В одной лодке
В погожий августовский денёк деревянная десятиупружка с тремя пассажирами, где с хрустом гальки под днищем, а где и волоком по почти сухим перекатам, но потихоньку ползла вверх о горной реке. В межень такое продвижение с подвесным-то мотором по Усе дело вполне обычное. Но вот моторка вылезла на широкий плёс, и пассажирам можно было, наконец-то, расслабиться - передохнуть от усердий бурлацкого труда.
Новенький «Вихрь» теперь уверенно тащил «деревяшку» по глубокой спокойной воде. Разомлев от солнечных лучей, моторист на корме стал потихоньку засыпать под монотонно-убаюкивающий шум двигуна. Лишь изредка кормчий приподнимал голову и вновь входил в состояние полудрёмы – по всему было видать, что путь этот он проделывал не первый раз и хорошо знаком с фарватером. Уже минуло около четырёх часов, как лодка отошла от городского причала Междуреченска, а прошла она только чуть более половины намеченного пути.
Пассажиры, привалившись на брезентовые тюки, совсем уж откровенно дремали. Только новый сотрудник геологической партии - бывший «газетчик» Володя Валиулин, решивший в кои-то веки отдохнуть от рутинной работы в редакции и побродить с геологами по тайге, не смыкал глаз и, очевидно обдумывая будущий очерк, неотрывно и пристально всматривался в разрезаемую деревянным носом водяную синь – ему ведь эта таёжная экзотика была внове. Вдруг «газетчик» приподнялся со своего места и, опираясь одной рукой на правый борт, стал показывать другой на воду:
- Смотрите! Смотрите! Плывёт кто-то?!
В десятке метров по правому борту лодки старательно грёб к берегу какой-то маленький зверёк. Из воды торчала только его мокрая с прижатыми ушками головка.
– Белка!!! – опознав мокрое существо, закричал Володя мотористу, - давай спасём её…
Повернув румпель, моторист зашёл на круг и осторожно приблизил лодку к зверьку. Володя свесился с борта, намереваясь руками подхватить белку.
- Осторожно! У неё зубы мощные – тяпнет за палец, будь здоров, до самой кости, - торопливо предостерёг моторист его решительные действия.
Первая попытка подхватить пловчиху не удалась. Пришлось снова заходить на лодке по кругу, стараясь как можно ближе подплыть к отчаянно работающей лапками белке. Хвост у зверька уже намок и был почти не виден на поверхности воды, а это явный признак того что силы белки были на исходе и она могла просто не добраться до желанного берега.
Передав Володе черпак, изготовленный из шахтёрской каски с приделанным берёзовым черенком (в шахтёрском городе Междуреченске, считай, все лодки были оборудованы такими черпаками), моторист замедлил ход – почти остановился. Володя ловко подхватил зверька черпаком и перекинул его из реки в лодку.
Оказавшись на сухом брезенте, белка ничуть не удивилась новой обстановке и, даже не поблагодарив спасителя, сразу же принялась деловито лапками отжимать намокшую шубку и хвост, а потом и вовсе елозить тельцем по брезенту - тщательно вытирая речную влагу. Закончив эту процедуру, нашла удобное место и, свернувшись калачиком, улеглась досушивать шёрстку на солнце.
Взбодрившиеся от происшествия пассажиры были весьма удивлены непринуждённому безбоязненному поведению этого маленького дикого существа, наверняка никогда ранее не встречавшегося с людьми. Некоторое время белка, вроде как, дремала, укрывшись пушистым хвостом, затем вдруг резко вскочила, уселась на задние лапы и стала поглядывать на людей своими глазками-бусинками. Опасений соседи у неё не вызвали – они ведь теперь были все в одной лодке и, наскоро оглядевшись, она решила исследовать содержимое судна. По узкому деревянному борту белка направилась в носовую часть. На пути ей попалась лежащая на борту рука Володи. Она остановилась и, внимательно посмотрев на него, цокнула, как бы намекая: «Не могли бы вы, сударь, убрать руку – мне нужно пройти?!» Володя намёк понял, убрал руку, и белка засеменила по борту дальше. На носу лодки она пошныряла по ящикам, но ничего интересного для себя не обнаружила и вскоре вернулась тем же путём на прежнее место.
Но видно еще не всё было суетливой гостьей проверенно и обследовано: внимательно посмотрев в сторону кормы, она снова прыгнула на бортовой отбойник и направилась по ребру тонкой дощечки - к мотористу. Не обращая внимания на неприятный гул мотора и запах бензина, перебралась к нему на сидение и, нисколько не стесняясь, прикоснулась лапкой к ноге. Моторист немного опешил, но знакомству был рад, смотрел на рыжую гостью сверху вниз и не шевелился. Но белка устремилась дальше - перепрыгнула на высокий транец, потом на плоский колпак мотора и с него уже вдруг вскочила кормщику прямо на правое плечо. Это было неожиданно и совсем уж, как-то по-свойски - парень даже немного обомлел от такого особого внимания и панибратства. Он теперь даже ухом боялся шевельнуть, потому как перед ним белка, щекоча его усами, чистила лапками свою мордочку – похоже, что марафет наводила.
Наблюдавшие эту умилительную сцену пассажиры оторопели от такой непосредственности зверька, но вот опомнились и, расплывшись в широких улыбках, полезли в рюкзаки за фотокамерами.
Вскоре белке надоело позировать, она спрыгнула с плеча кормщика и снова вернулась в середину лодки – брезентовая постель её вполне устраивала. Геологи уже начали подумывать, что белка теперь стала совсем ручной и, наверное, прокатится с нами до самого лагеря, а там останется у них жить до окончания сезона. Но спустя какое-то время белка вновь резко вскочила с брезента и, как будто вспомнив о каких-то своих важных делах, воззрилась в сторону левого берега. Она снова перебралась на деревянный борт и – даже не попрощавшись, сиганула в воду. Моторист невольно сбавил газ - белка быстро плыла по воде с поднятым хвостом; видно какой-то инстинкт неумолимо гнал её на противоположный берег, заставлял преодолевать довольно широкую реку ради поставленной цели. Теперь было понятно, что в воде она оказалась совсем не случайно, а по собственной доброй воле.
Оказывается, в неурожайные на кедровый орех годы, белки, спасаясь от «голодухи», мигрируют, преодолевая порой большие расстояния – до сотен километров. Мигрируют белки, как правило, поодиночке – не подвержены они стайному образу жизни, каждая принимает решение самостоятельно, подчиняясь лишь собственному природному инстинкту. Форсируя встречающиеся на пути реки, иногда гибнут, выбившись из сил в длинных стремительных водах.
Выловленная геологами белка благополучно добралась до желанного берега, ведь перехватив её на середине реки со спасительной целью, люди только предоставили ей возможность малость передохнуть, обсушиться и удовлетворить своё откровенное любопытство. И эта, весьма кстати, встретившаяся ей на пути лодка была для неё – неожиданно откуда-то взявшимся плавающим спасительным островом со странными и, как оказалось, вполне добродушными существами, и она на нём была лишь гостьей. Ну что ж - погостила, обзнакомилась и отправилась далее по своим неотложным и весьма важным беличьим делам. Урожайных тебе кедров, пловчиха!
Горное субито
Склон горбился могучей спиной, обросшей щетиной чахлых пихтушек и далее уходил куда-то под облака. Восемьсот метров чуть не по вертикали геологам нужно было преодолеть «в лоб». Там за перевалом был намечен участок для изучения разреза древних отложений; предстояло штурмовать эту крутую горку.
- Ну что, передохнули? – нарушил молчание начальник отряда Копьев. – Тогда, вперёд! – и первым полез на крутизну, разгребая длинной берёзовой ручкой геологического молотка густой высокорослый травостой; пять человек устремились за ним следом.
Вскоре гора выгнала на спинах пот. Штормовки, и без того просоленные за лето в маршрутах, покрылись влажными тёмными пятнами. В небольшом островке пихтача остановились для передыха. Закурили. Начальник, обтирая платочком лицо и шею, произнёс:
- Я как-то встречал в одном из старых геологических отчётов выражение: «Травяной покров в Кузнецком Алатау в летний период скрывает всадника на лошади». – И не дождавшись реакции спутников, подытожил: - Верно,… джунгли, да и только…
Сигаретный дым окутывал лица, но мошка всё равно надоедливо лезла в глаза. Пот на прилипших к спине рубашках стал остывать. Докурив сигареты, геологи двинулись к перевалу.
По мере продвижения к водоразделу идти становилось легче: трава стала приземистее, сверху потянуло свежим прохладным воздухом. Наконец, вырвавшись из душных зарослей, отряд вышел наверх. Взорам предстали просторы субальпийских лугов и горной тундры. Травы здесь едва доходили до щиколотки, стали скуднее, жёстче и суше. Хвойный стланик да заросли кустарниковой берёзки с мелкими - размером с ноготь листочками, устилали водораздел. Вся растительность, даже редкие горные цветы, были словно прижаты к земле сдерживающей их рост гнетущей силой. Просто лилипутия какая-то. Неприятна взору горная тундра – некая ласковость в ней присутствует. Лишь одинокие приземистые пихты на этом фоне поражают своим неповторимым уродством, их корявые длинные сучья цепляются за одежду - они словно бессменные и замшелые часовые на пути пришельцев.
Свежий ветерок быстро иссушил липкий пот на лице, исчез надоедливый гнус – своеобразный комфорт высокогорья. А тут ещё – пожалуйте вам, необозримые плантации черники - ну как же не отведать угощенья. Маршрутные рабочие, молодые ещё парни, не сговариваясь, опустились на корточки и стали расползаться по ягоднику.
- Э-э! Ребятки, - окликнул их начальник - не увлекайтесь! Торопиться надо. Вот на обратном пути, пожалуй, наберём ягоды… Если время останется.
По водоразделу пошли быстрее. Веточки карликовой берёзки шумно зашаркали о кирзовые сапоги, отчего те вскоре зарыжели разлохмаченной кожей. Но путь лежал дальше: нужно снова спускаться в травостой черневой тайги.
Горный ручей на дне ущелья по другую сторону перевала встретил геологов прохладой и радостным звонким журчанием. Место временной стоянки выбрали сухое, закрытое от ветра стеной невысоких пихт. Спешили. Торопливо развели костёр, подогрели стандартный обед геолога, именуемый, согласно этикетке на банке, «Завтраком туриста», и вскоре разбежались по намеченным маршрутам. Времени на изучение разреза древних толщ оставалось мало, и нужно было успеть сделать основную часть работы в первый же день. Работали «до упора» - пока глаза могли различать горные породы.
Из маршрутов геологи вернулись уже в сумерках. Маршрутный рабочий Паша сразу же взялся готовить ужин, а геологов Копьев собрал на совет. Но вот ужин уже поспел и Паша приглашает к костру:
- Ну, идите вечерять, геологи! Всё готово!
За ужином Копьев похвалил временно назначенного повара:
- Павел, в тебе, однако, пропадает кулинар... Какой ужин приготовил!
- Да чего там… лапша с тушёнкой. Ну, луку добавил, кое-какие специи, вот и получилось вкусно. – И, немного помолчав, Паша искоса посмотрел на лежавшую рядом одностволку и мечтательно произнёс. – Вот если бы свежего мясца… Я бы вам такое блюдо приготовил!..
- Это намёк?! Ладно, ловим на слове - будет тебе свежее мясцо! – ответил обладатель «ижевки» на его ненавязчивую просьбу.
Ночь наваливалась на стоянку чёрно-синей бодрящей свежестью. Это холодное дыхание, прилетевшее с горных вершин, понудило к спешной заготовке дров для ночного костра.
- Брр! Как резко похолодало, - заметил Павел, сбросив с плеча приволоченный им сухой ствол дерева. Он снял очки и стал протирать запотевшие стёкла.
- Зато мошка исчезла - нет худа без добра, - вмешался геолог Волков. - А кстати, чего это Паша ты притащил?!
- Как чего?! Дрова!
- Какие же это дрова? Это не дрова, а колода с патронами, – и, посмотрев на недоумевающего рабочего, добавил, – пихта! - горит с треском, - не знаешь, когда и куда стрелять будет. – Затем поучительно с расстановкой: - Кедр нужен! Он горит ровно без треску и жару даёт больше. Понимаешь?!.. Ну, на крайний случай сгодится берёза аль тальник.
Павел уважительно посмотрел на умудрённого опытом геолога; Волков не упускал случая блеснуть перед зелёной молодёжью своими практическими навыками походной жизни и, почесав рыжую бороду, закончил: «Учись, пока я жив, студент!»
Заготовка дров продолжалась общими силами до тех пор, пока тьма окончательно не поглотила окружающее пространство.
Ночь выдалась звёздная и необычно холодная, пришлось всю ночь поддерживать огонь и попеременно подогревать возле костра зябнущие бока. Сна практически не было: лишь на короткое время удавалось сомкнуть глаза, и вновь кто-то начинал ворочаться и подбрасывать дрова в костёр. Павел, укутавшись брезентовым плащом, свернулся калачиком и улёгся головой к костру. Копьев, приподнявшись с пихтовой подстилки, повернулся к нему и спросил:
- Павел, ты зачем голову греешь?
- Так холодно ведь! – возмущённо огрызнулся Павел и резко запахнулся плащом.
- Надо не голову подогревать, а зад. Зад - он же, как аккумулятор для всего организма. Если задница в тепле, то и телу будет тепло.
Павел приподнял лацкан плаща, подозрительно посмотрел на начальника, но всё же развернулся спиной к костру.
- И верно, так намного теплее, – заявил он через некоторое время, когда Копьев уже начал ловить минуты сладостной дремоты. – Интересное свойство организма…
Рассвет открыл перед геологами удивительную картину: за ночь окружающая природа поседела - выбелилась, словно в сказке. Сильный заморозок покрыл белым инеем всё, что находилось вокруг ореолом костра. Листва на деревьях и лапки пихт покрылись серебром и словно околдованные замерли в тихом ожидании. Изморозь выткала дивные узоры на ещё зелёном травяном ковре. Ягоды смородины и кислицы превратились в подобие стеклянных цветных бус, сияющих в первых лучах восходящего солнца. Всё умолкло: не было привычного щебета птиц, исчезли насекомые. Лес казался неживым и таинственным. Воцарившуюся тишину нарушал только лениво журчащий ручей.
Но вот солнце пробилось через хвойные макушки пихт, и под его жгучими лучами иней на деревьях - сначала стал переливаться сверкающими россыпями драгоценных камней, а затем таять и крупными прозрачными каплями падать на землю…
Ярко-синие небо со дна ущелья казалось в это утро бескрайне глубоким, похожим на бездонное море. Но внезапно на его фоне стали появляться белые облачка, их становилось всё больше и больше…
Работа по изучению разреза практически была закончена, и оставалось уточнить только некоторые детали. Памятуя заявление Паши, молодой геолог Чуров обратился к начальнику отряда:
- Алексеич, на разрезе работы осталось немного, пожалуй, обойдётесь и без меня. А я заберу образцы и пойду вперёд, заверну на пригольцовые ягодники - глухарей проверить. Павел обещал жаркое из свежатины…
- А-а-а… Точно, вчера был разговор, – вспомнил Копьев. - Ты как, Павел, от своих слов не отказываешься? – полушутя промолвил начальник.
- Конечно, нет. Будет мясо – будет и жаркое! - затем с гордостью: – Приготовлю блюдо с грузинским акцентом!
- Хорошо. Договорились. – И, повернувшись к молодому геологу, Копьев, как всегда с иронией, добавил: - Дождёшься нас на верху - птицу поможем нести.
Собрав в рюкзак добрую часть образцов горных пород, Чуров вышел на тропу и начал медленно подниматься по склону.
Между тем, появившиеся с утра лёгкие облачка на небосклоне начали быстро сгущаться, и, взглянув вверх, Чуров увидел над собой белое ватное и очень близкое небо, опускавшееся на вершины гольцов. Воздух стал быстро мутнеть, - словно молоко в него подливали. Охотник и не заметил, как вошёл в огромное облако. Стало совсем сыро и холодно; прямая видимость – не более десяти-пятнадцати метров. Страна-лилипутия, ещё вчера такая приветливая, была покрыта беспросветным и каким-то зловещим мраком.
Облако густого тумана медленно опускалось на горную тундру. Мягкие лапы его, как бы в предвкушении сладостного сна, уже лениво ощупывали хвойную подстилку пихтового стланика.
Неожиданно несколько глухарей один за другим шумно выпорхнули из зарослей можжевельника, и расселись на коряжистых ветвях приземистого пихтача.
«Вот оно, Пашино жаркое!», - промелькнуло в голове геолога.
Прогремевший выстрел, казалось, был неуместным в воцарившейся дремотной тишине. Попавшая под выстрел птица рухнула на землю, остальные глухари сорвались с веток и со свистом в крыльях унеслись в туман. Чуров сошёл с тропы и быстро направился в направлении упавшей птицы.
Раненый молодой глухарь при всей своей кажущейся громоздкости весил не более трёх килограммов. Некоторое время геолог любовался оперением птицы: чёрный веерообразный хвост, мощные коричневато-бурые крылья и отливающий металлом зеленоватый зоб. Затем торопливо засунул птицу в рюкзак; охотничий азарт толкал его дальше в окутанные туманом заросли стланика.
Однако глухари стали сторожкими и уже не подпускали к себе на расстояние выстрела. Птицы поочерёдно выпархивали при приближении человека и уносились всё дальше и дальше. Охотник увлёкся и совсем забыл о тумане. Скрадывание птиц не приносило успеха, и Чуров вскоре наконец-то прекратил преследование. Остановился.
В обозримом пространстве были видны только расплывчатые однообразные заросли стланика, чередующиеся с кустарниковой берёзкой, а далее стеной стояла непроглядная мгла. Нужно было возвращаться на тропу, но теперь он не мог точно определить направление.
Облако тумана тем временем уже навалилось на водораздел всем своим «тучным» телом и потихоньку начало сползать в распадки. Чуров медленно брёл, как ему казалось, в направлении оставленной им тропы. Короткая жёсткая трава практически не оставляла следов, и он просто шёл наугад. Навстречу из тумана выплывали кряжистые стволы уродливых деревьев. Ему стало казаться, что раньше – таких вот уродцев он не встречал. В сомнении он повернул назад, прошёл сотню метров и вновь остановился.
«Уж не закружил ли я в погоне за глухарями, - промелькнуло в его голове, - может, я иду не в том направлении?»
Оглядевшись по сторонам, он вдруг пришёл к выводу, что находится в совершенно другом участке водораздела – куда он врюхался в погоне за глухарями. Чуров достал из сумки карту, компас, но что толку – не за что было зацепиться глазу, а при таком сложном изрезанном рельефе, ошибись он на сотню метров, то непременно должен бы свалиться в другой водоток. Свойство тумана менять очертания местности были ему теоретически известны, но от этого легче не становилось: вкравшиеся сомнения уже не покидали геолога. Запаниковал парень и вновь неуверенно пошёл по хребту, но так и не обнаружил, ни тропы, ни знакомых примет, и это только усилило его волнение. Мысли спутались, и в отчаянии, побродив еще по водоразделу, он благоразумно решил переждать - пока туман рассеется, а то ведь можно уйти чёрте знает куда, что потом и вовсе не сыщут.
Холодная сырость начала пробирать до костей; о костре нечего было и думать: набравшая влаги скудная трава и мелкий хворост вовсе не хотели гореть. Взобравшись на скалистый гребень, парень стал ждать – сейчас, ох как нужен был ветерок.
Через полчаса стало совсем холодно; подстреленная птица была ещё тёплой под крылами и согревала ему мёрзнущие руки, но всё равно зубы уже начали отстукивать лихорадочный танец.
Была единственная надежда на перемену погоды, - парень до рези в глазах всматривался в туманные очертания местности, пытаясь увидеть хоть какой-нибудь просвет. Представилось ему вдруг: каково же здесь в лютую зимнюю стужу, когда свирепые ветры с неистовым воем носятся по открытым просторам поднебесья. Мелкие, острые льдинки колючего снега, гонимые ветром, бороздят чёрные скалы и всё то, что попыталось прорасти и подняться на их скудной почве. В этих-то суровых условиях и сформировались те редкие приземисто-уродливые дерева – невольные заложники этих мест. Ведь когда-то, скорее всего, принесённое залётной птицей семя попало меж камней в почву и взошло нежным зелёным ростком, и здесь-то «заботу» о нём взяли на себя местные «няньки» - колючий ветер да лютый холод: из года в год гнули, морозили, ломали, обдирали кожу и выпестовали тех стойких одиноких коряжистых часовых.
…Вдруг дуновение… и лёгкий ветерок шмыгнул через перевал - туман шевельнулся, сдвинулся. Надежды Чурова оправдались: в распахнутом ветром окне среди тумана он узнал очертания скального обнажения, описываемого им в маршруте на прошлой неделе. Радость его была безграничной – как будто он встретил знакомого близкого человека. Обнажение находилось в верховьях ручья Гольцового - сомнений в этом у него не было, и до того, как окно вновь закрылось, он успел сориентироваться и выбрать верное направление к лагерю.
Уверенным шагом Чуров дошёл до границы леса и вскоре выбрался из туманного облака, которое, всё ещё медленно расползаясь, отдыхало на поднебесном ложе. Солнце ещё не могло пробить огромную массу тумана: его лучи застряли где-то вверху в его белых нечёсаных космах. А в лесу среди деревьев и травостоя казалось намного уютней и теплее. Чуров не попал на проторенную вчера тропу, но это уже его не смущало. Далеко внизу серо-голубой лентой призывно и приветливо извивалась горная река, на которой и стоял их лагерь.
Его товарищи наверняка волнуются, а может, и ожидают его, не встретив на тропе, как условились. Чуров, подумав, выстрелил в воздух – обозначив тем самым место своего пребывания. Звук выстрела прогремел раскатисто и, как показалось, радостно. Через несколько секунд сверху донеслись еле-еле слышные ответные крики и свист.
«Будет мне нахлобучка от начальника, - подумалось Чурову, -договаривались ведь встречаться наверху». Однако теперь, вырвавшись из холодных объятий тумана, ему всё одно было приятно и радостно на душе. Да и будущее жаркое, Пашей обещанное, что тянуло его рюкзак, тоже ему в плюс зачтётся. «Перемелется, - рассудил молодой геолог, - главное, что всё обошлось – на этот раз, а впредь будет наука».
В погожий августовский денёк деревянная десятиупружка с тремя пассажирами, где с хрустом гальки под днищем, а где и волоком по почти сухим перекатам, но потихоньку ползла вверх о горной реке. В межень такое продвижение с подвесным-то мотором по Усе дело вполне обычное. Но вот моторка вылезла на широкий плёс, и пассажирам можно было, наконец-то, расслабиться - передохнуть от усердий бурлацкого труда.
Новенький «Вихрь» теперь уверенно тащил «деревяшку» по глубокой спокойной воде. Разомлев от солнечных лучей, моторист на корме стал потихоньку засыпать под монотонно-убаюкивающий шум двигуна. Лишь изредка кормчий приподнимал голову и вновь входил в состояние полудрёмы – по всему было видать, что путь этот он проделывал не первый раз и хорошо знаком с фарватером. Уже минуло около четырёх часов, как лодка отошла от городского причала Междуреченска, а прошла она только чуть более половины намеченного пути.
Пассажиры, привалившись на брезентовые тюки, совсем уж откровенно дремали. Только новый сотрудник геологической партии - бывший «газетчик» Володя Валиулин, решивший в кои-то веки отдохнуть от рутинной работы в редакции и побродить с геологами по тайге, не смыкал глаз и, очевидно обдумывая будущий очерк, неотрывно и пристально всматривался в разрезаемую деревянным носом водяную синь – ему ведь эта таёжная экзотика была внове. Вдруг «газетчик» приподнялся со своего места и, опираясь одной рукой на правый борт, стал показывать другой на воду:
- Смотрите! Смотрите! Плывёт кто-то?!
В десятке метров по правому борту лодки старательно грёб к берегу какой-то маленький зверёк. Из воды торчала только его мокрая с прижатыми ушками головка.
– Белка!!! – опознав мокрое существо, закричал Володя мотористу, - давай спасём её…
Повернув румпель, моторист зашёл на круг и осторожно приблизил лодку к зверьку. Володя свесился с борта, намереваясь руками подхватить белку.
- Осторожно! У неё зубы мощные – тяпнет за палец, будь здоров, до самой кости, - торопливо предостерёг моторист его решительные действия.
Первая попытка подхватить пловчиху не удалась. Пришлось снова заходить на лодке по кругу, стараясь как можно ближе подплыть к отчаянно работающей лапками белке. Хвост у зверька уже намок и был почти не виден на поверхности воды, а это явный признак того что силы белки были на исходе и она могла просто не добраться до желанного берега.
Передав Володе черпак, изготовленный из шахтёрской каски с приделанным берёзовым черенком (в шахтёрском городе Междуреченске, считай, все лодки были оборудованы такими черпаками), моторист замедлил ход – почти остановился. Володя ловко подхватил зверька черпаком и перекинул его из реки в лодку.
Оказавшись на сухом брезенте, белка ничуть не удивилась новой обстановке и, даже не поблагодарив спасителя, сразу же принялась деловито лапками отжимать намокшую шубку и хвост, а потом и вовсе елозить тельцем по брезенту - тщательно вытирая речную влагу. Закончив эту процедуру, нашла удобное место и, свернувшись калачиком, улеглась досушивать шёрстку на солнце.
Взбодрившиеся от происшествия пассажиры были весьма удивлены непринуждённому безбоязненному поведению этого маленького дикого существа, наверняка никогда ранее не встречавшегося с людьми. Некоторое время белка, вроде как, дремала, укрывшись пушистым хвостом, затем вдруг резко вскочила, уселась на задние лапы и стала поглядывать на людей своими глазками-бусинками. Опасений соседи у неё не вызвали – они ведь теперь были все в одной лодке и, наскоро оглядевшись, она решила исследовать содержимое судна. По узкому деревянному борту белка направилась в носовую часть. На пути ей попалась лежащая на борту рука Володи. Она остановилась и, внимательно посмотрев на него, цокнула, как бы намекая: «Не могли бы вы, сударь, убрать руку – мне нужно пройти?!» Володя намёк понял, убрал руку, и белка засеменила по борту дальше. На носу лодки она пошныряла по ящикам, но ничего интересного для себя не обнаружила и вскоре вернулась тем же путём на прежнее место.
Но видно еще не всё было суетливой гостьей проверенно и обследовано: внимательно посмотрев в сторону кормы, она снова прыгнула на бортовой отбойник и направилась по ребру тонкой дощечки - к мотористу. Не обращая внимания на неприятный гул мотора и запах бензина, перебралась к нему на сидение и, нисколько не стесняясь, прикоснулась лапкой к ноге. Моторист немного опешил, но знакомству был рад, смотрел на рыжую гостью сверху вниз и не шевелился. Но белка устремилась дальше - перепрыгнула на высокий транец, потом на плоский колпак мотора и с него уже вдруг вскочила кормщику прямо на правое плечо. Это было неожиданно и совсем уж, как-то по-свойски - парень даже немного обомлел от такого особого внимания и панибратства. Он теперь даже ухом боялся шевельнуть, потому как перед ним белка, щекоча его усами, чистила лапками свою мордочку – похоже, что марафет наводила.
Наблюдавшие эту умилительную сцену пассажиры оторопели от такой непосредственности зверька, но вот опомнились и, расплывшись в широких улыбках, полезли в рюкзаки за фотокамерами.
Вскоре белке надоело позировать, она спрыгнула с плеча кормщика и снова вернулась в середину лодки – брезентовая постель её вполне устраивала. Геологи уже начали подумывать, что белка теперь стала совсем ручной и, наверное, прокатится с нами до самого лагеря, а там останется у них жить до окончания сезона. Но спустя какое-то время белка вновь резко вскочила с брезента и, как будто вспомнив о каких-то своих важных делах, воззрилась в сторону левого берега. Она снова перебралась на деревянный борт и – даже не попрощавшись, сиганула в воду. Моторист невольно сбавил газ - белка быстро плыла по воде с поднятым хвостом; видно какой-то инстинкт неумолимо гнал её на противоположный берег, заставлял преодолевать довольно широкую реку ради поставленной цели. Теперь было понятно, что в воде она оказалась совсем не случайно, а по собственной доброй воле.
Оказывается, в неурожайные на кедровый орех годы, белки, спасаясь от «голодухи», мигрируют, преодолевая порой большие расстояния – до сотен километров. Мигрируют белки, как правило, поодиночке – не подвержены они стайному образу жизни, каждая принимает решение самостоятельно, подчиняясь лишь собственному природному инстинкту. Форсируя встречающиеся на пути реки, иногда гибнут, выбившись из сил в длинных стремительных водах.
Выловленная геологами белка благополучно добралась до желанного берега, ведь перехватив её на середине реки со спасительной целью, люди только предоставили ей возможность малость передохнуть, обсушиться и удовлетворить своё откровенное любопытство. И эта, весьма кстати, встретившаяся ей на пути лодка была для неё – неожиданно откуда-то взявшимся плавающим спасительным островом со странными и, как оказалось, вполне добродушными существами, и она на нём была лишь гостьей. Ну что ж - погостила, обзнакомилась и отправилась далее по своим неотложным и весьма важным беличьим делам. Урожайных тебе кедров, пловчиха!
Горное субито
Склон горбился могучей спиной, обросшей щетиной чахлых пихтушек и далее уходил куда-то под облака. Восемьсот метров чуть не по вертикали геологам нужно было преодолеть «в лоб». Там за перевалом был намечен участок для изучения разреза древних отложений; предстояло штурмовать эту крутую горку.
- Ну что, передохнули? – нарушил молчание начальник отряда Копьев. – Тогда, вперёд! – и первым полез на крутизну, разгребая длинной берёзовой ручкой геологического молотка густой высокорослый травостой; пять человек устремились за ним следом.
Вскоре гора выгнала на спинах пот. Штормовки, и без того просоленные за лето в маршрутах, покрылись влажными тёмными пятнами. В небольшом островке пихтача остановились для передыха. Закурили. Начальник, обтирая платочком лицо и шею, произнёс:
- Я как-то встречал в одном из старых геологических отчётов выражение: «Травяной покров в Кузнецком Алатау в летний период скрывает всадника на лошади». – И не дождавшись реакции спутников, подытожил: - Верно,… джунгли, да и только…
Сигаретный дым окутывал лица, но мошка всё равно надоедливо лезла в глаза. Пот на прилипших к спине рубашках стал остывать. Докурив сигареты, геологи двинулись к перевалу.
По мере продвижения к водоразделу идти становилось легче: трава стала приземистее, сверху потянуло свежим прохладным воздухом. Наконец, вырвавшись из душных зарослей, отряд вышел наверх. Взорам предстали просторы субальпийских лугов и горной тундры. Травы здесь едва доходили до щиколотки, стали скуднее, жёстче и суше. Хвойный стланик да заросли кустарниковой берёзки с мелкими - размером с ноготь листочками, устилали водораздел. Вся растительность, даже редкие горные цветы, были словно прижаты к земле сдерживающей их рост гнетущей силой. Просто лилипутия какая-то. Неприятна взору горная тундра – некая ласковость в ней присутствует. Лишь одинокие приземистые пихты на этом фоне поражают своим неповторимым уродством, их корявые длинные сучья цепляются за одежду - они словно бессменные и замшелые часовые на пути пришельцев.
Свежий ветерок быстро иссушил липкий пот на лице, исчез надоедливый гнус – своеобразный комфорт высокогорья. А тут ещё – пожалуйте вам, необозримые плантации черники - ну как же не отведать угощенья. Маршрутные рабочие, молодые ещё парни, не сговариваясь, опустились на корточки и стали расползаться по ягоднику.
- Э-э! Ребятки, - окликнул их начальник - не увлекайтесь! Торопиться надо. Вот на обратном пути, пожалуй, наберём ягоды… Если время останется.
По водоразделу пошли быстрее. Веточки карликовой берёзки шумно зашаркали о кирзовые сапоги, отчего те вскоре зарыжели разлохмаченной кожей. Но путь лежал дальше: нужно снова спускаться в травостой черневой тайги.
Горный ручей на дне ущелья по другую сторону перевала встретил геологов прохладой и радостным звонким журчанием. Место временной стоянки выбрали сухое, закрытое от ветра стеной невысоких пихт. Спешили. Торопливо развели костёр, подогрели стандартный обед геолога, именуемый, согласно этикетке на банке, «Завтраком туриста», и вскоре разбежались по намеченным маршрутам. Времени на изучение разреза древних толщ оставалось мало, и нужно было успеть сделать основную часть работы в первый же день. Работали «до упора» - пока глаза могли различать горные породы.
Из маршрутов геологи вернулись уже в сумерках. Маршрутный рабочий Паша сразу же взялся готовить ужин, а геологов Копьев собрал на совет. Но вот ужин уже поспел и Паша приглашает к костру:
- Ну, идите вечерять, геологи! Всё готово!
За ужином Копьев похвалил временно назначенного повара:
- Павел, в тебе, однако, пропадает кулинар... Какой ужин приготовил!
- Да чего там… лапша с тушёнкой. Ну, луку добавил, кое-какие специи, вот и получилось вкусно. – И, немного помолчав, Паша искоса посмотрел на лежавшую рядом одностволку и мечтательно произнёс. – Вот если бы свежего мясца… Я бы вам такое блюдо приготовил!..
- Это намёк?! Ладно, ловим на слове - будет тебе свежее мясцо! – ответил обладатель «ижевки» на его ненавязчивую просьбу.
Ночь наваливалась на стоянку чёрно-синей бодрящей свежестью. Это холодное дыхание, прилетевшее с горных вершин, понудило к спешной заготовке дров для ночного костра.
- Брр! Как резко похолодало, - заметил Павел, сбросив с плеча приволоченный им сухой ствол дерева. Он снял очки и стал протирать запотевшие стёкла.
- Зато мошка исчезла - нет худа без добра, - вмешался геолог Волков. - А кстати, чего это Паша ты притащил?!
- Как чего?! Дрова!
- Какие же это дрова? Это не дрова, а колода с патронами, – и, посмотрев на недоумевающего рабочего, добавил, – пихта! - горит с треском, - не знаешь, когда и куда стрелять будет. – Затем поучительно с расстановкой: - Кедр нужен! Он горит ровно без треску и жару даёт больше. Понимаешь?!.. Ну, на крайний случай сгодится берёза аль тальник.
Павел уважительно посмотрел на умудрённого опытом геолога; Волков не упускал случая блеснуть перед зелёной молодёжью своими практическими навыками походной жизни и, почесав рыжую бороду, закончил: «Учись, пока я жив, студент!»
Заготовка дров продолжалась общими силами до тех пор, пока тьма окончательно не поглотила окружающее пространство.
Ночь выдалась звёздная и необычно холодная, пришлось всю ночь поддерживать огонь и попеременно подогревать возле костра зябнущие бока. Сна практически не было: лишь на короткое время удавалось сомкнуть глаза, и вновь кто-то начинал ворочаться и подбрасывать дрова в костёр. Павел, укутавшись брезентовым плащом, свернулся калачиком и улёгся головой к костру. Копьев, приподнявшись с пихтовой подстилки, повернулся к нему и спросил:
- Павел, ты зачем голову греешь?
- Так холодно ведь! – возмущённо огрызнулся Павел и резко запахнулся плащом.
- Надо не голову подогревать, а зад. Зад - он же, как аккумулятор для всего организма. Если задница в тепле, то и телу будет тепло.
Павел приподнял лацкан плаща, подозрительно посмотрел на начальника, но всё же развернулся спиной к костру.
- И верно, так намного теплее, – заявил он через некоторое время, когда Копьев уже начал ловить минуты сладостной дремоты. – Интересное свойство организма…
Рассвет открыл перед геологами удивительную картину: за ночь окружающая природа поседела - выбелилась, словно в сказке. Сильный заморозок покрыл белым инеем всё, что находилось вокруг ореолом костра. Листва на деревьях и лапки пихт покрылись серебром и словно околдованные замерли в тихом ожидании. Изморозь выткала дивные узоры на ещё зелёном травяном ковре. Ягоды смородины и кислицы превратились в подобие стеклянных цветных бус, сияющих в первых лучах восходящего солнца. Всё умолкло: не было привычного щебета птиц, исчезли насекомые. Лес казался неживым и таинственным. Воцарившуюся тишину нарушал только лениво журчащий ручей.
Но вот солнце пробилось через хвойные макушки пихт, и под его жгучими лучами иней на деревьях - сначала стал переливаться сверкающими россыпями драгоценных камней, а затем таять и крупными прозрачными каплями падать на землю…
Ярко-синие небо со дна ущелья казалось в это утро бескрайне глубоким, похожим на бездонное море. Но внезапно на его фоне стали появляться белые облачка, их становилось всё больше и больше…
Работа по изучению разреза практически была закончена, и оставалось уточнить только некоторые детали. Памятуя заявление Паши, молодой геолог Чуров обратился к начальнику отряда:
- Алексеич, на разрезе работы осталось немного, пожалуй, обойдётесь и без меня. А я заберу образцы и пойду вперёд, заверну на пригольцовые ягодники - глухарей проверить. Павел обещал жаркое из свежатины…
- А-а-а… Точно, вчера был разговор, – вспомнил Копьев. - Ты как, Павел, от своих слов не отказываешься? – полушутя промолвил начальник.
- Конечно, нет. Будет мясо – будет и жаркое! - затем с гордостью: – Приготовлю блюдо с грузинским акцентом!
- Хорошо. Договорились. – И, повернувшись к молодому геологу, Копьев, как всегда с иронией, добавил: - Дождёшься нас на верху - птицу поможем нести.
Собрав в рюкзак добрую часть образцов горных пород, Чуров вышел на тропу и начал медленно подниматься по склону.
Между тем, появившиеся с утра лёгкие облачка на небосклоне начали быстро сгущаться, и, взглянув вверх, Чуров увидел над собой белое ватное и очень близкое небо, опускавшееся на вершины гольцов. Воздух стал быстро мутнеть, - словно молоко в него подливали. Охотник и не заметил, как вошёл в огромное облако. Стало совсем сыро и холодно; прямая видимость – не более десяти-пятнадцати метров. Страна-лилипутия, ещё вчера такая приветливая, была покрыта беспросветным и каким-то зловещим мраком.
Облако густого тумана медленно опускалось на горную тундру. Мягкие лапы его, как бы в предвкушении сладостного сна, уже лениво ощупывали хвойную подстилку пихтового стланика.
Неожиданно несколько глухарей один за другим шумно выпорхнули из зарослей можжевельника, и расселись на коряжистых ветвях приземистого пихтача.
«Вот оно, Пашино жаркое!», - промелькнуло в голове геолога.
Прогремевший выстрел, казалось, был неуместным в воцарившейся дремотной тишине. Попавшая под выстрел птица рухнула на землю, остальные глухари сорвались с веток и со свистом в крыльях унеслись в туман. Чуров сошёл с тропы и быстро направился в направлении упавшей птицы.
Раненый молодой глухарь при всей своей кажущейся громоздкости весил не более трёх килограммов. Некоторое время геолог любовался оперением птицы: чёрный веерообразный хвост, мощные коричневато-бурые крылья и отливающий металлом зеленоватый зоб. Затем торопливо засунул птицу в рюкзак; охотничий азарт толкал его дальше в окутанные туманом заросли стланика.
Однако глухари стали сторожкими и уже не подпускали к себе на расстояние выстрела. Птицы поочерёдно выпархивали при приближении человека и уносились всё дальше и дальше. Охотник увлёкся и совсем забыл о тумане. Скрадывание птиц не приносило успеха, и Чуров вскоре наконец-то прекратил преследование. Остановился.
В обозримом пространстве были видны только расплывчатые однообразные заросли стланика, чередующиеся с кустарниковой берёзкой, а далее стеной стояла непроглядная мгла. Нужно было возвращаться на тропу, но теперь он не мог точно определить направление.
Облако тумана тем временем уже навалилось на водораздел всем своим «тучным» телом и потихоньку начало сползать в распадки. Чуров медленно брёл, как ему казалось, в направлении оставленной им тропы. Короткая жёсткая трава практически не оставляла следов, и он просто шёл наугад. Навстречу из тумана выплывали кряжистые стволы уродливых деревьев. Ему стало казаться, что раньше – таких вот уродцев он не встречал. В сомнении он повернул назад, прошёл сотню метров и вновь остановился.
«Уж не закружил ли я в погоне за глухарями, - промелькнуло в его голове, - может, я иду не в том направлении?»
Оглядевшись по сторонам, он вдруг пришёл к выводу, что находится в совершенно другом участке водораздела – куда он врюхался в погоне за глухарями. Чуров достал из сумки карту, компас, но что толку – не за что было зацепиться глазу, а при таком сложном изрезанном рельефе, ошибись он на сотню метров, то непременно должен бы свалиться в другой водоток. Свойство тумана менять очертания местности были ему теоретически известны, но от этого легче не становилось: вкравшиеся сомнения уже не покидали геолога. Запаниковал парень и вновь неуверенно пошёл по хребту, но так и не обнаружил, ни тропы, ни знакомых примет, и это только усилило его волнение. Мысли спутались, и в отчаянии, побродив еще по водоразделу, он благоразумно решил переждать - пока туман рассеется, а то ведь можно уйти чёрте знает куда, что потом и вовсе не сыщут.
Холодная сырость начала пробирать до костей; о костре нечего было и думать: набравшая влаги скудная трава и мелкий хворост вовсе не хотели гореть. Взобравшись на скалистый гребень, парень стал ждать – сейчас, ох как нужен был ветерок.
Через полчаса стало совсем холодно; подстреленная птица была ещё тёплой под крылами и согревала ему мёрзнущие руки, но всё равно зубы уже начали отстукивать лихорадочный танец.
Была единственная надежда на перемену погоды, - парень до рези в глазах всматривался в туманные очертания местности, пытаясь увидеть хоть какой-нибудь просвет. Представилось ему вдруг: каково же здесь в лютую зимнюю стужу, когда свирепые ветры с неистовым воем носятся по открытым просторам поднебесья. Мелкие, острые льдинки колючего снега, гонимые ветром, бороздят чёрные скалы и всё то, что попыталось прорасти и подняться на их скудной почве. В этих-то суровых условиях и сформировались те редкие приземисто-уродливые дерева – невольные заложники этих мест. Ведь когда-то, скорее всего, принесённое залётной птицей семя попало меж камней в почву и взошло нежным зелёным ростком, и здесь-то «заботу» о нём взяли на себя местные «няньки» - колючий ветер да лютый холод: из года в год гнули, морозили, ломали, обдирали кожу и выпестовали тех стойких одиноких коряжистых часовых.
…Вдруг дуновение… и лёгкий ветерок шмыгнул через перевал - туман шевельнулся, сдвинулся. Надежды Чурова оправдались: в распахнутом ветром окне среди тумана он узнал очертания скального обнажения, описываемого им в маршруте на прошлой неделе. Радость его была безграничной – как будто он встретил знакомого близкого человека. Обнажение находилось в верховьях ручья Гольцового - сомнений в этом у него не было, и до того, как окно вновь закрылось, он успел сориентироваться и выбрать верное направление к лагерю.
Уверенным шагом Чуров дошёл до границы леса и вскоре выбрался из туманного облака, которое, всё ещё медленно расползаясь, отдыхало на поднебесном ложе. Солнце ещё не могло пробить огромную массу тумана: его лучи застряли где-то вверху в его белых нечёсаных космах. А в лесу среди деревьев и травостоя казалось намного уютней и теплее. Чуров не попал на проторенную вчера тропу, но это уже его не смущало. Далеко внизу серо-голубой лентой призывно и приветливо извивалась горная река, на которой и стоял их лагерь.
Его товарищи наверняка волнуются, а может, и ожидают его, не встретив на тропе, как условились. Чуров, подумав, выстрелил в воздух – обозначив тем самым место своего пребывания. Звук выстрела прогремел раскатисто и, как показалось, радостно. Через несколько секунд сверху донеслись еле-еле слышные ответные крики и свист.
«Будет мне нахлобучка от начальника, - подумалось Чурову, -договаривались ведь встречаться наверху». Однако теперь, вырвавшись из холодных объятий тумана, ему всё одно было приятно и радостно на душе. Да и будущее жаркое, Пашей обещанное, что тянуло его рюкзак, тоже ему в плюс зачтётся. «Перемелется, - рассудил молодой геолог, - главное, что всё обошлось – на этот раз, а впредь будет наука».