**** Его разбудил дождь. Насквозь промочив старый плед, в который неумело завернули младенца, вода холодом растеклась по коже, заставила едва слышно захныкать. Но мать не торопилась на его зов, и ребёнок заплакал обиженно, громко, пытаясь высвободиться из мокрых пут. Он не догадывался, что никто и не мог прийти к нему на помощь, ведь люди не появлялись ночами в железнодорожном тупике. Можно было плакать всю ночь и к утру затихнуть навсегда от переохлаждения, если б в Новосибирске не было «Кобры» - отряда юных волшебников. - Вот ты где! Ромка Филиппов осторожно поднял с земли мокрый свёрток с новорожденным. Потом сделал сердитую гримасу, положил ребёнка обратно и рывком стянул с себя куртку. Стараясь не суетиться, чтобы не уронить малыша, Ромка торопливо извлёк его из мокрого пледа и завернул в куртку, нагретую собственным телом. - Теперь хорошо? – шепнул он. Ребёнок выгибался внутри, требуя чего-то ещё и сдавленно хныча. Вдали раздавался привычный перестук колёс, отрывистые гудки, составлявшие музыку его детства, которое сам Рома уже считал законченным. Хотя дело было не в возрасте. Детство кончается, когда человек узнаёт, как болит сердце. А сегодня оно ныло до того, что Ромка едва распознал неслышный обычным людям зов малыша, попавшего в беду. Ведь утром Настя Ильина уезжала в Кемерово. Похоже, навсегда… - Ромка?! Он так и онемел от звука её голоса: «Волшебство?!» Но никакого чуда не произошло – Настя возникла из темноты, шагнув из долгих струй. Её длинные волосы стекали по жёлтой куртке, слабо светившейся в ночи. И робко протянула руку к ребёнку: - Вот кто звал! Ты первым успел. Озябшие губы с трудом шевельнулись: - Ты тоже уловила? - Я не спала. Ну? Побежали? - Может, тебе вернуться домой? – засомневался Ромка. – Простынешь ещё… Она упрямо мотнула головой. Чуть вытянутые карие глаза, который Ромка про себя называл «оленьими», превратились в чёрные стрелки. - Ещё чего! Я тебя не брошу. Спорить с ней бесполезно. Характер у этой маленькой ростиком девочки был что надо, иначе её не приняли в «КОманду доБРА», спасающую детей, попавших в беду. И сейчас Настя тоже первой бросилась вперёд, ведь на руках у Ромки был младенец, и нужно было выбирать безопасный путь. Вскидывая растопыренную пятерню, она предупреждала о размытых ямах, раздвигала свисавшие ветви и отбрасывала опавшие, чтобы Ромке не приходилось прыгать через них. Он сразу оценил, насколько легче действовать с Настёной заодно. Сильно мешало только одно: назойливая мысль о том, что вместе они в последний раз. До детской больницы добрались бегом, опасаясь, что младенец мог переохладиться на земле под дождём. Но это заняло больше времени, чем Рома предполагал, ведь бежать с ребёнком на руках оказалось тяжеловато. Несколько раз Настя предлагала передать малыша ей, но вряд ли она смогла бы долго нести его. И Ромка держался из последних сил. Запыхался он так, что еле смог выдавить в приёмном покое несколько слов: - Я тут… Мы нашли… Он лежал… - Это новорожденный. Его бросили в тупике на «железке», - выступив вперёд, связно объяснила Настя заспанной медсестре. – Мать, наверное. Ну, то есть та, что родила его. Какая она мать… Её мокрое лицо так и кривилось от злости на неизвестную женщину, которая пыталась избавиться от своего ребёнка, поручив холоду убить его. Объяснять, каким образом им, обычным на вид подросткам, удалось среди ночи уловить незримый сигнал беды, исходивший от новорожденного, ни Настя, ни Ромка не собирались. Нельзя было допустить, чтобы взрослые даже заподозрили, что в стране есть организация подростков - «Волнорез», одним из отрядов которого стала новосибирская «Кобра». Уж взрослые не оставили бы в покое ребят, обладающих волшебной силой! Выругавшись под нос, медсестра приняла младенца в свои пухлые руки, и Ромка почувствовал, что она не даст пропасть ни этому малышу, никакому другому. Он уже потянул Настю к выходу, когда сестра окликнула его: - Эй, пацан! Куртку-то забери. Она ловко обернула красное тельце найдёныша больничной простынёй и прижала его к груди. - Далеко живёте? Они переглянулись: - Да не очень. - Брат с сестрой, что ли? Чаю горячего с лимоном дома напейтесь, - велела она строго. – Чего ночью-то шляетесь? - Да так, - замялся мальчик. – Мы пойдём. На ходу натягивая куртку, Рома бросился к двери, до которой уже добралась Настя, но медсестра опять поймала их окриком: - Стойте! И улыбнулась всем круглым лицом: - А вы – молодцы, ребятки! Он бы окочурился без вас… Такими и оставайтесь, слышите? Дружно кивнув несколько раз, они выскочили на улицу. Холодная влага сразу поползла за шиворот, заставив передёрнуться. Пока Ромка бежал с ребёнком на руках, озноб не донимал его, а сейчас решил отыграться. Сунув руки подмышки, мальчик сбежал с высокого крыльца: - Пойдём, я тебя провожу. Твои не заметили, когда ты ушла? Пристроившись рядом, Настя вздохнула: - Надеюсь. Главное, чтоб Анька не сдала, если проснётся. Её вечно ночами пить тянет, - она усмехнулась. - С чего эта медсестра взяла, что мы с тобой – брат с сестрой? Разве мы похожи? У тебя глаза голубые, у меня – карие. И волосы у тебя намного светлее. - С Аней вы тоже нисколько не похожи, - напомнил он и вздохнул. – Жалко, что ты мне не сестра. - Почему это – жалко? - Ну, тогда тебе не пришлось бы уезжать. - Тогда всё вообще было бы по-другому, - возразила Настя. – Может, ты и не горел бы желанием, чтоб я всё время крутилась рядом. Ненадолго задумавшись, Ромка согласился: - Вообще-то, да. Хорошо, что ты мне не сестра. Но жалко, что тебя увозят в Кемерово. - Никто меня не увозит! Мы просто переезжаем. Там квартира большая, и работа у папы. Там мы снова будем все вместе. Это же важно, понимаешь? Но вдруг, остановившись, со злости топнула по луже: - Да кому я вру?! Я тоже не хочу никуда уезжать! Но я же так мечтала, чтоб родители помирились… Вот и домечталась. Больше всего Ромке хотелось сказать сейчас: «Останься! Пусть они едут, куда хотят. А ты оставайся здесь». Но он понимал, что Насте всего двенадцать и она не может жить одна, а предложить своих родителей в качестве замены Ромка не мог. Не только потому, что вряд ли они пришли бы в восторг, если б он привёл к ним в дом девочку… Главное, Настя любила своих ненормальных маму и папу и ни за что не согласилась бы предать их. Даже ради него. Не было в ней склонности к предательству, и это Ромка очень ценил в своей маленькой подружке. - Давай, как будто мы – рыбы! – вдруг крикнула она, вытянула руки над головой, соединив ладони, и, согнувшись, заскользила между струями, точно плыла. Сразу повеселев, Ромка «поплыл» за ней следом, потом догнал и пристроился сбоку. - Ты – кто? Я – дельфин! - Хитрый какой! Это я хотела дельфином… Ну, ладно, я тогда… акула! Он шарахнулся в сторону: - Э! Ты меня не съешь? - Я – добрая акула. - Таких не бывает, - Ромка подумал, что это подходит и к самой Насте и на мгновенье затосковал. Заглянув ему в лицо, она оскалилась: - Видишь, какие у меня маленькие зубы? Я – акула-вегетарианка! Она остановилась: - Правда-правда бывают такие хищники! Я как-то по телевизору видела медведя-вегетарианца. - Из зоопарка, наверное? – скептически уточнил Ромка. И когда она кивнула, добавил - Ему просто западло было есть мясо, которое не сам поймал. Шлёпнув его по плечу плавником, Настя расхохоталась: - Ну, конечно! Медведь с принципами? Это ещё круче, чем вегетарианец! – и вдруг смущённо заморгала. – Что? Что ты так смотришь? Ему пришлось переждать, пока перестанут дрожать губы и он сможет проговорить: - Ты… В этой куртке… с мокрыми волосами… Ты похожа на девочку с Луны. Она спросила шёпотом: - А ты когда-нибудь видел девочку с Луны? Мотнув головой, Ромка уверенно произнёс: - Но если б существовала лунная девочка, она была бы в точности такой. Несколько секунд Настя смотрела на него молча, потом переплела свои холодные пальцы с его, и потянула к дому. …Тихонько пробравшись в Настин подъезд, они остановились в тёмном углу под деревянной лестницей. Ромка набрал в грудь воздуха, чтобы сказать наконец те важные слова, которые готовил для прощания. Но не успел он произнести и звука, как наверху скрипнула дверь, Настина мама перегнулась через перила и сердито прошипела: - А ну, марш домой! Это ещё что такое?! Отшатнувшись от него, Настя бросилась вверх по лестнице, а Ромка выскочил под дождь и опять пустился бежать, на ходу пытаясь сообразить, как объясняться с отцом. Если тот не проснулся, когда Ромка уходил, может, всё и обойдётся, но на всякий случай необходимо придумать легенду… Что могло убедить родителей в том, что ему необходимо было выйти ночью из дома? Есть ли вообще в мире что-то такое? «Настя», - он подумал о ней, и сразу сделалось чуть теплее, хотя дождь только усиливался. Отец должен понять, как невозможно усидеть дома, когда твоя девочка живёт в одном городе с тобой последние часы. Было, конечно, стыдно использовать Настин отъезд в качестве отмазки, ведь на самом деле Ромка вовсе не собирался проводить ночь у неё под окном, но ничего более убедительного в голову не приходило. Вытащив телефон, он обнаружил, что уже второй час, а Настин отец назначил отправление на шесть утра. Они могли бы проговорить ещё целых четыре часа! Как мама заметила её исчезновение? Аня сдала? С Настиной сестрой приходится держать ухо востро! Не проследит, так сама придумает какую-нибудь пакость. Нужно иметь очень большое сердце, чтобы продолжать любить такого человека, после того, как он обгадил твою жизнь не раз и не два. У Насти было именно такое… Ромка остановился посреди пустого сквера: «Так я больше не увижу её?! Я же ничего не успел сказать!» От этой мысли внутри стало так пусто и холодно, будто мгновенно образовалась гигантская воронка, вытянувшая всё из души. Если сейчас он вернётся домой, то наверняка уснёт так крепко, что слабенький будильник телефона ни за что не разбудит его. А родители в последнюю неделю августа позволяют ему отсыпаться вволю и будить точно не станут. Когда он проснётся, Настя уже будет по пути в Кемерово…
**** Дождь отсчитывал на жестяном козырьке подъезда последние минуты её жизни в родном городе. Тягучим струям было всё равно, где поселится семья Ильиных. Да и Кемерово не так уж далеко от Новосибирска, где останется этот дождь, этот дом, целых двенадцать прожитых Настей лет… А ей было страшно уснуть, ведь глупо же просто взять и проспать единственную оставшуюся ночь. Конечно, она уже переживала похожее год назад, когда родители разводились, и Настя в первый раз уехала с отцом в Кемерово, а мама с Аней остались в Новосибирске. Но тогда всё, казалось, было не взаправду, именно потому, что их раскидало по городам, и это выглядело чудовищно неправильным, и не могло остаться так навсегда. А вот теперь всё выходило всерьёз… «Опять в тот же класс тащиться? К уродам этим? – Настя рывком перевернула подушку и уткнулась лицом в мягкую прохладу. – Может, в другую школу пойти? Там же есть на Весенней… Даже чуть ближе к дому. Ага, а папа решит, будто я струсила! Да ладно - папа… Я сама буду думать, что струсила». Подзабытые физиономии кемеровских одноклассников выплывали из темноты, уродливо искажаясь, как будто это были отражения в выпуклом боку чайника. Хотелось прямо стукнуть в нос каждому, и Настя подёргивалась под одеялом, но не разгоняла видения. Ведь за ними маячило лицо, в которое слишком больно было смотреть. Ромкины глаза светились во тьме голубыми звёздочками, и Настя руку дала бы на отсечение, что её лучший друг тоже не спит сейчас и также смотрит в темноту. Ведь и для него эта ночь была последней. Завтра они уже не увидятся. Папа решил, что им почему-то необходимо выехать в шесть утра. Ни один мальчишка не способен добровольно подняться в такую рань, чтобы попрощаться ещё раз. Ни один, кроме Ромки Филиппова. Она поняла это, когда выползла из подъезда с сумкой в одной руке и надкушенным бананом в другой. И увидела во влажной серости утра белёсые перья его волос, отросших за лето. Самое волшебное лето её жизни… Выронив сумку прямо в лужу, Настя бросилась через двор, не обращая внимания на возмущённый оклик отца, усеянного брызгами. - Ты пришёл! – выдохнула она, замерев в метре от Ромки. - А ты уезжаешь, - произнёс он так потерянно, точно до последнего не верил, что это случится на самом деле. - Не на другую планету же… Ромка кивнул, но подбородок его едва заметно дёрнулся. Когда тебе всего тринадцать лет, триста километров до соседнего города так же не преодолимы, как триста парсеков. Кто отпустит его в Кемерово? А если удрать тайком, хоть на день, где взять деньги? Можно попробовать накопить, но родители почти не давали ему на карманные расходы. Отец считал, что это «западные заскоки» и деньги только портят детей. В чём-то Ромка был с ним согласен, ведь их команде волшебников уже сто раз приходилось возиться с пьяными или обкуренными пацанами. Да и девчонки попадались… Но сейчас пустые карманы так и жгли ему руки. Правда, было кое-что пострашнее безденежья… Как пережить, если он всё же примчится к Насте, а в её глазах не увидит ничего, кроме удивления? Ромка обещал ей, что нить между ними не порвётся никогда, но ведь он говорил за себя. - Я сразу же напишу тебе «ВКонтакте», - она привычно заглянула снизу ему в глаза. – Мы не расстаёмся, Ромка! Мы просто не будем видеться. Какое-то время… Может, мы приедем следующим летом! - А если нет? Тогда уже… Пока тебе не исполнится шестнадцать – не увидимся. - Это очень долго! – её взгляд стал умоляющим, точно в Ромкиных силах было что-то изменить. - Очень, - вздохнул он. - Но по-другому нельзя. - Можно! – её узкие ноздри строптиво дрогнули. А у Ромки ответно дрогнуло сердце: «Ради меня она отказалась бы от своей волшебной силы?! Раньше на целый год? Ведь ей нельзя будет видеться со мной, когда мне стукнет шестнадцать! Неужели она пойдёт на это?!» Ему захотелось погладить её гладкие светлые волосы, стекающие по плечам длинными прядями, но он не решился даже протянуть руку. - Настя, пора! Её мама уже направлялась к ним, и Ромка на всякий случай отступил на шаг. Сердито оглянувшись, девочка бросила сквозь зубы: - Иду! Её глаза, которые Ромка про себя называл «оленьими», страдальчески расширились. Ему показалось, что Настя, его Настёна, чего-то ждёт, наверное, каких-то особых слов. И он точно помнил, что заготовил их ночью, тщательно продумав каждое, но растерял по дороге, когда бежал к их старому дому, задыхаясь от страха, что опоздал. - Ну? Она ждала, а он молчал, оцепенев от собственной тупости. Сейчас Настёна проклянёт его со злости и увезёт с собой одну только ненависть. И никогда больше не напишет и не позвонит. У Ромки даже сердце остановилось от ужаса, но слова по-прежнему кружились где-то рядом, не даваясь ему. И вдруг она улыбнулась, показав знакомую щербинку между зубами. Ромка едва не присел, когда Настя легко опустила руки ему на плечи и коснулась губами щеки, обдав банановым ароматом. Ахнула её мама, отец издал удивлённое восклицание, громко хмыкнула младшая сестра, но Ромка ничего этого не услышал – в его ушах звенели цветочные колокольчики. До сих пор он и не подозревал, что цветы могут издавать такие чудные звуки! А потом маленький двор наполнился тишиной… Внедорожник Ильиных повернул за угол дома, и только Настин взгляд остался в воздухе. Не шевелясь, Ромка смотрел на него и тянул к себе, чтобы вобрать и оставить навсегда. Детство – время подневольное. Что он мог сделать, чтобы удержать Настю в Новосибирске? Опять рассорить её родителей? Этого она не простила бы… Да Ромка и сам не простил бы себе, если б лишил Настёну счастья, которое трепетало в ней, когда она сообщила, что её мама с папой вновь решили пожениться. - Как маленькие, честное слово! – добавила она тогда, но было заметно, что ей даже думается о них с нежностью. Из подъезда вдруг выскочила Машка – взъерошенная, в заношенном халате. Дико озираясь, она метнулась в одну сторону, в другую, не замечая Ромки, пока он не крикнул: - Она уехала. - Блин! – завопила Машка, ничуть не заботясь о том, что перебудит весь дом. – Выброшу этот чёртов будильник! Её голос сорвался, и девочка села на ступеньку, уткнувшись лицом в голые колени. А Ромке вспомнилось, как ещё пару месяцев назад Машка с компанией измывались над Настей, появившейся в их дворе. Помнила ли она об этом? Наверное, старалась забыть, как не вспоминала о плохом сама Настя с тех пор, как они подружились. - Вы ведь попрощались вчера, - напомнил он. Маша подняла голову. Лицо у неё было красным и злым. - Вы тоже, - буркнула она. – Я тебя засекла вечером. Чего ж ты примчался? Не ответив, Ромка пожал плечами: «Это ты меня ещё ночью не видела!» И небрежно спросил: - У тебя мой номер есть? Звони, если что. Может, опять помощь потребуется. Хотя лучше бы – нет… - Ты тут больше не появишься, - подтвердила она непрозвучавшее. – Ясное дело. Он махнул рукой, прощаясь, и направился к своему дому, когда Машка крикнула вслед: - Эй! Ты не смей её забывать, понял? Лучше девчонки ты в жизни не найдёшь. Увижу с другой – башку оторву! Расхохотавшись, Ромка ускорил шаг, чувствуя, как полегчало от глупой Машкиной угрозы. Забыть Настю? О чём она?! За это лето они пережили вместе столько, что другим на целую жизнь хватит! Ромка быстро шёл в сторону, противоположную той, куда увезли Настю, и видел, как уверенно натягивается между ними та самая нить, которой не мог разглядеть никто на свете. И был уверен: Настёна тоже чувствует её натяжение…
**** - Что ты там пишешь? – ревниво поинтересовалась Аня, внезапно проснувшись на ухабе, в который машина угодила колесом. Настя отозвалась уклончиво: - Да ерунду всякую. И подвинулась на сиденье так, чтобы сестре не виден был экран нового ноутбука, который на днях подарил ей отец. У Ани-то свой появился ещё раньше, когда она приходила в себя в больнице после взрыва, уничтожившего их подъезд. И Настя не могла завидовать, до того было жаль сестру, казавшуюся такой несчастной и совсем худенькой с маленькой забинтованной головой и тёмным личиком. Хотя, если разобраться, зачем ей ноутбук? Никаких историй Аня не сочиняет, а рисует только на бумаге. Конечно, рисует отлично, это признал даже Ромкин дед-художник, который целый свет терпеть не может, и начал заниматься с Аней. А накануне вечером Настя обнаружила сестру сидящей прямо на полу среди своих новых рисунков, едва различимых в свете маленького бра на стене старого дома, куда их переселили после взрыва. Она не сразу догадалась, что Аня плачет. Но когда заметила блестящую дорожку на смуглой щеке, так и бухнулась рядом на колени. - Эй, ты чего?! - Он… - Аня судорожно втянула воздух и плечики её затряслись. - Он? Кто он? - Он сказал: из меня выйдет толк. - Ромкин дед? – догадалась Настя. – Ну, ясное дело! Ещё бы он по-другому сказал. Аня качнула головой: - Он же никого не хвалит… Взрослые художники к нему приходят, знаешь, как он их! Страшно слушать… - А тебя похвалил! – Настя тряхнула её за плечи. – Так чего ж ты ревёшь? В отчаянии стиснув кулачки, Аня выкрикнула со злостью, напомнившей Насте тот страшный день, когда сестра ненавидела её из-за Ромки. - Но я же уезжаю! Кто будет заниматься со мной в Кемерово? - Да кто-нибудь уж найдётся… Там же Союз художников есть. И художественное училище на Радуге. Не помнишь? Там подруга бабушкина рядом жила, мы в гости ездили… Хмуро сдвинув брови, Аня начала собирать рисунки: - Не помню. - Ты Сергея Васильевича спроси, он посоветует какого-нибудь дядьку. Он-то знает! - Я не хочу какого-нибудь! Я хочу самого лучшего учителя. - Пусть лучшего посоветует. Чего ты истеришь? Думаешь, мне легко уезжать? У меня тут тоже… всё! – не решившись перечислять, заключила Настя. Аня хлюпнула носом: - Ромка… - И Ромка тоже. О новосибирской «Кобре», как и о «Волнорезе» в целом, Аня ничего не знала. И о том, что сестру наделили волшебной силой, не догадывалась. Ребята не согласились принять Аню в команду, им казалось, она способна заботиться только о себе, а они были призваны спасать других детей. Насте было немного обидно за сестру, но она не могла не согласиться, что в чём-то мальчишки правы… …Аня покосилась на пальцы сестры, бегающие по клавиатуре: - Ромке пишешь? - Можно подумать, кроме Ромки мне и думать не о чем! – огрызнулась Настя. И уткнулась в ноутбук, чтобы сестра не заметила, как обожгло ей щёки стыдом: «Не успела уехать, а уже предала!» На её счастье Аня уже вертела головой: - Мы где, а? Я долго спала? - Болотное проехали, - весело сообщил отец. – Половины пути как не бывало! Большими пальцами он отстукивал на руле ритм песенки, звучавшей по радио, и в такт кивал головой. За окном была сплошная хмарь, а отец сиял так, будто отражал солнце. И верилось: он и вправду счастлив от того, что они вернулись к нему. Или он к ним – как посмотреть! «А нас с Ромкой растащили по разным городам… Теперь между нами всегда будет это Болотное», - опустив крышку ноутбука, Настя уткнулась в окно, по которому стекали наискосок изломанные струйки дождя. - Спортсмены выходят на финишную прямую! – следя за каплями, бегущими наперегонки, забормотала она. – Первым уверенно идёт бегун по правой дорожке. Нет, смотрите! Его обгоняет сосед слева… О, нет! Они сливаются!!! Теперь они едины! - И непобедимы! – вставил отец. Мама откликнулась смехом, и Настя уже хотел продолжить, но вдруг знакомое ощущение тревоги нахлынуло с такой силой, что закололо пальцы. Ещё не успев перевести взгляд на лобовое стекло, над которым упорно трудились «дворники», она увидела светловолосого, как Ромка, мальчика лет десяти. Он стоял на обочине трассы и вертел головой. «Не беги!» - едва не вырвалось у неё. А в мозг уже больно впилось: «Мы?!» Внезапно время растянулось. Мальчишка в серой куртке, почти неразличимой из-за дождя, как в замедленной съёмке подался вперёд, выбросил ногу, разрезал телом косые струи. Пугаться было некогда. Волшебный фонарь, который Настя носила в себе в тайне ото всех, уже включился сам. Его луч опоясал руль, крутанул вправо, вырвав из рук отца. Он был сильным человеком, их отец, но тягаться с внутренней силой старшей дочери не мог. Ужас отразился в зеркале заднего вида… От многоголосого вопля у Насти помутилось в голове. А их «Тойота» уже оторвалась от шоссе, которое перебегал мальчик с перекошенным от страха лицом. Стукнувшись головой, Настя выронила ноутбук, попыталась поймать его, но пальцы схватили пустоту. За секунду до того, как острая боль из правой руки метнулась в голову и погасила свет, будто бы разбив лампочку, девочка успела понять: «Добежал…» Того, как приехала «Скорая» и увезла её назад в Болотное, Настя не помнила. Очнулась уже в травмпункте и обмерла, увидев перед собой белое пространство. «Это потолок!» - от простой мысли полегчало, но только на секунду. В следующую вопросы так и взорвались в голове: «Почему я лежу? Что случилось? Мальчишка… Он жив? А я?!» - Не шевелись, малыш, - услышала она отцовский голос. – У тебя рука сломана. Надеюсь, только рука. «Которая?» – хотела уточнить Настя, но боль уже дала о себе знать. Мама заглянула ей в лицо: - Как голова? Ты меня понимаешь? - Э-э, - промычала Настя, вывалив язык на бок. – Вы кто, тётя? Но тут же пожалела о дурацкой шутке, потому что мамино лицо побелело от ужаса. Протянув над Настей руку, отец сжал плечо жены: - Да она придуривается! Значит, в полном порядке. - Я – придурка, - девочка зашлёпала губами и скосила глаза. И довольно ухмыльнулась, услышав смешок сестры, устроившейся где-то в изголовье. Не видя, Настя почувствовала её и улыбнулась: не навредила Ане, спасая другого ребёнка. - Видишь? Сейчас гипс наложим и дальше двинем, - наклонившись, он заговорщицки шепнул: - С гайцами я уже всё решил. Его губы быстро прижались к Настиной щеке, и она удивлённо заморгала. - Ты простишь меня? - За что? Но уже всё вспомнилось. Только объяснить отцу, что это она отправила машину в кювет за секунду до того, как он мог сбить мальчика, было невозможно. У её папы останется чувство вины перед ней… «Ну, и пускай, - решила Настя, левой рукой сжимая его ладонь. – Может, водить осторожней будет! Главное, все живы». Но пока ей делали рентген и накладывали на правую руку гипс, она продолжала терзать себя: слишком велик был риск для её семьи, имела ли она права подставлять их, спасая незнакомого мальчишку? А если бы руку сломала не она сама, а её сестра? И не смогла рисовать… Ладно, если б какое-то время, а вдруг пальцы вообще перестали бы слушаться её? «Это уже не рука сломалась бы, а целая жизнь, - Настя кусала губы, хотя никакой боли после укола не чувствовала. – Но что было делать? Пацан точно выскочил бы прямо нам под колёса! И мог вообще погибнуть». Узнать наперёд стоила ли Анина судьба жизни этого мальчика, было невозможно. Такие ситуации, когда нужно делать выбор, оказывались самыми мучительными для Насти и её друзей, ведь никто из них не родился ясновидящим. И вообще размышления о том, что одним человеком можно пожертвовать ради другого, попахивали фашизмом… Настя подумала с тоской: «Увидеть бы Ромку! Поговорить обо всём этом. Что он сказал бы? Я ведь ещё начинающая волшебница, мне нужно советоваться с кем-то!» Своё дело Ромка Филиппов знал хорошо и в то же время не был занудой. Да что там! Ромка был именно таким, как надо. И только он один в целом мире называл её Настёной… Она догадывалась, как ей будет не хватать его, и, может быть, с каждым днём всё больше. Странное это было чувство: семья Ильиных воссоединилась, а Настя сейчас как никогда остро ощущала своё сиротство.
**** Конечно, это опять был Ромкин прокол… Не успел разобрать пакеты с продуктами, которые притащил отец. Но кто мог подумать, что минутное промедление обернётся катастрофой?! Не было же ничего необычного, что их кот Ланс, любопытничая, сунул голову в шуршащий пакет-«майку». Он сто раз так делал и даже забирался внутрь, если продукты успевали убрать. Найдите кота, который не испытывает страсти к пакетам и пустым коробкам! Ромка не сомневался, что Ланс при желании упакуется даже в спичечный коробок… Но на этот раз всё пошло не так. Ромка освобождал место на полках холодильника и не заметил, как голова кота застряла в перекрутившейся петле, служившей пакету ручкой. Ланс рванулся изо всех сил, но освободиться не смог. Раздался леденящий душу вопль, и он бросился спасать свою маленькую кошачью жизнь от душившей «маечки», но та цепко держала его за горло. Заорав, Ромка кинулся следом, но страх нёс животное со скоростью света, хотя на его шее висели две металлических упаковки с горошком и фасолью, несколько пачек печенья и стеклянная банка с маринованными огурчиками. Именно она и оказалась слабым звеном - за котом стелился по квартире влажный след. И откровенно пахло мокрым делом… - Стой, гад! – завопил Ромка, но поскользнулся и больно ударился на повороте о косяк. Влетев в комнату, где переодевался отец, кот с размаху врубился в его ногу и был ухвачен за шкирку. Но ловкость опытного пожарного уже не особенно помогла делу – по ковру растеклась лужа маринада. Одним движением отец извлёк обезумевшего Ланса из петли и отбросил в сторону, чем тот не преминул воспользоваться и, распластавшись камбалой, заполз под кровать. - Какого чёрта ты делаешь?! Совсем сдурел? Как теперь оттирать эту вонь? Ромка молча смотрел в багровое от гнева отцовское лицо и понимал: что бы он сейчас ни сказал, услышан не будет. Он молча собрал с пола разлетевшиеся, как гильзы, маленькие огурчики, скинул их в пакет, и с удивлением обнаружил, что стеклянная банка вовсе не разбилась, а только потеряла крышку. Если бы на фабрике её прикрутили более качественно, ни один сумасшедший кот не смог бы её открыть. Но Ромка уже знал: когда случается несчастье – всё сходится к одному. Добрый час они с отцом на пару отстирывали маринад с ковра, потом заодно помыли и остальную часть квартиры, а Ромка, разгулявшись, и окна протёр до блеска. Правда, отец ещё долго с подозрением подёргивал носом: - Не пахнет? Мать не учует? «Можно подумать, ты её боишься!» - Ромка прятал усмешку. Хотя мама его работала тренером по лыжным гонкам и рука у неё была тяжёлой, доставалось обычно только сыну. Главой семьи безоговорочно считался отец, и то, что он сейчас демонстрировал беспокойство, только веселило Ромку, которого подмывало с пафосом воскликнуть: «Не верю!» Но подставлять свою шею не хотелось нисколько, хватило и кошачьей. Тем более, отец уже отошёл и даже посмеивался над организатором генеральной уборки, руководившим из-под кровати. Ромка с отцом уже обедали, когда пришло сообщение от Насти: «Прикинь, я руку сломала! Маленькая авария. Так было надо. Левой набираю! Капец». Подавившись котлетой, Рома замычал, раскачиваясь взад-вперёд, как дурачок из соседнего двора, шарахавшийся от автомобильных гудков. - Что?! – испугался отец и на всякий случай хлопнул его по спине. Изо рта вылетел кусочек фарша, и Ромка просипел: - Настёна в аварию попала! - Жива?! - Рука сломана. Правая. В самый раз – в новую школу с гипсом тащиться! Отец оптимистично предположил: - Зато никто не обидит. «Не факт», - усомнился Ромка. О том, с какими ребятами Настя училась в кемеровской гимназии, он помнил по её рассказам и если ей придётся идти в тот же класс, гипс от насмешек не спасёт. Им, конечно, можно здорово стукнуть по башке… Он еле удержался, чтоб не расхохотаться за столом, вообразив, как маленькая Настёна размахивает своей костяной рукой и мочит противных одноклассников направо и налево. Но отец терпеть не мог смеха за столом, и пришлось сдержаться. Тем более, Ромка уже нарушил обеденную тишину, когда подавился котлетой. Неожиданно отец опустил ему на плечо руку, отчего Ромка так и замер, скрючившись над тарелкой. - Знаешь, сынок, - его голос прозвучал так мягко, что мальчик почувствовал себя неизлечимо больным, - сейчас мир перестал быть огромным. Расстояния сократились. А Кемерово вообще, считай, в двух шагах! Если вы оба захотите, то не потеряетесь… Хотя только где-то двоим из тысячи удаётся сохранить школьную… э-э… дружбу. Или даже из миллиона. Ничего не попишешь! Люди вырастают и меняются. Им становятся интересней новые знакомства. Ромка упрямо раздул ноздри: - Мы будем теми двоими из миллиона! - Может, и будете, - на удивление легко согласился отец. – Она – хорошая девочка, ничего не скажу. А ты у нас – просто классный! Такие люди должны держаться друг друга. - Как вы с мамой? Он спросил это безо всякой задней мысли, но следом понял, что отцу понравится такое предположение, и это слегка огорчило: получалось, будто Ромка пытается отблагодарить его таким образом. Конечно, было за что… Не стал же ругать, обнаружив, что сын не ночевал дома! Влез в его шкуру и понял. - Как мы с твоей мамой, - кивнул отец. Но почему-то опустил взгляд на сцепленные руки, лежавшие на столе. Загоревшие за лето, они казались очень тёмными, трудовыми, хотя Ромкин отец работал в пожарке и, как казалось сыну, особо не напрягался. - Наверное, стоит тебе рассказать, - с сомнением начал он. – Когда мне тоже было лет двенадцать-тринадцать… Ну, как бы это объяснить? Была одна девочка... И было одно лето. Всего одно – на даче. Я забирался ночами на сосну, чтобы просто смотреть на занавески на её окне. Она спала в мансарде под крышей, а я сидел на сосне. И был страшно счастлив! Кашлянув, отец почему-то отвёл глаза: - Я никому об этом не рассказывал до сих пор. Но, думаю, тебе пора понять, что некоторые люди остаются нашими лучшими воспоминаниями. И только. У Ромки недобро заныло сердце: - А что с ней случилось? С той девочкой? - Не знаю. Осенью её увезли в город, а на следующее лето их дачу заняли другие люди. Я никогда больше не видел эту девочку. Вскочив, Ромка опрокинул табурет. Слёзы обожгли ему веки и заслонили отцовское лицо. - А я увижу Настю! Я… Я не позволю ей потеряться! Я найду её где угодно! Кажется, отец что-то ещё говорил ему вслед, но он бросился в свою комнату и упал на диван, едва не раздавив кота Ланса, который был крайне обескуражен внезапным нападением.
**** Эта большая квартира казалась Ане чужой. Конечно, они с сестрой бывали здесь много раз, пока была жива бабушка, но только Настя прожила здесь когда-то почти год перед первым классом и уже недавно несколько месяцев с отцом. И потому чувствовала тут себя как дома, и с радостными воплями носилась по комнатам, размахивая загипсованной рукой, как белым бумерангом. Ане же хотелось забиться в уголок и по памяти нарисовать их новосибирский дворик, или Нарымский сквер, или берег Оби… Мама тоже потерянно бродила по квартире, как будто примеряла себя к каждой комнате и не могла найти себе места. Её никогда особенно не ждали в этом доме, и она не любила его. «Зато отца с Наськой прямо от восторга распирает! Как они похожи – обалдеть можно! Как две капли воды», - Аню приводило это в бешенство. И страшно хотелось разбить что-нибудь из старых бабушкиных вазочек и пепельниц, до сих пор расставленных по квартире. Ведь это ей было жизненно необходимо быть похожей на отца, чтобы он чувствовал своё продолжение в младшей дочери, а не в старшей. Хотя наукой не интересовалась ни одна из них, и в этом, конечно, проявлялась кровь их матери. Сестра налетала сзади горячим ветром: - Помнишь? Вот тут под столом, помнишь? Это же был наш секретный шалаш! Мы залезали сюда, а бабушка притворялась, что нас не видит, помнишь? - Ничего я не помню, - отзывалась Аня раздражённо. Хотя отчётливо видела даже сквозь годы, как они сидят на пупырчатом линолеуме, обхватив голые коленки и хихикают, стукаясь головами. А бабушка ходит по гостиной, озабоченно приговаривая: «Где же мои девочки? Куда они подевались? А вдруг их волк утащил?!» Они хихикали всё громче, веря, что она и в самом деле не видит их и не слышит. Потом бабушка продолжала поиски в другой комнате или на кухне, а они крались за ней на цыпочках и «пугали», набросившись сзади. Неужели им действительно было здесь так весело? Аня растерянно оглядывала вытянутую «детскую», которая казала раза в два больше той комнаты, что была у них в Новосибирске. Кажется, она стала другой… Или сама Аня изменилась? - Иди сюда! – вопила Настя с балкона, выходившего на Театральную площадь, посреди которой ещё вовсю работал музыкальный фонтан. Хоть Ане и не хотелось видеть ни огромное здание драматического театра с высоченными колоннами, ни широкий проспект, заполненный машинами, ни уходящую к Томи нарядную улицу с радостным названием Весенняя, она всё же поддавалась на уговоры сестры и выходила на крохотный балкончик с нарядными балясинами. Насте никак не запоминалось это слово, и она называла балясины кеглями. - Кегли и есть, - соглашался отец, который во всём поддерживал старшую дочь. Иногда Ане казалось, будто он вообще не хотел второго ребёнка и до сих пор сердился, что она родилась.