Сентябрьский ветер неутомимо гонял сухие шары колючего перекати-поля, взметал пыль над пожухлой степной травой до самого горизонта. Ещё не холодный, но по-настоящему осенний, уже лишённый прежнего жара лета.
Двое долго брели по бескрайней равнине, а полевой стан всё не появлялся. Юрий предложил пойти пешком, не дожидаясь бортовой машины, вдвоём, отдельно от остальных ребят, закончивших на сегодня труды праведные. Раз она согласилась, предпочтя его общество другим, вероятно, не был он для неё полностью безразличен, как ему начинало порой казаться. И теперь они шли впервые рядом настолько близко, что иногда почти соприкасались, но взять её за руку он так и не решался.
А ну как вырвется, хотя и без раздумий пошла с ним? Юрка боялся нарушить хрупкое очарование происходящего и хотел только, чтобы оно никогда не заканчивалось.
Низкие облака над степью выглядели декоративно: уже не по-летнему невесомые, но ещё без осенней скрытной тяжести, чреватой неминуемым дождём. Пробные наброски затянувшегося бабьего лета. Временами солнце затуманивалось сплошной белесой пеленой, сквозь которую проплывали рваные куски облачной ваты, трудно было даже представить, с какой скоростью их там несёт ветер, сумевший набрать силу только на такой высоте.
Юрок давно ощущал, что затянувшееся молчание всё сильнее тяготит обоих, но никак не мог мысленно подобрать подходящую тему. И тут неожиданно бедная природа выжженной за лето степной полупустыни пришла на помощь.
Далеко впереди, в прогале облаков, проклюнулось нечто тёмное, определённо угрожающего вида. Юрка ощутил неприятный холодок по спине и решил, что это просто мерещится. Чёрное, контрастно выделенное на блеклом фоне подобие тучи выскользнуло из-за ватного прикрытия, представ сильно вытянутым сплющенным эллипсом с нечёткими краями. Кажущаяся невесомой летающая рыбина сильно напомнила виденные Юркой в киножурналах аэростаты времён Великой Отечественной. Но откуда им здесь взяться?! Насколько он знал, их давно перестали строить, сделав ставку на другие средства полёта. Нет, видение смахивало на фантом, подобного не могло быть в действительности!
Оба одновременно остановились и зачарованно следили за скользящим в облаках чужеродным телом, пока оно полностью не скрылось из вида. Юрию показалось, что контур странно колебался, но в целом рыбообразная форма не изменилась до своего полного исчезновения. Через миг в разорванных облаках не осталось ни следа.
– Надо же! Летающая тарелка какая-то… – ошеломлённо произнесла юная спутница, словно читая его мысли.
Юрий удивился, как же такое могло одновременно прийти обоим в голову? И в то же время ощутил облегчение: его спутница видела то же самое. Он несколько лет перечитывал в библиотеках подшивки журналов «Техника-молодёжи» (с её «Антологией таинственных случаев»), «Знание-сила», «Вокруг света». Но девушка-то как пришла к такому же предположению? Он почувствовал к ней ещё большую нежность, чем прежде.
– Может, секретно построили какой-то новый дирижабль и теперь испытывают тут в глуши? – предположил он, понимая, как нелепо это звучит.
Юрка даже пожалел о сказанном, но девушка внезапно остановилась, схватив его за локоть, и указала туда, где недавно проплывала небесная рыбина. На этот раз из облаков вынырнуло такое же по размерам и плотности тёмное тело, но оно уже не имело определённой формы, а походило на колышущуюся чернильную кляксу с выброшенными в стороны отростками. Ничего общего с дирижаблем – и потому ещё более необъяснимое. Тело незамедлительно исчезло следом за первым в неподвижных рядом с ним белых облаках.
Дальше они снова шли в полной тишине. Только теперь, не сговариваясь, прибавили хода и направились туда, где возникали и пропадали странные облака или объекты. При этом вовсе не думали, что могут уклониться от полевого стана, уж очень хотелось найти на земле хоть какие-то следы недавно увиденного.
И вот, когда по Юркиным прикидкам добрались до нужного места, прямо из-под ног с пугающей стремительностью внезапно выпорхнула плотная стая мелких птичек. Парень с девушкой не успели рассмотреть этих шустрых крошек, хотя находились совсем рядом. Своим количеством и плотностью те напоминали густой рой мошкары, танцующей в начале лета под фонарями. Или косяк схожих с мальками рыбёшек, высвеченный в ночной воде мощным прожектором траулера. Эта мелкота слаженно двигалась в одном направлении. Поднимаясь выше, они сливались в единое целое, по мере удаления всё больше уподобляясь виденным недавно объектам. Без сомнения, они были теми же загадочными летунами, только не успевшими принять для своего скопления столь определённую форму, как предыдущие.
Резвые птички очень походили на мелких воробьёв, только темнее окрасом и с явно большей дальностью полёта. Ведь обычные городские воробьи умирают от разрыва сердца, если заставить их находиться в воздухе дольше скольких-то там секунд, это Юрка хорошо помнил из журналов. Документальные кадры поголовного уничтожения маленьких пернатых не дающими им сесть громыхающими и орущими китайцами обошли весь мир. Целыми грузовиками вывозили потом неподвижные воробьиные тушки…
Парень с девушкой получили скорую разгадку непонятного случая и теперь оба испытывали явное облегчение: ничего мистического или необъяснимого не обнаружилось. Удивительные облака оказались всего лишь малыми птахами, не различимыми издали. Не обязательно было знать, перелётные ли то птицы, заглянувшие в их края по пути на юг, или гнездующие неподалёку и сбившиеся в огромные стаи только для прокорма на пустеющих колхозных полях. Оба сохраняли задумчивое молчание, осмысливая увиденное. Юрка вскоре не удержался и с исповедальной откровенностью заговорил о странных случаях с ним, которые потом тоже вполне прозаически объяснялись.
Сначала поведал о яркой звёздочке, пересекавшей небо поперёк путей виденных до того спутников, летавших обычно против движения солнца и планет. Она равномерно двигалась по небосклону от полюса к полюсу – вряд ли то был слишком высоко забравшийся самолёт, попавший в лучи давно скрывшегося за горизонтом дневного светила. Определённо – неопознанный летающий объект, но не корабль же пришельцев, в самом деле! Юрий не переставал ломать над этим голову, пока не прочитал в журнале об американском полярном спутнике. Его называли геофизической лабораторией с околоземной орбитой через полюса, некоторые подозревали в нём новый тип спутника-шпиона. Такое объяснение выглядело наиболее правдоподобно, впрочем, других не нашлось.
Несколько раз Юрий наблюдал в ночном небе нечто отдалённо напоминавшее северное сияние, только одноцветное, зеленовато- изумрудное. Будто расходящиеся размывы инверсионного следа стратосферного истребителя. Среди этих зигзагов чётко выделялась падающая вниз серебристо-блестящая деталь. Другая ярко светящаяся часть не перестала набирать высоту, пока вовсе не исчезла из вида. В темноте над головой продолжали расползаться зелёные зигзаги, будто непонятные письмена невидимого великана. Такое не могло не поразить, но сильного удивления у Юры не возникало. Даже для него не составляло секрета, что в сотнях километров в той стороне находился космодром Капьяр, с которого ещё до Байконура запускали в космос спутники и мощные баллистические ракеты. И всё же становилось не по себе.
К сожалению, не было тогда под рукой фотоаппарата, который запечатлел бы феерическое зрелище. А может, и к лучшему: иначе потом весь остаток жизни пришлось бы доказывать соответствующим органам, что ты не шпион, продающий вражеской разведке оборонные тайны страны.
Дважды Юрий видел засветло довольно крупные звёзды, очень медленно плывущие с юга в лучах заходящего солнца. Позже кто-то из осведомлённых старших подсказал, что правительство шахского Ирана использует специальные воздушные зонды для заброски на территорию СССР антисоветской литературы, поставляемой американцами. Их сбивали наши патрульные истребители, они падали в пустынных районах южного Прикаспия, и тогда подрывной груз неизбежно попадал в руки гэбистов.
Парень вспомнил ещё несколько случаев, в которых тоже не было ничего сверхъестественного. Ночные огни сверхзвуковых самолётов, бесшумно идущих на огромной высоте, шаровая молния, зависшая над будкой трансформатора, чтобы взорваться и рассыпаться фейерверком через минуту... За всё время Юркиного словесного извержения спутница не сделала ни единой попытки остановить поток обрушенной информации – и потом со своей стороны не смогла сообщить ничего столь же любопытного.
Когда парень почти выдохся, ему вспомнилось, что женщины любят ушами. Видя непроходящий интерес в синих глазах девушки, Юрий воспрянул духом. Давешнее предположение, что и она к нему не равнодушна, перешло в уверенность. Похоже, теперь ему наконец-то удалось достучаться!
Впервые он увидел её в вестибюле института у списков принятых первокурсников. Как не заметить загорелую черноволосую стройняшку, да ещё с невозможно васильковыми глазами?! Сразу подойти, как бы невзначай заговорить не решился. А ну как отошьёт моментом? Но у Юрия возникла тогда уверенность, что они обязательно встретятся ещё не раз и не два, ведь им предстояло учиться на одном курсе!
И случилось это гораздо раньше, чем он предполагал. Вереница бортовых машин везла их по бесконечной асфальтной ленте, ныряющей с холма на холм. Начало учёбы отодвинули на месяц – без пяти минут студентов отправили спасать рекордный в этом году урожай в колхозы за сотню километров от областного центра. Они только недавно сдали вступительные экзамены, прошли жёсткий конкурс и теперь, хотя продолжали ещё называться непривычным корявым словом «абитуриенты», упрощённым ими до «абитуры», уже с полным основанием могли радоваться жизни! С таким настроем даже длинная дорога казалась всем в кайф.
Лохматый парень в клетчатой ковбойке с небрежно закатанными по локоть рукавами неутомимо тренькал на гитаре. Потёртую соломенную шляпу с загнутыми по-ковбойски полями он лихо натянул на свои лохмы до самых глаз так, чтобы встречным ветром не сдуло. Его умения хватало на несколько ходовых аккордов, под которые он прогонял для попутчиков одну за другой уличные песни, знакомые и впервые слышимые Юркой. Временами что-то находило отклик в его сознании, хотя сентиментальным он себя не считал. Например, поэзия Есенина совершенно его не трогала. Сначала исполнитель приятно удивил хорошо известной Юрке с детства (бывало, петой и самим) коронной дворовой: «Нет на свете краше маленькой Наташи…» Всё как надо, ничего не переврал, не пропустил – молодец, словом! Потом прозвучала оказавшаяся новой для Юрки «Ведь на то она и первая любовь, чтобы быть ей не особенно удачной». Эта показалась слишком грустной, даже слезливой, чуть ли не взятой напрокат из индийских фильмов. Ну, никак не мог Юрка примерить на себя её содержание!
К счастью, репертуар гастролёра не оказался сплошь минорным. Попадалось и бодренькое:
Мир победит, победит войну!
Мир победит, победит войну!
Ну! – Рваный рупь не берём!
Под этот бесконечно повторяемый пацифистский рефрен Юрий подолгу таращился на увиденную однажды черноволосую незнакомку. Девчонка как девчонка, его ровесница, загоревшая, в меру спортивная, судя по тому, как прямо держит корпус. Вот только такой глубокой синевы в глазах он никогда ещё не встречал.
Девушка сидела перед ним, спиной к движению, с лёгкой улыбкой слушая поющего. Встречный ветерок бесцеремонно теребил и путал её шелковистые вороные волосы до плеч, заставляя снова и снова поправлять падающую на глаза непослушную чёлку. Удивительного цвета глаза, сейчас не прикрытые солнечными очками, с немым вопросом встречали взгляд любующегося ею парня. Именно за этими глазами он и пробился сквозь толпу в эту машину. Над головой почти в такой же густой синеве, старательно вылизанной до чистоты ранней осенью, тут и там висели белые нарочито декоративные облачка, рельефно подчёркивая глубину и объёмность неба.
Пока хипповатый парень окончательно не спёкся и не отложил гитару, грузовик успел намотать на колёса не один десяток километров. Только тогда Юрка набрался смелости и на ходу рывком перебрался к милой незнакомке на противоположное сидение – одну из нескольких закреплённых поперёк кузова струганых досок. Она не удивилась, нисколько не пыталась возражать, наоборот, чуть подвинулась, уступая место. Но всё равно ему пришлось втискиваться между ней и соседкой, при этом их колени нечаянно соприкоснулись, и он ощутил удар тока от макушки до паха, заставивший сладко ёкнуть сердце. Девушка поначалу показалась совершенно не разговорчивой, но после череды безответных вопросов снизошла сообщить своё имя. Юрка нисколько не удивился, потому что заранее так и подумал: имя Людмила точно подошло бы под такую внешность. Он и сам не мог объяснить, почему.
Год назад Юрий случайно попал на выставку икебаны школы Согэцу из Японии. Оказался в Москве и захотел посетить музей изобразительных искусств имени Пушкина после не раз виденного по телевизору монолога Райкина «В греческом зале, в греческом зале». Так, чисто из любопытства Юра туда заглянул, а там… Несколько десятков композиций, в которых главное место занимали цветы, внизу сопроводительные таблички на русском. Парень решил поначалу не читать надписи, а найти в каждом случае собственное название по первому впечатлению. Удивительно, но его догадки всякий раз совпадали с авторскими задумками.
Так, натюрморт из большой жёлтой тыквы, яблок в золотых колосьях пшеницы, россыпи незнакомых овощей и нескольких пучков пожухлой травы с прятавшимися в них неуместными цветками Юра назвал «Щедрым урожаем». И почувствовал себя довольным, увидев лаконичную подпись: «Изобилие». Другая композиция представляла склонённые внешней силой под одним углом островки блекло-синих, сиреневых, вишнёвых соцветий, связки жёлтой соломы и длинные камышинки с тяжёлыми коричневыми трубочками на концах. Словно по ним только что прошлись сильные порывы ветра. Юра подумал: «После урагана». А когда посмотрел на табличку, вновь ощутил радость. Правда, автор выразился более поэтично, с японской витиеватостью: «Сильный ветер пришёл вслед за цветами», но это уже детали.
Вот и сейчас он испытал сходное чувство узнавания. Словно девушка рядом с ним тоже представляла собой произведение искусства, созданное настоящим художником.
По дороге сделали большую остановку в райцентре. Начавшую уставать от долгой езды абитуру организованно накормили в столовой, жить снова стало веселее.
Солнце клонилось к западу, когда колонна прибыла на площадь большого посёлка. Всех построили и распределили по разным колхозам прямо в руки деловитых купцов-бригадиров. У Юры появилась возможность остаться со знакомыми ребятами, но он без колебаний последовал за синеглазой Людой. Не зря же судьба свела с этой девчонкой в открытом кузове тряского грузовика!
В длинном бараке при полевом стане, куда попала их бригада, раздали двухместные пологи. Юрке достался в напарники сухой сутуловатый очкарик, как выяснилось, успевший окончить техникум и набрать нужный рабочий стаж для поступления в институт.
С ними вместе оказался ушлый чернявый парень с короткой стрижкой. Юрий узнал, что тот отслужил в армии и одинаково охотно отзывается и на имя Валера, и на кличку Леший. А его родной брат не самый последний авторитет в одном из районов города. Валера сразу взял на себя роль главного после бригадира. Все охотно признали его верховенство. Непонятно, как ему удалось, но в привилегированном теперь пологе Лешего, натянутом в конце барака у деревянной стены, тут же поселилась пухленькая пышногрудая блондинка с милой улыбкой на лице, а с ней настенное зеркальце, полочка с тушью для глаз, губной помадой, духами, шампунем и прочими женскими прибамбасами. Озадаченному Юрию даже в голову не пришло бы пытаться предложить нечто подобное Людмиле. Та расположилась через несколько мест от него.
Уже на следующий день Юрка решил, что им повезло: половину отрядов отправили на уборку томатов, а их бригада угодила в царство бахчей. Правда, как выяснилось потом, заработки на помидорах оказались значительно выше, зато и работа труднее. Многие только теперь с удивлением узнали, что арбуз – это ягода, а не овощ или фрукт, как им представлялось. Каждое утро их отвозили на новый участок, где, двигаясь цепью, все собирали среди начавших увядать листьев полосатые семи-двенадцатикилограммовые «ягодки». Их требовалось срезать с арбузных плетей, переходивших в стелющиеся по земле пятиметровые стебли уже в палец толщиной со скрытыми мощными корнями, а затем складывать горками.
По мере того как припекало, многие раздевались до плавок и купальников, осеннее солнце не обжигало, а только щедро дарило равномерный золотистый загар не успевшей получить его за лето коже или доводило до бронзы уже загорелые тела. Когда урожая собиралось достаточно, все вставали в линию и с рук на руки перебрасывали арбузы в большую кучу к самой дороге. Оттуда их потом загружали в «ЗИЛок» или «ГАЗон» – если в первый шло с верхом до пяти-шести тонн, во второй всего три-четыре от силы. Борта кузовов обеих машин предусмотрительно на весь сезон оплетались изнутри сухим чаканом, чтобы не отбить груз при тряске на просёлочных дорогах.
Водители жили с абитурой под одной крышей в бараке. «ЗИЛом» распоряжался смурной малообщительный мужичок средних лет, который неохотно признался, что недавно «откинулся», это убедительно подтверждалось зоновскими синими наколками. Себя он разрешал всем называть запросто – Гриней.
Почти каждый вечер он готовил себе чифирь. Заваривал из своих запасов большую пачку дешёвого грузинского чая второго сорта, процеживал в большую кружку через марлю от полога, затем уже в полученное высыпал из второй и доводил до кипения. Конечный небольшой остаток в виде густой коричневой жижи с видимым наслаждением неспешно потягивал за общим столом, закусывая кусочками пилёного сахара.
Юрка как-то попробовал странное угощение с милостивого согласия чаёвника. Действительно, это пойло без сахара не шло в горло, а такой кайф, сопровождаемый бешеным сердцебиением, парню совершенно не понравился, как и мочегонное почти безостановочное действие не на один час. Одной попытки хватило навсегда. Гораздо позже Юрий узнал, что те, кто на зоне подсаживались на чифирь и не отказывались от такой привычки уже на свободе, никогда не жили дольше нескольких лет. Инсульт, инфаркт, нелады с желудком нередко дополняли приобретённые за колючкой болезни. Вряд ли Гриня смог избежать в дальнейшем такой участи.
После ритуального чаепития по-зековски речь водителя становилась нечленораздельной, за исключением часто проскакивающих матерных слов. Через какое-то время он поднимался и уверенно шагал к своей машине, чтобы тут же умчаться куда-то в степь. Кто-то предположил, что в посёлке неподалёку Григорий завёл себе зазнобу.
Несмотря ни на что, каждое утро на восходе солнца всех будило громкое урчание мощного зиловского мотора. Сам же водитель, свежий как огурчик, присаживался за стол перекусить со всеми перед новым рабочим днём. И хотя он никогда не отказывался, если ему предлагали выпить вина или чего покрепче, упорно хранил верность зоновскому напитку.
«ГАЗоном» же управлял Сашок, весёлый разговорчивый парень лет двадцати с хвостиком, с виду немногим старше Юрки. Этот выпускник каких-то там механизаторских курсов, о чём не раз похвалялся, научил, как закачивать большим шприцем сквозь корку целого арбуза самогон или спирт, чтобы приготовить колхозный крюшон. Особенностью употребления получаемого продукта было не питьё, а дружное выскрёбывание столовыми ложками проспиртованной мякоти до самой цедры. Сомнительно, чтобы там могло происходить какое-то брожение, но результат всегда был налицо. Опытным путём механизатор-водитель постиг то, что положено знать любому пищевому технологу: мякоть и сок арбуза служили хорошими сорбентами для осаждения сивушных масел и прочей сопутствующей алкоголю отравы.
Именно Сашок показал, как местные расправляются с арбузами. Удар кулака по верхнему полюсу заставлял с одного раза раскрыться полосатый плод во все стороны диковинными алыми лепестками, усыпанными тёмными точками семян. В центре, где обычно у нормального цветка положено находиться пестику, оставался торчать кверху свободный от семечек красный конус. Местные называли эту серединку «афонькой» – самый вкусный кусок, сохраняющийся на бахче холодным даже до самого жаркого полдня, когда толстая корка с прилегающей внутри мякотью успевала прогреться насквозь. К тому же такая «афонька» казалась сбывшейся наяву мечтой всех лентяев – даже семки не надо выплёвывать.
Никто из бригады вовсе не собирался целыми днями надрываться на колхозных полях, как американские рабы на плантациях, или ставить стахановские рекорды по сбору урожая. Как только общим трудом вырастала арбузная горка приличных размеров, всем скопом заваливались на неё, кому как удобно. Кто дремал, кто травил анекдоты, кто-то просто смотрел в небо, жмурясь на сентябрьское солнце, или беседовал о жизни. Но всегда кто-то чутко и зорко прислушивался и высматривал, не возникнет ли вдали на просёлочной дороге «бугор» – колхозный бригадир из посёлка на личном мотоцикле. Стоило только кому-то поднять тревогу, все тотчас выстраивались в цепь, в которой каждый знал своё место, и старательно делали вид, будто продолжают усиленный сбор бахчевой культуры. Не было случая, чтобы проглядели своего надзирателя или не услышали издалека знакомый треск мотора «Урала» с коляской. А там подходил один из грузовиков, который немедленно загружали тем же проверенным способом, перекидывая друг другу с рук на руки арбузы. В конце цепочки уже в кузове двое едва поспевали аккуратно укладывать «ягодки», иногда за десять килограмм, одну к другой. Как только бригадир уезжал, всё возвращалось к исходному, начиная с возведения новой арбузной пирамиды.
Перед тем, как всех отвозили обедать на полевой стан, успевали искупаться в одном из глубоких водогонов с водой, обычно находившихся неподалёку. Без разветвлённой системы таких искусственных артерий бахчи остались бы без живительной влаги. Дождевальные машины представляли собой трактора с многометровыми плечами оросительных труб в обе стороны над кабиной. С помощью насосов забирали на ходу воду из водогонов, чтобы тут же разбрызгать в виде искусственного дождя над бахчевыми гектарами. Иногда водители дождевалок позволяли ребятам освежиться под их распылёнными струями, главное, чтобы под гусеницы не лезли.
На стане душа не было, экономно умывались и обливались из умывальника. Раз в три-четыре дня воду в мелкий бетонный колодец привозила автоцистерна. Причём неизвестно из какого источника, потому что нередко в ней находили лягушек, раз-другой умудрившихся проскочить в готовые щи. Некоторые брезговали и отказывались от первого, только не Юрий, который не раз видел, как старшие дворовые пацаны варили в котелке лягушачьи ляжки, утверждая, что они не хуже курятины. Правда, сам он их так и не попробовал… Пили здесь только кипячёную воду, к тому же около печки всегда стояла огромная кастрюля остуженного чёрного калмыцкого чая.
После обеда работать хотелось ещё меньше, но тут уже появлялся некий стимул. Одна из нагруженных бортовых машин с четвёркой ребят в кузове отправлялась на полустанок в трёх десятках километров к югу. В определённый час там останавливался поезд из Минеральных Вод. За две минуты добровольцы во главе с Лешим и с кем-нибудь из двух водителей успевали распродать пассажирам часть своего груза. Смешные цены делали рисковую операцию всегда беспроигрышной. Огромные арбузы не проходили в приоткрытые окна вагонов и передавались с подножек в тамбуры за полтинники и рубли. Причём большая часть барыша шла от проводников, иногда десятками закупавших знаменитые местные арбузы для перепродажи в пункте назначения.
Двое долго брели по бескрайней равнине, а полевой стан всё не появлялся. Юрий предложил пойти пешком, не дожидаясь бортовой машины, вдвоём, отдельно от остальных ребят, закончивших на сегодня труды праведные. Раз она согласилась, предпочтя его общество другим, вероятно, не был он для неё полностью безразличен, как ему начинало порой казаться. И теперь они шли впервые рядом настолько близко, что иногда почти соприкасались, но взять её за руку он так и не решался.
А ну как вырвется, хотя и без раздумий пошла с ним? Юрка боялся нарушить хрупкое очарование происходящего и хотел только, чтобы оно никогда не заканчивалось.
Низкие облака над степью выглядели декоративно: уже не по-летнему невесомые, но ещё без осенней скрытной тяжести, чреватой неминуемым дождём. Пробные наброски затянувшегося бабьего лета. Временами солнце затуманивалось сплошной белесой пеленой, сквозь которую проплывали рваные куски облачной ваты, трудно было даже представить, с какой скоростью их там несёт ветер, сумевший набрать силу только на такой высоте.
Юрок давно ощущал, что затянувшееся молчание всё сильнее тяготит обоих, но никак не мог мысленно подобрать подходящую тему. И тут неожиданно бедная природа выжженной за лето степной полупустыни пришла на помощь.
Далеко впереди, в прогале облаков, проклюнулось нечто тёмное, определённо угрожающего вида. Юрка ощутил неприятный холодок по спине и решил, что это просто мерещится. Чёрное, контрастно выделенное на блеклом фоне подобие тучи выскользнуло из-за ватного прикрытия, представ сильно вытянутым сплющенным эллипсом с нечёткими краями. Кажущаяся невесомой летающая рыбина сильно напомнила виденные Юркой в киножурналах аэростаты времён Великой Отечественной. Но откуда им здесь взяться?! Насколько он знал, их давно перестали строить, сделав ставку на другие средства полёта. Нет, видение смахивало на фантом, подобного не могло быть в действительности!
Оба одновременно остановились и зачарованно следили за скользящим в облаках чужеродным телом, пока оно полностью не скрылось из вида. Юрию показалось, что контур странно колебался, но в целом рыбообразная форма не изменилась до своего полного исчезновения. Через миг в разорванных облаках не осталось ни следа.
– Надо же! Летающая тарелка какая-то… – ошеломлённо произнесла юная спутница, словно читая его мысли.
Юрий удивился, как же такое могло одновременно прийти обоим в голову? И в то же время ощутил облегчение: его спутница видела то же самое. Он несколько лет перечитывал в библиотеках подшивки журналов «Техника-молодёжи» (с её «Антологией таинственных случаев»), «Знание-сила», «Вокруг света». Но девушка-то как пришла к такому же предположению? Он почувствовал к ней ещё большую нежность, чем прежде.
– Может, секретно построили какой-то новый дирижабль и теперь испытывают тут в глуши? – предположил он, понимая, как нелепо это звучит.
Юрка даже пожалел о сказанном, но девушка внезапно остановилась, схватив его за локоть, и указала туда, где недавно проплывала небесная рыбина. На этот раз из облаков вынырнуло такое же по размерам и плотности тёмное тело, но оно уже не имело определённой формы, а походило на колышущуюся чернильную кляксу с выброшенными в стороны отростками. Ничего общего с дирижаблем – и потому ещё более необъяснимое. Тело незамедлительно исчезло следом за первым в неподвижных рядом с ним белых облаках.
Дальше они снова шли в полной тишине. Только теперь, не сговариваясь, прибавили хода и направились туда, где возникали и пропадали странные облака или объекты. При этом вовсе не думали, что могут уклониться от полевого стана, уж очень хотелось найти на земле хоть какие-то следы недавно увиденного.
И вот, когда по Юркиным прикидкам добрались до нужного места, прямо из-под ног с пугающей стремительностью внезапно выпорхнула плотная стая мелких птичек. Парень с девушкой не успели рассмотреть этих шустрых крошек, хотя находились совсем рядом. Своим количеством и плотностью те напоминали густой рой мошкары, танцующей в начале лета под фонарями. Или косяк схожих с мальками рыбёшек, высвеченный в ночной воде мощным прожектором траулера. Эта мелкота слаженно двигалась в одном направлении. Поднимаясь выше, они сливались в единое целое, по мере удаления всё больше уподобляясь виденным недавно объектам. Без сомнения, они были теми же загадочными летунами, только не успевшими принять для своего скопления столь определённую форму, как предыдущие.
Резвые птички очень походили на мелких воробьёв, только темнее окрасом и с явно большей дальностью полёта. Ведь обычные городские воробьи умирают от разрыва сердца, если заставить их находиться в воздухе дольше скольких-то там секунд, это Юрка хорошо помнил из журналов. Документальные кадры поголовного уничтожения маленьких пернатых не дающими им сесть громыхающими и орущими китайцами обошли весь мир. Целыми грузовиками вывозили потом неподвижные воробьиные тушки…
Парень с девушкой получили скорую разгадку непонятного случая и теперь оба испытывали явное облегчение: ничего мистического или необъяснимого не обнаружилось. Удивительные облака оказались всего лишь малыми птахами, не различимыми издали. Не обязательно было знать, перелётные ли то птицы, заглянувшие в их края по пути на юг, или гнездующие неподалёку и сбившиеся в огромные стаи только для прокорма на пустеющих колхозных полях. Оба сохраняли задумчивое молчание, осмысливая увиденное. Юрка вскоре не удержался и с исповедальной откровенностью заговорил о странных случаях с ним, которые потом тоже вполне прозаически объяснялись.
Сначала поведал о яркой звёздочке, пересекавшей небо поперёк путей виденных до того спутников, летавших обычно против движения солнца и планет. Она равномерно двигалась по небосклону от полюса к полюсу – вряд ли то был слишком высоко забравшийся самолёт, попавший в лучи давно скрывшегося за горизонтом дневного светила. Определённо – неопознанный летающий объект, но не корабль же пришельцев, в самом деле! Юрий не переставал ломать над этим голову, пока не прочитал в журнале об американском полярном спутнике. Его называли геофизической лабораторией с околоземной орбитой через полюса, некоторые подозревали в нём новый тип спутника-шпиона. Такое объяснение выглядело наиболее правдоподобно, впрочем, других не нашлось.
Несколько раз Юрий наблюдал в ночном небе нечто отдалённо напоминавшее северное сияние, только одноцветное, зеленовато- изумрудное. Будто расходящиеся размывы инверсионного следа стратосферного истребителя. Среди этих зигзагов чётко выделялась падающая вниз серебристо-блестящая деталь. Другая ярко светящаяся часть не перестала набирать высоту, пока вовсе не исчезла из вида. В темноте над головой продолжали расползаться зелёные зигзаги, будто непонятные письмена невидимого великана. Такое не могло не поразить, но сильного удивления у Юры не возникало. Даже для него не составляло секрета, что в сотнях километров в той стороне находился космодром Капьяр, с которого ещё до Байконура запускали в космос спутники и мощные баллистические ракеты. И всё же становилось не по себе.
К сожалению, не было тогда под рукой фотоаппарата, который запечатлел бы феерическое зрелище. А может, и к лучшему: иначе потом весь остаток жизни пришлось бы доказывать соответствующим органам, что ты не шпион, продающий вражеской разведке оборонные тайны страны.
Дважды Юрий видел засветло довольно крупные звёзды, очень медленно плывущие с юга в лучах заходящего солнца. Позже кто-то из осведомлённых старших подсказал, что правительство шахского Ирана использует специальные воздушные зонды для заброски на территорию СССР антисоветской литературы, поставляемой американцами. Их сбивали наши патрульные истребители, они падали в пустынных районах южного Прикаспия, и тогда подрывной груз неизбежно попадал в руки гэбистов.
Парень вспомнил ещё несколько случаев, в которых тоже не было ничего сверхъестественного. Ночные огни сверхзвуковых самолётов, бесшумно идущих на огромной высоте, шаровая молния, зависшая над будкой трансформатора, чтобы взорваться и рассыпаться фейерверком через минуту... За всё время Юркиного словесного извержения спутница не сделала ни единой попытки остановить поток обрушенной информации – и потом со своей стороны не смогла сообщить ничего столь же любопытного.
Когда парень почти выдохся, ему вспомнилось, что женщины любят ушами. Видя непроходящий интерес в синих глазах девушки, Юрий воспрянул духом. Давешнее предположение, что и она к нему не равнодушна, перешло в уверенность. Похоже, теперь ему наконец-то удалось достучаться!
Впервые он увидел её в вестибюле института у списков принятых первокурсников. Как не заметить загорелую черноволосую стройняшку, да ещё с невозможно васильковыми глазами?! Сразу подойти, как бы невзначай заговорить не решился. А ну как отошьёт моментом? Но у Юрия возникла тогда уверенность, что они обязательно встретятся ещё не раз и не два, ведь им предстояло учиться на одном курсе!
И случилось это гораздо раньше, чем он предполагал. Вереница бортовых машин везла их по бесконечной асфальтной ленте, ныряющей с холма на холм. Начало учёбы отодвинули на месяц – без пяти минут студентов отправили спасать рекордный в этом году урожай в колхозы за сотню километров от областного центра. Они только недавно сдали вступительные экзамены, прошли жёсткий конкурс и теперь, хотя продолжали ещё называться непривычным корявым словом «абитуриенты», упрощённым ими до «абитуры», уже с полным основанием могли радоваться жизни! С таким настроем даже длинная дорога казалась всем в кайф.
Лохматый парень в клетчатой ковбойке с небрежно закатанными по локоть рукавами неутомимо тренькал на гитаре. Потёртую соломенную шляпу с загнутыми по-ковбойски полями он лихо натянул на свои лохмы до самых глаз так, чтобы встречным ветром не сдуло. Его умения хватало на несколько ходовых аккордов, под которые он прогонял для попутчиков одну за другой уличные песни, знакомые и впервые слышимые Юркой. Временами что-то находило отклик в его сознании, хотя сентиментальным он себя не считал. Например, поэзия Есенина совершенно его не трогала. Сначала исполнитель приятно удивил хорошо известной Юрке с детства (бывало, петой и самим) коронной дворовой: «Нет на свете краше маленькой Наташи…» Всё как надо, ничего не переврал, не пропустил – молодец, словом! Потом прозвучала оказавшаяся новой для Юрки «Ведь на то она и первая любовь, чтобы быть ей не особенно удачной». Эта показалась слишком грустной, даже слезливой, чуть ли не взятой напрокат из индийских фильмов. Ну, никак не мог Юрка примерить на себя её содержание!
К счастью, репертуар гастролёра не оказался сплошь минорным. Попадалось и бодренькое:
Мир победит, победит войну!
Мир победит, победит войну!
Ну! – Рваный рупь не берём!
Под этот бесконечно повторяемый пацифистский рефрен Юрий подолгу таращился на увиденную однажды черноволосую незнакомку. Девчонка как девчонка, его ровесница, загоревшая, в меру спортивная, судя по тому, как прямо держит корпус. Вот только такой глубокой синевы в глазах он никогда ещё не встречал.
Девушка сидела перед ним, спиной к движению, с лёгкой улыбкой слушая поющего. Встречный ветерок бесцеремонно теребил и путал её шелковистые вороные волосы до плеч, заставляя снова и снова поправлять падающую на глаза непослушную чёлку. Удивительного цвета глаза, сейчас не прикрытые солнечными очками, с немым вопросом встречали взгляд любующегося ею парня. Именно за этими глазами он и пробился сквозь толпу в эту машину. Над головой почти в такой же густой синеве, старательно вылизанной до чистоты ранней осенью, тут и там висели белые нарочито декоративные облачка, рельефно подчёркивая глубину и объёмность неба.
Пока хипповатый парень окончательно не спёкся и не отложил гитару, грузовик успел намотать на колёса не один десяток километров. Только тогда Юрка набрался смелости и на ходу рывком перебрался к милой незнакомке на противоположное сидение – одну из нескольких закреплённых поперёк кузова струганых досок. Она не удивилась, нисколько не пыталась возражать, наоборот, чуть подвинулась, уступая место. Но всё равно ему пришлось втискиваться между ней и соседкой, при этом их колени нечаянно соприкоснулись, и он ощутил удар тока от макушки до паха, заставивший сладко ёкнуть сердце. Девушка поначалу показалась совершенно не разговорчивой, но после череды безответных вопросов снизошла сообщить своё имя. Юрка нисколько не удивился, потому что заранее так и подумал: имя Людмила точно подошло бы под такую внешность. Он и сам не мог объяснить, почему.
Год назад Юрий случайно попал на выставку икебаны школы Согэцу из Японии. Оказался в Москве и захотел посетить музей изобразительных искусств имени Пушкина после не раз виденного по телевизору монолога Райкина «В греческом зале, в греческом зале». Так, чисто из любопытства Юра туда заглянул, а там… Несколько десятков композиций, в которых главное место занимали цветы, внизу сопроводительные таблички на русском. Парень решил поначалу не читать надписи, а найти в каждом случае собственное название по первому впечатлению. Удивительно, но его догадки всякий раз совпадали с авторскими задумками.
Так, натюрморт из большой жёлтой тыквы, яблок в золотых колосьях пшеницы, россыпи незнакомых овощей и нескольких пучков пожухлой травы с прятавшимися в них неуместными цветками Юра назвал «Щедрым урожаем». И почувствовал себя довольным, увидев лаконичную подпись: «Изобилие». Другая композиция представляла склонённые внешней силой под одним углом островки блекло-синих, сиреневых, вишнёвых соцветий, связки жёлтой соломы и длинные камышинки с тяжёлыми коричневыми трубочками на концах. Словно по ним только что прошлись сильные порывы ветра. Юра подумал: «После урагана». А когда посмотрел на табличку, вновь ощутил радость. Правда, автор выразился более поэтично, с японской витиеватостью: «Сильный ветер пришёл вслед за цветами», но это уже детали.
Вот и сейчас он испытал сходное чувство узнавания. Словно девушка рядом с ним тоже представляла собой произведение искусства, созданное настоящим художником.
По дороге сделали большую остановку в райцентре. Начавшую уставать от долгой езды абитуру организованно накормили в столовой, жить снова стало веселее.
Солнце клонилось к западу, когда колонна прибыла на площадь большого посёлка. Всех построили и распределили по разным колхозам прямо в руки деловитых купцов-бригадиров. У Юры появилась возможность остаться со знакомыми ребятами, но он без колебаний последовал за синеглазой Людой. Не зря же судьба свела с этой девчонкой в открытом кузове тряского грузовика!
В длинном бараке при полевом стане, куда попала их бригада, раздали двухместные пологи. Юрке достался в напарники сухой сутуловатый очкарик, как выяснилось, успевший окончить техникум и набрать нужный рабочий стаж для поступления в институт.
С ними вместе оказался ушлый чернявый парень с короткой стрижкой. Юрий узнал, что тот отслужил в армии и одинаково охотно отзывается и на имя Валера, и на кличку Леший. А его родной брат не самый последний авторитет в одном из районов города. Валера сразу взял на себя роль главного после бригадира. Все охотно признали его верховенство. Непонятно, как ему удалось, но в привилегированном теперь пологе Лешего, натянутом в конце барака у деревянной стены, тут же поселилась пухленькая пышногрудая блондинка с милой улыбкой на лице, а с ней настенное зеркальце, полочка с тушью для глаз, губной помадой, духами, шампунем и прочими женскими прибамбасами. Озадаченному Юрию даже в голову не пришло бы пытаться предложить нечто подобное Людмиле. Та расположилась через несколько мест от него.
Уже на следующий день Юрка решил, что им повезло: половину отрядов отправили на уборку томатов, а их бригада угодила в царство бахчей. Правда, как выяснилось потом, заработки на помидорах оказались значительно выше, зато и работа труднее. Многие только теперь с удивлением узнали, что арбуз – это ягода, а не овощ или фрукт, как им представлялось. Каждое утро их отвозили на новый участок, где, двигаясь цепью, все собирали среди начавших увядать листьев полосатые семи-двенадцатикилограммовые «ягодки». Их требовалось срезать с арбузных плетей, переходивших в стелющиеся по земле пятиметровые стебли уже в палец толщиной со скрытыми мощными корнями, а затем складывать горками.
По мере того как припекало, многие раздевались до плавок и купальников, осеннее солнце не обжигало, а только щедро дарило равномерный золотистый загар не успевшей получить его за лето коже или доводило до бронзы уже загорелые тела. Когда урожая собиралось достаточно, все вставали в линию и с рук на руки перебрасывали арбузы в большую кучу к самой дороге. Оттуда их потом загружали в «ЗИЛок» или «ГАЗон» – если в первый шло с верхом до пяти-шести тонн, во второй всего три-четыре от силы. Борта кузовов обеих машин предусмотрительно на весь сезон оплетались изнутри сухим чаканом, чтобы не отбить груз при тряске на просёлочных дорогах.
Водители жили с абитурой под одной крышей в бараке. «ЗИЛом» распоряжался смурной малообщительный мужичок средних лет, который неохотно признался, что недавно «откинулся», это убедительно подтверждалось зоновскими синими наколками. Себя он разрешал всем называть запросто – Гриней.
Почти каждый вечер он готовил себе чифирь. Заваривал из своих запасов большую пачку дешёвого грузинского чая второго сорта, процеживал в большую кружку через марлю от полога, затем уже в полученное высыпал из второй и доводил до кипения. Конечный небольшой остаток в виде густой коричневой жижи с видимым наслаждением неспешно потягивал за общим столом, закусывая кусочками пилёного сахара.
Юрка как-то попробовал странное угощение с милостивого согласия чаёвника. Действительно, это пойло без сахара не шло в горло, а такой кайф, сопровождаемый бешеным сердцебиением, парню совершенно не понравился, как и мочегонное почти безостановочное действие не на один час. Одной попытки хватило навсегда. Гораздо позже Юрий узнал, что те, кто на зоне подсаживались на чифирь и не отказывались от такой привычки уже на свободе, никогда не жили дольше нескольких лет. Инсульт, инфаркт, нелады с желудком нередко дополняли приобретённые за колючкой болезни. Вряд ли Гриня смог избежать в дальнейшем такой участи.
После ритуального чаепития по-зековски речь водителя становилась нечленораздельной, за исключением часто проскакивающих матерных слов. Через какое-то время он поднимался и уверенно шагал к своей машине, чтобы тут же умчаться куда-то в степь. Кто-то предположил, что в посёлке неподалёку Григорий завёл себе зазнобу.
Несмотря ни на что, каждое утро на восходе солнца всех будило громкое урчание мощного зиловского мотора. Сам же водитель, свежий как огурчик, присаживался за стол перекусить со всеми перед новым рабочим днём. И хотя он никогда не отказывался, если ему предлагали выпить вина или чего покрепче, упорно хранил верность зоновскому напитку.
«ГАЗоном» же управлял Сашок, весёлый разговорчивый парень лет двадцати с хвостиком, с виду немногим старше Юрки. Этот выпускник каких-то там механизаторских курсов, о чём не раз похвалялся, научил, как закачивать большим шприцем сквозь корку целого арбуза самогон или спирт, чтобы приготовить колхозный крюшон. Особенностью употребления получаемого продукта было не питьё, а дружное выскрёбывание столовыми ложками проспиртованной мякоти до самой цедры. Сомнительно, чтобы там могло происходить какое-то брожение, но результат всегда был налицо. Опытным путём механизатор-водитель постиг то, что положено знать любому пищевому технологу: мякоть и сок арбуза служили хорошими сорбентами для осаждения сивушных масел и прочей сопутствующей алкоголю отравы.
Именно Сашок показал, как местные расправляются с арбузами. Удар кулака по верхнему полюсу заставлял с одного раза раскрыться полосатый плод во все стороны диковинными алыми лепестками, усыпанными тёмными точками семян. В центре, где обычно у нормального цветка положено находиться пестику, оставался торчать кверху свободный от семечек красный конус. Местные называли эту серединку «афонькой» – самый вкусный кусок, сохраняющийся на бахче холодным даже до самого жаркого полдня, когда толстая корка с прилегающей внутри мякотью успевала прогреться насквозь. К тому же такая «афонька» казалась сбывшейся наяву мечтой всех лентяев – даже семки не надо выплёвывать.
Никто из бригады вовсе не собирался целыми днями надрываться на колхозных полях, как американские рабы на плантациях, или ставить стахановские рекорды по сбору урожая. Как только общим трудом вырастала арбузная горка приличных размеров, всем скопом заваливались на неё, кому как удобно. Кто дремал, кто травил анекдоты, кто-то просто смотрел в небо, жмурясь на сентябрьское солнце, или беседовал о жизни. Но всегда кто-то чутко и зорко прислушивался и высматривал, не возникнет ли вдали на просёлочной дороге «бугор» – колхозный бригадир из посёлка на личном мотоцикле. Стоило только кому-то поднять тревогу, все тотчас выстраивались в цепь, в которой каждый знал своё место, и старательно делали вид, будто продолжают усиленный сбор бахчевой культуры. Не было случая, чтобы проглядели своего надзирателя или не услышали издалека знакомый треск мотора «Урала» с коляской. А там подходил один из грузовиков, который немедленно загружали тем же проверенным способом, перекидывая друг другу с рук на руки арбузы. В конце цепочки уже в кузове двое едва поспевали аккуратно укладывать «ягодки», иногда за десять килограмм, одну к другой. Как только бригадир уезжал, всё возвращалось к исходному, начиная с возведения новой арбузной пирамиды.
Перед тем, как всех отвозили обедать на полевой стан, успевали искупаться в одном из глубоких водогонов с водой, обычно находившихся неподалёку. Без разветвлённой системы таких искусственных артерий бахчи остались бы без живительной влаги. Дождевальные машины представляли собой трактора с многометровыми плечами оросительных труб в обе стороны над кабиной. С помощью насосов забирали на ходу воду из водогонов, чтобы тут же разбрызгать в виде искусственного дождя над бахчевыми гектарами. Иногда водители дождевалок позволяли ребятам освежиться под их распылёнными струями, главное, чтобы под гусеницы не лезли.
На стане душа не было, экономно умывались и обливались из умывальника. Раз в три-четыре дня воду в мелкий бетонный колодец привозила автоцистерна. Причём неизвестно из какого источника, потому что нередко в ней находили лягушек, раз-другой умудрившихся проскочить в готовые щи. Некоторые брезговали и отказывались от первого, только не Юрий, который не раз видел, как старшие дворовые пацаны варили в котелке лягушачьи ляжки, утверждая, что они не хуже курятины. Правда, сам он их так и не попробовал… Пили здесь только кипячёную воду, к тому же около печки всегда стояла огромная кастрюля остуженного чёрного калмыцкого чая.
После обеда работать хотелось ещё меньше, но тут уже появлялся некий стимул. Одна из нагруженных бортовых машин с четвёркой ребят в кузове отправлялась на полустанок в трёх десятках километров к югу. В определённый час там останавливался поезд из Минеральных Вод. За две минуты добровольцы во главе с Лешим и с кем-нибудь из двух водителей успевали распродать пассажирам часть своего груза. Смешные цены делали рисковую операцию всегда беспроигрышной. Огромные арбузы не проходили в приоткрытые окна вагонов и передавались с подножек в тамбуры за полтинники и рубли. Причём большая часть барыша шла от проводников, иногда десятками закупавших знаменитые местные арбузы для перепродажи в пункте назначения.
| Далее