. - Валь, я же на химию легла. После капельниц волосы опять полезут. Так Новый год же скоро! Хочется выглядеть. Ты парик уже себе купила? Когда в магазин едешь? Сегодня? Здесь? Отлично! Во сколько Юрец приедет? Может, до его приезда меня успеют прокапать? Завезёте меня потом к Зине? Помнишь её? Рыженькая такая. Не хочу в больнице ночевать! Мы с ней поболтаем, погуляем. На улице тает всё! Как весной!
Просто Скарлетт О`Хара. «Я не буду думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра!»
После ужина в книжном шкафу в столовой я наткнулась на «Великого Гэтсби». Эту книгу мне рекомендовала почитать коллега, когда мы обсуждали роман того же Фицджеральда «Ночь нежна».
Соседки по палате тихо сопели, когда я наконец оторвалась от чтения и выключила светильник. Тоненькие пальчики капели несмело забарабанили по клавиатуре подоконника. «Декабрь сошел с ума и думает, что он – март», - определила я. «Вааааууу!» - утробным голосом восхитился кем-то в больничном дворе тоже сошедший с ума мартовский кот. «Завтра пойду гулять», - засыпая, решила я.
Утром после процедур я отправилась на прогулку. Выйдя на крыльцо больницы, я вдохнула полной грудью. В мое тело ворвался влажный одуряющий весенний воздух. «Вааааууу!» - захотелось, уподобляясь вчерашнему ночному певцу, взвыть от радости. Плакали от счастья сосульки, под ногами плескались лужи кусочками лазурного неба. Множественные магазинчики манили витринами с выставленными в них сюрпризами и сюрпризиками. Цвет витрин был преимущественно нарядно-красный. Кафешки завлекали ароматами кофе и свежей выпечки. Бакалея звала попробовать свежих колбас и фруктов. И я, поддавшись искушениям, с удовольствием заходила, рассматривала, примеряла, пробовала, что-то покупала в надежде удивить или хотя бы порадовать близких. Новый год на носу! А где-то в сказочном лесу по поляне катилось кольцо Двенадцати месяцев, брошенное взбалмошной юной королевой, и скоро должны были расцвести подснежники…
Ближе к обеду я вернулась в душную палату. Окна открывать не разрешала Алёна. У неё была температура и слабость. От предложений выйти в коридор или закутаться в одеяла на время проветривания женщина категорически отказывалась.
Вечером её навестили мать с сыном. Белокурый мальчик радостно вбежал в палату и обнял вставшую с постели Алёну. Ваня, большой и упитанный, странно смотрелся рядом со своей изможденной мамой. Они больше походили на резвого братца Иванушку и несчастную сестрицу Алёнушку, которую злая ведьма заманила в омут. («Ах, братец Иванушка! Тяжёл камень на дно тянет, шелковая трава ноги спутала, желты пески на груди легли»). Сын держал маму за руку, прислонившись большой головой к её плечу, пока она другой рукой вяло хлебала домашний куриный бульон. Ванина бабушка что-то оживленно рассказывала дочери. В глазах её читалась тревога.
- Мне нужно выйти, - произнесла Алёна, с явным облегчением освобождаясь из-под тяжести сыновней любви.
- Мама, куда?! – встрепенулся мальчик. – Я с тобой!
- Ванюша, нехорошо! – попыталась усовестить внука бабушка Вера. – Мама сейчас вернется. Что ты как маленький!
- Мама, мамочка, не уходи! – заплакал Иванушка. («Выплынь, выплынь, Алёнушка!»)
- Да я в туалет! – с досадой ответила мать.
- Сын в отца, наверное, такой крупный? – спросила я Алёну, когда ушли посетители.
- В меня! – недовольно ответила женщина. – Я тоже была кровь с молоком, пока сюда не попала.
- Так привязан к тебе! - продолжила я.
- Одна ращу его. Это он сейчас вынужденно живет с моей мамой. Раньше мы никогда не разлучались.
- А муж? – осторожно спросила я.
- Объелся груш! – резко ответила соседка по палате.
- Извини!
- Ничего, - смягчилась Алёна. – Свекрови такая сноха не нужна была. Рылом не вышла. Не их круга. А мы ведь с Андреем в одной группе учились, я ж не какая-то ПТУшница. Экономический закончила, в банке работаю, не бедствуем. Всё равно свекровь нищебродами нас называет. Сами-то – бизнесмены! По столицам да заграницам катаются. Не то что моя мама, учительница!
- А отец Ивана что?
- Женился. Материально помогает.
- Ну, может, тебе тоже другого нужно найти? – продолжала я.
- Зачем? - парировала собеседница. – Кому мой ребенок нужен? Да ещё неизвестно на кого нарвешься. Попадётся какой-нибудь аферист, будет деньги тянуть!
«Проживание со свекровью не прошло даром», - с раздражением подумала я и уткнулась в книгу.
На следующий день, выйдя на улицу, я догадалась, что до подснежников дело не дойдёт. Какие-то технические неполадки не позволили волшебному кольцу завершить полный оборот по лесной поляне. Капель вновь затаилась в сосульках. Кусочки неба вмерзли в асфальт. Слегка вьюжило. Но горожане радостно обсуждали то, что, к счастью, не успели растаять ледовые фигуры на Центральной площади, и всю зиму можно будет любоваться слегка потерявшими форму шедеврами.
Я прошлась до Центральной площади и вместе с другими праздными горожанами стала изучать творчество скульпторов. Изо льда были вырезаны Пушкин, который «наше – всё!», и герои его сказок. Упитанная русалка, кокетничая, раскачивалась на толстых прозрачных ветвях. Старуха с разбитым корытом ругала опустившего голову старика за неумение жить. Царевна Лебедь сопровождала суровых богатырей, выходящих из кудрявых волн. И, конечно, здоровенный ученый кот, ходил по ледяной цепи. По дорожкам между фигурами белые лошадки катали розовощеких весёлых детей. Из репродукторов звучал новогодний хит прошлых лет в исполнении «Аббы». Розовыми яблоками на заснеженных ветках берёз висели посвистывающие снегири. Пахло жаренными пирожками с картошкой и капустой. Крутилась кастрюлька, из которой чудесным образом возникало розовое облако сладкой ваты…
| Далее